Глава 8
Я сидела у себя в купе, бессмысленно уставившись в свой список. Пройдя его сверху донизу, проверив каждого пассажира нашего вагона, я так ничего и не добилась.
Предчувствие подсказывало мне с утра что-то подобное, но я гнала от себя эти мысли, считая их безосновательными и вредными.
Теперь я напоминала себе боксера после нокаутирующего удара. Причем удар этот был нанесен ниже пояса, и меня нужно было уносить с ринга на носилках.
Давно я не чувствовала себя такой беспомощной. На сегодняшний день я знала каждого пассажира, могла с точностью счетной машины перечислить все предметы в их чемоданах и сумках, до конца путешествия оставалось совсем немного времени, а у меня не было даже сколько-нибудь обнадеживающей версии.
«Не уверен в успехе», — сказал мне перед отъездом Гром, но я тогда не восприняла его слова всерьез. Все казалось мне таким простым и понятным. Найти из семнадцати человек одного, если в запасе у тебя почти неделя!
По сути, задание можно было сравнить с поиском противника на коммунальной кухне, а весь этот вагон — с коммунальной квартирой средней плотности населенности.
Если на минуту забыть о том, что эта «коммуналка» за несколько дней пробежала несколько тысяч километров с огромной скоростью и пересекла чуть не весь континент, то задание представлялось на самом деле элементарным.
Казалось бы, чего проще? Двенадцать человек сидят по своим комнаткам «под домашним арестом». Не расследование, а «междусобойчик», как выражаются женщины у меня на службе.
Но этот междусобойчик оказался на поверку твердым орешком, и разгрызть его мне пока было не по зубам.
От отчаянья я решила еще и еще раз обдумать каждую кандидатуру и отделить тех, у которых было «железное алиби», от тех, кто доказал свою невиновность только отсутствием в его вещах нужных мне документов.
Семен и Тамара из первого купе на сегодняшний день уже и думать забыли и о поезде, и обо всей поездке в целом. У них сейчас другие проблемы, и вспоминать о них не имело смысла. Дай бог, чтобы операция в Орске прошла успешно, и всех им благ!
Борис Алексеевич занимался не менее серьезным заданием, чем я. И подозревать его сегодня было бы чистым безумием. На том же основании я могла порыться в собственной сумочке — не везу ли я по неосторожности с собой материал для японских спецслужб? Но до этого я еще не дошла и считала себя психически здоровой.
Санек вез во Владивосток партию кокаина, на которой собирался заработать не меньше, чем самый высокооплачиваемый работник спецслужб, и ему не с руки было рисковать ради каких-то нескольких сотен долларов. А больше за такую работу не платит ни одна разведка в мире.
Молодожены из девятого купе вообще решили не ехать до Владивостока, чем доказали свою абсолютную непричастность к этому делу. И слава богу, потому что они мне нравились, и было бы неприятно узнать, что эта милая пара промышляет подобным образом.
Итак, шесть из двенадцати подозреваемых располагали абсолютно железным алиби, и возвращаться к ним было бы пустой тратой времени.
Оставались еще шесть человек, которые были подвергнуты тщательному «досмотру», но это тоже ни к чему не привело.
Это был Толян, Андрон, Стелла, Владимир Иванович, Тимофей Георгиевич и Геннадий Родионович. Я обыскала их до нитки!
Что я в состоянии еще сделать? Куда они могли спрятать эти самые документы так надежно, что профессиональный секретный агент не смог их обнаружить? Не засунули же они их себе в…
Тут мне пришла в голову идея, навеянная вчерашними событиями. С недавних пор появились люди, которые за приличное вознаграждение выполняют роль «живых контейнеров» для наркотиков, перевозя их в своем желудке. Многие даже погибают от этого, когда упаковка растворяется внутри них.
Эта мысль вызвала у меня легкий приступ тошноты, но, в принципе, не заключала в себе ничего невозможного. В подобном случае курьер приезжал во Владивосток, принимал слабительное или делал себе клизму, и ему только оставалось сполоснуть недавнее содержимое своего желудка чистой водичкой и отнести японцам.
Коли так, то я должна была бы признать себя в данном случае абсолютно бессильной, потому что забраться к ним в желудки я была не в состоянии. Не резать же мне их в самом-то деле!
Я представила, как препарирую труп Владимира Ивановича на столе в собственном купе, и мне совсем «поплохело».
Еще раз просчитав возможности такого способа транспортировки, я вынуждена была признать, что они не могли его использовать. Проглотить четырехсотграммовый пакет с документами, может быть, теоретически и возможно, но изъять его из желудка в течение нескольких минут…
Посвящая меня в детали предстоящей операции, Гром обмолвился, что передача «посылки» должна была произойти ровно через полчаса после прибытия поезда, причем, судя по всему, где-то в районе вокзала. Об этом я узнала потому, что Гром с ходу отверг мое предложение «в крайнем случае» забрать документы при передаче.
— Никаких крайних случаев быть не должно, — строго сказал он. — Если японцы что-то почувствуют или курьер опоздает, то передача и груз будут потеряны для нас навсегда. Поэтому изъять посылку необходимо в поезде.
Поэтому я вынуждена была признать, что просто не смогла найти этих документов. То есть не смогла выполнить задания. Зашла в тупик.
Такой вариант был предусмотрен Громом. Он дал мне телефон и пароль, который я должна была произнести в этом случае: «Багира в отчаянии». Я не знала, кто должен был услышать эти слова, но он бы сразу связался с самим Громом, и через несколько минут тот был бы в курсе дела.
Я осознавала, что этот пароль был рассчитан как раз на такое развитие событий, но никак не могла набрать этот номер и таким образом расписаться в собственной беспомощности.
Я оттягивала этот момент до последнего и решила совершить последний «обход» своих «пациентов».
* * *
Поскольку сегодня я уже побывала в девятом купе, я двигалась во время «обхода» от конца вагона по направлению к своему купе. И мысленно поклялась себе, что если, достигнув купе, не получу никакой дополнительной информации и не придумаю конкретного плана действий, который гарантировал бы изменение ситуации к лучшему, то тут же наберу заветный номер и произнесу те страшные слова.
За время путешествия я настолько сблизилась с большинством своих «пациентов», что теперь мне не приходилось искать поводов для визитов. Как в нормальной коммунальной квартире не нужно повода, чтобы зайти к кому-нибудь по-соседски.
И я направилась к восьмому купе.
Еще из коридора я почувствовала запах лака для волос и поняла, что Стелла обосновалась здесь всерьез и надолго. В ответ на мой стук дверь отъехала в сторону, и из-за нее выглянула взлохмаченная голова моей бывшей соседки. Она не очень торопилась приглашать меня, и я догадывалась почему.
— А мы еще спим, — подтвердила она мои догадки. — Случилось чего-нибудь?
— Да нет, просто пришла проведать, не отстала ли от поезда?
— Слушай, — прошептала она, высунувшись по пояс в коридор, несмотря на минимум одежды, — пусть мои шмотки пока у тебя полежат, мало ли? Хорошо?
— Пусть полежат, — согласилась я, — разве мне жалко?
— Ну все, с меня пузырек, — послала она мне воздушный поцелуй и исчезла за дверью.
Мой первый визит мало изменил ситуацию, чего и следовало ожидать. Двое из моих «пациентов» переживали пик дорожного романа, и мешать им было опасно для жизни.
Но у меня еще теплилась робкая надежда, что в других купе мне повезет больше. И я постучалась в шестое купе, где надеялась застать в живых предыдущую жертву Стеллиного темперамента.
— Вайдытэ, — неожиданно предложил мне женский голос с ярко выраженным восточным акцентом.
— Кто это распоряжается в купе Владимира Ивановича? — удивилась я и открыла дверь.
Моему взору предстала удивительная картина: Владимир Иванович в одних трусах с довольным видом восседал на полке, а вокруг него суетилась интересная женщина лет сорока со всеми признаками «лица кавказской национальности» вплоть до костюма.
На ней было надето какое-то экзотическое разноцветное платье неопределенной эпохи, запястья украшены тяжелыми серебряными браслетами, а длинные узловатые пальцы унизаны кольцами.
«Цыганка, что ли?» — подумала я.
— Заходите, Юлечка, — промурлыкал Владимир Иванович, так как восточная женщина делала ему в это время массаж, а он жмурился от удовольствия, как старый «котяра» на весеннем солнышке.
«Давненько я к нему не заходила,» — подумала я. — Видимо, события последних дней настолько поглотили мое внимание, что я перестала замечать вновь прибывших пассажиров. А уж такую «экзотику», как эта мадам, трудно было не заметить.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я, хотя по внешнему виду недавнего «кандидата в покойники» сама могла понять, что дела у него шли неплохо.
— Спасибо, родная, — кряхтя ответил Владимир Иванович, поскольку его переворачивали в это время на живот, — теперь уже… фу, замечательно! Вот бог послал в мое купе Анаид, а она мертвого на ноги поставит. Что бы я без нее делал?
Массаж закончился, и Владимир Иванович еще местами лоснился от какого-то пахучего крема, который втирала в его кожу женщина с экзотическим именем.
Анаид вышла помыть руки, и Владимир Иванович поведал мне, что, проснувшись на следующий день после моего укола, обнаружил рядом с собой эту «волшебницу». Она тоже ехала на восток, но только до Хабаровска, поскольку совершала турне по стране как народная целительница. Застав Владимира Ивановича в весьма плачевном состоянии, она взялась продемонстрировать ему свое мастерство совершенно бесплатно из чисто альтруистических побуждений.
— А вы знаете, сколько стоит один ее сеанс? — оглядываясь на дверь, прошептал он. — Страшно сказать!..
Но он не успел ничего сказать, поэтому бояться ему было нечего, так как в этот самый момент Анаид вернулась в купе.
Ни слова не говоря, она подошла ко мне и стала делать какие-то пассы перед моей грудью. И сразу же стала покачивать головой и цокать языком:
— Нэспокойная аура, сильно пэрэживаешь, сэйчас я тэбе памагу…
— Не надо! — отпрянула я, так как успокаиваться мне было еще рано.
— Чиво баишься? — улыбнулась она.
— Да нет, я не боюсь, просто сама успокоюсь, — оправдывалась я. — Спасибо, — и попятилась к двери.
— Я же говорю — волшебница. Насквозь человека видит, — засмеялся Владимир Иванович. — От нее ничего не скроешь…
Я искренне пожалела, что сама не обладаю этим даром, мне бы совсем не помешало теперь видеть человека насквозь и, пожелав Владимиру Ивановичу всех благ, покинула его купе.
Разумеется, никакой новой информации я и здесь не получила, но зато могла не волноваться теперь за здоровье Владимира Ивановича. Меня немного мучила совесть, что я ни разу не зашла к нему после того укола.
Пятое купе вызвало у меня легкие ностальгические переживания. Как-никак, это было мое первое купе в этом вагоне, а это — как первая любовь…
И здесь меня ждала, как ни странно, идиллия: Андрон и Тимофей — оба в горизонтальном положении и при этом совершенно трезвые — разгадывали кроссворд. Причем читал задание Тимофей, а с гениальной легкостью разгадывал его Андрон, снисходительно принимая от своего товарища слова восхищения собственной эрудицией.
— Это потрясающе! — так встретил меня Тимофей. — Не человек, а ходячая энциклопедия! Садитесь, Юлечка. Вы только послушайте!
И он разыскал на газетном листе нужное место:
— Выливаемый через средства массовой информации на противника хранившийся до поры запас грязи?
— Сколько букв? — ковыряясь в зубах, спросил Андрон.
— Та-а-к, сейчас… Девять букв, четвертая — «пэ», последняя — «тэ».
— Компромат?
— Ну-ка, ну-ка? Подходит! А вот: почтовая станция на Руси из двух букв?
— Ям.
— Как?
— Ям. Отсюда и ямщик, и ямская… — объяснил Андрон.
— А вот еще…
— Как живете, мальчики? — спросила я, чтобы напомнить им о своем присутствии.
— Хорошо живем, — ответил Тимофей. — Домашний алкогольный напиток на букву «эн», ну, это я и сам знаю — «Настойка».
— Козе понятно, — согласился Андрон.
Я тут была явно третьей лишней, поэтому удалилась по-английски, и никто не стал меня удерживать.
В четвертое купе я постучала несколько раз, но ответа так и не дождалась. Тихонько приоткрыв дверь, я убедилась, что Санек и Толян не изменили мизансцены со вчерашнего вечера: по — прежнему оба лежали на своих полках в одежде. И только то, что на столе стояли две пустые бутылки из-под пива, свидетельствовало о том, что они просыпались утром и, попив пивка, снова уснули. Будить их не имело никакого смысла, и я закрыла дверь купе, предварительно выключив ненужный теперь верхний свет.
На этом и закончился мой последний «обход». Оттягивать дальше сообщение для Грома я не имела права, и на ближайшей станции я достала ненавистный мне в эту минуту телефон и дрожащими руками набрала заветный номер.
— Восемнадцатый, — услышала я мужской голос на том конце провода.
— Багира в отчаянии, — выдавила я из себя, поймав себя на том, что произнесла это с трагической интонацией провинциальной актрисы, и передернулась от омерзения к себе.
— Вас понял, «Багира в отчаянии», — по-деловому и без всяких эмоций ответил мне голос, и я услышала последовавшие за этим короткие гудки.
Вот так просто я подписала себе смертный приговор, во всяком случае, именно так я воспринимала этот поступок. Я добровольно призналась во всех смертных грехах и теперь вправе была рассчитывать только на снисхождение «высокого суда».
Стоянка оказалась очень непродолжительной, и поезд уже тронулся с места, но это не произвело на меня никакого впечатления. Мне было уже все равно, отстану я от него или навсегда останусь бродить в окрестностях озера Байкал. И если бы не моя проводница, которая чуть ли не силой подхватила меня за руку и втащила в вагон, я скорее всего действительно осталась бы на этом богом забытом полустанке, где поезд останавливается на одну минуту.
— Да что это вы? — причитала проводница, беспокойно заглядывая мне в глаза. — Чуть было от поезда не отстали, я уж стоп-кран срывать собралась.
Видимо, у нее были серьезные сомнения по поводу моей трезвости, и, чтобы не прослыть алкоголичкой, я извинилась перед ней самым трезвым интеллигентным образом:
— Извините, пожалуйста. У меня просто закружилась голова. Должно быть, от свежего воздуха.
— Идите к себе, — немного успокоилась она, — а я вам кофейку принесу.
— Спасибо.
* * *
Я снова сидела в своем купе, кофе остывал в моей чашке, но я даже не притронулась к нему. Я просто не знала, чем себя занять.
Так чувствует себя, наверное, контуженный боец, сидящий на краю дороги, когда мимо него стройными рядами проходят бывшие его боевые товарищи, а ему только и остается дожидаться, когда его отправят в тыл.
У всех остальных есть конкретная задача, жизнь продолжается, а у него уже все в прошлом, он чувствует себя выброшенным из коллеи и никому не нужным.
За стенами моего купе продолжалась обычная человеческая жизнь со всеми ее бедами и радостями, а время в моем купе словно остановилось.
По радостным крикам соседей я поняла, что мы подъехали к Байкалу и теперь несколько часов будем видеть озеро из окна, так как железная дорога проходит в двух шагах от него.
Я выглянула в окно и убедилась, что так оно и было.
Байкал, как всегда, был огромен и величав, и я по инерции в который раз в своей жизни подумала, что никакое это не озеро, а самое настоящее море, только затерявшееся среди бескрайних просторов нашего континента.
По радио поставили песню «Славное море — священный Байкал», и она неожиданно подтвердила мои мысли. Наши предки, оказывается, тоже воспринимали его как море.
Я уткнулась лбом в оконное стекло и тупо рассматривала солнечные блики на его волнах, пока у меня не зарябило в глазах.
Тогда я достала из сумки железнодорожный справочник, который непременно беру с собой в любую поездку на поезде, и нашла место на карте, по которому мы сейчас проезжали.
Эта привычка у меня с детства. С первых поездок с родителями мне доставляло огромное удовольствие отмечать каждую речушку и поворот на нашем пути и с видом знатока предупреждать ближних о той или иной станции загодя. Прослышав про мою осведомленность, ко мне обращались взрослые дяди и тети из соседних купе, я консультировала всех желающих; это очень льстило моему детскому самолюбию и смешило моего отца.
Я изучила весь путь от Байкала до Владивостока и теперь с удовлетворением отмечала, что позади остались еще сто километров, и еще сорок пять, а потом будет Улан-Удэ, а там недалеко и до Читы. И если мне повезет, то к этому времени мне сообщат, что я могу быть свободна. Тогда я выйду из опостылевшего мне поезда и сяду на самолет и через несколько часов буду в Европе, а там, глядишь, и дома.
Я вдруг поняла, как соскучилась по своей уютной квартире, и отдала бы полжизни не задумываясь, чтобы прямо в эту секунду оказаться у себя дома. А еще лучше проснуться в своей кровати и рассказать своей любимой плюшевой пантере, какой мне страшный сон приснился ночью.
Но, к сожалению, это был не сон.
Я посчитала, сколько часов осталось мне провести в поезде, если никто не позвонит и придется ехать в нем до самого Владивостока.
Каждый час я изобразила в виде квадратика с палочкой наверху. И когда очередной час заканчивался, я превращала его в крестик. Таким образом, я убивала время в прямом и переносном смысле этого слова.
Мне принесли обед, и я заставила себя, не торопясь, съесть и куриный суп, и котлеты с гречневой кашей, и даже выпить компот, хотя пить мне совершенно не хотелось.
Зато я «убила» еще один час, и на моем листочке прибавилась еще одна могилка. С мрачным удовлетворением я сообразила, что к концу пути у меня на листочке будет целое кладбище. И это совершенно соответствовало моему настроению, особенно когда поезд заходил в очередной туннель и я чувствовала себя заживо погребенной…
* * *
Неожиданно поезд остановился, хотя из окна не было видно никаких признаков жилья, и моя карта это подтверждала. Иногда такое случается на железной дороге, но на этот раз пауза явно затягивалась.
Через полчаса я не выдержала и вышла к проводнице, чтобы узнать, в чем дело. Проводницы в вагоне не оказалось, но ни у кого, кроме меня, непредусмотренная стоянка не вызывала никаких эмоций: им спешить было некуда, а у меня это событие вызвало резкий выброс адреналина в кровь.
— Да что же это такое! — возмущалась я. — Он что, теперь у каждого столба будет останавливаться? Тоже мне — Транссибирский экспресс! И так плетемся, как черепаха!
В этот момент резко оборвалась веселая песенка по радио, и непоставленный мужской голос сделал совершенно невероятное заявление:
— Внимание! Господа пассажиры! По пути нашего следования был совершен террористический акт, в результате которого было повреждено железнодорожное полотно. Просьба не покидать вагонов и оставаться на своих местах до особого распоряжения.
— Только этого мне недоставало, — простонала я.
— О происшествии уже сообщили все средства массовой информации во всех городах по пути нашего следования. Информация о вынужденной задержке состава будет предоставляться по мере поступления оперативной информации. Ориентировочное время ремонтных работ — восемнадцать-двадцать часов. Убедительная просьба соблюдать спокойствие, руководство железной дороги приносит вам свои извинения.
Сообщение прозвучало, как гром среди ясного неба. Во всяком случае, для меня. Я не услышала из коридора ни громких проклятий, ни воплей отчаянья, хотя это означало, что нам всем предстояло провести в заточении на целые сутки больше запланированного.
Я поражалась людскому спокойствию.
«Неужели ни у кого из пассажиров не было срочных дел во Владивостоке? — размышляла я. — Ведь большинство их едет туда по делам. Или в нашей стране лозунг „Время — деньги“ не работает и никого всерьез не волнует опоздание на работу на целых двадцать часов?»
Следующая мысль заставила меня позабыть о собственном раздражении. У меня пересохло во рту от внезапно охватившего меня волнения, и я залпом допила всю чашку холодного кофе.
— Одного человека, во всяком случае, это очень волнует! — сказала себе я. — И я бы на его месте постаралась приехать во Владивосток вовремя.
Разумеется, я имела в виду потенциального курьера, кем бы он ни был! Ему назначен очень небольшой срок для передачи посылки, и у него есть возможность уложиться в этот отрезок времени.
Мне очень пригодилась теперь моя карта и то, что я изучила ее досконально.
Сравнительно недалеко от того места, где мы застряли, проходила автомобильная дорога, и по ней курьер мог за пару часов добраться на попутке до Читы. А из Читы до Владивостока долететь на самолете. В результате он не только не опоздает к назначенному сроку, но окажется там на сутки раньше.
Таким образом, если мои предположения подтвердятся, то я должна благодарить неведомых террористов за испорченное взрывом железнодорожное полотно. Благодаря этому я могла наконец-то обнаружить неуловимого курьера.
«Главное — не спугнуть его сейчас, когда он уже почти у меня в руках», — думала я.
— Сколько ему нужно времени, чтобы осознать происшедшее и понять безысходность своего положения? — спрашивала я себя и сама же отвечала: — Не больше получаса, даже если это туповатый Владимир Иванович. На то, чтобы достать «посылку» из тайника, в наличии которого я уже не сомневалась, еще пять… хорошо, десять минут. То есть все это займет у него не более часа с момента радиосообщения. Лишь бы его не спугнуть!..
Тем не менее я стала собираться в дорогу, то есть переоделась с головы до ног во все походное, и теперь стала похожа в этом одеянии на скаута.
Такая форма была непременным компонентом моего «тревожного» чемодана, поскольку только в американских боевиках женщина — секретный агент — расправляется со своими врагами, не вынимая сигареты изо рта и не снимая вечернего туалета.
На ногах у меня были ботинки на толстой подошве; джинсы, свитер и кожаная куртка подходили им как нельзя больше, моя же дорожная сумка была устроена таким образом, что могла использоваться при необходимости как рюкзак. Поэтому я и приобрела ее год назад взамен старой.
Все это давало мне определенные преимущества в том случае, если нам с курьером предстояло поиграть в кошки-мышки на пересеченной местности.
Особенно если у него не хватит ума расстаться со своими чемоданами при первой возможности.
Мне оставалось только собрать волосы в тугой узел на затылке, что давно не мешало бы мне сделать, так как при всей декоративности нечесаных кудрей я выглядела странновато.
От моей хандры не осталось и следа.
— Ну, Багира, теперь не оплошай! — сказала я себе на дорожку и вышла в коридор.
Проводница уже вернулась на свое место и возилась с углем в тамбуре. Подойдя к ней, я обратила внимание, что все двери в вагоне с этой стороны были открыты, словно кто-то вот-вот выбежал отсюда. Свежий ветерок приносил в вагон лесные запахи.
— Да-а… Не повезло нам с поездом, — как можно спокойнее сказала я. — Хоть пешком во Владивосток отправляйся!
— Да, теперь раньше чем к субботе домой не попаду, — вздохнула проводница.
— Никто еще не отправился своим ходом? — с улыбкой спросила я и, затаив дыхание, ждала ответа.
— Да куда здесь пойдешь в такой глуши, — разочаровала меня проводница.
— Об этом я как-то не подумала, — согласилась я и вернулась в свое купе.
Или я вышла слишком рано, или курьер не хотел рисковать и смирился с неудачей. Можно было бы прошвырнуться еще раз по всем купе, но при одной мысли об очередном обходе у меня портилось настроение. Я едва отошла от предыдущего. Да, кроме того, это действительно могло спугнуть курьера.
Посмотрев на себя в зеркало, я еще раз убедилась в этом. При всем своем удобстве мой костюм слишком откровенно демонстрировал мои намерения. И я вряд ли смогла бы объяснить правдоподобно кому-нибудь необходимость подобного шага. Кем бы они меня ни считали, доктором или прожигательницей жизни, они вряд ли поймут мое непременное желание прогуляться пешком по Забайкалью.
И я уговорила себя подождать еще минут двадцать. Взглянув на часы, я засекла время. Как это обычно бывает в таких случаях, субъективное время не соответствовало реальному, и, если бы не сменяющие друг друга секунды на моих электронных часах, я бы давно усомнилась в их исправности.
Наконец и эти двадцать минут закончились, и я снова подошла к проводнице. Она как ни в чем не бывало подметала ковер в коридоре и даже насвистывала что-то незатейливое себе под нос.
— Вы чего-то хотите? — спросила она, заметив, что я в нерешительности остановилась неподалеку.
Я не хотела напрямую спрашивать у нее ни о чем, надеясь, что она сама сообщит мне все необходимое.
— Выть. От тоски, — искренне ответила я, и она рассмеялась.
— А вы сходите в ресторан, все время-то быстрее пройдет.
«Мне сейчас только в ресторан и идти,» — ухмыльнувшись, подумала я, но проводница продолжала убеждать меня в целесообразности такого поступка.
— Вон бородатый туда сразу побежал, как только узнал про аварию.
«Бородатым» она скорее всего называла Андрона. Небритый с первого дня, он, пожалуй, действительно заслужил уже такую кличку.
— А вы-то откуда знаете, что он в ресторан пошел? — спросила я.
— А он за колбаской своей приходил, говорит, что такой колбасы ни в одном ресторане нет, так вот он ее с собой туда взял, — с аппетитом рассказывала она. — А я уж думала — он про нее забыл, с первого дня лежала.
«Мне бы его заботы», — ни к селу ни к городу подумала я, но мне теперь было не до колбасы.
Я вернулась к себе в купе и присела рядом с собранной в дорогу сумкой.
«Или в этом вагоне вообще нет никакого курьера, или я ничего не понимаю, — решила я. Не бывает на свете таких курьеров, которые бы отказались от своей цели только потому, что им необходимо пройти для этого каких-то пятнадцать километров, — а именно столько, по моим расчетам, было до шоссе. И эта еще привязалась со своей колбасой!..»
Видимо, эта колбаса стала последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Иначе почему бы она меня так взбесила?
«Видите ли, она думала, что он про нее забыл! — срывала я злость на несчастной проводнице. — Сама, поди, хотела сожрать, шесть дней дожидалась…»
И тут я поняла, что с этой колбасой что-то не то. Если у Андрона с первого дня лежала в холодильнике колбаса, то какого лешего он жрал мой «сухой паек», тем более если колбаса была такая вкусная? Иначе что могли означать его слова — «такой колбасы ни в одном ресторане не найдешь»?
— Такой колбасы ни в одном ресторане не найдешь, — повторяла я на разные лады, вспоминая, какими голодными глазами глядел Андрон на мои запасы.
«Ну, конечно, не найдешь!» — сообразила я наконец и рванула в сторону ресторана.
— Конечно, не найдешь! — повторяла я по пути. — Потому что в ресторане не торгуют секретными документами.
Я готова была расцеловать теперь разговорчивую проводницу и наверняка так бы и поступила, что окончательно убедило бы ее в моей невменяемости, но, к счастью, она уже ушла к себе в купе и не попалась мне по дороге.
Если бы не она, я ничего не услышала бы про эту чудесную колбасу, которую нельзя съесть, если ты даже умираешь от голода.
Вот почему все это время аппетитные «четыреста граммов» пролежали в холодильнике у проводницы!
Вот почему ничего не нашли наши ребята на границе! А у них нюх не хуже, чем у собаки!
И поэтому же и я ничего не нашла!
Мы до второго пришествия могли обыскивать весь вагон и даже разобрать его по дощечкам, но так бы ничего и не нашли! Потому что с самого начала Андрон положил «колбаску» в холодильник к проводникам, и она тихо и мирно лежала себе там до сегодняшнего дня и пролежала бы до самого Владивостока…
А Андрон тем временем мог спокойно разгадывать кроссворды и пить с Тимофеем водку! Чем он и занимался!
Кто бы ни был тот человек, который додумался до этого, я готова была снять перед ним шляпу, несмотря на то что никогда в жизни никаких шляп и тем более шляпок не носила.
Я как фурия влетела в ресторан, но не обнаружила там ни Андрона, ни его товарища. Развернувшись, я с той же скоростью вернулась в свой вагон и подлетела к пятому купе.
Распахнув дверь нараспашку одним движением, я встретилась с удивленным взглядом Тимофея.
Кроме него, в купе никого не оказалось.
