Часть 4. Воссоздавая мир
Пост на веб-форуме «Поиск правды», пользователь Одинокий Волк, 21 июня 2012 г., 23:22
Вот вам правда о нашей идеальной мисс Сэлмон. Про нее пишут на каждом углу, но никто даже не заикнулся, что однажды она натравила на меня своего парня. Он меня чуть не УБИЛ. Бен Финч, редкая с**а. Извините, я знаю, что на форуме нельзя материться. Да и вообще, я здесь модератор, так что валяйте, жалуйтесь.
Он нашел у меня в комнате фотки Алисы. Я соврал, что это для проекта в вечерней школе, а он не поверил и слетел с катушек. «Она моя, – заорал он и въехал мне с ноги. – Моя, моя, моя!» Бил по лицу, по животу, по спине, по яйцам, по почкам – его хорошо выдрессировали в Итоне или в Хэрроу, или где там еще программируют таких уродов. Да, эта с**а знала, куда бить!
С ней все было по-другому. У нас возникла особая связь. На втором курсе мы жили в одной дыре на Каледониан-роуд, вечером иногда сталкивались в гостиной. «Чего не спишь, Мокси?» – спрашивала она. Мы делились друг с другом наболевшим, и я был готов простить ей Бена Финча. «Надо держаться вместе», – сказал я ей как-то вечером. Она не стала возражать.
– Брось его, – умолял я на следующее утро, после того как этот придурок меня отметелил. – Он ведь и с тобой обойдется точно так же!
Показал Алисе лиловые синяки: я слегка подправил их велосипедным насосом, чтобы она сразу поняла, что Бен Финч – настоящий псих.
– Что со мной не так? Повелась на такого парня, – сказала она, однако потом встала на его защиту. Не он это был, и все тут. Он наверняка велел ей молчать об этой истории. Заставил держать рот на замке, чтобы не испортить репутацию славного малого. Как же, Бен Финч – душа компании, чемпион по гребле, будущий директор папиной компании.
– Мне плевать на боль. Главное, чтобы ты осознала правду, – сказал я Алисе. – Поцелуешь меня?
– Ты псих, Мокси, – ответила она.
– Когда-нибудь я тебя поцелую.
И тут у нее снесло крышу.
– Я рада, что Бен тебя поколотил. И поделом. Я попросила его тебя припугнуть.
Видите, правда все равно выйдет наружу, если хорошенько надавить. Она умерла, и справедливость восстановлена: дурной человек наказан за злой поступок! Готов поспорить, ей было по кайфу воображать, как Финч лупит меня ботинками сорок третьего размера.
Когда Алиса откинулась, я попытался продать статью в газету. Но эти кретины сказали, что не заинтересованы в материале. Я грамотно подал историю: мол, надежные сведения от близкого друга. Жили в одном доме, можно сказать, она была моей девушкой. Предложил эксклюзивное интервью, но эти ребята ни черта не разбираются в хороших текстах. Ничего, вот узнают, что я хочу рассказать, и прибегут обратно!
Когда все жители дома на Каледониан-роуд ушли гулять, я зашел в комнату Алисы, лег на кровать и представил, как она промывает мне раны. Было больно, но мне нравилась эта боль, от нее я только сильнее любил Алису. Заодно прихватил ее кружку со слоном в дополнение к своей коллекции, спрятанной на полке шкафа: шарф, ручка с пожеванным колпачком, бюстгальтер. Я воображал, что это подарки Алисы.
– Разбилась, – сказал я Алисе, когда она спросила, не видел ли я ее кружку. Обычное дело, в доме на Каледониан-роуд все время что-нибудь разбивалось.
Но я отвлекся. Эта тема создана для того, чтобы вывести на чистую воду ЗЛОВЕЩЕГО университетского профессора. Видите ли, я провожу собственное расследование, и скоро этот негодяй будет повергнут. Справедливость восторжествует.
* * *
Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 18 марта 2011 г., 24 года
– В чем секрет долгого брака? – спросила я. (Да, да, это клише, но читателям будет интересно).
– Надо позволить мужу думать, что он в семье главный, – сказала Квини.
– Соглашаться с ней во всем, – с ухмылкой добавил Альф.
Они проводили меня в гостиную, принесли чай и печенье на потертом подносе и вручили альбом со своей бриллиантовой свадьбы.
– Если доживем, то на шестьдесят пятую годовщину поедем в парк аттракционов, – сообщила Квини.
– В Торп-парке есть одно шикарное местечко, – подхватил Альф и поковылял к двери, чтобы выпустить собаку.
– Я обязательно еще раз возьму у вас интервью после этого праздника.
– Ох, дорогая моя, к тому времени вы уже найдете новую работу, – улыбнулась Квини. – Такая умная девочка!
Меня недавно повысили. Теперь я старший репортер. Гип-гип, ура!
Они показали мне свои пейзажи, на которых красовалась гряда Саут-Даунс. Пенсионеры-художники. Восьмидесятилетние садоводы. Влюбленные старички. Вот она, профессиональная деформация журналиста: начинаешь думать эффектными заголовками.
– Алиса, должна вам признаться, – сказала Квини, – я редко читаю газеты. В хорошем романе больше правды, чем в прессе.
Я представила насмешливый голос редактора: «Как там наши божьи одуванчики? Пережили интервью без потерь?» Наверняка будет требовать сочных цитат.
– Что вы посоветуете молодым, миссис Стоунс? – спросила я.
– Живите так, будто каждый день – последний, – ответила Квини.
«А вот и цитата», – подумала я.
Редактор ждал «глубины и конфликта».
– Вы столько лет вместе, неужели не надоели друг другу? – Я попробовала перевести разговор с риторических вопросов на конкретные темы.
– Иногда муж ведет себя как вздорный старый козел, но без него я никуда.
Мы наблюдали за Альфом: он топтался во дворе и ждал, пока собака набегается вволю.
– Вы ведь учились в университете? – спросила Квини. – Жаль, мне не довелось. В те времена мало кто поступал в университет, особенно девушки.
– Я училась на факультете английского.
– Я бы выбрала такую же специальность. – Она покачала головой и ласково улыбнулась, глядя, как муж бочком спускается по ступенькам. – Старый романтик думает, что я всегда буду его принцессой.
«Всегда не значит вечно», – подумала я. Как ни странно, счастливые истории часто навевали на меня грусть, я уже успела привыкнуть к такому повороту событий.
– У вас наверняка есть кавалер. Расскажите, какой он?
– Его зовут Люк.
– Люк. Как моего внука. Красивый, да?
Я вытащила телефон и отыскала фото, где Люк красовался на велосипеде перед зданием Парламента. Квини с опаской взяла телефон у меня из рук, стараясь не прикасаться к экрану, будто могла его испачкать.
– Славный кавалер. У него доброе лицо. И симпатичное.
Беззвучно работал телевизор, на подлокотнике дивана лежала газета «Радио таймс», в программе телепередач одна строчка была подчеркнута красным – «Пуаро».
– Мы потеряли ребенка, – неожиданно сказала Квини.
«В их жизни тоже случались трагедии, – подумала я. – Нет, не буду углубляться в эту тему». Я отложила блокнот, и Квини показала мне фотографии мальчика лет одиннадцати или двенадцати – дети в этом возрасте совсем на одно лицо – и обвела пальцем его черно-белый силуэт.
– Фотографии никогда не бывают лишними, память начинает подводить. – Она постучала себя по голове. Волосы у Квини были тщательно уложены – наверное, специально для интервью, для меня. Такое неуважение – пытаться свести всю их жизнь к одной статье про бриллиантовую свадьбу. Жизнь несоизмеримо больше любой истории, ее нельзя, никак нельзя сводить к чему-то одному. – Квини продолжила: – Доживешь до такого возраста и уже не помнишь, что именно ты забыл.
– Я записываю все в дневник.
– Каждый человек воссоздает мир на свой лад, – сказала она. – Я люблю фотографии. Кстати, а можно будет получить копии снимков для статьи?
Фотограф велит им стать у порога или усадит на скамейке в саду. Попросит взяться за руки или вручит им снимок мертвого сына. Скажет: «улыбайтесь», «чудесно», «вот так и замрите» – а потом вернется в офис, скинет снимки на жесткий диск, подтянет цвета и экспозицию, подкорректирует цвет кожи, сотрет дефекты, подобьет расходы и помчится дальше, обгоняя пробки.
Вечером Люк спросил, как прошел мой день, и я рассказала про чудесную пожилую пару. Про старушку, которая назвала его «славным кавалером» и «симпатичным парнем». Завтра утром, в шесть сорок, когда зазвенит будильник, я спросонья толкну его в бок и скажу: «Давай, кавалер, пошевеливайся!» А когда он составит для меня плейлист, купит цветы или подбросит на порог нежданный подарок, шоколад или какую-нибудь сентиментальную записку, я отвечу: «До чего славный кавалер!»
– Вы любите его, да?
– Мы только начали встречаться.
– Не надо кокетничать. Любите же? Мне восемьдесят, у меня глаз наметан на такие вещи.
Из кухни донеслось кряхтение и дребезжание посуды: Альф кормил собаку. Я попыталась представить, каким будет Люк в старости, но перед глазами вставал только его наряд с какой-то костюмированной вечеринки: кардиган с большими пуговицами, трость и шляпа. Он тоже станет «вздорным»? Так рассуждают только старики (пожалуй, слово «вздорный» станет словом дня в этой записи!).
– Вы с Люком, наверное, будете жить вместе и до свадьбы, да?
– Мы встречаемся всего год.
В голове промелькнуло словечко «домохозяйка». К черту. Как насчет всего остального? Алиса Сэлмон, журналистка, ведущая расследования. Редактор. Музыкальный обозреватель. Волонтер в благотворительной организации. Путешественница. Известный писатель. Завсегдатай вечеринок. Редкая бестолочь.
– Наверное, съедемся. Когда-нибудь в обозримом будущем.
– Милая моя, будущее не за горами.
– Я еще не решила. Может, брошу все и уеду в кругосветное путешествие, – продолжила я. – В Австралию, Аргентину, Таиланд. Всегда хотела побывать в Мексике. В наши дни никто не заводит семью до тридцати лет.
Квини разложила на столе свое семейное древо: хитросплетения имен, дат, линий, разрастающиеся во все стороны, уходящие в далекое прошлое, и имена как в романах – Уинстон, Виктория, Этель, Альфред. А в самом низу Альфред Стоунс и Мод Уолкер, соединенные одной резкой линией. Под ними четверо детей, семеро внучат и два правнука.
– Мод. Какое красивое имя, – сказала я.
– Мне больше нравится Роуз. Можно дать вам совет? Лично вам, не в газету. Не пытайтесь охватить все разом. Вашему поколению повезло, но нужно выбрать какую-нибудь одну дорогу. – Она коснулась семейного древа. – Вот мне, например, вполне хорошо прямо здесь.
Какая все-таки странная у меня работа. Мне платят за то, что я распиваю чай с незнакомцами, выслушиваю их секреты и записываю все излияния на диктофон или стенографирую в блокноте со скоростью сто слов в минуту.
– Знаете, сколько дней в шестидесяти годах? Я специально подсчитала, когда мне сказали, что вы придете к нам взять интервью. 21900, если не учитывать разницу с високосными. «Где жить нам, как не в днях?» – слышали такое стихотворение? Филип Ларкин.
– Мама его нежно любит. Точнее, нежно ненавидит.
– Пренеприятнейший был субъект.
Внутри всколыхнулось смутное воспоминание. Школа, Мег что-то корябает на обложке моей папки. На стене часы, до конца урока осталось десять минут. Тогда была пятница, как и сегодня. «Дни». Вот я сижу за рабочим столом в офисе, на стене у меня над головой включен телевизор – по «Скай-ньюз» по кругу показывают последние новости об аварии на Фукусиме, – я поглядываю на часы и торопливо дописываю статью, чтобы не опоздать на встречу с Люком.
– Настанет день, когда они нас не разбудят, – вздохнула Квини, разливая остатки чая. Под тонкой кожей перекатывались мраморные шарики суставов. – Дни.
– Где жить нам, как не в днях? – Я автоматически процитировала пару строчек.
В комнату снова вошел Альф.
– Можете написать, что я неверный муж! – сказал он. – Только не вынуждайте никуда ездить. Нас впереди еще ждет длинная дорога!
Я вернулась в офис, слепила свою статью, потом взялась за дневник. Нужно было собрать все подробности и оставить про запас на то время, когда в жизни останутся только воспоминания, – раз уж Квини утверждает, что память начинает подводить. Заодно будет что показать молодой версии меня, если она заявится на порог с расспросами про жизнь, когда мне стукнет восемьдесят. Статья вышла неплохая. Я воздала должное старичкам – на все пятьсот слов. Кое-какие части разговора туда не вошли: цитаты, которые им не понравились бы – я даже здесь про них не упоминаю, – и мои личные переживания, которые я приберегла для дневника. Например, тот вопрос Квини:
– Что ты испытываешь, когда Люка нет рядом?
– Будто чего-то не хватает, – ответила я. – Будто я не целая.
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 2 февраля 2012 г.
Тема: Наше прошлое
Дорогая Элизабет!
Мы с тобой уже сто лет не общались – «не чатились», если пользоваться современными выражениями. Как жизнь? Кажется, после нашего расставания прошла целая вечность.
Ты, наверное, недоумеваешь: почему этот динозавр решил выйти на связь? В Интернете я случайно узнал, что на выходных Алиса снова приезжает в наш чудный город, и эта новость пробудила во мне давние воспоминания – старый дурак сентиментален как никогда. Жизнь коротка, Лиз, во всяком случае моя, так зачем же сдерживать порывы?
Я сильно переменился, Лиз, прежними остались только плисовые брюки да твидовый пиджак, ты бы вряд ли меня узнала. Интересно, а я бы тебя узнал? Пытался погуглить твое имя – безуспешно. А вот Алису можно найти в любой социальной сети. «Плохо играю на гитаре, зато хорошо готовлю итальянские блюда», – вот что она написала про себя на одном сайте. Я и не знал, что она играет на гитаре.
Я не жду ее к себе в гости – мы почти не общались, пока она училась в университете, – и, зная Алису, можно предположить, что она будет проводить время с друзьями. Я не стремлюсь отгородиться от бывших студентов, меня навещают многие из выпускников. Возможно, им просто нужны хорошие рекомендации, но мне приятно осознавать, что мои усилия не пропадают даром.
Я ведь не отгораживался от тебя, Лиз? С теплом вспоминаю время, проведенное вместе. Ты была красавицей. И наверняка осталась ею. После нашего расставания я долго не мог оправиться, обстоятельства и твой поступок нанесли мне страшный удар.
Не нужно отвечать на это письмо, хотя я буду рад получить от тебя весточку. Я просто хотел протянуть тебе руку. Метафорически выражаясь. Оглядываясь назад, я понимаю, что так и прошла моя жизнь, все шестьдесят лет – не поступки, но наблюдение со стороны. Впрочем, мы-то с тобой были вместе не метафорически. Мы были вместе по-настоящему, в самом что ни на есть буквальном смысле.
Прости за наглость. Я просто хотел сказать, что не забыл о нас. Странно звучит – мы.
Твой Джем
Заметки на ноутбуке Люка Эддисона, 7 марта 2012 г.
Да, я не рассказал всей правды. Но кто бы на моем месте поступил иначе?
Я не мог просто взять и рассказать, как накричал на тебя и схватил за волосы, – полицейские точно решили бы, что дело этим не ограничилось.
Однако меня останавливало кое-что еще. Та ночь – один сплошной черный провал. В памяти пусто. Да, господин полицейский, я действительно оттаскал Алису за волосы, но готов поклясться, что не причинил бы ей серьезного вреда, хотя ни черта об этом не помню. Ордер на арест выдадут сразу.
Мне нужно беречь – я ведь обещал тебе – все мелочи, которые пока что не выветрились из памяти. Твои глаза, зеленые-зеленые. Или как ты в панике объявила, что нашла у себя морщины. Воспоминания тают быстро, и все вокруг настойчиво пытаются меня отвлечь. Да и много ли надо? Начальник предлагает заняться крупным проектом – то, что доктор прописал: с головой нырнуть в работу и не отвлекаться на размышления. Ребята из регби-клуба постоянно зовут на субботние тренировки, говорят, что мне сразу станет лучше. Коллеги уламывают выпить по пинте в «Портерхаусе»: да ладно, повеселимся чуток, ты заслужил, там будет вся команда – и, может, спустя пару часов я попрошу номер телефона у какой-нибудь незнакомой девушки, а ты останешься в прошлом, погибшая возлюбленная, с которой я ездил к морю в Маргит и которую мне удалось позабыть… Нет. Нет. Не хочу.
Я захожу в книжный и листаю твои любимые романы. Слушаю плейлист «Лето 2011-го» – лучшее лето в моей жизни. Возвращаюсь в Саутгемптон и брожу по городу, который ты так любила, спускаюсь к реке, на место преступления, место нашей ссоры. Разглядываю фотографии на телефоне, будто могу оживить тебя взглядом, если сосредоточусь изо всех сил.
На работе сижу как зомби и в ответ на вопросы клиентов только пожимаю плечами. «Как продвигается проект, Люк?» Таблицы и отчеты плывут перед глазами. Голоса на совещании сливаются в общий гул. Какой прогноз по выручке в третьем квартале? Как будет развиваться бизнес в 2013 году? Как сократить расходы?
Коллеги успокаивают меня, но на самом деле они в восторге: история, покорившая Интернет, развивается прямо у них под носом. Таинственная смерть, нераскрытое преступление. Когда я прохожу мимо, все судорожно закрывают окна браузеров и захлопывают телефоны. Сразу ясно, о чем они сплетничают. Он неплохо держится, бедняга, несладко ему пришлось. Такой спокойный, даже странно.
А теперь еще и писать начал, хотя моя стихия – диаграммы и цифры, ты часто так говорила.
– Что, и про это напишешь в своем дневничке? – ядовито поинтересовался я тем вечером. – Изливаешь душу на клочке бумаги, смотреть тошно!
– На ноутбуке, – ответила ты, и я задохнулся от ярости.
Если постараться, то из памяти можно выкинуть любое воспоминание. Все очень просто: надо сосредоточиться как следует и задвинуть его поглубже или постоянно прокручивать в голове альтернативный вариант событий, пока он не заменит реальность. Правда, я никогда не смогу забыть, как схватил тебя за волосы.
– Если еще хоть раз ко мне притронешься, я обращусь в полицию, – пригрозила ты.
Пряди намокли от снега и начали кудрявиться, ладонь зудела от прикосновения.
А потом я брел по городу, пока не наткнулся на бар. Опрокинул там пинту сидра, зарядил музыкальный автомат и стал танцевать в одиночестве; ребята за стойкой смеялись, а я думал: «Вы ни черта про меня не знаете, что я наделал», – потом заказал виски и проснулся в пять утра на полу в гостиничном номере, цепляясь рукой за край постели, будто потерпевший кораблекрушение; меня стошнило прямо на ковер. Я сидел на полу в одних трусах, пытался восстановить события – мы с тобой иногда развлекались этим после буйной вечеринки – и плакал, как ребенок.
Я залез в душ и долго оттирал себя под обжигающими струями: хотел смыть все случившееся, избавиться от мыслей о тебе, а потом сел на поезд до Ватерлоо. Пересек платформу, прошел мимо газетного киоска. Пресса пестрела заголовками: «Финансовые трудности среднего класса», «Фейсбук оценили в 100 миллиардов фунтов», «Судебный иск по следам крушения лайнера “Коста Конкордия”» – и тут меня накрыло. Что я наделал? Снова отправился в ближайший паб, взял пинту «Стеллы», двойную водку и колу.
– Я ее не убивал, – сказал я Чарли несколько дней спустя.
– Дружище, тебя никто и не обвиняет! – откликнулся он.
Так странно: наша встреча у реки осталась никем не замеченной, и камеры нас не поймали.
Вчера я прочитал статью о том, что жертвы предоставляют описания для фоторобота в течение двадцати четырех часов после преступления. Иначе составленный портрет будет сильно отличаться от реальности. Если полиции не удается найти виновного – особенно в серьезном преступлении – в течение двадцати четырех часов, то шансы на раскрытие резко сокращаются.
Телефон зазвонил, когда я сидел во дворике перед пабом. Номер был незнакомый.
– Это Роберт Сэлмон. Где ты? Ты один?
И я начал врать.
Чуть попозже – через две пинты «Стеллы» и две двойные водки – я заметил у барной стойки того здоровяка и подумал: «Сойдет».
А теперь я смотрю на письмо, которое ты прислала мне в пятницу, третьего февраля, накануне смерти, когда срок нашей двухмесячной разлуки был на исходе. Я нашел его только три недели спустя. Из-за вложенного файла (потенциальный вирус) оно попало в папку со спамом, где-то между письмом от парня, который потерпел кораблекрушение в Филиппинах и теперь собирал деньги на возвращение домой, и рекламной рассылкой, предлагавшей канцелярские товары по выгодным ценам.
В теме письма значилось: «МИР». Сначала я не понял, при чем тут мир. Потом в памяти всплыл давний разговор: мы планировали большое путешествие через весь мир в Америку. Хотели посетить Всемирный торговый центр, Эмпайр-стейт-билдинг, поесть бейглов, посмотреть шоу на Бродвее. Может, даже съездить к западному побережью. Бухта Доусона, округ Оранж, 90210. «Я фактически провела там свое детство», – смеялась ты.
Я считаю дни после твоей смерти. Тридцать два. 768 часов. Фоторобот почти не соответствует реальности.
Полиция, твоя родня, друзья, тот дед в пабе, Меган, подрядчик, с которым я встречался сегодня – он жаловался на невыполнение рабочих обязательств, – они все просто тупицы. Никому невдомек, что случилось на самом деле. А мы с тобой знаем. Это наша тайна.
«Привет, мистер Л.», – начиналось твое письмо.
* * *
Выдержка из допроса Джессики Барнс в центральном отделении полиции Саутгемптона; следователь – полицейский инспектор Саймон Рейнджер, 5 апреля 2012 г., 17:20
С. Р. Еще раз подчеркиваю, вы не находитесь под арестом и в любой момент можете покинуть участок. Пожалуйста, повторите свое имя, возраст и адрес проживания, а также подтвердите разрешение на запись данного разговора.
Дж. Б. Джессика Барнс, девятнадцать лет, живу на Хартли-роуд 74-а. Согласна.
С. Р. Джессика, расскажите, что вы делали вечером в субботу четвертого февраля.
Дж. Б. Пошли с друзьями гулять по городу. Человек семь-восемь. Имена называть?
С. Р. Нет, пока не нужно. Вы не могли бы перечислить пабы, в которые заходили?
Дж. Б. Начали с «Рок энд ревс», потом пошли в «Хай лайф» и закончили в «Руби лаунж». А! Еще завернули в «Карлиз бар». И в «Нью-инн»!
С. Р. «Руби лаунж» находится у реки, верно? Почему вы отправились именно туда?
Дж. Б. Славное местечко, работает до двух, и там всегда весело.
С. Р. Вы пошли домой одна, не дождавшись друзей. В чем причина?
Дж. Б. С Марком поссорились.
С. Р. С Марком?
Дж. Б. Это мой парень. Тоже гулял со своими приятелями. Мы договорились встретиться в «Руби лаунж», но этот паразит стал заигрывать с Лотти. А мне что – стоять и смотреть? Ага, как же! Я развернулась и ушла. Решила срезать по тропинке у реки, она выходит на Хупер-роуд, а там можно сесть на ночной автобус.
С. Р. Во сколько это произошло?
Дж. Б. Без понятия, не помню уже. Если б знала, что это важно, пришла бы к вам сразу. Я только сегодня услышала про утопленницу: зашла в гости к папе, а у него телик был включен. Сама-то я новости не смотрю. Какой от них толк?.. Так что, наверное, в районе полуночи.
С. Р. И на другом берегу реки вы увидели парочку на скамейке?
Дж. Б. Да, я уже рассказывала другому полицейскому.
С. Р. Не могли бы вы описать их? Что они делали?
Дж. Б. Далеко было, и снег валил. Не видно ни фига.
С. Р. Можете назвать их приблизительный возраст?
Дж. Б. Старше меня. Лет под тридцать.
С. Р. Как они себя вели? Вы ведь наверняка заметили какие-то детали.
Дж. Б. Ну, они явно поругались, кое-что было слышно. Я остановилась там покурить на пару минут. Уже хотела вернуться в «Руби лаунж» и устроить Марку разнос. Это ведь та мертвая девушка, про которую рассказывали по телику, да? Вот ужас-то!
С. Р. Для идентификации личности нам нужны более подробные сведения. Давайте пока назовем ее «девушка на скамье». Как они выглядели?
Дж. Б. На нем, кажется, была черная рубашка… Я постояла там всего пару минут! Не обращала на них внимания, не до того было. И вообще, какое мне дело до случайных прохожих? Не хватало еще переживать из такой фигни. Это ведь она, да? Говорят, она утонула. Среди студентов сплошные мажоры, смотреть противно, но эта вроде была ничего. Мне грозят неприятности? Я ничего не нарушала!
С. Р. Никто вас ни в чем не обвиняет. Мы расследуем серьезное происшествие, и в него могли быть вовлечены неизвестные лица, которых вы заметили на берегу. Вы поможете следствию, если вспомните дополнительные подробности об их ссоре.
Дж. Б. Они стояли за километр от меня! Река широкая, ничего не разобрать. Будто говоришь по телефону, а сигнал сети совсем дохлый, и долетают только обрывки. Вроде они планировали поездку, говорили что-то про Прагу. Видела этот город по телику, туда ездят отдыхать богатенькие голубки.
С. Р. Что вы еще заметили? Они называли друг друга по имени?
Дж. Б. Ага, она звала его Люком.
С. Р. Вы уверены?
Дж. Б. Точняк, не сомневайтесь. У меня братишка обожает «Звездные войны», бегает и кричит: «Люк, я твой отец!» Вот я и запомнила.
С. Р. Еще какие-нибудь подробности?
Дж. Б. Это полный бред, но она болтала про «леммингов».
С. Р. Ладно, попробуем зайти с другой стороны. Вы сказали, что слышали ругань. Они злились друг на друга?
Дж. Б. Ну да, а как иначе? Бывают такие ссоры, которые никогда не кончаются. Вот и у них так же: то разойдутся на всю катушку, то успокоятся, а потом снова по кругу. Иногда вообще молчали – или шептались, не знаю. Пару раз она его конкретно уязвила, а он даже упал разок, прямо на колени. Будто умолять собирался. Поскользнулся, наверное.
С. Р. Девушка, сидевшая на скамейке, была сильно пьяна? Сильнее, чем вы?
Дж. Б. Да нет, вроде бы. А может, и сильнее. Просто пьяная девчонка. Это ведь та утопленница, да? По телику говорили, что она боролась с насилием по отношению к женщинам.
С. Р. Другой бы на вашем месте сразу обратился в полицию.
Дж. Б. А как вы себе это представляете? Позвонила бы я копам – то есть вам, извините – и сказала бы: «Знаете, тут два человека на берегу реки». А они мне: «Что эти двое делают?» А я им: «На лавочке сидят, за жизнь треплются». И туда бы сразу прислали отряд особого назначения, ага, непременно.
С. Р. Джессика, это не шутка. Погиб человек.
Дж. Б. Извините, но вы пытаетесь повесить на меня то, чего я не совершала. Я же не попаду в тюрьму? Мне нельзя терять работу, у меня ребенок маленький. Извините. Надо было сразу позвонить в полицию, когда он ее толкнул. В Интернете писали, что она была беременна, это правда?
С. Р. Он толкнул ее? Расскажите подробнее.
Дж. Б. Она расхохоталась, когда он упал. А он ударил ее по лицу, схватил за плечи со всей силы… Пожалуйста, не надо меня арестовывать, у меня ребенок дома…
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 9 июля 2012 г.
Ларри!
Помнишь, я рассказывал тебе про того мозгоправа – заносчивый субъект с римским профилем и птичьими плечиками? Я тут недавно перечитывал заметки, которые делал после наших сеансов. У него хватило наглости обвинить меня в том, что я проявляю к нему антипатию.
– Не принимайте близко к сердцу, – таков был мой ответ. – Я просто не очень люблю людей.
– Как интересно! Не ожидал услышать такое от антрополога.
– Для антрополога представляет интерес сам факт существования человека, загадочный и непостижимый. – Наш разговор напоминал интеллектуальный пинг-понг. – Признайте уже наконец! Вы не можете меня вылечить, я вам не по зубам.
– А при чем тут лечение? Моя задача – помочь вам разобраться в собственных чувствах. Может быть, расскажете, почему решили обратиться за помощью, Джереми?
Он постоянно называл меня по имени, и это ужасно злило. Выдержав паузу – наверняка их учили этому в каком-нибудь заштатном колледже, – он звонко продолжил:
– Не бойтесь. Любой ответ будет правильным.
– Мне нечем заняться в среду днем, скучно. У моих студентов в это время спортивные тренировки.
Уже вторую среду подряд, словно изнуренный битвами воин, я обреченно шел на встречу с этим, если верить слухам, уважаемым психиатром, который вел свою практику в укромном уголке в самом пригороде Винчестера. Я отказываюсь воспринимать мозгоправов всерьез: меня учили искать фактические подтверждения для любой теории, а у этих ребят все слишком мутно и непонятно. Флисс даже не подозревала о моих отлучках: она и раньше не знала, чем я занимался по средам, когда у студентов спортивные тренировки. Те дни я проводил в убогих отелях вместе с новенькой преподавательницей Элизабет Малленс, с кафедры английского.
Психиатр почесал плешивую бороденку, закинул ногу на ногу, снова сел прямо. Определенно, гей. Молчание затягивалось, и меня охватила густая, удушливая ярость; на него – за попытки забраться мне в голову, на себя – за то, что униженно просил помощи у этого жалкого, бездушного человечка: лет на пять меня младше, на носу красуются крошечные очки с круглыми линзами, видимо, чтобы произвести серьезное впечатление на клиентов.
– Она думает, я езжу играть в сквош, – сказал я. – Флисс, моя жена.
– Почему она так решила?
– Я сам ей сказал.
– Она во всем вас слушается?
– Поверьте мне, это бывает редко.
– А должна?
– Нет, разумеется. У нее своя голова на плечах.
– Вас это беспокоит?
– Не больше, чем диктатура аятоллы Хомейни в Иране или наши местные профсоюзы.
Даже тогда мне было ясно: я собственными руками сводил к нулю все наши беседы. На следующий день после антропологической вечеринки жена завела со мной нелегкий разговор. Когда я пришел с работы, она мыла посуду на кухне. Я сказал: «Здравствуй, милая! Как прошел день?» – но она не обернулась. Я продолжал: «Ты сегодня припозднилась, а я, пожалуй, пойду лягу, устал до смерти», – и она наконец посмотрела на меня, вся в слезах. «Мартин звонил», – сказала Флисс.
Я замер.
«Сказал, что столкнулся с тобой вчера вечером. Хорошо повеселились?»
Надо было сразу отказаться от притворства, Ларри. Признание вины смягчает приговор. Но я продолжал упорствовать.
«Скучно. Обычное академическое сборище. Ты же знаешь, как оно бывает».
«Не знаю. Расскажи поподробнее».
«Пирс все еще собирается увольняться, Шилдс считает, что ему скоро вручат нобелевку, Миллс патологически неспособен выдать даже зародыш оригинальной мысли».
Некоторые мужчины ловко заметают за собой следы, другие быстро учатся на ошибках… Я не отношусь ни к тем, ни к другим. Такая нелепость! Будто жена спросила: «Какой формы Земля?», а я ответил: «Куб».
«Толпа ученых зануд, которые так и норовят расцеловать друг друга в зад».
«Ученых зануд с английской кафедры?»
За моей спиной пощелкивала кухонная плита «Ага», предмет большой гордости для Флисс.
«Да».
«И как идут дела у новенькой девушки? Той, про которую писали в газете, Лиз Малленс?»
«Неплохо, кажется».
Деревянный стол, собака в корзинке, пачка хлопьев и тарелки – ждут завтрашнего утра. Будучи консультантом по вопросам экологии, жена часто рассуждала про «среду обитания». «Это и есть моя среда обитания, – подумал я. – Наша». Без дома, без Флисс – кем бы я стал, что бы я делал?
«Ты обещал заботиться обо мне до конца своих дней».
Ларри, паршивый мозгоправ – будущий большевик, не иначе, – отказывался оставлять меня в покое.
– А можно мне спросить вас кое о чем? – поинтересовался я, останавливая нескончаемую лавину.
– Такими темпами мы далеко не продвинемся.
– Ну хоть один вопрос.
– Что ж, ваши деньги – вам решать.
Я чуть не бросился ему на шею: мне редко доводилось испытывать на себе чужое презрение, разве что за глаза, но мой тощенький оппонент, увенчанный десятком бессмысленных почетных званий, даже не пытался его скрывать.
– Что такое секс?
– Хм, судя по всему, это тема, которую нам с вами стоит подробно изучить.
– Изучение этой темы не довело меня до добра.
Мне захотелось отвесить ему оплеуху, как нашкодившему ребенку.
– Нельзя винить во всем секс. Вы осознанно сделали свой выбор, каким бы он ни был. И вы так и не объяснили, зачем вам потребовалась моя помощь.
– А зачем обычно обращаются к проститутке? Никаких обязательств, просто сделка.
– Ага, вы опять возвращаетесь к теме секса.
Какая дотошность, просто возмутительно! И все же он прав: мне исполнилось тридцать пять, и со мной было что-то не так. Я увяз в молчании, как в густом тумане, и в душе поднимался один из моих самых больших страхов – неспособность выразить мысль.
– Расскажите мне про нее. Кто она?
Я еще ни разу не упоминал о супружеской неверности, но, судя по всему, он сам заполнил пробелы.
– Зачем? Тоже хочется пообщаться? Вам легко удастся ее закадрить, она непривередлива. – Прозвучало это раздраженно и обиженно. Я тут же поморщился от собственных слов.
– Вы все еще поддерживаете отношения?
– Она обещала воткнуть мне в спину разделочный нож, если я подойду хоть на пушечный выстрел.
Сцена из прошлого встала у меня перед глазами: я опустился перед Лиз на колени, а она обхватила мой затылок ладонями, как головку ребенка, – словно гончар, любовно оглаживающий бесформенную глину. Мне остро ее не хватало. Ее вкуса, запаха, солоноватой горечи на языке, тягучего желания, разливающегося под солнечным сплетением, тяжести в паху. Захотелось бросить в лицо психоаналитику: «Да что ты знаешь об этом!»
Флисс говорила о беседе с Мартином спокойно и отрешенно, будто пересказывала отрывок из романа – «Дети полуночи» Салмана Рушди, например, – или последнюю научную теорию о цветах, на которых она специализировалась.
«Потом я проверила карманы в твоих пиджаках».
«Ты рылась в моих вещах?» – Возмущение вышло насквозь фальшивым и наигранным.
Флисс протянула мне клочок бумаги, чек из ресторана. Губы у нее дрожали. «Как ты мог?»
– Что с вами? – спросил мозгоправ.
Щекам стало мокро; этот поганец выжал из меня слезу.
– Поздравляю, сегодня вы отработали свои деньги. Черт побери, плач считается одной из самых необъяснимых человеческих реакций, – сказал я, переключаясь на привычные рассуждения. – Его функция до сих пор является предметом спора в научных кругах.
– Джереми, сделайте шаг мне навстречу. Поговорим как два профессионала.
– Мне все время кажется, что жизнь проходит мимо. Вы сможете меня вылечить от этого, доктор Ричард Картер? Сможете? Я вас очень прошу.
– Нет, – ответил он. – Вылечить себя сможете только вы сами.
– В наши дни никто не хранит верность своим избранникам, – продолжил я. Утверждение было небезосновательным, потому что, за исключением старого безмозглого импотента Деверё, весь университетский кампус ходил налево. – На дворе восьмидесятые, все спят с кем попало.
– Уверяю вас, это не так.
– Вы женаты?
– Нет.
– Не нашли свою половинку? – Меня охватила досада. Я всегда восхвалял неоспоримую пользу витиеватых дискуссий и споров, был убежден, что человеческий род отличается от животного мира ничтожно малым количеством признаков, и главным из них является наша способность к коммуникации, – а теперь унизился до детсадовских оскорблений. Она швырнула в меня дуршлаг. Флисс. Нелепо звучит, будто сцена из мыльной оперы, но в тот момент мне было не смешно. Флисс попала мне по лбу: дуршлаг рассек кожу, потекла липкая кровь.
– Интеллект, – сказал мозгоправ, – дает нам возможность обрести счастье и сделать счастливыми близких. Вы явно не справились с этой задачей.
Я попался, Ларри, этот поганец загнал меня в угол. Потом он равнодушно спросил:
– А как с этой ситуацией справляется другая женщина? Та, на которой вы не были женаты.
– Она пыталась покончить с собой.
* * *
Сообщения в сети «Твиттер», отправленные @AliceSalmon1 от @FreemanisFree, с 16 по 27 января 2012 г.
Как парк? Хорошо погуляла?
Господь восстановит справедливость.
Вкусная вчера была пицца?
Какой классный фен! Отличный подарок на Рождество.
У тебя в спальне висит картинка с цветами. Новая?
Любишь вечеринки, куколка?
Тебе от меня не сбежать.
* * *
Отрывок из допроса Люка Эддисона, проведенного в центральном полицейском участке Саутгемптона следователем Саймоном Рейнджером, 6 апреля 2012 г., 13:25
Л. Э. Это нелепо. Мы встречались.
С. Р. Точно? Нам сообщили, что на момент ее смерти вы не были вместе.
Л. Э. Все не так просто.
С. Р. В таком случае потрудитесь объяснить. У меня сложилось впечатление, что вы с Алисой расстались.
Л. Э. У нас возникли разногласия. Мы пытались их решить.
С. Р. Разногласия?
Л. Э. Я переспал с другой. Алисе нужно было время, чтобы переварить эту новость.
С. Р. Она вас бросила?
Л. Э. Нет, мы расстались на время. Собирались снова начать встречаться, она была к этому готова.
С. Р. Предположительно, инициатором расставания была она, а не вы. Нелегко вам пришлось, наверное.
Л. Э. Чуть с ума не сошел.
С. Р. Вас называют ловеласом. Как вы это прокомментируете?
Л. Э. Я любил Алису.
С. Р. Как бы то ни было, вы привыкли добиваться своего. Вы склонны к чрезмерному проявлению контроля?
Л. Э. Нет, конечно!
С. Р. Вы внушительно выглядите. Ростом сто восемьдесят пять сантиметров, весом около восьмидесяти пяти килограмм. Громкий, шумный, свой парень в компании, любит выпить и погулять – вот что о вас говорят друзья. А один из коллег назвал вас насмешником и задирой.
Л. Э. Я очень сильно ее любил.
С. Р. Настолько, чтобы столкнуть в реку?
Л. Э. Да пошел ты!
С. Р. Давайте не будем выходить за рамки приличий, сэр.
Л. Э. А вы бы смогли сдержаться на моем месте? Моя девушка умерла, а вы заявляете, что я сам столкнул ее с моста.
С. Р. Какая интересная формулировка. Если я не ошибаюсь, на данный момент еще не установлен тот факт, что ее «столкнули с моста». Почему вы выбрали именно эту фразу?
Л. Э. Просто фигура речи. Я тоже хочу узнать, что произошло с Алисой, не меньше, чем другие. Там есть мост, Алиса оказалась в воде: логично предположить, что она могла упасть оттуда.
С. Р. Вы сказали «столкнули», а не «упала».
Л. Э. Вы не желаете ничего делать. Проведите обыски, опросите жильцов близлежащих домов. Расширьте сферу поиска, рассмотрите дополнительные варианты.
С. Р. Разумеется, вам будет выгодно, если мы переключимся на другие версии.
Л. Э. Твою мать, это уже ни в какие рамки не лезет!
С. Р. Не материтесь, Люк. Или вы склонны нападать на оппонента при провокации?
Л. Э. Мы все к этому склонны.
С. Р. Нет. Вот я, к примеру, спокойный человек. Но меня крайне озадачивает одно обстоятельство: давая показания спустя сутки после смерти Алисы, вы сообщили, что находились у себя дома, а теперь мы выяснили, что в ту ночь вы приехали в Саутгемптон.
Л. Э. Я уже говорил вам. Я боялся, что мне никто не поверит. Так и знал, что полиция придет к неправильному выводу.
С. Р. А к какому выводу нам следовало прийти, Люк? Видите ли, возникла еще одна несостыковка. После того как вы признали, что все-таки были в Саутгемптоне в тот день, вы заявили, что ваша беседа с Алисой носила весьма «дружелюбный» характер – я цитирую. Но согласно показаниям свидетельницы, вы вели себя угрожающе.
Л. Э. Свидетельницы? Какой еще свидетельницы?!
С. Р. Той, которая видела ваши препирания. Она утверждает, что вы – я снова цитирую – «схватили Алису за шею».
Допрашиваемый смеется.
Л. Э. Это просто бред какой-то. Вы когда-нибудь слышали о презумпции невиновности?
С. Р. Я еще ни в чем вас не обвинял. Забавно, что вы сами подняли эту тему. Вы чувствуете себя виноватым за случившееся?
Л. Э. Я ее любил.
С. Р. Мне бы хотелось, чтобы вы внесли ясность в свои показания. Вы весьма вспыльчивый человек, мы уже убедились в этом. Нетрудно представить, какому испытанию подвергся ваш взрывной характер: страсти кипят, выпивка горячит кровь, любимая женщина дает от ворот поворот. Тут бы даже я не выдержал.
Л. Э. Вы должны найти ее убийцу. Пожалуйста.
С. Р. В нашу первую встречу, спустя сутки после смерти Алисы, у вас был синяк под глазом, и на мой вопрос о его происхождении вы ответили, что неудачно сыграли в сквош. Не хотите изменить свои показания?
Л. Э. Я не помню.
С. Р. Может быть, все-таки соберетесь с мыслями?
Л. Э. Подрался в баре.
С. Р. Ну вот, так-то лучше. Эта драка случилась до или после смерти Алисы?
Л. Э. На следующий день. Я был пьян, мне сообщили, что она умерла.
С. Р. Часто злоупотребляете алкоголем?
Л. Э. Заглядываю в бар по пятницам и субботам.
С. Р. То есть регулярно уходите в запой?
Л. Э. Нет. Мне двадцать семь, это нормально.
С. Р. Вы пили что-нибудь до встречи с Алисой?
Л. Э. Нет.
С. Р. Хм, интересно. А хозяин бара говорит, что вы заказали две пинты сидра. Он готов дать официальные показания.
Л. Э. Не лезьте не в свое дело.
С. Р. Ошибаетесь, смерть Алисы – как раз мое дело. Ночной портье в «Премьер-инн» на Квин-стрит утверждает, что вы вернулись в гостиницу без десяти четыре. «Пьяный в стельку» – вот что он про вас сказал. Люк, я уже давно работаю в полиции: у нас с вами два выхода – простой и сложный. Но мы в любом случае придем к одному результату. Я проверил наш архив: в 2002 году вас арестовали за нападение.
Л. Э. Я хочу вызвать адвоката.
С. Р. Нападение в баре в Нантвиче.
Л. Э. Против меня не были выдвинуты обвинения.
С. Р. Малоутешительное решение для того парня, которого вы поколотили.
Л. Э. Мне было семнадцать – если копать так глубоко в прошлом, то у каждого можно найти какой-нибудь грязный секрет.
С. Р. Вроде Праги? Это и есть ваш грязный секрет?
Л. Э. Идите на хрен.
С. Р. Осторожней, Люк. Взрывной характер не доведет вас до добра.
Л. Э. Мне больше не о чем с вами говорить.
С. Р. Люк Эддисон, я арестовываю вас по подозрению в убийстве Алисы Сэлмон…
* * *
Голосовое сообщение, оставленное Алисой Сэлмон для Дэвида Сэлмона, 4 февраля 2012 г., 17:09
Пап, это я. Где мама? Почему она не берет трубку? Попроси ее перезвонить мне, это важно. У нее сегодня все в порядке? Она проверяла почту? А ты как? Я немножко перебрала. Сижу сейчас в Саутгемптоне на встрече с однокурсниками, вспоминаю, как ты расплакался, когда привез меня сюда в первый раз, старый хлюпик! Хочу как-нибудь встретиться с тобой в воскресенье: как насчет ланча, а потом прогулки с собакой? Я очень соскучилась, пап. Извини, я не всегда была примерной дочкой. Ты заслуживаешь большего. Поверь мне, ты самый замечательный папа на свете. Как ты меня называл в детстве? Ангелочек? Ладно, мне пора, аккумулятор садится. Люблю тебя.
* * *
Пост на веб-форуме «Поиск правды», пользователь Одинокий Волк, 6 июля 2012 г., 22:50
Представьте: чтобы вывести злодея на чистую воду, вам придется слегка запачкать руки. Согласны на такое? Например, если бы речь шла о махинациях с лекарствами или интригах в МИ-5? Если бы пришлось совершить кражу или нападение, чтобы разоблачить убийцу или насильника? Думаю, многие из нас пошли бы на риск, потому что зло должно быть наказано.
Профессор Кук.
Я открыл вам его имя, и мне ничего за это не будет.
Профессор Джереми Фредерик Гарри Кук. ЛЕДЯНОЙ ЧЕЛОВЕК.
Носит пиджак и вельветовые брюки. Пусть весь мир знает, что он мерзавец. Я не нарушаю закон, это называется свобода слова, – и о ней я узнал не из какого-нибудь задрипанного учебного курса, нет! Я впустую убил три года, изучая «Спорт, СМИ и культуру». Ладно, меньше трех, до меня быстро дошло, что оттуда надо валить. Поэтому ко мне никто даже пальцем не притронется, включая профессора! А он любит распускать руки!
Поверьте, я могу ошибаться во многом, но тут знаю наверняка: его надо РАЗОБЛАЧИТЬ. Когда карающий меч правосудия ляжет мне в руки, никто не посмеет назвать меня шутом и психом!
Он излагает свою точку зрения в книжке. Говорят, историю пишут победители. Но те времена прошли, теперь мы все пишем свою историю. Я заявил, что он не может использовать мои слова по причине авторского права, а он ответил, что все на свете подлежит публикации. Отлично, проф, я отплачу тебе той же монетой.
Буду честен: у нас с Ледяным человеком была небольшая финансовая договоренность. Даже новую татушку себе набил по такому поводу. А потом он перестал мне платить. Не то чтобы я жадничал, просто хотелось пожить, как Бен Финч, – в свое удовольствие, не тревожась о наличке, в полной уверенности, что можно избить меня до полусмерти, и это сойдет ему с рук! И все из-за каких-то картинок.
Один раз на втором курсе мы сидели в гостиной и обсуждали фотографию, и я едва не показал Алисе один из ее же снимков – тот, где она делает растяжку в парке. Хорошие были вечера, особенные, но мы с ней и по воскресеньям частенько болтали вместе. В такие дни она страдала от похмелья, валялась на видавшем виды диване с красным покрывалом и прихлебывала чай из любимой кружки. Ее телефон обычно лежал на подлокотнике, экран вспыхивал от сообщений, а я говорил: «Крутая, видать, была вечеринка»; а она удивлялась: «Откуда ты знаешь?»; а я в ответ: «Да ты ночью так гремела на лестнице»; и она тут же просила прощения, вся такая несчастная и виноватая, а потом неуверенно смотрела на меня, будто ждала, что я расскажу о ее ночных похождениях.
Мы были по-настоящему близки, пока ПСИХОВАННЫЙ Бен Финч не настроил ее против меня. Классно, что здесь можно свободно писать на такие темы. За последние три месяца я опубликовал 181 заметку. Меня забанили на двух государственных каналах, им не по нутру мои комментарии, там жесткая цензура – хуже, чем в Северной Корее. Пришло время народной журналистики, простой человек получил право голоса: Интернет на стороне Давида, не Голиафа.
Пресса давит таких, как я, и превозносит таких, как Бен Финч, Алиса Сэлмон и Ледяной человек. Но скоро придет час расплаты: Алиса уже мертва, Бен Финч съехал с катушек, а Ледяной человек в ближайшее время загремит по полной.
Догадались, над кем он издевался? СЛЕДИТЕ ЗА НОВОСТЯМИ НА ФОРУМЕ!!!
* * *
Колонка в газете «Ивнинг экоу», 17 марта 2012 г.
Грег Астон: безжалостный глас разума
Мы часто повторяем, что в старые добрые времена не нужно было запирать двери. Клише, конечно, но тогда люди действительно больше заботились о своих ближних. Друзья, семья, соседи – когда я был мальчишкой, мы все относились друг к другу иначе. Если начинались морозы, мы обязательно заглядывали к старенькой соседке, чтобы удостовериться: у нее дома тепло и есть продукты. В светских газетах непременно бы написали про «нравственные ориентиры», но на самом деле речь идет о простых вещах, о приемлемом и неприемлемом поведении.
Однако некоторые не могут отличить одно от другого. Три женщины: Холли Диккенс, Сара Хоскингс и Лорен Ньюджент. В ночь, когда Алиса Сэлмон утонула, эти трое гуляли по барам вместе с ней. Хватив лишнего, они совсем позабыли про Алису, и в результате она оказалась в реке.
Одна из них, Диккенс, во вчерашней статье просила снисхождения у наших читателей: по ее словам, они «потеряли» Алису – будто чемодан в аэропорту. Автор статьи поддержал ее точку зрения, заявив, что такое могло случиться с каждым.
Будь у этой троицы хоть капля совести, они бы не позволили пьяной подруге скрыться в неизвестном направлении, не бросили бы ее одну (назовем вещи своими именами), и тогда Алиса осталась бы жива.
«Мы подвыпили», – сказала Диккенс.
Как бы не так. Надрались до бесчувствия – это ближе к правде.
Они должны ответить за свое безответственное поведение.
Их упрямое молчание порождает сотни досужих домыслов и слухов. Многие любопытствующие стали искать ответ в социальных сетях; последний твит от Алисы был краток: «Здравствуй и прощай» – отсылка к классическому хиту восьмидесятых, на который группа «The Hoosiers» недавно выпустила кавер.
Циничный наблюдатель решил бы, что такое молчание вызвано вовсе не уважением к семье Сэлмон, а неловкостью за собственное поведение. Неудивительно, что они пытаются избежать внимания прессы. На их месте мне бы тоже стало стыдно.
Эти женщины (в некоторых статьях их называли девушками, но я не могу согласиться: у моей жены в том же возрасте было двое детей) – часть «поколения Я»: они избегают ответственности, ищут удовольствий и много пьют. Алиса стала его жертвой. Ответственность за случившееся в равной мере лежит на каждом из нас.
Вождение в нетрезвом состоянии уже давно считается неприемлемым. Футбольные драки считаются неприемлемыми. Так давайте сделаем неприемлемым и молодежный алкоголизм. Перестанем наконец игнорировать шпану – юношей и девушек, которые беснуются на улицах, дерутся, блюют и перебираются от одного злачного места к другому.
Случилась ужасная трагедия, но мы можем извлечь из нее урок: на выходных наши города не должны превращаться в парк развлечений со смертельными аттракционами.
Комментарии, оставленные к статье:
Согласен, дружище, как можно «потерять» человека? Она ж не ключи от квартиры и не мобильник. Это все равно что бросить годовалого ребенка без присмотра. Недопустимо!
Monkey Blues
Странно, что они хранят молчание. Я бы на их месте четко бы все рассказал, чтоб на меня никто не смотрел косо.
Просто_я
У людей горе! Как до вас не дойдет, кровососы?
Сделано в Бридлингтоне
«Hoosiers» нервно курят в сторонке, версия Дэвида Грея – лучший кавер этой песни.
Великий Майк
Вот говорят же, жизнь – подражание искусству… Я где-то читала, что любимой книгой Алисы была «Тайная история». В ней группа студентов из престижного американского колледжа залегают на дно после трагической смерти одного из них.
Хейзел
А вы бы стали трепаться на каждом углу, если бы ваш лучший друг отправился на тот свет? Они хотят почтить ее память, а другие способы им недоступны. Мы бы их быстренько раскритиковали, если бы эти девушки лезли выступать перед камерами. А по неосмотрительности можно и на себя подозрение навлечь. Это вам не цирк какой-нибудь!!!
Сборщик мусора
Меня глубоко тронуло их заявление. Девушек обвиняют в изворотливости, ругают их за то, что они поручили адвокату огласить заявление, но я бы тоже не смогла появиться перед камерой, если после смерти лучшей подруги прошло всего двадцать четыре часа.
EmF
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 19 июля 2012 г.
Дорогой Ларри!
Заметь, я не стал обрывать свои встречи с доктором Ричардом Картером.
– Вы большой ценитель женского общества, – так начал он один из наших сеансов психотерапии. – Но давайте обсудим, как вы чувствовали себя в компании Лиз.
У меня постепенно пропадало желание отмахнуться от этого парня или подцепить его покрепче – мы кружили друг напротив друга, как два близоруких боксера-легковеса, давно потерявших форму, – и на смену пришло что-то новое, смутно похожее на откровенность.
– Я чувствовал себя живым. Никаких границ, обостренные инстинкты, блаженство. Чувствовал себя как последняя сволочь. Как мужчина.
– А как должен чувствовать себя мужчина, Джереми?
Во время наших первых сеансов я бы презрительно бросил в ответ: «Вам не понять». Но теперь ответил иначе:
– Как кто-то другой.
– В положительном смысле?
– Ричард, я выходец из обеспеченного среднего класса, среднего возраста, белый, англосакс и ученый. Вся моя жизнь определяется набором условностей и традиций, а профессия требует рационального подхода и усердия. В школе наставники называли меня «педантичным». А «кто-то другой» не обязан придерживаться обычных правил, он может запросто затащить в постель едва знакомую женщину.
После отъезда Флисс я потерял целый фунт веса, хотя и без того не отличался особой полнотой. Она вернулась к родителям в Линкольн. Теперь все так делают, тенденция была заложена в нулевых годах: дети возвращаются в отчий дом, как кукушата в родное гнездо, потому что им не хватает денег на выплату студенческого кредита или жилье сильно подорожало, однако этот шаг – признание собственного поражения, нарушение естественного хода вещей. Разумеется, по кампусу пошли сплетни. Впрочем, очень скоро все забыли про отъезд моей жены: случилось событие, всколыхнувшее куда больше интереса, – Элизабет Малленс пыталась покончить с собой. Я каждый день названивал родителям жены, но они не давали мне поговорить с ней. Один раз я попробовал позвонить туда, где жила Лиз; мне ответила несговорчивая хозяйка квартиры, которая велела больше не звонить ей после девяти часов вечера и пожаловалась на задержку арендной платы.
– Вы любите «Rolling Stones»? – поинтересовался Ричард Картер.
– Слушал немного.
– Мик Джаггер написал песню, которая называется «Нельзя всегда получать желаемое». В чем-то он прав.
Я отбил атаку:
– Люди устроены иначе.
– Не согласен с вами. Мы все способны на подлинное бескорыстие, иногда и на самопожертвование.
– Наш альтруизм весьма выборочен. Как правило, он направлен на близких, в расчете на ответные услуги.
– Не всегда. Я регулярно делаю пожертвования в благотворительную организацию, которая занимается рытьем колодцев в восточной Уганде. Разве я жду от этого выгоды?
– Наверное, вам крепче спится от таких добрых дел. А еще их можно использовать как аргумент в споре с пациентом, что позволяет улучшить результаты работы.
– Какой мрачный подход. Существует множество примеров настоящего альтруизма: например, некоторые паучихи кормят потомство собой, чтобы повысить их шансы на выживание. А пауки позволяют паучихам съесть себя после спаривания. Однобокие отношения, не находите?
– Как это по-женски! – Такой вид пауков точно бы вызвал интерес у Лиз.
– Однако сейчас мы говорим не о животном мире и эволюции, – продолжил он. – Мы говорим о вас.
– То есть как раз о животных и эволюции.
Не помню, подробно ли я рассказывал тебе о своих злоключениях, Ларри. Меня вызвали на заседание «комиссии», нелепая пародия на суд. Сначала долго с недоумением разглядывали: пластырь на лбу, помятая одежда – а потом оповестили, что проявят ко мне снисхождение, если я не дам «истории» просочиться в газеты. Мол, я еще могу принести большую пользу университету. Не уверен, что это точная формулировка, возможно, они сказали «какую-нибудь пользу», а не «большую».
– У вас не было детей. Это могло послужить причиной внебрачной связи? – спросил Ричард.
До того как правда о моей интрижке с Лиз вышла на свет, мы с Флисс еще не совсем отказались от идеи завести детей, хотя она постепенно отодвигалась в область гипотетического: с такой же вероятностью ИРА могла прекратить теракты, а я – совершить научное открытие в своей области (одно из направлений, заданных Хомским). Лиз, в свою очередь, мечтала выйти замуж и завести детей; на дворе были восьмидесятые, в то время женщины еще стремились к такому. Она могла без запинки перечислить список животных, образующих пары на всю жизнь: какой-то вид антилоп, черные грифы, канадские журавли, рыба под названием «чернополосая цихлазома»… К сожалению, она неудачно выбирала мужчин, и, честно говоря, я был ее худшей ошибкой.
– Вы чувствуете ответственность за поступок Лиз? – спросил Ричард.
Она повесилась на потолочной балке в столовой, прямо над преподавательским столом. Само по себе помещение весьма примечательно. Высокий потолок, витражные окна, стропила с боевого корабля эпохи Тюдоров. Уборщица заглянула туда, чтобы забрать банку полироли для пола, и обнаружила в петле Лиз – пьяную, длинные изящные паучьи ноги судорожно вытянуты, уже почти перестали дергаться.
– Я не могу найти себе оправдание. – Мне хотелось уползти, спрятаться в своем кабинете, где все было привычно и понятно. Сесть за проверку студенческих работ, зарыться в них, как в пуховую перину. – Вы читали Толстого, Ричард? Он утверждал, что все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Но он был не прав. Несчастье – отвратительно предсказуемая вещь. Проверяешь карманы брюк, прежде чем бросить их в стирку, лезешь в душ, чтобы смыть с себя запах чужих духов, а потом торопливо взбираешься на брачное ложе. Несчастье – это знакомые лица, до неузнаваемости искаженные болью и алкоголем. А счастье неповторимо: каждое мгновение жизни, разделенное с любимым человеком, тепло и безыскусная радость моногамных отношений.
– Тем не менее вы переспали с другой женщиной.
– Да. Похоть – это наркотик, она затуманивает людям мозги.
– Вы не думали о боли, которую причиняли другим?
– Я предвидел ее, строил предположения, догадывался о ее масштабе, но ничего не чувствовал. По-вашему, я психопат?
В тот вечер на кухне Флисс яростно требовала объяснений: чем меня привлекла эта наглая девка, чем она лучше? Я сказал, что все было не так, а Флисс выдохнула: «Ты меня предал, я чувствую себя круглой дурой…»
– Как держится ваша жена, после того как вы оба оправились от выяснения отношений?
– Она в Линкольне.
– Все еще? Там очень красивый собор, – произнес Ричард. – Жаль, его не ценят.
Я уже привык к тому, как он перескакивал с темы на тему. Мой любимый политический обозреватель Робин Дей тоже имел обыкновение вставлять в речь нравоучительные замечания – неплохой прием.
– Наверное, ей бы понравилось, что я не бросаю психотерапию. Она всегда называла меня трудягой. Милая моя Флисс, в ее устах это похвала, но такое прозвище – как соль на раны. Трудяги прокладывают дороги, пакуют товары на фабрике. А я стремился к оригинальности.
– Я бы предпочел оригинальности счастье, – заявил мой мозгоправ. – Я бы выбрал свободу от боли.
– Отсутствие боли не равнозначно счастью. В первом случае удовлетворены только базовые потребности пирамиды Маслоу.
– Бросьте, – он взглянул на часы, – миллионы людей убили бы и за такое.
* * *
Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 3 сентября 2011 г., 25 лет
– Надо подыскать квартирку, – сказал Люк.
В поездке наши разговоры всегда сворачивали на неожиданные, непривычные темы; будто глубоко внутри происходило едва заметное движение, смещались акценты наших отношений. Только спустя полгода после знакомства, на Мальте, он рассказал мне, как редко виделся с родителями.
– То есть я хочу жить с тобой, – добавил он. – И надеюсь, это взаимно.
– Ох, Люк, как здорово! Не думала, что ты заговоришь об этом… Не ожидала, чтоб вот прям сегодня.
– Надо поднакопить денег, но через несколько месяцев сможем подобрать что-нибудь терпимое.
– Где?
Он нацепил на вилку кусок картошки и бросил его чайке.
– Если бы мы с тобой были героями фильма, сейчас бы заиграла слащавая мелодия, а я бы ответил: «Где угодно, только с тобой». Но на Стоквелл я не согласен!
– А на Нью-Кросс не согласна я.
– Лучше бы где-нибудь в пригороде, – продолжил Люк. Он говорил торопливо и сбивчиво, будто уже долго обдумывал эту идею и не было сил терпеть. – Тебе пора остепениться. Двадцать пять, как-никак.
– Эй, полегче! – возмутилась я. – Чего-о-о?
Чайка взлетела, сделала круг у нас над головами и приземлилась на ржавых перилах неподалеку. Люк запустил руку в карман, и на секунду мне взбрело в голову, что он собрался делать предложение, но он просто достал сигареты. Прикурил и выдохнул струйку дыма, которая быстро растаяла в лучах яркого, ослепительного приморского солнца.
– Можно переехать куда угодно! – Голос звучал азартно и беспечно, как у мальчишки. – Carpe diem, все такое.
– На рыбалку? – улыбнулась я, повторяя его любимую цитату из подросткового сериала. На прошлой неделе он пошутил, что квартира должна быть просторной, чтобы хватило места для его коллекции DVD, – наверное, Люк уже тогда хотел поговорить со мной о переезде. Он мог бы начать этот разговор вчера, когда мы встретились на вокзале «Виктория», или потом, когда вернулся из вагона-ресторана с обезжиренным латте для меня и чаем для себя, или на станции Февершем, когда я все-таки выпытала у него, куда мы едем: «Никакой Барбадос не может потягаться с белыми песками Маргита».
– Ты ведь не возражаешь? – спросил он. – Я хотел выбрать Париж, но это местечко больше тебе подходит.
– Люк, ты просто чудо. – Город был замечательный. Неброское очарование, никаких претензий на роскошь, незатейливые развлечения; я радовалась, как ребенок.
– В Париж я тебе все равно бы не повез. Ты уже как-то провела там буйные выходные!
Я вспомнила отель, где швейцар – «мужик в шляпе», как окрестил его Бен – назвал меня «мадам», как мы подняли бокалы над тарелкой с мидиями, а он сказал: «За нас, Лисса!» – и я чуть не расплакалась. Вот и весь город света.
– Можно оставить Париж на потом.
От его слов мне стало тепло: оставить какую-нибудь приятную мелочь на будущее, предвкушать ее вместе.
– Маргитский пирс построил Юджиний Берч, – сказал Люк. – Бедняга явно был недоволен жизнью.
У Люка наверняка были свои поводы для сожалений. Двадцать семь – серьезный возраст, но жалеть о прошлом еще рано. Пусть ему никогда не придется ни о чем жалеть.
– Можно заняться чем угодно! Для нас с тобой нет преград, Ал, мы покорим весь мир.
Я решительно поцеловала своего молодого человека.
– А это за что?
– За то, что привез меня сюда. За то, что ты – это ты.
Расскажи ему. О бессонных ночах, о губительно сладкой влюбленности в Бена, о вечном чувстве собственной незначительности и незаметности, даже про тот день, когда ты выпускала боль из вен, – расскажи ему. Пусть этот замечательный мужчина выслушает тебя. Начался отлив, но, когда волны снова накроют берег, ты расскажешь ему обо всем, и море унесет прочь обломки, и вы пойдете дальше, плечом к плечу.
– А что бы ты хотела изменить в себе? – спросил он.
– Сейчас – ничего. Потому что, если бы я была другой, нас бы здесь не было. Вот теперь самое время для слащавой мелодии!
Он склонил голову, пряча глаза. Бог ты мой, Люк плакал!
– Я люблю тебя, Ал Сэлмон.
– Я тоже тебя люблю.
У него ушло несколько месяцев на признание, а я выпалила почти сразу – всего через пять недель.
– А ты? Что бы ты изменил, если бы у тебя была волшебная палочка?
– У меня есть такая. – Он усмехнулся и выразительно посмотрел на свою ширинку.
Момент серьезных разговоров прошел, Люк захотел переключиться. Теперь он был готов к веселью и пабам.
– Нет уж, так просто ты от меня не отделаешься. Давай-ка, колись!
– Я бы хотел встретить тебя на несколько лет раньше.
– Хороший ответ!
– До того, как мы оба набили шишек.
– Говори за себя.
– Много всего хотелось бы изменить.
Мимо нас по променаду промчался мальчишка верхом на скутере, радостный и счастливый, и разговор снова вернулся к «нашей квартире», преимуществам жилья в Стретхеме или Клеркенуэлле. Я наконец-то смогу забрать картины и мультиварку, отданные на хранение родителям, распакую коробки с книгами, может, даже стряхну пыль с награды «Лучшему молодому специалисту» и поставлю ее на каминную полку… Нет, вы только представьте, у нас будет камин! Друзья, пришедшие на ужин, станут вертеть этот трофей в руках и шутить, что, мол, такой штуковиной и убить можно. Потом начнутся серьезные дискуссии о преступности и политике – под греческий салат или мусс из белого шоколада и маракуйи, у меня на примете как раз есть отличный рецепт от Найджеллы.
– Знаешь, что мне в тебе нравится больше всего? – спросила я.
– Сногсшибательная внешность? Невыразимое обаяние? Убийственное остроумие?
– Ты умеешь слушать. Тебе когда-нибудь об этом говорили?
– Может, и говорили. Но я не слышал!
Сегодня он напьется, сразу видно. По тому, как отвечает на мои вопросы, как кидает картошку чайкам, как курит. Вечер получится славный: с ним вдвоем, в маленьком пабе, далеко от больших городов. Было в этом что-то заманчивое и запретное – мы сбежали из Лондона, от всех моих подруг и залегли на дно. Будем жить вместе. Представляю, что скажет Мег. Обнимет и не будет отпускать долго-долго. «Ты ведь не забудешь про меня? – написала она, когда Люк устроил эту неожиданную поездку. – Мы с тобой как сестры!»
Люк снова закурил, протянул мне сигарету и ехидно заметил:
– Бросаешь курить, значит? Видимо, сразу после того как мы прикончим эту пачку.
Это моя жизнь. Сию секунду, прямо сейчас. В приморском городке, где даже галька на пляже такого цвета, что хочется взять в руки кисти, в дребезжащем поезде, отходившем от платформы номер 2 на вокзале Виктория, со старомодными кондукторами, по-прежнему желающими всем пассажирам доброго вечера, с мужчиной по имени Люк Стюарт Эддисон, который отказался кататься на карусели, потому что весит уже больше восьмидесяти килограмм, и в связи с этим я строго-настрого запретила ему есть карри по будням. Кажется, я наконец-то была на своем месте.
– Мы с тобой совсем как взрослые. Надо отметить!
– Время пить пиво! – откликнулся Люк.
Возвращаясь в отель, я продолжала размышлять: теперь Маргит тоже стал «нашим». Даже маленький магазинчик, где мы покупали фанту. Еще одно наше местечко, как любимый ресторан «Тай-хаус» на Бэлхем-стрит, кинотеатр в Клэпхеме, концертный зал «Академия Брикстон». Земля перестала уходить из-под ног, я обрела равновесие. Мне не хотелось принимать за аксиому (отличное слово дня для этой записи) тот факт, что рядом с Люком я стала счастливее; мужчина – это необязательное условие для счастья, согласны? Но отвертеться не удавалось: после нашей встречи жизнь заиграла яркими красками.
А сейчас он ушел за сигаретами. Последняя пачка, последняя из последних! Когда-то давно, в другом отеле, я ждала другого мужчину, который тоже пошел купить сигарет. Странно. Я представила себе обаятельную старушку Квини на американских горках: она крепко цепляется за поручни, так что мраморные костяшки еще сильнее выпирают под пергаментной кожей, морщинистое личико комично приплюснуто на огромной скорости, а из беззубого рта вырываются скрипучие возгласы ужаса и восторга. Надеюсь, она доберется до своего парка аттракционов. «Я воссоздаю мир словами», – сказала я ей. Так какое в этой записи слово дня? К черту «аксиому», это словечко я бы выбрала в восемнадцать, когда мне хотелось блеснуть эрудицией. Иногда самые простые слова выражают самые важные вещи. Например, «любимый», «доверие», «преданность». Или даже «любовь».
Да. «Любовь» подойдет.
* * *
Публикация в блоге Меган Паркер, 7 апреля 2012 г., 11:20
ОМГ, только что прочитала в Сети, что Люка арестовали! Поверить не могу, его забрали в полицейский участок в Саутгемптоне. Судя по всему, предъявят обвинения. На сайте полиции нет официальных заявлений, но твиттер просто рвет и мечет.
Что-то с ним не то, я с самого начала заметила. Один раз попыталась втолковать об этом Алисе, но она даже слушать не стала – если уж Алиса выбрала себе мужчину, ее было трудно переубедить, она не замечала недостатков. Тут же набросилась на меня в ответ, сказала, что я попросту ревную.
Честно говоря, я уже хотела написать о своих подозрениях в блоге, но Джереми меня отговорил. Сказал, что нужно внимательно следить за своими формулировками и не разбрасываться обвинениями направо и налево. Но… вашу ж мать, Люк?!
Рядом с Алисой он вел себя как-то странно. Ревновал, наверное, а ругаться с таким – себе дороже, по телосложению самый настоящий шкаф. Алиса рассказывала, что один раз он на нее накричал, а я собственными глазами видела, как он буянил в пабе – небольшая потасовка, ничего особенного, но характер у него – будь здоров.
Они познакомились не так давно, и Люк пытался вытеснить меня на задний план, хотя Алиса была моей лучшей подругой. Моей, не его!
Хотела повторно дать показания по поводу той газетной статьи про букет сухих цветов с запиской, но всем было плевать. Вежливая полицейская едва дослушала меня до конца. Когда я сильно расстроена, не получается толком ничего объяснить, и тогда мне вообще никто не верит. Она, наверное, решила, что я «на эмоциях». Разумеется, а как же иначе? Умерла моя лучшая подруга. Я потеряла половину себя.
Я говорю «умерла», а не «убита», потому что все пришли к такому выводу. Если в смерти Алисы не виноват ни один из тех мерзавцев, которых она упрятала за решетку, если она не накладывала на себя руки, остается признать, что это просто несчастный случай. Тогда почему они взялись допрашивать Люка? Не кого-нибудь, а ЛЮКА! Полицейские не могут загрести человека в участок без веской причины. Он просто взбесился, когда Алиса решила его бросить. Она говорила, что Люк страшно расстроился и вел себя как сумасшедший. И глаза у него были безумные. Но если он по-настоящему любил ее, тогда зачем ему понадобилась та девица в Праге? Видите, мы с Алисой доверяли друг другу секреты, как лучшие подруги. И ведь ему хватило наглости предать такую славную девушку!
Джереми считает, что в жизни все не так просто, но он вечно говорит загадками и дает философские ответы на вполне конкретные вопросы. «Человек жив, пока о нем помнят», – твердит он, не уточняя, что это цитата из Терри Пратчетта. Будто притворяется, что сам придумал такое философское выражение.
Говорит, что мне надо поосторожнее выражаться у себя в блоге, чтобы не создать у читателей искаженное представление. Интервью, которое я дала для новостей, вышло боком. Я там даже на себя не похожа. Кто-то выложил куски моих рассуждений в фейсбуке, а репортер из местной газеты выдернул оттуда пару фраз (не особо придерживаясь источника) и приписал их некой Меган «Харкер», и толпа читателей снова ринулась на фейсбук, обсуждая комментарии, которые я «предоставила» газете.
Когда теряешь близкого человека, начинаешь подозревать всех и вся, и от этой паранойи никуда не деться. Скажу честно, в последнее время мне даже в присутствии Джереми становится не по себе. О жене он упоминает с таким пренебрежением, будто она какой-то низшей расы. Никогда бы не позволила мужчине отзываться обо мне в таком тоне, и Алиса бы тоже не стала терпеть, точно сказала бы этому шовинисту, что мы живем в двадцать первом веке, а не в эпоху мамонтов.
На днях он пригласил меня в гости, чтобы разобрать новые «материалы» и познакомиться с женой, только жены в это время дома не было, так что мы открыли бутылочку чилийского – в голову бьет крепко, по его словам, – и обсудили мои планы на возвращение в университет. Он пообещал написать мне рекомендацию, хотя мы знакомы совсем недолго. Говорит, что я как подруга Алисы могу рассчитывать на особое отношение. В тот вечер я слегка перебрала и осталась ночевать у профессора.
Только что увидела в твиттере, что Люка задержали, потому что в ночь смерти Алисы он был в Саутгемптоне! Ничего себе поворот, раньше он говорил совсем другое. Какой-то юрист написал, что его могут держать в участке двадцать четыре часа даже без предъявления обвинений. Теперь за него возьмутся крепко, обыщут квартиру и все такое.
Нет дыма без огня.
Надо позвонить маме Алисы. Мы-то думали, что хуже быть не может.
У нее даже есть свой собственный хэштег. Неужели мою лучшую подругу ждет такой конец, неужели это все, что от нее осталось? #алисасэлмон
Комментарии к посту в блоге:
Меган, я прошу прощения за то, что заставил вас чувствовать себя некомфортно в моем присутствии. Мы с Флисс будем очень рады, если вы придете к нам на ужин на выходных – отличная возможность познакомиться с моей женой. У вас есть мой номер, позвоните, все обсудим.
Джереми Кук, Серебряный Серфер
* * *
Голосовое сообщение, оставленное Алисой Сэлмон для Меган Паркер, 4 февраля 2012 г., 20:43
Паркер, где тебя носит? Надеюсь, ты не забыла свои теплые подштанники а-ля Бриджит Джонс, на холмах сейчас стра-а-ашная холодрыга. Должна тебе кое в чем сознаться, так, по мелочи… Здоровенная такая мелочь… Ты на стенку полезешь, когда услышишь, так что я ничего не скажу, пока сама не позвонишь. Мег, после второго курса прошло уже много времени, а пройдет столько же – и нам с тобой стукнет тридцать! Кажется, меня тут снова потянуло на старое, давненько такого не было, захотелось нюхнуть. Чух-чух, ту-ту! Не злись на меня, Мег, не ругайся. Мне нужно проветриться. Задвинуть все проблемы куда подальше. Стараюсь не вспоминать про письмо в маминой почте. Спускайся уже с холмов и позвони мне, Паркер-Шмаркер!
* * *
Онлайн-форум «StudentNet», Саутгемптон 7 апреля 2012 г.
Тема: Арест
Узнал, что парня Алисы Сэлмон арестовали по подозрению в убийстве. Скользкий тип, я сразу это понял.
Опубликовано: Геймер-экстремал, 13:20
Ага, как же ты его вычислил, умник? Вы с ним что, приятели? Или это очередная полоумная теория твоего авторства?
Опубликовано: Су, 13:26
Факты говорят сами за себя. Он под арестом.
Опубликовано: Геймер-экстремал, 13:33
Судя по мордокниге, он учился в Ливерпуле с 2003 по 2006. Мозги что надо, окончил с отличием, потом устроился в крупную фирму по программе обучения молодых специалистов.
Опубликовано: Грэми, 13:56
Повезло, что вообще в университет поступил. Школа у него была паршивенькая.
Опубликовано: Лекс, 14:14
Когда я учился в старших классах, был у нас один. Чуть ли не самый умный парень во всей школе, но по пятницам после занятий устраивал такие заварушки с друзьями – закачаешься. Умник не значит тихоня, может и поколотить при случае.
Опубликовано: Баз-водитель, 14:28
Я читала про него в газете… Родители развелись, когда ребенку было восемь. Там цитировали какого-то психиатра, который сказал, что в таких случаях подавленные эмоции могут выползти наружу годы спустя и проявиться в форме женоненавистничества.
Опубликовано: Фай, 14:41
Ты снова с нами, Фай! Ну почему у тебя все темы сводятся к женоненавистничеству? Или это женоненавистнический комментарий? Может, он просто психанул и утопил ее?
Опубликовано: Том, 14:46
Погодите, опять вы телегу впереди коня запрягаете. Аресты случаются каждый божий день, но далеко не всем предъявляют обвинения. Просто полиция что-то заподозрила и теперь копает в этом направлении.
Опубликовано: Джейко, 14:54
А я считаю, она сама прыгнула.
Опубликовано: Китнисс-но-не-та, 14:54
Ага, правильно говоришь, Кит. 2012 год – високосный, так и косит всех подряд.
Опубликовано: Смити, 15:02
А я слышал, что он в юности круто играл в регби. Даже проходил отбор в клуб «Харлекуинс», но потом раздробил себе колено, и прости-прощай любимый спорт.
Опубликовано: Фил, 15:20
Вернемся к нашей теме, вы его фотки-то видели? Вот вам сюрприз!
Опубликовано: Кристи, 15:31
Его выпустят под залог?
Опубликовано: Милашка Джейн, 15:49
Смотря как получится. В течение суток копы могут предъявить обвинения или отпустить восвояси. Иногда можно удержать подольше, но это не так уж просто. Видел по телику, как один раз задержание затянулось на девяносто шесть часов, там было разрешение от магистрата.
Опубликовано: Ценитель Искусства, 15:50
Я снова вынужден закрыть это обсуждение. Еще раз напоминаю всем участникам дискуссии, что пока полицейское расследование не завершено, любые комментарии могут нанести вред лицам, вовлеченным в следствие.
Опубликовано: Администратор форума «StudentNet», 16:26
Почитай ветку повнимательнее, его даже никто по имени не назвал. Ты не прав.
Опубликовано: Барли Мау, 16:26
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 23 июля 2012 г.
Тема: Расскажи мне
Дорогая моя Лиз!
Я хотел тебе рассказать, но за последнее время слишком много всего произошло… Ту записку действительно написал я. Такой уж у меня почерк, витиеватый и неразборчивый.
Ты вряд ли поверишь, но, начиная собирать материалы об Алисе, я даже не вспомнил об этом послании. В 2004-м я был на грани. А потом в университет приехала Алиса и напомнила о тех чувствах, которые я так старался – почти сумел! – подавить. Напомнила о тебе. Когда я узнал, кто она, мое прошлое, давно исчезнувшая часть души, вернулось к жизни. Я пригласил ее на ежегодную вечеринку для антропологов.
– Там будет буйно и весело? – пошутила она. – Я думала, это только для сотрудников кафедры.
– Приходите, вас пропустят как дочку бывшего преподавателя.
Она нерешительно молчала. Тогда я привел самый весомый аргумент:
– Будут бесплатные напитки.
– Да у вас тут настоящий праздник жизни! – Она окинула взглядом толпу ученых, ползавших по залу полудохлыми мухами. – А где же музыка? И выпивка?
Три часа спустя мы оказались в моем кабинете. Она вытащила из кармана сигарету с марихуаной, мы раскурили ее на двоих, и меня охватила привычная тоска: студенческие годы давно позади, а мне нечего вспомнить. Алиса сказала, что ей дурно, забралась ко мне на колени. «Не надо», – попросил я. Потом она уснула в углу на диване, я укрыл ее свитером, хотел укутать поплотнее, но она вдруг обняла меня за шею. Сказала: «Хорошо пахнет». Лиз, поверь мне, я не замышлял ничего дурного… Просто погладил ее по волосам, и меня словно током ударило – страсть к тебе снова вскипела в жилах.
Я пьян, Лиз. Со стороны, наверное, ничего не заметно. Даже напиться по-настоящему не могу. Ты только посмотри: все запятые на месте, хоть бы одну пропустил. Сегодня похотливый профессор надерется. Трезвая пьянь. Отличный оксюморон. Нет, ты только послушай – оксюморон. Уже совсем окосел, но продолжаю щеголять эрудицией.
Флисс знает про нас с тобой все. Я разобью ей сердце, если расскажу о том, что сделал с Алисой, но Флисс должна услышать правду. Не хочу уносить секреты с собой в могилу, мне уже нечем дышать под грузом тайн. Они разъедают душу, как ржавчина.
Ты всегда говорила про здесь и сейчас, Лиз. Но вот незадача: жизнь мимолетна, черт бы ее побрал. Кто бы мог подумать, а? Рак. Зараза настолько редкая, что ее развитие практически невозможно предсказать. Она не прикончит меня сразу, но вероятность того, что я доживу до семидесяти, ничтожно мала. Прошу прощения за неприятные подробности: болезнь, как и преклонный возраст, отнимает у человека чуткость и восприимчивость.
Могу ли я надеяться на что-либо, кроме презрения, с твоей стороны? Та Лиз, с которой я разделил часть своей жизни, не стала бы меня проклинать. Та Лиз, с которой мы гуляли по Чезил-Бич, которая восхищенно вскрикивала при виде Тициана и Караваджо в Национальном музее, широко улыбалась, когда узнала, что кости в основании оленьих рогов называются «пеньками», – та молодая женщина двадцати с чем-то лет, восторженная, как маленький ребенок. Понимание и прощение. И справедливость. Большего я не ищу.
Нам не надо себя стыдиться; не надо переписывать историю и заметать следы. Мы встречались, мы спали вместе, мы занимались сексом. Мы были.
Идет дождь. Наверное, останусь ночевать в офисе. Не в первый раз: я уже просыпался среди кипы бумаг, на телефоне мигали пропущенные звонки от Флисс. Вечно заставляю ее переживать. Законченный эгоист. Мне кажется, о человеке следует судить по его повседневным поступкам. По тому, что он говорит и делает изо дня в день, а не по единичным добрым или злым делам. Такая шкала оценки куда справедливее, не находишь?
Утро вечера мудренее, утром все наладится. Скажи мне, что так и будет. Скажи, что я усну. Что не буду сверлить взглядом стену, изо всех сил стараясь не заплакать, не буду прижимать к груди книги или выводить на запотевшем стекле: «Дж. Ф. Г. К. RIP». Скажи, что я проснусь, и мне снова будет девять или пятнадцать, тридцать пять тоже сойдет. Я стерплю порку отцовским ремнем, старый ублюдок никогда не отличался добросердечием, я молча снесу все школьные насмешки, беспросветные походы по врачам вместе с Флисс и безнадежные разговоры о детских именах, детских садах и школах, тягучее отчаяние среднего возраста. Я согласен на все, лишь бы не чувствовать под ногами черную бездну.
Позволь уснуть крепким сном. Позволь напиться пьяным. Позволь уйти безропотно и смиренно.
Много лет назад ты тоже едва не ушла во тьму… Скажи мне, ты не роптала? Тогда, в столовой, над головой – черные балки с боевого корабля эпохи Тюдоров, далеко под ногами – стол, до блеска отполированный локтями многих поколений ученых. Наверное, ты задыхалась от одиночества.
Когда мы расстались, я пошел к психотерапевту. Он любил повторять: боль всегда ищет выход. Сейчас моя боль стремится к тебе. Несправедливо, но больше ей идти некуда. А куда она отправится дальше – дело твое. Я слишком устал, мне уже все равно. Отличный сюжет для романа. Человек, который отчаянно боролся за самостоятельность, предает свою судьбу в руки другого.
Сжалься надо мной. Или брось на съедение львам.
Флисс справится. Она снова встанет на ноги, когда я покину этот мир. Я знаю, так и будет. Я горжусь ею. Жаль, что о себе я такого сказать не могу.
Спокойной ночи. Сладких снов. Не ложись на краю… Если бы у меня были дети, я бы повторял им это по вечерам.
Прости меня.
С любовью, Джем
* * *
Официальное заявление, выпущенное полицией Гемпшира, 7 апреля 2012 г., 17:22
Двадцатисемилетний мужчина, арестованный по подозрению в убийстве жительницы Саутгемптона, был освобожден от ареста без предъявления обвинений.
Полиция подтвердила, что задержанного отпустили после допроса по делу Алисы Сэлмон, погибшей 5 февраля.
Вчера новый свидетель дал показания, в результате чего был совершен арест, но житель южного Лондона был отпущен из полицейского участка сегодня днем.
Следователь Саймон Рейнджер предоставил следующий комментарий: «Мы продолжаем изучать обстоятельства смерти Алисы. Вскрытие показало, что она утонула, и мы прилагаем все усилия, чтобы выяснить, какие действия предшествовали ее гибели.
Я бы хотел поблагодарить тех граждан, которые уже оказали содействие следствию, и еще раз подчеркнуть, что мы ищем свидетелей, видевших Алису тем вечером или заметивших подозрительную деятельность на берегу реки Дейн».
Тело Алисы Сэлмон было обнаружено 5 февраля в 07:15.
Если вы располагаете какими-либо сведениями, имеющими отношение к этому делу, обратитесь в диспетчерскую службу полиции или позвоните по анонимной горячей линии по телефону 0800 555111.
* * *
Отрывок из допроса Элизабет Сэлмон, проведенного в центральном полицейском участке Саутгемптона следователем Саймоном Рейнджером и детективом Джули Уэлбек, 5 августа 2012 г., 17:45
Э. С. У вас есть дети?
С. Р. Да, дочка.
Э. С. Сколько ей?
С. Р. Семь. А что?
Э. С. Дети быстро растут, мы не в состоянии их защитить. Только помогаем выбрать правильный путь, а потом все равно отпускаем в свободное плавание. Они не стеклянные – ватой не обернешь, в шкаф не спрячешь. Как думаете, мы о них заботимся или попросту калечим?
С. Р. Миссис Сэлмон, вы сегодня обратились к нам по какой-то конкретной причине? Мы не ожидали вашего визита.
Э. С. Приехала, чтобы положить цветы… там, у реки. Должно быть, в феврале вода совсем ледяная.
С. Р. Вы хотели сообщить нам какие-то новые сведения?
Э. С. Прошло полгода. Вы нашли ответ?
С. Р. Я понимаю, через какую боль вы проходите.
Э. С. Понимаете? Вот уж сомневаюсь. Вы отработаете до конца смены, заполните бумаги – напишете, что я говорила бессвязно, вела себя странно, была нетрезва, – а потом пойдете домой, укладывать дочку спать, а я… Я не знаю, что мне делать.
Допрашиваемая встает, мечется по комнате, снова начинает плакать.
Э. С. Я ведь не дура.
Дж. У. Никто не говорил ничего такого. Принести вам чаю?
Э. С. Чай? Какой чай? Не надо. Он ее преследовал.
С. Р. Кто?
Э. С. Профессор, который пишет книгу об Алисе. Он преследовал ее, когда Али училась в университете… Воспользовался слабостью – пожилой мужчина и юная девочка, ей едва исполнилось восемнадцать, в первый раз уехала из дома. Мне плохо становится, когда я представляю, как он выжидал, пока Алиса станет уязвимой, чтобы заманить ее к себе в логово, а потом наброситься. Доченька моя, привели как на убой… Вот, есть доказательства. Кук прислал мне письмо, он во всем сознался.
С. Р. Подождите, миссис Сэлмон…
Э. С. Будто исповедь написал, гадюка, снова стал рьяным католиком. Это случилось в 2004-м, под Рождество: он затащил ее прямо к себе в кабинет и… (Допрашиваемая раскачивается взад-вперед, плачет, смотрит в потолок). Вы должны его арестовать!
С. Р. Все не так просто.
Э. С. У меня есть доказательства! Он сознался!
С. Р. Я понимаю, вам больно…
Э. С. Когда теряешь ребенка, перестаешь чувствовать боль. Только оцепенение.
Дж. У. Миссис Сэлмон, вы пили?
Э. С. Какая разница? От выпивки только цепенеешь сильнее – как вода по льду бежит. А вы бы не стали пить на моем месте?
С. Р. Стал бы, полагаю. Вы точно не хотите чаю?
Э. С. Да отвяжитесь вы со своим чаем! Какой от него толк? Алиса мертва. Священник сказал: «Богу понадобился новый ангел». Но Бог не имел права отбирать мою девочку! Вы уже махнули рукой на расследование, если бы не журналисты, вы бы вообще его закрыли.
С. Р. Уверяю вас, мы провели подробнейшее расследование и продолжаем рассматривать самые разные версии.
Э. С. Да наплюйте вы на свои версии! Арестуйте Кука.
С. Р. Ваша дочь упоминала о предполагаемом нападении? Рассказывала вам или кому-нибудь еще?
Э. С. Предполагаемом? Да говорю же, все так и было. Нет, она мне ни о чем не рассказывала. Молчала как рыба. Если бы я хоть краем уха услышала, тут же бы сообщила полиции… И навестила бы этого мерзавца лично. Он бы пожалел, что родился на свет.
Допрашиваемая обнимает себя за плечи, плачет.
Э. С. А вы бросились арестовывать Люка. Вот уж глупость так глупость.
С. Р. Арест по подозрению в убийстве – это очень серьезный шаг.
Э. С. Он любил мою девочку, и я его за это тоже всегда буду любить. Вам надо допросить Кука. Ее убили, а этот старик одержим Алисой – и сейчас одержим, и тогда.
С. Р. Откуда такая уверенность?
Э. С. Это был не несчастный случай, и Алиса ни за что бы не покончила с собой… Мне даже сон приснился.
Дж. У. Может быть, сделаем небольшой перерыв?
Э. С. Бедный мальчик еще не оправился от потери, а вы заново разбередили все раны.
С. Р. Это наша работа, мы пытаемся восстановить цепочку событий.
Э. С. Цепочку событий. Цепочку! Вон она, у вас за спиной: цепочка капель на окне. Алисе бы понравилось. Цепочка следов на снегу. Пузырьки в лимонаде цепочкой идут наверх. Или цепочка полосок на кошачьей спине – у Алисы был кот, она назвала его Гэндальф. Увлеклась «Властелином колец» еще до того, как сняли все эти фильмы.
Дж. У. Миссис Сэлмон, вам трудно справиться со случившимся, это неудивительно. Вы регулярно бываете у врача?
Э. С. Уже не хожу. Он не в состоянии помочь.
С. Р. Вы принимаете какие-нибудь лекарства, миссис Сэлмон?
Э. С. Это называют самолечением.
Дж. У. После нашего разговора вы вернетесь домой?
Э. С. Домой? Можно и домой.
Дж. У. Ваш муж дома?
Э. С. Он в отъезде.
Допрашиваемая плачет.
Э. С. Господь карает нас за грехи, как ни прячься…
С. Р. Миссис Сэлмон?
Э. С. Я совершила страшный поступок. Алиса увидела письмо, которое Джем – Кук – отправил мне в день ее смерти.
С. Р. Зачем он связался с вами?
Э. С. Пытается привести дела в порядок, чтоб преставиться с чистой совестью. У нас с ним был роман.
С. Р. Что он написал? Как среагировала Алиса?
Э. С. Мы не успели поговорить… Она отправила мне кучу сообщений. Обзывала лицемеркой, двуличной лгуньей… Она так похожа на меня, вспыхивает как порох. Вы верите в карму, инспектор? Наверное, в прошлой жизни я сделала что-то ужасное.
Дж. У. Вам плохо? Может, лучше на свежий воздух?
Э. С. Плохо. Так плохо мне было только в 1982-м. А если он и за мной придет? Терять ему уже нечего.
Дж. У. Давайте попробуем связаться с вашим мужем. Где он сейчас?
Э. С. Я знаю об этом не больше вашего. Надеюсь, книжка его разорит. Ведь что такое книга, инспектор? Ерунда. Бумага, чернила, тщеславие. Тысяча страниц не стоит счастья одного человека.
С. Р. Может быть, попросим вашего сына заехать за вами? Его зовут Роберт, верно?
Э. С. Не станет он за мной заезжать. Знаете, как он назвал меня на прошлой неделе? Алкоголичкой! Родную мать, представляете? Можно, я останусь здесь ненадолго?
С. Р. Разумеется, вас никто не выгоняет. Надеюсь, за вами потом заедут?
Э. С. Вы не могли бы прислать ко мне домой полицейского? Боюсь оставаться одна.
* * *
Публикация в блоге Меган Паркер, 3 августа 2012 г., 20:24
Кука надо лечить. Все время твердил, что книга – это дань памяти, а на деле оказалось – сплошная ложь и клевета. Как я могла повестись на такое? Добровольно помогала ему раскапывать могилу Алисы. Специалист по связям с общественностью, называется. Пришла с благими намерениями, едва себя помнила от горя, ничего не заподозрила. Все, хватит! Не желаю больше иметь с ним ничего общего и настойчиво советую всем своим друзьям последовать моему примеру.
Он хуже стервятников из бульварных газет: не просто влез в ее прошлое, нет! Теперь он пытается по минуте расчленить ее последние часы.
Даже официально высказался в защиту Люка. Напыщенно рассуждал о том, что полиции следует доверять, – да только как им доверять, если на слуху так много историй про судебные ошибки?
Я скажу прямо: Кук болен. Поначалу он мне даже нравился, пока не стал переводить все разговоры с Алисы на меня. Уговаривал, что надо следовать за мечтой и возвращаться в университет.
– Вы обязательно поступите, особенно если я замолвлю за вас словечко в высших сферах.
– Спасибо, Саутгемптон не входит в мои планы. Слишком много дурных воспоминаний.
– Я имел в виду не только наше благородное заведение. Моя репутация уже не так безукоризненна, как раньше, но связи в академических кругах остались. Хотя вам вряд ли понадобятся рекомендации. Вы умны, восприимчивы, плюс опыт работы – в любом учебном заведении будут рады получить такого студента.
А потом на днях я зашла к нему в гости и – вот так сюрприз! – жены как раз не было дома. Ему кто-то позвонил, и я решила как следует осмотреться (Алиса всегда говорила, что любознательность – положительная черта!). Знаете, что я нашла в ящике стола? Папку с фотографиями – мы собирали снимки для книги, но это были какие-то дополнительные материалы, – и в самой середине лежала карточка, зернистая и нечеткая, будто старую фотографию отсканировали и распечатали заново: Алиса на пляже, совсем еще кроха. Ох, как мне стало не по себе! Я побоялась, что он заподозрит неладное; пришлось стиснуть зубы и пойти в столовую, а перед глазами по-прежнему стояла Алиса – розовый купальник в горошек, дутые нарукавники. Слушала, как он распинается про стадии горя, будто по бумажке читает, и не могла отделаться от мысли, что у профессора не все в порядке с головой. Инстинкты кричали: «Беги отсюда…»
Он говорил про вину. Перечислять можно бесконечно: вина за то, что меня не было рядом в тот день; за то, что не заметила ее сообщений, пропущенных вызовов; за то, что оказалась плохим другом. И гнев (мы с Алисой часто спорили, можно ли начинать предложение с «и», – она утверждала, что это абсолютно нормально… ставлю скобки и вспоминаю о ней, потому что Алиса норовила влепить их повсюду). Да, гнев! Больной старик прибрал к рукам фотографию маленькой Алисы в купальнике, а этот бабник, Люк, наврал полицейским, вышел на свободу и отправился в ближайший кабак. Хлоя и Лорен говорят, что я слишком к нему жестока, но я не стану молчать. Может, если весь гнев выйдет наружу, то мне удастся отпустить Алису.
Собираюсь закрыть блог. Раньше думала, что храню память подруги, да только какая тут память… Мы ищем ответы, хотим примириться с утратой, но ее не вернешь. Одержимый поиск подробностей и взаимосвязей там, где их нет, – разве так проявляют уважение к мертвым? Последние часы перед смертью принадлежат только Алисе, не нам. А уж если Кук опубликует свою треклятую книжку, то эти мгновения останутся ее единственным нераскрытым секретом.
Широкая публика постепенно приходит к выводу, что в самом конце она была одна, а остальное не так уж важно. Кук – жалкий больной старик, которому нельзя верить на слово: он одержим несуществующими интригами и скандалами. Жизнь у него скучная, не хватает острых ощущений, вот и развлекается за чужой счет. Алиса могла поскользнуться на мокром берегу, споткнуться о корягу, засмотреться на мерцающую темную воду и рухнуть вниз. Даже если она вдруг в пьяном состоянии решила, что пора отправиться на покой, – это только ее дело. Ее последний секрет. Вполне в духе Алисы.
Она была романтиком: ей нравились алые розы, обреченные героини, любовные послания, расплывшиеся от пролитых слез (ох, Лиса Алиса, я сейчас тоже лью слезы, прямо на клавиатуру). Это в твоем стиле – упасть в реку… Если бы ты осталась жива, мы бы потом до упаду хохотали над этой историей и пересказывали бы ее всем друзьям. До дня рождения Франчески остается всего четыре недели, но тебя там не будет. Ты, как всегда, нашла, чем нас удивить.
Смерть внезапна.
«Осталось столько вопросов – хватит на целую книгу», – сказала мне мама Алисы во время очередной ночной беседы, полной вздохов и слез.
Я хочу, чтобы никто не тревожил последний сон моей лучшей подруги. Но прежде чем подвести черту, позвольте сказать одно. Всеми почитаемый, увенчанный лаврами профессор прячет в своем столе фотографию девочки в купальном костюме – так что не верьте ни единому слову в его книге. Этот извращенец не так-то прост. Он напал на меня. Схватил своими клешнями, когда я поднялась из-за стола.
Публикуй, и гори оно синим пламенем! Да, Лисса?
Комментарии к посту в блоге:
Я пытался отправить вам письмо или дозвониться, но все усилия оказались безрезультатны, поэтому вынужден написать здесь. Ваше горе можно понять, однако вы предъявляете мне серьезные и совершенно необоснованные обвинения. Если вы не удалите этот текст в течение двенадцати часов, мне придется прибегнуть к помощи адвоката. Вы разочаровали меня, Меган.
Джереми Кук, Серебряный Серфер
Прибегнуть к помощи адвокатов? Не запугаете, профессор Кук. Мерзавцы вроде вас не внушают мне трепета; Алиса тоже дала бы отпор. Каждый человек имеет право на собственное мнение. Я прекращаю вести блог, но не намерена делать уступки: опубликованные тексты останутся в Сети из уважения к Алисе – она его заслужила, хотя вы, Люк и прочие стервятники вряд ли думаете о таких мелочах.
Меган Паркер
Меган, ты с ума сошла. Написать такое о Джереми! Он нормальный мужик, а то, что ты сочиняешь здесь про меня – вообще чушь собачья. Да, меня арестовали, но потом отпустили, т. е. обвинений предъявлено НЕ БЫЛО. Если бы у полиции остались подозрения на мой счет, я бы сейчас сидел за решеткой. Алиса не хотела бы, чтобы мы с тобой ссорились, так что не корчи из себя святошу: ты не виделась с лучшей подругой сто лет. Стоило тебе попасть в список «перспективных специалистов в возрасте до тридцати лет», как ты сразу забыла про старых друзей. И не выкручивайся, Алиса рассказывала, что во время вашего последнего разговора ты на нее накричала.
Люк Э.
Почему же полицейские захотели с тобой пообщаться, Люк, если ты весь из себя белый и пушистый? У них была какая-то весомая причина для ареста, иначе бы тебя не привезли в Саутгемптон, а то, что тебя отпустили, еще не значит, что в дальнейшем не будет предъявлено никаких обвинений. Всего один раз в каком-то дурацком интервью я осмелилась сказать, что Алиса была неидеальна, и теперь все готовы меня разорвать. Но с настоящими друзьями можно быть самим собой! Я была ее закадычной подругой, а не ухажером на пару месяцев! Не надо изображать из нее монашку. Алиса любила пропустить пару бокалов вина, ей нравилось расслабляться, и это не преступление! Ты-то прекрасно знаешь. Хотя она вряд ли рассказывала про то, как приезжала сюда в декабре: так напилась, что свалилась с лестницы и сшибла меня с ног! По-твоему, я и это сочинила?
Меган Паркер
Ага, ты тоже наверняка напилась до чертиков.
Люк Э.
Нет, я была трезва. Вот так-то! Я ни капли в рот не взяла, а она набралась до бесчувствия, потому что накануне узнала про твои шашни в Праге. Алиса была сама не своя, ей понадобилась поддержка, и виноват во всем ты! Так что не надо читать мне мораль!
Меган Паркер
* * *
Выдержка из допроса Джессики Барнс в центральном отделении полиции Саутгемптона; следователь – полицейский инспектор Саймон Рейнджер, 5 апреля 2012 г., 17:20
С. Р. Так, давайте еще раз проясним подробности. Вы утверждаете, что мужчина в черной рубашке «схватил ее за плечи изо всех сил», но женщина вырвалась и сбежала. Верно?
Дж. Б. Ну да. Вывернулась и убежала.
С. Р. Вы уверены? Это важно, Джессика.
Дж. Б. Она пошла в одну сторону, он – в другую.
С. Р. Они вас заметили?
Допрашиваемая пожимает плечами.
Дж. Б. Ну, он и вернуться мог, только я к тому времени уже ушла домой. Жуткая история.
С. Р. Женщина была сильно пьяна?
Дж. Б. Не до отключки, но и трезвой назвать нельзя. Ноги заплетались.
С. Р. И в какую сторону она шла с «заплетающимися ногами»?
Дж. Б. Спускалась к шлюзу. То еще местечко. Говорят, туда собак затягивает. Все знают, что там ходить опасно.
С. Р. Видимо, Алиса Сэлмон не знала.
Дж. Б. Ага, значит это все-таки она! Я так и подумала.
С. Р. И вы утверждаете, что мужчины в черной рубашке, которого она называла Люком, уже не было поблизости?
Дж. Б. Ага. То есть нет.
С. Р. Простите?
Дж. Б. Он пошел в другую сторону, к центральной улице.
С. Р. Насколько я понимаю, к тому моменту вы уже докурили свою сигарету.
Дж. Б. Да. А потом слегка занервничала.
С. Р. Почему вы начали нервничать, Джессика?
Дж. Б. Потому что она полезла на плотину.
С. Р. Зачем было лезть на плотину?
Дж. Б. Мальчишки летом оттуда ныряют.
С. Р. Мы говорим про февраль.
Дж. Б. Вот потому-то я и задергалась. Знаете, как бывает с роликами на ютьюбе: смотришь и не можешь понять, там все по-настоящему или просто кто-то дурачится?
С. Р. Поверьте мне, это не ютьюб, Джессика. Погиб человек.
Дж. Б. Я ни в чем не виновата. Вы хотите меня арестовать?
С. Р. Нет, вы можете уйти в любой момент. Непонятно, зачем она решила залезть на плотину. Вы ее окликнули?
Дж. Б. Еще как, орала что есть мочи, но она была далеко и ничего не слышала. Я аж заледенела вся, как во сне. Вздохнуть боялась.
С. Р. И что же случилось потом?
Дж. Б. Она встала на решетку, прямо над бурлящей водой, потом перебралась через ограждение, и тут у меня вообще глаза на лоб полезли. Ну, думаю, какого фига ей там надо? Так что, это все правда? Она ждала ребенка?
С. Р. Что потом?
Дж. Б. Наверху есть такая штука, типа платформы. Она на нее забралась. Там примерно метров шесть над водой, я от страха чуть с ума не сошла. Не знаю, почему в том месте нет нормальной ограды, туда даже дети вскарабкаться могут. По телику рекламу крутили: один мужик напился, решил, что умеет летать, и взобрался по строительным лесам на самую верхотуру. Только она все-таки лезла аккуратно.
С. Р. Аккуратно?
Дж. Б. Да, осторожно очень. Некоторые, когда напьются, начинают беситься и орать. А у нее наоборот, бережно, шажок за шажочком. Будто в замедленной съемке. Я даже не боялась, что она упадет. Было видно, что она не просто так туда лезет. И только тут до меня дошло.
С. Р. Что дошло, Джессика?
Дж. Б. Что она собиралась прыгнуть.
