Глава 6
Я перевела дыхание и, не опуская пистолета, поспешно ответила:
— Откровенно говоря, да, Владимир.
Он приблизился ко мне еще метра на два и произнес:
— Я же говорил, что вы необычный юрисконсульт. Наверно, у вас очень специальная юридическая подготовка, — он говорил спокойно, совершенно без иронии. — Ни один мой знакомый работник этого профиля не сумел бы услышать меня и с такой быстротой, как вы, среагировать. Да еще с применением огнестрельного оружия.
— Я не применяла.
— Отчего же? Применяли. В целях устрашения.
Я опустила пистолет, а потом и вовсе убрала в сумочку, заметив вскользь:
— Только не говорите мне, что вы испугались.
— Не очень, — отозвался он. — А где вы научились обращаться с оружием? Неужели в детстве ходили в кружок стендовой стрельбы из «воздушки»?
— Было в жизни время — пришлось научиться, — серьезно сказала я. — По-моему, в наше время не уметь постоять за себя — большой недостаток.
— Это верно, — выговорил Корсаков, а потом, перепрыгнув через камень, встал рядом со мной у обрыва. — Вы, Юля, на меня не в претензии, что я вот так… выследил вас?
— Да нет. Только вот зачем? — И, не дожидаясь ответа на первый вопрос, я тут же задала второй: — И почему вы бросили без присмотра Романа Альбертовича? Ведь вы его личный телохранитель.
— Без присмотра? Ничего себе! Да к Роману Альбертовичу даже комар не прокрадется. Там каждый сантиметр под контролем. Вы думаете, для чего Роман Альбертович не поскупился и приобрел в Тарасове целый особняк? В городе, где он бывает раз в год или того реже?
— Из соображений безопасности, наверно.
— Вот именно. У Лозовского все по принципу: «если близко воробей — мы готовим пушку». Так что за его безопасность есть кому побеспокоиться.
— Так зачем вы поехали за мной, Владимир? — в упор спросила я. — Ведь вы, верно, следовали за мной от самого клуба? Так?
— А у меня есть к вам предложение, — не моргнув глазом ушел он от ответа.
— Предложение? Ко мне? Вы же меня знаете всего несколько часов. Если вообще можно говорить «знаете», когда все знакомство исчерпывается парой совместно распитых коктейлей и… историями из жизни.
Он улыбнулся и передернул плечами:
— Ну так что ж, что несколько часов? Я не руку и сердце собираюсь вам предложить. Хотя… некоторые за несколько часов доходят и до этого.
Я вздрогнула и произнесла, глядя прямо в глаза охранника Лозовского:
— И что же вы мне хотели предложить, если сорвались от своего босса и проехали через полгорода? Кстати, верно, у вас прекрасная машина, если вы поспели за моим «Ягуаром».
— Да я мог бы вас и обогнать. Я вообще-то мастер спорта по кольцевым автогонкам. Но это так… лирическое отступление. Теперь о моем предложении. Я предлагаю вам перейти на работу к нам.
Некоторое время я стояла, не зная, как реагировать на сказанное и что говорить в ответ, поэтому решила для начала уточнить:
— К кому это — к вам?
— К нам — это к Лозовскому. Мне кажется, что здесь, в Тарасове, вы не на своем месте. Конечно, юрисконсульт губернатора — это если и не синекура, то, по крайней мере, теплое и комфортное местечко, а если судить по вашему дому — еще и прибыльное…
— Вы знаете, где я живу? — резко прервала его я. — Знаете, Владимир, такое внимание к моей скромной персоне, конечно, лестно, но тем не менее есть определенные пределы…
Теперь уже Корсаков перебил меня:
— Я все понимаю! Все понимаю. Вы знаете, Юля, это так странно…
— Вот именно — странно! — повысив голос, выговорила я, ибо был назван лейтмотив, основной тон сегодняшнего дня — «странно». — У меня точно такое же ощущение. Или ваш коктейль все еще действует, или… Я определенно… не знаю.
— Что — определенно? — переспросил он, придвинувшись ко мне вплотную.
На мгновение мне показалось, что вот сейчас он столкнет меня с обрыва, и романтический разговор над ночной рекой завершится жирным многоточием. Точнее — многокружием, то есть всплеском и разбегом концентрических кругов по поверхности реки.
Конечно же, этого не произошло. Правда, я сама едва не потеряла равновесие и вынуждена была схватиться за его локоть. Момент показался мне мучительно долгим и неловким. Проклятые птицы, как назло, примолкли, и я была вынуждена заполнить мучительную тишину первым, что пришло в голову. Надо сказать, первым приходит в голову всегда глупость.
И я произнесла ее:
— Знаете, что, Володя… Меня сегодня приглашали в гости. Но в такое время приходить в гости одной как-то не… Пойдемте со мной? Тут рядом.
— Да, конечно. Пойдем. Есть что обсудить.
По той торопливости, с какой Владимир ответил, я поняла, что моя реплика прозвучала не менее нелепо, чем его предложение о переходе на работу к Лозовскому.
* * *
Как я и предполагала, сабантуй у Кульковых все еще продолжался. Более того, судя по ряду признаков, он еще и не начал клониться к закату — в полном раздрае с солнечным диском, который уже давно задвинулся в невидимый футляр горизонта.
При нашем с Корсаковым появлении хозяин дома встал из-за стола и, вихляя вправо-влево своим тощим корпусом, заорал так, что у меня едва не заложило уши:
— А-а-а! Вот оно шта-а-а! Проходите! Штрафную, а? Нет? А что я спрашиваю? Ннналивай, Миша!
Его взгляд обратился на Корсакова, и, по всей видимости, мой дражайший соседушка остался осмотром доволен:
— А что, Юль Сергевна, н-ничего он у тебя. Как говорится, представительный мужчина в полном расцвете сил. На свадьбу иначе чем свидетелем даже и не зовите — об-биж-жус-сь… и не приду.
— Ну что ты говоришь, Дима, какая свадьба? — недовольно произнесла я. — Это Володя, мой хороший знакомый. Володя, это Дима, там — Юля… больше я и сама никого не знаю.
Надо сказать, что я не узнала никого и впоследствии. Потому что двое из собутыльников Кулькова были настолько пьяны, что даже не могли выговорить собственное имя, а дамочка, сидевшая рядом с Юлей Кульковой и сначала назвавшаяся Леной, потом стала утверждать, что ее зовут Катей, а к трем утра начала откликаться на Олю и Свету.
— Давно я не пил в такой демократичной компании, — сказал мне Корсаков, чокаясь с перегнувшимся через стол Димой Кульковым. — Можно сказать и короче: давно я не пил. У Романа Альбертовича напряженный график. А мне нельзя его оставлять в разъездах. Я же — тень олигарха. А тень можно терять только ночью, да и то в полной тьме.
— Это значит, что к утру ты должен, как верная тень, вернуться к Лозовскому, — смеясь, уточнила я.
— Ну да.
— А кем же ты предлагаешь мне работать у твоего хозяина? — спросила я.
— А кем захочешь. У Романа Альбертовича обширное трудоустройство. По любому профилю. Просто, откровенно говоря, не нравится мне твой нынешний работодатель.
— Дмитрий Филиппович?
— Он.
— Я н-не Дмитрий Филиппович, а Ды-дымитрий Евгень… евич! — запротестовал сползающий под стол — под шипение своей супруги: «Вот паразит, опять нажрался!» — Кульков.
— Да мне он тоже не очень, — отозвалась я.
— А что ты думаешь о его сыне? — неожиданно спросил Корсаков.
— Об Игоре? А почему ты спросил?
— Потому, что его обвиняют в убийстве Войнаровского.
Так. Корсаков сам поднял эту тему. А между прочим, рядом со мной сидел человек, самый приближенный к Лозовскому. К тому самому Лозовскому, которого обвинял, понятно в чем, Дмитрий Филиппович.
— Ничего я о нем не думаю, — хмуро ответила я. — Игорь Дмитриевич — изрядный ублюдок, и в СИЗО ему самое место. Но это мое личное мнение.
— Значит, ты думаешь, что он невиновен? — и, поймав мой недоуменный взгляд, Корсаков пояснил: — Понимаешь, Роман Альбертович тоже хотел бы знать, кто убил Войнаровского. Ему важно. Быть может, он подключит к расследованию своих людей.
— Вот, значит, как… — пробормотала я.
Мы могли говорить совершенно спокойно, не боясь быть подслушанными. К тому времени компания раскололась на сепаратные группки по интересам: Кульков и Миша, Юля Кулькова и таинственная Лена-Катя-Оля. Ну, и мы с Корсаковым.
— Кажется, нам пора, — произнесла я.
Меня никто не услышал, кроме Владимира, и я подумала, что можно уйти по-английски, ни с кем не прощаясь. Тем более что хозяин дома, уже плотно опочивший в кресле, отстрелялся и был неспособен выговорить даже «пока».
— Ну что ж, — сказал Корсаков, когда мы вышли на воздух и он, подойдя к своей машине, открыл переднюю дверцу, — поехал я. Спасибо за приятно проведенное время.
— Счастливого пути, — пожелала ему я. — Тебя менты по пути не зацепят, нет? За вождение в не совсем трезвом виде?
— Меня? — Корсаков рассмеялся и сел в машину. Потом его лицо стало серьезным, и он произнес — Но ты подумай, Юля.
— Над чем? — улыбнулась я.
— Над всем, — серьезно ответил Владимир. — Есть над чем подумать. А вообще… Не хотел тебе говорить, но… кажется, я помолодел лет на пятнадцать. Это потому, что ты такая молодая и прекрасная.
Слова, которые в устах другого могли бы показаться напыщенными, прозвучали просто и ясно. Корсаков улыбнулся, передернул плечами, хотел еще что-то сказать, но сдержался, хлопнул дверью, и его автомобиль, сорвавшись в ночь, как черный камень, выпущенный из пращи, закутался в темную ленту пыльной дороги и пропал из виду.
В эту ночь меня снова посетила бессонница.
* * *
Всю первую половину следующего дня я посвятила чтению следственных документов по делу об убийстве Войнаровского. В том числе — протокола допроса некоего монтера Семенова, который утверждал, что выехал по вызову на дачу Войнаровского, будучи совершенно трезв, а проснулся среди ночи в кустах, с разламывающейся с перепою головой, без инструментов, без своей «копейки», то бишь личного автотранспорта «Жигули-2101».
«Копейку» нашли в овраге, совершенно целой, так что Семенов ничего не потерял.
Чем дальше я читала все нарастающую в своей мути и многословности документацию, тем основательнее росло убеждение, что дело закончится ничем: Игоря Дмитриевича отпустят под расписку о невыезде и залог, следствие плавно зависнет в «глухарь». А что? За последние годы ни одно заказное преступление такого уровня не было официально раскрыто. Уж что-что, а это я знала хорошо.
Губернатор и через меня, и непосредственно давил на следствие как только мог — как говорится, всей массой. Все подозрительные детали, которые прямо, как «узи» с отпечатками пальцев Игоря, или косвенно указывали на причастность его сына к убийству Войнаровского и двух охранников, задвинули на задний план. Да, все могло быть и так, как утверждает Игорь.
А все несоответствия, напротив, выпятили: каким это образом Игорь мог убить троих здоровенных мужиков, если был мертвецки пьян? Откуда у убийцы инструменты монтера Семенова, если Игорь этого самого Семенова в глаза не видел, а сам Семенов вообще ничего не помнит, что в его личной алкогольной практике — случай из ряда вон выходящий? Ну, и все такое.
Точки над «i» могла расставить лежавшая в психушке девушка, которая видела лицо убийцы гораздо лучше и ближе, чем обдолбанный шофер Войнаровского. Кстати, шофер уже передумал: он не мог вспомнить, был ли убийца сыном губернатора или нет. Память его отшибло напрочь. Хотя сначала говорил — он, еще не зная, что перед ним сын губернатора. А теперь говорит — похож. Хотя как похож, если он сам нашел у Игоря меченый «узи».
Путаница, не дающая особых перспектив.
Но о девушке. Она, кстати, из того самого модельного агентства «Каллисто», с моделями из которого был так дружен Игорь Дмитриевич. Так что она вполне может признать Игоря. Если, конечно, у нее тоже не отшибло память, как у шофера и монтера Семенова.
Кстати, ее подруга из модельного агентства, которая тоже была при Войнаровском в момент убийства, в шоковом состоянии сидела дома и носа на улицу не высовывала. Копия протокола беседы с ней лежала передо мной. Ничего существенного она не сказала. Призналась, что сильно испугалась, киллера не разглядела, потому что на нем была кепка, прикрывавшая козырьком лицо. К тому же у нее очень плохое зрение, примерно минус семь, а линзы она сняла. На прямой вопрос, похож ли убийца на Игоря Дмитриевича, она сначала забормотала что-то нечленораздельное, а потом неожиданно четко сказала, что фигура похожа. Хотя тут же заявила, что Игорь Дмитриевич, которого она хорошо знала, на такое просто не способен.
Я уже связалась с больницей и сказала, чтобы мне позвонили немедленно, как только девушка придет в себя. При девушке, кстати, находился охранник. Так, на всякий случай. Хотя лично я не видела в этом особого смысла: если бы киллер видел в ней угрозу для себя, предполагал, что она может его опознать, то убил бы ее прямо на месте. В доме гендиректора Войнаровского.
К тому же показания человека с расшатанной психикой могут не принять в суде. Если суд вообще состоится.
Я отодвинула от себя пачку документов и обхватила руками голову. Зачем губернатор вообще привлек меня к этому делу? Испугался за сына? Да, но есть специалисты, которые вытянут Игоря Дмитрича из СИЗО куда быстрее, чем я.
Нет, дело не в этом. Есть другие симптомы странностей в губернаторском поведении. Например, он велел удвоить свою охрану, отменил все поездки на неделю вперед. Губернатор явно опасался за свою жизнь. И он что-то недоговаривал.
Я предпочитала пока что воздерживаться от выводов по этим и другим моментам, но явственно зрело предчувствие, что гордиев узел запутался, как говорится, по самое «не могу». И что неминуемо наступит критический момент, когда кто-то его разрубит, и обрубленные концы безжизненно свесятся к земле, как мертвые руки.
Зазвонил телефон. Я сняла трубку и проговорила:
— Максимова слушает.
— Вас беспокоят из второй больницы. Вы просили позвонить, когда Корнеева придет в себя. Так вот, по-моему, вам стоит приехать.
— Хорошо. Никого к ней не пускайте. Как она?
— Да так… бормочет что-то. Сказала, что ей жарко. Хотя в палате довольно прохладно.
— Ладно. Сейчас приеду.
* * *
Девушка шевелила бледными губами. Из этих движений неожиданно для меня самой соткалась довольно членораздельная матерная фраза.
Лицо Полины — так звали девушку — было каким-то синевато-белым, на шее и на виске проступили нежные голубоватые жилки. Кожа казалась полупрозрачной, как будто из-под нее совсем ушла кровь.
— Что вы от меня хотите?
— Я знаю, — мягко начала я, — что ты видела человека, который приходил тогда в…
— Человека, который убил директора «Диаманта», вы хотите сказать, — выговорила она. — Да, я видела его — он сидел надо мной. Тень от его кепки закрывала лоб и затеняла глаза. Но я его видела.
— Видела?
— Да, — она облизнула губы, и после этого в ее голосе почему-то появилась хрипотца. — У него руки были холодные. Как лед. Вот. А лицо… лицо как в тумане.
— Вспомни, Полина! — попросила я. — Ведь если не ты, так кто же?
— Да… всех остальных — в расход. Нет, не помню.
И тут то же самое! Ну что ты будешь делать… Ладно, попробуем поконкретнее поставить вопросы. Я вынула из кармана фотографию Игоря Дмитриевича и показала ее Полине:
— Вот, взгляни. Не он? Не похож?
— Он…
— Он?!
— Он… у меня на работе, в «Каллисто» появлялся. Видела я его.
Я разочарованно вздохнула:
— Полина!
— Не помню… Может, и он. Это же Игорь. Он с Надькой Усовой крутил. И с Леной Ореховой. А на даче Войнаровского… не помню. Игорь подонок. Он все может. Он же бывший спецназовец. Он Степе, нашему охраннику, голову проломил, а Степа, между прочим, — мастер по боксу. Не знаю… не знаю…
— Так, — я мягко сжала тонкое запястье Полины, — успокойся, девочка. Я понимаю, что ты пережила, но постарайся вспомнить, как все было.
— Было? А как было? Мы были в джакузи. Катька залезла на Войнаровского, я сидела рядом. Потом Катька завизжала и свалилась в воду… Войнаровскому он воткнул что-то в шею… я упала на спину… он присел рядом, и я жутко перепугалась. У меня все в глазах белое было. И лицо его белым показалось… Потом он мне руку на грудь положил. И я потеряла сознание.
«Очнулась — гипс», — добавила я про себя словами из известной комедии. Но тут была не комедия, а трагедия. Или скорее — трагифарс.
— Понятно, — протянула я.
Полина полуприкрыла веками глаза, снова облизнула губы, а потом вдруг совсем четко произнесла:
— Я вспомнила. Вспомнила.
— Его лицо?
— Н-нет. Он сказал что-то. Я могу вспомнить. Я почти уже вспомнила.
— Сказал? Что он сказал?
— Да вот же оно… вертится. Сейчас. Сейчас я вспомню. Вспомнила!
Полина даже голову приподняла с подушки, и я полуинстинктивно склонилась к ней ближе.
— Он сказал, — губы девушки шевельнулись, — он сказал: «Вот и Оля так же лежала».
— Оля?
Легкое сомнение появилось на лице Полины, а потом она покачала головой:
— Нет… не Оля. Юля. «Вот и Юля так же лежала». Точно. Юля. Так он сказал.