Глава 5
Я была рада тому, что уехала оттуда. Действие стимулятора было не вечным, даже не таким продолжительным, как хотелось бы, и уже на полпути к трущобам городской окраины, в глубине которых стоял домишко Базана, я почувствовала усиливающуюся ломоту в теле и утомление, заставляющее щуриться, чтобы сохранить остроту зрения. Дело можно было поправить, проглотив еще одну капсулу снадобья, но я по опыту знала, что с этим лучше не перебарщивать, последствия могут быть неприятными, тем более если есть возможность обойтись другими средствами. Традиционными.
Артемия дома не оказалось. Благословляя это обстоятельство, вспомнив пословицу «что бог ни делает — все к лучшему», я оставила машину у забора его двора и налегке поспешила к магазину, потому что чувствовала сейчас самый настоящий голод, когда ломоть ржаного хлеба, политый подсолнечным маслом и слегка присоленный, представляется деликатесом. Особенно, если его мелконарезанным чесночком посыпать.
В этих краях я была не впервые, и выйти по неровным улочкам с покосившимся штакетником и обветшалыми деревянными домишками за ними к магазину — с виду такому же облезлому, было не трудно.
Заниматься стряпней, хоть и является это для меня одной из жизненных радостей, времени не было. А если и было, то следовало употребить его на отдых, пусть даже самый короткий. Исходя из этого я и выбирала продукты.
Дома Артемия по-прежнему не было. Ну да я считаюсь здесь своим человеком. Настолько своим, что знаю, где, под какой доской лежат запасные ключи и как открывается хитрый, переделанный Артюхой на свой, секретный лад, замок на входной двери.
Я всегда поражалась чистоте и порядку, царящими в бедном, но зато многокомнатном жилье бывшего капитана разведки с богатым опытом загранработы, бывшего казанского бомжа, одноногого калеки Артемия Витальевича Базанова. Все всегда у него на своих местах.
Разувшись, я прошла в кухню и, оставив сумку с продуктами на столе, отправилась в обход комнат, надеясь найти что-нибудь, способное подсказать, когда вернется хозяин. Где он сейчас, я знала. Оставив меня, Суров должен был связаться с Артемием и вызвать его на экстренную встречу. Не скажу про деньги, но затребованной мною пластиковой взрывчатки и детонаторов у Базана вполне могло и не быть. Суров же сюда сам никогда не приедет. Зачем ему светиться перед соседями?
На подоконнике, возле телефона, хорошо заметный с любого места в комнате, лежал придавленный фаянсовой кружкой с отбитой ручкой лист бумаги.
«Пошел подзарядиться от грозовых разрядов. Скоро буду. Пишу для тебя, большая черная кошка папаши Редьярда. Займись пока чем-нибудь приятным».
Я улыбалась, держа в руках это послание, написанное на листе, вырванном из ученической, в клеточку, тетрадки. Старина Базан! Конспирация с доброй усмешкой вполне в его духе. Нет чтобы написать просто: «Юля, я у Сурова, скоро вернусь». Каким посторонним может попасться на глаза этот текст здесь, в его халупе? Нет, без прозрачных намеков на Грома и Багиру бывшему капитану разведки писать было бы неинтересно.
Довольная запиской, я вернулась на кухню — распаковывать полуфабрикаты, варить, разогревать, резать и кипятить. И все из расчета на двух по-настоящему проголодавшихся человек. Пельмени, колбаса, хлеб, лук, масло, майонез… Сахар и чай у Артюхи есть всегда. Очень хотелось мне закончить приготовление обеда до возвращения хозяина.
Управилась я вовремя. Услышав мягкий удар затворившейся входной двери, свалила пельмени в кастрюлю с кипящим бульоном, помешала и занялась раскладыванием по тарелкам всего, что удалось сотворить из продуктов, которые были в моем распоряжении.
Доносившиеся из прихожей междометия и восклицания выражали восхищение. Звуки, естественные для вошедшего в дом здорового голодного мужчины.
— Ю-улька! — промычал Артемий, появляясь в дверях кухни. — Ю-уленька, куда я попал, е-мое!
— В райские кущи! — ответила я без ложной скромности.
— Воистину! — с готовностью подхватил он. — Мусульманский рай. Много вкусной еды, напитки и прекрасные женщины. Пери!
Он сиял всем своим добродушным красным лицом, и седые вьющиеся патлы над ним стояли дыбом.
— Мой руки и садись к столу! — скомандовала я.
— Ага! — воскликнул он возмущенно, глухо стукнув костылями об пол. — Мыть? Что ты! Не раздеваясь, даже не оббив с подошв дорожную грязь, я брошусь к очагу, зароюсь ликом в горячую снедь и буду грызть, жевать и чавкать, урча от удовольствия, как дикий зверь. И горе тому, кто осмелится прервать мою трапезу!
Базан, во исполнение угрозы, двинулся было к столу и плите, но я посмела-таки остановить его и жестом и словом:
— Ты, троглодит! Не вздумай соваться в кастрюлю с кипятком, особенно ликом. Уши пельменями станут.
Артюха мотался на костылях по кухне, задевая меня почти при каждом шаге, осмотрел все с радостным удивлением и, шумно втянув воздух, остановился на прежнем месте — в дверях.
— Нет слов, Юльк, — оценил он мои старания без словоблудия. — Когда есть сядем?
Разве после таких слов повернется язык сказать, что я голодна больше него?
Пельмени были готовы, без экономии и мыслей о вреде переедания разложены в глубокие тарелки, залиты бульоном и приправлены жареным луком и майонезом. В кастрюле осталось еще изрядное их количество.
— Жаль, у тебя собаки нет, — сказала я, любуясь Артемием, который, полуприкрыв глаза, с наслаждением водил носом над тарелкой со вздымающимся над ней паром. — Это хранению не подлежит, — помешала поварешкой в кастрюле. — Придется выбрасывать.
— Ща-ас! — взревел он возмущенно. — Выбрасывать! Оставь кастрюлю в покое, она — моя! Пусть остывает. Эх, Юленька… — вздохнул он и взялся за ложку, а я вспомнила короткий рассказ Грома о том, как он разыскал Артемия в казанском приемнике-распределителе для бродяг осенью прошлого года.
После калининградского госпиталя, из которого Артемий Витальевич Базанов вышел на костылях и с одной штаниной, заправленной за пояс армейских брюк, начальство пожало ему руки, похлопало по плечам изувеченного капитана, вручило ему денежную помощь вместе с окладами, положенными по закону, пакет документов и благословило на гражданское существование. Жить Артемий Витальевич отправился в свою родную Казань, где, однако, не было у этого армейского бродяги ни детей, ни плетей и ни единой родственной души. Одни воспоминания, но зато самые светлые. Жить в Казани оказалось негде, не с кем и, когда кончились деньги, не на что. Одноногий, без гражданской специальности, волкодав оказался не нужным даже бандитам. Начались подвалы, чердаки, склепы на мусульманском кладбище и, поневоле, компания опустившихся пропойц, бездельников и таких же, как он, калек-неудачников. Поздней осенью Артемий явился в военкомат, чтобы отдать на хранение документы, и его, сильно простуженного, пристроили, сжалившись, в приемник-распределитель, отогреться и поправиться на казенных харчах. Там и нашел его Гром, забрал и перевез в Тарасов, как высадил на поле деятельности своей, тогда еще только входившей в силу, группы. Опытный Базан занял в ней свое место и вскоре стал на нем незаменимым.
С пельменями мы расправлялись молча, серьезно, деловито и покончили с ними почти одновременно.
— Наелась? — спросил меня Артемий, облизывая ложку.
— Нет, — ответила я, отодвигая тарелку.
От добавки я отказалась, занялась приготовлением чудовищных, многоэтажных бутербродов из жареного хлеба, сливочного масла, колбасы и лука.
Базан, положив себе еще пельменей, принялся за них, поглядывая на бутерброды с жадностью изголодавшегося хищника.
— А у меня всегда все по отдельности, — пожаловался он между двумя ложками дымящегося варева, — на такое фантазии не хватает.
Скромничает Артюха. Я прекрасно помню его похлебку из тушенки, сухарей и бобовых концентратов, приправленную травами, известными только ему одному. Какая же она была, с запахом дымка от костра, вкусная! И съесть ее можно было неимоверно много — особенно после дня, проведенного в камышах реки Савы. Приходилось сидеть в тех проклятых камышах безвылазно, да еще изо всех сил стараться, чтобы югославские патрули, время от времени проезжавшие мимо по железной дороге в сторону Загреба, не заметили ничего подозрительного. И вся беда оттого, что нашему многомудрому командованию позарез понадобилось знать график движения эшелонов с гуманитарной помощью, двигавшихся по этому участку дороги.
Доел пельмени Артемий, и по нему видно было, что после небольшой передышки он продолжит есть с неослабевшим удовольствием.
— Ты только не подумай, что я голодал несколько дней, — сказал он с басовитыми нотками в голосе и хотел прибавить еще что-то, но я помешала.
— Не оправдывайся, Артюха. Так, знаешь, приятно, когда едят твою стряпню да похваливают.
— Она того стоит. Удивительное дело! Приготовленное женщиной всегда ешь, ну, хотя бы со вниманием. А свое перестаешь замечать на третьей ложке. Так, жуешь что-то…
Это была перспективная тема — «половой фактор в кулинарии». Артемий мог увлечься и потратить на нее время, упражняясь в любимом им легком трепе. Времени было жалко.
— Артем, ты с Громом всегда разговаривал свободно, так ведь? Даже когда «втык» от него получал?
— Нет, не скажу, что мы с ним друзья, — сказал он, с благоговением разглядывая бутерброд, примериваясь, с какой стороны за него приниматься. — Друзьями мы с Андреем не были. Но относились друг к другу всегда хорошо. Он человек, Юля.
Базан откусил здоровенный кусок и на время перестал быть собеседником. Во время паузы я разлила чай по кружкам. Артемий поднялся, открыл дверцу самодельного шкафа и, покопавшись в нем, поставил на стол здоровенную банку кофе.
— Твой любимый, я помню. Держу специально для гостей. Мне-то он, сама знаешь…
Он, с моего согласия, выплеснул чай, сполоснул и поставил передо мной кружку. Придвинул сахар и, зная мои вкусы, соль.
— Так что ты от Андрея хочешь?
Многого я от него хотела. Поэтому призадумалась ненадолго, сделав вид, что все внимание уделяю приготовлению кофе.
«Группа!» Не раз я слышала это слово от Базана, да и от самого Сурова. А где она, эта группа? В девяти из десяти случаев действовать приходится в одиночку. Лишь изредка, да и то не в самых острых моментах, доводилось чувствовать какую-то поддержку и помощь.
Людей мне хотелось от Грома, вот что. Двух «спецов» на машинах, оборудованных устройствами электронного обнаружения и подслушивания — по одной на Степанова и Скопцова с Сергеем. Помещение, желательно за городом, с хорошей звукоизоляцией — для препровождения туда бандитов, и набор психотропиков вроде «сыворотки правды». Двух, не менее, «волкодавов», вроде Базана, только с комплектом конечностей, для проведения этой акции. И несколько ампул героина, это — обязательно, потому что смерть, даже преуспевающих бизнесменов, от передозировки наркотиков в наши времена ни у кого не вызовет подозрений.
Утопия!
Что мне нужно от Грома, спросил Артемий?
— Ничего мне от него не нужно, — ответила я, держа кружку с кофе ладонями за горячие бока.
Базан внимательно посмотрел на меня и в сомнении покачал головой.
— Багира. Все, что тебе сейчас нужно — часочек сна, для того чтобы нервишки отпустить. Давай мне номера телефонов и заваливайся на боковую.
— Какие номера? — удивилась я.
— Номера телефонов Степанова и этих головорезов. Хотя бы к одному из них привязка у тебя уже должна быть, не будь ты Багира. И считай, что с этой минуты мы с тобой — в паре.
Я сначала воззрилась на него широко раскрытыми глазами, а потом опустила их, уткнулась в кружку с остатками кофе.
Вот это новость! Дело небывалое — в паре. И как такое понимать прикажете, господин Суров?
Мне понадобилось встать, чтобы хоть как-то скрыть изумление и справиться с растерянностью. И что же делать? Не посуду же мыть. Посуду мыть рано.
— Артемий!
Я, покорясь неожиданному, но сердцем прочувствованному импульсу, нагнулась и поцеловала Базана в колючую щеку. Обхватила его голову и потерлась виском о щетину.
— Ты что, Юль? — пролепетал он, опешив.
— Так-то лучше, — прощебетала я, отстраняясь. — Конечно, Юлия. А то все Багира, Багира… Понравилось бы тебе, если б то и дело крестили тебя Вороном?
— Что? — Он попытался подняться, ухватившись за край стола, но вышло это у него, одноногого, так неловко, что, если б не мои руки, завалился бы Базан на пол.
Я усадила его обратно, а он, сопя от обиды, оттолкнул меня, грубо и сильно.
— Какой из меня теперь Ворон! — пробурчал, глядя в сторону. — Был Ворон, да весь вышел. На юг улетел. В райские кущи подался, с этого на тот свет.
— Базан! — сказала я срывающимся голосом. — Да мы с тобой в паре таких дел наворочаем!
Теперь он уставился на меня. По-детски растерянными глазами смотрел.
— А я думал, ты… — он осекся и шлепнул себя по культе, а я поторопилась его перебить и постаралась сделать это как можно бесцеремонней.
— Индюк думал. Так он же дурак. Потому и в суп попал. А ты — Ворон. Прошу тебя, Артемий, не думай так больше, не обижай меня.
— Ладно, — согласился он тихо, согнувшись так, что свесившийся чуб едва не коснулся все еще стоявшей перед ним пустой тарелки, и, выпрямляясь, гаркнул на меня возмущенным хозяином: — Дашь ты мне спокойно поесть или нет? И вообще, пока ты здесь болтаешь, твое время отдыха утекает.
Посидев еще немного, только чтобы в общих чертах познакомить моего напарника с обстановкой, так, как она виделась мне, и нацарапав на обратной стороне его записки телефоны Скопцова и Степанова, я отправилась спать, взяв с Артемия обещание, что разбудит он меня через час и не позже, даже если звонки по обоим номерам не принесут ничего нового. Вытянувшись на узкой кровати с подложенными под матрац досками, я почувствовала себя спокойно и безмятежно, а, засыпая, подумала, что если взялся помогать мне Базан, то все будет хорошо.
Не дал Артемий мне разоспаться, потрепал по плечу в самом начале какого-то сновидения.
— И не стыдно вам! — пробормотала я в ответ на тихое «Ю-уль!» и попыталась повернуться на другой бок.
— Стыдно мне, но вставать надо, — проговорил виновато Артемий, — Степанов будет ждать тебя ровно час и тридцать минут, а потом отвалит.
— Почему? — спросила я, еще не совсем проснувшись.
— Дурак потому что! — воскликнул он в сердцах. — Ни черта он не понимает.
Сон как рукой сняло. Я села на кровати и потерла ладонями лицо. Нельзя сказать, что сон меня освежил, слишком мало я спала, но чувствовала я себя все-таки бодрее. И вовсе хорошо стало, когда, по совету Артемия, я поплескала себе в лицо холодной водой из-под крана, наклонясь над раковиной, полной немытой посуды.
— Оставь, — потребовал хозяин, когда, наскоро вытеревшись, я взялась за нее, засучив рукава, — садись и слушай отчет. Он того стоит.
— Одно другому не мешает, — возразила я, — выкладывай.
— Значит, так. Деньги и копии с твоего фильма я положил к тебе в сумку. Оригинал у себя оставил. Так будет надежней. Взрывчатка тоже пусть пока у меня побудет, не нужна она тебе сию минуту. И закрой рот, не перебивай, пожалуйста. В твоей сумке есть еще сотовый телефон, так что созвониться нам теперь можно в любую минуту.
— Что со Степановым, изверг! — крикнула я и в шутку, и всерьез. — Хватит издеваться!
— Ну, ты сама понимаешь, нашим горлохватам сейчас суетиться придется чуть ли не заново, после того как ты труп у них из когтей вырвала. Что ты по этому поводу думаешь?
— Теперь им снова надо ставить Степанова под удар, — ответила я, гремя тарелками.
— Это очевидно. Как? — развел Базанов руками. — Вот в чем вопрос. И давай исходить из того, что от своих целей они не отступятся.
— У Степанова близкие в Тарасове есть?
— Вот видишь, ты даже этого не знаешь.
Я мгновенно обозлилась на него, настолько несправедлив показался его укор.
— Откуда мне знать? Вы с Суровым не потрудились меня проинформировать на этот счет. А за сегодняшний день у меня времени не было на сбор сведений подобного рода. Ладно, хватит! — поспешила я отвлечь его от извинений. — Наши горлохваты вполне могут заняться киднеппингом.
— Похитить его ребенка? У него дочь — девица на выданье. Могут. Но чересчур хлопотно, потому что не готовились они к этому, а время не ждет. Дальше?
Я вытерла тряпкой руки и положила ее сушиться на еще горячий чайник.
— Взять в заложники самого Павла Ивановича.
— Уже лучше, — одобрил Базан. — По крайней мере, Василию Степанову, из-за которого весь спектакль и ставится, на сердце это упадет тяжелее.
— Слушай, Базан, — осенило меня, — а как они Тамару убили?
— Слишком многого ты от меня хочешь! — возмутился он. — Я в деле все-таки меньше твоего на полдня ровно. И Андрей ее тело на экспертизу не отправлял. Это уж ты у них у самих узнай.
— Узнаю, — пообещала я, — при встрече спрошу обязательно.
— В любом случае никакой стрельбы или поножовщины, — предположил, почесав затылок, Артемий. — Что-нибудь чистое и деликатное, вроде инъекции или удавки. Кончили-то ее в людном месте или вблизи него, чуть ли не на глазах у многих. Отравить тоже могли. Что и говорить, действовали люди ловкие, без предрассудков.
— Без них, — согласилась я. — Ловко они меня в канализацию спустили. Если бы не крысы…
— Ты зря объявилась Скопцову. Отказалась от такого выгодного для агента положения умершей.
— Я суеверна. Думаю, что Скопцов с Сергеем постараются вновь запустить комбинацию со смертью Тамары. Видоизменят применительно к новым условиям и запустят. Легенда выгодна: Степанов убил любовницу при ее попытке его шантажировать. Ну, такой уж он дурак, что с этим поделаешь! И по Василию, по его репутации, такая история бьет наотмашь. У высокопоставленного юридического вельможи брат — убийца!
— Я тоже так думаю, — согласился Базан после короткого молчания, во время которого он, не отрываясь, смотрел на меня острыми хитрыми глазками.
— А Гром?
— Ты что, Сурова не знаешь? Свое мнение он держит при себе, чтобы не давить агента авторитетом, не ограничивать его. И он прав. Ты давай рассуждай дальше. Мысли логично.
Я задумалась, покусывая губу, а он поднялся, опираясь руками о стол и подоконник, перепрыгнул ближе к форточке, открыл ее и вытащил из кармана брюк сигареты.
— Не тяни резину, времени мало. Представь, что их угрозы ни к чему не привели. Джулаева осудили и шлепнули. Они что, утрутся и постараются все забыть, чтобы потом не страдать комплексом неполноценности от неудачи? Ю-уля-а!
— Невозможно, — тряхнула я головой.
— Почему? — быстро спросил он. — Почему, ну? Давай!
— Вряд ли Скопцов и Сергей затеяли эту кутерьму из любви к Джулаеву.
— Верно!
Базан взмахнул рукой, и сигарета, вылетев из его пальцев, прямиком угодила в трехлитровую банку с плавающим в жидкости бурого цвета чайным грибом, стоящую в углу подоконника, зашипела и погасла.
— Дьявол!
Базан взял банку и с огорчением уставился на окурок в ней.
— Верно, Юль. Скопцов с подельщиком всего лишь исполнители, взявшиеся за дело не бескорыстно. И если Джулаева все-таки шлепнут, то есть если они не справятся со своей задачей…
— Они убьют Павла Ивановича Степанова, — догадалась я.
— Вот! — торжественно согласился Артемий, ткнув в меня пальцем. Довольный, он запустил в банку руку, с трудом пропихнув в ее горловину кисть, выудил окурок, взболтнул и глотнул из нее с удовольствием.
— Скажу тебе больше, — Артемий вытер губы тыльной стороной ладони и со стуком поставил банку на место, — убивать его, то есть готовить для этого почву, они начнут прямо сейчас. И спешно. Скрытность особая им не нужна. Наоборот, давить они будут этим обстоятельством Степановых, как давили убийством Роминой. И все с той же целью. Теперь — последнее. Каким образом связать дело с Тамарой?
Ну и ребусы предлагает мне этот одноногий, рано поседевший бес! Нет чтобы прямо сказать: так, мол, и так, Юля, это — то, а то — это, поверь моему опыту и не сомневайся. Давай составим план действий сообразно сказанному.
— Степанова убьют в наказание? Скажем, захотел отомстить кто-то из родни или друзей Роминой?
— Вендетта? Кровная месть? — Базан, сморщившись, покачал головой. — Сказки. Мимо, Багира. Не гадай, думай!
— Тогда — самоубийство. Не выдержал Павел Иванович угрызений совести.
Опять мотает головой Артюха, но теперь сверху вниз, как лошак взнузданный. Соглашается.
— Я тоже так думаю, — говорит он, зажмурившись от удовольствия. — Эти братья-разбойники сумеют обставить дело со всей возможной достоверностью, ума у них хватит. Только готовиться им надо начинать немедленно. И открыто. Приговор Джулаеву вот-вот вынесут. Им надо, чтобы Василий Степанов в Москве успел повернуть кормило, сменить курс. Все, Юль! Бандюги начинают, если уже не начали, активно действовать, а значит, у нас появляется возможность влиять на события, если, конечно, не будем сидеть сложа руки.
Еще немного — и я его расцелую, не посмотрю на ершистость. Потому что благодаря его загадкам, ответы на которые найдены мною не без его же помощи, почувствовала я опору, встала на землю, утвердилась и поняла сразу, как угнетающе действовала на меня неопределенность. Легко дышится, когда понятны намерения противника и есть возможность предвидеть его действия. Теперь я почти наслаждалась беседой, смотрела на Базана ласково, а он приступил к рассказу о своем звонке Степанову.
— Павел Иванович, сказал я ему, мы действуем по просьбе Василия. Для того чтобы он поверил мне, я назвал номер здешнего телефона, по которому с подачи брата он сегодня звонил и просил о помощи. Степанов оказался человеком хоть и нервным, но разумным, и мне поверил. Тогда я предупредил его об опасности. К сожалению, Павел Иванович — человек испорченный небольшой, но все-таки властью и из высокомерия инструктажа не принял. Самое трудное было убедить его в том, что с сегодняшнего дня ему надо соблюдать особую осторожность в общении с посторонними. Лучше всего шарахаться от них, как от цепных псов, независимо от вида и возраста обратившегося. Он попытался высмеять меня. Пришлось ответить в том смысле, что следующий звонок по известному ему номеру может оказаться безрезультатным. Это его образумило, но не до конца. Потому что когда я предложил предоставить тебе возможность заняться его машиной, чтобы вогнать куда надо пару микрофонов и маячок, он согласился не сразу, а стоило мне попросить его поговорить в трубку некоторое время, чтобы модулятор смог «взять» его голос, — возмутился и обозвал меня игроком в бирюльки. Его голос я все-таки «срисовал». Модулятор — тоже в твоей сумке. А сейчас… — Артемий посмотрел на часы, — тебе пора, иначе не успеешь «зарядить» электроникой его машину. Начало шестого, а в восемнадцать тридцать он отвалит со двора информационного центра.
Он попросил жестом, и я подала Артемию его костыли.
— Ты извини, что я будто выпроваживаю тебя, — сказал он, шкандыбая за мной следом ко входной двери. Я обернулась, и он мгновенно сменил пластинку: — Машина Степанова, черная «Волга», будет стоять сзади здания столовой, где-то сбоку от главного корпуса. Дверцы не заперты. Охране приказано не интересоваться женщиной, которой вздумается тихо посидеть в салоне. Так что, если где-нибудь поблизости от машины будет маячить молчаливая личность в камуфляже, можешь не опасаться.
Он поторапливал меня до тех пор, пока я не вынула из сумки, показавшейся мне неправдоподобно тяжелой, здоровенный кожаный футляр.
— Что это?
— Монокуляр, — пояснил он, сразу сделавшись виноватым, и заторопился, зачастил словами, когда я решительно протянула ему прибор. — Восьмидесятикратный, Юль, прекрасная оптика. Возьми, лишним не окажется. Да пригодится же, тебе говорят! — завопил Базан, когда я без колебаний сунула округлую черную коробку в его руки. — Жалеть будешь. Я и насадку ночного видения положил туда же.
Только я раскрыла сумку пошире, чтобы заглянуть в нее, Артюха бултыхнул в нее монокуляр и отпрыгнул, громыхнув костылями, назад.
— Давай так: ты выложишь его в машине, и пусть себе валяется. И плечо он тебе там не оттянет.
Пришлось согласиться, чтобы не обидеть его глупой неуступчивостью.
На улице с пасмурных небес на землю спустились осенние сумерки и уже горел фонарь на столбе, рядом с калиткой. Усевшись в машину, я включила фары — осветила Артемия, стоящего, расставив в стороны костыли, на маленьком крыльце перед открытой дверью. Он, прощаясь, поднял вверх руку.