Книга: По ее следам
Назад: Часть 4. Воссоздавая мир
Дальше: Часть 6. То, что делает тебя тобой

Часть 5. Без поцелуя в конце строки

Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 9 декабря 2011 г., 25 лет

 

Я притворилась, что ничего не слышала – тогда в ресторане. Иначе меня бы просто разорвало. Честное слово, едва сдержалась: хотелось закричать, разрыдаться, макнуть Люка наглой рожей прямо в тарелку. Все еще надеюсь, что это неправда. Наивная дура. Мама постоянно твердит, что я слишком быстро вспыхиваю: в этот раз я долго ждала, пока он сам скажет что-нибудь вроде «Не пойми неправильно, мы с Адамом говорили совсем о другом» или «Не обращай на Адама внимания, он иногда такое откалывает, жуть». Однако Люк так ничего и не сказал. Может, я и вправду дура, но не настолько. Мне не почудилось.
Неудивительно, что после возвращения из Праги он сразу возжелал меня навестить. Совесть замучила. Едва успел выйти из самолета, как сразу позвонил.
– Сегодня воскресенье! – возмутилась я. Понедельник обещал быть тяжелым.
– Ну пожалуйста!
– Что с тобой поделаешь. Ладно, приезжай.
Спустя час он примчался ко мне с рюкзаком, букетом цветов и без брови (проиграл пари, пришлось сбрить – так, во всяком случае, он мне сказал).
– Чем же вы там занимались? Или мне лучше не знать?
– Все строго между мальчиками! – рассмеялся он.
Разумеется.
Тут же растянулся перед телевизором: во время поездки ему толком не удалось поспать.
Этот двуличный мерзавец сидел в ресторане бок о бок со мной. За нашим столиком было еще две пары, его друзья с работы. Я плохо их знала, но не собиралась сбегать домой, хотя на завтра была намечена куча дел – Рождество на носу. Какой-то парень, проходя мимо, заметил Люка, радостно хлопнул его по плечу, устроился рядом и начал трещать. Не похож на закадычного друга, рассудила я: рукопожатие было сдержанным, Люк так же здоровался с моими коллегами. До меня долетали обрывки фраз. Приятель Чарли из другого города, приехал в Лондон на выходные, познакомились в Праге.
– Когда мы виделись в последний раз, ты глушил текилу в ирландском баре, – сказал Люк.
– Отлично съездили!
Они болтали – «беседовали по-мужски», сказал бы Люк – про какую-то драку и игры «кто кого перепьет», так что я даже слегка взревновала к такой мужской солидарности. Мне тоже хотелось вставить пару словечек. «Интересно, каково это – быть парнем?» – подумала я. Неужели мы настолько разные?
И потом, когда тайна выплыла на поверхность и мы выбрались из ресторана, ему хватило наглости спросить:
– К тебе или ко мне?
– Ко мне, – ответила я. Такие разговоры проще начинать на своей территории.
Мы спустились в метро на Лестер-сквер и поехали в Бэлхем как совершенно обычная пара. Десять станций – за это время можно было сознаться во всем или опровергнуть ложь. Или хотя бы вскользь упомянуть про то, что сказал Адам. Но где уж там! Он откинулся на сиденье, расставив ноги так, что другие пассажиры с трудом его обходили, и за всю дорогу не проронил ни слова. Какая же я идиотка. Вернувшись из Праги, Люк легко отмел все вопросы: «Да так, по барам шатались», – и я не стала к нему приставать. С чего вдруг? Я промолчала, даже когда Люк добавил: «Пару раз зашли в стрип-клуб». Конечно, такое заявление не очень меня обрадовало, но среди парней это обычное дело, и мне нравилась его честность.
По цензурованной версии событий выходило, что замок они «видели», а внутрь не заходили. Поспорили насчет Музея коммунизма, но туда тоже не добрались. Люк соловьем разливался про Карлов мост и барочные скульптуры, с умным видом сообщил, что там снимали фильм «Миссия невыполнима».
– А еще мы пили кофе на Староместской площади – сойдет за культурное мероприятие? – пошутил он, взбивая подушки и укладываясь на диван.
– Для тебя в самый раз.
– Я соскучился.
– Я тоже, – откликнулась я.
– Староват уже для таких подвигов, – пожаловался он. – Совсем расклеился.
Я наблюдала, как Люк разговаривал со своим приятелем. Тот парень тоже держался уверенно и непринужденно, но Люк все равно давал ему сто очков вперед. «Мой парень», – с гордостью думала я, глядя, как он смеется. Они рассуждали о том, что самоубийство Гэри Спида – страшная трагедия не только для футбола и что будет с «Apple» после смерти Стива Джобса. «Они на творческом распутье», – заявил Люк, и я запомнила эту фразу, чтобы подразнить его при случае. «Творческое распутье! – скажу ему. – Вот ведь завернул». Потом я перестала обращать на этих двоих внимание, отвернулась в сторону и подключилась к разговору про новую выставку в «Тейт». Люк подмигнул мне, всем своим видом показывая: «Извини, скоро пойдем домой», – и у меня потеплело в груди. Мы встречались уже полтора года.
– И сколько же текилы мы тогда прикончили? – поинтересовался Люк.
– Да чтоб я знал, – ответил приятель. – Только ты не очень-то увлекался текилой. Почти не вылезал из кровати с той девчонкой из Дартмута.
* * *
Статья на веб-сайте «Студенческая газета. Свежие новости», 9 сентября 2012 г.
Эксклюзивный репортаж. «Романтическая» связь между Сэлмон и почтенным профессором Куком
Профессор, проявляющий нездоровый интерес к истории Алисы Сэлмон, состоял с погибшей в «романтических» отношениях.
Невольная свидетельница с отвращением рассказывает, что одинокий герой Джереми Кук, который сейчас пишет книгу о нашей роковой красавице, уделял Алисе подозрительно много внимания.
По словам очевидицы, бездетный шестидесятипятилетний профессор, состоятельный владелец роскошного особняка, заманил очаровательную жертву в свой офис в далеком 2004 году, когда Алиса была еще на первом курсе.
Выпускница университета Саутгемптона, ныне успешный специалист из Мидлендс, рассказала нам о тайных мотивах ученого «динозавра», колесящего по университетскому кампусу на своем неизменном ржавом велосипеде. Свидетельница обращалась в различные медиакомпании, однако только веб-сайт «Студенческая газета. Свежие новости» решился опубликовать полученный материал, сохраняя анонимность источника.
– Я столкнулась с этой парочкой как раз накануне Рождества. Алису сильно шатало, – говорит свидетельница. – Предложила отвести ее в общежитие, но профессор ответил: «Нет-нет, она со мной», – а Алиса рассмеялась, так что я решила не вмешиваться. У меня не возникло никаких подозрений, Кук ведь уже пожилой человек.
И только совсем недавно, когда о Куке и Сэлмон стали писать в газетах, наша осведомительница по-новому взглянула на эту историю и пришла к выводу, что между ними могла возникнуть «особая связь».
– Ходили слухи, что они много общались, когда Алиса готовилась к выпускным экзаменам. Наверное, ей было лестно такое внимание, как и любой юной девушке. Кук часто брал под крыло студентов, даже тех, кто учился на другой специальности; заботился о них – и о парнях, и о девушках, – хлопотал без всякой меры. Алиса могла в него влюбиться. Или преклонялась перед авторитетом. А может, видела в нем кого-то вроде отца. Между ними вполне мог возникнуть роман.
Свидетельница считает, что книга Кука основана не на исследовательском интересе, а скорее на желании прославиться и привлечь к себе внимание прессы. «Многие университетские преподаватели любой ценой стремятся добиться признания своих заслуг», – говорит она.
В наши руки попал отчет с отзывами студентов по курсу «Гендер, язык и культура». Вот что думают выпускники о преподавателе, который получил образование в шотландской частной школе и всю свою жизнь проработал в одном учебном заведении: «Он будто из какой-то древней эпохи. Читает лекцию на автопилоте и витает в неведомых далях».
«Барахтается изо всех сил, лишь бы остаться на плаву! Говорят, в восьмидесятых его чуть не выперли из университета после какого-то скандала, но от Кука просто не избавиться», – так звучит еще один комментарий.
В наши дни связь между преподавателем и студентом считается недопустимой, и такие обвинения ставят под вопрос будущее злосчастного профессора.
Сегодня утром сотрудники сайта «Студенческая газета. Свежие новости» связались с мистером Куком, но он отказался давать комментарии.
* * *
Письмо, отправленное Робертом Сэлмоном, 27 июля 2012 г.

 

«Гардинг, Янг энд Шарп»
Боус-Ярд 3,
Лондон

 

Здравствуйте, мистер Кук!
Мы с вами незнакомы и вряд ли когда-нибудь встретимся, так что я буду краток. Я брат Алисы Сэлмон. Возможно, в переписке с вами моя мать упоминала о том, что я юрист. Во всяком случае, она посвятила вас в мельчайшие подробности по многим другим вопросам.
Моя специализация – корпоративное право, однако я проконсультировался с коллегами, которые занимаются издательским делом, и должен довести до вашего сведения, что «книга об Алисе» чревата для вас серьезными последствиями. Судебный иск за клевету обойдется недешево. Разбирательства по таким делам тянутся долго и требуют больших затрат; ответчики зачастую оказываются на грани банкротства. Разумеется, подобное преступление можно совершить только против живого человека, но в современном законодательстве можно найти лазейки, которые позволят помешать публикации вашей работы или станут основанием для правового иска после выхода книги.
Моя мать, скорее всего, не сочла нужным упомянуть, что вам не следует размещать полученные от нее сведения – и эмоциональные комментарии любого рода – в публичном доступе. В настоящий момент наше общение несколько ограничено, но я должен отметить, что с учетом ее нынешнего состояния такой поступок будет попросту неэтичен, даже если не принимать во внимание юридическую подоплеку. Она хорошо держалась до тех пор, пока не появились вы. Последовавшие в дальнейшем письма спровоцировали ряд совершенно непредсказуемых поступков с ее стороны, поэтому я настаиваю на том, чтобы вы полностью прекратили всякое общение.
Начав работу над книгой, вы открыли ящик Пандоры и посеяли раздор в моей и без того пострадавшей семье. Отец по характеру человек спокойный и не ревнивый, однако у любого терпения есть свой предел. Что бы вы сделали, если бы бывший любовник вашей жены вдруг проявил похотливый интерес к вашей погибшей дочери? Если бы узнали, что в далеком прошлом ваша супруга пыталась совершить самоубийство? Лично для меня оказался большой неожиданностью тот факт, что моя мать когда-то страдала алкоголизмом, но отец, как я полагаю, был прекрасно осведомлен об этом. Она снова пьет, впервые за прошедшие тридцать лет; поздравляю, профессор, вы добились невероятного успеха.
Возможно, вы сочтете, что я не вправе вмешиваться в ваши отношения с моей матерью – многое из того, что написано в этом письме, можно рассматривать как нарушение конфиденциальности, – но если человек теряет разум, его близкие обязаны вмешаться и взять ответственность на себя.
Предупреждаю, профессор: если вы снова поставите под угрозу благосостояние моей матери или ее отношения с моим отцом, я выжму из вас все до последнего пенни и не успокоюсь, пока не уничтожу весь тираж вашей мерзкой книги.
Искренне ваш,
Роберт М. Сэлмон
* * *
Выдержка из допроса Джессики Барнс в центральном отделении полиции Саутгемптона; следователь – полицейский инспектор Саймон Рейнджер, 5 апреля 2012 г., 17:20

 

С. Р. Значит, девушка собиралась прыгнуть с плотины. Что потом?
Дж. Б. Петь начала.
С. Р. Петь?!
Дж. Б. Я там бегала, руками размахивала, и она меня заметила. Помахала в ответ. Было видно, как телефон туда-сюда мотается: экран-то горит.
С. Р. Как вы среагировали?
Дж. Б. Это что ж такое получается, девушка умерла, и никто ничего не видел! Страшно растить детей…
С. Р. Джессика, что вы сделали, когда она вам помахала?
Дж. Б. На фейсбуке кто-то написал: «Она отправилась в лучший мир». А какой-то идиот ответил: «Явно не в Портсмут».
С. Р. Джессика, не отвлекайтесь, пожалуйста. Что случилось потом?
Дж. Б. Она перестала махать, просто стояла на плотине. Я тоже слегка успокоилась. Самоубийцы ведут себя по-другому, им уже ничего не страшно, хоть трава не расти. А она так орала на того парня – любо-дорого послушать! Такие девчонки с мостов не прыгают. Молодец она, я считаю. Не обижайтесь, но большинство мужиков – редкостные козлы.
С. Р. А что насчет молодого человека? Он находился поблизости?
Дж. Б. Не было его, ушел.
С. Р. Он мог незаметно вернуться к плотине?
Дж. Б. Думаете, это он убийца?
С. Р. Мы рассматриваем различные возможности. Предполагается, что жертва была не одна.
Дж. Б. Эх, прав мой парень. Он считает, что вы так ничего и не откопали. Неудивительно, что журналисты над вами смеются. Говорят, ее кто-то преследовал. Правда, что ли?
С. Р. Алиса перестала махать вам в ответ. Что потом?
Дж. Б. Она расхаживала по плотине, а я торчала на берегу. Что делать, куда бежать – ни фига непонятно. Крикнула ей: «Эй, там!», достала телефон. Так и не решила, звонить мне в полицию или нет, но у реки все равно не было сигнала. Тут-то я и сообразила, зачем она туда залезла. Наверху можно поймать сеть.
С. Р. Довольно неожиданное заключение.
Дж. Б. Ой, вы знаете, когда напьешься, такое в голову взбредет, что потом сам офигеваешь. Она все время смотрела на телефон, я видела свет от экрана. Наверное, сообщение писала или ждала ответа.
С. Р. Джессика, я задам вам очень простой вопрос. Вы должны ответить предельно честно. Что Алиса сделала потом?
Дж. Б. Слезла на берег. Ребенком клянусь, слезла.
С. Р. Вы готовы повторить свои показания в суде под присягой?
Дж. Б. Без проблем. Перед самым уходом заметила, что на том берегу еще кто-то стоял, чуть подальше от плотины. Какой-то дедуля, наверное, собаку выгуливал. Собаки поблизости не было, но зачем еще тащиться к реке в такой холод?
С. Р. Вы ведь тоже туда пришли.
Дж. Б. Я вам объясняла. Ни за что бы не ушла, если бы знала, что она не доживет до утра. Я ни в чем не виновата.
С. Р. Вы не входите в список подозреваемых.
Дж. Б. Пока ехала к вам, вспомнила, что за песню она пела. Стояла там будто в караоке, только без зрителей.
С. Р. Вы не могли подробнее рассказать про «дедулю» с собакой?
Дж. Б. Так и крутится теперь в голове. Рэп Экзампла, про любовь, которая стартует заново. В Интернете говорят, это одна из ее любимых песен. Я, конечно, не детектив, но скажу одно: если б она хотела прыгнуть, то прыгнула бы с плотины. Поскользнуться не могла, на ногах держалась нормально. Так что остается один вариант.
С. Р. И какой?
Дж. Б. Очевидно же. Ее убили.
* * *
Биография Алисы Сэлмон в сети «Твиттер», 4 января 2012 г.

 

Профессиональный любитель. Ни рыба, ни мясо. Личное мнение взято взаймы и (на данный момент) слегка уныло. Как поет Джесси Джей, мы живем не ради денег, совсем не ради денег…
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 25 июля 2012 г.

 

Дорогой Ларри!
Прости, я опять рассуждаю о прошлом; порой мне кажется, что 1982-й был только вчера. Сеансы с доктором Ричардом Картером продолжались всю осень. Отвечать на его вопросы было по-прежнему нелегко, но постепенно я начал получать смутное удовлетворение от процесса. Флисс напоминала о нашем уговоре всякий раз, когда я пытался увильнуть от психотерапии: пока я исправно хожу на «консультации», она не станет от меня избавляться – будто я старый комод или шкодливый домашний питомец, к примеру, пес, который ни с того ни с сего взбесился и начал кусать всех подряд.
Однажды вечером, спустя примерно шесть недель после ее отъезда – порой время так причудливо искажается, что невозможно вспомнить точный срок, – я приехал домой, и в гостиной горел свет.
«Ты вернулась», – сказал я.
«Не смей принимать это за слабость, – ответила она. – Не смей».
Первые дни мы едва разговаривали друг с другом от неловкости и смущения. Я рассказал Флисс, куда отлучаюсь каждую среду, чем заслужил ее искреннее изумление. «Антропология – это зеркало для человечества, – напыщенно возвестил я. – А теперь зеркало понадобилось мне самому».
Стоило мне раскаяться в грехах, как Ричард сразу проникся подобающим сочувствием. По этому случаю мой неизменный оппонент даже поделился парой историй из собственной биографии: он питал слабость к своей невесте, лесоводству и готике. И предлагал весьма неординарную трактовку исследований Юнга.
– Но почему вы выбрали карьеру психоаналитика? – удивился я.
– Мне больше нечем заняться по средам, скучно, – сказал он, и мы рассмеялись. Еще один переломный момент.
Сейчас, тридцать лет спустя, я снова подумываю отыскать доктора Ричарда Картера и предложить ему множество новых тем, достойных «подробного изучения», если пользоваться его же формулировкой. Но тогда у меня на глазах происходило невозможное: в лечении наметился прогресс. Я чувствовал себя другим человеком. В ноябре даже спросил у Флисс, заметила ли она перемены.
«Я надеялась на большее, – возразила супруга. – Сейчас передо мной только слегка улучшенная версия прежнего Джереми. Папа говорит, что в глубине души ты не очень хороший человек. А я думаю иначе. Сердце у тебя не злое».
«Я вел себя как последний дурак».
«Полностью с тобой согласна. – Она возилась с печеньем, что-то из рецептов Делии Смит. Эта дама была необычайно популярна в те годы; тридцать лет спустя мода на ее рецепты вернулась снова. – И что же ты увидел в своем зеркале? – поинтересовалась Флисс. Убрала непослушную прядку за ухо и перепачкалась мукой, ничего не заметив. – Что ты увидел, когда заглянул туда?»
«Счастливчика, который больше не станет повторять прошлых ошибок».
Я стряхнул муку с волос жены. Хорошо, что она поймала меня с поличным: уже не было сил носить в себе эту тайну.
«В процессе эволюции человечество должно развиваться, а мы вместо этого пятимся назад, – сказал я. – Люди все меньше похожи на людей. Вчера я прочитал, что в Ливанской войне погибло больше десяти тысяч человек. Ты только представь себе, на дворе уже восемьдесят второй, а мы по-прежнему убиваем друг друга из-за территории!»
Флисс добродушно окрестила меня старым пессимистом и напомнила, что в мире происходит много хорошего: шаттл «Колумбия» вышел на орбиту, в Университете Юты человеку впервые пересадили искусственное сердце, а наши британские инженеры покорили воды Темзы и не дали реке захватить город. «Да и мирное движение против холодной войны набирает обороты», – осторожно добавила она, памятуя о том, что, несмотря на левые политические взгляды, я с большим скепсисом отнесся к толпе потрепанных жизнью лесбиянок в «лагере мира» в Гринэм-Коммон.
Ларри, я ведь не думал, что меня постигнет откровение, как апостола Павла на пути в Дамаск. По словам Ричарда, во время психотерапии не бывает внезапных перемен, но моя жизнь снова заиграла яркими красками. Разумеется, было бы глупо говорить о новой личности: я остался прежним Джереми Куком. Прилагал все усилия, чтобы выжить Деверё из университета, после того как этот поганец провел кампанию против «подрыва моральных устоев» с моей стороны. (Насколько ты помнишь, мне не удалось ничего добиться, этот подлиза был на короткой ноге с высшим руководством).
– Взгляните на случившееся со стороны. Как бы вы охарактеризовали собственные поступки, оглядываясь назад? – спросил меня Ричард на одном из последних сеансов. Совсем как в школе. Я никогда не влипал в неприятности, но до меня доходили рассказы других мальчишек, дерзких и норовистых – тех, кто потом занялся венчурными инвестициями или переехал в Куала-Лумпур, если верить статьям о выпускниках нашей школы. Отчитывая их за проказы, директор задавал все тот же вопрос: «Как бы вы охарактеризовали свой поступок?..»
– Подлость, – ответил я. – Подлость низшего пошиба.
Кажется, Ричард решил, что наши отношения вышли на новый уровень и со мной можно не церемониться. Однажды он высказал мне в глаза:
– Знаете, Джереми, при всех своих достоинствах вы просто невыносимый лицемер. Говорите о незначительности человеческой жизни и при этом считаете себя вершиной творения и центром мира. Вы не в состоянии смириться с простыми истинами, которые сами же проповедуете за университетской кафедрой. Несмотря на все ваши академические заслуги – и, пожалуйста, не надо изображать тут выпускника Оксфорда, – вы никак не можете принять один простой факт. Вы не бессмертны. Рано или поздно вас не станет. Изменить мир – не в ваших силах. А если бы вы были моим студентом, то сейчас я бы непременно напомнил о том, что вы так и не дали внятного ответа на самый первый вопрос: зачем вы обратились ко мне за помощью?
– Искал прощения.
– Увы, прощение выходит за пределы моей компетенции. – Он возвел очи горе.
Мне на ум пришел наш школьный девиз: «dulcius ex asperis» – «чем труднее, тем слаще».
– Просто хотел стать лучше. Не причинять никому боли.
– Вот! – с торжеством воскликнул он. – Альтруизм! И вы ведь не о родне сейчас заботитесь.
Ларри, я никогда не мог определить для себя это понятие – «родня». Кто в него входит? Родители давно умерли: одни похороны я посетил, вторые – решительно бойкотировал. Ни братьев, ни сестер, только кузен в Эдинбурге, с которым мы видимся раз в сто лет. Ближе Флисс у меня никого не было: мы обвенчались в маленькой церквушке в Уилтшире, сквозь витражи лился солнечный свет.
«А разве человек с искусственным сердцем может любить?» – спросила она меня однажды.
«С настоящим сердцем тоже не всегда справляешься», – ответил я.
– В то же время на следующей неделе? – спросил меня Ричард в декабре.
– Нет, сегодня был последний сеанс.
– Вот так всегда. Все меня бросают, – фыркнул он.
– Как я вас понимаю! Студенты тоже меня покидают. Спасибо за все. Мне стало лучше, я вылечился.
– Я обычно воздерживаюсь от таких формулировок. Назовем это ремиссией.
На стоянке меня ждал спортивный автомобиль, купленный прошлым летом по странной прихоти. Я включил полюбившуюся мне песню Мика Джаггера – «Нельзя всегда получать желаемое».
Доктор Ричард Картер стал одним из моих самых близких друзей.
* * *
Сообщения в сети «Твиттер», связанные с Алисой Сэлмон, 29 января – 5 февраля 2012 г.

 

От @EmmaIrons7
Принимайте пополнение! Тоже добралась до твиттера, хотя клялась, что ноги моей тут не будет. Жду не дождусь следующего месяца. Не забудь туфли для танцев!
29 января, 11:39

 

От @EmmaIrons7
Я такое платье вчера купила – закачаешься.
29 января, 12:04

 

От @EmmaIrons7
Я тут сижу, корплю над твиттами, а ты молчишь???
29 января, 18:31

 

От @AliceSalmon1
Ой, извини, Эмс. Зарылась в работу перед выходными. А потом у нас вечеринка! Целую.
30 января, 17:55

 

От @Carolynstocks
Удачи со статьей! Раскатай их в лепешку.
31 января, 08:50

 

От @AliceSalmon1
Спасибо, Казза. Что-то я мандражирую.
31 января, 09:16

 

От @NickFonzer
Завтра буду в твоем районе. За мной должок. Не хочешь поужинать? Может, сходим в тот итальянский ресторанчик?
1 февраля, 15:44

 

От @AliceSalmon1
Ух ты, здорово! Но на этой неделе не выйдет. Как насчет следующей?
1 февраля, 15:55

 

От @AliceSalmon1
Супербоец с преступностью сегодня ляжет спать пораньше. На выходных оторвусь в родных пенатах! Берегите себя.
3 февраля, 19:37

 

От @AliceSalmon1
И когда я перестану ходить по граблям?
4 февраля, 20:07

 

От @GeordieLauren12
Эх ты, легковес! Так быстро слилась с праздника – мы тебе это не забудем!
4 февраля, 23:05

 

От @AliceSalmon1
Здравствуй и прощай.
4 февраля, 23:44

 

От @Carolynstocks
Сэлмон, мать твою за ногу, возьми трубку!
5 февраля, 11:09

 

От @MissMeganParker
Никак не достучусь до @AliceSalmon1! Наверное, сидит где-нить с диким похмельем.
5 февраля, 13:34

 

От @Carolynstocks
Тебя там похитили, что ли? Если не перезвонишь, отправлю по твоим следам команду спасателей.
5 февраля, 14:04

 

От @MissMeganParker
Тоже не могу дозвониться до @AliceSalmon1! Скорее всего, телефон разрядился. Она все время про него забывает.
5 февраля, 14:22
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 8 августа 2012 г.

 

Здравствуй, Ларри!
Это снова я.
– Будет холодно, не задерживайся, – сказала мне Флисс. В четыре часа я сообщил ей, что отправляюсь на свой ежедневный моцион.
В шесть она прислала сообщение: «Когда будем ужинать?» В семь невозмутимое: «Ты где?»
Но я не мог упустить такую возможность. Видишь ли, дружище, Алиса Сэлмон вернулась в город. Провидение вмешалось, не иначе!
Отыскать ее было нетрудно. Проверил социальные сети, тут же взял след – и вот, она передо мной. Я шел за Алисой, как заправская ищейка. В субботней толпе легко прятаться, нужно только выбрать удобное место для наблюдения на безопасном расстоянии. Сложнее оставаться рядом. Через некоторое время я с трудом переводил дух, эта девчонка совсем меня загнала. Но я не сдавался. Пришла пора изгнать демонов прошлого и рассказать всю правду о той ночи после вечеринки на кафедре.
Их было четверо, они то сходились вместе, то разбегались в разные стороны, подвижные как ртуть. Подруги Алисы исчезали из виду и появлялись опять, к ним подходили другие, оставались поболтать, а потом снова таяли среди посетителей. Разумеется, мужчины тянулись к ней бесконечной вереницей. Но я не возражал: пусть подпаивают ее, мне это на руку, так будет проще начать разговор. Кого там только не было: городские ребята, разношерстная шпана. «У нас встреча выпускников!» – крикнула Алиса одному из своих воздыхателей, стараясь перекрыть шум. Были и другие – студенты, громогласные и возбужденные. Сколько легкомыслия…
Как ты, несомненно, знаешь, я восстановил события того февральского вечера в малейших подробностях, проследил все передвижения и разговоры Алисы. Прошу, выслушай до конца. Полиция заблуждается; у меня есть основания подозревать, что в ее смерти замешан кто-то из близких. Не буду пока ничего рассказывать, сам понимаешь – нельзя выступать с публичными обвинениями, основываясь на догадках. Опасное дело, особенно для уважаемого профессора. Репутацию слишком легко разрушить. Придется сделать исключение из правил – теперь между нами появится тайна.
«Я беспокоюсь», – написала мне Флисс.
Под разудалым пьяным весельем Алиса скрывала печаль, но никто из окружавшей толпы не замечал ее тоску. В те минуты она была так похожа на Лиз, что мне хотелось схватить ее за руку и силком увести прочь. Лиз было примерно столько же, когда мы познакомились. Около двадцати пяти. В самом соку.
Рядом с Алисой нарисовался еще один претендент. Лощеный, ухоженный. Я подошел поближе; кажется, он держал ее за руку. Отпустил какую-то шуточку, и Алиса громко расхохоталась, запрокидывая голову, – волосы рассыпались по плечам, точь-в-точь как у матери. Я хотел рассказать ей о нашей с Лиз связи, но боялся. Нам и без того было что обсудить, а эта история могла стать последней каплей. Я опасался скандала.
Алиса что-то сказала, ее слова утонули в шуме голосов. Зато ее собеседник ответил четко:
– Только полный дурак может упустить такую девушку.
– Скажи это моему парню.
– Дай телефончик, непременно скажу.
«Ага, – меланхолично подумал я, – так вот как оно бывает».
Еще одно послание от Флисс: «Ты там живой?»
Все события того вечера тщательно задокументированы: я вернулся домой и закрылся у себя в кабинете, чтобы записать все по свежим следам. Потом я неоднократно подвергал их внимательному изучению. Нас учили строить убедительные цепочки доказательств, но в этом деле было слишком много отклонений, цеплявших внимание. Отвлекающих маневров.
Через некоторое время юноша разыграл целую пантомиму: водрузил себе на голову пустую пивную кружку на манер шляпы, потом поставил ее обратно на стол и воздел руки к небу, потрясая кулаками. Алисе понравилась эта выходка, она просто заходилась от хохота. И неудивительно: если бы такой молодчик был моим одноклассником, я бы непременно в него влюбился – широкие мускулистые плечи натренированы греблей, на губах играет легкая самоуверенная улыбка; умен, но не знает, куда себя деть. Молодые люди подобного рода часто встречались на моем пути, Ларри. Они мчались вперед в сиянии славы, а я тащился сзади, испытывая болезненную благодарность за их презрение и жестокость. Именно тогда в моей душе зародилась ненависть к людям: под стук ботинок в школьных раздевалках и бесконечные склонения латинских глаголов. Неискоренимое убеждение в том, что я один против их всех.
– Когда-нибудь нюхала кокс? Так, чуть-чуть, носик припудрить? – спросил он.
– Нет. Очень редко.
– Ты уж определись.
– Последний вариант. Бывало, но редко.
– Отлично. Тогда сегодня – редкий вечер!
Еще одно сообщение от Флисс: «Где тебя носит, черт побери?»
Алиса оглянулась – то ли на своих подружек, то ли на разноцветную надпись на стене «8 шотов за 7 фунтов».
– Один раз живем.
– Молодец, девчонка! – откликнулся он. – Настоящая оторва!
* * *
Внутренний меморандум правления университета Саутгемптона, 17 августа 1982 г.

 

От: Энтони Деверё
Кому: Чарлз Уиттекер
Статус: срочно и строго конфиденциально

 

Чарлз!
Мне не удалось до тебя дозвониться, а дело не терпит отлагательств. Полагаю, ты знаешь о том, что случилось с Элизабет Малленс, преподавателем английского. Мне известны далеко не все подробности, но, насколько я понимаю, сегодня она пыталась покончить с собой. Кто-то из уборщиков обнаружил ее и вызвал «Скорую» – должно быть, ее увезли в крайне тяжелом состоянии. Тут явно замешана какая-то личная драма, однако я оцениваю последствия, исходя из профессиональных соображений. Новость обязательно просочится в прессу – уборщики не имеют ни малейшего понятия о благоразумном поведении, – так что нам срочно нужно выдать официальное заявление. Глубоко скорбим, искренне поражены случившимся и так далее. Можно намекнуть на личные «трудности», и при удачном раскладе репортеры сами разузнают про ее слабость к зеленому змию. Если бы этот инцидент произошел не на кампусе, его бы можно было замять. До меня также дошли слухи о связи между Малленс и Куком с кафедры антропологии. Если это правда, то могут возникнуть осложнения. Кук гораздо старше ее и женат – уверяю тебя, газетчики не упустят такой след. Чарлз, мы должны любой ценой избежать скандала. В прошлом году лектор в одном из унылых северных политехов наложил на себя руки, и журналисты не упустили свой шанс – дело закончилось чередой увольнений. Наша с тобой дружба длится уже более двадцати лет, и потому я пишу откровенно: Кук – полная бездарность, и сейчас настал подходящий момент, чтобы решить его будущее раз и навсегда и хоть в малой мере удовлетворить газетчиков, мечтающих о расправе. С твоей стороны было бы разумно отправить Малленс букет цветов. Слава богу, студенты на каникулах – представляешь, что бы творилось здесь во время семестра?
Искренне твой,
Энтони

 

P.S. И вопрос на постороннюю тему: ты сможешь присоединиться к нам вечером двадцать четвертого на симпозиуме? Среди гостей будет директор «Ай-Би-Эм» с докладом о том, что в ближайшем времени компьютеры появятся в каждом доме наравне с телевизорами.
* * *
Избранные цитаты Алисы Сэлмон, профиль социальной сети «Фейсбук», 14 декабря 2011 г.

 

«Каждый ваш изъян, каждый порок я безжалостно запечатлею в книге. Я был нагим всего один день, а вы останетесь нагими навеки».
Джеффри Чосер

 

«Будь собой, прочие роли уже заняты».
Оскар Уайльд

 

«Если вы говорите только правду, вам не нужно ни о чем помнить».
Марк Твен

 

«Продается сердце. В ужасном состоянии. Согласен на любую цену. Очень вас прошу, заберите».
Анонимный автор

 

«В любом свободном обществе всегда наступает момент, когда кто-то должен сказать правду, какой бы тяжелой и неуместной она ни была».
Альберт Гор
* * *
Пост на веб-форуме «Поиск правды», пользователь Одинокий Волк, 14 августа 2012 г., 23:51

 

Теперь я знаю не только тайные мыслишки Ледяного человека, но и дома у него был! Шикарный особняк, скажу я вам. Проверил адрес по картам «Гугл», но пришлось подождать, пока он со своей супругой, тощей важной мегерой, отправится в супермаркет. Не судите строго, цель оправдывает средства – именно так работают настоящие журналисты, а не выскочки вроде Алисы. Наша задача – докопаться до грязных секретов, которые скрывают власти! Ледяной человек – настоящий ИЗВРАЩЕНЕЦ, и люди должны об этом узнать.
Эта девчонка Меган, которая дружила с Алисой, недавно плевалась ядом у себя на блоге. Писала, что он, типа, прячет у себя дома какие-то левые фотографии и чужие вещи, но я заскочил совсем ненадолго и не успел обыскать все углы. Хотя мне все равно есть что рассказать вам. Я тут недавно нашел еще одного профессора по имени Деверё – древнее ископаемое, живущее в доме для престарелых. В университете ходили слухи, что этот мужик раньше работал с Ледяным человеком и на дух его не переваривает. Пришлось, конечно, присочинить немного, иначе бы меня к нему не пустили: сказал, что пишу статью о великих ученых нашей страны. И не надо уличать меня во лжи, я же не пытался прослушивать телефон Милли Доулер!
Начал с того, как я рад встрече, говорил красиво и представительно, а он вцепился в конфеты с такой жадностью, будто неделю ничего ел. Пришлось слегка раззадорить старика. Ввернул про книжку, с помощью которой Ледяной человек хочет отхватить себе всю славу, как в истории с Дарвином и Уоллесом: работали оба, а помнят только первого. Я старательно отрепетировал этот пассаж, так что он быстро разговорился.
– Этот мерзавец изнасиловал студентку, – заявил Деверё, захлебываясь слюной от злости. – Прямо у себя в офисе!
– Да что вы говорите!
– Я всегда подозревал его в чем-то подобном, но у меня не было доказательств. А недавно прочитал статью, в которой свидетельница рассказывала об увиденном. Она заметила его под руку с пьяной студенткой. И картинка сложилась: на следующий день после этого я столкнулся с ним рано утром – он украдкой выбирался из своего офиса, видок был тот еще. Вот скажи мне, зачем ночевать на работе, если в Нью-Форесте есть очаровательный старинный домишко, до которого всего пара миль? А?
– Меткое наблюдение.
– В то утро он даже притих слегка, не лез на рожон, как обычно. Так что это вполне похоже на правду. Кук считал себя непогрешимым. «Неприкасаемый» – вот как он себя называл!
Бинго! А я-то едва не начал сомневаться в виновности нашей Ледышки, думал, что он просто шпионил за Алисой. Теперь-то все ясно: профессор затащил ее в свое логово и трахнул, пока она была в отключке – да, я влез в его дом через приоткрытое окошко, но при этом разоблачил преступника!!!
Перед Деверё я изобразил полнейшую невозмутимость, будто и так все знал. Подкинул ему идейку: Джереми Фредерик Гарри Кук в своей книжке обязательно напишет, что все вокруг трахались, как кролики, и только он один не свернул с пути истинного.
– Кро-о-олики, – протянул Деверё, – я тебе сейчас про таких кроликов расскажу. Кук просто из штанов выскакивал при виде женщин, у него была настоящая зависимость.
А потом он поведал мне еще один секрет. Теперь мне известно куда больше, чем Меган Паркер, и это такая бомба! Поверьте, стоит только рассказать об этом, и меня начнут принимать всерьез. Мои признания взорвут Интернет, а его идиотская книжка сгниет в библиотеках. Мои статьи будут читать по всему миру, за исключением стран вроде Китая, где правительство установило великий китайский брандмауэр.
Сначала я не хотел устраивать публичного разоблачения, но Кук сам решил отказаться от нашей сделки, так что я не буду церемониться в ответ. Он рассуждает про эволюцию, но я тоже гибкий, быстро реагирую и умею приспосабливаться.
Пора выйти на охоту. Одинокий волк бросает клич в небо. У жертвы нет шансов.
* * *
Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 9 декабря 2011 г., 25 лет

 

Когда любишь кого-то, начинаешь замечать в своем избраннике мелочи, неуловимые для посторонних глаз. Неуверенный взгляд, напряженные плечи, едва ощутимо дрогнувший голос. Стоило Адаму бросить ту реплику в ресторане, и я сразу все поняла. Мой парень (теперь уже бывший?) невозмутимо и ловко перевел тему: «А как тебе здешняя кухня?» – и беседа потекла дальше.
Но мне не померещилось, я уверена. «Не вылезал из койки с той девицей из Дартмута». Приятель Люка не знал, что мы вместе и что между нами еще не было ничего серьезного, когда они укатили в Прагу. Люк украдкой обернулся ко мне с фальшивой вымученной улыбкой, всем своим видом вопрошая: «Неужели услышала?»
Конечно, услышала.
Он досидел до последнего, даже настоял на десерте и вел себя как ни в чем не бывало. Невозмутимо выпил кофе, заказал ликер, ни словом не обмолвившись о Праге.
Сколько же он мне врал? Люк частенько уезжал куда-нибудь с друзьями или с регби-клубом, на мальчишники или праздновать чей-нибудь день рождения. Дублин, Ньюкасл, Брайтон, Барселона.
По дороге домой, все десять станций метро – тоже ни звука. Наверное, думал, что я промолчу, и ему удастся отвертеться. Спокойный, хладнокровный, жестокий. Таким я его еще не видела.
Десять станций. За это время можно было откреститься от всего или покаянно признать вину. Мужчина, которого я любила, не стал бы молчать так долго. Когда мы подъехали к «Овэл», он заметил плакат и предложил сходить в кино на «Шпион, выйди вон!» – хватило же гонора! – но я только пожала плечами. Мысли были заняты другим: я пыталась подсчитать, когда они ездили в Прагу, и по всему выходило, что это случилось через два месяца после нашей встречи, точно после свадьбы Эмили Ти.
Можно было притвориться, что я ничего не слышала. Неплохая альтернатива. Задвинуть воспоминание куда подальше, забыть обо всем – ничего сложного. Некоторые женщины живут так годами, прячут от себя правду… Нет, заварил кашу, пусть теперь сам расхлебывает.
Мег говорила, что нельзя терять голову.
– У него должен быть хоть какой-нибудь недостаток или грешок за душой. Он же парень!
– Даже если есть, я пока не нашла, – отвечала я. – Хотя искала очень старательно, уж поверь мне! Но ты права, мне не везет с мужчинами.
– Зато везет с друзьями!
Мы приехали домой; Софи и Алекс сидели в гостиной с друзьями, и мы пошли в мою комнату. Едва переступив порог, я выпалила:
– Помнишь, ты ездил с друзьями в Прагу? У тебя там была интрижка?
Сначала он отпирался, затем быстро сбавил тон. Сидел на самом краю постели, как провинившийся школьник.
Ничего серьезного. Он был пьян. Мы еще не начали толком встречаться. Бла-бла-бла.
– Ал, я ни капли не изменился. Ты же меня знаешь, – заявил он.
– В том-то и дело. Совсем не знаю.
Несмотря на всю свою решительность, я расплакалась. Последней каплей стала маленькая рождественская елка, увитая мигающими гирляндами. Со мной раньше часто бывало такое, я рыдала из-за самых разных мелочей: старой фотографии, ребенка с собакой, раковины, полной грязной посуды, – и я ненавидела Люка за то, что вернул к жизни это чувство.
– За идиотку меня держишь? – крикнула я. Соседи громко постучали в стену.
– Я ничего подобного не говорил.
– Вот только не надо снисхождения.
Он потер лоб.
Может, мы просто не подходим друг другу. Никогда не подходили. Как он рассуждал про этот фильм в «Овэл» – какое стильное, элегантное, умное кино! – а я слушала и думала: «Да, но наверняка скучное». Переспал с другой и болтает о шпионской истории с Гари Олдманом.
На стене висел натюрморт с цветами, оставшийся от предыдущего жильца. Я переехала сюда, потому что хотела найти свой угол. Но это была чужая квартира, чужая комната. Мы собирались жить вместе.
– Мне нужна передышка. Не присылай никаких сообщений, не звони, даже не пытайся!
В голову лезли какие-то глупости: двойное отрицание означает согласие.
– Мы ведь хотели съехаться, – сказал он. – До Рождества осталось всего две недели.
До боли тянуло обнять Люка, спрятать лицо у него на шее, вдохнуть знакомый запах: алкоголь и дым, гель для душа – а потом упасть на кровать, я справа, он слева.
– Мне нравится спать поближе к дверям, – пошутил он, когда второй раз ночевал у меня. – Вдруг посреди ночи придется сматывать удочки?
Целый день я смеялась над его шутками.
– Я не допущу этого. Не могу, нет, – сказал он.
«Давай, продолжай в том же духе, – подумала я. – Сам себе роешь могилу».
* * *
Статья на веб-сайте «Ваш дом, ваши близкие», 20 октября 2012 г.
Хранитель памяти Алисы Сэлмон смертельно болен
Всем известный профессор, работающий над «трогательной книгой памяти» для своей бывшей студентки Алисы Сэлмон, умирает от рака.
Рак простаты – таков диагноз, поставленный Джереми Куку; рак этой формы широко распространен среди мужского населения Великобритании.
Ученый решил не менять образ жизни и оставаться верным себе, несмотря на болезнь, новости о которой просочились в прессу после анонимной публикации на форуме от пользователя под псевдонимом «Одинокий Волк».
«За последние тридцать лет показатели выживаемости при раке простаты значительно улучшились. В случае обнаружения на ранней стадии большинство пациентов могут прожить до пяти лет и более, – отметил хирург, ранее работавший в больнице Саутгемптона. – Прогноз звучит гораздо более пессимистично, если метастазы успели распространиться на другие органы или проникнуть в кости».
Студенты и преподаватели готовы оказывать всяческую поддержку Старому Крекеру – так все ласково называют профессора за глаза. Бывшая коллега Амелия Бартлетт прокомментировала: «Он великолепный ученый с острым умом. Надеюсь, что даже в этой страшной ситуации он не растеряет своего мудрого отношения к жизни».
Выпускница Карли Тинсли говорит: «Про него ходили легенды. Иногда профессор играл с нами в сквош или даже пропускал за компанию кружечку пива. Всегда старался помочь и поддержать. Даже давал мне витаминки, когда я подхватила грипп на первом курсе. Хотелось бы, чтоб репортеры оставили его в покое».
В недавнем анонимном опросе среди студентов встречаются такие отзывы: «Он прочитал нам шикарную лекцию по Меланезии. Я сто пудов решил поехать туда. Лучшая награда для антрополога!»
Вот еще один отзыв: «В школе учителя только повторяли то, что вычитали в книгах. А он сам везде был, сам все испробовал. И в социолингвистике он разбирается лучше всех».
Кук живет в Гемпшире уже много лет. В первый раз он привлек внимание общественности, приняв участие в съемках популярного документального фильма Би-би-си «Становление человечества».
Профессор получил ряд известных наград, включая популярную награду Мертона Харви за «Вдохновение, подаренное молодым специалистам в области антропологии». Он также известен своими убеждениями в сфере защиты природы.
Его детские годы прошли в престижной частной школе неподалеку от Эдинбурга. Пять лет назад в интервью для радио Би-би-си профессор, активный участник местных благотворительных организаций, поклялся «бросить эту чертову машина и пересесть на велосипед, пока ноги шевелятся».
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 21 августа 2012 г.

 

Дорогой Ларри!
Алиса выплеснула коктейль мне в лицо и крикнула:
– Извращенец!
Я промокнул глаза платком. В баре было столько народа, что на нас никто не обратил внимания. Мы неподвижно смотрели друг на друга. Кому-то надо было начинать разговор, и я не придумал ничего лучше:
– Как проходит встреча с однокурсницами?
– Погано. Худший день в моей жизни. Еще какие-нибудь дурацкие вопросы?
– М-да.
– Хотя нет, погодите. Бывало и похуже. Первое место принадлежит другому дню – твоими стараниями, сволочь!
Ларри, ты ни за что не догадаешься, что она сделала после этого. Алиса отвесила мне оплеуху. Ей-богу.
– Вот тебе! За то, что ты сделал, когда мне было восемнадцать.
В последний раз меня били больше полувека назад – отец. Тупая знакомая боль. Как ни странно, в суете нас по-прежнему не замечали.
– Что ж, заслуженное наказание. Если тебя это утешит, я всей душой сожалею о содеянном.
– Как поэтично! Только зря. Меня это ни капли не утешает.
– Я пришел с мирными намерениями. Мне нужно с тобой объясниться.
Однажды я нашел полумертвую ласку, запутавшуюся в охотничьих силках. Алиса в тот момент смотрела на меня так же.
– Не бойся.
– Не боюсь. В принципе не боюсь мужчин.
– Принести тебе воды?
– Воды? – переспросила она таким тоном, будто я предложил забронировать целый ресторан. – Я предпочитаю алкоголь.
Я заказал ей коктейль, джин с тоником, двойной – такой часто пила ее мать. А когда вернулся, Алиса с трудом пыталась восстановить дыхание, будто только что пробежала пару миль.
– Уходи. Если уйдешь прямо сейчас, я смогу убедить себя в том, что это просто совпадение.
– Нет. Я заглянул к тебе на твиттер.
– Ты следил за мной?
– Старики, разменявшие седьмой десяток, тоже умеют пользоваться Интернетом.
– Это я уже заметила. Ты написал письмо маме! Какого черта…
– Вернемся к две тысячи четвертому. Выслушай.
– Ты просто решил плюнуть мне в лицо!
Но это была лишь бравада. Я сам поступаю так же. Твержу, как мантру, что не боюсь смерти. И чувствую себя загнанным в угол.
– Я в огромном долгу перед тобой. За молчание. Если бы ты рассказала о случившемся, моя жизнь сложилась бы совсем иначе.
– Об этом я думала в последнюю очередь. Много возомнил о себе, старый дурак! Я молчала, потому что не понимала, в чем дело. Боялась что-нибудь предпринять. Если бы ты попытался отколоть такое теперь, я бы тут же выдала тебя с потрохами.
Никакой лжи, Ларри, мы клялись друг другу, но я никогда не рассказывал тебе о том, что случилось ночью в 2004-м. Антропологическое сообщество было взбудоражено последней находкой – ископаемые останки в Индонезии, Homo floresiensis. На вечеринке все только об этом и говорили: двенадцать тысяч лет назад по земле ходили похожие на хоббитов люди, скелет как у Homo erectus, а тело и мозг – совсем маленькие. Я никогда не рассказывал тебе, как Алиса упала мне на руки за плотно закрытыми дверями моего кабинета.
– Ты едва держишься на ногах, – сказал я.
Она задрожала и посмотрела на меня с ужасом.
Да, я запер дверь, хотя и не замышлял ничего дурного: Алиса уже успела выставить себя на посмешище на глазах у всей кафедры, и мне не хотелось, чтобы ее снова увидели в таком состоянии. И все же факт остается фактом. Ни один студент, независимо от пола, не должен находиться наедине с преподавателем, пребывая в крайней стадии опьянения. Тем более всю ночь. Даже если закрыть глаза на наши отношения с Лиз, я совершал крайне серьезное нарушение правил.
– Я уложил тебя спать, – сказал я. Она не расслышала, и я повторил громче. Господи, какая нелепость, с таким же успехом можно было заявить, что я живу на Луне.
Она попыталась отвернуться, но ничего не смогла с собой поделать.
– Как?
– Пришлось слегка с тобой побороться.
– Когда я проснулась, я… На мне не было одежды.
– Алиса, ты облилась вином. Блузка промокла насквозь, спать в ней было невозможно.
– И ты ее снял?
– Я помог тебе раздеться.
Ее передернуло. Алиса с тоской смотрела мне через плечо на буйную толпу субботних гуляк. «Милая моя, тебе сейчас хочется оказаться среди них, – подумал я. – Окунуться в простую и радостную жизнь».
– Хотел, чтоб тебе было удобно, – сказал я. – Обыкновенная забота.
– Позвал бы кого-нибудь из женщин.
– Ты права, именно так мне и следовало поступить. Отношения между студентом и преподавателем строятся на доверии, и я его предал.
Поверь мне, Ларри, я ничего не планировал. Не ожидал, что увижу бледное стройное тело с темной впадинкой пупка, броское ярко-лиловое белье.
Надо было уходить прочь из этого паба, но тогда я потерял бы единственный шанс, так ни в чем и не объяснившись. Мне не хотелось оставлять за спиной неотвеченные вопросы.
– С юбкой было то же самое. Ты дергала подол, жаловалась, что не сможешь уснуть в ней. Я помог ее снять.
– Старая мразь, тебе не место в университете.
Я пришел с миром, однако все катилось под откос; ее безудержный гнев сметал мои тщательно сформулированные реплики.
– Был нарушен кодекс профессионального поведения. Я поступил неэтично.
– Надо было сдать тебя в полицию. Обратиться в суд.
– На каком основании? Поступок был безответственным и аморальным, но я не совершал никаких правонарушений.
Ларри, я не искал этого! Ни сладкого дыхания мне в лицо, ни безвольного тела, прислонившегося к моей груди. Отойдя в сторону, я отстраненно разглядывал эту прекрасную копию Лиз, простертую передо мной на диване.
– Ты просто гадок. Заправский педофил.
– Я не потерплю таких обвинений. – Правый глаз начал дергаться, пульсировала венка на виске. Меня трудно вывести из себя, Ларри, – за последние двадцать лет такое случалось всего три-четыре раза, – но если уж я взрываюсь, то лучше держаться подальше. Как-то раз после очередного визита в больницу мы с Флисс отправились в парк – «выпустить пар», как выразилась жена, потому что новости были не самые радостные, – и я лупил кулаками скамейку, пока не разодрал костяшки в кровавое месиво. Самое странное, я почти не помню тот день. Просто изгнал своих демонов и забыл о случившемся. У памяти – и человеческого мозга в целом – есть удивительное свойство вытеснять самое плохое, будто срабатывает сложный механизм самозащиты.
– Я присматривал за тобой, заботился.
Алиса мгновенно отключилась, и я укрыл ее своим свитером. В ответ донеслось только тихое попискивание – беспомощный слепой котенок, мышка-малютка. Тогда я включил радио и склонился над ней, чтобы внимательно и неторопливо рассмотреть, как мне давно хотелось: черные завитки волос на шее, крошечная родинка на виске, нежный пушок на щеках.
– Сидел рядом, пока ты спала.
Всю ночь не отходил от хрупкой фигурки, ничего не соображая, держал за руку и слушал, как вяз мягко постукивает ветвями в окно. Я и вправду думал о сексе, еще как думал: такая, в сущности, нелепость, если разобраться, но при этом рушит семьи. Два чужака прижимаются друг к другу и движутся в такт, мокрое по мокрому. Вот и весь сказ.
– Ты мог сделать со мной что угодно, – сказала она.
– Алиса, это просто гнусно.
– Опять вранье?
– Нет.
Она поискала взглядом подруг. Одиночество – вот что нас объединяло в ту минуту.
– Не поверишь, я столько раз хотела припереть тебя к стенке! И все время трусила.
– А я всегда питал к тебе слабость. Юная первокурсница, которую хотелось беречь и защищать. Ты так похожа на мать.
– Я читала твое письмо. «Джем» – это ласковое прозвище, да? Думать про вас двоих не могу, дурно становится.
– Бог с тобой, Алиса. Мы ведь тоже были молодыми.
– Ты в подметки не годишься моему отцу.
– Не сомневаюсь. – Она неслась напролом, но я пришел сюда с миром и не собирался отступать. – Дело в том, что я проявлял свою заботу и расположение весьма необычным образом, как в ту ночь после вечеринки. Ты наверняка помнишь анонимную записку, которую тебе подкинули во время первой недели учебы. Боюсь, это тоже от меня.
– Ах ты сволочь!
Ларри, я промокал ей лоб носовым платком, поил водой, даже придержал волосы, когда ее стошнило. Меня клонило в сон, но я не сдавался – Алиса ведь могла просто захлебнуться в собственной рвоте; а на заднем плане монотонно бормотало радио: про переработку отходов, про лисиц, расплодившихся в городе, бесконечные вопросы от слушателей. Постепенно сквозь жалюзи начал пробиваться утренний свет, мне на глаза попалась ее выцветшая коричневая юбка, перекрученным комом брошенная на пол, и я подумал: «И это все? Неужели человек так жалок? Миллионы, миллиарды лет эволюции, а в итоге – пшик».
– Я пришел попросить прощения.
– Одних извинений здесь будет мало.
– Для начала достаточно. Это все, что я могу предложить. Только свои искренние извинения.
Алиса молча разглядывала деревянный стол, водя пальцем по лакированным прожилкам. В детстве меня всегда повергал в восторг один простой факт: возраст дерева можно определить по количеству годовых колец. Именно тогда я начал осознавать силу науки, ее способность давать нам ответы. На языке вертелись другие тайны. Лиз и вино, попытка суицида. Но эти секреты принадлежали не мне.
– Всегда лучше знать правду, – сказал я.
– Зачем было отправлять письмо?
– Алиса, твой приезд вызвал к жизни давно забытые чувства. Говорят, смерть старика – это неизбежность, а не драма, но я не старик, черт подери! Я не чувствую себя стариком. – В груди шевельнулся липкий страх. – Рак простаты. У меня рак простаты.
– Хочешь, чтобы я тебя пожалела?
– Ничего я от тебя не хочу. Просто констатирую факт. Твоя мать любила повторять, что нужно смотреть в глаза своим чудовищам. Ты сегодня так и сделала. Я тобой горжусь.
Нас разделял стол, но казалось, что Алиса далеко-далеко. Она смотрела на меня будто сквозь толщу воды. Я отпустил прошлое, и неожиданно мне стало легче.
– Я оставила маме сообщение. Разозлилась, когда прочитала твое письмо, наговорила всякого.
– Позвони ей, успокой. Нельзя заканчивать день ссорой.
– Нет, уже поздно, ничего не получится. Утром позвоню. И вообще, это не твое дело.
– Пообещай мне кое-что, – попросил я. – Постарайся не натворить глупостей сегодня, хорошо? Чтобы не жалеть всю жизнь.
– Да пошел ты. Живем один раз.
Она всхлипнула, едва не расплакалась. Меня скрутило резкой фантомной болью в животе, в паху. Время, Ларри! Времени совсем не осталось. За шестьдесят пять лет я так и не стал хорошим человеком, а теперь уже поздно. Представляешь, полиция внесла меня в список подозреваемых. Меня! Лиз ворвалась в участок – напилась, как я понимаю, – и выдвинула целое море обвинений. Ничего, мне не составило труда поставить этих болванов на место. Все тайное непременно станет явным, но только тогда, когда я решу.
– И все-таки постарайся не наделать глупостей, ладно?
– Кто бы говорил.
Меткое замечание. Я никак не мог понять, стоит ли садиться за руль после нескольких бокалов скотча. На меня снизошло новое, незнакомое чувство – настоящий дзен, экзистенциальное спокойствие. Дело сделано.
– Мне понравилась цитата у тебя на фейсбуке. «Правда может причинить боль, но раны, нанесенные ложью, не затянутся никогда». Глубоко зацепило.
Ларри, в то утро я уже собирался уходить, однако Алиса выглядела такой беззащитной, что я не удержался и легонько поцеловал ее в лоб. «Прощай, моя милая», – прошептал я. А она проснулась, перепуганная и ошарашенная, и сбежала из моего кабинета. За три года учебы в университете ни разу не обмолвилась о событиях той ночи. Судьба развела нас в разные стороны, и мы сталкивались всего пару раз. Алисе наши встречи явно были неприятны.
– Подожди, мы еще не закончили разговор, – сказала она.
На заднем плане играла музыка – какая-то незнакомая мне песня. Одна закончилась, началась другая.
– Говоришь, пришлось побороться, чтобы уложить меня спать. Тебе, наверное, это было по кайфу?
Я с трудом подавил нарастающее раздражение. Никто не ждал от нее благодарности. Но что мне еще было делать – бросить Алису на виду у всех?.. Я решил прогуляться, привести мысли в порядок. У реки сейчас хорошо – тишина, прохлада, свежий воздух.
Стоило мне подняться, как она схватила меня за руку.
– Профессор-извращенец, не уходи от ответа. Ты меня лапал. Каково оно? Понравилось?
– Неземное блаженство, Алиса. Неземное.
* * *
Пост на веб-форуме «Поиск правды», пользователь Одинокий Волк, 20 августа 2012 г., 23:02

 

Отполировал речь, выучил парочку новых слов и – та-дам! – старичка Деверё прорвало на откровенность. Ему было одиноко, хотелось поговорить. Я сказал, что в книжке Кук подает себя как лучшего ученого в университете, и Деверё сразу попался на крючок.
В дом престарелых я приходил уже в третий раз. Второй визит полетел к чертям собачьим: накануне он не спал всю ночь, потому что кого-то из его приятелей увезли на «Скорой», и врачи накачали моего старичка таблетками, чтобы успокоился. А вот сегодня мне удалось его растормошить.
– Ему до вас далеко, – сказал я и отбарабанил список наград, которые получил этот старый перец. У него даже есть своя страничка в википедии, самомнение – мама не горюй. Будто невзначай обронил, что Кук назвал его «ограниченным».
– Кукиш, вот как мы его звали, – рявкнул он. На губах пузырилась слюна. – Джереми Кук.
У меня дар, я легко читаю людей, и Деверё было чем со мной поделиться. Оставалось только слегка его подцепить. Так что я шустро сочинил новую байку: что, мол, Кук распустил по университету слух, что мой старик совсем превратился в овощ.
– Он переспал и с матерью этой девчонки. Еще в восьмидесятых.
Я промолчал. Когда мы жили на Каледониан-роуд, Алиса рассказывала, как журналисты используют молчание – мы все боимся провисающих пауз и стремимся заполнить их болтовней.
– Малленс. Ее звали Элизабет Малленс.
Ну и ну! Ледяной человек оприходовал мамашу Алисы наравне с дочкой. Отличный результат! Вернусь домой, заберусь к себе на третий этаж и опубликую все до последней строчки. Я снова выдержал паузу, но на этот раз эффект был подпорчен: из-за стенки донесся пронзительный вопль, и кто-то заорал «Не-е-ет».
– Она хотела покончить с собой, когда он ее бросил. Жаль, что его не выгнали из университета.
– Это вполне поправимо, – рассмеялся я.
По телевизору шла какая-то викторина. Я продолжал нести чушь о том, что Малленс, наверное, просто возненавидела этот мир, раз решилась на старое доброе харакири.
– Самоубийцы в первую очередь ненавидят себя, – ответил Деверё. – Но преждевременная смерть идет вразрез с замыслами Всевышнего. Н-да, Всевышний. На эту тему мы с Кукишем тоже много спорили.
– Вы очень умный человек, мистер Деверё.
– Тело дряхлеет, лишь разум не теряет своей остроты.
Профессора любят задирать нос, а на самом деле они как дети. Их вражда с Ледяным человеком началась из-за какого-то мелкого разногласия по бюджету кафедры и продолжалась тридцать лет подряд. Они грызлись из-за грантов, политики, удобных кабинетов, методик преподавания – только дай повод.
– Он все еще не пропускает ни одной юбки, – наугад сказал я, пытаясь вытянуть из старика еще что-нибудь.
В комнату зашла нянечка и объявила, что скоро будет ужин. Жареный барашек.
– Его проступки не ограничиваются спальней. Я не стал бы никого обвинять в плагиате без весомой на то причины. И по бюджету тоже возникали вопросы. Никто не знал, куда уходили деньги. Разумеется, ничего не доказано.
– У вас отличная память, просто закачаешься. – Я решил его подмаслить.
Если вы это читаете – не судите строго. Мы ведь с вами уже решили, что цель оправдывает средства, профессора совращают студенток и каждый Ледяной человек убивает свою Сэлмон.
– Каждый год мы проводим вечеринку на кафедре антропологии, – сказал Деверё. – И каждый год Кукиш забирает пьяную жертву к себе в офис. Традиция своего рода.
– Давайте размажем его по стенке, – прошептал я.
Деверё пялился в телевизор. От него отчетливо пахло мочой.
– Малленс едва не умерла, а он так и не оставил ее в покое. Я-то знаю, через несколько лет у них снова завертелась интрижка. Уже когда она вышла замуж. Они думали, что никто об этом не знает, но я с Кукиша глаз не сводил. После скандала прошло три года.
Я сложил два и два. Это случилось за год до того, как Алиса появилась на свет.
* * *
Речь Меган Паркер на похоронах Алисы Сэлмон, 13 февраля 2012 г.

 

Что такое смерть?
Я стою у воды.
Паруса наполняются утренним ветром, и корабль уходит в открытое море.
Смотрю вслед, пока он не превратится в точку на горизонте.
Пока не исчезнет вдали.
Мне говорят: «Корабля больше нет! Куда он уплыл?»
Просто скрылся из виду, вот и все.
Ничего не изменилось: мачты высоки, борта крепки, киль рассекает волны.
Мчит живой груз в незнакомый порт.
Корабль не растаял в воздухе. Просто я его больше не вижу.
И когда на моем берегу говорят: «Его больше нет», – то у другого причала разносится звонкий крик: «Корабль, смотрите, корабль!»
Вот что такое смерть.
* * *
Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 9 декабря 2011 г., 25 лет

 

Главное – писать и не останавливаться… лишь бы отвлечься… разогнать чудовищ, глядящих из темноты…
Люк, наверное, отправился домой. Скатертью дорожка, пусть хоть на вокзале ночует.
– Последний поезд ушел, – ныл Люк, пока я выталкивала его за дверь. – Уже поздно.
– Тогда прогуляйся. Или такси поймай. Мне пофиг.
Он пробормотал, что такси – это дорого. А на гулянки с друзьями и экскурсии по городам Европы денег у него хватало!
Захлопнув дверь за его спиной, я принялась названивать Мег. Ответа не было, и пришлось оставить сообщение: «Зайка, перезвони, очень нужно поговорить».
Сидела на кровати, а на телефон одно за другим сыпались сообщения: прости, не могу жить без тебя, я стану другим, такое больше не повторится, люблю тебя больше всех на свете, бла-бла-бла. «Я же ясно сказала – не звони мне больше! Или до тебя не доходит?» – напечатала я в ответ. Так странно – в первый раз не поставила в конце «Целую». Удалила в самый последний момент.
Зараза, как он мог так со мной поступить?
Легла на кровать, стала пролистывать снимки на телефоне. Повсюду он. Неужели в моей жизни не осталось ни одного уголка, куда Люк еще не пробрался? Одну за другой я отправляла фотографии в корзину. Потом нашла его номер и тоже удалила.
Мне хотелось отомстить, отыграться, и в голове возникали планы, один безумнее другого.
У соседей сверху играла музыка. Где-то захлопнули дверь, зажурчала вода в туалете, из комнат Алекса и Софи доносились приглушенные голоса – к ним в гости пришли их любимые. «Пожалуйста, только не ложитесь спать, – думала я. – Не оставляйте меня одну».
Снова позвонила Мег. Опять без ответа. Да в чем же дело? «Господи, ну что опять случилось?» – поинтересовалась бы она с напускным раздражением. «Мужчинам нельзя доверять», – говорила Мег, и до встречи с Люком я всегда с ней соглашалась. А теперь он сам доказал, что Мег была права. Ненавижу. «Парни приходят и уходят, а друзья остаются с тобой всегда!» – однажды заявила она. Я приползла к ней после очередной ссоры с Беном, и Мег завела меня в дом, включила сериал и сказала: «Все они засранцы, на уме только секс». Потом налила вина, и боль постепенно отступила.
Пару недель назад Бен ни с того ни с сего вышел на связь. Сообщение было вполне невинным: «Как жизнь, рыбина?» Я не стала отвечать – слишком хорошо знаю, куда заводят такие беседы. Но это было раньше, а теперь я трясущимися руками подхватила телефон и набрала короткую эсэмэску.
Люк, скотина, как ты мог? Мы ведь уже накопили денег, хватило бы на залог и за первый месяц аренды. Положили сбережения на общий счет в банке – мисс А. Л. Сэлмон и мистер Л. С. Эддисон – и периодически подсчитывали проценты. Сумма росла, и мы радостно обсуждали «нашу квартиру», которая с каждым днем становилась все реальнее и ближе. Бродили по Уондсуэрту и Ламбету, мрачному Денмарк-Хиллу и даже заходили в ухоженный Пимлико – посмотреть, как живут богачи, – но потом все-таки остановились на Тутинг-Бек, потому что жилье в этом районе было не слишком дорогое и вполне приличное («По богемности не уступает Шордичу», – оптимистично сообщил нам агент). Хотелось найти двухкомнатную квартирку, но против однокомнатной тоже никто не возражал. Лучше стандартная новостройка, чем старый дом с перепланировкой. Желательно последний этаж, чтобы не было шумно. Двухуровневая квартира – однозначно не для нас. Сад – приятный бонус, однако его отсутствие не станет камнем преткновения. Камень преткновения у нас был один. Люк.
Точнее, его каменное сердце.
А ведь теперь можно поехать в Австралию! Эта перспектива вызвала короткую вспышку радости. Мне всего двадцать пять. Заводить семью в двадцать пять – верх глупости, это удел тридцатилетних! Но радость быстро угасла. Какой смысл ехать туда одной?
Стены давили, хотелось на свежий воздух. Обычно в такие моменты я уходила гулять. Бродила по парку и листала ленту в фейсбуке и твиттере, выискивала незнакомцев среди чужих друзей и подписчиков, а потом отправляла им сообщения «Привет, как дела?». Иногда добавляла что-нибудь личное, чтобы меня не приняли за спамера: «Как спектакль?» или «Отличная фотография в профиле, красивое платье». Однажды кто-то из моих случайных собеседников спросил в ответ: «Где ты?» – и я написала: «Стою у пруда в Клэпхем-Коммон и смотрю на воду». На этом разговор закончился. Мег твердила, что переписываться с незнакомцами – это странно. Но мы живем в странном городе: согнаны в кучу, как курицы на насесте, спим бок о бок с посторонними и пишем письма коллегам, сидящим за соседним столом.
Почему ты молчишь, Мег?
– У них никогда не будет такой дружбы, как у нас, – рассуждала она, когда мы еще были подростками. – Кого бы мы ни встретили, за кого бы ни вышли замуж, наша дружба – особенная.
Все стихло, на улице ни одной машины. Я удержалась. Не позвонила, не написала. Стиснула зубы, включила ноутбук и принялась печатать. Попробуем обрисовать ситуацию заголовками, как в желтой прессе. Люк часто использовал этот трюк.
«Девушка выбросила из окна рождественскую елку».
«Девушку охватила привычная отстраненность, будто ее уносило течением».
«Девушка думала, куда исчез ее старый друг лис».
Я не дам ему испортить Рождество. С таким нетерпением ждала праздника, хотелось навестить родных, отведать маминой стряпни, побыть немножко «тетей Алисой». Подростком я мечтала вырваться из этого пригородного болотца, а теперь меня непреодолимо тянет обратно, особенно когда нервы на пределе – домой, домой. В детскую спальню, где мы с Мег проводили долгие воскресные дни, полные ленивой неги; туда, где носились велосипеды и пахло барбекю, где кто-то неумело и фальшиво играл на флейте, где перед компьютерными экранами виднелись силуэты людей; где по вечерам на кухнях собирались семьи, а по утрам на крылечках и мокрых лужайках сидели окрестные коты, дожидаясь, пока их впустят в дом; и малышня, играющая под окнами, звала «Ма-а-ам!» настойчиво и нежно. Что теперь скажут мама с папой? Им нравится Люк. Но они не знают, какой он на самом деле: ленивый, нерешительный, по-мальчишески беззащитный и вспыльчивый. Ах да, новый пункт в этом списке – он патологически неспособен сохранять верность.
Алиса, какая же ты дурочка. Тебя так легко обвести вокруг пальца.
– Мразь! – крикнула я. Стоило на пару минут перестать печатать, как на экране появилась заставка: Люк в солнечных очках, снят с нижнего ракурса. Я вскипела от бешенства: и здесь он! Удалить.
Через некоторое время я перестала читать его сообщения. Прокручивала до самого конца и нажимала красный крестик.
Неужели все закончилось? Полтора года. Греческий ресторанчик на Дин-стрит. Приятель его друга. Одна-единственная фраза от незнакомого человека, которого я вряд ли увижу снова.
Поклялась себе, что не буду ему звонить, не буду писать, не буду плакать и не позволю ЭТОМУ захватить меня снова.
Мне даже удалось выполнить первые два пункта.
Надо печатать дальше. Только подумайте, какая ирония – только что удалила все фотографии Люка и вот, пожалуйста, заполняю ноутбук мыслями о нем. Однако останавливаться сейчас никак нельзя, хотя руки кажутся тяжелыми и непослушными – бледные, бесформенные конечности.
Клише. Сплошные клише.
«Двадцатипятилетняя девушка ненавидит себя. Но Люка Эддисона она ненавидит больше».
На улице тихо, на дороге ни одной машины. Я не звоню ему. И не пишу.
Бью по клавишам неповоротливыми пальцами, и мои сумбурные отрывочные мысли превращаются в черные буквы на экране. Комната кружится, хотя я трезва. Что ж, напиться – это недолго.
Пиши, Алиса, пиши… не останавливайся.
Надо думать о хорошем. Впереди Рождество. А потом февраль и встреча выпускников в Саутгемптоне. Значит, вот каково это – быть несчастной? Так и буду тянуть до тридцати, отчаянно цепляясь за важные даты?
Сообщение от Бена. «Вааааау, какие люди! Когда встретимся?»
Еще девчонкой я часто воображала себе любовные драмы, будучи уверенной, что без них невозможно стать настоящей женщиной. Даже сочиняла стихи, переполненные возвышенной чушью. Реальность оказалась совсем другой: разрываешься между ненавистью и любовью и увязаешь в мелочах – надо ли отключать телефон, что говорить коллегам, если они спросят про Люка, и что делать с билетами в театр «Глобус» на следующий четверг?
Люк Эддисон – лжец.
Новое слово дня. Лжец. Сволочь. Или Прага. Предательство. Или наивность. Огромный выбор.
Пожалуй, я на время перестану вести дневник.
Лучше бы он умер. Лучше бы я умерла.
Мег так и не перезвонила.
«Буду в твоих краях в начале февраля. Целую!» – написала я Бену. Вот и новый кавалер нашелся. Секундное удовлетворение от этой мысли быстро увяло от легкого чувства вины.
За окном было совсем тихо – так тихо, как бывает в городе ночью. «Здравствуйте, старые друзья!» – сказала я вслух, приветствуя ночь, тишину и усталость, давившую на веки. Записывать это не было сил.
Вот последняя строчка на сегодня:
«Если я не переживу разрыва, Люк об этом пожалеет».
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 7 сентября 2012 г.

 

Ларри!
Я сделал открытие – не во сне и не в пылу работы посреди ночи. Ни грома, ни молний, ни хора небесных ангелов над головой. И обстановка была обыкновенная, никакого величия: просто выгуливал собаку в парке. Мое грандиозное прозрение случилось в весьма прозаических обстоятельствах. Убийство.
Видишь ли, теперь я знаю, что случилось с Алисой. Неожиданный, ошеломительный прорыв. Полагаю, именно это ты испытал, когда наткнулся (ох, извините, сэр, я не хотел умалить ваши заслуги: ваше открытие было основано на тщательных многолетних исследованиях!) на теорему Гутенберга. Просто вспышка вдохновения – и прости, что использую это слово по отношению к собственной скромной персоне. Вряд ли я снова достигну таких же высот.
«Не может быть, – думал я. – Не может такого быть!» Но в этом и состоит задача ученого, так ведь, Ларри? Принимать во внимание невозможное. Хотя бы в рамках теории выдвинуть постулат: а что, если?..
Стоит идее появиться на свет, как инициативу перехватывает воображение. Все факты рассматриваются под определенным углом. Будто падает цепочка домино. Открывается множество новых возможностей. Как после анализа генома человека – ведь теперь мы можем даже определять предрасположенность к заболеваниям. Для меня этот чудесный прорыв произошел слишком поздно, а для потомков он станет огромным толчком вперед.
Конечно, в наши дни чуть ли не каждый считает себя детективом-любителем, но даже непрофессионалу понятно, что полиция подошла к делу неправильно. Когда ищешь в комнате какой-то определенный предмет, на все остальное уже не обращаешь внимания. Следователи придерживаются логичной, убедительной схемы – выдвигают теории и по очереди их проверяют. Но чтобы этот метод сработал, хотя бы одна из догадок должна быть верна. Нет, здесь нужен научный подход, надо взглянуть на ситуацию под самым неожиданным углом.
Мы обсуждали текущую работу, новые этапы в «исследовании Алисы», и мой собеседник допустил ошибку. Одно-единственное неосторожное высказывание – и туман рассеялся, я все понял. «Мы можем воссоздать Алису такой, какой захотим, – беспечно заявил мне этот человек. – Мы можем заново восстановить ее и обрести себя».
Ларри, мне сразу же захотелось написать тебе письмо, но работа прежде всего. Гипотезы, не подготовленные должным образом, легко рушатся – это я знаю по собственному опыту. Нужно собрать доказательства, сформулировать аргументы, чтобы никто не смог ее оспорить. Я уверен в своей правоте. Как часто бывает с самыми запутанными проблемами, решение лежит у поверхности.
Мы с Флисс сегодня идем в театр – «Буря» в «Мэйфлауэре», критики восприняли постановку очень благосклонно. Я всегда испытывал симпатию к главному герою, загадочному Просперо – то ли бог, то ли дитя, повелитель своего мира, изгнанник, покалеченный любовью и страдающий от ее отсутствия, несовершенный, но умеющий прощать. Не тревожься, друг мой, его добросердечие не поколеблет моего решения. Справедливость восторжествует.
Пятая симфония Малера, чашка «Эрл Грея», черновик заявления об увольнении (я столько раз начинал его!). Жизнь не так уж плоха. По рабочему столу в беспорядке разбросаны заметки о книге – книге про Алису. После сегодняшней прогулки нас ждет весьма неожиданная развязка.
* * *
Сообщения, отправленные Алисой Сэлмон, 4 февраля 2012 г., 23:47–23:59

 

Для Бена Финча:
Ты прав, мы застыли в движении. Ты дома? Хочешь, встретимся в нашем любимом пабе???

 

Для Меган Паркер:
Прости, из меня вышла никудышная подруга. Люблю тебя. Целую крепко!

 

Для Люка Эддисона:
Все пошло наперекосяк. Я такая неудачница. Неудивительно, что ты меня ненавидишь. :(

 

Для Элизабет Сэлмон:
Как ты могла? Как ты могла?

 

Для Люка Эддисона:
Я не машу рукою, я тону.
Назад: Часть 4. Воссоздавая мир
Дальше: Часть 6. То, что делает тебя тобой