Глава 8
Теперь я сама увидела ужасную картину в VIP-апартаментах. «Самец богомола» был если не разорван, то изуродован так, словно по нему прошелся бронетранспортер. Судя по всему, его со страшной силой ударили об стену. Подкравшись сзади. Он не видел своего убийцы.
При взгляде на тело губернаторского сына мне в голову пришла вдруг не слишком уместная жестокая мысль: «Чтобы наконец у Игоря Дмитриевича обнаружились мозги, потребовался вот такой жуткий кровавый способ».
Я перевела взгляд на трясущуюся девушку, которую придерживал охранник, и произнесла:
— Самка богомола.
Коростылев понял меня. Наверно, поэтому покачал головой и сказал:
— Нет, вряд ли. Вот если бы он был застрелен, или зарезан, или заколот… Тогда бы точно всех собак повесили вот на эту Катю. И финита ля комедиа…
Да, зря я сказала про самку богомола. Совершенно очевидно, что сделать такое с Игорем мог только очень сильный физически мужчина. Даже глупо подозревать ее, стройную, беззащитную и хрупкую. Да, модель невиновна. И я была бы уверена в этом, даже если бы она выбежала из номера с тем пистолетом в руках, из которого только что застрелили Игоря. Потому что убийца так себя не ведет.
— Отойдите все, — проговорила я и вынула пистолет. — Олег Иванович, вы ведь уже распорядились, чтобы никого не выпускали?
— Да, — отозвался тот. — Правда, людей мало. Нужно быстрее.
Буквально за тридцать секунд мы с Коростылевым прочесали апартаменты, осмотрели окна: нет, через них ни войти в комнату, ни выйти из нее не было ни малейшей возможности.
Я выскользнула из апартаментов и остановила взгляд на конце коридора, оканчивающегося тупиком в пяти метрах от меня. Всю торцовую стену занимало огромное зеркало, а в самой дальней стороне, в стене, противоположной той, у которой стояла я, была еще одна дверь. Я направилась к ней, не сводя глаз с собственного изображения в зеркале. Приблизилась вплотную. Дернула на себя ручку. Заперто.
— Тут что?
Коростылев жестом подозвал к себе охранника Серегу, и ткнув пальцем в дверь, повторил:
— Тут что?
— А-а, — протянул тот, — это как бы лестница на чердак. Там раньше был солярий, потом что-то сломалось. Ну и — вот так.
— Ладно, — пробормотала я, наклоняясь к замку. Потом я пошарила в сумочке, вынула связку отмычек и, повернувшись ко всем спиной, чтобы Коростылев и охранник не видели, что я делаю, стала открывать дверь. Впрочем, они, верно, и так догадались по характерным звукам. Ничего… сейчас нужно действовать, а потом придумаю какое-нибудь удобоваримое объяснение, откуда у юрисконсульта губернатора не только пистолет, что в принципе не так уж и удивительно, но и связка высококласснейших отмычек. Замок оказался простым и открылся за пять секунд. При желании его можно было бы открыть даже булавкой.
Коростылев окинул меня удивленным взглядом, когда я бесшумно надавила на белую панель двери и впилась взглядом в темное пространство за ней. Прямо за порогом начиналась широкая, но довольно крутая лестница. Косая полоса света упала на ее ступени… И тут вдруг послышался грохот, чей-то приглушенный стон — и прямо к моим ногам с лестницы шумно скатился человек.
О черт!
Я отпрянула назад, вытянув перед собой руки с зажатым в них пистолетом, целя в аккуратно подстриженный затылок человека. Он вскинул голову и прохрипел:
— Он ударил меня… Сорвался с самого крючка! Обидно. Быстрее… быстрее!
На лице свалившегося с лестницы мужчины наливался всеми цветами радуги здоровенный кровоподтек. К тому же при падении он рассек себе лоб, и его глаза заливала кровь. Но все это было несущественно в сравнении с тем, что я признала в этом человеке… Владимира Корсакова!
— Володя… но…
Он порывисто вскочил на ноги и, схватив меня за руку, бросил с отчаянным лицом:
— Идем, я выследил его! Зачем, зачем ты открыла дверь… не ко времени? Он увидел меня…
— Кто — он?
— Тот, кто убил сына губернатора!
Он бросился вверх по лестнице, а я вслед за ним.
— Э, ты куда? — загремел за спиной вопль Коростылева, но я крикнула: «Это свой!» — и полетела по ступенькам с крейсерской скоростью, с которой, должно быть, еще ни разу не передвигалась ни одна женщина в элегантных туфлях на каблуках.
Корсаков одолел уже два пролета, я почти не отставала, а внизу, в узком пространстве лестничного проема метались голоса Коростылева и охранника Сереги.
Корсаков подбежал к узкому полуоткрытому окошечку, из которого виднелась крыша соседнего дома. Для того чтобы перебраться на нее, нужно было сесть на подоконник, перекинуть ноги на внешнюю сторону, встать на карниз, а с него сигануть через промежуток между домами. До соседней крыши — около двух метров, не так много, но и не мало, когда находишься на высоте семи-восьми, а то и десяти метров над уровнем мостовой. Правда, та крыша была чуть пониже «нашего» карниза.
— Вон он! — крикнул Владимир, вскидывая пистолет и прицеливаясь в высокую черную тень, быстро перемещающуюся уже по соседней крыше.
Человек-»черная тень» оглянулся, подпрыгнул и припустился бежать. Корсаков, раздумав стрелять, ловко перекинулся через подоконник, оперся ногами на карниз и тут же, не медля, оттолкнулся, стелясь в длинном прыжке.
Он приземлился в полутора метрах от края крыши, а я, подняв повыше подол платья, стала перелезать через подоконник. Надо было бы, конечно, еще и туфли скинуть, но в тот момент я совершенно забыла о том, что моя экипировка не совсем, мягко говоря, подходит для акробатических упражнений и бега по пересеченной местности.
Корсаков оглянулся.
— Что ты делаешь? — воскликнул он. — Ты что, с ума сошла?
— Ничего… — выдохнула я, — и не такое… делала!
И я прыгнула. При приземлении, правда оба каблука сразу отскочили, но это было даже кстати, потому что передвигаться на шпильках со стремительностью пантеры, чье имя я носила, мучительно и опасно. Короче, теперь, когда модельные туфельки превратились во вполне удобные лодочки, моя обувка соответствовала сиюминутной задаче — погоне за убийцей. Хорошо, что при этом превращении я ничего себе не повредила.
Корсаков уже бежал по крыше к той кирпичной башенке, в которой скрылся незнакомец. Я поспешила за ним. Давно уже мне не приходилось бегать с такой скоростью. Я «намотала» все пролеты подъезда, в чердачное помещение которого мы нырнули, буквально секунд за десять.
И все равно не успели. Когда мы выскочили из подъезда, от него как раз стартовала какая-то машина. Я была почти уверена, что она поджидала того, за кем мы гнались.
Ах, если бы не было так темно!
Корсаков заметался по двору, как раненый зверь в клетке. Я бросилась к нему и, запыхавшись, проговорила:
— Скорей в машину, уйдет!
— В машину? — переспросил он. — Зачем? Думаешь, что это он только что отъехал? Не-ет. В том-то все и дело, что не он. Я его выследил — он пришел пешком.
— Выследил? Ты выследил убийцу? Но как?..
— Потому что я предполагал, что он сюда придет.
Я подняла на него изумленные глаза:
— Предполагал? Вот как? То есть… ты знаешь, кто он — этот киллер?
Корсаков промокнул рукавом кровь, сочившуюся из раны на лбу и заливающую глаза, и проговорил:
— Если бы ты не открыла дверь… Черрт!
— Ты не ответил. Ты знаешь, кто он?
Владимир отвернулся и хмуро ответил:
— Да.
* * *
Нет надобности говорить, что из ресторана «Каллисто», несмотря на достаточно поздний час, никого не выпускали. Ждали губернатора. Корсакову Олег Иванович сгоряча нацепил «браслеты», но потом снял их. Владимир молчал и ждал приезда губернатора.
Наконец тот приехал.
Мне тяжело было видеть его — он постарел лет на двадцать. Круглое, налитое лицо его как-то сразу обрюзгло, пошло складками и морщинами. Глаза смотрели тупо и загнанно. На выпуклом лбу блестели капли пота, а все движения напоминали марионетку, у которой перерезали несколько вспомогательных ниточек.
Наверно, ему было тем более тягостно, что оправдались самые неприятные его предчувствия. Или у него помимо предчувствий было еще что-то, чтобы опасаться за жизнь выпущенного из СИЗО сына? Кто знает.
— Как все вышло? — глухо спросил он, не глядя ни на кого. — Кто первый обнаружил?
Привели Катю. Ее до того напичкали успокоительным, что она стала похожа на сонную рыбу — заторможенная, вялая, c заплетающейся походкой. В глазах девушки застыло остекленелое, загнанное выражение.
Катя начала рассказывать. Ей помогали Олег Иванович Коростылев и два охранника, которые услышали крик Кати.
Губернатор слушал молча, не перебивая и даже не двигаясь. Потом заговорил Корсаков:
— Все было примерно так, как они рассказывают. Но многое им неизвестно. Всем им, включая Юлию Сергеевну.
— Что же неизвестно Юлии Сергеевне и… всем? — отозвался Дмитрий Филиппович и впервые за все время этого тягостного разговора взглянул в глаза сначала Владимиру, а потом мне. И меня неприятно поразило то, как пусты и мертвы были его глаза.
— Хотя бы то, что я тоже начал работу над делом Войнаровского. Теперь, к сожалению, это дело пополнилось другим, не менее трагическим, инцидентом. Но ничего. Я надеюсь, скоро все разрешится, и все виновные понесут наказание. Точнее — виновный.
— Господин Корсаков утверждает, что ему известно…
— Всему свое время! — перебил меня Владимир. — Так вот, господин губернатор… Мой босс, Роман Альбертович Лозовский, сказал мне, чтобы я включился в это дело. Не привлекая особого внимания. Роман Альбертович в высшей степени заинтересован в том, чтобы убийца Войнаровского был как можно скорее найден. Тем более что Роман Альбертович прекрасно помнит отдельные фрагменты вашей беседы. Вы понимаете, Дмитрий Филиппович, что я имею в виду.
Конечно же, губернатор понимал: Корсаков намекал на то, что во вчерашней беседе Дмитрий Филиппович позволил себе указать на возможную причастность Лозовского к смерти гендиректора «Диаманта». И нет ничего удивительного, что Роману Альбертовичу такие прозрачные намеки не понравились.
— Тут слишком много народу, — сказал Корсаков, оглядываясь на Коростылева и охранников. — Дмитрий Филиппович, если возможно, пусть они уйдут. Останется Юлия Сергеевна и вы. А господину следователю я все объясню на официальном допросе. Ведь я вряд ли смогу попасть в «Ривароль» раньше завтрашнего утра, не так ли?
— Это невозможно, — сказал губернатор.
Корсаков наклонился к нему и что-то негромко произнес. Фраза была очень короткой, но массивное лицо губернатора дрогнуло, подбородок так и заходил, и Дмитрий Филиппович выговорил:
— Коростылев… выведи всех…
— Но, Дмитрий Филиппович… — начал было тот, а следователь прокуратуры аж приподнялся и открыл рот, чтобы тоже что-то сказать в знак протеста.
Но губернатор ударил ладонью по подлокотнику кресла и воскликнул:
— Вон, я сказал! Выставить у дверей охрану!
У губернатора редко появлялись вот такие металлические нотки в голосе. Но когда они появлялись, возражать никто не смел. Поэтому после этих его слов и этого его тона всех, включая Коростылева, охранников, следователя и застрявшего в дверях угрюмого фээсбэшника как ветром сдуло.
Дмитрий Филиппович поднял глаза на Корсакова и тяжело выговорил:
— Кто вы?
Влалимир недоуменно поднял брови:
— Простите, Дмитрий Филиппович, вы что, меня не узнали? Я телохранитель Романа Альбертовича Лозовского. Корсаков. Вы видели меня вчера в вашем рабочем кабинете, а потом в клубе «Ривароль».
— Это все мне известно. Откуда вы знаете про Иванова?
Какого еще Иванова, промелькнуло в моей голове… Уж не…
— Я был его близким другом, — сказал Корсаков. — Я потерял с ним контакт, когда его посадили в тюрьму.
— Это было давно… — выговорил губернатор, проводя рукой по лбу.
— Да, давно. Все эти годы он прятался где-то здесь, в Тарасовской области. А вчера позвонил мне. И сказал, что вам он тоже позвонил.
Губернатор откинулся на спинку кресла и тяжело выдохнул. Внезапно мне показалось, что он сейчас потеряет сознание.
— Да, он звонил, — хрипло произнес Дмитрий Филлипович. — Звонил. Я потому и хотел удержать Игоря, потому что предчувствовал… да, я предчувствовал нечто подобное…
И тут в моем мозгу что-то щелкнуло, и все стало на свои места.
Нет, у меня не было доказательств, что я расставила все акценты и всех действующих лиц верно. Но за доказательствами далеко ходить и не надо — они сидели здесь, передо мной, два живых доказательства: одышливый, с пунцовым лицом, близкий к обмороку толстяк и напротив него напряженный, как струна, сумрачный мужчина с тусклыми серыми глазами.
— Володя, — проговорила я, — так, значит, рассказанная тобой история произошла здесь, в Тарасове?
— Да, — ответил он, — здесь. Я потому и рассказал тебе ее, что Роман позвонил мне. Не знаю, откуда у него номер моего мобильника… равно как и номер личного мобильного Дмитрия Филипповича. Но он позвонил. И сказал, что ему понравилось мстить.
— Граф Монте-Кристо… — пробормотал губернатор. — Ублюдок! Убить… так зверски… собственного отчима, а потом… потом…
Да, услышанная мной вчера жестокая «сказочка» про романтичный коктейль «Роман и Джульетта» имела реальных прототипов. Роман — это Роман Иванов, позавчерашний и сегодняшний убийца. Отчим Романа — не кто иной, как гендиректор «Диаманта» Войнаровский. Партийный деятель и отец Юли-»Джульетты» — нынешний губернатор Тарасовской области Дмитрий Филиппович. И, соответственно, брат Юли, который был самый неприглядный персонаж во всей истории — погибший только что сын губернатора Игорь.
Вот это да!
Значит, смерть Войнаровского не имела прямого отношения к его бизнесу? И два убийства — чисто семейная разборка, корни которой уходят в трагическую историю пятнадцатилетней давности?
Хотя не стоит торопиться и делать окончательные выводы. Подгадать убийство к моменту приезда Лозовского, причем убийство гендиректора «Диаманта»… ведь это чистой воды подстава. Н-да… невеселые дела.
— Я знал Романа Иванова, — продолжал между тем Корсаков. — Знал о его любви к вашей, Дмитрий Филиппович, дочери. Вы сами еще до конца не информированы о ее судьбе…
Холодная фраза «не информированы о судьбе» неприятно резанула мой слух…
— Когда я узнал, что Игоря выпустили из СИЗО, то подумал, что ему может угрожать опасность. Откровенно говоря, я не собирался разыгрывать из себя благодетеля. Просто подозревал, что Иванов неадекватен психически. И может быть опасен. Причем опасен для любого, кто имеет отношение к тому, что произошло много лет назад: для вас, для Игоря, даже для меня и Ромы Лозовского… Ведь он и познакомил Иванова с вашей дочерью…
Губернатор скрипнул зубами.
— Откровенно говоря, я не собирался сдавать Иванова органам, — голос Корсакова оставался спокойным, даже каким-то монотонным. — Хотел подстеречь, поговорить с ним… Я бы просто отправил его на лечение за границу. Вот так. Но он сам, кажется, выбрал свою судьбу.
— Как же вы его выследили? — спросил Дмитрий Филиппович.
— Да очень просто. Я рассуждал следующим образом: если Роман не убил Игоря, встретив его после убийства отчима возле дачи Войнаровского, то он просто рассчитывал, что его подстава сработает и что Игоря посадят. Наивная мысль. Хотя… Этот расчет оправдался бы, не будь вы, Дмитрий Филиппович, губернатором. Но Игоря выпустили; я понял, что теперь Иванов вознамерится до него добраться, рассудив так: не удалось отправить его в тюрьму тогда — так в могилу.
Невыразительные серые глаза Корсакова при этих словах блеснули, словно из тусклых жестяных ножен показались два сверкающих клинка. И лицо Владимира сразу помолодело, одушевившись какой-то удивительной внутренней подсветкой. Видно, угли давней кровавой драмы еще не потухли в его душе.
— Конечно, во всем присутствовал определенный элемент везения, — продолжал он. — Ничего бы не сложилось, если бы я не увидел Иванова возле «Каллисто». Сегодня он позвонил мне еще раз. Был краток: сказал, что срок платежа истек. Я даже по голосу его понял, что он болен. Болен, естественно, психически, а не физически. Если бы он не был крепок физически, не сумел бы расправиться с охраной Войнаровского, как повар с картошкой. Я распорядился выяснить, откуда звонили. Оказалось — из автомата напротив «Каллисто». Меня аж обожгло изнутри, когда я услышал про название агентства. Рванул сюда.
— И… что?
— Я увидел его почти сразу. Вычленил из толпы, так сказать. Он шел к ресторану, обошел его с другой стороны. Не тыкался слепо, а шел уверенно. Наверно, и пути отступления наметил заранее. Я выскочил из машины, побежал за ним, но его уже не было. Как позже выяснилось, он зашел в подъезд соседнего дома, чтобы залезть на крышу. Собственно, я сразу предположил такой вариант, и, как оказалось, был прав: подняв голову, увидел, как какой-то человек перепрыгивает на карниз «Каллисто» с крыши дома, за которым я наблюдал. Это был, конечно, Роман. Я хотел было крикнуть ему, чтобы он не глупил, но не стал этого делать — решил просто взять его. И полез за ним…
Губернатор «глотал» слова Корсакова, как вытащенная на берег рыба глотает воздух, пытаясь выудить из него спасительный кислород. Он даже подался вперед, вонзив в бледное лицо телохранителя Лозовского горящий взгляд круглых, чуть навыкате, глаз.
— …Я никогда так не спешил. Но не ожидал, что Иванов сработает так быстро. Я прошел его путем и наткнулся в запертую дверь. Он явно прошел через нее, потому что другого выхода не было. На всякий случай я все-таки осмотрел лестницу — никого. Значит, мое первоначальное предположение было верным: Роман прошел здесь, открыв дверь, по всей видимости, отмычкой. У меня отмычек не было, только булавка из галстука, так что пришлось повозиться. Я уже почти открыл замок, как за дверью послышались почти едва слышные шаги. Я бувально влетел на пролет выше. Дверь отворилась, вошел Роман. И тут же из-за двери раздался женский вопль. Дальнейшие действия Иванова только подвердили мое мнение, что у него не все дома: ему бы побыстрее удрать с места преступления — а что преступление уже совершено, я не сомневался! — так нет: он встал возле двери и слушал, какой переполох поднялся с той стороны, в коридоре.
Корсаков провел рукой по лбу и закончил свой рассказ:
— Мне тяжело говорить об этом, Дмитрий Филиппович. Ведь я предупреждал, что вы многого не знаете. Как я уже говорил, мне совсем не хотелось «сдавать» Романа, хотя я мог это сделать. Я решил обезоружить его и захватить с собой. Ведь он когда-то был моим другом. И мне очень жаль его. Дело в том, что ваш сын действительно причинил Иванову много зла. Да и вы тоже, Дмитрий Филиппович.
Губернатор хотел что-то сказать, но никак не мог. На его шее вздулись жилы, ему явно было дурно. И он с трудом выдавил из себя вопрос:
— Какое… зло? — наконец прохрипел он.
Корсаков посмотрел на меня. Он был бледен, но спокоен — в отличие от багрово-красного и испуганного Дмитрия Филипповича.
— Роман рассказал мне, что произошло на самом деле, — Владимир помолчал с минуту и наконец решился: — Ваша дочь, Юля… Она вовсе не пропала…
— Что? — похрипел губернатор.
— Ее убили.
Дмитрий Филиппович заморгал короткими ресницами.
— У…били? Кто? Когда?
— Да тогда же, пятнадцать лет тому назад. На глазах Иванова. Друзья вашего сына. Они потом перешли на работу в милицию, потом к бандитам, а потом и вовсе к вашему старому недругу — Александру Емельяновичу Войнаровскому.
— Кто они?
— Роман уже наказал их, — отозвался Корсаков. — Это некто Афонин, Грибов и Кравцов. Охранники Войнаровского. Афонина Иванов убил отверткой, Кравцова расстрелял из «узи», а Грибову проломил голову. Ударил о стену.
Точно так же, как он сделал это с Игорем. Разумеется, последнюю фразу Владимир не произнес вслух, но она и без того как бы повисла в до отказа насыщенном человеческими страстями и болью воздухе VIP-апартаментов «Каллисто».
