Глава 9

Молчание было обманчивым, предательским и неверным. Оно грозило вот-вот ускользнуть, обрушиться, как холм, или уйти из-под ног, как травянистый покров над трясиной. Тишину в комнате нарушало лишь хриплое дыхание Дмитрия Филипповича — как будто в его груди одна за другой рвались струны.

Наконец губернатор поднялся из кресла и, тяжело ступая, приблизился к Корсакову:

— А какие… у вас доказательства сказанного?

— У меня нет никаких доказательств, — спокойно ответил Владимир. — Думаю, даже у Иванова нет никаких доказательств.

— Но он же душевнобольной!

— Кто вам это сказал?

— Вы!

— Я не говорил, что он душевнобольной. Я сказал только, что подозреваю у него расстройство психики. Но это ничего не значит. Душевнобольной не смог бы так хладнокровно и профессионально убить Войнаровского и его охранников. Да и Игоря тоже. Всегда знал время и место. Точно все просчитывал, не оставлял практически никаких следов…

Корсаков взглянул на меня и покачал головой.

— Я взял бы его сегодня, если бы не Юлия Сергеевна. Она очень некстати открыла дверь — в тот самый момент, когда Иванов поднимался по лестнице в полной темноте и находился в метре от меня. Я как раз вышел из-за выступа стены и хотел бесшумно обезоружить его…

— А тут пришли мы с Олегом Иванычем, — вставила я с горечью.

— Из коридора хлынул свет, Иванов увидел меня и ударил, — Корсаков прикоснулся кончиками пальцев к внушительному кровоподтеку под глазом. — Я и скатился по лестнице прямо под ноги Юлии Сергеевне. Но дальше, надо отдать ей должное, она сделала все как надо. Иначе меня просто упаковали бы и препроводили бы в следственный изолятор по обвинению в убийстве Игоря Дмитриевича. Хотя не исключено, что в СИЗО я все-таки еще попаду… — Владимир неопределенно пожал плечами.

— Значит, след Иванова потерян? — спросила я.

— Ну почему же? — отозвался он. — Не исключено, что он продолжит свою месть. Монтекки — Войнаровского — он же убил, остался глава семейства Капулетти.

— Это кто? — прохрипел губернатор.

— Вы, Дмитрий Филиппович, кто ж еще.

В СИЗО не в СИЗО, а в камеру предварительного заключения запихнули и меня и Корсакова. Ну как же — висели на хвосте у киллера и упустили!

Причем нас повезли не в местный РОВД, а прямиком в управление ФСБ по Тарасовской области. Присутствовал лично генерал Платонов, что свидетельствовало о самом пристальном внимании властей к делу. Ну еще бы — убит сын губернатора!

Впрочем, снятие показаний было проведено весьма мягко, на своем веку мне приходилось проходить и несравненно более жесткие процедуры. Правда, пришлось немного похлопать глазами с самым невинным видом — это когда я объясняла, откуда у меня, юрисконсульта губернатора, целая связка отмычек. Впрочем, особо я не старалась, сказала только, что эти отмычки, раз видел у меня губернатор, и они его всегда забавляли. Ну, если шеф доволен, значит, не имеет смысла расставаться с ними. Поэтому отмычки — забавный юридический казус! — мне вернули.

Конечно, меня допросили просто как свидетеля. А вот с Корсаковым разговаривали посерьезнее. Отпустили только к утру, как он сам и предсказывал. И то — его отпустили после личного звонка Романа Альбертовича Лозовского и предоставления залоговой суммы в размере пятнадцати тысяч долларов. Сам Володя Корсаков утверждал, что его мариновали бы в КПЗ трое суток, если бы не всемогущий олигарх.

А вот Катю, девушку, которая была с Игорем в момент его убийства, разумеется, не выпустили. Не было у нее таких могущественных ходатаев, как у Корсакова. Да и допрашивали ее, судя по всему, с куда большим пристрастием, чем меня и даже Владимира.

Все это произвело на меня глубокое впечатление. Если даже давняя история, рассказанная Корсаковым в «Ривароле», история без конкретных имен и привязанности к Тарасову, так взволновала, то что уж говорить о кровавом и нестерпимо наглядном неожиданном ее продолжении!

Из управления мы вышли вместе — я и Корсаков. К тому времени уже светало. Отлетающая ночь таяла, оставляя в свежем утреннем воздухе дымку еще не проснувшегося тумана. Этим туманом, его тоненькими синеватыми жилками, была перевита оглушительная, невероятная тишина. Как будто жизнь поставили на стоп-кадр. Но на востоке, тесно зажатое серыми громадами домов, уже поднималось и расцветало в розовато-серой дымке зарево.

— Тебя подвезти? — спросил Владимир. — Ведь ты, кажется, без машины?

— Ну да, — ответила я. — До «Каллисто» меня доставил Игорь, а уж из «Каллисто», сам знаешь, за казенный счет вывезли. А на чем ты меня собираешься подвозить? Тебя же тоже… за казеный счет…

Корсаков загадочно усмехнулся.

— А парни, наверно, уже подогнали сюда мой джип, — сказал он. — Ага… вон он стоит.

И он указал пальцем на черный мерседесовский джип с тонированными стеклами. При приближении Корсакова из машины вылез рослый парень и молча протянул Владимиру ключи.

— Свободен, — сказал ему Корсаков.

Тот открыл заднюю дверцу стоящей рядом с джипом «Ауди», в которой, как я успела заметить, сидели еще двое или трое, и машина с бравыми ребятами из «секьюрити» господина Лозовского уехала.

— Да… Вот это сервис, — сказала я.

— Что же ты хочешь, моя милая, — все-таки я «прикрепленный», то бишь «личник», самого Романа Альбертовича Лозовского. Можешь быть уверена, что все это время, пока меня нет при нем, он и носа из «Ривароля» не высунул. Ладно, Юля Сергевна, садись! — Он галантно распахнул передо мной переднюю дверцу джипа. — Поедем до дому.

— А где может быть сейчас этот Иванов? — спросила я, когда мы выехали на утреннюю пустынную улицу. — И где он был все эти пятнадцать лет? Ведь он, ты говорил, пропал — и с концами. Даже, может быть, умер.

— Да где он был… Если судить по почерку убийств, времени он даром не терял. Рома же у нас тогда был маленький и слабенький. Их так и называли — Рома Большой и Рома Маленький.

— Большой — это Лозовский. А маленький — Роман Иванов? — перебила я.

— Да.

— А на крыше он не показался мне таким уж маленьким, — голос мой был полон сомнения — Хотя, конечно, видимость там была никудышная…

Корсаков как-то странно посмотрел на меня и произнес:

— Да… наверное. Где, стало быть, Роман мог быть пятнадцать лет? Ну, три года он просидел в тюрьме. Потом бежал оттуда. В восемьдесят девятом году. Тогда уже началась смута. Он легко мог влиться в новую, мутную и кровавую, неразбериху. Может, был в каком-нибудь спецназе. Я ведь видел труп Игоря — удар был кошмарной силы. Раньше такой силы у Ромы Иванова не наблюдалось. И вот… — Корсаков то ли вздрогнул, как от озноба, то ли передернул плечами, — всплыл.

— Все-таки мне многое непонятно, — сказала я. — Каким образом Иванов все узнает? Номера телефонов, кто, когда и где находится… Обстоятельства склеивает, как аппликацию, — один к одному! Если у него с чем и не в порядке, то уж точно не со смекалкой и расчетливостью.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Корсаков.

— А хотя бы то, как он точно высчитал, в какой момент нагрянуть к Игорю. Ведь это как рассчитать надо было: прийти в апартаменты точно в то время, когда Катя была в душе! А? Это сильные улики против нее.

— То есть ты хочешь сказать, что она могла быть наводчицей?

— Я ничего не хочу сказать. Просто случалось, что «глухарей» вешали на невиновных на основании еще более сопливых улик. Так что если Катерина непричастна, то ей совершенно фантастически не везет: сначала при ней убили Войнаровского, потом — Игоря. Что-то тут не так! — вырвалось у меня. — Что-то… фальшивое, что ли.

— Надеюсь, ты не примешь точку зрения этого следака из ФСБ, который хотел продавить меня на признание? — усмехнулся Корсаков.

— Какое признание?

— Он хотел меня расколоть на то, чтобы именно я признался в убийстве Игоря! Дескать, я пришел, убил его, а потом напридумывал для отвода глаз фантастическую историю про некоего мстителя, моего друга детства, которого я выслеживал. Следователь даже обнаружил некоторую начитанность: сказал, что тоже знает книгу Дюма «Граф Монте-Кристо». В детстве читал.

— Н-да… — протянула я. — Забавно.

— Ничего забавного! Ничего! Им нужен козел отпущения, который должен ответить за четыре трупа, и они его найдут. Хотя бы эту Катю! А уж меня, близкого к Лозовскому человека, и вовсе неплохо было бы заполучить. В случае чего им будет чем шантажировать Романа Альбертовича. Только Лозовский — не из таких, его не пошантажируешь. Он сам кого угодно зашантажирует, если ему нужно будет.

«Теперь, кажется, я понимаю, почему губернатор так перепугался, когда просил меня быть с его сыном безотлучно, — подумала я. — Иванов ему звонил. Дмитрий Филиппович вспомнил Иванова, и того, что у него не было причин особо любить отца своей девушки, которую убили приятели ее родного брата. С убийцами Иванов расправился беспощадно. Отчим, который в свое время сделал все, чтобы избавиться от пасынка и засадить его в тюрьму, тоже отдал концы. Теперь — Игорь. Наверно, Роман Иванов в самом деле сначала не хотел убивать его. Иначе убил бы там, на дороге возле дачи Войнаровского. А эта Катя из „Каллисто“? Может ли она быть совсем чиста? И кто следующий? Или следующего все-таки не будет? А может, следующим будет Корсаков?»

— О чем ты думаешь?

Я вздрогнула. Голос Владимира прервал мои размышления довольно неожиданно.

— Я? Не знаю… О тебе, наверное, — вырвалось у меня.

Он невесело усмехнулся:

— Да, обо мне можно подумать. Вот и следователь думает…

— Нет, Володя, ты все-таки неисправим, — сказала я и спохватилась: — Правда, я тебя совсем не знаю… Точнее, знаю два дня, но у меня такое ощущение, что я знала тебя давным-давно, и всегда ты был таким вот язвительным.

— Не всегда, — твердо ответил он и огорошил меня: — А я вот тоже думаю о тебе. Иванов навеял.

— При чем тут Иванов?

— Ты просто похожа.

— На кого? На Иванова?

— Нет, на его Юлю. На дочь вашего нынешнего губернатора. Мне почему-то кажется, что, будь она жива, она была бы точно такая же, как и ты. И внешне… и вообще.

— Почему тебе так кажется?

— Не знаю. Постарше была бы, чем ты, конечно.

— Вы в нее все влюблены были, что ли? — с грустной насмешкой спросила я.

Корсаков покачал головой:

— Нет, почему же? Я же тебе говорил — она только с Ивановым. Несмотря на то что он был маленький Рома, а Рома Лозовский — большой. Надо же: и через пятнадцать лет все то же самое — Лозовский в Москве с губернаторами заседает, богатейший человек, а Иванов по чердакам лазит и от людей прячется, как филин.

— Ты вместе с ними учился?

— Нет. Я вообще из другого района. С Ивановым вместе в университет поступал. Он поступил, а я нет. Но его через год выгнали, я же тебе говорил. Наверное, без участия Дмитрия Филлиповича не обошлось. Ну, вот и твой дом.

Корсаков вывернул руль и остановил машину возле моих ворот.

— Приехали.

Я взглянула на часы: половина пятого утра. Да, неплохо погуляла в «Каллисто». Которую ночь уже не могу нормально выспаться: то бессонница, то еще хлеще.

Корсаков подался в мою сторону и взглянул на мои часы.

— Спешат, — сообщил он, — на три минуты. Вот правильное время.

И ткнул в светящуюся панель бортового компьютера. Наверное, при этом он зацепил какую-нибудь кнопочку, потому что неожиданно включилось радио, и послышалась старенькая песня Аллы Пугачевой: «Три счастливых дня было у меня, было у меня с тобой, я их не ждала, я их не звала, были мне они даны судьбой…»

Корсаков выключил радио каким-то нервным, порывистым движением, пригладил виски, помолчал и произнес:

— Забавное совпадение. Я очень хорошо помню, что эта же песня звучала в кафешке в тот момент, когда Лозовский знакомил там Рому Иванова с Юлей. Лет восемнадцать уже прошло, наверно. Почти двадцать. Тогда эта песенка совсем новая была, кажется.

Он взглянул на меня, и его лицо, обычно такое скупое на душевные проявления, осветилось грустной улыбкой. И я подумала, что все-таки он, наверное, тоже был влюблен в ту Юлю, хотя несколько минут назад уверял в обратном. Иначе он не стал бы так улыбаться и так смотреть на меня, которая, по его словам, чем-то похожа на давно погибшую дочь нынешнего губернатора.

Может, Дмитрий Филиппович потому и относится ко мне не как начальник к подчиненной, а с куда большей теплотой, а? И доверил своего сына, пусть последнего негодяя, — тоже мне?

— Я не сентиментален, — вдруг резко сказал Корсаков. — Хотя порой что-то страгивается во мне с места. Вот, например, тогда, когда я поехал за тобой и увидел, как ты стоишь над Волгой. Я тогда говорил полную чушь, предлагал тебе перейти на работу к Лозовскому… А хотел сказать совсем другое.

Я отвернулась и произнесла:

— Ладно, Володя, мне пора.

Потом хотела вылезти из машины, но он остановил меня, придержав за локоть. А затем и вовсе порывисто притянул к себе и вцепился в мои губы головокружительным — одновременно и колючим, и нежным — поцелуем.

«Три счастливых дня было у меня…» Быть может, эти слова из песенки будут справедливыми и для меня. Именно три дня — с момента знакомства с Владимиром до расставания с ним. А оно будет сегодня. После похорон Войнаровского. После похорон Роман Альбертович Лозовский со свитой покидает свой родной город.

И Корсаков, его личный, «прикрепленный», охранник — естественно, с ним.

Корсаков, к которому я, кажется, успела привязаться. Даже — больше…

Да и у него — то же самое. Он сам так говорил мне этим утром, когда, с некоторым опозданием, уезжал от меня к Лозовскому — охранять бесценную особу своего приятеля юности, взлетевшего так высоко. Он не смотрел на меня, когда лежал рядом со мной и говорил, что хочет быть со мной, но не может, потому что не принадлежит самому себе. Дескать, он — «тень олигарха».

Владимир почему-то вообще перестал смотреть на меня с того момента, как мы переступили грань — последнюю грань в отношениях между мужчиной и женщиной. Как будто боялся смотреть на меня.

Он говорил, что, кажется, у него произошел опасный количественно-качественный переход-срыв в эмоциональном плане. Так холодно, с канцелярским душком, он назвал свои чувства ко мне. Не знаю, из какой проруби в своей груди Владимир выудил эти мороженые, окоченелые слова. Правда, он тут же засмеялся и сказал, что, наверно, на самом деле все гораздо проще. Никаких «количественно-качественных срывов». Просто — как у Есенина: «По-смешному я сердцем влип, я по-глупому мысли занял…»

Верно, и «тень олигарха» состоит из живой плоти и горячей крови.

Уезжая в «Ривароль», который сделал своей резиденцией на время своего пребывания в Тарасове Лозовский, Володя сказал, что он не отказывается от своего предложения и по-прежнему хочет, чтобы я перешла на работу к Лозовскому. В каком угодно качестве. Тогда у нас может быть какое-то будущее. Только так — не иначе.

А что я могла ему сказать? Что не имею права никуда уехать из Тарасова иначе, чем по прямому указанию Грома, который в действительности — а вовсе не Дмитрий Филиппович! — является моим шефом? Что я не только юрисконсульт Юлия Максимова, но и агент Багира? Нет. Конечно же, ничего этого я не могла сказать.

После того как он уехал, сказав, что увидимся вечером, перед тем, как он улетит в Москву, — я ударила кулаками по подушке так, что она лопнула и перья полетели в разные стороны. Как снег.

Мысли путались. У меня уже бывало такое, что все мысли заплетались, как ноги безнадежно пьяного мужичка, или метались, как крысы на тонущем корабле.

Но пора было браться за работу.

Что докладывать Грому касательно жуткого дела с Романом Ивановым? Выходить из игры или действовать до конца?

Я набрала номер Грома, совершенно упустив из виду, что теперь раннее утро. Впрочем, в трубке раздался совершенно ясный голос генерала Сурова, как будто он только и делал, что ждал моего звонка, чтобы вот так ясно и четко выговорить:

— Да, Суров слушает.

— Это Багира, — произнесла я. — Ситуация непредвиденно изменилась, Андрей Леонидович. Убит сын губернатора. По всей видимости, это дело рук того же человека, что и убийство генерального директора «Диаманта» Войнаровского…

И я изложила обстоятельства, приведшие к «непредвиденному изменению ситуации».

— Роман Иванов, — задумчиво произнес он. — Роман Иванов… Ну что ж, с такой фамилией у нас большой простор для поиска. Этих Ивановых… К тому же он вполне мог поменять фамилию. Конечно же, этого Иванова надо брать. Разумеется, объявим его в федеральный розыск. В конце концов, фоторобот и фотографии пятнадцатилетней давности имеются. Но я вот что думаю, Юля. Иванова можно ловить долго. У нас есть фигура, которую можно разработать уже сейчас.

— Какая фигура? — спросила и вздрогнула, потому что поняла, о ком идет речь.

— Этот Корсаков Владимир Андреевич. Что ты думаешь о его возможной причастности к делу?

— Андрей Леонидович…

Я запнулась, и он уже не стал слушать меня дальше.

— В общем, так, Багира. Ты получишь все, что у нас есть на Корсакова. Ознакомься и подумай…

— Андрей Леонидович, он же сегодня уезжает!

— Кто, Корсаков? И куда?

— В Москву.

— Так, да? Ну что ж… пусть уезжает. Я думаю, что его стоит проводить.

Как обычно, Гром вкладывал в свои слова особый, только ему и работникам нашего отдела понятный смысл. «Проводить».

— Я и так собиралась его провожать, — сказала я и, коротко попрощавшись, положила трубку.