Часть вторая
КАРАВАН
Глава 1. Дом в глубине
При первом знакомстве с кораблем нас всех впечатлили его возможности, но в полном объеме мы могли их оценить только в прямом столкновении с биотехами. Оно было неизбежным, мы неуклонно приближались к границе расчищенной Альбиносом зоне.
По старой, въевшейся в меня, привычке я больше всего беспокоился, что нам не хватит ресурсов на прохождение линии первого, самого яростного фронта атакующего противника. Его составляли легкие и маневренные патрульные торпеды. Масса боевого заряда у каждой была не очень уж велика, чуть больше десяти килограммов нитрожира, но эти твари обладали множеством других, полезных в бою свойств. Они имели развитое тактическое мышление, хорошо действовали в стаях, плотно коммуницировали между собой, сообщая друг другу важную информацию.
Обычно именно патрульные твари представляли для нас главную опасность, именно они загнали в кольцо и торпедировали «Кочу». И если нам удастся прорвать их кольцо, то у нас появится возможность уйти намного глубже, во тьму океанской бездны. Туда не спуститься хитрым и стремительным тварям, там правят бал медлительные сверхглубинные торпеды и мины.
Для довоенных субмарин и шельфовых ракетных комплексов эти сверхглубинные биотехи представляли огромную опасность. Но «Шпик» был кораблем совершенно другого уровня, он отличался от подлодок пятидесятилетней давности так же, как ракетный крейсер отличался бы от деревянной шхуны времен Колумба.
Раньше подводные средства не развивали и шестидесяти узлов, а мы на полном ходу делали сто пятьдесят. Это решительно меняло всю расстановку сил, особенно с учетом мощнейших локаторов, засекавших цели на удалениях до десяти километров. Если его и можно было зажать в кольцо, то только силами скоростных патрульных торпед с их продвинутой тактикой. Ниже отметки в восемьсот метров нам мало что могло угрожать.
Тактику быстрого ухода на глубину мы разработали еще силами предыдущей команды, когда в нашем распоряжении еще оставался «Коча». Он не был столь быстрым, как «Шпик», но и его хода хватало, чтобы уходить от более медлительных сверхглубинных торпед.
Вот только на прорыв через плотный заслон скоростных патрульных тварей уходила добрая половина боезапаса, и его потом могло не хватить на обратный путь, особенно в его заключительной фазе, ведь подходить к нашей штольне приходилось на самых малых глубинах.
Так и погиб «Коча», нам не хватило огня, чтобы отбиться у самого берега.
Когда Альбинос упомянул о каком-то усовершенствовании стрелкового комплекса, я не особо обратил на это внимание. Корабль был настолько хорош, что было не до фиксации на мелочах. Алекс же, умница, удосужился просмотреть прилагающиеся к огневому посту документы и огорошил меня совсем уж сногсшибательной информацией.
— Андрей… — позвал он по внутренней связи, пока мы еще полностью не вышли из расчищенной Альбиносом акватории. — Не знаю, как к этому относиться, но в документах указано, что огневой комплекс оснащен ультразвуковой пушкой.
— И? — меня это не поразило нисколько.
— С дальностью поражения всех видов торпед до полутора километров.
— Что?! — тут уж я не смог сдержать эмоций.
Это сильно, очень сильно меняло дело! «Шпик» в качестве топлива использовал забортную воду, а значит, обладал неограниченной дальностью хода и неограниченным запасом электроэнергии. При таких раскладах мощная и дальнобойная ультразвуковая пушка давала нам еще и неограниченное количество боеприпасов. Она ведь не использовала ни гарпунов, ни ракет, а лишь компрессированную звуковую волну, рвущую жабры биотехов, как марлю. Для ее работы требовалось только электричество, ничего больше. Это был настоящий подарок судьбы. И не важно, что в данном случае она приняла обличье Альбиноса.
Я ощутил себя чуть ли ни богом глубин. Нам удавалось побеждать биотехов и с меньшим арсеналом, а уж тут… С неограниченным ходом, с огромным преимуществом в скорости, да еще с неиссякаемой огневой мощью, мы просто не могли не прорваться. Искусственные твари, ужас морей, теперь не казались непреодолимой преградой. Впервые я не просто поверил, не просто предположил, нет, для меня очевидным стало, что век биотехов закончился, что через пару десятков лет человечество вполне сможет снова стать полновластным хозяином океанов. Надо лишь довести до конца нашу миссию. Не ту, что возложил на нас Альбинос, а куда более важную — сделать реальностью операцию «Караван».
— Приготовиться к бою! — скомандовал я. — Переходим на эшелон триста! Полный ход! Алекс, скорострельности ультразвуковых пушек хватит?
— По паспорту один выстрел в пять секунд. Три орудия. И система наведения просто сказочная. Спьяну не промахнешься.
— Тогда попробуем боеприпасы не тратить, — принял я окончательное решение. — Прорываемся на ультразвуке до моего особого распоряжения.
— Хорошо! — ответил Алекс.
Генераторы, установленные в носовой части корабля, выбрасывали через сотню сопел струи перегретого пара под огромным давлением. Он коконом обволакивал несущийся под водой корабль, образуя стабильный газовый тоннель, в котором батиплан летел, подобно реактивному самолету, не испытывая сопротивления водной среды.
Сходство с самолетом еще более усиливали прямоточные гидродинамические турбины, они работали как турбины стратосферного лайнера, только не воздух использовали в качестве рабочего тела, а воду. Она же, разделяемая на кислород и водород, служила топливом.
На огромной скорости мы достигли границы расчищенной Альбиносом акватории. За ее пределами нас уже поджидали хитрые, изворотливые, быстрые, как смерть, твари глубин. Я видел их на локаторе — десятки меток по курсу. Десятки только в зоне обнаружения, а что там дальше, представить страшно. Видимо, бомбовый удар привлек патрульные стаи издалека. Они всегда приходили на какую-то, обнаруженную ими, активность в прибрежной зоне.
Были бы мы на «Коче», я бы и не пытался прорваться через окружившие нас полчища, принял бы решение уходить обратно в штольню. Но новый корабль был лучше. Значительно лучше. И сейчас у нас не было права на отступление. Нам надо было пройти до цели почти сто миль, именно там, на приподнятом шельфе, в семидесяти километрах от западного побережья Суматры, располагалась под водой заброшенная военная база. И нам надо было туда добраться.
— Алекс! — позвал я по внутренней связи.
— Да, капитан! — весело отозвался стрелок.
— Цели видишь, надеюсь?
— Еще как! Прямо извелся от нетерпения.
— Надо опробовать ультразвуковые пушки. Я пока не знаю, чего от них ждать, — признался я. — Поэтому, как окажемся на дистанции поражения, открывай огонь сам, без команды. Если получится, старайся расчистить проход, дать нам уйти на глубину. В зависимости от результатов будем маневрировать и корректировать действия.
— Нет вопросов, кэп, я готов.
Мы погружались довольно быстро, но стратегически это нам ничего не могло дать, пока мы не удалимся от берега на достаточное расстояние. Максимальная глубина тут не превышала трехсот метров, дно уходило полого, не давая нам возможности занять безопасный эшелон.
На трехстах же метрах нас без труда могли достать и «Сирены», и «Стрелки», не говоря уж о среднеглубинных «ГАТ-120». От последних можно спрятаться только ниже пятисот метров, а до этого было еще далеко.
Даже соблазн испытать ультразвуковые пушки не заставил бы меня вступить в бой, если бы мы по какому-то волшебству, могли камнем погрузиться метров на семьсот, в зону, недосягаемую для патрульных торпед. Но у нас не было такой возможности. Нырнув на двести пятьдесят метров, мы неслись почти над самым дном, едва брюхом его не цепляя. У Ольги пот на лбу выступил от напряжения.
— Держи девяносто узлов, — сказал я ей. — Быстрее тебе пока сложно.
— Сколько надо, столько и буду держать. Ты говори, я справлюсь.
— Не время сейчас для бахвальства, тем более на незнакомой машине. Ты ни инерцию ее толком не знаешь, ни рулевые возможности, ни процент экспоненты на плоскостях…
— Зря ты во мне не уверен, — нахмурилась женщина. — Командуй, я выполню.
Это была одна из сложных черт ее характера — неумение ощущать границы собственных возможностей. Она была уверена, что если соберется, то сможет горы свернуть. Но на самом деле, это далеко не всегда было так, и собраться ей удавалось тоже далеко не всегда.
Поначалу, года три назад, я на такие промашки смотрел сквозь пальцы. Теперь они все больше бросались мне в глаза, и я нередко вспоминал, как Борис отговаривал меня обучать ее мастерству пилота. Нельзя сказать, что я о чем-то жалел, но нас ждало непростое дело, и это вынуждало меня смотреть на Ольгу с большей критичностью.
В любом случае, я не стал вступать в дискуссию, это было совершенно бессмысленно. А с учетом предстоящего боя — недопустимо.
Когда до ближайшей патрульной стаи осталось меньше полутора километров, экран радара расчертила короткая полыхнувшая изумрудная трасса. Не было сомнений, что так бортовой компьютер интерпретировал выстрел нашего нового ультразвукового орудия. И это был самый быстрый выстрел из всех, какие мне доводилось наблюдать под водой. Короткий акустический удар достиг цепи со скоростью звука, причем не одной цели, а нескольких. Угол распространения поражающего луча оказался шире, чем я предполагал, это говорило о внушительной мощи излучателя. Ближайшую стаю из шести особей накрыло полностью, но ни одна торпеда не детонировала, вопреки моим ожиданиям.
У меня нехорошо защемило сердце. Неужели Альбинос просчитался? Точнее, просчитались его инженеры. А они вообще испытывали орудие, или доверились теории? И если испытывали, то на чем?
Все эти мысли шквалом пронеслись у меня в голове. Между тем батиплан продолжал стремительно двигаться вперед, прямо на стаю, и надо было срочно принимать решения. Уж слишком велика была скорость, уж слишком на короткую дистанцию мы позволили себе подойти в надежде на новое чудо-оружие. Я понимал, что единственным спасительным маневром был боевой разворот и уход обратно, в расчищенную ракетно-бомбовыми ударами акваторию. Ее биотехи еще не успели занять полностью, хотя уже значительно сжали кольцо.
— Назад! — скомандовал я. — Полный разворот кругом!
Ольга резко и глубоко увела ручку управления вправо, и произошло то, о чем я предупреждал — не зная процента выставленных не плоскостях экспонент, она перекрутила рули. На огромной скорости корабль слишком резко скривил траекторию, и на полном ходу вылетел из парового тоннеля, созданного носовыми соплами.
Сначала центробежная сила рванула нас влево, но это еще можно было перенести. А вот когда батиплан врубился носом в воду на ста восьмидесяти километрах в час, удар оказался сокрушительным. Меня вышвырнуло из кресла, как ядро из ковша катапульты. Я успел лишь частично прикрыть руками голову, да и то лишь потому, что среагировал раньше, чем все произошло. Я банально ожидал этого. Но меня все равно с такой силой впечатало плечом в панель управления, что я невольно взвыл от боли.
В глазах потемнело, но сознание каким-то чудом удержалось в рамках реальности. Упругая панель откинула меня обратно, но на этот раз моя траектория оказалась намного удачнее — я не ударился в переборку, а попал в проем открытого входного люка и распластался в коридоре, как жаба на бетонной плите. По всему пути моего скольжения виднелись крупные капли крови. Но болело все тело, я не знал где порез, какой сосуд поврежден и насколько сильно. Ольгу я вообще не видел, но ее кресло точно было пустым.
Через секунду стало понятно, что корабль, оставшись без управления, самостоятельно выровнял траекторию и теперь снова находится внутри парового тоннеля. Вот только куда он несется, я понятия не имел. Хотя любое направление в сложившихся условиях было смертельно опасным. Если впереди берег, протараним скалы, если торпеды, то они нас разделают под орех. Я представил, с каким удивлением глядит сейчас на экран своего радара Альбинос, и что он при этом думает о нашем величайшем профессионализме. В другой обстановке это могло бы показаться смешным, но в ту минуту мне уж точно было не до веселья.
Кроме всего прочего, я ничего не знал ни о состоянии корабля после удара, ни о состоянии людей на борту. О худшем думать не хотелось, но если срочно не вернуть батиплан в управляемый режим, худшее произойдет неминуемо и в кратчайшие сроки.
Встать на ноги оказалось не так просто, хотя корабль не трясло, он двигался по стабильной траектории. Дело было во мне — оглушило ударом. Но, сначала на четвереньках, потом на ногах, я добрался до кресла первого пилота. Ольгу забило под панель запасного стрелкового пульта, но она была жива, я видел ее глаза. По-хорошему надо было начать с того, чтобы помочь ей оттуда выбраться, но ситуацию трудно было назвать хорошей, а потому я, хоть и с тяжелым сердцем, взялся спасать корабль и команду. Ну и свою жизнь, заодно.
Запрыгнув в кресло, я первым делом сверился с курсом. Нас несло прямо на скалы, но зато прочь от атакующих биотехов. Я сбросил газ и аккуратно увел ручку управления влево, заставив батиплан накрениться и развернуться по пологой дуге. Резкие маневры, это было очевидно, «Шпику» давались с трудом, или не давались вовсе. Это предстояло еще проверить, но в более спокойной обстановке, буде таковая случится. Пока же надлежало исходить из ограниченных возможностей маневрирования на больших скоростях.
Радар тоже не показывал ничего доброго. Биотехи смыкали кольцо, делая наше бегство на глубину все более проблематичным. Но одна из целей показалась мне странной. Мутноватые, едва заметные зеленые пятна на мониторе, в том месте, где луч ультразвуковой пушки настиг атакующую стаю патрульных торпед. Точки не двигались, в отличие от остальных тварей, и характерных для биотехов меток рядом с ними не было тоже.
Шесть пятен. И я понял, что это дохлые твари, которых вполне успешно первым же ультразвуковым выстрелом подстрелил Алекс. Только я этого не понял в нужный момент, потому что торпеды тихо умерли без детонации. Мы-то привыкли, что они взрывались от попаданий, но это ведь если попасть гарпуном, или ракетой… А ультразвук без затей разорвал им жабры, и они задохнулись через пару десятков секунд. На ходу, может даже не сообразив, что случилось. В их мозгу могло вообще не содержаться алгоритмов поведения для такой ситуации.
У меня сердце сжалось. Моя команда на разворот оказалась ошибкой. И только меня можно было винить в случившемся, а не Ольгу, как я подумал в первый миг аварии. Вот дьявол! А что с остальными?
От удара горошина коммуникатора вывалилась у меня из уха, так что мне пришлось переключить внутреннюю связь на мембраны громкоговорителей.
— Алекс! — позвал я, боясь не услышать ответа.
— И что это было, можно узнать? — вкрадчиво спросил он.
У меня отлегло от сердца.
— Долго объяснять. Как вы?
— Нормально. Чуть голова не оторвалась, но нормально. Ремни крепкие, даже мою тушу удержали.
— Ремни?! — удивился я.
— Ну да. А вы что, не пристегнуты были? Нда… Сочувствую. Как Ольга?
— Живая. Ультразвуковая пушка работает, но твари не детонируют.
— Так ты из-за этого свернул? — Алекс хихикнул.
Я не стал отвечать, я и без его шуточек чувствовал себя последним идиотом. Тоже мне, капитан корабля… Рыбам на смех.
Ольга сказалась не совсем в адекватном состоянии. Ее оглушило, это понятно, но когда я помог ей выбраться, она даже не попыталась со мной заговорить. Ни переломов, ни порезов у нее не было, но выражение ее лица показалось мне похожим на выражение лица зомби в дешевом фильме. То есть, никакое. Усадив ее в кресло, я понял, в чем дело. Она себя винила в случившемся. Но у меня не было времени ее в этом переубеждать.
— Пристегнись… — посоветовал я.
Она подчинилось без слов. Я тоже пристегнулся и повел корабль прежним курсом, сильно не приближаясь ко дну. Четырьмя выстрелами ультразвуковой пушки Алекс пробил брешь в кольце атакующих биотехов. Но слишком рано — ближайшие стаи бросились нам наперерез. Пришлось прибавить скорости, а я не уверен теперь был в безопасности этого.
Клавиша внешней связи уже секунд десять мерцала красным. Я вздохнул и нажал ее — с Альбиносом все равно придется объясниться, так чего тянуть?
— Что за выкрутасы? — спросил он, довольно спокойно.
— Ошибка управления, — ответил я. — Незнакомая матчасть.
— Я вообще по адресу обратился? — серьезно поинтересовался наш новый партнер. — Или надо было кого-то другого нанять?
— Я бы на вас посмотрел, на незнакомом корабле сразу в бой. Впредь буду осторожнее.
— Ладно, прорывайтесь, не буду мешать.
Последствия ошибки оказались меньше, чем я ожидал. Корабль не пострадал, экипаж тоже, по большому счету. Альбинос вроде отнесся с пониманием. Только у меня на левой руке, ниже локтя, алел глубокий порез, скорее даже разрыв плоти. Рана нехорошая, и кровоточила сильно, но передать управление Ольге я не ног. По ряду причин.
Пришлось пока ограничиться полумерами — я закатал рукав и крепко согнул руку в локте, чтобы хоть как-то пережать поврежденный сосуд. Вести корабль можно было и одной правой, а когда понадобится сменить режим, попрошу Ольгу. Хотя вид у нее был — хуже некуда. Не лицо, а каменная маска. Я решил, что раз так, то и не стоит брать всю вину на себя. В воспитательных целях.
Пусть подумает и над переоценкой собственных способностей. То, что в развороте не было необходимости, сути вещей не меняло. Ольга все равно должна была прислушаться к моей рекомендации и осторожнее обращаться с незнакомой машиной. А то, в последнее время, уж очень много ошибок сходило ей с рук. Просто они оставались без последствий, а потому быстро забывались. Теперь последствия налицо, самое время для анализа.
Дно опускалось полого, не давая нам возможности кратчайшим путем ускользнуть в глубину. Но, не смотря на это, положение было куда лучше, чем могло оказаться. В первую очередь меня радовало, что ультразвуковые орудия показали себя превосходно. Да, они, к сожалению, не давали вторичных детонаций, от которых взрывались бы соседние стаи, но зато имели широкий угол поражения, позволяя выводить из строя по нескольку особей одновременно и, главное, имели неограниченный боезапас.
Я внимательно следил по радару, как Алекс расчищает нам путь. Он сосредоточился на главном проходном коридоре, углубил его до предела дальности поражения, но совершенно игнорировал фланги, с которых нам все больше грозила опасность.
— По бокам-то смотри, стрелок! — подсказал я ему. — А то зажмут, как сусликов в норке.
— Ты бы ходу лучше дал, капитан… — отозвался Алекс. — Я тоже разорваться не могу.
— Постарайся, потому что я сомневаюсь в маневренности корабля на больших скоростях.
— Понял.
Но от рассредоточения огня по флангам обстановка лучше не стала. Скорее напротив. На три стороны ультразвуковым пушкам откровенно не хватало скорострельности. Фланги все равно сжимались, а пробитый по курсу коридор сузился к укоротился. Это представляло куда более серьезную опасность, чем мне показалось сначала. Стало ясно, что одними ультразвуковыми пушками обойтись не получится. Не смотря на значительный угол поражения, отсутствие вторичных детонаций делало ультразвуковые орудия не такими эффективными, как хотелось бы.
— Готовь торпеды к бою! — приказал я. — Ультразвуком держи фланги, а путь надо расчищать чем-то поэффективнее.
— А хватит торпед? — усомнился Алекс. — Их четырнадцать штук осталось. Но есть еще гарпунная пушка. Тех боеприпасов без меры.
— Пробуй! — приказал я. — Но тоже экономно, а то зажмут. Мы именно так предыдущий батиплан потеряли.
Развитие ситуации мне, говоря честно, не нравилось. Все действительно очень сильно напоминало последний выход «Кочи» в океан. Тогда мы все едва не погибли. Впрочем, от тогдашней команды все равно ничего не осталось. Гибель корабля отбросила мои мечты далеко от их воплощения. И мне любой ценой хотелось избежать повторения этого.
Главное, не пороть горячку, не метаться из стороны в сторону, делая бессмысленные ходы. А я был к этому склонен в сложных и нервных ситуациях, знал за собой такой грешок.
Но когда Алекс открыл огонь гарпунами, стало ясно, что до катастрофы далеко. Реактивные гарпуны тоже прокладывали перед собой газовый тоннель, что позволяло им развивать весьма недурную скорость. Но главное — они взрывались при приближении к цели, вызывая цепную детонацию биотехов в округе. Мощность боевого заряда наших снарядов была невелика, но большего и не требовалось. Достаточно было поразить одну из живых торпед, как она, подорвав запас накопленного нитрожира, убивала сородичей, неосторожно оказавшихся на опасном расстоянии. И такая волна вторичных детонаций могла распространяться довольно далеко вглубь вражеского фронта. Нам это сильно экономило боеприпасы.
Но одной из главных особенностей биотехов был ум, причем ум куда более развитый, чем у животных. Да, его трудно было сравнить с человеческим, но не потому, что мозг искусственных тварей был слабее, чем у людей, а от того, что он работал кардинально иначе. Наши мозги могут эффективно выполнять очень широкий спектр задач, от логических заключений, до обработки сложных эмоций. А мозг биотеха, не менее совершенный по вычислительной мощи, выполнял только необходимые обсчеты и алгоритмы. Зато делал он это с такой скоростью и точностью, что человеку можно и не мечтать с ними соревноваться.
Бесстрастные убийцы, живущие в глубине, легко решали тактические и стратегические задачи, характерные для подводного боя, безошибочно вычисляли траектории целей, а так же коммуницировали между собой для принятия коллективных решений и для согласования действий. Но главное, они легко обучались всему, что им было нужно.
Патрульные торпеды жили не долго, ведь их главной функцией было самоубийство — подрыв цели заключенным в теле зарядом. Они детонировали по поводу и без повода, хотя определенная логика в их поведении, безусловно, была. Для них было лучше взорваться попусту, чем пропустить цель. Но я давно заметил, что не все особи вели себя по этому алгоритму.
В особых случаях одна торпеда из стаи начинала неожиданно уходить прочь от цели, сообщая остальным важную информацию. Стоило нам применить новый фокус в плане тактики, или пустить в ход новое вооружение, как это становилось известным широкому кругу патрульных торпед. И дважды в одну ловушку они старались не попадать.
Но в этот день мы изменили тактику настолько быстро и неожиданно, даже для самих себя, что твари не успели согласовать свои действия и выработать систему эффективного противодействия. Когда мы применили ультразвуковые орудия, биотехи поняли, что вторичных детонаций не будет, и начали напирать. Но стоило Алексу пустить несколько разрывных гарпунов, в рядах противника возникла сумятица.
Торпеды не могли сразу броситься врассыпную, они мешали друг другу. Между ними оказалась слишком маленькая дистанция, а потому они подрывали друг друга, не желая того. Причем масштаб их массовой гибели на этот раз оказался более чем внушительным. Фактически, они сами расчистили нам широкий проход. На экране радара изумрудные искорки взрывов и концентрические кольца ударных волн заполыхали, как фейерверки на день основания города.
Целых три километра мы проскочили, не боясь быть атакованными, а дальше дно начало понижаться гораздо круче. Я сдвинул ручку управления вперед и начал уводить батиплан в спасительную для нас океанскую бездну. Миновав отметку в четыреста метров, я увидел, как оставшиеся и подоспевшие на помощь твари принялись перегруппировываться для новой атаки. Но это уже точно был не их день мы уходили, нанеся противнику весомый урон и приобретя весьма ценный опыт.
Но если для «Сирен» и «Стрелок» глубина в триста метров была предельной, то для глубинных автономных торпед вроде ГАТ-120 — самое то. Они выращивались специально для прикрытия этого эшелона. «Гадины», как мы их про себя называли, несли в себе куда более мощный заряд, чем их легкие патрульные собратья, а потому приближаться к ним даже на километр было уже опасно. Сто двадцать килограммов нитрожира, равного по мощности взрывотехническому нитроглицерину — это не шутка. Особенно в плотной водной среде. Даже при наличие хорошей брони, как у нас.
Поэтому, когда мы ушли ниже четырехсот метров, надеяться на ультразвуковые пушки было уже глупо. Ну, с полутора километров, допустим, «гадина» нас не достанет, чтобы нанести какие-то повреждения корпусу. Броня «Шпика» показалась мне серьезнее, чем у «Кочи». Но если не хватит скорострельности, или если я ошибусь с маневрированием, тут будет, как говорят, и сказочке конец. И нам, вместе со сказочкой. Ну, нельзя вести бой на пределе дистанции поражения. А если подпустить «гадину» ближе, то при взрыве корпус батиплана может не выдержать.
— Алекс, мы оторвались от скоростных патрульных. Ищи «гадин», но не вздумай их бить ультразвуком. Экономненько, но гарпунами.
— Понял. Вон, две уже мчатся с обоих флангов.
— Вижу. Сколько по паспорту дальнобойность гарпунных орудий?
— До четырех километров, — отрапортовал Урман.
— Отлично, работайте. Только прошу, как можно прицельнее. Что-то беспокоит меня обстановка с количеством боеприпасов на борту.
На самом деле это не просто меня беспокоило, а беспокоило очень и очень. Я прекрасно понимал логику Альбиноса. Действительно, размер исходного прототипа был не очень велик, и место надо было экономить при проектировании корабля. Но не за счет же снижения числа реактивных торпед до пятнадцати штук!
Конечно, Альбинос сделал ставку на ультразвуковые орудия, количество их выстрелов ничем не было ограничено, но я был уверен, что это ошибка. Технология была сыроватой, имела ряд недостатков, главный из которых незначительная дальность стрельбы. Ну и отсутствие вторичных детонаций тоже. Причем второй недостаток не давал справиться со скоростными торпедами, а первый мешал борьбе с «Гадинами». Ну и для чего тогда эти пушки? Только лишнее место занимают, лучше бы еще с десяток торпед загрузили.
Хотя, сколько торпед ни возьми, все равно мало будет, это я знал по опыту. Причем опыт мой ограничивался однодневными охотничьими рейдами в океан, а тут нам предстояло провести вдали от берега неизвестно сколько времени. Но, раз назвался груздем, полезай в кузов. Отступать было поздно. Да и некуда.
Алекс пальнул одиночным гарпуном сначала с левого борта, потом с правого. Радар «Шпика» был превосходен, выше всяких похвал — четкий, контрастный экран высокого разрешения позволял отслеживать не только помеченных биотехов, но и объекты поменьше.
Но главное, что Альбинос оснастил все снаряды какими-то особыми маркерами, позволяющими не только видеть их на всей траектории, но и получать всю необходимую информацию сразу, в режиме реального времени. Скорость, захват цели, расстояние до нее от снаряда в каждый момент — все это непрерывно отражалось в строке состояния каждого выстрела.
Поэтому я заранее понял, что Алекс промахнулся в обоих случаях. Причем не по своей вине, а понадеявшись на систему захвата цели, которая его как раз и подвела.
Я уж не знаю, каким образом «гадины» ощущали, что на них наведен гарпун, готовый покинуть ствол бортового орудия, но им это удавалось. Скорее всего, они прекрасно слышали луч активного акустического прицела, что позволяло им в достаточной мере контролировать ситуацию после выстрела. Стоило гарпуну оказаться на траектории, твари рванули в сторону и тут же начали исполнять причудливый танец, оставляя за собой на радаре причудливые змееподобные следы.
По сути, это был усовершенствованный синусоидальный противоторпедный маневр, известный еще командирам древних подводных лодок. Необходимость исполнять этот танец замедляла биотехов, но они все равно умудрялись, пусть и рысками, приближаться к нам с обеих сторон. Расстояние сократилось уже до двух с половиной километров, причем твари шли наперерез.
Но я недооценил Алекса. Не зря он столько времени упражнялся на симуляторе. Там и характеристики корабля, и характеристики оружия, были иными, но вот повадки торпед я постарался воспроизвести со всей возможной достоверностью. Так что у стрелка была возможность выработать собственную тактику в борьбе с ними. И тактика оказалась весьма эффективной. Я боялся, что увидев уход «гадин» от гарпунов, Алекс начнет молотить очередями, попусту расходуя драгоценные боеприпасы. Но не тут-то было!
Прекрасно понимая, что тварям, чтобы нас достать, придется обходить зону поражения с запасом, стрелок хладнокровно выждал полных шесть секунд, оценивая, по какой траектории и в какую сторону они удаляются от опасного для них коридора. А на седьмой секунде выпустил еще по одному гарпуну с каждого борта, целясь не по торпедам, а таким образом, чтобы гарантированно зажать их в вилку между двумя взрывами. Пытаясь уклониться от одного, тварь неминуемо попадала под другой, стараясь не нарваться на второй, оставалась в зоне поражения первого. Уходя же в любую третью сторону, она либо оказывалась на равно опасном расстоянии от обоих гарпунов, либо вынуждена была менять направление и удаляться от нас.
«Гадина» по правому борту предпочла отступить, а та, что оставалась слева, заметалась, не зная как поступить. Алекс задал ей задачу, решение которой предполагало либо гибель еще до достижения цели, либо осознанный уход от цели. Заложенные инженерами-генетиками алгоритмы вступили в противоречие, не давая возможности принять однозначное решение.
В конце концов, одна торпеда угодила сразу под разрывы двух гарпунов и детонировала в двух километрах от нас, а другой пришлось удирать. С учетом нашего превосходства в скорости, она уже не могла повторно зайти на атакующий курс, ей оставалось только щелкать ультразвуковым локатором, провожая ускользнувшую цель.
Дно тем временем опустилось еще больше, и мне удалось вывести батиплан из зоны, доступной «гадинам», на восьмисотметровый глубинный эшелон. Тут опасностей было меньше, но каждая из них могла стоить жизни, если ее прозевать.
Океанские глубины, от километра и ниже, были вотчиной сверхглубинных торпед и мин. Медлительных, питающихся донными отложениями тварей. Каждая из них могла иметь боевой заряд в десятки тонн, а не килограммов, нитрожира. Взрыв такой массы по степени поражения был сравним с мощью тактического термоядерного боеприпаса, так что тут уж совсем шутки в сторону. Ударная волна такой силы, с учетом гигантского давления забортной воды, могла сплющить батиплан на удалении и в десять километров, а уж на пять были рассчитаны все сверхглубинные биотехнологические средства.
Общее правило, по которому проектировались все океанские биотехи, состояло в следующем: чем меньше рабочая глубина твари, тем меньше ее вес, больше скорость, маневренность, а так же выше тактические умения. И тем больше число таких торпед, ведь они составляли первый и главный барьер на пути в глубину, а так же являлись основным средством поражения надводных кораблей. А таких большинство в любом флоте. Так что популяция легких патрульных торпед и мин, не способных погружаться ниже ста пятидесяти метров, была самой многочисленной в океане.
«Гадин», опускавшихся глубже, было в разы поменьше, но их масса превышала сотню килограммов боевого заряда, а скорость и тактические умения не сильно уступали более легким сородичам.
А в бездне километровых глубин было еще меньше биотехов. До войны эти небогатые жизнью пространства были для людей совсем уж труднодоступными, а потому массовые убийства тут никто не планировал. Но биотехи жили и там.
Причем это было высшее звено биотехнологической иерархии — донные ракетные платформы, полностью автономные, разумные, способные принимать не только тактические, но и стратегические решения, умеющие поражать цепи не только в океане, но и над ним, вплоть до нижних границ стратосферы, и даже на суше. Именно они заставляли строить города подальше от пинии прибоя.
Донные платформы обладали не только разумом, но и собственными армиями. Им подчинялись сотни, а иногда и тысячи сверхглубинных искусственных тварей, составлявших кольца и радиусы боевых охранений. По факту, любой биотех сверхглубинного класса относился к той или иной ракетной платформе и имел с ней связь, возможно даже телепатическую.
Тем ни менее, на глубинах свыше километра, на торпеду или мину можно было нарваться не только в непосредственной близости от донной платформы. Дело в том, что платформы вылуплялись из разбросанных в океане личинок только в том случае, если рядом не было сородичей того же типа. Стоило одной платформе погибнуть, на этом месте начинала развиваться во взрослую особь другая личинка, но не раньше того. А сколько в океане было личинок — одному богу известно.
Таким образом, все океанское дно было поделено платформами на территории, по только им самим известному плану, да еще и меняющемуся время от времени. Часть сверхглубинных торпед и мин держали оборону вокруг платформы, не девая проскользнуть к ней чему-то опасному. Другая часть держала посты на большем удалении, передавая другим информацию о передвижении подозрительных объектов и вступая в бой при необходимости. Третья часть, самая подвижная, несла патрульную службу на границах территории той или иной платформы.
Поэтому, хотя сверхглубинные твари и были малочисленными, наткнуться на них можно было в любой точке мирового океана. Точнее не наткнуться даже, они к себе близко никого не подпускали, а погибнуть по их вине, километрах в пяти от взорвавшегося чудовища. Поэтому сколь-нибудь глубокие океанские рейды были решительно невозможны без систем дальнего обнаружения биотехов. Но локаторы на «Шпике» были очень хорошими. И теперь вся надежда была на них.
На глубине в километр и больше стрелкам работы не остается почти никакой, если нет задачи прорвать кольцо обороны вокруг платформы. Основная нагрузка тут ложится на пилотов. Глупо тратить боеприпасы, когда угрозу можно попросту обойти. Главное только ее вовремя заметить. А вот стоит ошибиться, и не спасет уже ничего. Ни броня, ни вооружение, каким бы хорошим оно ни было.
Использовать реактивную тягу турбин, всю их мощь и всю скорость, какую они способны придать кораблю, на километровом эшелоне нет ни малейшей необходимости. Даже с учетом безграничности топливных запасов, ресурс турбин не был и не мог быть безграничным. Моторесурс это моторесурс, он связан с банальным износом, и попусту гонять машины нельзя. Они пригодятся на малых глубинах, когда надо тягаться в скорости с легкими патрульными торпедами. Поэтому я снизил ход и перевел батиплан на режим винтового хода.
По большому счету, тут лишняя скорость только вредит — не дает времени на более раннее обнаружение тварей. И устаешь на малом ходу значительно меньше. А это важно, учитывая, сколько нам еще предстояло пройти.
Биотехов на радаре пока видно не было. Бдительность терять нельзя в любом случае, но обстановка стабилизировалась, так что я позволил себе отпустить Ольгу на отдых. Пока она в таком состоянии, толку от нее не больше, чем от Урмана. А мне необходимо было побыть одному. Забавно, но вопреки обыкновению я не услышал никаких возражений с ее стороны. Она молча встала и покинула тесную рубку.
Я остался один в тишине, равномерно пронизанной едва заметным, гулом силовой установки, среди мерцания мониторов и клавиш на пульте, окруженный запахом гидравлической жидкости, теплого пластика и еще какого-то труднообъяснимого запаха, какой дает только система регенерации. А дальше, за пределами корабельной обшивки, меня окружала черная бездна океанских глубин. И не смотря на безусловную враждебность этой среды, я чувствовал себя дома.
Удивительное ощущение начало овладевать мной. Я чувствовал, что вернулся в свой мир, а точнее вновь отыскал себя, заблудившегося в противоречивых желаниях, в данных самому себе и другим обязательствах, в поставленных, но не всегда достойных достижения целях.
Я стал, каким был до начала большой охоты, но в то же время изменился, как изменяется сталь после многократного нагрева и охлаждения. За мной оставался ценный опыт побед, и еще более ценный опыт поражений, ошибок, собственной глупости, беспечности или излишней самонадеянности.
Это не было мимолетней иллюзией. Наоборот, щемящее ощущение разрасталось и крепло, пока слезы не защекотали в уголках глаз. В руках появилась новая сила, и я крепче сжал ребристую рукоять управления. Вот теперь меня сложно будет остановить, кто бы там себе чего ни надумал. Хоть Альбинос, хоть все европейские корпорации, вместе взятые.
Я сверился с координатами и текущим курсом. Нам предстояло пройти на север больше ста пятидесяти километров. Полным ходом на винтах мы могли достичь цепи к ночи, если нас не остановит или не заставит отклониться от курса нечто из ряда вон выходящее. Но пока предпосылок к этому не было.
Благодаря мощным радарам, мне удавалось засекать сверхглубинные мины и торпеды с большим запасом. Это позволяло обойти их по широкой дуге без малейшей опасности поражения. Биотехи обладали достаточно развитым интеллектом, чтобы не подрываться, когда это вовсе бессмысленно. А сверхглубинные торпеды быстро понимали, что угнаться за нами не выйдет, и наперерез идти тоже глупо. Даже на винтах мы были слишком быстры для них.
За прошедшие годы мне столько раз приходилось вступать в схватку с самыми разными искусственными тварями, что они не вызывали во мне атавистического ужаса, присущего большинству людей на планете. Но только построенный Альбиносом «Шпик» дал мне ощущение почти полной безопасности. Насколько оно вообще возможно на глубине в километр.
Час за часом мы двигались вдоль шельфа, параллельно оставшейся на востоке Суматре. Обстановка менялась медленно. Я засекал тяжелые мины, обходил их, затем снова ложился на прежний курс. Иногда по внутренней связи раздавался недовольный голос Алекса. Стрелок жаловался, что к вечеру загнется от скуки, если не шарахнет, хоть из чего-нибудь, по затаившимся у дна биотехам. Я его пыл остужал каждый раз. Это было нечто вроде игры, чтобы скоротать однообразное путешествие. Никакого другого смысла в этих переговорах не было.
Уже после того, как мы преодолели добрых две трети пути, я обратил внимание, что попадавшихся в глубине тварей становилось все меньше и меньше. Какое-то время я еще пытался убедить себя, что это какая-то флюктуация, а может мне и вовсе показалось. Но в тридцати километрах от места, где должна была находиться заброшенная база, локатор вообще перестал фиксировать цели. Такого я и представить себе не мог. Океан без торпед и мин, пусть даже в одном только месте. Это было неожиданным, непостижимым, удивительным и странным, на грани чуда. И, возможно, именно этим чудом объяснялась сохранность шельфовой базы, оставшейся после войны.
Алекса данный факт не мог удивить столь же сильно, ведь у него не было моего опыта пребывания на подобных глубинах. Но я-то знал, что биотехи в океане повсюду, пусть и в разных количествах. И если огибаешь одну сверхглубинную мину, всегда рискуешь попасть под удар соседней, в начале похода я боялся именно такого развития ситуации, ведь биотехи запросто могли нас вытеснить из глубины в зону досягаемости патрульных торпед. Тогда мы столкнулись бы с нехваткой боеприпасов, что поставило бы под угрозу всю миссию.
Но, вопреки всем опасениям, мы легко преодолели значительное расстояние. На мой взгляд — слишком легко. И у меня закралось подозрение, что Альбинос предполагал нечто такое. Иначе не рискнул бы кораблем. «Шпик» стоил денег, причем не малых, а коммерсанты, вроде нашего европейского партнера, умели их считать и не пускать по ветру. Иначе бы не достигли уровня, позволявшего решать столь стратегические задачи.
Да, Альбинос мог знать о безопасности акватории, в которой расположена старая военная база. У него был доступ к орбитальным средствам мониторинга, и это многое объясняло. Статистически обрабатывая снимки, он мог заметить низкую активность торпед, а может и отсутствие мин. Интересно, на каких глубинных эшелонах наблюдалась эта аномалия? Была ли она устойчивой, или нападения можно было ожидать в любой момент? А главное, чем она вызвана, эта аномалия? Это интересовало меня больше всего.
Эта информация могла стоить больше, чем любая другая, какую мы собирались добыть в результате миссии. Ведь по какой-то причине твари не заходят в эти воды! А значит, недопустимые для них условия можно воссоздать. Хотя бы в теории, но это тоже не мало.
В девяти километрах от указанных Альбиносом координат радар показал цель на экране. Четкое изумрудное пятно на фоне бледно-зеленого муара, означающего зону поднятия шельфа. И ни одного биотеха вокруг, словно их и не было никогда в океане.
— Тварей нет уже давно, — сообщил Алекс по внутренней связи. — Почему, не знаешь?
— Понятия не имею, — признался я. — Но у меня ощущение, что Альбинос знал об этом, или предполагал нечто подобное.
— Аргументируешь?
— Пока нет. Так, набор ощущений. Я даже не знаю, имеет это какое-то значение, или нет. Хотя имеет, конечно. Если знал, то почему не сообщил нам?
— Что собираешься делать?
— Подходить ближе, конечно. — Я передвинул рукоять газа на себя, чуть снизив ход. — Иначе на кой бы мы тогда сюда перлись?
— Это правильно, — одобрил Алекс. — Поскорее бы уже ошвартоваться и поискать чего-нибудь съедобного. Чем яснее после похмелья становится голова, тем больше внимания требует желудок.
Я о еде не думал, я осторожно, по дуге, заводил батиплан на цель. Но база оказалась на целых двести метров выше по шельфу, так что мне пришлось не только выворачивать круче к востоку, но и менять глубинный эшелон. Это меня беспокоило сильнее, чем зов желудка. Трудно было понять, на каких глубинах действует неизвестный нам фактор, неприемлемый для биотехов, а на каких уже нет. И откуда ждать нападения, если что.
В любом случае, для стыковки с базой нам придется подняться до глубины в семьсот метров, а это уже зона, доступная глубинным торпедам, вроде «гадости». Нырять они не могли до такой отметки, но мощи их боевого заряда будет достаточно для нанесения нам серьезных повреждений. Даже если ГАТ-120 взорвется метров на двести выше. В случае их нападения нам точно не поздоровится, хоть в корабле мы будем находиться, хоть внутри базы. Но внутрь еще надо как-то проникнуть.
«Шпик» медленно продвигался к заброшенной военной базе, рассекся темные воды мощным лучом света. Иногда прожектор высвечивал серебристые скопления рачков, но по большому счету толку от него было не много, двигаться приходилось все равно по радару. Правда, на столь малых дистанциях и на радар тоже нельзя полагаться, так что я еще и сонар включил, для получения более полной картины.
В ультразвуковом спектре начала вырисовываться форма шельфовой базы. Объект, который нам предстояло исследовать, выглядел как три скрепленных сигарообразных корпуса. Каждый метров по пятнадцать в длину. Сооружение довольно внушительное, я ожидал меньшего.
Выровняв батиплан, я включил систему автоматической стабилизации по всем трем осям, чтобы луч прожектора не ходил из стороны в сторону и все же позволил бы мне разглядеть место нашего назначения. Осталось тишь вывести на ходовой монитор изображение с камер.
Видимость оказалась так себе, на маневрах корабль поднял со дна слишком много ила винтами. Резкие переходы от плотного света к глухим теням тоже мешали разглядеть базу в подробностях. Но все равно это было лучше, чем пытаться различить детали на проекции ультразвукового локатора. К тому же ил, делавший луч прожектора слишком ярким и плотным, постепенно оседал. «Шпик» замер в состоянии нулевой плавучести, то есть, неподвижно относительно дна. Иногда система стабилизации все же врубала маневровые двигатели, но это уже не мешало — небольшие облака ила сносило течением.
По мере оседания взвеси, заброшенная база все четче прорисовывалась на ходовом мониторе. Я видел сигарообразные корпуса почти точно с торца, так как «Шпик» завис на пару метров выше решетчатой конструкции, держащей все сооружение и делавшей базу единым целым.
Постепенно проявились стальные сваи, вбитые в грунт. Они позволяли выставить конструкцию в горизонтальное положение, не смотря на приличный уклон дна. Но инженеры не ограничились только сваями, база цеплялась за дно еще и разветвленной системой заякоренных тросов, толщиной с человеческую руку.
На самих корпусах виднелись только аккуратные сварочные швы — никакого намека на шлюз или стыковочный узел. Вид швов меня озадачил. За двадцать лет внешняя броня должна была обрасти ракушками, актиниями и растениями. Хотя для актиний слишком глубоко. Но где моллюски и водоросли?
Ответ напрашивался сам собой. Вода могла быть отравлена, что объясняло отсутствие животных и биотехов. Но правдой это быть не могло. Хотя бы по причине течения. Я ощущал, как «Шпик» борется с ним, то и дело включая маневровые турбинки. Да и взвесь со дна сносило все время в одном направлении.
Течение нельзя было назвать сильным, но ощутимым оно точно было. А раз так, то любую отраву, сколько бы ее ни было, за двадцать лет разнесло бы и размешало по океану, сделав концентрацию яда неощутимой. Другое дело — какое-то природное явление. Вулкан? Сомнительно. Мало ли в океане вулканов? Но они, напротив, становятся чуть ли ни оазисами жизни среди пустынных пространств глубины.
А тут как раз наоборот, мертвая зона. Нет, речь шла скорее всего не о вулкане, а о чем-то другом. Впрочем, суть была мне уже понятна — в воде содержалось нечто, не позволявшее жить в ней ни биотехам, ни естественным существам океана. И так тут было всегда, судя по девственно чистой обшивке базы.
Знал об этом Альбинос или нет — вопрос открытый. Но сейчас ответ на него не был жизненно важным для нас, а вот факт отсутствия биотехов играл ключевую роль. И если наш партнер ничего об этом не знал, свойство этого места могло стать весомым козырем в нашей игре. Или скорее, в моей, если быть честным.
— Алекс, — вышел я на связь со стрелковым комплексом. — Тут безопасно.
— Вижу, что пока целей нет. Но надолго ли?
Я рассказал Алексу о том, чего он не мог видеть на мониторах стрелкового комплекса — о чистой обшивке, о течении, а так же поделился своими соображениями на этот счет. Мы сошлись на том, что десятикилометровую зону вокруг базы можно считать безопасной. Раз тут ничего не менялось с довоенных времен, судя по чистой обшивке, то вряд ли изменится в одночасье.
— Готовься к выходу за борт, — сказал я Алексу. — Надо детально обследовать базу. Отсюда я не вижу и намека на шлюзовые люки или стыковочный узел.
— Да запросто! — с энтузиазмом ответил он. — А то тесновато мне тут.
Я усмехнулся. Алекс умел делать порученное ему дело, но не мог обойтись без бахвальства. Чем-то он напоминал мне Портоса из книги про трех мушкетеров.
Система стабилизации, не смотря на течение, четко держала батиплан в заданной точке, так что не было необходимости управлять им из рубки. Лучше помочь Алексу экипироваться. Он бы и сам справился, но если человек может сделать что-то без посторонней помощи, еще не значит, что помощь ему не нужна.
Я поднялся из кресла, едва не касаясь головой потолка рубки. А чтобы выбраться в коридор через овальный проем люка, вовсе пришлось согнуться в три погибели. Алексу же, при его габаритах, было еще труднее.
Он вытащил снаряжение из каюты, куда мы свалили все без раэбора, разложил его посреди коридора и, упершись спиной в переборку, натягивал гидрокостюм. Зрелище то еще, мне трудно было сдержать улыбку, но Алекс без понимания относился к подобному юмору, так что я напустил на лицо повышенную серьезность.
Справившись с продеванием ног в штанины. Алекс просунул и руки в рукава. Я помог ему закрепить ранцевый каркас за спиной. Каждый раз, когда мне приходилось пользоваться этим новым каркасом, я не уставал радоваться, насколько удачным он у нас получился. Максимум пользы при минимуме объема. При желании в костюме с каркасом можно было и автомобилем управлять, даже при габаритах Алекса. Это было важно — никогда не знаешь, в какую дыру, пробоину или в какой грот придется протискиваться в глубине. В тесных помещениях «Шпика» тоже хотелось помянуть нашу разработку добрым словом.
— Как тебе? — спросил я.
— Да отлично. Связываться как будем?
Об этой проблеме я не подумал. Безусловно, сигнал наручного коммуникатора не пробьется через броню батиплана. А о наличии соответствующих бортовых средств связи я не справился у Альбиноса, пока была такая возможность.
— Скорее всего, никак. — Я развел руками. — Если Альбинос додумался оснастить коммуникатором пульт, дам знать.
— Ладно, сам сориентируюсь. Но ты приглядывай там за мной. Оружие брать? Карабин здоровенный, только мешать будет. Если что, прикроешь с огневого комплекса, а мне до этих бочек не далеко, успею.
Он был прав — тяжелый гарпунный карабин не добавит удобства при погружении, а толку от него ни малейшего в нынешней ситуации.
Алекс надел шлем и вскарабкался по лесенке в шлюз, внутренний люк которого находился в потолке коридора. Створка медленно закрылась за ним. Я поспешил обратно в рубку, чтобы наблюдать за его действиями, по возможности. Но сразу я его не увидел на мониторе. Прожектор светил на корпуса базы, заставлял искриться проносящийся стечением ил, и отсветы не давали возможности что-то разглядеть, как плотный туман на ночном шоссе. А за пределами луча темнота казалась полной и совершенно непроницаемой. На самом деле это было иллюзией, вызванной несовершенством наружных камер. Им попросту не хватало динамического диапазона в столь контрастном освещении.
К счастью, среди прочих устройств на пульте я обнаружил органы управления глубинным коммуникатором. Включив микрофон, я произнес:
— Есть связь. Ты меня слышишь?
«Да». — высветилось в ответ на небольшом текстовом экране.
Говорить, понятное дело. Алекс не мог. У него легкие водой заполнены. Ему приходилось тыкать пальцем в кнопки коммуникатора. Но для простых ответов «да» или «нет» были предусмотрены отдельные клавиши. Для удобства. Хотя удобство было весьма и весьма относительным, такая связь была очень несовершенной даже в спокойной обстановке, а в бою ею и вовсе проблематично пользоваться. Я неоднократно пытался придумать что-то получше, но у меня не хватало знаний на это.
Наконец, черный, словно из бумаги вырезанный, силуэт Алекса появился в освещенном пространстве. А через миг он попал в сам луч, сделался ярким и хорошо прорисованным. На среднем корпусе базы от него возникла большая тень.
— Вижу тебя, — сообщил я в микрофон коммуникатора.
Алекс не ответил, ему лень было нажимать кнопки. Я скосил взгляд на экран радара, но никаких цепей на нем видно не было. И это было очень хорошо, даже превосходно. Просто моя мечта. Океан без искусственных тварей. Правда, тут вообще никаких тварей не было, даже рыб. И это продолжало меня удивлять.
Не расходуя ресурс водометов. Алекс подгребал руками, все больше приближаясь к базе. Тень от него становилась все меньше и меньше, пока не приобрела совсем уж человеческий размер. Алекс достиг обшивки.
Сначала он протиснулся в щель между средним и правым корпусом, она оказалась довольно широкой, даже с учетом габаритов пловца ему удалось в нее влезть. На какое-то время я потерял Алекса из виду, а снова заметил, уже когда он поднялся выше и начал планомерно осматривать корпуса сверху. Там ему удобно было передвигаться, он цеплялся руками за решетчатую конструкцию, венчавшую все сооружение.
Однако ничего полезного Алекс там не нашел. «Сврх вхд нет», — напечатал он так, что понять мог только человек, знающий о чем речь.
— Дальние торцы нет смысла смотреть, — передал ему я. — Они, скорее всего, в грунт упираются. Давай вниз.
«Да», — высветилось на экране.
Мне пришлось снова взять управление батипланом — надо было отвести его немного назад, чтобы расширить световое пятно от прожектора. Алекс понял смысл моего маневра и начал спускаться вдоль пространства между корпусами. К сожалению, отход назад дал не тот результат, который я ожидал, а прямо противоположный. Винты подняли ил со дна, из-за чего видимость ухудшилась до нуля.
Я стал ждать, когда течение унесет эту муть. Через минуту картинка стала вновь проясняться, но минута на глубине — совсем не то, что минута на земле.
Алекс к этому времени достиг нижней решетчатой платформы, на которой покоились все сооружения базы. Но видел я его все равно не долго, он поднырнул под корпуса и пропал из моего поля зрения.
В коридоре раздался звук открывшейся двери. Я обернулся и увидел Ольгу. Вид ее показался мне получше, но лицо все равно не избавилось полностью от каменного выражения. Пригнувшись, женщина перешагнула порог рубки и устроилась в кресле второго пилота.
— Сильно ударился? — без предисловий спросила она.
— Больше за тебя испугался, — честно признался я.
— И надулась ты попусту, моей вины в произошедшем не меньше.
— Нет разницы, — Ольга покачала головой. — Не важно, нужен был маневр, или нет. Я с ним все равно не справилась. И чуть не угробила корабль.
— Забей, — посоветовал я, перейдя на русский. — Зато в следующий раз будешь осторожнее. Лучше перевяжи мне руку.
Рана уже давно перестала кровоточить, но сильно припухла. Можно было с ней и не возиться, но я по опыту знал, что если Ольгу занять чем-то условно полезным, то она намного быстрее выйдет из угнетенного состояния. К тому же, где искать аптечку, а так же многие другие не менее нужные вещи, никто из нас понятия не имел. И лучше это было выяснить сразу, чем когда уже действительно гром грянет.
Я порекомендовал Ольге сходить к Урману на огневой пост и покопаться в инструкции к кораблю. Кому-то этим в любом случае надлежало заняться. Поручив это Ольге, я одним выстрелом убивал сразу двух зайцев — и ее займу, и будет человек, знающий, где что лежит. Причем, первое было даже важнее второго, поскольку, находясь в состоянии самобичевания, Ольга раздражала меня до крайности. Ее бесполезно было успокаивать, бесполезно объяснять, что таким настроением она лишь вредит себе и остальной команде, и уж совсем бесполезно было кричать на нее или наказывать в дисциплинарном порядке. Это лишь усугубляло ее состояние, и без того очень тяжелое для окружающих. Фактически, в такие моменты я никак не мог изменить ситуацию, никак не мог ее контролировать, и раздражало меня именно это.
Оставшись один, я посмотрел на ходовой монитор, но Алекса все еще не было видно. Зато на экране коммуникатора возникла надпись: «Тут блш вхд. Корабль влзет».
Что Алекс подразумевал под входом, понять из этого сообщения было сложно, а вступать в длинную переписку с человеком, который едва с клавишами управляется, виделось мне занятием неблагодарным.
Возвращайся, произнес я в микрофон.
«Да», — высветилось на экране.
Выбравшись из-под платформы, на которой крепились корпуса базы. Алекс оттолкнулся от обшивки и поплыл к батиплану. Вскоре он пропал из виду в обсидиановой черноте за пределами светового луча. Экран локатора оставался чистым — ни одной цели. Никакого намека на движение. Очень уж это было для меня непривычным, прямо не давало покоя. Вроде бы радоваться надо, но я ощущал себя не в своей тарелке, невольно ожидая подвоха.
На панели замерцал зеленый сигнал открытия шлюза, так что надо было встречать Алекса. Я поспешил в коридор, но внутренний люк еще не открылся, мощные насосы с заметным гулом продолжали откачивать воду.
Наконец створка в потолке ушла в сторону, и я тут же помянул Альбиноса недобрым словом. Его вариант расположения шлюза в верхней части корабля оказался не самым удачным. Естественно, насосы не могли откачать всю воду без остатка, а потому она потоком хлынула вниз. Литров пять там точно оставалось, так что лужа на полу образовалась изрядная. Меня тоже окатило с головы до ног, причем вода была далеко не теплой. Я невольно отпустил пару витиеватых выражений на родном языке.
— Ты чего ругаешься? — спросил Алекс сверху, хотя по-русски не понимал ни слова.
С него тоже текло.
— А не ясно? — пробурчал я. — Не все Альбинос предусмотрел. Как ты?
— Нормально, уже прокашлялся. Снял шлем, пока вся вода не сошла. А то, думаю, как вытошнит при опорожнении легких, и все на тебя…
— Разумно.
— Там, в средней бочке, нечто вроде входа, — сразу перешел к главному Алекс. — Это не шлюз, а просто квадратный проем в днище.
— Понятно. Значит воздух на базе под высоким давлением, что не дает воде заливаться снизу. Не очень это хорошо.
— Почему? — не понял он.
— Кессонка, — пояснил я. — Несколько дней жизни на базе потребуют потом длительной декомпрессии. Без нее всплытие на поверхность будет смерти подобно. И, хуже того, мы не сможем быстро перебраться из базы в батиплан. На борту давление атмосферное, так что тут тоже будет каюк.
— Мило. И что делать?
— Не знаю, — признался я. — Буду думать. Но пока не решим проблему, на базу перебираться нельзя. На такой глубине даже через десять минут без декомпрессии можно будет копыта откинуть.
— А я думал, переберемся туда, пожрем…
— Нет, ужин сегодня точно на «Шпике». Снимай костюм, я тебе дам в помощь Ольгу, вместе будете искать съестные припасы. Она как раз сейчас на стрелковом посту с инструкцией знакомится.
— А, ясно, — каким-то странным тоном ответил Алекс. — Пусть они тогда дочитают.
— Да там, небось, том толщиной с руку, — скривился я. — Неделю будут читать. Иди, должно же в этой инструкции быть что-то вроде оглавления.
— Ладно, тебе виднее. — Алекс пожал плечами. — Где собираемся? В кают-компании?
— А где тут еще можно вчетвером поместиться? — с усмешкой ответил я.
Алекс стянул с себя мокрый скрипящий гидрокостюм, и мы с ним вместе запихали снаряжение обратно в складской отсек.
Места на «Шпике» действительно было мало. Мы лишь день на борту, а меня это начинало напрягать.
Что делать с огромной лужей в коридоре под шлюзом, я тоже понятия не имел. Тряпок для уборки такого количества воды тут, скорее всего, не было.
Махнув на это рукой, я вернулся в рубку. Можно было сразу отправиться в кают-компанию, умом я это понимал, но пока не хватало духу оставить радар без присмотра. Ну как можно беспечно ужинать, когда вокруг океан, кишащий биотехнологическими чудовищами?
Но экран локатора по-прежнему оставался пуст. К этому надо просто привыкнуть. И сейчас мне надо было решить не иллюзорную, а вполне реальную проблему — как исследовать базу при имеющейся разнице давлений. Неужели трудно было сделать ее конструкцию полностью герметичной? Или у инженеров нашлись веские причины реализовать именно такое решение? Предполагать можно было до бесконечности, но топку от этого никакого. Надо было просто решить, как поступить при уже сложившемся ходе вещей.
На самом деле решение было только одно. Можно было, конечно, подумать об изменении конструкции базы, о сбросе давления и о тому подобных вещах, но дальше мечтаний это все равно не пойдет. Нет ни времени, ни средств на такие радикальные переделки. А дышать внутри базы под таким давлением нам тоже нельзя. Значит, надо обследовать ее не дыша. Другого выхода я не видел. Пока не видел. Потому что осмотр внутренних помещений мог дать новые данные, пока недоступные. Например, на базе могли быть устроены герметичные помещения, в которых можно сбросить давление без риска затопления всей конструкции.
Минут через двадцать Ольга вызвала меня по внутренней связи и сообщила, что ей удалось постигнуть логику здешней логистики. Говоря проще, она нашла, где и по какому принципу складировано все необходимое — еда, медикаменты и прочее. Я приказал накрывать стол.
Ужин состоял из концентратов, а я их с детства не люблю. Мы расселись вокруг стола в тесной кают-компании. Алекс непрерывно болтал, то делился впечатлениями от стрелкового комплекса, то рассказывал, как обследовал базу. Урман похвастался, что при случае может помогать Алексу в управлении огнем, как минимум в качестве корректировщика, мол, с пультом там все понятно. Ольга уже основательно вышла из своего хмурого состояния и потихоньку превращалась в беззаботное существо, каким была большую часть времени. И мне, наконец, перевязали руку, а то я уже начал волноваться за открытую рану.
Дождавшись, когда Алекс сделает паузу, я рассказал о проблеме разности давлений и как я собираюсь ее решить.
— Придется на базе не дышать, как мы это делаем с помощью грибка под водой, — подвел я итог. — Так что жить там пока не получится.
— Погоди! — придержал меня Алекс. — Под водой у нас легкие заполнены жидкостью. А там как? Отрыгивать ее?
Об этом я не подумал. На воздухе ходить с жидкостью в легких не получится, она будет стремиться выплеснуться через рот и нос. А без жидкости тоже нельзя, поскольку воздух базы под огромным давлением попадет в легкие. Даже если не дышать при этом, азот все равно просочится через альвеолы в кровь и растворится там в чрезмерном количестве.
— Придется чуть переделать шлемы, — ответил я.
— Надо заглушить заливные отверстия и оставлять воду внутри.
— И ходить с аквариумом на башке? — Алекс скривился. — Литра три водички там точно уместится. И еще в костюме, он тоже не совсем облегающий.
— Уж ты от такого веса точно не переломишься, — отмахнулся я. — Да и мне к трудностям жизни не привыкать.
— Вместе пойдете? — забеспокоилась Ольга.
— Да. — Я кивнул. — Внутри чего угодно можно ожидать, так что лучше друг друга подстраховывать. И мне надо самому все осмотреть.
— У тебя рука… Рана в воде не приведет ни к чему хорошему.
— Ну так придумай что-нибудь, — попросил я. — Поройся в аптечке. Мне еще только об этом думать.
Посоветовавшись, мы решили осуществить вылазку, не откладывая ее на завтрашний день. Похмелье меня уже совсем отпустило, и я чувствовал, что лучше собраться с силами сейчас, чем раскачиваться с утра.
Ольга нашла среди медикаментов антисептический коллоидный клей и тщательно замазала им мою рану. Пленка получилась толстой и очень надежной на вид. Осталось сделать инъекцию грибка и довести шлемы.
С модернизацией снаряжения проблем не возникло. У Алекса руки росли из нужного места, инструмент тоже имелся в наличии, включая инертную сварку, так что через час после ужина мы снабдили два шлема алюминиевыми запорными клапанами, сделанными из обрезка трубы. Труба была частью светильника в кают — компании, но без нее он светить хуже не стал, а внешний вид не имел для нас решающего значения.
Ольге я велел нести дежурство в рубке, Урману на огневом пульте. Оба волновались, я видел, но разводить тут детский сад и подтирать всем сопли я тоже не собирался.
Мы с Алексом забрались по лесенке в шлюз, задраились и начали затопление. Вдвоем было тесно, вода с раздирающим слух шипением врывалась в тускло освещенное пространство. Тело все крепче сдавливало. Мы открыли клапаны и позволили воде беспрепятственно заполнить шлемы. Самый неприятный момент. Невозможно к нему привыкнуть.
Тело еще не закончило паниковать, сердце прыгало в груди, весь организм испытывал рефлекторный ужас от утопления, ожидал смерти, а внешний люк уже открылся. Я придержал Алекса за плечо, мол, подожди немного, дай в себя прийти. Напарник не возражал. Вид у него был бравый, как обычно, но я знал, что испытывает он то же самое.
Придя в себя, я жестом показал, что пора покидать корабль. Алекс оттолкнулся и, загребая руками, первым устремился к базе. Я за ним. Видимость оказалась намного лучше, чем можно было ожидать — луч прожектора светил ярко, отражался от обшивки базы и рассеивался в воде, прорисовывая окружающие предметы. На мониторе это выглядело намного хуже, но оно и понятно — камерам далеко до человеческого глаза.
Не было ощущения, что двигаешься над бездной, столь знакомого мне. Нет, тут дно было близко, его было видно. Течение, как ветерок на пыльной дороге, поднимало с фунта извивающиеся полоски серой мути и уносило в непроницаемую черную мглу за пределами видимого пространства. Вода была очень холодной, даже через костюм ощущалось. Но постепенно внутренний тонкий слой жидкости нагрелся от тела, после чего уже не менял температуру из-за отсутствия циркуляции. Стало хорошо, как в ванной с температурой воды в тридцать шесть градусов. Ни я, ни Алекс не стали включать систему, проецирующую дополнительную информацию на стекло шлема. В этом не было необходимости, проекция бы только видимость ухудшала.
Алекс знал, как добраться до нужного нам проема в нижней обшивке, так что я просто следовал за ним на небольшом удалении. Мы добрались до нижней решетчатой платформы и я не без удовольствия схватился за один из прутьев — бороться с течением оказалось сложнее, чем я думал, глядя на Алекса из рубки. Оно не было сильным, но ощущалось значительно, особенно если не прикладывать сил. Сразу начинало сносить. Так что ажурная конструкция опорной платформы оказалась весьма кстати.
Через перчатку я ощущал, что прутья тоже совершенно гладкие, без намека на обрастание. Цепляясь за них, мы двинулись вдоль среднего корпуса базы, оставив его над собой. Почти сразу мы оказались в тени, луч прожектора заслонила кромка корпуса. Стало темнее, но видимость только улучшилась из-за снижения контраста. Глазам вполне хватало и рассеянного света.
Даже когда мы добрались почти до середины корпуса, у меня не возникло желания зажечь налобный фонарь, а вот на шлеме Алекса он вспыхнул. Наверняка напарник знал, что делает, поэтому я последовал его примеру. И не зря! В свете двух скрещенных лучей отчетливо прорисовалась кромка огромного прямоугольного проема в днище среднего корпуса. Решетчатая платформа кончалась раньше, так что метров пять нам пришлось проплыть, ни за что не держась.
Проем был огромен, света налобных фонарей не хватало, чтобы увидеть его дальний край, а в ширину он занимал весь средний корпус. «Шпик» в любом случае легко бы в него поместился, да еще и с изрядным запасом.
Два световых пятна от наших фонарей скользили по обшивке, но стоило лучу попасть в черноту проема, как тьма полностью поглощала его, не давая возможности разглядеть хоть какие-то внутренние детали базы. Только искрящиеся пылинки ила иногда мерцали на пути бесследно пропадающего луча.
Мы приближались к проему, как две мелкие рыбешки к разверзнутой пасти морского чудовища. Я снова порадовался безжизненности этих мест, пусть пока еще не понятной, но уже вполне очевидной. Ведь опасность в океане могла исходить не только от биотехов. Мы просто привыкли бояться искусственных тварей, потому что любая другая угроза казалась ничтожной в сравнении с ними. Но там, в проеме, нас мог ждать, к примеру, огромный спрут, или быстрая, как молния, акула. А мы даже оружия не взяли с собой, в детском восторге от отсутствия биотехов на радаре. Благо, тут не было и намека на присутствие живых существ. Один только раз мне показалось, что прожектор высветил стаю мелких рачков при подходе к базе, но сейчас я уже был уверен, что обознался.
Алекс первым двинулся вверх, я за ним, и примерно через полминуты нас окутала полная темнота. Свет от прожектора «Шпика» не проникал внутрь, даже в отраженном и рассеянном виде, а мощности налобных фонарей хватало, только чтобы резать пространство теряющимся вдали лучом. Но и он, наконец, отразился от потолка. Мы были почти у цели.
Воздух внутри корпуса базы находился под огромным давлением, поэтому забортная вода не могла подняться в проеме выше определенного уровня, образовав нечто вроде бассейна с невысокими бортиками, у края которого мы и вынырнули. Такой же эффект возникает в глубоководных гротах, где тоже образуется воздушный пузырь под потолком.
Выбраться из бассейна удалось не без труда — заполненные водой шлемы весили изрядно и значительно поднимали центр тяжести тела выше привычной отметки. Алекс нащупал торчащую у кромки кнехту, к которой военные вязали швартовые концы, подтянулся, держась за нее, закинул ногу и полностью выбрался на палубу. Мне он подал руку и вытянул меня из бассейна, как морковку из грядки. Силы в нем было — хоть отбавляй.
С полным шлемом воды оказалось почти невозможно ходить, не только из-за ужасной развесовки, но и из-за особенностей человеческого зрения. Когда под шлемом воздух, а за ним вода — все нормально. Когда шлем заполнен водой, и за стеклом тоже вода, тут похуже. Вместо четких предметов видны лишь размытые пятна, как при погружении просто с открытиями глазами. Для компенсации этого недостатка мы использовали откидные линзы перед глазами, они компенсировали разницу коэффициентов преломления. Но когда шлем заполнен водой, а за ним воздух, мир искажался так, что голова шла кругом.
Для нас обоих этот эффект оказался неожиданностью. Я чуть не упал, Алекс медленно опустился на колени рядом. Три лишних килограмма на плечах тоже не добавляли удобства. Но вообще-то об удобстве я точно не думал, поскольку попытка снять шлем или выпустить из него воду могла стоить нам жизни.
Поначалу я растерялся, но через минуту нашел решение. Чуть приоткрыв самодельный клапан, я спустил только часть воды, чтобы глаза оказались выше уровня жидкости, а нос и рот оставались ниже. Это полностью решило проблему преломления. Но я не мог жестами объяснить Алексу, что нужно делать, он меня почти не видел. Зато я его видел прекрасно, а потому дотянулся до его клапана и выпустил часть воды.
«Так гораздо лучше», — показал Алекс и улыбнулся.
Теперь мы могли как следует оглядеться. Но помещение с бассейном оказалось настолько огромным, что мощности фонарей не хватало, чтобы увидеть его полностью. Но этого и не требовалось, по крайне мере пока. Метрах в семи от нас находилась металлическая переборка, весьма основательная на вид, а в ней виднелись два люка, задраенные массивными дверьми со штурвалами поворотных герметизирующих замков. Сама падуба под нами была гладкой, но поверх нее лежала мелкая металлическая решетка, видимо во избежание скольжения мокрых подошв.
Фонари высвечивали обстановку довольно узкими лучами, а потому нам приходилось поворачиваться всем телом в ту сторону, куда хотелось посмотреть. Для работы на суше наши костюмы были продуманы плохо, я это сразу понял. При свете дня я этого не замечал, поскольку можно было вертеть головой внутри шлема, а широкое стекло давало отличный обзор. Но фонарь, неподвижно закрепленный на неподвижном шлеме, заставил меня задуматься.
Но пока приходилось довольствоваться имеющимся. Мы поднялись на ноги и пошли осмотреть люки в ближайшей переборке. В одном из них дверь была оснащена небольшим иллюминатором из очень толстого стекла — такое и пулей не прошибешь.
Алекс посветил внутрь, а я выключил свой фонарь и заглянул через стекло. Там, за дверью, определенно находился шлюзовой тамбур, я увидел вторую дверь и панель управления системой шлюзования.
Это было весьма неожиданным, точнее разрушало все мои предположения касательно устройства заброшенной базы. Могло оказаться, что теория о высоком давлении воздуха просто фикция, плод моего воображения. Иначе, зачем тут шлюз? Если давление в доке с бассейном такое же, как в других помещениях, то устройство шлюза в этой переборке бессмысленно. Герметичные двери — да, пойму. Но шлюз?
В любом случае, это надлежало проверить, открыть дверь и проникнуть внутрь. Я показал Алексу жестами, что увидел и что думаю по этому поводу. Он кивнул.
С нашей стороны в переборке не было ничего похожего на электронный модуль управления дверью, так что я без затей взялся за штурвал герметизирующего замка и повернул его. Внутри лязгнул тяжелый, давно не использовавшийся механизм, дверь чуть выдвинулась на меня, а через образовавшуюся щель с громким свистом ворвался воздух. Звук был настолько громким, что у меня не оставалось сомнений, что в тамбуре давление равнялось атмосферному, как и на борту «Шпика». А раз так, то оно было таким же и в других помещениях. Только в доке оно было высоким, чтобы исключить попадание воды из бассейна.
Идея конструкторов мне понравилась — док с бассейном устроить было проще, чем создать огромный шлюз для захода подводных судов. Куда проще организовать несколько тамбуров в переборке для прохода людей и перемещения грузов.
Но, оказавшись в одном из таких тамбуров, я расстроился. Пульт, осуществляющий управление шлюзованием, не подавал никаких признаков жизни. Все индикаторы оставались погашенными, сколько я ни тыкал пальцем в кнопки. Очевидно, что военные, уходя, обесточили все системы.
«Главный рубильник должен быть, в доке», — жестами показал Алекс.
Я не был уверен в его правоте — базу могли обесточить и дистанционным сигналом. Да еще и кодированным. Тогда вторую дверь тамбура придется вырезать, что нарушит герметичность отсеков и может затопить все помещения. Не надеясь на удачу, я отправил Алекса осмотреть док. Мало ли…
Какова же была моя радость, когда минут через пять в доке зажегся свет! Несколько десятков небольших люминесцентных светильников включились под потолком. Каждый из них имел достаточную мощность, чтобы все они могли осветить док целиком, пусть и не очень ярко. Но большего и не требовалось.
Я выглянул из тамбура, распахнув тяжелую дверь, и разглядел посреди дока Алекса. Он стоял правее бассейна и разбирался с рубильниками на большом, выступающем из переборки щите. Мы этот щит не заметили сразу из-за недостаточности освещения. Я оглянулся и порадовался еще больше — пульт управления шлюзованием в тамбуре тоже ожил. Я помахал Алексу, и он направился через док ко мне.
Задраив тамбур, я включил режим уравнивания давлений. Через минуту над второй дверью зажегся зеленым индикатор, разрешающий проход дальше. Мы вдвоем повернули штурвал, толкнули тяжелую дверь, и друг за другом перешагнули высокий порог. На этот раз я двигался первым.
Обе переборки были выполнены из сваренных между собой листов металла. На первых шагах они представляли собой коридор, но уже через пять метров он вывел нас в квадратное помещение, из которого расходились такие же, как в тамбуре, герметичные двери. В помещении горел свет, а вот иллюминаторы в дверях оставались темными. Видимо для экономии ресурса надо было включать свет в отсеках по мере необходимости. Это, как и многое другое, еще предстояло выяснить. Но я уже понял, что теперь у нас образовался новый дом в глубине. Большой, надежно укрытый от глаз людских, и безопасный с точки зрения нападения биотехов. О таком я и мечтать не мог. Военная база с рабочей инфраструктурой… С доком, с огромной общей площадью помещений. И с нормальным давлением внутри, как показывал встроенный в костюм прибор. «Дом в глубине», — жестами показал я.
Алекс улыбнулся за стеклом шлема.
