Глава 5. Нападение
Чем больше нам приходилось разбираться с радиотехническими и другими средствами военных, тем больше я убеждался в правоте Алекса. Когда он пытался меня убедить, что управиться с кораблем нашими силами не только возможно, но и не составит большого труда, я относил эти заявления скорее к бахвальству, чем к реальному положению дел. Но по факту еще ни разу, ни один пульт, ни один программный интерфейс не вызвал у нас трудностей при попытке управления им. Все было налажено, все работало без сбоев, все было интуитивно понятным, если знать, какие функции должно выполнять то или иное устройство. Более того, все системы контроля были, если так можно выразиться, привычными, то есть, принципиально, инженерным подходом, они не отличались от того, с чем каждый из нас ежедневно имел дело. Да, операционная система на компьютерах была иной, но интерфейс был графическим, управлялся теми же, что и в наше время, сенсорными экранами, а потому разобраться с основными приемами работы не составляло труда. Конечно, какие-то тонкие моменты надо было выискивать в меню, не всегда понимая даже, как та или иная команда должна называться. Но все же, как я понял, люди думают в определенных рамках и редко способны сделать нечто совсем уж непонятное для других.
Так или иначе, островная база все больше оживала. Мы запускали все новые средства, активизировали систему дальнего обнаружения подводных и воздушных целей, центр связи, энергосистему, не добрались пока только до самих кораблей. А надо было, поскольку это был реальный способ остановить Альбиноса в случае его попытки установить контроль над подводной базой.
В принципе, он его уже установил — Урман добрался до места и передал, как мы и думали, сообщение Альбиносу на стандартной, установленной им частоте. Ольга приняла его, но текст не содержал ничего такого, о чем мы не знали. Предатель сообщил, что успешно добрался до базы и готов начать поиски личинок торпед. Альбинос подтвердил, что начать необходимо именно с этой задачи, и, в случае ее успешного выполнения, тут же подняться на поверхность и доложить. Тогда, по обстоятельствам, будут приняты необходимые меры.
Что это могут быть за меры, никто из нас, конечно, не знал, но можно было смело принять, в качестве рабочей, мою гипотезу. Я считал, что Альбинос, скорее всего, высадит десант, который надо будет подобрать и доставить на базу. Урман с этим, раз довел корабль от острова, спокойно мог справиться.
И в этом случае у нас мог быть всего один путь, отвечающий всем нашим интересам. Надо было оказаться на подводной базе раньше десанта, обезвредить Урмана, а затем, используя фактор неожиданности, и других бойцов Альбиноса. И вот тогда уже диктовать условия с высоты положения победителей. Уйти на глубину у нас мог только один человек, по числу оставшихся в нашем распоряжении скафандров. Куда сложнее обстояло дело с доставкой боевого пловца до самой базы. Конечно, для этого не обязательно требовался подводный корабль. Можно было долететь на любом гравилете, даже на аэростате, буде таковой найдется, доплыть на катере, на весельном ялике или даже, используя возможности самого скафандра, ведь ему не требовалось топливо, кроме планктона, и запас кислорода тоже не был ничем ограничен. В безопасной зоне, обусловленной пониженной соленостью воды, можно было ходить и летать на чем угодно. Дальше — сложнее. Но дальше нам пока и не нужно было. Нам бы вернуть свой корабль и контроль над базой, а там уже разберемся.
К сожалению, ни одного гравилета нам не удалось найти. Та же беда была и с катерами, и с яликами, и вообще со всем, на чем, хотя бы теоретически, можно было добраться до берега. Это показалось мне странным, ведь что-то должно было все же остаться, но Алекс меня разубедил. Он предположил, что за время существования базы на острове образовалась прорва всяких неучтенных в штатном расписании людей. Это могли быть женщины с большой земли, владельцы кафе и ресторанов, дети, в конце концов. И, возможно, не для всех нашлось место на отплывающих кораблях первой волны эвакуации. Ну и начали уходить на всем, что двигалось. К тому же, стихийная эвакуация могла начаться даже раньше основной. Прошла информация об опасности, угрожающей населению острова, и гражданские, которых тут, как мы уже поняли, было немало, начали драпать на побережье. Скорее всего, именно они и растащили все средства, на которых можно было покинуть остров.
В любом случае, при всем богатстве теоретических возможностей, мы оказались перед неприятным фактом. Достигнуть подводной базы можно было либо на одном из оставленных кораблей, либо в скафандре, своим ходом. Но этот вариант мы условились считать крайним, так как, не смотря на отсутствие биотехов в безопасной зоне, столь дальний путь мог представлять серьезную опасность для боевого пловца. Особенно для Алекса, ведь у него не было достаточного опыта управления этим костюмом.
Так что нам ничего не оставалось, кроме как оставить Ольгу на связи, а самим отправиться изучать корабли.
Доехав до пирсов, мы остановили машину у занятых кораблями причалов.
— С какого начнем? — решил я посоветоваться с Алексом.
— Наверное, без разницы. Если ввязываться в драку, то эсминец лучше, но он и сложнее наверняка. Ты теперь командор, тебе и решать.
— Командор? — Я не понял, что он имел ввиду.
— Ну да. Раньше у тебя был один корабль, значит, ты был капитаном. А теперь несколько. Значит, командор. Нет?
Я усмехнулся. Однозначно, осваивать надо было эсминец, но мне было интересно, какие функции были возложены на корабль технической поддержки, чем он нам поможет, если что. Так что я предложил бегло его осмотреть, а потом вплотную заняться эсминцами.
Мы без труда забрались по трапу на борт. Стальная палуба под ногами, стальная обшивка переборок, серая краска… Все было, как в детстве, когда мы, вопреки запретам родителей, пробирались в разрушенный порт на острове и лазали по старым, полузатопленным кораблям. Но этот был совершенно цеп, не было и намека на крен, а стальная мачта с решетчатыми антеннами наверху, глядела точно в зенит.
У этого корабля были и другие отличия от проржавленных суденышек моего детства. В первую очередь он разительно отличался наличием орудий, ракетно-бомбовых установок и крупнокалиберных пулеметов. Оснащенный таким вооружением, он мог оказать не только техническую, но и ощутимую огневую поддержку.
Судя по сплошной броне орудийной башни, управление огнем, скорее всего, осуществлялось не из нее, а из рубки или стрелкового центра. Чтобы не тратить времени даром, мы с Алексом решили разделиться. Сам я взялся осмотреть ходовую рубку, так как в судовождении смыслил побольше Алекса, а его отправил на поиски стрелкового центра, чтобы разобраться с управлением, по возможности. Я надеялся, что на корабле технической поддержки оно попроще, чем на эсминце, а вот инженерные идеи воплощены на них, наверняка, более или менее одинаковые. От простого к сложному — лучший способ знакомства с неизвестной техникой. Эти качества, сходство и относительная простота, могли облегчить нам то, что можно назвать «быстрым стартом».
Путь в рубку я нашел без труда. Пригодился детский опыт, привычка ориентироваться в стальных коридорах кораблей, в трюмах, каютах и трапах. У Алекса этого опыта не было. Он вообще мало у кого на Земле остался, этот опыт. Но если ничего не найдет, встретимся на пирсе. Не маленький, не заблудится.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда я оказался на капитанском мостике, это отсутствие ожидаемого запустения. На ходовой консоли почти не было пыли, а стекла оказались чистыми, на них не было даже мутных следов дождевых потоков. Жилые знания, надо признать, находились в куда худшем состоянии. Скорее всего, это объяснялось уникальным расположением бухты, ее закрытостью от ветров. А дома строили у подножия горы, то есть, значительно выше, чем были ошвартованы корабли. Правда, это не объясняло отсутствие пыли внутри рубки.
Впрочем, на флоте культ чистоты являлся одной из традиций, так что тут грязи могло изначально не быть, а ветра не имели возможности ее нанести. Но хоть я и нашел для себя объяснение, успокоения оно не принесло. У меня снова возникло устойчивое ощущение чужого присутствия. Может, чужак находился не здесь, не сейчас, но вот на острове — почти наверняка, я бы сказал. Вроде бы и не было прямых доказательств, но я привык доверять интуиции и ощущениям.
Осмотрев главную консоль управления, я понял, что все системы корабля обесточены, а возможности запитать их отсюда, похоже, не было. Тут нужна была помощь Алекса. Но и без него я понимал, что перед запуском собственной силовой установки, бортовую сеть подключали к внешней, городской. Иначе, наверное, раскрутить такой мощный агрегат не получится.
Только я собирался отправиться на поиски напарника, как он сам вызвал меня по коммуникатору.
— Ты не представляешь, что это за корабль! — без предисловий выпалил он.
— Очень интересно. — Меня тут же разобрало любопытство.
— Это, представь себе, никакое не судно технической поддержки. Это покруче эсминца будет. В какой-то мере. Нет, точно круче, но задачи у него узко специальные.
— Да не тяни! — Пришлось его оборвать на полуслове.
— Короче, это плавучий лазер. Нет, это не просто лазер! Это боевая лазерная пушка, хрен знает с какой дальностью поражения. Градуировка тут до пятисот километров, так что орбитальные цели она точно брать может. Сам корабль, это в основном электростанция для его питания.
У меня на какое-то время пропал дар речи от услышанного. Алекс продолжал тарахтеть, а у меня не хватало духу его остановить. Но вообще было от чего ошалеть. Это же надо! Средство орбитального поражения! Да с такой штукой можно диктовать волю не только прибрежным мафиози, не только муниципалитету, не только Альбиносу, со всеми его сателлитами. С такой штукой можно диктовать условия самой Метрополии. Правда, надобности в этом нет. Мы же не шайка террористов, в конце концов.
— Ты оставайся в рубке, — попросил меня Алекс. Я сейчас быстренько рвану на пирс, подам напряжение в бортовую сеть. Проверим работу электронных систем. Ты ходовыми займись, а я огневыми.
— Только не разнеси остров, — почти всерьез попросил я.
— Не дрейфь, чувак! — Алекс, кажется, немного съехал с катушек от новых возможностей.
После подачи напряжения, в рубке заработали все устройства обеспечения навигации и контроля ходовых характеристик. Довольно быстро я понял, как запустить все шесть дизельных секций и турбины, предназначенные для энергопитания лазера. Сама пушка управлялась не из рубки, как и прочее вооружение. Для ведения огня требовалась отдача приказаний по прямым каналам связи с боевыми частями артиллеристов, противолодочной группы и управления лазером. Судя по интерфейсу коммуникационной системы, у каждой боевой части был свой командир, а так же расчет у него в подчинении. Алекс прав, людей у нас маловато.
Хотя очень уж много людей и не требовалось. Отсюда, из рубки, можно было осуществлять управление всеми ходовыми функциями, запускать и останавливать машины, набирать и сбавлять скорость, маневрировать, а так же производить все необходимые навигационные расчеты. А вот системы противовоздушной и противолодочной обороны находились в ведении командиров боевых частей. Одна команда занималась сбором и анализом информации от радаров и акустических средств, а потом передавала обратно в рубку, но уже в виде идентифицированных и конкретно обозначенных целей. Классификация по целому ряду параметров, таких как скорость, удаление, эшелон, динамика, позволяла капитану быстро представить картину боя и принять необходимое решение. Другая команда непосредственно обслуживала орудия.
В настоящем бою нам бы потребовалось много людей, но по факту, движение в безопасной зоне, свободной от биотехов, потребует намного меньше усилий. А, соответственно, и людей. По большому счету, нам нужен человек в радиорубке, чтобы знать, о чем мило беседует Альбинос с Урманом, и каких нам от них ждать проблем. Туда лучше всего посадить Ольгу. Я поведу корабль. Кроме меня ни у кого нет достаточного опыта судовождения. Алексу же придется выполнять различные функции по мере надобности.
В общем-то, в минимальном варианте, тут Алекс прав был насчет компьютеризации корабля, мы могли бы управиться с новым хозяйством. Вот только на этом корабле отправляться было не очень умно. Зачем нам там мощный зенитный лазер? Конечно, тут тоже есть орудия, но все же эсминец для рейда подходил ни в пример больше, чем это, пусть и очень полезное, судно. Поэтому я принял решение не терять времени, с лазером разобраться на досуге, а сейчас все силы бросить на изучение особенностей эсминца.
Я был уверен, что системы управления обоими кораблями похожи, так что можно было уже всерьез готовиться к походу. Время работало не на нас, и оказаться на базе нам лучше было раньше десанта. Вряд ли у людей Альбиноса было что противопоставить боевому эсминцу, но и попусту рисковать не стоило.
Я оставил Алекса подключать электрическую сеть к кораблям, а сам поехал на северный берег, забрать Ольгу с узла связи. После запуска ретрансляторов я мог с ней запросто связаться и не находясь на прямой видимости, но в этом не было смысла, так как у нас только один автомобиль был пока на ходу, а добираться оттуда пешком было далековато.
За все время, что мы с Алексом возились с кораблями, ни Урман, ни Альбинос в эфир не выходили. Видимо, нашего спонсора интересовали только личинки торпед, так что Урман не собирался отвлекать шефа, пока не найдет их. Ладно, пусть ищет. Может, их там и нет, тогда будет действительно весело. Мне-то уж точно, а вот Альбинос окажется в совершенно идиотской ситуации.
Еще на подъезде к порту, когда мы с Ольгой только увидели корабли, я обратил внимание, что кормовое орудие выбранного нами эсминца направлено не на юг, как было, а смотрит стволом точно в нашу сторону. Мне даже немного не по себе стало, хотя и радовало, что Алекс разобрался с артиллерией настолько, что может уже башней как угодно вертеть. Но этим дело не ограничилось. По мере продвижения внедорожника к пирсам, ствол пушки медленно смещался, держа нас под постоянным прицелом.
— Развлекаешься? — не удержавшись, спросил я у Алекса по связи.
— Это не я, — отшутился стрелок. — Автомат управления огнем сам прицел держит по указанной контрастной точке. Чудо, а не огневой пульт.
— Ты смотри, чтобы твое чудо по нам так же само не пальнуло. — на всякий случай предупредил я.
— Исключено! — весело ответил он.
Оставив машину у пирса, мы с Ольгой поднялись на борт эсминца по приставному трапу. Ощущение от этого корабля было совсем иным, чем от того, который мы исследовали первым. Эсминец был огромной машиной, единственным предназначением которой являлось уничтожение противника всеми возможными способами и средствами. А средств этих у корабля было более чем достаточно.
По каждому борту располагалось по четыре пусковых установки для крылатых ракет, скорее всего, среднего радиуса действия и способных нести ядерные боеголовки. Вряд пи такими можно было контролировать Европу по всей ее глубине, даже из Атлантики, но шороху, в этом не оставалось сомнений, можно было наделать такого, что запомнили бы на парочку поколений точно. А может и больше. И, самое главное, от этой чудовищной мощи в современном мире попросту нечем было бы адекватно защититься.
Возможно, самих ракет на борту и не было, а пусковые установки загружались только по мере необходимости, перед выходом на задание, где они могли быть применены. А может, наоборот, корабль как раз полностью оснастили перед выходом в море. На самом деле, я был далек от мысли, что термоядерное вооружение могли бросить на острове. Так что боеголовки либо вывезли с основной волной эвакуации, либо полностью снаряженные ракет стоят в пусковых установках.
От одной этой мысли у меня холодок пробежал по коже. Я вспомнил ответ Кочи на мой вопрос, почему он пользуется только холодным оружием и старается избегать даже коротких контактов с огнестрельным. Коча тогда раскурил свою трубку, подбросил сучьев в костер, глянул на звезды, словно спрашивая у них разрешения, а потом поведал мне одну из своих странных сказок.
Мол, его народ когда-то не знал никакого оружия, кроме палок, деревянных заостренных дротиков и бумерангов. Они тоже были из дерева. И вот, однажды, наверное, чтобы проверить силу людского духа, боги скинули с небес короткий меч из непроницаемо-черного вулканического стекла, гладкого и блестящего, как кожа змеи.
Один из охотников нашел его на границе буша, и так испугался невиданной вещи, что бежал до селения без единой остановки. Там он, едва отдышавшись, рассказал о своей находке. Но никто ему не поверил, потому что никто никогда ничего такого не видел, и старейшины никогда ни о чем таком не рассказывали. И даже колдун, умевший видеть в обоих мирах одновременно, не знал ничего о ножах длиной с локоть. Только вождь Пемалвай заподозрил, что охотник говорил правду.
На следующий день, еще до восхода солнца, Пемалвай отправился в путь, чтобы найти странную вещь. К вечеру он добрался до границы буша и обнаружил обсидиановый нож там, где и говорил охотник. Удивительный меч восхитил вождя, но когда Пемалвай попытался поднять с земли подарок богов, тот рассек ему палец острейшим лезвием.
Никогда еще Пемалвай не видел ничего, что было бы заточено столь же безупречно. Зализав рану на пальце, он присел возле меча и попросил его не кусаться больше. Затем, уже куда более осторожно, вождь поднял оружие за рукоять, обмотанную кожаным шнуром.
По дороге к селению Пемалвай не переставал удивляться остроте стеклянного клинка. Ему пришлось срезать несколько травинок, удостовериться, что нож режет и другие предметы так же легко, как поранил ему палец. Поначалу ему этого хватило, но на полпути к дому вождь задумался, а что будет с веткой кустарника, которая по толщине не уступает пальцу, если не просто коснуться ее острием, а как следует резануть. Любопытство так одолело мужчину, что ему даже не лень стало немного отклониться от короткой дороги в сторону, где можно было найти куст банксии, одиноко стоящий в стели.
Удар меча с такой легкостью отсек ветку, что вождь недоуменно уставился на упавший черенок. Ему показалось, что лезвие не встретило вообще никакого сопротивления, а поверхность прошедшего наискось среза была гладкой, как вода озера в отсутствии ветра. Пемалвай решил, что в таком странном клинке, наверное, живет очень сильный дух. Иначе как объяснить его чудесные свойства?
Желая убедиться, что ему не померещилось, он принялся рубить куст, а остановился, когда у ног остались только увядающие ветви и острые пеньки, торчащие из земли.
Остаток времени по дороге до дома Пемалвай прикидывал, а можно ли таким ножом срубить твердое дерево, а не мягкую ветку куста. К счастью, на его пути лопалась иссушенная солнцем коряга, чуть толще руки. Вождь принялся рубить ее, и твердое дерево поддалось тоже без всякого труда. Лезвие глубоко входило в корягу при каждом ударе, а когда Пемалвай приноровился, у него даже несколько раз получилось перебить ее с одного удара.
Восхищенный столь удивительным подарком богов, вождь добрался, наконец, до селения. День клонился к закату. Женщины принесли топливо для костра, и огонь, получив свежую пищу, поднял жадные языки к темнеющему небу. В свете пламени клинок из черного стекла принял еще более таинственный и устрашающий вид. Когда Пемалвай положил его у костра для всеобщего обозрения, мужчины с любопытством подошли ближе, а вот с женских лиц сошла улыбка. Дети заплакали, их пришлось увести.
Вождь предупредил, что клинка нельзя касаться пальцем, а потом, взяв толстую палку из вязанки с хворостом, принялся демонстрировать, с какой поразительной легкостью можно рассекать твердую древесину. Многие мужчины, хотя и не все, захотели тоже попробовать.
Меч долго переходил из рук в руки, пока вязанка хороших дров не превратилась в бесполезную труху и щепки. Ночью больше негде было взять топлива, поэтому костер быстро угас, и все разошлись.
Пемалвай поднял меч, и хотел уже отправиться в свою хижину, но призадумался. Угасающий свет углей играл на гладком клинке, словно на нем остались и медленно стекали кровавые пятна. Вождь никак не мог отделаться от мысли, что такой грозной штукой, наверняка, можно изрубить не только дерево, но и зверя. Ведь плоть точно не тверже древесины.
В мире этого народа не было ничего такого, чем можно было бы разрубить тушу, даже небольшую, с одного удара. А меч в руке словно шептал, что может и это. Пемалвай не удержался и направился к яме, где женщины хранили принесенную охотниками добычу. Но ничего достаточно крупного там не нашлось, что лишь сильнее распалило страсть вождя опробовать клинок на чем-то более серьезном.
Пемалвай вернулся в хижину неудовлетворенным и лег спать, положив подарок богов рядом с собой. Но сон не шел. Вождь то и дело открывал глаза, пялился в темноту и представлял, как рубит тушу, и с какой легкостью плоть поддается ножу. Через какое-то время рука даже чесаться начала, так хотелось снова сжать обмотанную кожей рукоять.
Вождь подобрал меч, уселся на корточки и некоторое время просто наслаждался вернувшейся в руку силой. Перед его глазами рождались красочные фантазии, как он неистово рубит этим мечом то врагов, то демонов, выбравшихся из мира снов. И каждый раз лезвие без труда рассекало тело, оставляя ровный срез.
Но очень скоро фантазии перестали удовлетворять вождя. Он выбрался из хижины под усыпанное звездами небо и принялся наносить клинком удары по воздуху, представляя, что рубит врагов. Острое лезвие со свистом рассекало пространство, словно сама тьма первичного мироздания сгустилась до твердости вулканического стекла и превратилась в грозное оружие.
Пемалвай бегал, подпрыгивал, рубил и колол, кружась вокруг погасшего костра. Один из охотников выбрался из своей хижины, чтобы отойти по малой нужде, но заметил скачущего вождя и испугался. Ему показалось, что злые духи овладели главой племени.
В панике охотник поднял людей, чтобы скрутить вождя и дать возможность колдуну изгнать демонов из его тела. Молодые мужчины бросились к вождю, но в следующий миг все они пали под ударами обсидианового меча. Их тела, словно по волшебству, развалились надвое. На помощь поверженным бросились другие, но результат был тем же. Закричали женщины, заплакали проснувшиеся дети. Испуганные люди начали метаться по лагерю, но, соприкоснувшись с мечом, падали замертво. А Пемалвай все скакал и вертелся, нанося удары один за другим.
Когда взошло солнце, вождь, наконец, остановился. Все тело его ныло от усталости, а кругом, разрубленные, валялись мужчины, женщины и дети его племени. Лишь немногим удалось пережить эту ночь, их увел колдун, когда стало ясно, что обезумевшего вождя лучше оставить в одиночестве, а не пытаться спасти.
Пемалвай опустился на корточки и отложил меч. Теперь было ясно, что этим оружием действительно можно рассечь пополам взрослого человека.
Когда Коча закончил свой рассказ, я заметил, что про огнестрельное оружие в его сказке нет ни слова. А ведь мой вопрос относился именно к нему. Коча выбил прогоревший уголек из трубки в костер и, посмотрев на меня, ответил:
— Дело не в принципе действия оружия. Для моих предков обсидиановый нож не имел себе равного по мощи. Когда владеешь самым мощным оружием, оно начинает шептать тебе в ухо, оно требует проверить границы его возможностей. И очень трудно противостоять этому шепоту. Сейчас на побережье нет ничего мощнее огнестрельного оружия, поэтому всякий, кто владеет им, то и дело хочет его на чем-то или на ком-то испытать. Чтобы убедиться в его силе, чтобы проявить ее. Ведь когда пистолет в шкафу, его сила никак не проявляется. А вот проверять нож на вооруженном автоматом стрелке вряд ли кому-то захочется.
— Но я хожу с пистолетом все время, — ответил я. — И не палю из него попусту.
— Это потому, что ты очень сильный, Хай, — спокойно произнес мой темнокожий друг. — К тому же ты, как и я, стараешься избегать очень уж мощного оружия. Пистолет всегда с тобой, а от трофейного автомата, я заметил, ты стараешься избавиться при первой возможности.
Он был прав. Я не любил скорострельные пушки и большие калибры, мне всегда больше импонировала точность боя, чем разрушительная способность пули.
Но теперь в моем распоряжении оказалось самое мощное оружие на Земле. Хватит ли у меня сил противостоять этому шепоту? А ведь я его уже слышал, просто осознал не сразу. Именно голос термоядерного оружия нашептывал мне, искушал выяснить, насколько глубоко в Европе можно поразить с его помощью цели, и кому какие условия с его помощью получится диктовать.
Эх, Коча… Он много раз спасал меня, пока был жив, спас меня собственной смертью, и теперь снова спасал, уже покинув этот мир. Спасибо тебе, добрый мой Друг!
Я отвел взгляд от пусковых установок с термоядерными ракетами и решительно направился в рубку управления. Осмотревшись там и убедившись, что принципы действия систем контроля мало отличаются от известных мне, я отправил Ольгу в радиорубку, велев не отвлекаться, а слушать эфир постоянно. В случае необходимости отойти, она должна была вызвать на смену Алекса.
Через полчаса Алекс доложил, что способен на лету отстрелить воробью его мужское достоинство из любого орудия на корабле. Но пока лишь на расстоянии прямой видимости. Но и это было отлично. Я поинтересовался, в каком состоянии находятся термоядерные ракеты, и есть пи они вообще на борту.
— Они полностью снаряжены и готовы, — с некоторым напряжением в голосе доложил Алекс. — Но блокировка пуска у тебя в рубке. Пока не снимешь, я ракетами бабахнуть не смогу.
— Хорошо. — ответил я. — Остальные огневые средства у тебя под полным контролем?
— Да. Я и с ручным управлением разобрался, и с автоматом. Он тут, кстати, отменный, множество функций выполняет вообще без участия человека. Но для стрельбы за горизонт нужны данные с радарной станции, а она в другом отсеке. Не набегаешься, если что. Все хорошо, но людей маловато.
За полчаса и я разобрался с ходовой консолью. Топливные баки были заполнены до предела, бортовые генераторы готовы к пуску в любой момент. Отдавай швартовы, и в путь.
— Ольга? — Я вышел на связь с радиорубкой уже не посредством наших коммуникаторов, а используя штатный корабельный селектор.
— Да, — ответила женщина.
— Есть что в эфире?
— Было бы, я бы доложила, — обиженным тоном произнесла она.
Честно говоря, я уже начинал волноваться. Ну сколько нужно Урману времени, чтобы полностью обследовать склады и арсеналы подводной базы? Он уже должен был найти личинки и сообщить об этом Альбиносу. А раз не сообщает по контролируемому нами каналу связи, значит, либо нет личинок, либо есть другой канал связи. Во втором я очень сомневался. Очень уж крепко и заранее тогда пришлось бы подготовиться Альбиносу.
Интересно, а как поступит Альбинос, если личинок нет? Это, конечно, тот еще будет номер, и я не прочь был бы оказаться рядом с нашим спонсором в момент получения такого известия, чтобы посмотреть на выражение его лица и на яркую, наверняка, эмоциональную реакцию. Но это лирика, куда большее значение имела практическая сторона вопроса.
На самом деле, наиболее практичным ходом Альбиноса, при таком раскладе, было бы попросту о нас забыть. Совсем. Нет, ну правда, достаточно накладно снаряжать экспедицию с той лишь целью, чтобы щелкнуть нас по носу. Потому что никакой другой реальной цели такая миссия не могла преследовать. Получалось ведь, что наша команда, благодаря внедренному в нее агенту, сама себя обезвредила. Урман угнал «Шпика» и застрял вместе с ним на подводной базе. И одному ему никак не дойти на батиплане до берега, биотехи его торпедируют, к дьяволу, и весь разговор. Выходит, он до конца своих дней останется там, если никто не возьмется оттуда его вызволять. А никто кроме нас и самого Альбиноса не знает, что он там, и уж точно никто ради спасения бывшего муниципала не сунется в океан.
С нами такая же история. Мы остались без подводного корабля, то есть, с острова тоже уплыть не можем. И, по мнению Альбиноса, останемся тут робинзонить до конца дней. И хотя наличие среди нас женщины могло предполагать продолжение рода, вряд ли это имело хоть какое-то значение для Альбиноса.
Но вся эта безупречная логика работала только в случае, если наш спонсор не знал о наличии весьма серьезной военной флотилии на острове. Знал он или нет? Это был вопрос вопросов, и точный ответ на него мне бы многое дал. Вот только узнать это не было ни малейшей возможности, да и предположить нельзя было хоть со сколько-нибудь вменяемой допей вероятности. С одной стороны, он не мог не заметить остров с орбиты, раз сумел сделать спутниковый снимок подводной базы. Они ведь недалеко друг от друга. Но если это принять как данное, тогда в действиях Альбиноса вообще пропадала логика. Он вел себя так, словно понятия не имел о существовании острова и военной базы на нем, и кораблей, и всей этой разветвленной инфраструктуры.
Он, конечно, отлично владеет собой, и мог бы скрыть, какой информацией обладает, а какой нет. Но дело-то как раз не в скрытности, а именно в отсутствии логики действий! Тут ведь, вокруг бухты, добра столько, особенно с учетом кораблей, что непонятно вообще, зачем Альбиносу вперлись эти личинки торпед. Ведь, если завладеть всем имуществом на острове и продать его, то выручить можно десятки миллиардов, а то и больше, учитывая редкость лотов.
Можно вообще никогда не работать и забить на все, и уж точно не заниматься опасными и противозаконными исследованиями.
Так зачем ему личинки? Выслужиться перед начальством? Бред! Владея этим островом можно навсегда забыть о необходимости иметь хоть какое-то начальство. Заработать самому? Вообще нонсенс. На личинках можно только срок заработать. А если и деньги, то не такие, как от продажи всего тут имеющегося. Даже если сливать все по цене лома и строительных материалов. Сколько тонн высококлассной стали в кораблях? Да умом тронуться можно! Только сдав их в пункт приема черных металлов, можно попасть в сотню богатейших людей мира.
Значит. Альбинос не знает об острове? Или, что еще можно допустить, не имеет информации о его ценности.
Непонимание мотивов, двигавших Альбиносом, выводило меня из себя. Я поделился мыслями с Алексом, но и вместе мы не смогли свести концы с концами. Отсутствие информации тревожило меня, но я понимал, что домыслы и предположения делу вряд ли помогут. Нам надо отправляться в путь, вернуть батиплан, примерно наказать Урмана, а там уже разбираться дальше.
— Андрей, ответь радиорубке! — раздался голос Ольги в динамиках селектора.
— Слушаю! — тут же ответил я.
— Есть передача в эфире. Сообщение от Урмана Альбиносу. Урман сообщил об обнаружении личинок, сдал координаты острова и сейчас перечисляет, что тут есть. И про корабли, и про все остальное…
У меня ком подступил к горлу — личинки все-таки нашлись. И это очень плохо. До крайности.
— Альбинос ответил, что у него баллистический лайнер готов к взлету с восточного берега Суматры. — продолжала докладывать Ольга. — Он гарантировал, что баллистик будет над подводной базой через пятнадцать, максимум через двадцать, минут. Сбросит десант. Там обученный пилот, стрелок… Бла-бла… Короче, они там точно раньше нас будут! И свалят на «Шпике».
Это было очевидно. Такого скорого поворота дел я не ожидал. Я был уверен, что десант и баллистик надо подготовить, что он не стоит под парами на взлетке. Ох, недооценил я Альбиноса, точно недооценил. И вот интересный момент… Урман передал координаты острова. Значит, Альбинос знал о нем. Но не знал, что тут есть. Это странно. Так странно, что дальше некуда. Но с этим разбираться было некогда. Необходимо было сделать хоть что-то. Вот только что?
— Алекс! — я тут же вызвал стрелка. — У тебя под контролем системы противовоздушной обороны?
— О чем ты конкретно? — не понял он.
— Мы можем сбить баллистический лайнер раньше, чем он сбросит десант?
— Что?! — Алекс и не попытался сдержать эмоции.
Я вкратце объяснил ему суть вопроса.
— Не знаю. На таком удалении мы можем свалить высотную цель, но для этого нужны данные с радара, я же тебе говорил. Один я не разорвусь.
— Ольга может помочь?
— Без инструктажа нет. Я сам еще не до конца разобрался.
— Значит дуй туда! — приказал я. — Нужно сбить баллистик любой ценой, иначе вся эта альбиносова кодла покинет подводную базу раньше, чем мы до нее доберемся.
Уже через три минуты Алекс вышел на связь и сообщил, что активировал системы дальнего обнаружения и наведения противовоздушных средств. Голос у него был запыхавшийся.
Нервы у меня напряглись, как струна. Я подозревал, что без опыта, без тренировок, без детального ознакомления с техникой мы, может, и сбили бы лайнер, но не в отведенные нам сроки. Подготовленный экипаж в полном составе с этим бы наверняка управился, а вот нам не успеть.
— Есть цель! — доложил Алекс. — Отмечена как высоколетящая, скоростная. Передаю координаты на зенитный комплекс. Все, побежал туда!
У меня сердце забилось так, словно я сам сейчас мчался по стальному коридору к стрелковому комплексу. Минута тянулась, словно резиновый шнур. Казалось, конца ей не будет.
— Я на месте, — задыхаясь после пробежки, доложил Алекс. — Данные поступают на автомат управления огнем. Координаты в динамике. Не знаю, как на карту переложить, наверное это только там можно, а тут без надобности. Ладно, это и не нужно сейчас. Все, развертка пускового комплекса началась. Штатное время указано пять минут.
На баке раздался лязг и вой мощных сервомоторов. Я бросился к обзорному окну капитанской рубки и увидел, как в носовой части эсминца медленно сдвигаются в стороны огромные створки квадратного люка. В нем, как в колодце, прятались четыре вертикальных трубы зенитно-ракетного комплекса. Прильнув лбом к стеклу, я не спускал взгляда с этого действа. Неужели нельзя было сделать, чтобы оно все быстрее работало?
Трубы медленно, слишком медленно, начали выдвигаться вверх, как росток бамбука, выпирающий из земли в недостаточно ускоренной съемке.
— Где баллистик? — поинтересовался я.
— Откуда мне знать? — Алекс выругался. — Я вижу только меняющиеся координаты. Если ты по памяти переложишь их на карту…
— У меня карта есть! Давай координаты!
Карта действительно непрерывно высвечивалась на мониторе системы навигации. И координатная сетка на ней была. Алекс выдал мне координаты, и я понял, что лайнер еще над Суматрой. Это хорошо. Не так уж близко ему до подводной базы.
— Ну что там? — спросил Алекс. — Успеем?
— Не знаю, признался я. Тебе его скорость легче определить. Все зависит от того, когда развернется комплекс.
— Значит, сразу огонь, как смогу?
— Нет. Сверим координаты, и дам команду.
— Понял.
Мне не хотелось сбивать баллистик над Суматрой. Штука огромная, рухнет на город, наделает дел. Да если и не на город, а в джунгли, не миновать пожара.
Трубы, наконец, полностью выдвинулись над палу бой и зафиксировались в таком положении. Верхние торцевые крышки, подобно лепесткам стального цветка, открылись и разошлись в стороны. Я разглядел остроносые головные части ракет.
— Комплекс готов, — сообщил Алекс.
— Координаты?
Стрелок передал набор цифр. Я глянул на карту и понял, что лайнер как раз пересек береговую черту. Пока ракеты долетят до цели, он гарантированно будет над океаном.
— Пуск! — решительно скомандовал я.
Я многое мог представить в своей жизни, но если бы кто-то год назад бы сказал, что сегодня мне придется брать на себя ответственность за зенитно-ракетный удар по баллистическому лайнеру, я бы повертел пальцем у виска и больше бы никогда такого пророка не слушал. Но это было фактом.
Жуткий свист и грохот ударили мне в уши — сработали первичные ускорители одной из ракет. Ничего более грандиозного я в жизни своей не видел. Даже несущиеся над океаном живые ракеты донных платформ не выглядели столь внушительно, в клубах дыма многотонная стальная громада выскользнула из пусковой трубы и устремилась в чистое небо. Маршевый двигатель еще не работал, а потому ракета замедлялась по мере набора высоты, как пущенная из лука стрела. Наконец, она замерла в мертвой точке, и тут же молниеносными взрывными ударами двух маневровых двигателей махину резко выставило в нужное положение, под точным углом к горизонту. И когда казалось, что она неминуемо рухнет всем весом обратно на палубу, включился маршевый двигатель. Ракета стартовала и, непрерывно разгоняясь, умчалась в небо, оставив за собой густой след белого дыма.
— Есть пуск! — сообщил Алекс.
— Да уж вижу, — ответил я, медленно приходя в себя. — Дуй обратно на радарную станцию. Мне нужна оперативная информация о происходящем в воздухе. Ну, попали мы или нет.
— Ракета раньше сшибет баллистик, чем я доберусь до радара, — заверил меня стрелок. К тому же тут реализован принцип «выстрелил и забыл». А попали или нет, видно и отсюда. Ко мне же идет поток информации о положении цели. Как перестанет идти, так завалили, значит. Могу даже диктовать тебе координаты, если хочешь, а ты сверяй с картой.
— Потрудись все же сходить на радар, будь любезен! Мне нужна обстановка в воздухе, а не циферки координат.
Я сам не понимал, зачем мне нужен детальный мониторинг воздушного пространства. Просто я, как стрелок-дуэлянт, привык опираться больше на зрение, и считать противника поверженным на основании именно зрительной информации. Наверное… Но, вообще-то дело было еще и в моей интуиции. Свербил в голове сигнал тревоги, а чем она вызвана, я пока не понимал. И мне нужно было больше информации.
— Да иду уже, иду… — отозвался Алекс. — Пусковую установку убирать в походное положение? А то торчит, как сам знаешь что…
— Убирай, — подумав секунду, ответил я. — Второй раз выстрелить все равно не успеем. А так уже будем готовы к отходу.
— А не стремно тебе, командор, на такой крупной калоше, да без подготовки на симуляторе? Непонятно ведь ни хрена, как посудина с такой массой поведет себя в неумелых руках. Так еще и выходить из бухты через узкий проход. Может лучше не спешить с отходом, потренироваться на симуляторе…
— Может и так, — со вздохом ответил я. — Но у нас не безграничный запас времени. Это богам спешить некуда, у них впереди вечность, а нам очень неплохо бы подсуетиться. Не понятно же, сколько баллистиков в распоряжении Альбиноса.
— На один уже меньше, — весело сообщил Алекс. — Попали. Координаты цели перестали приходить.
— Ну так тем более. Поймет наш добрый друг, что мы завалили его лайнер, и вышлет другой.
— Это вряд ли. Баллистиков у него может и много, а вот подготовленных стрелков и пилотов для «Шпика», наверняка только один комплект.
И тут я понял, что за сигнал тревоги не давал мне покоя. И у меня душа опустилась в пятки от одной этой мысли.
— Ты где? — спросил я у Алекса. — На полпути до радара. Дай отдышаться, какого дьявола мне теперь бегом бегать, когда все закончилось?
— Алекс, давай-ка туда со всех ног! Живо!
Я глянул на пусковую ракетную установку. Она уже закрыла заглушки на трубах и теперь медленно опускалась обратно в колодец на носовой части корабля. И, глядя на это, я понял, что мы проиграли. Точнее я понял, что Альбинос нас обыграл. Вчистую. И что бы мы теперь ни пытались сделать, это ничего уже не изменит. Наш спонсор уложил нас на обе лопатки.
Я закрыл глаза. Ну конечно. Альбинос был не из тех, кто делает хоть что-то наобум. Не из тех. А я, дурак, как я сам попался на эту удочку? Поспешил… Самонадеянности слишком много… Но ведь у меня изначально были все данные для принятия верного решения! Вот что обидно!
Ведь Урман сообщил Альбиносу о наличии эсминцев в бухте раньше, чем баллистик взлетел с восточного побережья Суматры. А значит, на момент отдачи команды к взлету, нашему спонсору уже было известно, какая зенитная мощь находится в нашем распоряжении. И не тот это был человек, чтобы махнуть рукой на хотя бы гипотетическую возможность того, что нам удалось разобраться с зенитным комплексом. В стиле Альбиноса, скорее, принять такую возможность как основную рабочую. И что тогда? Тогда он идиотом будет, если этим рейсом отправит единственный обученный экипаж для «Шпика». Фактически на верную гибель. Не мог он этого сделать. Никак не мог.
А вот я смог в это поверить и ударить ракетой по ложной мишени. Поздно до меня дошло. Прочитал меня Альбинос, как маленького ребенка. Понял, что я привык действовать быстро и резко, что именно такие рефлексы закрепила во мне жизнь. И не ошибся.
— Алекс!!! — выкрикнул я. — Это не тот лайнер!
— Что значит, не тот?
— Да то! Ты где?
— Ну, уже у радара, а что?
Я снова глянул на ракетную установку. Она почти полностью ушла в колодец люка. Эх, было бы у нас чуть больше людей! Хотя бы на одного! Нам бы еще хотя бы оператора на радаре, чтобы Алексу не бегать туда-сюда, и мы могли бы поразить все цели, сколько бы их ни было. Но Урман оказался соглядатаем, его с нами нет, а Ольга, даже если бы и можно было снять ее с прослушивания эфира, вряд ли справилась бы с радаром без подготовки, на которую у Алекса хоть какое-то время было. Да, Альбинос умело использовал нехватку людей в моей команде, он знал, что мы не справимся с кораблем имеющимся составом. Даже с зенитным комплексом толком не справимся.
Конечно, все это только в том случае, если Альбинос отправил второй баллистик сразу следом за первым. Но он ведь тоже не бог, он не знает, какая у нас тут обстановка. Может и я его теперь высчитаю, как высчитал он меня? Я резкий, да, а он моя полная противоположность, он не станет действовать сгоряча, не станет рисковать, а скорее посмотрит, собьем мы один лайнер, прежде чем выслать второй. А если так, то победа останется за нами. Мы успеем захватить новую цель, и снова развернуть комплекс тоже успеем.
Но Алекс не дал мне возможности долго потешить себя надеждой.
— Есть вторая цель! — сообщил он из радарного комплекса. — Высоколетящая, скоростная. Но она не к подводной базе летит, а в нашу сторону. Проворонили, она уже близко совсем. Наверное, взлетел, гад, сразу после первого. Но я же не могу пулей летать с одного места на другое!
Альбинос не просто просчитал меня. Он был уверен, на сто процентов уверен, что я поступлю именно так, как и поступил, что пальну не думая. И он прекрасно понимал, что кому-то из нас придется разрываться между радарным отсеком и пусковым пультом. И выслал второй баллистик ровно с таким зазором, чтобы мы его ни при каких обстоятельствах не смогли вовремя засечь, а значит и сбить.
И ясно было, что на борту второго лайнера не только десант. Иначе не было бы необходимости пролетать над островом. Там еще бомбы. Наверняка. И цель этих бомб — корабли, о которых рассказал Урман.
— Всем покинуть борт! — закричал я, включив одновременно селектор и наш, усиленный ретранслятором, коммуникатор. — Живо!
Выполняя собственную команду, я рванул из рубки, скатился по трапу, стукнувшись коленом, и бросился вдоль борта к выходу на пирс. На бегу я заметил Ольгу.
Обычно она не спешила выполнять указания, и, тем более, не спешила реагировать на приказы, но у меня в этот раз голос, наверное, был таким, что и мертвого мог поднять. Женщина выбралась из люка радиорубки, расположенной выше главной надстройки, где она переходила в главную мачту. Алекса пока видно не было. А вот низкий гул, возникающий как предзнаменование скорого пролета баллистического лайнера, я уже начал различать.
К счастью, Алекс тоже вскоре появился на боковом трапе главной надстройки. Просто ему, в отличие от нас с Ольгой, еще пришлось потратить время, пробираясь по коридору от радарного центра. Поэтому он выбрался позже нас.
— Что случилось? — спросила Ольга, преодолев по лесенке уже половину расстояния до палубы.
— Нас будут бомбить! — без прикрас высказал я свое предположение.
— Кто? — не сообразила она.
Но мне некогда было вдаваться в подробности, да и не было ни малейшего желания. Гул баллистика приближался.
У внедорожника я оказался раньше всех, поэтому прыгнул за руль и запустил двигатель. Вскоре подоспели и Алекс с Ольгой.
— Вы что не попали? — все же решила выяснить Ольга.
— Попали, — уверил ее Алекс.
— А толку нет, — со злостью добавил я. — Там никого не было, он наверняка летел в беспилотном режиме.
— А экипаж для «Шпика» тогда где?
— На этом. — Я ткнул пальцем в небо. — Но на нем не только экипаж, но и бомбы. Наверняка. Иначе зачем пролетать над островом?
— Может просто посмотреть, как тут все? — Ольга пожала плечами.
— Ну, или десант нам на голову сбросить, — поддержал ее Алекс. — Повязать нас и доставить к Альбиносу живыми…
— Ага… — Я не удержался от иронии. — Они посмотрят, или скинут десант, и полетят к подводной базе. А мы развернем зенитный комплекс, пока еще парашюты в небе будут висеть, и долбанем вслед лайнеру ракетой. Это было бы очень мило со стороны Альбиноса. Но, боюсь, он нам не доставит подобного удовольствия. Надо гнать к приемо-передающему центру, возможно, эта дрянь захочет побеседовать с нами при таких раскладах.
Я резко тронул машину с места, с заносом вывернул на улицу, проскочил перекресток и прибавил скорость.
— Надеешься договориться? — поинтересовался Алекс.
Я не ответил. Судя по звуку, баллистик был уже почти над самым островом. А через миг мы услышали душераздирающий вой сброшенных авиабомб. Наверняка черти в аду воют тише и приятнее для слуха. Ольга поморщилась и закрыла уши, а я поддал газу, остерегаясь, что нас крепко накроет ударной волной.
Корабли еще можно было разглядеть в зеркало заднего вида, но на самом деле мы уже лишились их. И не только их. Мы навсегда лишились возможности договариваться с Альбиносом, и перспективы договориться с городскими властями мы тоже лишились, и даже лишились возможности покинуть остров.
Бомбы падали, рассекая воздух краями стальных стабилизаторов, а я все больше осознавал, что мы даже не к начальной точке вернулись, а куда дальше назад. На такую отметку, с которой уже никогда и ни при каких обстоятельствах не получится претворить в жизнь операцию «Караван». Что было тому виной? Да многое что. Но в основном мои ошибки. Упущенное время, моя излишняя торопливость и несдержанность, моя самоуверенность необъятная, и, как выразился Альбинос, мое неумение работать с людьми. А может все вместе, или просто наши противники были сильнее, хитрее и расчетливее нас. Впрочем, какой смысл искать причины? Причины ищут для того, чтобы впредь не повторять ошибок. Но в нашем положении это уже не имело смысла. Мы не сможем повторить прежних ошибок хотя бы потому, что навсегда останемся на этом острове.
Я даже не мог просто выкинуть из головы идею возвращения человечества в океан, и заняться чем-то более продуктивным, раз океан никому, кроме меня не нужен. Не мог, потому что на этом острове нельзя заняться ничем продуктивным. Разве что детей наплодить. Но и от этого не было никакого проку.
Да идет оно, действительно, к дьяволу тогда все. Пусть катится и горит огнем.
Воздух содрогнулся от нескольких мощных взрывов. Через миг они слились в один, и так грохнуло, что я через подвеску автомобиля ощутил, как вздрогнула под нами земля. По городу, как порыв штормового ветра, пронеслась упругая взрывная волна, вышибая стекла и срывая отставшие куски битума с крыш. На нас хлынул дождь из сверкающих осколков, черных кусков и вырванной из трещин в стенах травы. И почти сразу все стихло.
Я остановил машину и вышел на усыпанную мусором мостовую. Густой столб черного дыма поднимался оттуда, где еще минуту назад базировалась надводная часть моего флота. Похоже, часть бомб Альбинос снарядил напалмом. Для гарантии. А может и для усиления визуального эффекта.
— Может, попробуем потушить? — предложила Ольга.
Мне не хотелось ни отвечать ей, ни вообще разговаривать, да и видеть никого не хотелось. Я с силой захлопнул дверцу и отправился по улице пешком, обратно к бухте.
Миновав перекресток, я увидел пылающие корабли. Пламя вихрилось от кипящей в нем мощи, гудело, как в сталелитейной печи и рвалось к небу, изливаясь на концах непроницаемо-черным дымом. Горели все три корабля, но эсминцам досталось не в пример больше напалма и фугасных бомб, чем плавучему лазеру.
На эсминцы смотреть было страшно, с них взрывами снесло все антенны, а обшивку надстроек местами сорвало до каркаса, местами развернуло вокруг пробоин, как банановую кожуру. Пожар добрался до внутренних помещений, дым и языки пламени вырывались из выбитых взрывом иллюминаторов. Скорее всего, Альбинос использовал бомбы с замедлением взрыва, они прошибали сталь палуб и взрывались прямо в отсеках, причиняя колоссальные повреждения.
В сравнении с эсминцами, плавучий лазер выглядел как огурчик. Уцелел даже решетчатый локатор на мачте, не говоря уж об остальном, за исключением стекол — их вынесло близкими взрывами на эсминцах. Горела только корма, причем достаточно локально. У меня создалось ощущение, что туда попала единственная бомба с напалмом. Да и то разорвалась снаружи, на самой палубе.
У меня возникла мысль, что бомбы, скорее всего, имели собственную систему наведения, потому и легли так кучно. И эсминцам досталась их большая часть не случайно, а именно потому, что Урман не знал ничего о плавучем лазере, он был уверен, что это судно технической поддержки. И описал его именно так, поэтому Альбинос основную силу удара направил на боевые, как ему казалось, корабли. А техническую калошу угостил лишь одной напалмовой бомбой, с тем расчетом, чтобы она просто стала непригодной для плавания. Альбиносу было выгодно навсегда нас оставить на острове, лишить всякой возможности отсюда выбраться, а значит, он собирался уничтожить все корабли. Но эсминцы ему надо было именно подавить, чтобы мы не смогли даже подобраться к ним близко, не то что использовать какие-то из их средств. А остальное сгорит само. Так что гибель плавучего лазера была лишь вопросом времени, ведь у нас нечем было его тушить.
Но лично у меня возник вопрос, сколько он еще сможет находиться в боеспособном состоянии? И можно ли использовать его лазерную пушку для быстрого поражения воздушной цели? Это могло решить целый ряд проблем. Мы не только бы щелкнули Альбиноса по носу, но и получили бы некоторую фору по времени. Ведь подготовленный пилот и стрелок для «Шпика» наверняка на борту уходящего лайнера, а второго экипажа, скорее всего, у Альбиноса действительно не было. И это могло превратить наше поражение если не в победу, то в какое-то ее подобие. В любом случае мне стало бы легче.
Я вызвал Алекса и велел срочно ехать ко мне. Когда он остановился рядом и выскочил из машины, я спросил, может ли он управиться с лазером. Он не знал. В принципе, с управлением там, на его взгляд, все было понятно. Но одно дело — беглый взгляд и оценка возможностей, и совсем другое — выстрелить и лопасть.
— Остаешься в машине, — приказал я Ольге. — Алекс со мной.
— А почему не подъехать? — с недовольством спросил стрелок.
— Потому что может взорваться, — честно ответил я.
И тут же об этом пожалел. Алекс сбавил шаг и вытаращился на меня.
— Э! Чувак, ты совсем умом тронулся? А нам тогда что там делать, если оно шарахнет?
— Мне есть что там делать, — жестко произнес я. — Попробую сбить баллистик. Не хочешь, оставайся с дамой. Мне уже ничего не страшно.
— Не дури! — Алекс придержал меня за локоть, но я вырвался.
Тогда он схватил меня крепче, за ворот куртки. Я вывернулся и коротко ударил его ногой под колено. Нога у него рефлекторно согнулась, он начал терять равновесие, взмахнул руками и, естественно открыл грудь. Так всегда и со всеми бывает в таком положении. Рефлекс. Мне осталось только чуть толкнуть его, сместив центр тяжести и придав едва заметное ускорение в нужную сторону, а дальше против него начала работать его же собственная масса. Она потянула его к земле, не давая возможности принять хоть сколько-нибудь устойчивое положение. Напарник рухнул на спину, но я этого уже не видел, только по звуку понял. Я уже вышагивал в направлении пирсов.
Когда я все же коротко оглянулся, Алекс сидел на заднице посреди улицы и провожал меня печальным взглядом. Больше я оглядываться не стал. Незачем. Уже ясно, что команде нашей конец. Все будет так же, как и с первым составом, и причина, по сути, та же. Отсутствие перспектив, вот что губит любую команду. Но я не был готов снова увидеть события, развернувшиеся по такому сценарию. Мне хватило одного раза. Второй раз мне этого не пережить. Мне лучше было сгореть вместе с тонущим кораблем, чем снова наблюдать, как уйдет сначала Алекс, а потом кто-нибудь уведет Ольгу. И все будут правы. Все, кроме меня. Потому что вся вина за отсутствие перспектив целиком лежала на мне. И вся ответственность тоже. Никто не был виноват кроме меня, ни мои соратники, ни Альбинос, ни проклятые бюрократы из муниципалитета.
Видимо, во мне был какой-то изъян, не дающий довести начатое до конца. Ведь у меня были и силы, и средства, и люди, а я раз за разом все профукивал самым позорным образом. Нет, не был я предназначен для роли лидера. Плох тот лидер, который то и дело проигрывает. Плох тот лидер, который получил в руки все рычаги для воплощения в жизнь собственных идей, но в самый важный момент эти рычаги упускает и остается ни с чем.
Да уж… Роль спасителя человечества была явно не для меня. Не тот уровень. Да, в чем-то я был не плох. Мог постоять за себя, ни от кого не зависел, стрелял хорошо и дрался сносно. Но это навыки одиночки, никак не лидера, ведущего других за собой. Лидеру они тоже нужны, но их одних мало. Лидер должен вдохновлять окружение собственным примером. А у меня это не получалось никак.
И вот я снова стал одиночкой, каким и вырос тут, на Суматре. И снова мне одному предстояло лезть в пекло, и снова никто не заставляет меня, и снова я не ради себя одного это делаю, хотя никто меня не просил об этом. Меня даже пытались остановить. Все как обычно. Но я все равно шел, понимая глупость и безрассудность своей идеи, что этим поступком никому ничего не получится доказать, а только все станет еще хуже, чем было. Я понимал, что если погибну, у Алекса и Ольги станет еще меньше шансов на выживание, но все равно шел.
Ну и что мной двигало в этот момент? Моя воля? Или какая-то внешняя сила, стоящая выше возможностей моего понимания? Да и что вообще нами всеми движет?
У меня вдруг возникла мысль, что человеку лишь кажется, будто у него есть какая-то воля и какая-то возможность выбора. Мы привыкли так думать, и нам так думать приятнее, мол, дал нам бог волю и возможность выбирать свой путь. Выбирать, какие поступки совершить, а от каких отказаться.
Но что если посмотреть на вещи реально. Точнее объективно, а не из-под костей собственного черепа? Если глянуть на всю цепь собственных действий и действия других тоже оценить непредвзято, выкинув из головы, хотя бы на время, непреложность идеи о присущем нам праве выбора? Что тогда?
А тогда вся кажущаяся логика наших действий рушится. Вот что можно наблюдать, глядя на нас со стороны? Оценивая наши объективные поступки, а не мысли, которые никому читать не дано. Вот, мы влюбляемся, и нам кажется, что это уже навсегда, что никто другой нам не нужен, и уж точно никогда нам не захочется от этого человека избавиться. Но проходит какое-то время, и что? Нам трудно становится самим себе объяснить, что же нас привлекло в предмете нашей любви, что нас в нем восхитило. Мы словно смотрим другими глазами, и видим другое, хотя мы остались собой, да и предмет нашей любви не изменился. И любовь превращается в ненависть, и некоторые даже на убийство идут, чтобы избавиться от предмета своего недавнего восхищения. Ну и где тут логика? Не придуманная, а настоящая? Где реальный мотив на то и на другое действие?
Конечно, мы себе придумываем этот мотив. Мы пеняем на то, что изменился сам предмет нашей любви, что он чем-то стал хуже, или мы чего-то не заметили в нем изначально. Или что наш вкус изменился, и нам хочется другого теперь, что мы развиваемся, в конце концов. Ну а логика-то все-таки где? Нет логики. Просто хаос случайных поступков.
О какой вообще воле или праве выбора может идти речь, когда мы меняем свои предпочтения с гораздо большей хаотичностью, чем ветер меняет свое направление? У ветра в направлении больше логики, чем у нас в поведении, если смотреть на него объективно, со стороны, а не со своей колокольни, с которой можно объяснить и оправдать что угодно.
Сегодня нами движет одно, завтра другое, послезавтра третье. Какая, к дьяволу, свобода выбора может быть, когда сами критерии выбора меняются день ото дня? Мы не способны управлять ни собой, ни своими желаниями, ни побуждениями, ни мотивацией, мы можем лишь рационализировать собственные поступки, находить им оправдания уже постфактум, внушать себе, что наши действия не хаотичны, что мы пришли к ним, не с дуба рухнувши, а путем долгих взвешиваний и размышлений.
Ну а если откинуть мысли, а поглядеть только на сами действия? Ведь мысли глубоко субъективны, и никто никому в голову не залезет, и не сможет на самом деле понять, что другой думает. И вот, если исключить такую субъективную вещь, как мысль, то действия любого человека, в том числе и наши собственные, превратятся в хаотичный набор движений, устремлений и предпочтений, непонятно откуда взявшихся, и лишенных какого бы то ни было стержня.
Мы никогда не узнаем, что двигало тем или иным человеком при совершении того или иного действия. Мы можем это только предположить. С той или иной долей вероятности. Не более. И если сам человек нам об этом расскажет, то где гарантия, что он не лжет?
Вот, к примеру, парень дарит девушке цветы, провожает ее до дома, он ласков с ней и нежен, он каждым действием показывает, насколько любит ее. Но девушка, хотя все действия парня ее в полной мере устраивают, не чувствует себя счастливой. Ее гложет идея, что парень делает все из каких-то дурных побуждений, и только притворяется, что любит.
Но узнать, так это или нет, невозможно, пока эта догадка не подтвердится дурным поступком парня. А если не подтвердится? Нет никакой возможности оценить мысли по поведению человека. Ни малейшей. Можно только догадываться, о чем думает человек, пытаясь оценить, какие мысли к каким действиям могут привести. Но это невозможно из-за субъективности такой связи. Если нас какая-то мысль привела когда-то к какому-то действию. То не факт, что такое же действие другого человека вызвано той же мыслью.
И даже нас самих та же мысль через год уже не толкнет на то же действие. Получается, что мысли — это только внутри человека и только для него самого, и только он сам знает, как его мысли связаны с действием, для других это непостижимо. И бедная девушка только зря сама себя мучает, вместо того, чтобы наслаждаться действиями парня. Ведь узнать его мысли она все равно не сможет. А предполагать можно что угодно, это все равно далеко от реальности.
Но чем ближе я подходил к пылающим кораблям, тем больше я понимал, что наши мысли с нашим поведением вообще никак не связаны, а эта связь, лишь плод нашего воображения. Если глянуть объективно, то и следа этой связи нет. Иногда мысли вроде бы связаны с действием, иногда вроде нет, но эта связь того же порядка, как связь погоды и плясок вокруг костра. Пляшет шаман, и просит у неба дождя. При этом дождь может пойдет, а может нет. Если пойдет, вроде есть связь, а не пойдет, вроде как что-то не срослось. Но дело не в том, что не срослось, а в том, что просто нет никакой связи.
Так же и со связью мысли и действия. В нас глубоко засела иллюзия, что в действиях мы руководствуемся мыслью. Но на самом деле, подумав, что завтра надо сделать то-то и то-то, совсем не факт, что завтра мы это сделаем. Может сделаем, может нет. Это зависит от чего угодно, от действий других людей, настолько же хаотичных, или от внешних обстоятельств, тоже мало предсказуемых, но уж точно не от того, что мы думали накануне. Думать мы могли о чем угодно, а вот сделаем только то, что сделаем.
Или же наоборот, многие действия мы делаем, вовсе не думая. Спонтанно, как говорят. Услышали громкий хлопок, тут же пригнулись, не думая. Или шли, увидели драку на улице, тут же бежим оттуда, или звоним в полицию. Но разве мы пять минут назад думали, что будем куда-то звонить? Нет. И при объективном рассмотрении выходит, что мысль и действие связаны не больше, чем камлание шамана с дождем, который он пытается вызвать. Далеко не всякая мысль превращается в действие, и далеко не всякое действие порождено мыслью.
И вот теперь я направлялся к пылающим кораблям, готовым взорваться в любой момент. Думал ли я о том, чтобы так поступить? Нет. Но я шел и понимал, что не остановлюсь.
Что двигало мной? Воля? Мой выбор? Или не зависящее от нас течение обстоятельств, которое мы никак не можем изменить, а способны только осознавать? Может это только иллюзия, что мы выбираем свои пути сами? Или мы только неотрывная часть детерминированной Вселенной, где движение каждой частицы подчинено законам физики и не зависит от наших желаний и побуждений? И мы только щепки в этом потоке, обстоятельства и внешние силы всецело управляют нашим поведением, а мы лишь тешим себя, придумываем рационализации и несуществующие причины?
Хотел ли я погибнуть в огне? Или это было моим долгом? Или просто так сложилась структура Мироздания, проложив мне путь, с которого не в моих силах свернуть? Может, Алекс в своей простой житейской мудрости был прав, пытаясь остановить меня? И мог ли он своим действием изменить предначертанное?
Эта непрерывная цепь философских вопросов проносилась в моей голове потоком, но его никто, разумеется, кроме меня не видел. Этот поток, как и многое, о чем мы задумываемся, являлся лишь плодом моего воображения. А огонь впереди полыхал так жарко, что я уже ощущал его кожей. Но продолжал делать шаг за шагом.
Я хотел остановиться. Мне было необходимо остановиться и найти какой-то другой смысл жизни, кроме этой неподдающейся операции «Караван», этого моего бреда, моей блажи, нелепой выдумки, навеянной детскими переживаниями и раздутым самомнением. Но я упрямо двигался вперед, словно меня действительно влекли какие-то неведомые внешние силы, а не моя, порядком уставшая, воля.
И тут впереди полыхнуло. Ярко, жарко. Меня тут же сбило с ног ударной волной, а когда я уже лежал на спине, по ушам шарахнуло грохотом взрыва. Через миг наступила глубокая, совершенно непроницаемая тишина — меня оглушило на время.
Шибануло сильно, и хотя я не терял сознания, последствия контузии отчетливо ощущались — перед глазами все плыло, вестибулярный аппарат работал со сбоями. Я попытался подняться, но тут же между пирсами снова рвануло, потом еще и еще. Понятно было, что на плавучем лазере взрываются в отсеках водородные ячейки для питания генераторов. Вокруг меня на мостовую стали падать крупные стальные осколки и обломки решетчатых ферм. Но грохота и звона я не слышал, так заложило мне уши взрывом.
Я собрался с силами и встал на четвереньки. Мутило меня так, что не было ни малейшей возможности подняться на ноги или даже на корточки. Мне хотелось увидеть плавучий лазер, но я уже понимал, что взрыв произошел именно там, а значит, не оставалось ни малейшей надежды сбить лайнер с десантом. Вот это было поражение, так поражение. И мне нечего было противопоставить.
На четвереньках мне тоже не удалось устоять больше пары секунд. Руки подогнулись, и я распластался на мостовой, среди дымящихся осколков. Что меня придавило к земле? Гравитация или груз моего поражения?
Подняв взгляд, я увидел, что от плавучего лазера после взрыва осталось еще меньше, чем от эсминцев. Он дал крен, свернул бортом пирс со свай, начал тонуть, но быстро уперся килем в дно. Я не мог на это смотреть и опустил веки.