Глава 7
Минут пятнадцать я продолжала заниматься самобичеванием, но потом здравая мысль наконец-то посетила меня.
«Твои размышления, Юлечка, остаются всего-навсего версией, несмотря на всю их убедительность».
И еще одна мысль не давала мне покоя. Почему в тот вечер в ресторане Борис Алексеевич отгонял меня от Санька и занимал беспредметными разговорами, вместо того чтобы отправиться в четвертое купе и порыться там в сумках?
Санек с Толяном просидели в вагоне-ресторане до самого закрытия, а проникнуть в купе в их отсутствие не представляло никакого труда даже для агента-любителя.
Вот тут-то у меня и не сходились концы с концами, и вся стройная версия летела ко всем чертям. Поэтому самым разумным было продолжать свою профессиональную деятельность, хотя бы для того, чтобы получить реальные доказательства своего провала.
Пока я располагала только теоретическими выкладками, а к отчету их не подошьешь. Мне же предстояло еще отчитываться за свою «командировку», и не перед кем-нибудь, а перед самим Громом.
И через минуту я второй раз за сегодняшний день стучалась в четвертое купе.
— Кто там? — услышала я голос из-за двери.
— Можно войти? — спросила я и, не дождавшись ответа, потянула ручку двери в сторону. — Добрый вечер, — поприветствовала я Санька, вскочившего с полки при моем появлении.
— Добрый вечер, — ответил он, вопросительно глядя и не понимая причины моего визита.
— Мы с вами соседи… — начала я.
— Да, кажется.
— И до сих пор не познакомились, — улыбнулась я.
— А в чем дело? — насторожился Санек.
— Дело в том, что у меня сегодня день рождения, — пожаловалась я, — а в ресторане ни одного свободного места.
— Ну? — не понял Санек.
— Баранки гну, — с укором сказала я. — Я в купе еду одна, не пить же мне в одиночестве.
— А-а… — промычал Санек.
Что-то он несколько туповат для курьера.
— Как вы относитесь к хорошему коньяку?
— Нормально.
— Вот и я нормально, — облегченно вздохнула я и, не спрашивая разрешения, достала из сумочки и поставила на стол коньяк с немудреным угощением. — По сто граммов за именинницу?
— Это можно, — улыбнулся он.
— Юля, — протянула я свою руку.
— Саша, — ответил он доброжелательно и сглотнул слюну, то ли по поводу коньяка, то ли по поводу именинницы.
Мы уселись рядышком на его полке; мой кавалер открыл бутылку, и купе наполнилось аппетитным запахом. Это был тот самый коньяк, которым угощал меня Борис Алексеевич, и недаром я выложила за него несколько минимальных окладов. Саша разлил коньяк по стаканам и привычным жестом поднес стакан к носу.
— Честно говоря, не ожидал, — покачал головой он. — Сколько же лет исполнилось девушке?
— Теперь я совершеннолетняя, — хохотнула я.
— Ну, тогда за совершеннолетие, — ухмыльнулся он с довольным видом.
Начало было многообещающим. Наверное, я в его вкусе, а потому он недолго колебался, пить или не пить.
Это мое постоянное преимущество: в моем лице опасность мог увидеть разве что законченный параноик. И даже настороженный, ожидающий подвоха человек, открывая мне дверь, облегченно вздыхал. И чаще всего потом в этом раскаивался.
— Между первой и второй — перерывчик небольшой, — подмигнула я Саше, и он молча согласился.
В моем распоряжении было не так много времени, поэтому приходилось торопить события. Я не думала, что Толян захочет покинуть ресторан раньше закрытия, но с ним находился Борис Алексеевич, а от него можно было ожидать любой пакости.
— За родителей, — грамотно предложил Саша, и мы снова выпили, и только после этого я надломила плитку шоколада.
У меня еще не сложился конкретный план действий, в очередной раз я полагалась на импровизацию.
— Далеко едем? — спросила я.
— До конца, — ответил Санек, аппетитно хрустя орешком из пакетика.
— По делам или как?
— Есть у меня там небольшое дельце, — туманно ответил он, но на большее я и не рассчитывала.
— Коммерция? — уточнила я.
— Да вроде того.
— А кто по профессии?
— Когда-то телевизоры ремонтировал.
— А чего бросил?
— А чтобы вот такой коньяк пить, — хохотнул он.
— Намек понят, — сказала я и сама налила ему большую порцию коньяку, себе же плеснула чисто символически.
— Чего себя-то обидела? — удивился Санек.
— А вы хотите, чтобы я наравне с мужиком пила? Я свою норму знаю.
Это прозвучало вполне правдоподобно, и, можно сказать, всю остальную бутылку Санек выпил один.
За это время он успел мне рассказать, что был женат, но развелся, что с женой остались двое его детей, и за их здоровье мы тоже выпили. После чего разговор зашел о деньгах и о том, сколько их нужно иметь, чтобы жить достойно.
Санек хотел стать богатым и имел весьма высокие потребности. Через месяц он собирался «за бугор», а со временем мечтал перебраться туда насовсем.
— Ну, ты представь, — говорил он, — живешь себе на берегу океана, у тебя классная тачка, свой дом. Чего еще человеку надо?
— У-у, это сколько надо денег, — скривилась я.
— Деньги — не проблема. Деньги умный человек всегда заработает.
Его развезло, видимо, благодаря пиву, которое он пил весь день, а может быть, и принял сто пятьдесят во время посещения ресторана. Но ему хватило бы очень немного, чтобы совершенно опьянеть.
— Слушай, хороший ты мужик, может еще за одной сходить, — предложила я.
Он пребывал как раз в той стадии, когда сам себе кажешься трезвым, но уже ничего не боишься.
— Нет проблем, — ответил он и стал рыться в бумажнике.
— Да я сама схожу, — предложила я, потому что мне не хотелось, чтобы Санька увидел сейчас Борис Алексеевич.
— Хорошо, — согласился Санек. — Но плачу я. Это будет мой подарок тебе на день рождения, — и он королевским жестом протянул мне пятисотрублевую ассигнацию.
— Вот спасибо, — улыбнулась я и отправилась в ресторан.
Там все было по-прежнему, только Толян уже был совершенно «хороший», и его голос был слышен издалека.
— Да я вообще до баб не большой охотник! — со смехом заявил он, и я догадалась, что они вспоминают сегодняшний инцидент.
Я купила коньяк и пару бутылок пива и вернулась в четвертое купе.
— А это тебе на утро, — сказала я, показывая на пивные бутылки.
— Вот это я понимаю, — умилился Санек. — Вот это сервис!
— Как в лучших домах, — подтвердила я.
— По этому поводу у меня есть тост, — торжественно провозгласил он и стал разливать коньяк по стаканам.
Я остановила его руку, когда он собрался налить мне чуть ли не полный стакан.
— Понял, — отстранил он мою руку и поставил бутылку на место.
После этого поднял свой стакан и произнес тост.
— Я предлагаю выпить за прекрасных женщин! — сказал он и выдержал довольно долгую паузу. — За таких женщин, как ты, которые не просто красивые и умные, это понятно, но и могут понять мужчину!
После этого он неожиданно поставил стакан на стол и продолжил:
— Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Что?
— Что мужчине нужно, чтобы его понимали. Вот ты, — он ткнул в мою сторону пальцем, — понимаешь, что нужно человеку. Ты принесла это пиво, а это, между прочим, и есть самое главное! А ты думаешь, все бабы это понимают? Таких — единицы! И ты — одна из них! За тебя!
После этого он залпом выпил содержимое своего стакана и через минуту уже далеко опередил своего друга, сидящего в ресторане. Но я дождалась, когда он совершенно потеряет ориентацию в пространстве и времени, и только после этого приступила к решительным действиям.
В последнюю дозу коньяку я добавила маленькую таблеточку, хотя в этом уже не было нужды.
Сразу после этого Санек собрался посетить туалет, куда мне пришлось его сопровождать, за что он был мне бесконечно благодарен и всю дорогу объяснялся в любви.
Наше появление произвело неизгладимое впечатление на проводницу, и она посмотрела на меня новыми глазами: все это совершенно не вязалось в ее представлении с досугом докторов.
На обратном пути я уложила Санька на свою полку без всяких объяснений, поскольку ему это было уже безразлично, накрыла покрывалом и, потушив свет, оставила почивать.
До закрытия вагона-ресторана оставалось около полутора часов, и, если бы не наличие в природе Бориса Алексеевича, я работала бы совершенно спокойно. За это время можно обыскать целый вагон, но одна мысль о возможности его неожиданного возвращения заставляла меня действовать со сверхзвуковой скоростью.
Не зная наверняка, какие из вещей принадлежали Анатолию, а какие Саше, я вынуждена была «шмонать» все подряд, не забывая о возможных потайных местах от пола до потолка.
С тщательностью криминалиста я изучила каждую складку на одежде того и другого, вывернула наизнанку каждый носок и открыла каждый тюбик в их чемоданах, но ничего не нашла. От напряжения вся покрылась потом, поскольку дверь в коридор открыть я не могла, а кондиционер в их купе, похоже, не работал.
У меня уже почти не оставалось времени, когда я заперла последний чемодан, и все это не принесло сколько-нибудь ощутимого результата. Неизученной осталась только невзрачная сумка, с которой Санек ходил в Челябинске за пивом. И я полезла в нее только от безысходности, не надеясь там найти ничего, кроме грязных носков и пустых бутылок.
И действительно обнаружила и то и другое, но, приподняв твердую прокладку на дне сумки, едва не выронила ее из рук от неожиданности: под этой прокладкой плотными рядами лежали прозрачные пакеты с белым порошком. С первого взгляда было понятно, что это КОКАИН!
Но этого же просто не могло быть!
«Зачем японским спецслужбам кокаин? Они что там, все наркоманы? Или у себя в Японии они не могут найти этой гадости?» — думала я.
— Это мел, — произнес голос Бориса Алексеевича за моей спиной, и я все-таки выронила эту проклятую сумку.
У него в руках был какой-то металлический предмет, который я поначалу приняла за пистолет и чуть не выбила ногой, вернее, собиралась сделать, но вовремя сообразила, что это был обычный железнодорожный ключ, с помощью которого он и открыл дверь купе за моей спиной.
— Это мел, — повторил Борис Алексеевич. — И я убедительно прошу вас положить сумку на место.
Он совершенно не напоминал сейчас агента вражеской разведки и говорил совершенно спокойно и доброжелательно.
Я вернула прокладку на место, сложила в сумку в художественном беспорядке носки с бутылками и поставила ее на прежнее место между двумя чемоданами.
— Где он? — убедившись, что в купе все на своих местах, спросил Борис Алексеевич.
— Санек? — уточнила я. — Спит в моей комнате.
— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул он. — Он что-нибудь соображает?
— Вряд ли, — ответила я. То же самое я могла сказать сейчас и про себя.
Борис Алексеевич отправился в мое купе и через минуту принес оттуда спящего Александра. Он держал его бережно, как ребенка, боясь потревожить «чуткий» сон.
— Идите к себе и никуда не выходите до моего прихода.
— А вы далеко?
— За его соседом, он немного перебрал в ресторане, — сказал Борис Алексеевич и отошел на несколько шагов, потом вернулся и настойчиво повторил:
— Идите к себе, сейчас я зайду к вам и все объясню.
Хотела бы я видеть себя со стороны в этот момент! А еще лучше сфотографировать скрытой камерой. Я бы сохранила это фото на всю жизнь, а может быть, повесила бы на стену, сопроводив надписью: «Юля-дура».
На то, чтобы принести и уложить на полку Толяна, Борису Алексеевичу потребовалось чуть больше двух минут.
Я не выдержала и вышла встречать его в коридор.
— Пойдемте ко мне, — предложил он. — А кстати, не захватить ли нам коньяк у наших друзей? Им он вряд ли сегодня понадобится, а там, как я заметил, еще почти полбутылки.
Я стояла как зачарованная, и Борис Алексеевич вынужден был повторить предложение:
— Будете пить со мной коньяк?
— Буду, — ответила я, надеясь, что коньяк поможет мне выйти из теперешнего состояния.
Борис Алексеевич открыл передо мной свое купе, пропустил внутрь, а сам вернулся за коньяком.
Разливая коньяк по бокалам — у него, в отличие от Толяна, были в купе бокалы, — он говорил как ни в чем не бывало:
— Замечательный коньяк. А то я сегодня весь вечер водку пил, а ее терпеть не могу.
После этого он поднял свой бокал, посмотрел его на свет и спросил:
— Что вас интересует на этот раз?
Прошлый раз я ответила ему на этот вопрос вопросом. Не стала изменять традиции и на этот раз:
— Кто вы?
Мне очень хотелось услышать простой и конкретный ответ, и именно так он мне и ответил:
— Милиционер.
Я рассмеялась.
— Вас это смешит? — спросил он.
— Меня это радует, — совершенно искренне ответила я. — Давайте поднимем бокалы за нашу милицию! — и выпила свой коньяк почти залпом.
Не знаю, от коньяка или от этого конкретного ответа я почувствовала такое облегчение, что мне захотелось расцеловать этого человека. Так, наверное, хочется расцеловать доктора, который сообщает тебе, что подозрение на рак не подтвердилось. У меня словно камень свалился с плеч, и я улыбалась, как выздоравливающий ребенок.
— Расскажите мне, пожалуйста, все, что можно, — попросила я.
В ответ на мою просьбу он весело рассмеялся.
— Вся штука в том, что рассказывать пока ничего нельзя. Но вы, не спросясь, узнали так много, а полчаса назад чуть не испортили мне всю операцию, что я вынужден рассказать вам все остальное, чтобы вы еще чего-нибудь не выкинули в том же роде. Но, чтобы вы не думали, что я такой простой и разглашаю абсолютно секретную информацию совершенно неизвестной мне девушке, я сразу вам скажу, что мне уже известно, что вы работаете юрисконсультом Комитета солдатских матерей, что до этого… но, судя по вашим глазам, я понял, что и это уже поднимает меня в ваших глазах, поэтому я больше ничего не буду говорить о вас, а сразу перейду к делу.
— Но откуда вы это узнали? — перебила я его.
— У милиции тоже есть свои маленькие секреты, — улыбнулся он. — Я же не спрашиваю вас, зачем вы оказались в четвертом купе.
Он деликатно промолчал обо всем остальном, и я была ему за это благодарна.
— Так вот, что касается дела. Нам стало известно, что из Таджикистана в Челябинск должен прийти автобус с кокаином. Это, к сожалению, не первый такой автобус, но впервые нам стало известно о нем заранее. Мы могли бы просто взять их с поличным и на этом успокоиться, но через некоторое время пришел бы новый автобус и новые наркокурьеры разъехались бы во все концы нашей все еще необъятной родины. Наркобизнес — огромная сеть, и на этот раз мы замахнулись на всю сеть в целом.
Ну, а что касается Александра Стороженко, то он давно у нас на примете, но ни разу не попадался на «крупняке», и мы его пока не трогали. А когда, по агентурным данным, узнали о его участии в деле, то дали ему доехать до Челябинска, получить товар…
— Так вот за чем он ходил! — ударила я себя по лбу.
— Да, причем ушел из вагона без сумки, а вернулся с сумкой. Вот что значит, ни разу не попадался — никакой осторожности!
— А ведь он действительно был без сумки! — ужаснулась я своему профессиональному промаху.
Борис Алексеевич дождался, когда я вспомню о нем, налил мне еще коньяку и продолжил:
— И мы не тронем его до самого Владивостока, поскольку нам очень важно, кому именно он везет этот кокаин на сотни тысяч.
— Но вы же рискуете…
— Мы ничем не рискуем, поскольку то, что вы видели у него в сумке, это всего-навсего мел, как я уже успел вам сообщить.
— Тот человек со сломанным носом? — уточнила я.
— Да, именно он подменил наркотики мелом, пока я защищал вашу честь в тамбуре, — улыбнулся он, — как вы уже успели догадаться. Поэтому мне очень важно, чтобы этот мел оставался на своем месте и чтобы Александр Стороженко завтра проснулся совершенно спокойным.
— А его сосед по купе? — спросила я.
— Толя? По-моему, славный парень, только водку пить любит, но не умеет. Теперь вам практически все известно, кроме деталей, но это пустяки.
— Давайте выпьем! — предложила я.
— С удовольствием, — улыбнулся Борис Алексеевич и в эту минуту так стал похож на Грома, что мне пришлось тряхнуть головой, чтобы отогнать «наваждение». — И я даже знаю — за что.
— За что же?
— За то, чтобы нам с вами больше не ссориться, потому что вы мне на самом деле очень понравились, Юлия Сергеевна, и все хорошие слова, которые я вам говорил, были совершенно искренними.
Мы выпили за это, и мне снова захотелось его поцеловать.
* * *
Под утро меня мучили кошмары. Мне снилось, будто я сдаю экзамен самому Грому, хотя временами он превращался в Бориса Алексеевича. Но в том-то и вся штука, что сам Борис Алексеевич тоже сдавал со мной экзамен тому же преподавателю. И я окончательно запуталась, кто из них есть кто, но все-таки сдавала кому-то из них экзамен, не понимая, какой предмет я сдаю.
Этот сон измучил меня, но тут же сменился другим.
Я опять ехала в поезде, это был тот же самый поезд, что и в реальности, но во сне я ехала на нем уже много лет. Люди вокруг меня старели, рожали детей, умирали, а мы все ехали и ехали. Периодически в тамбуре появлялась крышка гроба, и все понимали, что умер очередной пассажир. И тогда в вагоне появлялись новые люди, и каждый из них мог быть японским шпионом. И я ругалась во сне с проводницей, чтобы она не сажала в вагон новых людей, потому что у меня тогда прибавлялось бы работы. В какой-то момент я поняла, что у моего задания никогда не будет конца, поскольку поезд шел без остановок и не имел конкретного пункта назначения.
Но сама я при этом оставалась молодой, во всяком случае, ощущала себя такой. Но, подойдя к зеркалу, не узнала себя в собственном отражении: на меня смотрели полубезумные глаза древней старухи с редкими седыми волосами!
Это зрелище доконало меня, и я проснулась. Я лежала на своей полке, и мне потребовалось некоторое время, чтобы отделить сон от реальности. Для того чтобы окончательно отделаться от этой раздвоенности, я поднялась на ноги и подошла к зеркалу.
Отражение было симпатичнее того, что привиделось мне во сне, но не намного. Почти целая неделя без душа, а со вчерашнего дня и без расчески, которую мне до сих пор так и не удалось приобрести, давала о себе знать.
Поэтому первым делом я пошла в туалет и проделала там все возможные в этих условиях водные процедуры, в том числе — помыла голову.
На обратном пути я зашла к проводнице и попросила у нее чашку кофе. Не так охотно, как раньше, но она пообещала мне его принести. И действительно принесла через пару минут, но не такого крепкого, как в предыдущие дни.
Стелла так и не появилась, и я надеялась, что не появится до самого Владивостока, хотя ее вещички все еще были на месте, значит, она могла войти в купе в любой момент.
Выпив пару глотков кофе, я поняла, что сильно проголодалась, и немудрено: последний раз я ела за вчерашним обедом. Шоколад и орешки не в счет. От них сыт не будешь.
Ресторан еще был закрыт, поэтому мне снова пришлось идти к проводнице и купить у нее пачку печенья.
— Что это вы вчера отмечали? — не выдержав, спросила она.
— У меня был день рождения.
— Правда, что ли? — смягчилась она. — В таком случае, поздравляю. — У меня появился шанс вернуть ее расположение. — Сколько же вам исполнилось?
— Двадцать девять.
— Ой! Значит, мы ровесницы! — вскрикнула она, и, видимо, это открытие окончательно примирило ее с моим разгульным образом жизни.
— Может, чипсов хотите? — предложила она уже с прежней улыбкой.
И я купила у нее эти чипсы не потому, что любила их, а чтобы сделать ей приятное. К тому же чипсы оказались с сыром, и в сочетании с кофе это получилось совсем неплохо. Поэтому я взяла еще одну чашку.
Но пора было возвращаться к делам, что я и сделала сразу после завтрака. Я достала из сумочки свой потрепанный список и одного за другим вычеркнула оттуда Александра, Анатолия и, разумеется, Бориса Алексеевича.
Из всего списка невычеркнутыми остались только два человека. И это были молодожены из девятого купе.
Хотя до сегодняшнего дня они не внушали мне никаких подозрений, теперь я вынуждена была вернуться к этой парочке, поскольку других претендентов на роль курьера у меня просто-напросто не было.
Вся эта история с Саньком настолько поглотила меня, настолько я была уверена, что именно он и есть мой противник, что оказалась совершенно неподготовленной к каким бы то ни было другим вариантам. У меня в голове не созрело никакого плана. Можно сказать, что я вынуждена была начать всю работу сначала. Правда, теперь у меня появились все основания, чтобы подозревать совершенно конкретного человека. И не беда, что пришла я к этому методом постепенного исключения всех остальных пассажиров. Значит, противник оказался настолько хитер, что поручил опасную работу людям, в отношении которых у меня не было никаких подозрений.
Это был тот самый парадоксальный ход, о котором я размышляла в начале расследования. И хотя что-то внутри у меня до сих пор сопротивлялось этой версии, логика настаивала на вине этих двух симпатичных молодых людей. И мне ничего не оставалось, как только доказать их вину.
Но в том-то и вся загвоздка, что сделать это было невероятно сложно. Может быть, именно на это и рассчитывали те люди, которые выбрали эту пару в качестве курьеров. Они вообще не покидали своего купе, не употребляли крепких напитков, не посещали ресторана, и я чуть было не сломала голову, чтобы придумать, как их «прощупать».
Так ничего и не придумав, я решила для начала нанести им визит.
* * *
— Здравствуйте, доктор, — обрадовалась моему приходу Люба. Она, несмотря на отсутствие в поезде «удобств», выглядела удивительно чистой и домашней.
— Присаживайтесь, — добродушно предложил Сережа. — Чем богаты, тем и рады.
Они, судя по всему, только что сели завтракать и пригласили меня к столу.
— Спасибо, я только что поела, — отказалась я.
— Ну, хоть чайку! — настаивала Люба, и я вынуждена была принять из ее рук большую домашнюю чашку с горячим напитком.
Сережа явно любил покушать и выбрал себе жену, которая понимала, что путь к сердцу мужчины легче всего найти через желудок, о чем свидетельствовало изобилие на столе.
Оставалось только удивляться, как они умудрились запастись таким количеством продуктов и сохранить их так долго неиспорченными.
Чего только не было на их столе! Варенье, домашнее печенье, сгущенное молоко, бутерброды, соленая капуста и даже ватрушки с творогом!
И молодой супруг буквально купался в этом изобилии, закатывая глаза от удовольствия и отправляя в рот очередную порцию того или иного кушанья.
Чай они тоже, разумеется, пили домашний, с мятой, душицей и еще какими-то травками.
— Так Сережа любит, — с нежностью поглядывая на своего мужа, сказала Люба, заметив, что я принюхиваюсь к сложному аромату.
Разговор за столом тоже вертелся вокруг еды, а на эту тему мне было что сказать Любе, и через несколько минут я уже диктовала ей один за другим некоторые из своих «фирменных» рецептов.
Люба в основном освоила украинскую и сибирскую кухни, я же свои рецепты отыскивала по всему свету, и Любе было чему у меня поучиться!
— Вот мама у меня мастерица готовить, — записав последний рецепт, сказала Люба. — Я ей и в подметки не гожусь.
— Да ладно тебе, — усмехнулся Сережа и приобнял жену за плечи. — Куда уж лучше-то?
— А вот увидишь, — рассмеялась Люба. — После ее пирогов на мои и глядеть не станешь. Поэтому я и не хотела, чтобы мама знала о нашем приезде.
— Ага, явимся, а их дома нет, — сказал Сергей.
— Да куда им деться-то? Если только к соседям? Сам же теперь радуешься, что так получилось! Спорит еще!
Она повернулась ко мне и объяснила:
— У Сережи, оказывается, армейский товарищ в Дальнереченске живет, а оттуда до моей деревни ближе, чем от Владивостока. Если бы раньше знать, то мы бы до Дальнереченска билеты взяли, только деньги лишние истратили.
— Не обедняем, — успокоил жену Сергей.
— А у друга этого машина японская, так что приедем к моим старикам, как буржуи! — раскрасневшись от удовольствия, сказала она.
— Так вы что, до Владивостока не поедете? — растерялась я.
— А чего мы там не видели-то? — удивилась Люба. — Оттуда на двух автобусах до нашего леспромхоза добираться, если их не отменили еще! А тут на машине за два часа доедем, и Сережа со своим товарищем повидается, если тот его не забыл, — подмигнула она мне.
— Вовка меня никогда не забудет! — серьезно сказал Сергей.
— Да шучу я, — рассмеялась Люба. — Сядете с ним, поговорите, водочки выпьете, зря, что ли, с собой рыжики-то везу.
— Рыжики под водочку — первое дело, — растаял Сережа. — Смотри, не влюбись только в Вовку, а то он у нас парень видный…
— Да ну тебя, — покраснела Люба. — Только бы языком молоть.
— А далеко этот Дальнереченск от Владивостока? — спросила я, хотя уже понимала, что мне в этом купе больше делать нечего.
— А это километров триста будет, — со знанием дела сказала Люба. — Во Владивосток поезд к обеду приходит, а в Дальнереченск — утром.
Допив свой чай, я пожелала молодоженам всего хорошего.
