Часть 6. То, что делает тебя тобой
Публикация в блоге Меган Паркер, 26 октября 2012 г., 17:15
Сегодня утром я прочитала в твиттере, что меня считают сумасшедшей.
Долго смеялась. Честное слово. В такой ситуации только и остается, что смеяться – иначе расплачешься. Просто сломаешься под грузом этого бреда.
Когда Алисы не стало, ее семья тут же оказалась в центре внимания. Потом в расход пошли мужчины, с которыми она хоть раз общалась – в разных статьях их называли «бывшими», «возлюбленными», «кавалерами» или «воздыхателями». Потом в список официальных жертв добавили ее друзей. Я шла под первым номером. Легкая мишень.
Одно время я просто не могла выйти из дома – у порога меня подкарауливала плотная толпа журналистов. Они сидели там сутками напролет, приносили друг другу кофе из «Старбакса»; стоило мне появиться в дверном проеме, вокруг раздавались громкие щелчки затворов и дружное приветствие: «Меган, Меган, как вы себя чувствуете, Меган?»
Гибель взрослого человека никогда не вызывает такого бурного ажиотажа среди репортеров, как смерть ребенка. Но наша история удостоилась особого внимания, и один редактор окрестил ее «шекспировской драмой о двух сестрах, навсегда разлученных смертью».
И вокруг столько экспертов по части моей биографии!.. Никогда не думала, что я выросла «в милом пригороде», что по характеру я «типичные Весы» и что горе стало для меня «невыносимой ношей».
Потом в газетах приводили «мнения экспертов», публиковали статьи по психологии с разноцветными иллюстрациями и схемами. «Как справиться с потерей». «Что делать, когда умирает лучший друг». «Знаменитости, потерявшие близких друзей».
Я пыталась пойти им навстречу – смотрела в камеру, отвечала на вопросы, потому что боялась дать отпор, как оса, пойманная в банку. Когда они обернули все против меня, я отказалась участвовать в этом балагане, но проку было мало – точка зрения уже сформировалась.
Выжав меня до капли, один веб-сайт опубликовал фотографию мамы и папы «на отдыхе от трагедии», подпись под снимком гласила: «Родители Паркер гуляют по пляжу в Девоне». Видимо, автор статьи посчитал, что им нельзя отпраздновать годовщину свадьбы. Но этим дело не ограничивается. Имя Алисы стало наживкой для самых разных тем: отношения между родителями и детьми, дружба, пьяный разгул в центре города по субботним вечерам.
Я уже забыла, что говорила им и о чем умолчала. Просто нет сил. А они по-прежнему кружат поблизости, как шакалы, стремясь отхватить еще кусок мертвечины, еще один поворот сюжета, еще одну сенсацию.
Новые толкования, экстраполяции, преувеличения (Алиса сказала бы, что это похоже на комедийное шоу); поспешные и безосновательные выводы; уравнения, в которых дважды два равно пяти, причем доказательства весьма убедительны. Зачем портить увлекательную историю правдой?
В одной статье написали, что я уволилась вовсе не потому, что решила вернуться в университет, а потому, что больше не могла работать. Мои коллеги – пожелавшие остаться неизвестными – подтвердили, что я стала «тенью прежней Меган» и «не выдержала страшного груза утраты». Столько неизвестных источников, просто диву даюсь!
Не далее как на этой неделе популярный блог опубликовал «скандальную новость» – где-то в промежутке между историями о Джей-Зи и Джиме Дэвидсоне – о том, что мы с Алисой «регулярно» курили травку. Да что вы! Три или четыре раза за последние десять лет – это, по-вашему, регулярно? А доказательства? Случайно оброненная фраза нашего общего друга (не переживай, Ник, я не держу на тебя зла, ты просто попал к ним на растерзание).
Среди всплывающих объявлений о распродажах и скидках, требований о компенсации ущерба и обещаний мгновенного похудения журналисты переврали мою фамилию, возраст и родной город. Если уж на то пошло, мой отец никогда не работал менеджером в мебельном магазине, это была обивочная мастерская. Я выросла в небольшом доме на две семьи. Когда мне было одиннадцать, мы с родней Алисы ездили на каникулы в Грецию, а не в Турцию. Невозможно избавиться от мерзкого привкуса, даже когда про нас пишут что-то хорошее. Детство у нас было не «идиллическое», а вполне обыкновенное, и все слащавые эпитеты попахивают лицемерием.
Меня называли религиозным фанатиком, звездой вечеринок, девочкой на побегушках, заурядной дамой. С Алисой они обошлись точно так же. Но мне повезло больше, чем ей. В конце концов, я еще жива.
На некоторых сайтах появились другие призывы – оставить меня в покое. Может, тоже играют на аудиторию. «Сколько еще ей придется терпеть?» – вопрошают они.
Теперь я понимаю, почему Алиса так уставала от бесконечного потока новостей. «Эти люди никогда не спят, – сказала она однажды. – Прямо как я!»
Одни называют меня хорошим человеком, другие не соглашаются и ожесточенно спорят, встревая в чаты. Меня обсуждают наравне с экономическим кризисом и грязными скатертями в ресторанах на «Трипадвайзере». Кто-то говорит, что я «храбрая», другие утверждают, что я «сломалась»; меня называют «верной» и «лживой», «нормальной» и «чудаковатой».
Теперь я понимаю, зачем знаменитости и политики нанимают команды пиарщиков. Никогда не любила такую рекламу, хитрости и уловки, манипуляции вниманием, тайные сделки, которыми был так знаменит мастер пиара Макс Клиффорд, пока кровожадная пресса не накинулась на него самого. И поделом. Когда плаваешь с акулами, рискуешь быть съеденным.
Когда же им надоест? Когда эта саранча найдет себе новую жертву? Они уже напились моей крови. Пожалуйста, оставьте меня в покое.
Наивная. Думала, что блог поможет мне объяснить свою точку зрения, но только подлила масла в огонь. Это последняя запись. А журналистам стоит обратить внимание на Кука, который решил нажиться на чужом горе. «Уникальный взгляд на дело Алисы Сэлмон, – звучат хвалебные отзывы. – Сенсационное расследование от участника событий. Трагедия, потрясшая всю страну».
Издатели почуяли бестселлер и обещают выпустить его на прилавки уже следующим летом – а может, и весной. Ни стыда, ни совести. И у этого Кука тоже. Самодовольное чудовище с ложной скромностью посасывает дужку очков и говорит, что в этой печальной истории есть еще одна незаконченная глава.
В рекламе нужно придерживаться сценария, однако порой надо говорить прямо. Как любила повторять Алиса, выкладывать все начистоту. И я так и сделаю.
Простите, что моего горя вам показалось мало. Простите, что оно не соответствует вашим ожиданиям. И просто оставьте меня в покое. Вам не понять всю тяжесть этой потери.
Возможность комментирования отключена.
* * *
Письмо, отправленное Робертом Сэлмоном, 3 сентября 2012 г.
«Гардинг, Янг энд Шарп»
Боус-Ярд 3,
Лондон
Здравствуйте, мистер Кук!
Мне снова приходится писать вам от лица всей семьи.
Обратите внимание, что мы никоим образом не одобряем и не поддерживаем публикацию вашей книги. Так что вы не имеете права написать на обложке «с добровольного согласия и разрешения родственников».
Мою мать неприятно поразило одно описание: «помесь увлекательного чтива и социального исследования». «Скорее уж разграбление могилы!» – говорит она. Интересную вы выбрали себе работу – раскапывать мертвых.
Вы редкая дрянь, мистер Кук. Я прилагаю к письму распечатанную копию письма, которое Алиса написала, но так и не отправила десятого декабря 2004 года. Готов поспорить, вы не станете включать его в свое «всеобъемлющее» исследование. Столько рассуждений о правде – что ж, не будьте голословны, опубликуйте и это письмо.
Недавно я услышал одну радиопередачу: вы говорили, что собираетесь восстановить справедливость и верите в торжество правосудия. Но правосудие так и не дало нам никаких ответов, один бред.
Я исполнил свой сыновний долг, сообщив вам о том, какого мнения мои родители придерживаются в отношении книги. Меня не просили рассказывать вам все остальное, однако я все равно доведу до вашего сведения следующие факты: мама уже несколько недель подряд не прикасается к спиртному. Мы гордимся ею.
Послушайте, мистер Кук, я собираюсь нарушить свою клятву и вступить с вами в диалог. Правду о вас говорят, вы умеете завлекать людей в свои сети. Но постарайтесь унять свое раздувшееся самомнение. Мама сказала, что вы для нее – все равно что грязь под ногами. Слово в слово.
А что касается нас с отцом, то мы с первого взгляда распознали старого извращенца. Нам вас даже немного жаль. Воздержитесь от чванливого самодовольства – новости о любовной связи между вами и мамой не могут перевесить страшную трагедию, которую мы пережили.
Я начал это письмо, планируя придерживаться формального тона, но в процессе оно обрело совершенно иной характер. Алиса говорила, что я на редкость чванливый зануда. «Роберт, расслабься, рискни хоть разочек, – советовала она. – Вот увидишь, сразу станет легче». Я решил прислушаться к ее словам. Должен признаться: двадцать четвертого мая я оставил вам голосовое сообщение неприемлемого содержания. И приношу за это свои извинения.
Несмотря на все вышесказанное, вам следует с величайшим вниманием отнестись к нашей просьбе и держаться подальше от моей семьи. Я не стану рассказывать, что отец пообещал сделать с вами, если вы снова перейдете черту.
Все попытки выйти на связь обречены на провал. Родители уезжают. Начинают жизнь заново, перебираются в другой город, меняют номера телефонов – все с чистого листа. Вы не найдете их, профессор. Мама говорит, можете подавиться своим самомнением. Говорит, катитесь вы к черту. Она уверена, что Алиса – настоящая Алиса – будет жить в ее сердце дольше, чем в любой книге. А книжку можете засунуть… в какое-нибудь укромное место.
Кстати, никто из нас не собирается ее читать.
Искренне ваш,
Роберт Сэлмон
* * *
Письмо, отправленное Алисой Сэлмон, 3 февраля 2012 г.
Тема: МИР
Вложение: лемминги.jpg
Привет, мистер Л.
Я много думала о нас. Собственно, за последние месяцы я не думала почти ни о чем другом. И вот к какому выводу я пришла. Не стану врать, долго ходила кругами и по-прежнему ненавижу твой поступок, но тебя ненавидеть не могу. Потому что люблю. Люблю, и все тут, а прочее – ерунда. Я пока не готова к встрече, но хочу, чтобы ты знал о моих чувствах. Вот так вот.
Ты сделал ошибку, поступил как самовлюбленный идиот. Я тоже далеко не эталон добродетели. Не хочу, чтобы из-за моей гордости наше общее будущее полетело под откос. Не пугайся, я сейчас не про свадьбу – надо слегка остыть, прежде чем рассуждать о совместной жизни, – но будущее у нас определенно есть.
Помнишь, как мы катались на колесе обозрения? Хочу, чтобы такие дни бывали почаще. Мы поднимались высоко-высоко в небо, а внизу простирался Лондон – наш Лондон. Я притворялась, что разглядываю реку, Парламент и Саут-Бэнк, а на самом деле смотрела только на тебя и не могла оторваться, задыхаясь от сладкого трепета.
Последние два месяца я прожила как во сне – работа, спортзал, встречи с подругами – дел было много, но все казалось черно-белым и пресным, без ярких вспышек, без сочных красок. Настоящая жизнь начинается, когда мы вместе. Так что принять решение было нетрудно, мистер Л.: я хочу остаться с тобой, но не потому, что боюсь альтернативы – разрыв можно пережить, сцепив зубы, но разве в этом смысл? Взять и перетерпеть? К черту этот бред. Я достойна большего. Мы оба достойны.
Мне пора бежать, начальство требует материалы для статьи. Надо позвонить возмущенному читателю, который обнаружил, что поперек его подъездной аллеи начертили двойную желтую разметку. Прилежно запишу все его комментарии: «поражен», «в бешенстве», «эти бюрократы совсем с ума посходили». А ты говоришь, что я серьезный журналист. Как же! Только что по памяти набрала твой номер – удалила его из адресной книги, но из головы выбросить не удалось – и едва не нажала кнопку вызова. Знал бы ты, каких усилий мне стоило сдержаться. Слишком хорошо помню, как звучит твой голос, каждую модуляцию (загляни в словарь, если не знаешь). Но чтобы принять твой поступок, мне нужно время. Не хочу закрывать глаза на произошедшее, и ты должен уважать мое решение. Пожалуйста, послушай. На следующей неделе закончатся условленные два месяца, и мы наверняка захотим увидеться снова, замкнуть этот круг, только я прошу тебя, не дави. Знаешь, в глубине души мне даже нравится откладывать нашу встречу, растягивать сладкое ожидание. Впереди бурные выходные в Саутгемптоне (оторвемся по полной!), но даже посреди вечеринки меня будет согревать мысль о тебе. Пусть это станет нашим секретом. Думаешь, я совсем съехала с катушек? Что ж, мы все не в своем уме, особенно когда влюблены. Я ведь уже говорила, да?
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
Ал
P.S. Конечно, это письмо имеет смысл, только если ты еще не передумал. Прошло восемь недель, и за такой срок ты мог найти кого-нибудь поумнее и покрасивее. Хотя, с другой стороны, редкая девушка станет часами слушать болтовню про очередной новый фильм и терпеть твой психоз на тему идеально выглаженных рубашек.
P.P.S. Если ты еще раз выкинешь такой финт, я тебя собственноручно кастрирую!
P.P.P.S. Люблю.
* * *
Письмо, отправленное Элизабет Сэлмон, 8 октября 2012 г.
Тема: О ней
Дорогой Джем!
Не ожидал письма, да? Я тоже не думала, что снова напишу. Что жизнь обернется таким кошмаром. Не переживай, я скоро оставлю тебя в покое. Просто после разговора с Меган я не могу промолчать. Насколько мне известно, вы с ней разошлись во мнениях, но тебе нужно забыть о своих глупых предрассудках. Она открыла мне глаза.
– Простите, что так давно вас не навещала, – сказала Мег. – Чем дольше откладываешь дело, тем труднее к нему приступить.
– Солнышко, ну что ты! – ответила я и распахнула объятия. Мег прижалась к моей груди, а я вдыхала смутно знакомый запах, напоминавший об Алисе.
Заехала к Мег под благовидным предлогом: вернуть книгу Кадзуо Исигуро. Бедняжка! Она оставила эту книжку у нас на крыльце – видимо, не смогла собраться с духом и постучать, – а я решила, что раз уж Алиса отдала Мег этот роман, пусть и останется у нее.
– Я так по ней скучаю, тетя Лиз!
С тех пор как она перестала называть меня «тетей», прошло больше десяти лет – примерно тогда же Алиса перестала называть маму этой девочки «тетей Пэм».
– Время не лечит. Боль не проходит, ты просто привыкаешь и приспосабливаешься к новой жизни.
На столе лежат сигареты, коричневый пузырек с таблетками, газеты, оставшиеся с прошлой недели, пестреют яркими заголовками про дебаты между Бараком Обамой и Миттом Ромни, столкновение с паромом в Гонконге и грузинскую долгожительницу, которая, если верить автору, умерла в возрасте ста тридцати двух лет. Вот она, новая жизнь.
– Не нужно стыдиться шрамов. Они тоже часть нашего прошлого.
Рядом с Мег я еще острее почувствовала, что Алисы больше нет: от человеческого тепла могильный холод становился только сильнее. Моя дочь далеко. Так далеко – никогда не дотянуться. Я помню детские голоса, доносившиеся со второго этажа, заливистый хохот, шепотки, проказы, песни. Девочки копили карманные деньги, чтобы купить роликовые коньки. А еще через пару лет – наряды и вечеринки, Алиса и Мег часами напролет крутились перед зеркалом, веселые, бесстрашные.
– Некоторые родители называют звезды в честь погибших детей. Взгляни на небо ясной ночью, Мег. Там наверху сияет целая галактика ребятишек. – Мы плакали и утирали друг другу слезы; когда-то Алиса тоже ее утешала. – У тебя обязательно будет ребенок, милая моя, и ты поймешь, какое это счастье! Алиса принесла мне столько радости, столько света…
– Зачем она это сделала, тетя Лиз?
Я продолжала поглаживать Мег по щеке, будто пытаясь стереть невидимый след.
– Почему она выбрала для себя такой конец? Алиса ведь…
Странно, о чем это она? Я сообразила не сразу.
– Солнышко, это был несчастный случай.
– Простите, тетя Лиз. Мы не сможем помочь друг другу, если будем кривить душой.
– Алиса никогда не пошла бы на такое.
– Но это очевидно.
– Не надо, не говори так.
– Простите. Я должна поговорить с вами начистоту, просто чтобы спокойно жить дальше. Вам нечего стыдиться. Самоубийства… Послушайте, люди сводят счеты с жизнью по самым разным причинам. Алиса сделала осознанный выбор, хотя нам трудно с этим смириться.
– Моя дочь не такая.
– Дело не в характере, так сложились обстоятельства. Это может случиться с каждым.
Стало нечем дышать: Алисы больше нет, я ее никогда не увижу.
– Она рассказывала мне о том, что произошло, когда вы преподавали в Саутгемптоне. Что вы… ну… в общем… Дедушка проболтался.
– Тридцать лет прошло.
Говорят, в эпоху Интернета не осталось секретов и тайн. Но это не так, Джем. Я получила сообщение от Алисы.
Полицейские говорили про анализ данных сотовой связи. Сбор доказательств. Сообщения Алисы, телефонные разговоры, даже история интернет-браузера стали известны широкой публике – просочились по капле в комментариях следователей, случайных догадках, сплетнях и рассказах ее собеседников. В вихре лжи мелькали цитаты с ее любимого айфона, извлеченного со дна реки, факты переплетались с выдумкой, миф с реальностью.
Однако не все сообщения вышли на свет, одно так и осталось тайной. Она отправила его мне в свою последнюю ночь.
Опять секреты.
Что мне делать, Джем?
Твоя, Лиз
* * *
Речь Элизабет Сэлмон на похоронах Алисы Сэлмон, 13 февраля 2012 г.
Смерть ничего не значит.
Я просто вышел в соседнюю комнату.
Я – по-прежнему я, а ты – это ты.
Друг для друга всегда будем теми,
Кем были и раньше.
Называй меня ласковым прозвищем,
Говори так же радостно,
Как всегда говорила.
Пусть не дрогнет твой голос,
Пусть отчаяние не нахмурит твой лоб.
Смейся, как мы вместе смеялись
Над любимыми шутками.
Веселись, улыбайся. Молись за меня.
Повторяй мое имя спокойно, привычно,
Как всегда повторяла.
Говори про меня без надрыва и боли.
Говори обо мне легко.
Все осталось по-прежнему.
Жизнь течет неизменно,
Продолжает свой бег.
Разве ты позабудешь того,
Кого нет с тобой рядом?
Я жду нашей встречи
В отмеренный срок.
Я здесь. Совсем близко.
За поворотом.
Все хорошо.
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 10 октября 2012 г.
Ларри, она приезжала ко мне. Ни звонка, ни предупреждения: стук в дверь, и заходит она.
Все еще красавица. Небрежно одета, вид чудаковатый; неуловимо похожа на старых актрис – Редгрейв или Хепберн. Привлекательная женщина, как хорошее вино, с годами становится только лучше, хотя многие бы сочли это сравнение неполиткорректным.
– И где же твои хваленые ответы? – заявила она.
– Лиз… Сколько лет!
Она устроилась на самом краешке стула.
– Давай-ка, Доктор Смерть, ты возишься со своим исследованием сутками напролет. Поделись наконец выводами.
Н-да, любезностей и разговоров о погоде ждать не стоит. Тридцать лет назад наша беседа оборвалась на точно такой же ноте.
– Если ты считаешь себя таким суровым интеллектуалом, может, объяснишь, что случилось с моей дочерью, а? Я жду.
В кабинете пахло алкоголем, но запах исходил не от Лиз, а от бокала красного вина на моем столе. Из глубин памяти поднимались старые воспоминания, зыбкие, постыдные.
– А что, если она и вправду покончила с собой?
– Лиз, она не делала ничего подобного.
– Меган с тобой не согласится.
– Я бы не стал всерьез воспринимать каждое слово мисс Паркер.
– Постарайся побороть свою антипатию, это нелепо. Ты публично раскритиковал девочку, назвал «выдумщицей». Сущее ребячество.
Я хотел было процитировать слова Флисс о том, что Мег явно испытывает ко мне нездоровый интерес, но вовремя удержался. Говорить с Лиз о жене – было в этом что-то в корне неправильное; как и рассказывать Флисс о сегодняшней встрече.
– Меган была ее лучшим другом.
Я оказался в затруднительном положении, Ларри. Мы с Алисой виделись в ночь ее смерти, долго выясняли отношения, как ты помнишь, и она страшно разозлилась. Одно я могу сказать точно: люди, готовые совершить самоубийство, ведут себя совершенно иначе (делиться своим мнением с Лиз я пока не готов; о нашем разговоре с Алисой никому не известно). Да и кроме того, собирая по крупице мельчайшие подробности чужой жизни, волей-неволей составляешь четкое представление о личности этого человека. Она просто не могла покончить с собой.
– Лиз, – начал я. Почти протянул руку.
– Самоубийство – единственное, во что я отказывалась верить. И теперь все вокруг убеждают меня в обратном.
– Нет, Лиз. Она была сильной.
– Джем, старый ты осел, самоубийство – не проявление слабости. Самоубийство, как и депрессия, – болезнь сильных.
Она разглядывала мой офис. Пустой лоток для писем, папки с документами, каменное пресс-папье, которое Лиз подарила мне много лет назад. Я вспоминал гостиничные номера, кафе у обочины, ссоры, эластичное кружево ее белья.
– Я не могла смириться с такой версией событий, не могла поверить, что моя малышка настолько отчаялась. Восемь месяцев отрицания… Но тут как ни отрицай, все равно ничего не поделаешь.
Под глазами глубокие тени – тоже мучается от бессонницы. Вот мы с ней вдвоем на концерте; или едим макрель в комнате, обитой деревянными панелями; маленький пансионат в провинциальном приморском городке, пока еще никому не известный; липкие кожаные сиденья в моем спортивном авто. Воспоминания всплывают одно за другим – слоями, наносами, как в скальной породе.
– Да и вообще, она прислала мне эсэмэску.
– Эсэмэску? Какую эсэмэску?
– Ночью, в двадцать минут первого. А я заметила только утром.
– Какую эсэмэску, Лиз?
– Поначалу я не обратила внимания. Что тут такого? Алиса вечно пишет сообщения после пьянки. Но к десяти часам она по-прежнему не отвечала на звонки, и я уже не находила себе места. Потом раздался стук в дверь – на пороге стояли полицейские, мужчина и женщина. Я сразу поняла, что случилась беда: личные визиты наносят только родственникам погибших. – Она поскребла пятно на подлокотнике. – Я прочитала это сообщение обычным воскресным утром. И после этого обычная жизнь закончилась.
– Лиз, послушай меня! Что за эсэмэска?
– Цитата из Сильвии Плат, чтоб ей пусто было. «Лежать в траве…». Строчка про самоубийство.
Она лизнула палец и принялась скрести пятно на подлокотнике с удвоенным усердием.
– Не оттирается, – пробормотала Лиз, и сострадание тисками сжало мне грудь. – Журналисты пронюхали обо всем, кроме этого сообщения. Мне было страшно взглянуть правде в глаза: ее последние слова могли означать только одно… Как смириться с таким исходом? Я утаила его ото всех, даже от Дэвида.
– Полиция…
– Следователи в курсе, но больше никто не знает. Тем, которые пришли с новостями, я тоже ничего не сказала. У Алисы почти не осталось секретов. Это ее последняя тайна, и никто не имеет права совать туда свой нос.
Воцарилось напряженное молчание, будто после изнурительной ссоры.
– Я сразу поняла, что она перебрала с выпивкой. На трезвую голову Алиса не допустила бы неточности в цитате. – Лиз всхлипнула, на лице появилась слабая улыбка и тут же исчезла. – У тебя всегда на все есть свое мнение. Что скажешь, Джем?
Совсем как тридцать лет назад, когда она презрительно бросила мне в лицо: «Ты не собираешься бросать жену, да?» Моя безумная страсть привела к неизбежной трагедии, столкнула Лиз в бездну. Теперь же на смену прежней одержимости пришло другое, незнакомое чувство: глядя на ее отчаяние, я желал одного – облегчить боль.
– Полагаю, что служители правосудия рано или поздно придут к правильным выводам. Но тебе лучше уйти. Хочешь, отвезу тебя домой?
– Слишком далеко ехать.
– Мне несложно. Ты же знаешь, что для тебя я готов на многое.
– На твоем месте я бы не рискнула встречаться с моим мужем.
Я снова наполнил бокал, и перед глазами сразу всплыл образ Лиз – темные пятна от красного вина на зубах. Меня мучила совесть, Ларри, но поверь мне, я не совершал ничего дурного. После этой неожиданной встречи я отправился домой, где меня ждала другая женщина с такими же седеющими волосами – обычный шестидесятилетний мужчина, который страдает от изжоги и близоруко щурится, разглядывая информационные табло на вокзале. Тридцать лет назад события развивались точно так же, но тогда я был другим человеком: носился по живописным дорожкам на сверкающем спортивном авто, мог отыграть пять партий в сквош, а потом запрыгнуть на велосипед и умчать прочь. И ничего не знал о раке.
– Дэвид в курсе, что ты здесь?
– А сам как думаешь?
Как в 1982-м, вопросом на вопрос.
– Дэвид и Робби квохчут надо мной, как наседки. Но мне не нужна опека.
– Ты сильная.
– Нет. Разве сила тут поможет? – Она обхватила себя руками, словно пытаясь согреться. Позади нас стоял диван, на котором восемь лет назад спала ее дочь, напившись до беспамятства. – Джем, я очень люблю своего мужа.
– Журавлиная верность?
– Ага, журавлиная. Сплетники выдвинули теорию о том, что Алиса – твоя дочь. Ты наверняка заметил.
– Ерунда, – отмахнулся я. – Деверё сочинил. У нас с ним кровная вражда.
– Дэвид хороший человек. Я бы никогда ему не изменила.
Алиса всегда напоминала мне о Лиз. Но в то мгновение, Ларри, причинно-следственные связи сместились: я смотрел на эту женщину и видел Алису.
– Прочитай стихотворение «Атлас» Урсулы Фанторп, – сказала она. – Там отлично сказано о том, что такое брак.
Я протер очки. У меня всегда хранился запас платочков на тот случай, если какой-нибудь первокурсник решит поделиться своими печалями, но в последнее время студенты только отстаивали свои права и требовали повторной оценки сданных работ. Ларри, у меня есть собственная теория об Алисе. Не просто теория – неоспоримый факт! И я не рассматриваю версию о самоубийстве.
– Тебе точно не нужна помощь? – поинтересовался я.
– Знаешь, синяя полицейская форма по телевизору выглядит совсем иначе, чем вживую.
– Лиз, тебе точно не нужна помощь?
Если я выполню задуманное, то без помощи будет не обойтись, – сама Лиз с этим точно не справится.
* * *
Запись телефонного разговора из шоу «Бодрое утро с Мартином Кларком» в эфире радио «Дейн», 2 сентября 2012 г.
М. К. Сегодня мы с вами обязательно ударимся в политику и обсудим вопросы свободной эмиграции, но сначала послушаем ваши истории о странных совпадениях и самых что ни на есть удивительных случайностях. Первой к нам дозвонилась Элли из Саутгемптона. Элли, приветствуем вас на нашем бодром утреннем шоу! Чем вы хотели поделиться со слушателями?
Э. Э. Хотела рассказать про одно неожиданное совпадение. Однажды я встретила девушку, про которую писали в газетах.
М. К. Так, ясно. И что же это была за девушка?
Э. Э. Алиса Сэлмон. Я разговаривала с ней в тот день, когда она умерла.
М. К. Хм, интересно. Не совсем по теме, но… Продолжайте.
Э. Э. Я была беременна, на седьмом месяце, а она уступила мне место в автобусе. «Тяжело вам, наверное, с таким животом, – говорит. – Ждете двойню?» Я сказала, что нет, и она начала извиняться, мол, до сих пор не научилась думать, прежде чем ляпать всякие глупости. А я ей в ответ: «Ничего страшного, из-за этого живота я и вправду похожа на огромную баржу». Тогда она сказала, что тоже стала как баржа, только без уважительной причины. «Вы прямо лучитесь от счастья», – говорит. Знаете, моя коллега в восторге от книги «Творите добрые дела». Так вот, эта девушка тоже сотворила доброе дело: в автобусе все обычно ездят молча.
М. К. Отлично, Элли. Наконец-то на нашем шоу вспомнили о культуре! Теперь слушатели знают, что почитать на досуге. Мы глубоко тронуты вашей историей. Расскажите поподробнее.
Э. Э. Только несколько дней спустя я сообразила, что это та самая девушка, про которую рассказывали в новостях.
М. К. Да, мы все наслышаны о трагической смерти Алисы. У нас в студии даже проводилось обсуждение по следам этой драмы. Позвольте мне выступить в роли зловредного критика, Элли: ваш рассказ весьма печален, но что же в нем удивительного?
Э. Э. Да-да, я к чему и веду. Понимаете, мой муж ни с того ни с сего прислал сообщение и предложил назвать дочку Алисой – как раз когда я разговаривала с той девушкой! И она сказала, что ее тоже зовут Алиса.
М. К. Спасибо, Элли! Жители южного побережья, подключайтесь к нашей беседе. С вами происходили удивительные случайности, которые смогут потягаться с этой историей? Непостижимые совпадения, судьбоносные встречи, воля рока… Контактные данные на нашем сайте, присоединяйтесь!
Э. Э. Она и говорит: «Собираюсь сегодня напиться до чертиков». Я в ответ пожаловалась, что мне нельзя ни капли. А она добавила, глядя на мой живот: «Как же вы, должно быть, устаете за день… Мамам всегда приходится нелегко, но они до последнего на нашей стороне. Хотя порой им самим нужна поддержка».
М. К. Чудесно, Элли, спасибо за звонок… Ах да, чуть не забыл: как же вы назвали дочку?
Э. Э. Алиса. Мы назвали ее Алисой.
М. К. Что ж, сейчас мы послушаем музыку, потом поговорим о ситуации на дорогах и выслушаем еще несколько историй об удивительных совпадениях…
* * *
Отрывок из письма, отправленного профессором Джереми Куком, 6 ноября 2012 г.
– Вы хотели со мной встретиться, – сказала она. – Вот я и пришла.
– Рад вас видеть, юная Меган. Проходите.
Она зашла в дом, развязала шарф и презрительно заявила:
– Записка под дверью… не староваты ли вы для таких интриг, профессор?
Ларри, если бы она отвечала на письма, мне бы не пришлось прибегнуть к старой уловке с запиской. «Я бы хотел искупить свою вину, – нацарапал я на листке, чтобы выманить ее из норы. – Загляните на часок, и вы не пожалеете о потраченном времени». Несмотря на холод, на ней были надеты сапоги, черные колготки и короткая юбка.
– Хорошо выглядите, – соврал я.
Она сбросила пальто и повесила его на подлокотник.
– У вас тут как в подземельях. Совсем дышать нечем.
Я протянул бокал вина, припасенного специально для ее прихода. Белое, очень холодное – так, как ей нравилось.
– Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома.
Она села.
– Так что за предложение?
В своем послании я намекнул, что паре музеев могут потребоваться услуги ее новой рекламной фирмы, и я помогу им установить партнерские отношения. Как же быстро она позабыла о своем намерении вернуться в университет. Отношения между нами резко ухудшились, но я рассчитывал, что жадность перевесит возможные опасения. После неутешительного разговора с врачом я был готов к открытой стычке.
– Почему вы заявили, что я приставал к вам?
– Правда глаза колет?
– Этого ведь не было.
Она презрительно сморщилась и отхлебнула из бокала.
– Что за вино?
– «Ганьяр-Делагранж». Потрясающий букет.
– Я почти не пью в последнее время. Страшно – после того, что случилось с Алисой. Когда вижу пьяных девушек, хочется прочитать им мораль об опасностях, которыми чревато употребление алкоголя. Старею, наверное!
– А я с возрастом становлюсь только импульсивнее, – рассеянно ответил я. – В следующей жизни превращусь в настоящего сумасброда.
– Смерть Алисы для вас – просто большая головоломка?
– Вовсе нет.
– В одном интервью вы назвали себя «заядлым исследователем человеческой природы», но на деле вас интересуют только мертвецы и туземные племена с другого континента. С таким же успехом можно закопаться в книги! Вы просто пытаетесь сбежать от настоящей жизни, ведь жители дальних земель и мертвые никогда никому не причиняют боли.
«Жители дальних земель» – фраза из книги, вот только из какой? Моя память уже не та, что раньше, Ларри.
– Вы закончили с порицанием моих недостатков?
– Еще нет. Как насчет нас, живых? Разве мы не заслуживаем внимания? Или вы уже забыли о праве на частную жизнь? Журналисты втоптали его в грязь. Про нас обоих – и про меня, и про Алису – насочиняли такого, что просто диву даешься.
– «Про нас обеих», – автоматически поправил я. – Не «обоих», а «обеих».
Она протянула мне пустой стакан, и я послушно долил вина.
– Я говорю себе, что сегодняшние газеты завтра пойдут на оберточную бумагу. Но толку от этого мало.
Ларри, она завела речь про частную жизнь, однако сама не упустила ни одного случая покрасоваться на камеру, принять кокетливо-страдальческий вид – прямо как принцесса Диана – и с глубоким вздохом завести хвалебную оду о погибшей подруге.
– К вам-то ничего не пристает, – бросила она, – как к тефлоновому покрытию. Еще не надоело выслушивать чужие мнения на свой счет?
– Ко всему можно привыкнуть.
Многие люди из моего круга общения канули в небытие, Ларри. Отец, одноклассники, друзья из университета, коллеги. Деверё увезли в дом престарелых, и ему остается только плеваться ядом, скорчившись в темном углу.
Я поставил вопрос ребром:
– Зачем вы попытались оклеветать меня?
– Иногда преступников сажают в тюрьму за то, чего они не совершали. Зато на их совести висит другое, не менее страшное преступление. Как по-вашему, это несправедливый приговор?
– Технически – да.
– Идите к черту со своим техническим подходом. Все сводится к одному. Справедливость должна восторжествовать. Для вас тоже.
– Вы не вправе вершить правосудие, Меган.
– А вы? – Она опрокидывала один бокал за другим, будто воду. Еще немного, и вино ударит ей в голову. – Одно я знаю точно. Публике нужна простая ложь, а не запутанная правда.
Комнату освещали слабые лучи зимнего солнца.
– Правда всегда находит прямой путь, Меган. Как свет.
– Прекратите говорить загадками. Что вы там хотели мне предложить? Или это тоже вранье? Не испытывайте мое терпение.
– Никаких бесплатных автомобилей и путевок в теплые страны, Меган.
Она фыркнула.
– В одной газете написали, что я сама творец своего будущего.
– «Тайна волшебного дерева»! – Я наконец-то вспомнил, из какой книги была эта фраза. – Вот оно что! Сказка Энид Блайтон.
– У вас совсем крыша едет.
– Не могу понять, Меган, вы завидуете? Потому что я оказался под прицелом у журналистов?
– Как вы можете говорить такие мерзости!
– Может быть, не хватает внимания? Тогда я щедро осыплю вас комплиментами.
В трубах переливалась вода. Пощелкивала батарея, распространяя тепло.
– Недавно я разговаривал с Лиз. Она сообщила, что вы решительно отстаиваете версию о самоубийстве. Интересно узнать, почему.
– Этот мост – любимое местечко у суицидников, как Бичи-Хед. Прыгают оттуда толпами, будто лемминги.
Ларри, об этом сооружении и вправду ходит множество мрачных слухов. Раньше я часто прогуливался вдоль реки и должен сказать, что это едва ли не единственное место в городе, где можно побыть наедине с самим собой.
– Неверный ответ. Попробуйте еще раз.
– Мне пора идти. У вас будут неприятности, если кто-нибудь узнает о нашей встрече.
«Никуда ты не пойдешь», – подумал я, украдкой озираясь в поисках ключа.
– Бросьте, Меган. Зачем Алисе убивать себя?
– После нескольких пинт она впадала в буйство, а после наркотиков все ее демоны вырывались наружу, так что страшно было смотреть. Она и раньше говорила о суициде.
Я снова прилежно вел записи, Ларри. Незаметно вернулся к привычной роли: архивариус, аналитик, исследователь. В вечном поиске доказательств.
– Неужели? Когда?
– Раньше. Наверное, у нее просто иссякла воля к жизни.
– Чтобы жить, не нужно прилагать усилия, Меган. Этот механизм работает автоматически. А вот для того, чтобы прервать жизнь, требуется решимость.
– Откуда мне знать? Я не господь бог. – Она откинулась на спинку кресла, обмахнула лицо. – Зря я сюда пришла. Пора собираться. Меня просили присмотреть за ребенком. Да хватит уже писать!
Я незаметно подхватил ключи и направился в другой конец комнаты, будто бы за книгой, и потихоньку запер дверь у Меган за спиной. Теперь никуда не денется.
– И кто вы такой, чтобы осуждать меня?
Поверь мне, Ларри, я составил мнение об этой юной особе на весьма серьезных основаниях. Мы много времени проводили вместе: по вечерам, пока моя жена играла в бридж или посещала занятия в университете, мы с Меган просиживали над «исследованием Алисы» – бок о бок, прямо за нашим обеденным столом. Странное, пугающее единение над бесконечными кипами материалов, раскопки чужой могилы, премерзкое занятие.
– Как Алиса покончила с собой, Меган?
– Вопросами ее не вернешь! Поздно. – Меган схватила со стола папку с бумагами, вырвала листок. – Это не она! И не я. Мы живые люди, а не буквы на странице.
Снаружи замигала лампа. Надо будет вызвать электрика.
– А ведь я вас уважала, – голос становился все громче, – да только зря. Пустые слова, сотрясание воздуха… – Меган презрительно расхохоталась. «ЛОЛ» – вот как это называется, по ее словам. – Вы просто дурак, профессор.
В соседних офисах постепенно гас свет, коллеги расходились по домам. Я забрасывал Меган вопросами, перемежая их лестью. Открыл вторую бутылку. Она захмелела: неуклюже закинула ногу на ногу, глаза заблестели. Пару раз нервно поглядывала на часы, но уже не могла сосредоточиться. А я запоминал каждое оброненное слово, каждую интонацию, чтобы не упустить ничего по рассеянности (на днях я назвал Флисс «Лиз»; к счастью, жена не заметила моей оплошности).
– Расскажите, когда вы с Алисой виделись в последний раз, – сухо поинтересовался я.
– Снег. В тот день шел снег, – сонно вздохнула Меган.
Прошлой зимой снегопад был только однажды – в ночь четвертого февраля.
– Вы виделись с ней у реки? Так ведь, Меган? Вы там были. Вы были в Саутгемптоне.
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 20 апреля 2013 г.
Дорогой Ларри!
– Это нормально – все время думать о женщинах? – спросил он у меня вчера вечером. – О сексе?
– Говорят, секс как кислород: пока он в достатке, не обращаешь особого внимания, а вот нехватку замечаешь сразу.
За мальчишкой интересно наблюдать: меня привлекает его грубоватая резкость, яркие рисунки на коже. И не упрекай меня, Ларри, – знаю, поганца давно надо было сдать полиции. Но пусть тот, кто без греха, первым бросит камень и прочая, прочая.
– Алиса для меня как кислород.
Он называет себя «Мокси»; на самом деле его зовут Гэвин.
– Вы собирали ее вещи. Становилось легче?
– Не особо. Это же просто вещи, не она.
На полу была разложена вся его коллекция – совсем скоро семейство Сэлмон получит ее в целости и сохранности. Несколько браслетов, игральные карты, распечатка эссе по творчеству Майи Энджелоу, открытки, ручки, подставка для пивной кружки с изображением кенгуру, засохшая роза, зубная щетка, заметки для музыкального обзора, джемпер с надписью: «СМЕЙСЯ, ЛЮБИ, ЖИВИ».
– Здесь не хватает только книжки какого-то японского автора. Я подбросил ее маме Алисы на порог.
– У меня недавно умер близкий друг, – сказал я.
– И учти, старик, я тебя по-прежнему ненавижу.
– Он был моим лучшим другом, но мы ни разу не виделись.
– И Алису ненавижу.
– Не стоит увлекаться ненавистью, Гэвин. Если вы будете пестовать ее слишком долго, то она пропитает вас насквозь.
Знаешь, Ларри, я до сих пор не привык к этому удивительному ощущению: впервые в жизни стараюсь увидеть в человеке лучшую сторону. Следует признать, что я не рассказывал Флисс все подробности об этих «встречах». В них нет ничего крамольного, но жена бы не одобрила такое поведение – в конце концов, мальчишка успел натворить бед и даже вломился в наш дом. Несомненно, он способен на злонамеренные поступки, однако в глубине души – ведь всякий ученый должен искать глубинные мотивы, правда? – он не так уж и плох. Пропащих людей не бывает. Мальчишка заявил, что хочет начать все заново, с чистого листа. «Tabula rasa», как сказал бы истинный исследователь.
– Ты и про меня напишешь в своей книжке? – спросил он.
– Уже написал.
– Только не вздумай поднять хай!
– Я отплачу вам той же мерой уважения, с которой вы отнеслись ко мне на своем форуме.
– Так то Интернет! А книга – другое дело. Никто не станет удалять мои посты, если ты к этому клонишь. Политика у них такая.
– Про меня писали кое-что и похуже. Кроме того, ваши записи тоже стали частью книги.
– Не буду больше тусоваться на форумах. Одинокий Волк остался в прошлом. Стараешься, пишешь… всем начхать. От твоей книжки будет больше толку, даже если ты насочиняешь ерунды. Хоть какой-то шанс прославиться.
Мне нравится такой презрительный подход. Наши беседы напоминают мне разговоры с мозгоправом, Картером. Кстати, я его отыскал.
– Нужен редактор? Я бы мог вычитать твои каракули.
– Мне кажется, что никто из непосредственных действующих лиц не должен знать о содержании книги до ее выхода.
– Но ты-то знаешь! Думаешь, я растрезвоню всем про то, чем закончилось дело?
Мальчишка отошел к окну. Какой из нас вышел забавный дуэт, будто два аборигена с разных континентов. Экспонат А и экспонат Б. Он рассеянно потер правое ухо – в мочке красовалась огромная дыра, целый тоннель, какие сейчас в моде. Я ощутил укол жалости. Надо же было так себя изувечить!
– У тебя тоже есть свой форум, профессор: кабинет, университет, целый город. И с тобой никто не пытается спорить.
Забавно, в реальности он выглядит не так устрашающе и изъясняется куда более внятно, чем в Сети. Интернет исказил его характер, слова потеряли связь с живым человеком, невербальные средства коммуникации остались по ту сторону экрана – и на форуме разворачивается обыкновенная склока, в которой побеждают самые примитивные и низменные порывы.
– Она слишком сильная, да? Для нас обоих. Я про Алису.
– Желание, – ответил я, – это неотъемлемая часть человеческой природы. А поддаваться ему или нет – наш осознанный выбор.
На мгновение в памяти воскресло давно забытое ощущение – похоть. Упругость и солоноватый привкус чужого языка, древний непримиримый запах секса. И тут же исчезло, растаяло в пустоте, как воспоминание о стародавнем отпуске где-то на холмах острова Скай или, скажем, в итальянских Альпах. В одном из своих обличительных постов он назвал меня «сексуальным маньяком»; устаревший термин, прямиком из комедийных фильмов. Неужели меня так и запомнят? Комический персонаж, по молодости движимый тестостероном и эгоизмом, плохо замаскированным под интеллектуальность или, скорее, эксцентричность.
– Гэвин, не повторяй моих ошибок, – сказал я. – Чтобы выйти из затруднительного положения, достаточно просто избавиться от секретов, и противнику будет нечем крыть.
– Наверное, я любил ее, – сказал мальчишка. – Алису. Ну, или типа того. Теперь у меня новая девушка, настоящая. Зои. По-моему, ее я тоже люблю.
– А я люблю Флисс. Больше, чем самого себя.
– Ничего себе, прям так сильно? Я считаю, женщины меняют нас к лучшему.
– Аминь. К худшему тоже. Женское влияние сродни влиянию церкви. Я бы хотел снова обрести веру в Бога, но пока приходится верить в общечеловеческий потенциал.
– А в любовь ты веришь, Ледяной человек?
Воцарилось молчание, пока я отрешенно вспоминал о научных исследованиях, интересовавших меня много лет назад, и с нежностью думал о мелочах, из которых складывалась супружеская жизнь: вот Флисс прогоняет меня от кухонной раковины к стиральной машине, вот пощелкивают садовые ножницы, вот она дарит мне фартук с надписью «лучший в мире повар» на шестидесятилетие, а вот кондитерская на рыночной площади, букинистический магазин…
– Да, верю. Искренне верю. Все исчезает, и только любовь остается. Алиса щедро раздаривала это чувство изо дня в день. Теперь Алисы больше нет, но любовь по-прежнему с нами.
Я положил ладонь ему на плечо – узкое, на удивление мускулистое.
– Учти, Ледяной человек, я не гей.
Я вернулся к своему креслу.
– Да и я не гей. Вам тоже следует это учесть. Проблема в том, юноша, что даже те, кто выбивается из общего стада, порой нуждаются в своих соплеменниках. Защита, укрытие, общение, любовь. Человек – социальное животное.
Да, Ларри, мы с мальчиком изрядно похожи друг на друга: стремимся высказать личное мнение во что бы то ни стало, запечатлеть историю своей жизни. Он – в разноцветных узорах на предплечьях, я – в книге, а наши предки с той же целью разрисовывали стены пещер в Ласко.
– Думаете, мы и вправду сможем измениться?
– Да. Каждый способен на перемену, это заложено в человеческой природе. Мы сами выбираем, кем быть: что надеть, что сказать, что съесть на обед, как вести себя и какие татуировки сделать – нашу сущность определяют тысячи мелких повседневных решений.
– Я должен кое в чем сознаться. Старикан Деверё ничего не говорил о том, что ты оприходовал маму Алисы за год до того, как Алиса появилась на свет. Это я сам придумал!
Так трудно сдержать ненависть, Ларри… я стараюсь изо всех сил. Поудобнее устроился в кресле, расправляя затекшие ноги, и поморщился от неожиданной боли.
– Каково это, Ледяной человек? Жить с раковой опухолью? Моя бабуля говорит, что она разъедает людей изнутри.
Я страдаю вовсе не от этого, Ларри. Лечебные процедуры и постепенная физическая деградация – не самое страшное. В ужас меня повергает одна простая мысль: я умру, а жизнь будет идти своим чередом. Мы, ученые, тратим миллиарды фунтов и прилагаем невообразимые интеллектуальные усилия для каких-то отвлеченных задач, но при этом ровным счетом ничего не знаем о том, как продлить свое существование.
– Перед смертью я обязательно добьюсь справедливости. Ради Алисы.
– Надеюсь, ее мама не читала книжку, которую я оставил у них на пороге, – сказал мальчишка. – Там совсем бредовый сюжет: людей выращивают на запчасти, типа, доноры и клоны. Есть те, кто живет больше ста, и те, кто умирает молодым. Бред, в общем, полный. И все очень мрачно, лучше бы ей туда не заглядывать. Конечно, это только выдумка. Но все равно.
Он нервно почесал руку – дурная привычка. Под боевой раскраской скрывалась экзема. Я хотел сказать: «Рановато для таких украшений, ты еще совсем ребенок», – однако вышло другое:
– Набивать татуировку больно?
– Оно того стоит.
Еще пара тысяч лет, и мы наконец решим эту вселенскую головоломку. Мы, ученые. Мы, антропологи. Мое родное племя.
– Татушки – такое дело, – сказал мальчишка, – они надолго. Будто метку оставляешь.
– Так-то оно так, сынок. Жизнь тоже оставляет на нас свои метки.
* * *
Отрывок из письма, отправленного профессором Джереми Куком, 6 ноября 2012 г.
– Вы там были? – повторил я свой вопрос. – Вы были в Саутгемптоне?
Ларри, она поняла, что могла повлечь за собой неосторожно оброненная фраза, и пыталась подобрать достойный ответ. Алкоголь уже сделал свое дело: Меган выглядела потерянной, волосы торчали в разные стороны. Вино стоило целое состояние, но я ни капли не жалел о потраченных деньгах.
Пододвинул стул поближе.
– Вы ведь были там, Меган? Признайте.
Ее захлестывали злость и страх. Мне редко доводилось видеть эту эмоцию: только однажды, если быть точным. У Лиз. Меган пробормотала что-то себе под нос.
– Еще раз, – потребовал я, – громче.
Ларри, я повысил голос. С остервенением вглядывался в ее лицо, хотя ничего не мог сделать. Уже готов был ударить.
– Еще раз, – повторил я. – Если понадобится, мы просидим здесь всю ночь.
Она сморщилась, просчитывая риски и подбирая формулировки, но «Ганьяр-Делагранж» – белое вино, великолепное, утонченное, будоражащее кровь – уже спутало все мысли.
– Будет лучше, если вы сами сознаетесь. Здесь и сейчас. Расскажете мне все подробности. Это в ваших же интересах.
– Приехала, потому что она напилась до чертиков.
– Так вы действительно там были?
Ее взгляд беспорядочно блуждал по потолку.
– Да. Но с ней не виделась.
– Почему?
– Самоубийство.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да. – Пару секунд Меган разглядывала вульгарную викторианскую вазу, потом переключила свое внимание на пятно плесени. Раньше оно было размером с теннисный мяч, теперь стало чуть не с тарелку. – Она и раньше говорила про самоубийство. Какие еще доказательства вам нужны?
– Хоть какие-нибудь.
– Их не счесть!
– Не вижу ни одного.
Она икнула, заерзала. Я вылил в бокал остатки вина. Что ж, это не первая пьяная девушка в моем кабинете. Была Алиса. И другие. Да, другие.
– Меган, мы с вами наконец-то сдвинулись с мертвой точки. – Я взял со стола нож для конвертов со старомодным стальным лезвием. Похлопал им по ладони. – Это ведь было не самоубийство.
– Не отрицайте. Есть доказательства.
– Ни единого.
– Сообщение! – крикнула она. – Вот вам доказательство.
Мы смотрели друг другу в глаза.
– Какое сообщение, Меган?
На мгновение она заколебалась, потом ринулась в бой:
– Суицидное!
– Суицидное сообщение?
– Да! Цитата из Сильвии Плат, которую она отправила Лиз, прежде чем свести счеты с жизнью. Что вам еще нужно?
Лиз сохранила все в секрете: «Это ее последняя тайна, и никто не имеет права совать туда свой нос».
– Как вы о нем узнали?
– Прочитала в статье.
– Не может быть.
– Может! В газете.
– В какой?
– Мало их, что ли. Я не обязана терпеть ваши расспросы. – Она попыталась встать.
Я положил руку на плечо Меган, заставляя сесть снова.
– Ну что же, просветите меня! В моих материалах не было ни одного упоминания о подобном сообщении, а ведь я, смею заявить, настоящий эксперт по истории Алисы.
– Ага, маньяк.
– Разумеется. У меня даже есть коробка с газетными вырезками. Хотите, посмотрим их с вами вместе?
– Вот уж нет, мистер Клептоман! Я вспомнила, это было на сайте. Да, точно.
– Тогда подойдите сюда, и мы посмотрим все заметки и комментарии, написанные про Алису в Интернете. Я собрал целую коллекцию закладок. Покажите вашу статью.
– Издеваетесь? Думаете, у меня фотографическая память? Просто какой-то сайт. Она написала сообщение: как прекрасна смерть, как хорошо лежать в мягкой земле…
– Хм, цитата почти точная. А говорите, у вас плохая память.
– Что-то мне не по себе…
– Пора во всем сознаться, Меган. Хватит лгать.
Она взмахнула рукой, прочертив в воздухе резкую ломаную линию.
– Путь у правды не всегда прямой! – заявила Меган.
«Я утаила его ото всех, даже от Дэвида», – вот что сказала мне Лиз.
– Сегодня все тайное станет явным.
– Она упала.
– Вы видели падение?
– Да. Нет.
– А поточнее?
– Плотина… там высоко.
– Плотина? Странно, почему вы о ней упомянули?
– Далеко было.
– Но вы видели, как она ушла под воду?
– Алиса прыгнула.
– Откуда такая уверенность? Вы же сами говорите, что было далеко.
Меган уронила голову на руки. Оставалось надеяться, что она не скатится в пьяный бред и не уснет прямо у меня в кабинете.
– Я пыталась ей помочь.
– Какое интересное развитие событий!
– Двадцать пять лет пыталась! Сколько себя помню, защищала Алису от нее же самой. Она всегда была бомбой с часовым механизмом.
Я разглядывал пятно плесени на потолке. Затевать ремонт уже не имеет смысла, этим займется следующий владелец.
– За пределами следственной группы о сообщении знали только три человека: Лиз, я и тот, кто его отправил.
– Алиса всегда норовила заглянуть в пропасть, что бы я ни делала. Сидело в ней какое-то безумие. Досталось в наследство от мамы, ничего не попишешь.
Она снова попыталась встать, потом бросила затравленный взгляд в сторону двери. Заперто.
– Алиса убежала от меня. Поскользнулась.
– Но вы же сказали, что она прыгнула?
– Отстаньте. Не могу больше.
– Вы слышали плеск, когда Алиса упала в воду? Сможете его описать?
– Зачем вы так?
– Потому что никто не знает, что мы здесь. Потому что могу. Так что же? Слышали?
– Я пыталась вытащить ее! Она звала на помощь, и я бросилась к ней что есть духу…
Ларри, Меган не сдерживала ликования, когда прошел слух об аресте Люка. Не скрывала буйной радости. Но потом его отпустили, и она нашла себе новую жертву, расчетливо и хладнокровно направила подозрения на новый объект травли – на меня.
Я сказал:
– Она не могла звать на помощь. Трудно кричать, когда пытаешься сделать вдох и захлебываешься, когда тебе в глотку льется речная вода.
– Перестаньте!
– Алиса кашляла, отплевывалась, а вода постепенно заполняла ее желудок.
– Нет.
– Трепыхалась, боролась, пыталась грести, хрипела. Хотела перевернуться на спину, жадно глотая воздух…
– Ненавижу! Ненавижу вас! И ее ненавижу!
– Наверное, она пыталась задержать дыхание, но разве это поможет? Срабатывает дыхательный рефлекс. Она ушла на дно камнем.
Я вспоминал: Меган, загнанная в угол, окрестила меня лжецом, извращенцем и чудовищем. Понимала, что я встал на верный след. «Заново воссоздать Алису и обрести себя» – одна случайная фраза, но сомнений не оставалось. «Зачем вам это?» – спросил я, и ладонь Меган скользнула вверх по моему колену. Да, Ларри, я понимаю, что выхожу на зыбкую почву воспоминаний и трактовок (например, мы с женой совсем по-разному воспринимаем розовый цвет, и этот факт всегда оставался для нас неиссякаемым источником веселья). Однако действия Меган были весьма недвусмысленны. И хотя этот инцидент произошел несколько недель назад, я прекрасно помню, как дрогнули ее пальцы, переползая чуть выше. «Вы ведь не будете возражать? – спросила она. – Против маленькой общей тайны? Конечно, не будете. Остальным невдомек. Это останется между нами. Один из сотен секретов».
«Выметайтесь из моего дома», – отрезал я.
Вслед за этим событием – и по весьма очевидным причинам – Меган разразилась серией клеветнических публикаций в своем блоге.
– Сознание Алисы помутилось от недостатка кислорода, – сказал я вслух. Осваиваю ремесло кукловода, Ларри. Подстегиваю боль, стыд и ярость, веду к неизбежному взрыву. – Так хотелось глотнуть воздуха…
– Нет! – взвыла Меган.
«Еще немного», – подумал я и снова атаковал, налетел, набросился, содрогаясь от примитивной звериной силы, пробудившейся в моей старческой груди, ринулся следом за ослепительной целью, как индеец навахо в наркотическом дурмане пейотля, как гуахибо в шаманском экстазе айяуаски.
– От кислородного голодания начинаются судороги. Значит, на губах у Алисы выступила пена.
Меган закричала – долго, пронзительно. Ларри, я прижал ее к стенке, заставил разрыдаться и не отступил, стремясь к невиданному прорыву, непостижимому откровению – к правде. Для меня и для Алисы.
– Вода в реке непроглядно черная. Алиса ушла во тьму.
Она зажала уши ладонями, затопала ногами:
– Кто дал вам право издеваться надо мной?
– Я стою на пороге смерти. Смотрю в могилу и потому имею право на многое. А еще просто знаю. – Прости, Ларри, что не поделился этой теорией раньше, слишком уж она провокационная. – Это ведь были вы? Вы убили Алису?
Не выдержав, она моргнула и издала жалобный протяжный стон. Я погладил Меган по волосам, а она в ответ уставилась на меня большими перепуганными глазами и пробормотала:
– Алиса убила моего ребенка.
* * *
Заметки на ноутбуке Люка Эддисона, 30 июня 2013 г.
Письмо я обнаружил только через три недели после твоей смерти. В теме значилось: «МИР». Прошло почти полтора года, а больно до сих пор. Подумай только, Ал, папка «Спам» – вот где ты оказалась. Все из-за вложения, отсканированной открытки с двумя леммингами, стоящими на краю обрыва. Один говорит другому: «Ты первый». Второй отвечает: «Нет, ты». А снизу твоей рукой приписано: «Иногда нужно просто набраться смелости и шагнуть в пустоту».
Меня будто молотком ударили. Вот про каких леммингов ты говорила в тот вечер у реки. Письмо пришло за день до твоей смерти – предложение мира и просьба о передышке, но ответа ты так и не получила. Неудивительно, что ты так разозлилась, когда я приехал в Саутгемптон.
Поначалу я не хотел никому рассказывать про письмо, думал, оно только подольет масла в огонь с теориями о самоубийстве. Эти безмозглые кретины просто не были с нами на Маргите и не слышали, как мы обсуждали совместную жизнь. Ты говорила: «Мы такие взрослые, что даже страшно, но иногда надо набраться смелости и совершить прыжок в пустоту». Как обычно, сплетники ничего не знают и повторяют чужие домыслы. А потом со мной связался Кук. Сказал, что разделяет мои чувства и не обидится, если я откажусь поделиться информацией или не разрешу ее публиковать. Тебе бы его книга понравилась. Он пришел к тому же выводу, что и я, пока писал заметки после твоей смерти. Сначала я хотел удалить все свои записи – и некоторые действительно отправились в корзину, – однако сейчас не помешает немного честности и прямоты. «Не надо держать все в себе», – настойчиво твердила ты. Кое-чему я у тебя научился.
– Забирайте. – Я вручил ему флешку. – Только вы ничего не поймете. Сплошная чепуха.
Все просто, Ал: ты часть моей истории, я часть твоей. Быть твоим избранником – величайшая привилегия и награда. Можешь назвать меня сентиментальным кретином, но я хочу внести свой вклад в профессорскую книгу. Большая популярность ей не грозит, все-таки не Дэн Браун, но пусть случайный читатель запомнит именно это: я был твоим парнем. До сих пор не понимаю, почему такая восхитительная девушка, как ты, встречалась с таким, как я. Честность и прямота – вот и все, чем я могу тебе отплатить (ты бы сказала «воздать должное и почтить память» – ох уж эти витиеватые формулировки!). Подозреваю, тебе бы понравилась идея запихнуть нас под одну обложку. История не должна быть плоской и однобокой, говорила ты. Любому сюжету нужен контекст. Его следует рассматривать с разных сторон.
Мы все по-разному справлялись – и справляемся – со случившимся. Кто-то предпочитает держать рот на замке, и таких людей можно понять. Однако нас все равно осудят, молчи не молчи, поэтому я решился рассказать все без утайки. Раскрыть все секреты. Пусть меня считают идиотом, но я доверяю Куку.
– Не торопитесь с выводами, молодой человек, – твердит он. – Посмотрим, что вы скажете обо мне, когда прочитаете книгу.
Судя по всему, у него полным-полно своих скелетов в шкафу. Ищет ответы, вкладывает в работу уважение, граничащее с благоговейным восторгом, заботу и страсть.
– В этом исследовании будут главы, – предупредил он, – которые покажутся вам очень непростыми.
– Так вы знаете о моих проблемах с чтением? – пошутил я.
Да, Ал, иногда я позволяю себе смеяться. Надеюсь, ты не возражаешь. Ты бы ведь не хотела, чтобы я совсем перестал смеяться после твоей смерти? Страшно сказать, я могу не думать о тебе целыми днями – а потом вдруг тону в воспоминаниях. Сидел сегодня на занудной деловой встрече – работаю на прежнем месте, но планирую последовать твоему совету и поступить в архитектурный – и втихую перечитывал письмо. Рядом со мной ты чувствовала себя живой. Ты меня любила.
Кук прав: забывать нельзя, это преступление. Люди смутно помнят то, что произошло, и я сейчас говорю не о близких, родных и любящих (хотя список тех, кто попадает в эти категории, значительно изменился), а обо всех остальных. Алиса Сэлмон, говорят они. Та, которую похитили? Нет, это было под Рождество. Да нет же, на нее напал ее собственный парень, и она утонула. Нет, парня отпустили, я точно знаю. У нее были трудности на личном фронте? Вроде бы какой-то профессор в итоге нашел разгадку…
Я даже пару раз ходил на свидания – надеюсь, ты не против. Ничего серьезного не вышло, так что пока у меня перерыв. Иначе нечестно получается. Может быть, через некоторое время я смогу начать заново. Ты точно не против? Какой бы ни была моя новая девушка, ты задала ей высоченную планку.
Когда ты умерла, у меня слегка поехала крыша, все время писал ответы на то письмо про леммингов (Куку об этом знать необязательно). А теперь мне снова хочется улыбаться. Твоя мама сказала – мы с ней встречались в «Старбаксе», Дейв не желает видеть меня у них дома, – что я не должен изводить себя. «Живи, – сказала она, – жизнь продолжается».
– Как жить?
– День за днем. Шаг за шагом.
Знаешь, есть такой жест, когда показывают кавычки? Многие иронично шевелят пальцами, рассуждая о своих «отношениях». У нас никаких кавычек не было, Ал, поверь. Все вокруг напоминает о прошлом. Когда кто-то сидит по-турецки. Большие очки. Расклешенные юбки, телепередача про Маргит, Прага. Когда кто-нибудь в поезде читает сообщение и улыбается, мохнатые наушники, маленькие татуировки. Посторонний человек скажет, что это глупость, но я-то знаю, в таких мелочах – ты.
И музыка. Раньше я терпеть не мог песни, которые тебе нравились. А теперь полюбил и даже составил плейлист из летних хитов. Сентиментальную фигню добавлять не стал, выбрал только ту музыку, от которой ты подскакивала с дивана и вопила: «Обожаю эту песню!», погромче включала радио в машине или срывалась на танцпол в Клэпхем-Гранд, улыбаясь мне через плечо.
Сейчас я включу айпод, Ал, надену наушники и пойду бродить по ночному парку, как любила делать ты. Буду идти и слушать твой голос…
«Pompeii» Bastille
«Wake Me Up» Avicii
«Locked Out of Heaven» Бруно Марс
«Ho Hey» The Lumineers
«Wrecking Ball» Майли Сайрус
«Drinking from the Bottle» Келвин Харрис (при участии Тайни Темпа)
«I Need Your Love» Келвин Харрисм(при участии Элли Голдинг)
«I Love It» Icona Pop
«Play Hard» Дэвид Гетта
«You and Me» The Wannadies
«Get Lucky» Daft Punk
«We Are Young» Fun (при участии Жанель Монэ)
* * *
Отрывок из письма, отправленного профессором Джереми Куком, 6 ноября 2012 г
– Она убила моего ребенка!
Я отшатнулся от ее вопля, но Меган ухватила меня за пояс.
– Потому я и поехала в Саутгемптон. Надо было рассказать Алисе, что она натворила…
Мне удалось вывернуться из цепкой хватки, и Меган неуклюже уронила руки на живот. Ларри, она заплакала.
– Алиса заявилась ко мне после того, как узнала, что Люк вытер об нее ноги. Напилась до бесчувствия, отказывалась ложиться спать. Я тащила ее на себе вверх по лестнице, а потом она поскользнулась.
За окнами шумел ветер. Снова слезы. Громкие булькающие всхлипы.
– Она уцепилась за меня, и мы кубарем скатились по лестнице. Алиса лежала сверху и хохотала. Дрянь такая, смешно ей было.
Жалость в моей душе смешалась с ослепительно острой яростью. За окном сгустилась непроглядная темнота.
– В первый раз в жизни со мной случилось что-то по-настоящему важное: со мной, не с Алисой! Но она даже тут не могла мне уступить, даже с малышом. Маленький мой, не успел толком появиться на свет… Просто смыт, смыт в туалете…
– Боже мой…
– Журналисты говорят, что у меня не все дома… Алиса была форменным психом! В тринадцать лет она вскрыла себе запястье, будто банку с колой. И заметьте, ваша драгоценная Алиса даже для этого умудрилась сочинить рациональное объяснение.
– Не моя. Заметьте, чья угодно, только не моя.
– Помните про угрозы, которые ей присылали? – С носа Меган свисала густая капля. – Комментарии на твиттере, письма – это все я. Свободный человек – тоже я. И засохшие цветы от меня.
– Вы столкнули ее в воду, так ведь?
– Специально приехала. Хотела, чтобы она осознала свою вину, ведь от ее глупости пострадала я.
– Вы столкнули ее в воду?
– Пожалейте меня, – ныла Меган, – пожалуйста, не надо… – А потом: – Вам все равно не поверят.
– Вы столкнули ее в воду, а потом написали то сообщение. Оно должно было подтолкнуть следователей к версии о самоубийстве.
– Вас не станут слушать. Никто не доверяет бренду с подмоченной репутацией.
– Люди – не бренды.
– Все мы бренды, все до единого.
Ветер раскачивал ветви вяза. Моего вяза.
– В детстве я на нее молилась, просто боготворила. Врала незнакомым людям, что мы сестры-двойняшки.
Ларри, мне неведомо многое в этом мире, но одержимость я знаю в лицо. Скребет наждаком, впивается колючей проволокой, душит скользкой плесенью. Грань между любовью и ненавистью слишком тонка, и когда одно перетекает в другое, срабатывает принцип обратной пропорциональности. Я собирался задать Меган вопрос, устрашающий в своей жестокости, однако выбора не было.
– Мальчик или девочка?
– Слишком рано. Слишком рано. – Она поднялась со стула, и в этот раз я не стал ей мешать. Проскользнула в угол кабинета, опустилась на пол. – Я пыталась рассказать про беременность, но Алиса ничего не соображала, пропустила мимо ушей. Не слушала, понимаете, просто не слушала. А ведь она была моим самым близким другом.
Ни свидетелей, ни камер наблюдения. Две девушки; одна сейчас лежит на деревенском кладбище неподалеку от Корнби. На надгробии цитата из Бронте: «Я не птица, и никакие сети не удержат меня».
– Я скоро умру, – сказал я. – Уважьте мою последнюю волю, не хочу оставлять за собой незавершенных дел.
– Что я натворила?
– Солгали.
– Дороги назад нет.
– Ну почему же. – Я вспомнил любимое изречение своей матушки: «Ложь обойдет полсвета, прежде чем правда успеет надеть башмаки». – Врать трудно, а быть честным легко.
Ларри, я взвешивал разные варианты действий: отвезти ее силком в полицейский участок или заставить официально подтвердить свое признание.
– Вам не удастся отвертеться.
– Ничего, я умею хранить секреты.
– Я тоже. Но говорить правду у меня получается лучше.
– Для пиара всегда нужна хорошая история.
Да, история. Должно быть, в тот вечер Меган подняла воротник повыше или обмотала лицо шарфом – шел снег, никто бы не обратил внимания – и уехала обратно в Лейк-дистрикт. На следующий день она, дождавшись новостей о трагедии, позвонила Лиз и Дейву, чтобы предложить свою поддержку. Кто, как не старый друг, лучше всех подойдет на роль утешителя?
– Вот почему вы так резко накинулись на меня.
– Выбора не было. Люка отпустили, версию с самоубийством никто не учитывал, так что вы стали следующим подозреваемым.
Значит, я был прав. Словно хамелеон, она приспосабливалась к изменившимся обстоятельствам, поддерживая каждую новую теорию, а потом, когда все возможные уловки закончились, взяла на прицел меня.
Беспристрастный наблюдатель мог бы отметить, что я сам действую из корыстного интереса. Книга, подобная моей – мы остановились на названии «По ее следам», – значительно выиграет от неожиданной развязки. Тем не менее все, что я здесь рассказываю, – правда, ведь нельзя быть честным избирательно. Это все равно что быть немного слепым, слегка мертвым или чуть-чуть беременным.
За окном ночь. Скоро я покину этот мир. Как удар под дых: я умираю.
– Вы не заслуживаете материнства. Вы бы изувечили ребенку жизнь.
– Я столкнула Алису в воду, послушала крики и ушла. Ни о чем не жалею. – Голова Меган безвольно склонилась набок. – Меня тошнит, – пробормотала она. – Я ведь даже не хотела ребенка, мне еще слишком рано заводить детей. Провела одну ночь с каким-то уродом, и вот пожалуйста! А потом поняла, как это здорово. – Она обхватила колени руками, спрятала лицо. – Мне надо исповедаться священнику, а не престарелому профессору. Разве можно тосковать по тому, чего никогда не имел?
– Легко. Это называется силой воображения. Вы сами заставили публику воображать самые невероятные вещи. – Воцарилось зловещее молчание. Я подумал: «Хватит. После сегодняшнего вечера никто и никогда не заплачет по моей вине». – Та цитата из сообщения принадлежит Уайльду, Плат ее позаимствовала.
– Я взяла с нее пример. – Немного помолчав, Меган добавила: – Телефон лежал прямо на земле. Когда она ушла под воду – спрыгнула, поскользнулась, выбирайте сами, – и все затихло, я написала послание мамочке. Лиз подумала, что это Алиса. Что Алиса решила с ней попрощаться.
Это так просто: нажать несколько кнопок, добавить пару восклицательных знаков и смайлик – вот и все прощание. И ты уже мертв.
– Крокодиловы слезы, – сказал я. – Сплошные крокодиловы слезы.
– Око за око. И зуб за зуб. Она была убийцей.
Маленькая дрянь не сомневается, что ей удастся выйти сухой из воды, но я заставлю ее предстать перед судом. Выступлю перед публикой, брошусь на баррикады, и она не избежит карающей длани закона. Я тоже последую принципу «публикуй, и гори оно синим пламенем» и исправлю вопиющую несправедливость. От этой мысли я даже слегка прослезился, Ларри. Настоящий катарсис. Я еще не разучился плакать.
– Вы меня и пальцем не сможете тронуть, – сказала она.
– Еще как смогу, – ответил я, подбираясь ближе и поднимая руку. – Уж поверьте мне!
Меган вскинула голову. В ее глазах плескалось нечто большее, чем просто страх.
* * *
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 25 августа 2013 г.
Тема: Отъезд
Дорогая Марлен!
У меня осталось немного времени перед отлетом, поэтому я постараюсь написать вам более подробное письмо вместо вчерашней рассеянной записки.
Последняя встреча с врачом прошла не очень удачно. Он говорит, что мне осталось три года. Пять, если очень повезет. Что ж, эта треклятая книга не обеспечила мне бессмертия.
Я почти смирился с судьбой. Как ни странно, известия о болезни вызывают больше тревоги не у меня, а у моих собеседников. Я еще не отточил умение делиться такими новостями. Один составитель кроссвордов в «Гардиан», чей труд я высоко ценю, совсем недавно сообщил всему миру о своей болезни: «разрастающийся знак зодиака» (3) и «проводник для еды» (7). «Рак пищевода», – догадался я, заполняя пустые клетки.
Больше не нужно пиявкой цепляться за университетскую должность, ожидая неминуемого сокращения. Ухожу на пенсию. Хотел ускользнуть незаметно, но на кафедре планируют прощальную вечеринку. Так что меня ждет бокал теплого вина посредственного качества, канапе на подносе и прочувствованная речь от руководителя (без галстука он и сам вполне сойдет за студента), который будет описывать мой «бесценный вклад» и «уникальную методологию». После короткого приступа всеобщего благодушия я заберу вещи из кабинета, разгребу бумаги на рабочем столе, запру дверь и отправлюсь домой, где меня будут ждать Флисс и наша собака.
Нарастающую суету вокруг грядущей публикации моя жена воспринимает с неизменным терпением и достоинством. Она добросовестно прочитала гранки книги за один присест, и я не без трепета ждал вердикта. «Ну и ну», – сказала она. Мне глубоко плевать на реакцию критиков, однако мнение жены я ценю высоко. «Твои поступки нельзя назвать достойными, но я горжусь тем, что ты докопался до правды», – вот ее официальная цитата. Слезы и разбитая посуда остались за кадром: самым шокирующим откровением для Флисс оказалась девичья фамилия Элизабет.
Флисс шутит, что я стал любимчиком журналистов: слишком уж часто появляюсь в телепередачах и на радио. Прямолинейность и честность (разве станешь подвергать цензуре собственную книгу?), бесстрашие перед лицом критики, готовность обсуждать все – от употребления кокаина до этнографии – меня с радостью приглашают на разнообразные дискуссии, и благожелательные ведущие никак не могут решить, как лучше представить такого гостя: «непримиримый поборник справедливости» или «старый развратник».
До сих пор я решительно отказывался говорить о развязке книги, отвечая всем страждущим, что моя главная цель – отдать преступника в руки закона, и для этого необходимо рассказать всю историю от начала и до конца. Да и кроме того, финал пока лучше не раскрывать, чтобы не снизить продажи.
Возможно, мне следовало рассказать о своей теории сразу, но я на собственном опыте понял, насколько опасными могут быть необдуманные поступки. Так что вместо публичных признаний я только удвоил усилия, чем спровоцировал Меган на ответный шаг. Наше совместное исследование больше походило на абсурдную, запутанную партию в шахматы: прошлое Алисы вместо игровых фигур, атаки и ответные ходы, растущие подозрения, ее малодушные попытки повлиять на мои выводы, написать собственную историю, перекроить прошлое и обрести будущее, к которому она так стремилась. Я встал на верный след задолго до того, как Меган неосторожно упомянула сообщение, отправленное с телефона Алисы; тем не менее это доказательство стало решающим. «Ложь, которая помогает отыскать правду», – сказали бы ценители детективов. В нашем случае – электронное сообщение про то, как над тобой колышутся травы, как хорошо не знать ни вчера, ни завтра и изведать покой.
Я прекрасно понимаю, что публичное обвинение в убийстве может рассматриваться как клевета. Даже намек на то, что свидетель не попытался помочь жертве в подобной ситуации, может быть истолкован как порочащий. Но истина – лучшая защита от любых нападений. Кроме того, известны прецеденты. Знатоки журналистики наверняка помнят первую полосу «Дейли мейл» в 1997-м. Под заголовком «Убийцы» была опубликована фотография пяти человек – в редакции газеты никто не сомневался, что эти люди виновны в смерти Стивена Лоренса. «Если мы ошибаемся, пусть на нас подадут в суд».
Давай же, Меган. Если я ошибаюсь, если я лгу, подай на меня в суд.
Что касается самой истории Алисы, я никогда не стремился составить всеобъемлющую биографию. Стоит только вспомнить освещение дела Джоанны Йейтс (Флисс упрекала меня за нездоровый интерес к этому расследованию). На странице Джоанны в Википедии упоминается название университета, который она окончила, рост, паб, где ее видели в последний раз, даже описание записи с камеры наблюдения – девушка покупала пиццу, – однако скудость деталей сразу бросается в глаза. Основываясь на этих подробностях, можно составить приблизительное представление о том, где было обнаружено тело погибшей, но никто так и не узнает, в какие дали стремилась ее душа.
Читатели, рассматривающие мое творение с точки зрения художественной литературы, бесспорно осудят автора за то, что финал описываемых событий приводится в самом начале (наша героиня умирает в первой главе). Увы, такова жизнь: мы с самого начала знаем, чем она закончится.
Флисс дразнит меня, утверждая, что книга обречена оставаться на прилавках до уценки и распродажи, но успех – это лотерея. Совпадения, удача, догадки и недопонимания – вот главная движущая сила в наших судьбах. Если бы Лиз не решила, что книгу на ее порог подкинула Меган, а не Гэвин, она бы не поехала навестить подругу своей дочери и не примчалась загнанной тенью к моим дверям, и я бы никогда не вышел на Меган. Это была одна из любимых книг Алисы: «Не отпускай меня».
Скорей бы настало утро. Все распланировано с начала и до конца. Флисс всегда мечтала побывать в Калифорнии, и завтра я осуществлю ее мечту. Отпуск, проведенный в Долине Царей или в Панатинаикосе – это, конечно, замечательно, но впереди нас ждет две недели бесстыдного веселья и развлечений. Будем нежиться на солнце, объедаться вкусной и вредной пищей, гонять на «Шевроле» семидесятого года выпуска – ужасно непрактичная машина, бензина на нее не напасешься, но на эти две недели я планирую забыть про велосипед. Надо все-таки расслабиться перед смертью. Интересно, когда Флисс разгадает мой замысел: когда я объявлю, что занятия в вечерней школе придется пропустить, когда поедем отдавать Харли на передержку или когда увидит свой паспорт? Я так жду этого мгновения – широкой улыбки на лице жены. У нее невероятно красивая улыбка.
Марлен, буду честен: я подумывал продолжить переписку с вами. Но не стоит волноваться, я больше не буду писать; по тем же причинам мы с юным Гэвином решили прекратить наши встречи. Зачем давать пищу сплетникам? Что еще они там придумают? Странный он, этот Старый Крекер. С ним нужен глаз да глаз. Давайте попрощаемся на дружеской ноте. Пусть слова «искренне ваш» станут финальным аккордом.
Лучше позвольте мне немного помечтать о том, как я приеду в вашу чудесную страну. Объявлюсь на пороге без предупреждения, и ваш муж растерянно поднимется мне навстречу. «Да чтоб мне провалиться!» – воскликнет он. Мы чуточку выпьем, расставим все по своим местам, вспомним прошлое и отправимся путешествовать, два старых приятеля, выдающиеся умы, старые пройдохи, промчимся по Трассе 1 или 11, зарулим в Фредериктон и Монктон, крошечные точки на фоне гор. Великий Ларри Гутенберг и я.
Пора собирать вещи. Но сначала я подойду к окну и, поддавшись внезапному дежавю, начерчу на запотевшем стекле сердце, а внутри – инициалы, мои и жены. И больше мне ничего не нужно. Наконец-то – больше ничего.
Искренне ваш,
Джереми Кук
* * *
Поздравительная открытка, отправленная Алисой Сэлмон на день матери, 24 марта 2011 г.
Дорогая мама!
Ничего не планируй на третье число – в воскресенье мы с Робби приглашаем тебя в ресторан. Знаю, в детстве я была той еще врединой, но я постоянно тобой восхищалась. Ты всегда говорила очень мудрые и правильные слова… хотя поняла я это только лет десять спустя. Мне теперь даже спаржа нравится, представляешь? Спасибо за постоянную поддержку и за то, что ты – это ты. Мой главный приз, самая лучшая мама на свете. Ты просто поразительная женщина.
Обнимаю и целую,
А.
P.S. И надень платье понаряднее!
* * *
Письмо, написанное профессором Джереми Куком, 6 ноября 2013 г.
Дорогая моя Флисс!
Я где-то вычитал, что супружество похоже на танец: надо найти ритм, который устраивает обоих, но при этом каждый партнер должен выполнять свои собственные па. Пожалуй, это очень меткая формулировка.
Если бы мне выпал второй шанс, возможность прожить жизнь заново и исправить все ошибки, я бы снова выбрал тебя. Стал бы другим человеком, лучше и чище, и относился бы к тебе так, как следовало относиться всегда.
Милая, я бы мог написать тебе целую книгу с бесконечными благодарностями, но, как ты любишь повторять, в мире и так слишком много книг.
Я часто рассуждаю о людской жестокости, стенаю о том, что эволюция не может изменить человеческую природу – на дворе 2013 год, а мы по-прежнему сбрасываем бомбы на головы детям, – но иногда жизнь преподносит удивительные и светлые сюрпризы. Нам с тобой уже по шестьдесят, а мы пишем друг другу любовные послания – крохотные осколки жизни, следы на песке, эхо голосов в пещере, облачка пара на ветру.
Благодарю, что стала частью моей истории. Что сотворила эту историю – мою, нашу. Что подарила мне благословенное счастье на грешной земле. Ты была вспышкой вдохновения, Флисс. Моим озарением и наградой.
Я люблю тебя.
Дж.