ГЛАВА 11
Узники
Насилу Милава от Вита ушла. Он и так и этак следом увязаться пытался — его не отпускало чувство вины за то, что Воста погибла. Ворожея пыталась было переубедить мельника, но все слова оказались напрасными. Вит, несмотря на слабость в теле и головокружение, каждый раз вскакивал с лежанки, пытаясь пойти за ней. Даже позолоченные солнцем верхушки деревьев не могли убедить его, что Милава будет в безопасности. Пришлось пойти на хитрость: она добавила в настой капельку сока сон-травы и дала выпить Виту, а как только его веки сомкнулись, сиганула во двор.
На всякий случай она заглянула в хлев. Воста недвижно лежала на сене. Ее смуглая кожа стала бледной, на лике застыло умиротворение. Милава пожелала смуглянке обрести в Вырае счастье. Когда-нибудь они снова встретятся и станут бродить по просторам седьмого неба, тогда ворожея обязательно испросит прощения за свой недогляд, закончившийся так печально. Кто ведает, авось у них с Витом что и вышло бы, авось растопил бы мельник ледяное сердечко, да Любмел их счастьем наградил. Эх… Милава коснулась холодного лба подружки и, сморгнув набежавшую слезинку, вышла из хлева, плотно затворив за собой дверь.
Нынче ей предстояло несколько важных дел: сыскать кузнеца да начистоту с ним потолковать, к Руже сходить да успокоить ее. Конечно, проклятье снять нетрудно. Но коли Ружа и теперича обиду на своего любого таит, то, неровен час, заново селян разом с ним проклянет. И одним богам ведомо, какую напасть новое заклятье принесет. О русальем норове еще древние сказания молвят — чай, не мед. Извести целую деревню водяной деве что дивные локоны причесать — никакой мороки.
Но прежде всех дел надобно проверить бабкину хижину. Ведь, коли Виту не привиделось, по селу ночью разгуливала Кукоба. Стало быть, что-то в обряде Милава пропустила. Надобно ведьмарку успокоить. Конечно, когда ее захоронят, она уже никого тревожить не сможет. Но ведь кто-то черный дар перенял. Что, ежели он станет его применять только с худым помыслом? Ведь с такой-то силой можно кого угодно и днем поднять, даже из могилки.
Милава спешила к черному горбу изо всех сил, только что на бег не перешла. Что-то ее словно подгоняло. Даже ветер переменился и подталкивал.
Скоро запахло ведьмовством. Да так сильно, что Милаве на миг почудилось, что бабка и не померла вовсе. Шаг замедлился и претворился в осторожное семенение. Воздух словно загустел и окутал уродливую избу плотным одеялом. Точь-в-точь как в одном из Милавиных снов, когда она сквозь дебри прорывалась. У самой хаты ворожея остановилась, прислушалась — никаких звуков, никакого шороха, точно всякая птица да зверь за много верст этой хижины сторонились. Огляделась. Кольцо от косы да семена мака огибали избу и прятались за ней. Милава пошла вдоль обережного круга, дабы проверить — нет ли где прорехи. Внимательный взгляд уперся в разрыв. Чья-то нога затерла охранительную черту как раз настолько, чтобы ведьмарка могла покинуть свой двор и податься для сбора душ. Неужто это Воста с Витом случайно сделали, покуда поцелуем были заняты? Иль все ж есть тот, кто нарочно круги затер?
Ворожея, воспользовавшись уже кем-то проделанным разрывом, очутилась на подворье, а затем подобрала камень да, вдохнув поглубже, отворила хлипкую дверь. Та недовольно скрипнула, словно не желала пропускать незваных гостей. Милава подперла ее каменюкой и вошла в избу. Тут княжили слепая темень и затхлость. Гостья несмело подошла к бабке и ахнула. Кукоба лежала по-иному: на боку. Лик ее сморщился от недовольства. Почудилось, что бабка спешила добраться до своей хаты, спасаясь от солнца в благодатной тьме черного горба. И еле-еле поспела залезть на лежанку. Значится, все ж и правда гуляла по селу. Милава понадеялась, что все, к кому ведьмарка поспела заглянуть этой ночью, остались невредимы.
— И чего ж тебе, бабушка, неймется все? А может, все происходящее в селе твоих рук дело? — догадка шепотом соскользнула с девичьих губ. Милава коснулась сухой кисти. Вдруг узловатые пальцы обхватили ее запястье. Ворожея дернулась, но усилие было напрасным — костлявая рука оказалась крепкой, что камень.
— И помимо меня на деревне умельцы сыщутся, — проскрипел страшный глас, сменившийся отвратительным замогильным хохотом. Рот мертвячки не пошевелился. Милава рванулась что есть мочи. Когтистые пальцы нехотя разжались. Глас смолк. Ворожея, учащенно дыша, выскочила на двор. Сердце билось скоро-скоро. Но это не помешало откинуть камень и затворить дверь. Милава стала заново читать заговор и ходить вокруг черного горба кругами. В месте разрыва охранительного кольца она досыпала зерна мака, благо не запамятовала у Вита взять еще, на всякий случай. Покуда тот, кто разорвал черту не прознает, что тут побывала Милава, черная ведьмарка в село не сунется.
* * *
Алесь вбежал в свою хату. Батька с довольным видом ел еще дымящиеся драники, макая в густую сметану. Услада хлопотала у печи. Стоило ей заприметить вернувшегося братца, как она поджала губы и отвернулась.
— Хвала богам, цел! — обрадовался батька. — Садись, поешь. Да сказывай, что за дело у тебя такое срочное, что ты даже дверь в сарай разрубил.
Алесь плюхнулся на лавку и покосился на сестрицу — теперича он сильно сомневался, что при ней стоит об чем-то сказывать.
— Выйди, Услада, — велел Череда, правильно истолковав взгляд сына.
— Вот еще! — фыркнула та, деловито поправив намитку.
— Выйди, кому сказал! — малость прикрикнул Череда. Губы дочери задрожали, из очей полились соленые ручьи. Но отец остался непреклонен. — Иди на двор и там слезы лей.
Алесю было жаль сестрицу. И прежде он завсегда старался батьку сдерживать. Но нынче и думы такой не возникло. Поди, так куда проще и скорее. Услада выбежала на двор, громко хлопнув дверью.
— От где вредная девка! — в который раз подивился Череда и, мечтательно закатив очи, добавил: — Ей бы немой, как Яромила, стать — цены б не было.
Алесь только хмыкнул — уж он-то теперича точно ведал, насколько нема жена Лютовера, а затем все как на духу открыл батьке. Поначалу Череда лишь косо поглядывал. И только изредка его очи становились то шире, то уже. Затем, когда Алесь признался, что Вит может все подтвердить, да и померлых на безумство скинуть никак не получится, Череда перестал сомневаться.
— Вот что, сын, — промолвил Череда, затем смолк и тихонько подошел к оконцу, махнув Алесю, чтоб тот даже не пикнул. Выглянул. — Ах ты! Я тебе ясно велел: слезы лить, а не мужицкие разговоры подслушивать.
— Одно другому не мешает, — буркнула Услада и отошла от оконца подальше.
— Ну и девка! — возмутился Череда и вернулся на лавку. — Конечно, заставить люд выпить зелья надобно. Вот только не станем же мы по дворам ходить. Много часу это отнимет. Покуда кажного уговорим, день к вечеру клониться станет. А с покровом ночи прежние напасти снова оживут.
— А ежели нам собрать всех да дядьку Рафала с собой привести? Пущай он скажет, что его это варево целебное, хворь неведомую отпугивать! — обрадовался Алесь своей смекалке.
— Эх, сын, лекарь наш ведь тоже от недуга весь язвами покрылся.
— Неужто? — ахнул тот и голову повесил. — И что ж нам теперича делать? Кабы к вечеру все село от этой хвори не полегло, от мала до велика.
Череда задумчиво покрутил ус. Вдруг на самом дне его очей засветились слабые огоньки.
— Слушай. Нынче селяне все боле по хатам сидят. Кажный страшится недуга невиданного да зубов, что обоз изничтожили. А что, ежели Березка, что вчерась бегала к Рафалу и обнаружила его хворым, не поспела еще весть по деревне разнести? Она ведь только с батькой живет. Тот не из болтливых. А у любого ее и подавно родичи нынче в соседнем селе гостят.
— Ну и? — Глубокая складка пролегла поперек лба молодца.
— Вот пойдем-ка к ней да все выясним. Ежели все так, то нам ничто не мешает попытаться собрать весь народ у мельницы да Милавиным зельем опоить. Скажем, что оно от Рафала.
— Добре придумано. А коли станут пытать, почему самого знахаря не видать?
— Скажем, что кого-нибудь из больных лечит, — пожал плечами батька.
— Что ж, пожалуй, может выйти, — Алесь все еще сомневался, но иных мыслей в голову не приходило.
На том и порешили. Оказалось, что Березка и правда не поспела никуда сбегать. Она всю ночь просидела подле любого, молясь богам. Даже ее батька ни о чем не ведал. Алесь остался с ней, якобы для того, чтобы помочь. А староста, взяв у сына зелье, направился кликать люд.
* * *
С большим трудом, но селян все ж удалось собрать у мельницы. Череда даже подивился, что они особо и не противились выпить лечебного настоя. Все были перепуганы. Оказалось, что полсела слышало, как ночью по дворам рыскал волколак. Другие же слышали его пронзительный вой. А были и такие, к кому Кукоба в гости пожаловала. Люд вздохнул с облегчением и выстроился в очередь, испить взвара Рафала. Даже Хижа и Доморадовна не перечили — лишь настороженно переглядывались.
— Услада, — выдохнул тихонько староста.
Девица спешила к месту сбора. Ее ноздри трепетали, дыхание сбилось, лик исказился. Она явно шла с недобрыми намерениями.
И как же он да Алесь про нее запамятовали? Болваны!
— Давайте скорее, не мешкайте, — поторопил староста людей. Пущай бы как можно более поспело выпить взвару.
— Стойте, люди добрые! — задыхаясь, заорала Услада. — Это не лекарство, это зелье ведьмарское!
Хижа, чей черед настал пить, сузил очи и поглядел на Череду как на отравителя.
— Не слушайте ее! — сказал староста как можно уверенней и снова сунул миску с целебным напитком пьянчуге в лик. — Совсем рассудком помутилась.
Но Хижа отшатнулся.
— Не пейте! — орала во всю мочь Услада.
— Отойди в сторону, коли захворать желаешь. А другим не мешай, — Домна схватила миску и сделала глоток. Передала миску сыну. Тут же подлетела Услада и вырвала снадобье из детских рук. Мальчик утер рот рукавом — поспел-таки!
— Вы что, оглохли совсем?! — завопила она, гневно озирая селян. Она тяжко дышала, но ярость дозволяла словам слетать с ее губ. — Как бараны — делаете, что велено.
— Услада, уймись! — цыкнул на дочь староста.
— Боле ни за что не стану молчать! — крикнула та и вылила взвар на траву. Селяне охнули, оторопело глядя, как их единственный путь к спасению спешно уходит в землю.
— Что ты натворила, дура?! — завопил кто-то в толпе.
— Это я-то дура?! — губы Услады задрожали, но она сумела совладать с собой. — А вы ведаете, что только что пили?
— Лекарство, чтоб хворобу отвести. Его Рафал сварил! — Гедка пояснил так, точно дочь старосты, а не он носила славу юродивой.
— Ага, как же, Рафал! Рафал в своей хате лежит, гнойниками да язвами побитый. Коли не верите — ступайте, поглядите! — Люд схватился за голову. — А зелье это Милава сварила!
— Ведьмарка? Она ж в яме, — ахнула Доморадовна и, сузив очи, уставилась на Череду. — Как это разуметь?
— Да! Как? — зароптал люд.
— Погодьте, погодьте, я все растолкую, — староста сохранял спокойствие.
«Вот ведь влезла! Ну, когда все это закончится — на вольные хлеба отправится. Хватит! Надоело. Пущай сама со своей дурью мается, — решил Череда. — А сам жену кроткую присмотрю и заживу с ней тихо да мирно».
— Да что он вам растолкует?! — хохотнула Услада, уперев руки в бока. — Что он, что Алесь внучкой Кукобы приворожены! А Милава давно на свободе шастает! И бабку свою, Кукобу Черную, на ноги поставить умудрилась.
Взревел люд. Слова Услады совсем очи застлали. Схватили они старосту да к яме поволокли — мол, пущай в темнице посидит, авось приворот отпустит. А девку, как только поймают, в огонь разом с бабкой кинуть порешили. Хижа, так тот и вовсе вызвался охранять яму — дабы ведьмарка пришлая старосте сбежать не помогла.
* * *
Алесь мерил шагами чужую избу. Выглядывал то в одно, то в другое оконце. Батьки все не было видно. Одно радовало — Березка так переживала из-за любого, что не обращала на суету сына старосты никакого внимания, а то наверняка бы узрела, что уж слишком тот беспокоится. Когда Алесь и вовсе потерял счет времени, с улицы долетели голоса. Много голосов — приближалась толпа. Неужто что-то случилось? Он поспешил во двор. Точно! К дому спешили селяне, разгоряченные, переполошенные. Впереди всех шагала Услада. Вот тут Алесь догадался, что именно случилось. Он стал пятиться, покуда его не поспели приметить. Задом-задом. Да к лесу.
— Вон он! — заорал кто-то из детей. Люди всполошились пуще прежнего. Молодец не стал терять час и кинулся наутек со всей прыти. Он завсегда неплохо бегал. Но теперича бежать оказалось трудно. Бедро засаднило. Алесь прилагал все силы. На лбу проступили бисерины пота.
— Держи его! Хватай! Не дай уйти! — летело сзади.
Это подстегивало бежать что есть мочи. Впереди замаячили первые сосны. Добраться бы до леса! Хотя на что он надеялся? Люд собирался его настичь во что бы то ни стало. Бедро невыносимо заболело, нога слушалась все хуже, все чаще подворачивалась. Скоро Алесь уразумел, что ему не убежать. Тогда он остановился, вытащил из-за пояса нож и, выставив его перед собой, заревел так, что любой медведь бы бросился прочь:
— Не подходи! Зарежу кажного, кто ко мне сунется!
— Поглядите, он совсем от ведьмовства сдурел! На своих кидается! — завопила Услада.
Селяне не отступили. Пришел их черед за себя, детей да свои хаты биться. И они сделали выбор. Не достанутся их души ведьмаркам! Не жрать их плоти, не пить их крови нечистикам! Люд взял сына старосты в кольцо. Алесь вращался вокруг себя, стараясь никого не выпускать из виду. Богатырское сложение наводило трепет — покуда никто не решался сойтись с ним в схватке. Но чья-то рука подняла с земли каменюку, острый глаз прицелился, булыжник полетел. Глухой удар по затылку выбил из молодца сознание. Услада ахнула. Олянка заплакала. Могучее тело осело и завалилось на бок.
— Жив, — улыбнулся кто-то, потрогав шею и ощутив пульсацию тока крови.
Множество рук повытаскивали пояса и принялись ими связывать Алеся, тот застонал. Пред очами все плыло. «Милава», — пронеслось в голове. Хоть бы ее не поймали. Коли с сыном старосты так поступают, что же они сделают с ней, даже помыслить страшно. Его подняли и куда-то понесли. Алеся опускали наземь, когда он снова почувствовал свое тело.
— Спускай лестницу! Надо ж как вымахал. Я даже так на поле не уставал, — летело отовсюду.
— Выпустите меня! — голос батьки звучал, словно из-под земли.
— Пришел в себя? — кто-то больно лупил по щекам.
— Убери руки, — пригрозил сын старосты.
— Череда, принимай гостей! — рявкнул пьянчуга. Вот уж кто наслаждался происходящим. — Лезь давай! — Еще и тесак Алеся заграбастал. Услада топталась подле. Ее решительность, видать, несколько поубавилась. Она избегала глядеть на брата.
— Только попробуй нож потерять, — отчеканил Алесь. — Я тебе все зубы пересчитаю. Руки развяжите!
— И так слезешь! — хорохорился Хижа. — Иль на веревке спустим!
Сын старосты вздохнул и полез в темницу. Как же теперь Милава?
— Здорово, сын, — хмуро проговорил батька.
— Как же мы про нее запамятовали? — посетовал Алесь, указав подбородком вверх.
Череда пожал плечами и задрал голову. На них сквозь опущенную клеть глядела Услада.
— Выпусти нас отсюда! — крикнула староста.
Та грустно помотала головой:
— Вы меня еще благодарить станете!
Снаружи еще доносились обрывки разговоров, но разобрать, о чем именно толкуют селяне, никак не удавалось. Тем паче надсмотрщик, то и дело с нагловатой ухмылкой поглядывая на невольников, бросал им замечания да мерзковато шутил. Череда развязал сыну руки. Алесь принялся растирать запястья и на всякий случай спросил шепотом:
— Как выбираться-то станем? Нам ведь и подмоги особливо ждать не от кого.
— Среди селян я не приметил близнецов. Ежели они в добром здравии, то скоро сюда явятся. Поди, не дураки. Еще, мыслю, Домна могла б прийти. Но что она сможет поделать супротив мужика, даже такого дохляка, как Хижа? Щекарь, но он нынче Цветом занят. Лютовер, так тот наверняка в лес ушел. Впрочем, после того, как меня Яромила выходила, не уверен, что он спасать меня ринется. — Череда потер раненую руку. — Милава…
— Надеюсь, что Милава сюда не сунется — не то ждет ее беда, — Алесь вздохнул и опустился на землю подле батьки.
— Слушай, а ведь тут и соломы не было. И как тут Милава сидела? Хорошо, Вит…
— Что Вит? — горячо оборвал батьку молодец. Его очи претворились в узкие щелочки, а губы сжались.
— Ничего. Он супротив моей воли к ней сюда лазил, потчевал, да вот сена принес.
Алесь промолчал, стараясь не выдавать себя. Череда лишь усмехнулся в усы да сощурился, склонив голову набок:
— Добро хоть, Услада нашей беседы не слышит.
Алесь угукнул, до конца не понимая, что конкретно имел в виду батька, а затем предположил, потерев изрядно обросший подбородок:
— Может, Вит придет? Мыслю, болезнь его уже совсем отступила.
Староста снова усмехнулся и с пущим интересом поглядел на сына.
— Эй, Череда, мы сейчас слезем! — донесшийся сверху глас прервал размышления. Как и ожидал староста — близнецы оказались тут как тут.
— Никуда вы не полезете! — гаркнул Хижа. — Не велено!
— Кем это не велено? — возмутились близнецы.
— Мной!
— И давно ты у нас на селе главный?
— Я не на с-селе, — стал заикаться Хижа. — Я за яму и невольников отвечаю. И не пред кем-нибудь, а пред честным народом!
— Ты особливо не распаляйся, — охладили петушиный пыл близнецы. — На вот тебе подарочек — да не мешай. Мы только словечком обмолвимся и сразу назад. Никто и не приметит ничего. И нам добре, и тебе радость.
— Я что это вам, пьяница какой-нибудь?! — закричал страж. — Вы за кого меня принимаете? Я на посту ни капли!
— Дык на посту и не надобно. После расслабишься, — хихикнули братья.
— Нет!
— Ну, как себе ведаешь. А клюквинка-то у нас добрая, — точно промеж собой стали толковать кожевенники.
Никак уразумел пьянчуга, что никто его уговаривать не собирается, а заветная клюквинка уплывает прямо из-под носа, точно кораблик из бересты по звонкому ручью.
— Ладно! Давайте сюда. Я согласен.
— Вот и добре, — улыбнулись мужики и, сунув бутыль охранителю, живо принялись оттягивать клеть. Но только собрались лезть, как тот опомнился. С трудом оторвавшись от сладостного созерцания желанного напитка и поглаживания темной бутыли, он посуровел:
— Полезет только один.
— Но…
— Только один, я сказал!
— Ладно, — согласились близнецы.
Череда облегченно выдохнул и прошептал:
— Так оно и верней будет, а то мало ли чего взбредет Хиже в голову, еще учудит и всех тут запрет.
Один из братьев спустил лестницу и сполз по ней на дно ямы.
— Ну как вы тут, опоенные зельем? — кожевенник улыбался во все свои тридцать два зуба. А зубы-то у него были на редкость красивые. Ровные, белые.
— Ладно тебе подтрунивать, — притворно помахал кулаком староста. — Это ты еще не знаешь, где я эту ночь провел, — Череда многозначительно поглядел на приятеля.
— Эка невидаль, поди, у постояличихи ошивался.
— Не-а, — мотнул головой староста.
— Не час нынче, — оборвал пустое хвастовство Алесь. — Кстати, а что у тебя с рукой, все спросить забываю.
— После, все после, — спохватился Череда, точно вспомнив, где находится. — Нам бы выбраться отсель, да поскорее.
— Скоро этот пустомеля напьется, тогда и дорога откроется. Мы можем, конечно, и теперича его по башке стукнуть.
— Нет, — воспрепятствовал староста. — Башка у него, хоть и дурная, а так пропита, что и доброго кулака не выдержит. Еще не хватало. Да и мало ли вас кто видел? Не надобно, чтоб люд проведал, что вы с нами заодно. Пущай напивается. Он и часу не выдержит, как к бутылю приложится.
— А клюквинка и правда знатная — до вечера его не пробудимся, — улыбнулся кожевенник.
— Послушай, покуда мы тут томимся, надобно кое-что сделать.
Староста рассказал мужику про Восту да Кукобу. Велел девицу захоронить, а после собрать люд и ведьмарку как подобает в землю с колом в сердце отправить. Кожевенник ажно побелел, когда узнал про Кукобу, и облегченно пролепетал, мол, добре, что ни он, ни брат ночью к двери так и не подошли — лень взяла, а то нынче некому было бы спасать старосту да его сына.
— Ну, а улучите момент — отправьте к нам Вита. Пущай вызволяет.
Близнец кивнул и полез наверх.
* * *
Перво-наперво кожевенники порешили захоронить Восту. Подошли к хате мельника и постучали в дверь. Один из братьев указал на свежую щербину. Такая могла получиться только от знатного удара. Мужики переглянулись, насторожились — что, ежели с Витом какая беда случилась? Молодец он, конечно, крепкий, но и крепче бывают. Мало ль, какой бродячий лиходей решил чужим богатством разжиться? Особливо они взволновались, когда на их настойчивый стук из недр избы не донеслось даже скрипа половиц. Стало быть, иль ушел куда, иль беда случилась.
— Но ведь Алесь сказывал: слаб он еще после хвори. Значится, на печи отлеживаться должен.
— Не к добру… — вторил другой.
Стук стал сильнее. Но на зов кулаков в дверь все равно никто не откликался. Братья заглянули в оконца, обошли хату кругом, поискали хоть какие-нибудь следы, но ничего, что могло рассказать о том, куда подевался молодой мельник, не сыскали.
— И что теперича?
— Алесь навроде молвил, что девица в хлеву лежит. Пошли.
Братья отправились к хлеву. Осторожно открыли дверь — солнечные лучи ворвались внутрь, осветив неподвижную девицу и Вита. Кожевенники испугались, что тот тоже помер и бросились к нему. Но оказалось, мельник просто спал.
— Эй, Вит.
Мельник встрепенулся. Какое-то время бестолково вращал еще ничего не разумеющими после сна очами. Затем его лик постепенно начал проясняться.
— Вы как здесь?
— Пришли девицу хоронить.
Вит поглядел на Восту и, тяжко вздохнув, кивнул. Кожевенники долго не мусолили. Сделали все, как заведено. Выбрали место, вырыли яму, выстелили корой да листьями. После уложили померлую, как заповедовали еще пращуры, ликом к востоку, дабы ничто не мешало девице встречать каждый рассвет, покуда тело не претворится в землю и не даст новую жизнь.
— Ну вот, осталось только навес примостить, — сказал один из братьев, когда погребальная молитва уже вознеслась к богам. Вит смахнул скупую слезу. Мужики сделали вид, что ничего не приметили. Не повезло молодцу. Видать, по сердцу девка пришлась, а тут… А хороша была. Жалко.
— А покуда надобно снова люд сбирать.
— Зачем? — равнодушно спросил мельник.
— Кукобу хоронить станем. Надобно, чтоб все видели, что ведьмарка упокоение сыскала. А то так и станут страшиться до скончания времен.
— А ты, Вит, покуда к яме иди, — сказал другой кожевенник.
— Зачем? — рассеянно переспросил мельник. Братья переглянулись. Что-то совсем молодец плох. Кабы чего дурного не выкинул.
— Так Череду разом с Алесем в яму кинули.
— С чего это?
Близнецы мысленно порадовались, кажись, какой-никакой, а все ж в лике стал проступать интерес.
— Так Услада оклеветала. Сказала, что Милава их приворожила. Вот их и отправили в темницу отсиживаться, покуда чары не рассеются!
— А тем часом Милаву порешили сыскать да на огнище посадить! — вставил другой.
— Совсем сбрендили, что ли? Да ежели б не Милава, то я бы уже с вами не разговаривал! — Вит совсем оживился.
— Ты только об том никому не сказывай, — шикнули близнецы и огляделись — мало ль кто подслушать мог. — А то еще решат, что и ты под ее чарами. Нынче селяне всего страшатся. Потому доказывать им что-то бесполезно.
— Что я должен делать? — мельник завсегда был малым понятливым, потому и не стал больше на расспросы время тратить. — Еще надобно Милаву сыскать прежде разгневанных селян.
— Проверь, сморил ли дурман нашего трезвенника, — хмыкнул кожевенник.
— Наверняка сморил! Мы ж ему молодую клюквинку подсунули, — хохотнул другой. — А как убедишься, так и вызволяй узников. Надобно, чтоб ты поспел до того, как мы селян соберем.
— Добре, — коротко ответил Вит и направился к яме.
Братья не спеша пошли к селу.
* * *
Еще не добравшись толком до ямы, Вит приметил, что стражник, ежели и охраняет невольников, то только во сне. Громкий храп, изобилующий переливами, разносился далеко по округе. Мельник хмыкнул и на всякий случай попробовал добудиться «ответственного» стража. Но даже увесистый пинок под тощий зад не потревожил крепкого дневного сна. Ну, разве что на мгновение переливы сбились.
Не теряя времени, Вит отодвинул клеть, спустил лестницу. Староста и его сын без лишнего шума быстро выбрались наружу. Потянулись и подались к хате Вита. Надо ж, как быстро самые почитаемые люди на селе вмиг претворились в изгоев навроде Милавы, с той лишь разницей, что их, ежели поймают, в огонь кидать не станут. Мельник скоро собрал кой-чего из съестного, сунул в мешок веревку и выдал каждому оружие. Конечно, не супротив людей применять. Но кто ведает, с чем столкнуться доведется? Да и волколак подле рыщет. Череде, как и Виту, достался тесак. Ну а Алесь кое-как примостил к поясу топор, заверив остальных, что с таким оружием супротив волчьей пасти, полной острых зубов, выходить даже как-то сподручнее.
Оказавшись на подступах к лесу, троица услыхала отголоски люда, собранного подле мельницы, — кожевенники все делали, как уговорились.
* * *
— Чего звали-то? — загорлопанила Доморадовна.
— Да, зачем от работы оторвали? — вторили селяне.
Кожевенники, уложив наземь лопаты, разом взгромоздились на вещательную бочку. Подождали, покуда люд смолкнет, а уж после того начали толковать:
— Вы должны ведать — Паляндра прибрала к себе Кукобу. — Народ притих. — Но, как вам всем ведомо, теперича ее надобно должным образом схоронить.
По толпе побежали настороженные шепотки.
— Значится, она кому-то свою силу передала?! — ахнул кто-то в толпе.
— Известно кому! Внучке своей, Милаве! — вскинулась Доморадовна.
— Авось ведьмарка еще до Купалья померла! — вторила ей Услада. — Вот вам и хворь неведомая, и обоз пожранный!
— И то верно, — заволновались селяне.
— Говорила я вам: спалить ведьмарку пришлую надобно! — крикнула бабка. Ее лицо озарилось таким самодовольством, какое по свету искать станешь, да не сразу сыщешь. — Так нет же — вы все Череду слушали!
— А где Кукоба нынче? — спросила Домна, с трудом перекричав толпу.
— У себя в хате лежит, — разом ответили кожевенники.
— Откуда ведаете? — прищурилась Доморадовна.
— Вит сказал, — близнец решил, что не след покамест упоминать старосту. А то еще, чего доброго, не поверят иль их самих в яму кинут.
— А где ж он сам? — задала вопрос Услада.
Мужики пожали плечами, мол, какое это имеет значение. Дочка старосты, видать, не сыскав, к чему подкопаться, отступила от расспросов.
— Так что айда к хижине ведьмарки!
Люд нехотя закивал. Никто не жаждал схоронить нечистую, но и не узреть, как ее по всем правилам в землю кладут, — тоже не хотелось. Тем паче надобно все поспеть до прихода ночи. Селяне направились к лесу, добравшись до черной хаты, остановились. Кожевенники уже занесли ноги, чтоб пересечь охранительный круг, как Доморадовна зашипела:
— Погодьте!
Мужики в неразумении остановились, ожидая толкования. Бабка подошла к черте и ткнула в нее узловатым пальцем.
— Ежели вы ее переступите, то ведьмарка не даст нам покоя, станет кажную ночь по селу шастать.
— Откуда ты ведаешь? — с сомнением спросил один из кожевенников.
— Поживешь с мое — еще не такое разуметь станешь. Нельзя ее трогать. Нельзя туда соваться!
Близнецы замялись. Староста сказывал, что ведьмарка ночью шаталась по деревне…
— А давайте ее разом с хатой спалим! — предложил кто-то в толпе.
— И то верно! — тут же откликнулись другие.
— Нельзя! — отрезали кожевенники. — Вон деревья хату плотным кольцом обступают — пожар будет.
— Так вырубить их! — снова раздался голос средь селян.
— Это ж сколько времени займет! До утра не управимся, — тут же отверг мысль один из кожевенников.
— Да нет же! — прорезал боязливые шепотки звонкий голосок. Его хозяином оказался Гедка. Не обращая внимания на мамку, что пыталась его остановить, он таки пробился к самой хате. — Ее непременно надобно захоронить. Ведь охранительный круг кажный затереть сможет — вот тогда точно не видать покоя!
— А ну цыц! — зашипела на мальчика Доморадовна. — А ты попридержи своего юродивого!
— Не смей моего мальца обзывать! — крикнула Домна. Народ устрашился громких звуков — и со всех сторон во вдовицу полетели шиканья. Но женщину это уже не беспокоило. Теперича она точно ведала, что ежели кого тут и слушать, так только ее сына. — Его разум куда светлее твоего!
— Да ты совсем взбеленилась? Следом за сыном умом тронулась, коли подле померлой ведьмарки крик поднимаешь! — нашлась с ответом Доморадовна.
— Прекратите все! Незачем тут спор вести. Давайте-ка захороним ее, как пращуры велели! И дело с концом, — высказался один из кожевенников.
Люди одобрительно закивали.
— Снова! — хлопнула себя по бокам Доморадовна. — Коли так — я умываю руки. После пеняйте на себя. Ежели останутся те, кто пенять станет, — многозначительно заметила бабка.
— А что ты предлагаешь? — спросила Домна.
— Оставить так! Пущай ее хата ей могилой и служит. Через круг она не переберется — и деревню трогать не сможет.
— А ежели круг затрет кто? — уперла в бока руки Услада.
— Только одному человеку это надобно, — Доморадовна понизила голос.
— Кому? — нетерпеливо полюбопытствовали селяне.
— Внучке ее, Милаве!
— И зачем? Коли ты говоришь, она уже переняла черный дар, — Домна не покидала попыток завести размышления все ведающей бабки в тупик.
— Затем, что, покуда Кукоба станет по селу шастать да люд запугивать, Милаве никто не станет мешать черные дела творить!
— Этого никак нельзя допустить! — зашумели люди. — Ее надобно остановить!
— Но как? — взволновались другие.
— Ведомо как, — улыбнулась Доморадовна. К ней обратились лики всех селян. — Поймать да спалить!
