Глава 4
— Бонза!
На такой крик надо отзываться немедленно. Ивлев выскочил из-за силовых шкафов в главный проход навстречу Скопцову.
— Бонза, менты!
— Тихо! — Сергей едва удержался от матерщины. — Откуда? Сколько?
Скопцов, задохнувшись, как от хорошей пробежки, сдернул с носа очки, перевел дух и выпалил скороговоркой:
— Из корпуса. Двое.
— Охрана, — понял Бонза. — Успокойся!
Громыхнула, ударившись о стену, входная дверь, по короткому коридорчику простучали торопливые шаги, и в щитовую, толкаясь, стараясь опередить один другого, ввалились двое.
— Стоя-ать! — кинулись они к нарушителям, но те и не думали метаться, спокойно, почти невозмутимо смотрели на взбудораженных охранников. — Кто такие?
— Атас, ребята! — как-то даже насмешливо сказал передний из посторонних, стоявший так, что плечом наполовину прикрывал очкастого. — Вы чего как с цепи сорвались? Отдай руку, — вполне миролюбиво потребовал он у старшего охранника, пальцы которого вцепились в его предплечье.
— Зачем грубить? — поддержал его очкастый, подавшись вперед.
— Кто такие, я спрашиваю? — настаивал старший, перехватывая за запястье вторую руку Бонзы.
— Отдай руку!
— Погоди, — остановил товарища очкастый, — так они не поймут.
Неожиданно для старшего и уж тем более для второго охранника, не проявлявшего пока никакой прыти, очкастый, уже успевший отодвинуть товарища в сторону, саданул носком башмака старшего чуть ниже колена. Ивлев, резко двинув корпусом вперед и вбок, стряхнул с себя его руки и c разворота, наотмашь, сильно ударил старшего по лицу. Поймал его, уже ошеломленного, теряющего равновесие, за плечи и бросил на пол, себе под ноги. Как ни быстро все произошло, но за это время Скопцов успел добраться до второго охранника, не такого резвого, как старший, и уже крепко, обеими руками держал его сзади за волосы, давя вниз и отгибая назад голову. Освободившись, Бонза шагнул к ним и тем же приемом, только подставив для верности ногу, швырнул охранника мимо себя назад, на его коллегу, делающего неуклюжие попытки подняться.
— Щеглы, м-мать вашу! — Скопцов поставил точку в деле, толкая старшего подошвой в спину. Тот повернул к нему вымазанное кровью, хлещущей из разбитого носа, лицо и уставился в черное дуло пистолета, нацеленного в его лоб.
Охранников тычками и окриками заставили лечь спинами друг к другу. Шнурами, оторванными от телефона и настольной лампы, связали их вместе в локтях и коленях, а шеи стянули грязной половой тряпкой, найденной в углу и скрученной в жгут. Получилось крепко.
— Сиамские близнецы, х-ха! — рассмеялся, как выстрелил, довольный Бонза. — Отдыхайте, ребята.
— Хватит посмеиваться, — урезонил его Скопцов, пряча пистолет в наплечную кобуру.
— Что, опять торопимся?
— Ну, не то чтобы… — замялся Скопцов, тоже обрадованный победой, доставшейся неожиданно легко, но менее Сергея склонный к пустопорожнему злорадству. — Ты что-нибудь нашел здесь?
— Чисто! — ответил с изумлением Бонза, легко переключаясь на то, зачем они сюда возвратились. — Как вылизано.
— Вот то-то.
«Можно подумать — ты это предвидел», — подумал Бонза, наблюдая, как Скопцов склоняется над пленниками.
— А ну, скажите-ка мне, полупочтенные, не было ли здесь сегодня какого-либо шума?
— Какого шума? — поднял голову старший. — Не было ничего.
— А ты ничего не слыхал?
— Степанов приехал, как дракон злющий. И с ходу велел составить списки машин и мужиков, прошедших с утра на территорию, — ответил второй с готовностью гораздо большей, чем у его коллеги.
— И все? — Скопцов носком башмака легонько ткнул старшего в ушибленное место на ноге. От боли тот зажмурился и зашипел, как разгневанный кот. — Вспоминай, любезный.
— Приезжали какие-то. По вызову Степанова.
— Зачем? — насторожился Сергей.
— Сказали, что с дезинфекцией.
— А где работали?
— Здесь.
— Вот ка-ак! — протянул Скопцов, сдергивая очки и пытаясь протереть их руками. — А на чем приезжали? Какая у них машина была?
— «Форд» — фургон, небольшой такой.
— Хорошие вы ребята, — с задумчивым видом похвалил охранников Скопцов.
— Вот только временами борзые чересчур, — добавил Сергей и кивнул Скопцову. — Пошли, разонравилось мне здесь, — и уже на выходе из щитовой обернулся для того, чтобы подать пострадавшим совет. — Кричите громче, а то ваши лопухи не почешутся вас поискать и пролежите здесь до вечера. Обмочитесь!
Сергей и не подозревал, насколько старший был уже близок к этому, но крепился изо всех сил. А когда такая неприятность все-таки состоялась, старший, всхлипывая от унижения, последними словами поклялся в голос, что если когда-либо и где-либо судьба вновь сведет, столкнет его с этими подонками, расправится он с ними без лишних слов и так жестко, как в тот момент будет способен.
* * *
Свою машину Суров оставил на соседней улице, и я пошла проводить его. Стимулятор, антибиотики и чай поправили мое состояние настолько, что, несмотря на совершенно пустой желудок и легкую ломоту в суставах, ноги несли тело легко, как перышко. И в мыслях, пользуясь выражением классика, «легкость была необычайная». Быть может, я чувствовала даже вдохновение, но это уже не от вспомогательных средств, а от общения с Громом. Да и заторопился он, поглядев на часы, по-моему, преждевременно, потому что оставались еще вопросы, ответы на которые я не знала, а хотела бы знать — и для пользы дела, и из чистого любопытства. Не так часто удается добиться от начальства дополнительной информации, и тут необходимо выжать из него все, что можно. Но Андрей Леонидович спешил. И шагал размашисто, широко. И спрашивать возможности не давал, а говорил сам.
— Тебе, Юлия, могут понадобиться деньги. Позвони Артемию, скажи, куда ему подъехать, привезти. Будь ласкова, выкрои на это время, чтобы не пожалеть потом. Пеленгатор пищалки я тебе отдал?
Отдал он мне его, в «бардачок» «Нивы» сунул, и я кивнула в ответ.
— Так, что еще может понадобиться? Тебе видней. Напрягай Базана. Да, не забудь сделать копии с видеофильма.
Вот поэтому, а не оттого, что мне жалко загружать Артюху — одноногого, дополнительными хлопотами, я поеду к нему сама, не стану назначать рандеву на перекрестке.
— Есть вещь, Андрей, которую Базан без твоего разрешения ни за что мне не выдаст. Пластиковая взрывчатка и детонаторы.
— Ого! — покрутил он головой. — Что взрывать хочешь?
Если бы я знала в точности! Чисто интуитивно чувствовала, что эти вещи могут мне очень пригодиться.
— Машину, — ответила, чтобы не вдаваться в ненужные объяснения.
— Ладно, распоряжусь. Только не пренебрегай базановскими инструкциями, он ведь подрывник. А то таких дел наворочаешь! Еще самой снесет голову.
Он улыбнулся, а я предпочла понять его последние слова всего лишь как обязательное предостережение.
— Ну, задание тебе понятно, — сказал он, останавливаясь у обшарпанных «Жигулей» седьмой модели. — Давай напоследок как на духу, с моральными тонкостями все в порядке?
Как прямолинейно бывает порой начальство. На такой вопрос в двух словах не ответишь. Даже Грому.
— Меня сейчас гораздо больше занимает вопрос, что делать дальше, — неуклюже ушла я от ответа, и он на нем не настаивал. Простился со мною холодной похвалой, которую можно было понять и как комплимент, и как то, что бросает он меня на произвол судьбы:
— Тебе все карты в руки.
У меня была всего лишь одна зацепка, по-настоящему верная — машину эти двое поставили в гараж спорткомплекса, как в свой собственный.
— Скажите, хозяюшка, Скопцов Андрей Семенович здесь еще? — с ласковой вежливостью обратилась я к пожилой женщине с приветливым лицом, метущей веником с длинной лакированной ручкой мозаичный пол вестибюля спорткомплекса.
— Ты думаешь, я знаю? Что ты! — не прерывая дела, с готовностью отозвалась она, глянув на меня улыбчивыми глазами. Редко встречаются такие люди — каждая морщинка на ее лице лучилась приветливостью.
— А у кого узнать, не подскажете?
— А ты в его хозяйство и обратись.
Она ручкой веника ткнула в увешанную концертными и спортивными афишами стену и, видя мое недоумение, сказала:
— Вон, в самом конце, про его бордель написано.
Глянув, куда было указано, я прочла неброскую на первый взгляд рекламу:
«Солярий, сауна и массажный кабинет — к вашим услугам, господа. Звоните и приезжайте к нам в любое время суток».
Там было еще что-то, любезно-призывное и неважное для меня. Запомнив номер телефона, напечатанный красными цифрами внизу, я поспешила вернуться на улицу, к телефону-автомату, висевшему сбоку от входных дверей.
— Скопцова я могу услышать? — спросила я с легкой хрипотцой у ответившего мне мужчины.
— Зачем он вам? Ваш заказ могу принять я. Говорите, и мы согласуем время.
Я кратко и вежливо объяснила ему, что не нуждаюсь в услугах их фирмы, напротив, хочу предложить свои услуги, поэтому Андрей Семенович нужен мне лично.
— Я профессиональный телохранитель с большим стажем работы и отличными рекомендациями, — объявила напоследок, чтобы не принял он меня за претендентку на место массажистки.
— Скорее всего ваше предложение Андрея Семеновича не заинтересует, — ответил он мне не задумываясь и со снисходительным смешком, — мы мирные люди и никого не боимся.
Никого не боятся только мирные бездельники или круглые дураки, а не люди, занятые подобным бизнесом.
— Знаете что, подъезжайте сюда. Скопцов, возможно, скоро будет. А вы тем временем расскажете, почему решили обратиться именно к нам.
— Думаю, что мне лучше перезвонить, — отказалась я, — скажите Андрею Семеновичу о моем звонке и добавьте, что я неплохо знакома с системой ливневой канализации.
— Ваше имя, пожалуйста, — спросил он то, чем должен был поинтересоваться с самого начала.
— …С системой ливневой канализации! — повторила я для того, чтобы это обязательно отложилось в его памяти, и повесила трубку.
Итак, первый ход я сделала. Умный он или глупый — пусть будущее покажет. Не поздно ли? Что-то тревожно мне теперь за господина Степанова делается, стоит подумать о потере Скопцовым и Серегой их главного аргумента — тела Роминой.
* * *
Поднявшийся ветер посвистывал в ветках деревьев неприглядного сейчас сквера, морщил поверхность луж на асфальте и заставлял людей ежиться от промозглого холода. Вверху, над городом, он был сильнее, чем на улицах, между домами, рвал в клочья низкие облака, нес их прочь белесыми клубами. Глядя на них, можно было надеяться, что к вечеру небо очистится и хоть ненадолго проглянет солнце.
Скопцов и Ивлев шли по аллейке, обходя лужи, и вели негромкий, неприятный для обоих разговор, замолкая каждый раз, когда к ним приближался кто-либо из прохожих. Завел его Бонза, исходя из принципа: «не горевать, так смеяться» — и едко, но тупо, по мнению Андрея Семеновича, пытался иронизировать и перекраивать их сегодняшние неудачи на веселый лад. Но по опущенной голове, злому блеску в глазах и сгорбившейся фигуре видно было, что ему не весело. Скопцов отвечал односложно, отворачиваясь в сторону всякий раз, когда Сергей к нему обращался. Наконец он не выдержал.
— Замолчи, хватит. Я понимаю, в Питере улицы красивые. Разговаривать на них — одно удовольствие, любая тяжелая тема проще делается. — Андрей Семенович резким движением поправил очки и глянул на Бонзу почти яростно. — У нас в Тарасове не так живописно, и вести серьезные разговоры на улице не принято.
Скопцов даже остановился, чтобы отбить у Сергея охоту к комментариям, заткнуть рот, наконец. Тот, возмутившись его бесцеремонностью, неожиданно для себя ответил:
— В Питере, Андрей, не принято хамить. Наказать за это могут прямо на улице.
— Прости, — Скопцов всмотрелся во враз окаменевшее лицо Ивлева. — Я не прав. Погорячился. Если начнем собачиться, завалим все дело к чертовой матери.
— Прощаю, — улыбнулся Бонза. — И на улице больше не разговорюсь, слово даю. Ты здесь за хозяина, давай веди меня, но только в хорошее место. Но смотри, если не понравится, уйду оттуда.
— Идем! — Андрей хлопнул его по плечу. — Есть такое место. И прямо на соседней улице. Подышим летним воздухом.
Друг с другом они познакомились совсем недавно. Чуть больше недели тому назад Ивлев прибыл в Тарасов с рекомендациями от их общих московских и питерских знакомых. Его приезду предшествовали недолгие, но серьезные переговоры, и Скопцов согласился попытаться помочь спасти Джулаева от высшей меры, выговорив при этом немалые поблажки для своего тарасовского бизнеса. Тем, что будет иметь от этого Ивлев, Андрей не интересовался. Не его дело.
Скопцов, предупрежденный заранее, встретил Сергея на перроне вокзала — безошибочно выделил из пестрой толпы высокую прямую фигуру в черном кожаном плаще, застегнутом у талии на одну пуговицу. Небольшая дорожная сумка, висящая на плече, короткая стрижка, жесткие черты лица, руки в карманах. Ивлев стоял у своего вагона, в стороне от суетящихся пассажиров и встречающих, поглядывая на них спокойно и настороженно.
— Сергей Геннадьевич? — назвал его имя подошедший очкарик в куртке неопределенного цвета, похожей на бесформенный мешок со множеством замков и карманов.
— Да, — сказал Бонза, глядя в холодные глаза, смотрящие из-под стекол очков в темной оправе. — Вы Скопцов?
— Он самый, — подтвердил очкарик, — еще вещи есть?
— Зачем?
— Ну, тогда будем на «ты», для простоты и ясности.
— Согласен.
Ивлев первым протянул ладонь для рукопожатия, и знакомство состоялось.
Сошлись они быстро, без пьянки и девочек. Перебросившись несколькими словами, почувствовали расположение друг к другу. Обоим уже за сорок лет непростой жизни, не оставившей к этому сроку иллюзий. Отношение к ней у обоих сформировалось раз и навсегда под влиянием людского равнодушия, хорошо усвоенных тюремных истин и неистребимого стремления к независимости. Даже независимость ими понималась одинаково — как возможность безбоязненно стоять особняком в любом окружении, среде и обществе, с которыми сводит или сведет их судьба. А деньги в жизни имеют лишь вспомогательное значение и ни в коей мере не могут быть самоцелью — и в этом Скопцов с Ивлевым были единодушны. Несомненно, оба были людьми умными.
— А я думал, ты меня в какой-нибудь бар привезешь, — удивился Сергей, переступая порог и оборачиваясь, чтобы закрыть за собой толстую, как подушка, и такую же мягкую с виду дверь.
— Дай нам, Маргарита, поговорить спокойно. Вот, это тебе, — Скопцов сунул денежную бумажку в руку женщины с ярко размалеванным косметикой лицом. — Не пускай сюда больше никого, пока мы не выйдем.
Заасфальтированная узкая дорожка, почти тропинка, начиналась от самой двери, шла между елями и березками со все еще густой листвой на темных ветках и неподалеку сворачивала, терялась в густой высокой траве. Здесь было тепло почти по-летнему, но сухо. Пахло зеленью и даже ощущалось легкое движение воздуха, как дуновение ветерка. И что уж вовсе невероятно, откуда-то издалека допосилось стрекотание кузнечика. Или сверчка? В таких тонкостях Ивлев не разбирался.
— Что, и по газону можно пройтись? — спросил удивленный Бонза.
— Вообще-то для этого надо переобуться, тапочки у билетерши взять. Хочешь?
— Нет. Бабочек ловить все равно не получится — сачок не взяли. Скамейка-то здесь есть? Веди.
Зимний сад был довольно большим сооружением и пользовался популярностью в холодное время года. Но перешагнуть из зимы или осени в лето стоило дорого, и позволить себе или своим детям такое удовольствие мог далеко не каждый. Здесь был даже небольшой фонтанчик с журчащей водой рядом с двумя, стоящими друг против друга, деревянными скамейками. И еще… тихо здесь было настолько, что разговаривать хотелось вполголоса.
— Удивил, спасибо. Твое хозяйство?
— На паях, приятель. В доле я.
— Дело чистое. Хорошо.
— Чистое, — согласился Скопцов. — Здесь я и планировал похоронить Ромину. Надежнее не найти места.
Бонза снял плащ, свернул его пополам и, бросив на скамейку, уселся рядом. И заговорил первым, пока Скопцов устраивался напротив.
— А поторопились мы, Андрей, с этой бабенкой. Ну, с той, что телохранительницей Степанова назвалась.
— Тут и гадать нечего, — согласился Скопцов, посматривая на высокий стеклянный потолок и жмурясь от яркого света густо висящих на нем светильников.
— А, ладно! Нет худа без добра. Зато не возиться теперь с этой грязью, — сказал Бонза, имея в виду Тамару, и Андрей его понял.
— Неясно мне, чем теперь ущемить Степанова, — сказал Андрей, блестя на товарища стеклами очков. — Теперь угроза объявить его убийцей любовницы несостоятельна. Трупа-то нет. Отсутствует, так сказать, вещественное доказательство. А отказаться от причастности к пропаже человека не составит труда даже такому лоху, как Степанов.
— Да… — задумчиво согласился Ивлев. — Это что за деревья?
— Вязы. А там дальше — несколько дубков растет. Получается, что мы сильно осложнили себе жизнь. Дело-то было, можно сказать, уже сделано.
Ивлев достал сигарету, но, посмотрев на траву вокруг, затолкал ее обратно в пачку, не стал закуривать, портить здешний воздух табачным дымом.
— Я вижу только один выход, — вздохнул он, — чистосердечное признание Степанова. Надо вынудить его взять на себя убийство Роминой.
— Ох, как это сложно!
Скопцов, усомнившись в возможности такого выхода, сморщился. Бонза, мышцы лица которого были малоподвижны, содрогнулся от его гримасы.
— Его расколет на непонятках первый же опер на следствии. Нет, Сергей, это не то. Чересчур все шито белыми нитками.
— Чудак! — Бонза даже рассмеялся и подался вперед. — Какое следствие? Самоубийство! И записка. Не могу, мол, жить, препроводив на тот свет мою дорогую Томочку. Простите меня, пса, жена и дети.
Скопцов соображал быстро.
— А если он уедет?
— Что?
— Да, да! Соберет чемодан, домочадцев и дернет из города месяца на два?
— Не на век же! — насмешливо процедил Ивлев. — Если они шлепнут Джулаева, то этого вашего Павла Ивановича можно и через год достать. И через два… Важно, чтобы они это поняли и поверили безоговорочно. И поверят! То, что мы с ними не в бирюльки играем, они уже вполне убедились на примере Томочки.
— Дело, Сергей! — согласился Скопцов, как утвердил план действий. — Пожалуй, это самое простое из всего, что нам остается.
— И действенное. У тебя в машине кусачки-бокорезы есть?
— Что? — не понял Скопцов.
— Бокорезы, — Сергей, изображая ножницы, задвигал пальцами. — Ты вон «волыну» под мышкой таскаешь. Надо же и мне вооружиться.
— Да это газовый с выкрученным из ствола рассекателем. Он даже без патронов, не веришь? И разрешение у меня на него есть.
— А я-то смотрю, умный человек, а живет со стволом за пазухой. Бокорезы дашь?
— В «девятке» были. А в этом «ишаке» — не знаю. Посмотрим.
Все-таки закурив, подельщики посидели здесь еще немного, разговаривая уже о пустяках. Не хотелось вот так, сразу, уходить к ветру, пасмурному небу, осеннему холоду, хмурым прохожим и грязным машинам.
— Хорошее место для пикника, — сказал, улыбаясь, Ивлев. — Лови, Андрей, мысль. Я даже рекламу, как воочию, вижу: «Приезжайте к нам с детьми и друзьями отметить Рождество под летним небом, на зеленой травке!» С тебя пятнадцать процентов от дохода за идею.
— Не ново. Пробовали уже, расслаблялись. Неплохо, но потом несколько дней вонища держалась, с трудом проветрили. И это, заметь, без костров, мангалов, шашлыков. Нет, не годится.
— Здесь, в Тарасове, не годится, а я у себя, в Питере, попробую. Зимний садик для фуршетов. Заманчиво! Это тебе не ресторанчик или бар какой-нибудь.
— Пойдем, коммерсант! Мечтать не вредно.
Ивлев нехотя встал и, натягивая на ходу плащ, пошел по дорожке, теперь уже к выходу, вслед за Скопцовым.
Выйдя на улицу и добравшись до джипа, припаркованного неподалеку, возле чугунной ограды одной из центральных городских больниц, подельщики, поругивая его настоящего хозяина, откопали-таки в багажнике, среди грязного железного хлама, мало похожего на инструменты, бокорезы.
— Скажи все же, зачем они тебе? — поинтересовался Андрей, наблюдая, как Ивлев оттирает их промасленной тряпкой.
— Ногти стричь, — ответил тот, нехорошо усмехаясь, — Степанову. Я сейчас к нему пойду и попробую втолковать наши идеи. И очень буду стараться убедить его.
Андрей невольно содрогнулся. Бонза это заметил и успокоил товарища.
— Я ведь и Томку «оформил», не так ли? Я и приехал сюда для черной работы, хоть и не привык на таких ролях подвизаться. Так что не мучайся. Давай, двигай к вашей речушке и смени «ишака» на «девятку». Трупом менты не занимались, значит, чистая твоя машина, как ни запомнили ее в степановском хозяйстве.
— Да и не настолько она приметная, как эта, — с облегчением согласился Скопцов. — Где встретимся?
— В баньке.
* * *
Машину я перегнала на подъездную, благо одна она здесь, дорогу к спорткомплексу. Рассудила так, что узнаю я их, на чем бы они ни ехали, и установлю за ними наблюдение. Мне надо знать не только, на чем они передвигаются, но и их обычные маршруты. Хорошо бы выяснить даже мелочи, вплоть до таких — в каких забегаловках предпочитают обедать, уж не говоря о том, где ночуют. И это только, так сказать, оболочка, которую недурно было бы наполнить самыми разными сведениями. Я же знала о них немного. Особенно о Сергее. Хотя… Скопцов ждал его в машине, а он тащил к ней тело Роминой. Прятали они его, без сомнений, там, откуда пытались забрать — в подстанции. И занимался этим именно Сергей. Логично предположить, что и в убийстве Тамары главная роль принадлежит именно Сергею. Для меня это важно. Сейчас для меня важна всякая мелочь, имеющая отношение к этим людям.
Я сидела в машине, лицом к городу, и ждала, вглядываясь в проезжающих мимо, стараясь разглядеть их лица за бликами на лобовых стеклах. И хоть это удавалось мне не всегда, была уверенность, что подопечные мимо не проезжали.
Иногда достаточно пустяка, чтобы вывести человека из равновесия. Особенно когда для этого имеются причины.
Смутное беспокойство я почувствовала вскоре после того, как включила приемник, и подумала, что это от музыкальной белиберды, на которую наткнулась и оставила, не желая перебирать каналы. Аппаратура в громовской машине оказалась не из самых лучших, но и далеко не из последних. Даже убрав звук до минимума, можно было различить стереоразделение, и басы продолжали звучать вполне удовлетворительно. А когда музыка сменилась на сводку новостей, беспокойство переросло в тревогу.
С психикой у меня все в порядке. Стало быть, причины этого дискомфорта следует искать во внешнем мире. Что-то происходит. Что-то я делаю не так. Но понимаю это не умом, а чисто интуитивно. Для таких случаев есть простой тест — мысленно перебрать все в сиюминутном окружении, и то, что покажется наиболее противным, и является причиной неприятных ощущений. Самым противным мне показалось вот это ожидание.
«Я бездарно теряю время! — подумалось с раздражением, и, не доискиваясь причин этого утверждения, я завела мотор и двинула отсюда, от осточертевшего мне спортивного комплекса, в город. — И у Базана телефон есть».
