Глава 7
Сев в машину, я в задумчивости уставилась в дорожную даль. Гриша вывел меня из оцепенения:
— Может, расскажешь, о чем так напряженно думаешь?
Да, действительно, он оказался не в лучшем положении: делиться своими соображениями я ни с кем не привыкла. Но и обижать хорошего человека молчанием тоже не хотелось.
— Подвожу числитель под знаменатель, — не очень конкретно сообщила я.
— Я так и не понял, зачем Коршунову понадобилась смерть тестя? — не среагировав на столь расплывчатый ответ, настойчиво спросил Григорий.
Пришлось мне изъясняться конкретней.
— Самохвалов по какой-то, известной только ему причине отказался продавать Спайку квартиру своей умершей матери. А клиенту, который заказал Спайку офис, нужен был именно этот дом на Московской. Сам понимаешь, свободных ниш под реконструкцию на этой улице почти не осталось. От Спайка уплывали большие деньги. К тому же, переманив клиента у фирмы «Риэлт-компани», Коршунов наверняка дал ему стопроцентные гарантии. Зная, что сестре Самохвалова квартира не нужна и ее без проблем можно будет уговорить на продажу, Спайк убирает Самохвалова. Какой напрашивается вывод? Не будь Самохвалов упрямым, мучил бы до сих пор детей правописанием, а своих близких — несносным характером. Короче — был бы жив и относительно здоров.
Я не определила Грише наш дальнейший маршрут, поэтому «Москвич» стоял у обочины, а его водитель мог спокойно терроризировать меня вопросами.
— Что ты намерена теперь делать?
— По факту обнаружения трупа Демина в коллекторе, я узнавала, было возбуждено уголовное дело. Мне остается лишь спихнуть сей «триллер» вместе с уликами оперу, на котором висит теперь этот «глухарь». Так что вези меня домой, а после можешь быть свободным, как птица в полете.
— Ну уж нет, — рьяно возразил мне Григорий. — Коршунов так огорчился, когда узнал, что ты до сих пор коптишь землю! Он обязательно что-нибудь предпримет. Я не оставлю тебя одну.
Всю дорогу до дома мы препирались как повздорившие супруги, и я пыталась Гришке доказать, что вполне созрела как личность, способная защитить себя сама.
Растратив весь свой пыл в споре с женщиной, мой спутник пустил в ход последний козырь:
— Мне кажется, за мою помощь ты кое-что должна.
Я красноречиво молчала, поэтому Гришка, взяв реванш, поставил в нашем споре точку.
— Поедешь ночевать ко мне. — И тут же добавил: — Если не можешь подумать о собственной безопасности и о теплом мужчине, лежащем рядом в кровати, то подумай хотя бы о пельменях.
Я стрельнула на Григория глазами и вздохнула:
— Считай, что ты меня купил. Едем к тебе. Но сначала заедем ко мне.
Дома я рассчитывала привести себя в естественный вид, забрать кассету с записью беседы Демина с отравленным им покойным папашей, а также его блокнот.
Пока я умывалась в ванной, Григорий устроился в кресле прослушивать вышеназванную кассету. Я уже утирала лицо полотенцем, когда в дверь позвонили.
Посмотрев в «глазок», я увидела бледное небритое лицо Рудухина. У меня совершенно не было времени и желания утирать сопли этому нытику, поэтому я решила не открывать дверь и довела свое решение до Гришкиного сведения. Тот в свою очередь предложил разобраться с непрошеным гостем по-мужски, чему я сразу же воспротивилась.
Рудухин, как видно, прекрасно знал, что я дома, и продолжал названивать. В конце концов я не выдержала и распахнула дверь.
— Дай я войду на минутку, — просительно начал он, устремив свой взгляд на Гришу, стоявшего за моей спиной.
— Сначала скажи, что тебе нужно, — отрезала я.
— У меня есть для тебя кое-какая информация.
— Учти, если это просто ловкий ход, то ты вылетишь тут же со свистом, — предупредила я его, пропуская в квартиру. — Выкладывай быстрее, мне некогда.
Рудухин недолго думая обнародовал заранее приготовленную фразу:
— Я знаю, кто отравил Самохвалова.
— И кто же это? — состроив издевательски-удивленное лицо, спросила я.
— Я меняю эту информацию на свой «ствол»: ты ведь не отдала его Катьке, я знаю.
Усмехнувшись и скрестив руки на груди, я подперла плечом стену.
— У твоего сенсационного сообщения истек срок годности. Вот если бы ты отважился рассказать об этом в нашу первую встречу, тогда я могла бы еще поторговаться, а сейчас оставь эту «свежую» информацию при себе.
Рудухин не ожидал такого поворота событий. Вероятно, он рассчитывал, что я такой же «тормоз», как он сам, и буду искать убийцу не меньше года.
— Я не мог тогда рассказать, — в отчаянии, что его планы рушатся, промямлил наркоман. — Слишком от него зависел.
— Конечно, как бы Катька могла субсидировать твою героиновую зависимость, если бы засадили ее мужа, — основной источник ее доходов? Но теперь, как я понимаю, и без этого все поступления прекратились?
Уяснив для себя, что я действительно знаю, кто убийца Самохвалова, Рудухин сник окончательно.
Но вообще-то меня интересовало, откуда он узнал об убийстве, — дополнительные улики против Коршунова мне бы не помешали. Рудухин, будто прочитав мои мысли, решился безвозмездно ответить на занимавший меня вопрос, резонно сообразив, что ему-то терять нечего, а вот Коршунов, выставивший его сегодня вон, пусть расплачивается.
Оказалось, он видел, как Спайк приходил к Самохвалову домой, и слышал их разговор, касающийся квартиры на Московской. Упрямый учитель аргументировал свой отказ от ее продажи тем, что прожил в этой квартире свое детство и хотел бы закончить свои дни там же. На что Спайк «вежливо» ответил: если не передумаешь, то закончишь свои дни гораздо раньше, чем планировал.
— Когда умер Самохвалов, я, наверное, был самым первым, кто подумал, что это убийство и что убийца — Коршунов, — рассуждал Рудухин, облокотившись спиной на входную дверь. Со впалыми щеками и худым лицом он напоминал мне узника концлагеря.
— Если бы ты рассказал тогда об этом Катерине, то убрал бы тем самым Коршунова как соперника с дороги, но ты преследовал свои шкурные интересы. Понимая, что шантажом Катькиного мужа на деньги не раскрутишь — иначе твоя участь была бы такой же, как участь Самохвалова, — ты просто продолжал пользоваться его баксами, цыганя их через Катьку. Кстати, свое внутричерепное давление ты именно героином лечишь? — не удержалась и съязвила я. — И как, помогает?
При упоминании о героине Рудухин взвыл и стал медленно сползать вниз. Усевшись на карточки и закрыв лицо руками, протянул:
— Мне нужны деньги… Верни мой «ствол»…
Еще не хватало мне наблюдать агонию не принявшего вовремя дозу Рудухина.
— К сожалению, ничем не могу помочь, — отчеканила я, открывая дверь и давая ему понять, что аудиенция закончена.
Выпроводив Рудухина, я подумала, что толк от него может быть только в качестве свидетеля против обвиняемого. Только я успела выяснить по телефону, что нужный мне опер на месте, как в дверь опять позвонили. Каково же было мое удивление, когда за дверью я увидела Валерия Николаевича Белых собственной персоной! Может быть, теперь вопрос — зачем этот сыщик выгораживал меня перед Спайком — найдет свой ответ.
— Мне нужно с вами поговорить, — заявил он, как только я открыла дверь.
Я не стала делать вид, что вижу его в первый раз, — просто пропустила в квартиру без лишних слов. Гость сам выбрал себе место в кресле, где до этого сидел Григорий, и непринужденно закинул ногу на ногу. Я устроилась в таком же кресле напротив, а Грише пришлось расположиться на диване.
— Мы могли бы пообщаться наедине? — спросил Белых, скользнув взглядом по Грише.
— От этого человека у меня нет тайн, — спокойно ответила я, глядя гостю в глаза.
— Думаю, вы прекрасно знаете, кто я, — начал он, согласившись с моими условиями. — Но, если есть необходимость, могу представиться.
— Не стоит.
— У меня вопрос: что вы собираетесь делать с Коршуновым дальше?
— В каком смысле? — сделала я непонятливое личико.
— Я предполагаю, что вы собрали некоторые улики против него, и теперь меня интересует, собираетесь ли вы сдать эти улики определенным органам?
— А вы, как я понимаю, представляете интересы Игоря Валентиновича?
— Не угадали.
Выражение лица Пинкертона было совершенно непроницаемым, и лишь подвижные глаза выдавали наличие каких-то чувств и мыслей в этом человеке.
— Понимаю, после сегодняшнего разговора, состоявшегося между мной и Коршуновым в офисе, который вы смогли прослушать, доказать обратное мне будет трудно, но я постараюсь.
С большим недоверием я приготовилась выслушать сие доказательство.
— На Коршунова я работаю давно. Мне приходилось добывать для него различного рода информацию.
— Например, собирать досье на Демина или узнавать, кто владелец бежевой «девятки»? — встряла я.
— Совершенно верно, — не моргнув глазом, ответил он. — Могу сказать, что мне абсолютно все равно, на кого работать. Значение имеет лишь размер гонорара. Поэтому, когда мне предложили хорошую сумму за сведения, благодаря которым Коршунову можно было прижать хвост, я согласился.
— Но ведь ситуацию, подтолкнувшую директора «Риэлт-компани» сделать вам подобное предложение, смоделировали вы сами, не так ли?
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Белых таким тоном, будто я отвлекаю его по пустякам.
— Разве не вы занимались вычислением клиентов фирмы «Риэлт-компани» и докладывали о них Коршу — нову?
— Ах, это! Учитывая ваше непреодолимое желание все знать… Что ж, скажу: это делал действительно я. — Белых буравил меня своими не по-мужски большими глазами. Затем, будто что-то вспомнив, добавил: — Жаль, что когда у меня угнали машину, вы так быстро отъехали. Я уже хотел просить вас о помощи.
Сарказм, прозвучавший в его голосе, больно ударил по моему самолюбию. Значит, он нас с Гришей все-таки вычислил! Не исключено, что в «Риэлт-компани» он поехал демонстративно, чтобы я убедилась в его работе на директора Женьки Логиновой. Я почувствовала себя марионеткой, которая шла туда, куда хочет кукольник.
Однако цепкая же у него хватка. И что дальше? Теперь Пинкертон будет мне доказывать, как сильно он хочет засадить Коршунова. Но кто знает, может, по поручению того же Спайка он желает узнать, насколько серьезны мои улики? О чем Белых так долго совещался в офисе с Коршуновым после того, как я уже не могла их прослушать? Может быть, Пинкертон объяснял ему, что не стоит опасаться ядовитой змеи и убивать ее, если она не имеет жала?
Видя мою крайнюю подозрительность, Белых поспешил прояснить ситуацию.
— Видите ли, Таня, за ходом вашего расследования дела об отравлении Самохвалова я следил с самого начала. — Это заявление вызвало у меня легкий шок. Гость тем временем продолжал: — Параллельно я вел слежку за Коршуновым, пытаясь вывести на свет темные дела, которые числятся практически за каждым бизнесменом. Прослушивающие устройства я поставил не только в его офисе, но и дома. Очень скоро я понял, что Коршунов практически не бывает у семейного очага, а если приезжает, то только затем, чтобы отоспаться. Зато я узнал другое: детектив Татьяна Иванова, с которой у него случился конфликт на дороге, взялась расследовать убийство его тестя. Уже тогда я мог сообщить об этом Коршунову, но я предпочел иной вариант. Я решил следить за ходом вашего расследования и выяснить, не причастен ли интересующий меня субъект к смерти Самохвалова. Пока вы проверяли, кто из близких к учителю людей мог его отравить, я начал с другого конца. Покопался в делах Коршунова и выяснил, что мать Самохвалова проживала именно в том доме, который интересовал одного из клиентов, отбитого мной у «Риэлт-компани». Посчитав это подозрительным совпадением и сделав для себя кое-какие выводы, решил дождаться, с какими итогами придете к финишу вы.
— Думаю, стоит выражаться точнее, — вставила я. — Вы решили, что всю грязную работу неплохо выполню и я, а воспользоваться вам моими результатами — дело тех — ники.
— Согласитесь, нет смысла двоим выполнять одну и ту же работу. К тому же я не ожидал, что Коршунов так сильно презирает Уголовный кодекс. Рассчитывая найти лишь грубые нарушения, я столкнулся с чистой уголовщиной. По-моему, заказчику это только на руку.
— Значит, все это время я была для Коршунова громоотводом, — резюмировала я, — а вы, преследуя те же цели, оставались в тени.
На лице гостя возникло подобие улыбки.
— Не стоит строить из себя жертву. По моим данным, вы берете двести долларов в день за свою работу?
Вопрос Пинкертона я предпочла оставить без ответа и задала встречный:
— Интересно, что бы вы делали, если бы Коршунову не в первый, так во второй раз удалось меня прикончить?
Внутри меня все кипело от возмущения. Я видела также каменное лицо Гриши и его напрягшиеся мышцы рук.
— О кровожадности Коршунова я подозревал. Но зря вы пытаетесь обвинить меня в том, что я не предотвратил покушений на вашу жизнь. Я владел далеко не всей информацией и о готовящейся расправе над вами не знал.
— Скорее всего, не хотели обнаруживать свою персону, — зло процедила я.
Мою реплику Белых пропустил мимо ушей.
— Что было в моих силах, так это не сообщать Коршунову вчера вечером о том, кто разделался с его машиной.
— И сделали это по доброте душевной, — съязвила я.
— Сделал я это, дав вам возможность довести дело до конца.
Вывести из равновесия этого человека было невозможно. Что бы я ни говорила — в ответ на меня веяло ледяным спокойствием.
— Я должен был убедиться, что в ваши планы входит засадить Коршунова. В этом случае вы сделали бы за меня всю работу до конца. Но я не сидел бы сейчас здесь, если бы был уверен в этом на сто процентов. Коршунов хотел вас убить, но Катя — ваша подруга, которая живет за счет своего мужа. И так как женская логика, в том числе и ваша, непредсказуема, я не знаю, что вы решите в последний момент: казнить или миловать. На карту поставлены однюдь не малые деньги, чтобы я мог рисковать. Видите, я с вами достаточно откровенен.
Все объяснения сидящего напротив «джентльмена» выглядели вполне правдоподобно. Если бы его конечной целью не была ликвидация Коршунова, то вышеназванный бизнесмен узнал бы о моем «подкопе под его фундамент» очень давно, и не от Демина, а от самого Пинкертона. Я пыталась понять, где может быть подвох, но все выглядело вполне последовательно. В то же время чувство, что не все концы еще сошлись, не покидало меня.
— С чего вы взяли, что я предоставлю вам улики, добытые мной? — задала я вопрос, прекрасно понимая, что и на него у Пинкертона есть ответ, иначе к чему весь этот спектакль?
— Если они действительно есть, то я готов их у вас купить.
— О! Это будет слишком дорого стоить!
Раз уж речь зашла о деньгах, то пусть не рассчитывает дешево приобрести то, что досталось мне с риском для жизни.
— Вы меня не поняли. Я говорил не о деньгах.
— Интересно, что еще вы мне смогли бы предложить в качестве платы? — я представления не имела, чем еще мог меня заинтересовать этот самоуверенный подполковник в отставке.
— Вашу жизнь.
— Нельзя ли поточнее? — хотя я начинала понимать, что он имел в виду.
— Вы — источник опасности для Коршунова, и он в очередной раз решит вас убрать. Где и как — я знаю и готов поделиться этим с вами в обмен на улики.
— Теперь я понимаю, почему вы поспешили доложить сегодня Коршунову, что я жива и невредима, хотя могли бы этого и не делать. Вам нужна была плата за улики, а так как делиться деньгами не хотелось, вы решили подтолкнуть Коршунова сделать следующую попытку убийства, описав ему мою слежку за Деминым и не забыв выставить себя наивным полудурком, который не догадывается, зачем Иванова это делает.
Белых отделался одной лишь фразой:
— Умение мыслить — великая вещь.
— Почему я должна поверить, что это предполагаемое покушение на мою жизнь не блеф с вашей стороны?
Пинкертон покачал головой:
— Вы ничего мне не должны. Верить или нет — ваше личное дело. Советую только подумать, насколько серьезными могут быть последствия вашего отказа.
Если улики попадут Пинкертону в руки, баба с возу — кобыле легче. Пусть задействует свои связи, доводит дело до конца и сажает Коршунова. Здесь наши цели совпадают. Но он заставлял меня играть по его правилам — и это выводило меня из себя.
— Так как выбора у вас все равно нет, давайте посмотрим, что из себя представляют ваши улики, — все так же спокойно предложил мой визави.
Белых все тщательно просчитал и прекрасно знал, что мне некуда деваться. Его хладнокровный взгляд красноречиво об этом свидетельствовал. Я молча встала и подошла к журнальному столику, где стоял магнитофон. Перемотав на начало кассету, нажатием кнопки обеспечила доступ к прослушиванию. Все время, пока погибший уже Демин произносил обвинительную речь, я тщетно пыталась угадать по выражению лица Пинкертона, о чем он думает. Бросила также благодарный взгляд на Григория, который тот поймал: во время нашего с сыщиком разговора ему удалось не проронить ни слова. И я понимала — это стоило моему помощнику больших усилий. Левой стороной своего туловища, обращенной к Григорию, я чувствовала: ему давно хотелось разобраться с этим нахалом по-простому, можно даже сказать примитивно — набить морду. Поэтому я по достоинству оценила его выдержку.
— Даже если учесть, что Спайком Демин называет Коршунова, доказать это невозможно, — произнес Белых бесцветным тоном, когда Демин закончил свою речь.
Я молча подала ему красный блокнот, открытый на последней странице.
— Есть еще один свидетель, — сообщила я ему, после того как он удовлетворенно качнул головой, прочитав нужную строчку. — Но его фамилию я попридержу до поры до времени.
Несколько секунд Белых раздумывал, затем произнес:
— Что ж, меня все устраивает. Предлагаю вам следующую комбинацию: я называю, где, кто и когда должен посягнуть на вашу жизнь, забираю улики, а имя свидетеля вы сообщите мне завтра.
Я усмехнулась.
— Может, вы и не считаете меня коллегой по цеху, но и занижать мои способности так уж сильно не стоит. Пока я не смогу убедиться, что мне действительно угрожает опасность, имя вы не получите.
Этот необычный торг закончился очень просто — у Белых был в запасе другой вариант, поэтому он сразу переориентировался.
— Хорошо. Встретимся сегодня в одиннадцать вечера в вашем дворе. Я буду в синей «копейке». Кассету мне придется забрать сейчас, а когда вы убедитесь в правоте моих слов, то отдадите мне блокнот и назовете свидетеля. Да, еще: свой сотовый не забудьте прихватить на встречу. Пригодится.
— Это меня больше устраивает, — согласилась я.
Уже стоя у порога, Белых счел нужным сделать мне предупреждение.
— И, пожалуйста, без фокусов. До тех пор пока Коршунов не сидит, ваша жизнь в моих руках. В любой момент он может получить от меня достоверную информацию о том, живы вы или нет. Так что будьте внимательны.
— Спасибо. Вы так заботливы, — в который раз съязвила я.
— Похоже, у нашего нового знакомого целый автопарк машин, — прокомментировал Гриша, когда гость удалился. — Как думаешь, стоит внимания то, что он здесь наговорил?
— Если я не смогла просчитать все его ходы и обманулась в своих ожиданиях — мне смело можно уходить на пенсию, — ответила задумчиво.
— Да уж лучше на пенсию, чем подвергаться постоянной опасности, — опять вступил в оппозицию к моей работе Григорий.
Не понять ему, бедному, что для меня это не работа, а стиль жизни. А Григорий решил отыграться за свое молчание во время нашего с Белых разговора и высказать накопившиеся эмоции.
— Зря я наглядно не показал этому уклонисту, кто здесь альфа-лидер. Подумал, ты меня неправильно поймешь.
Сегодняшние события, связанные с моим делом, дали основательную нагрузку на безмятежность — основную доминанту Гришиного характера. Мне тоже пришлось нелегко, и только постоянная мысль о том, что на жизнь нужно смотреть проще, поддерживала меня. Учитывая дополнительное психологическое бремя, которое легло на Гришины плечи, я в целях профилактики уныния доверчиво приземлилась к нему на колени. Все дальнейшие профилактические мероприятия прошли довольно успешно, если не считать мелкого неудобства в виде орущего за дверью кухни кота, который не понимал, зачем его лишили свободы передвижения.
В общем, я с удовольствием завязала бы на сегодня с делами… Если бы стрелки часов не приближались к одиннадцати. На всякий случай все-таки я выступила с предложением — как оказалось, довольно глупым — отправиться Григорию к себе домой. Дальнейшие разговоры на эту тему я посчитала вредными для своего здоровья.
Григорий был враждебно настроен к кабине, называемой лифтом, поэтому как поднимались мы в квартиру пешком, так и спустились ровно в одиннадцать во двор.
* * *
Синяя «копейка» уже ждала нас. Когда мы оформились на заднее сиденье, Пинкертон, показав нам достойный кисти художника профиль, первым делом поинтересо — вался:
— На блокнот можно взглянуть?
— Непременно.
Я показала ему все ту же страницу в блокноте, после чего он сообщил:
— Не знаю, сколько нам придется сидеть. Возможно, очень долго. Запаситесь терпением.
Белых включил негромко кассету с записью Криса Ри, которого я обожала, и, не задавая лишних вопросов, Таня Иванова откинулась на спинку сиденья, медитируя.
Было около часу ночи, и мне жутко хотелось спать. Григорий также прилагал массу усилий, чтобы держать веки открытыми. Может, Пинкертон этого и добивается? Его, похоже, с физиологической точки зрения смена дня и ночи мало волновала. Музыка в салоне была давно выключена, чтобы не привлекать ненужного внимания. Отсутствие оной усыпляло еще больше, и окончательно «надавить на массу» мешал лишь холод. Мне уже справедливо начало казаться, что я напрасно приношу в жертву неизвестно чему свой полноценный сон, как Пинкертон произнес долгожданную фразу:
— Вот он. — И его голова дернулась в сторону.
В «стороне» находился мой гараж с моей же машиной. Под местоимением «он» скрывался неумный гражданин Матюшин, движимый жаждой коршуновских денег. Не давала покоя этому умельцу моя «девятка»! Этот вывод был сделан исходя из того, как он остановился, озираясь у моего гаража. С фронта «копейку» Белых прикрывала «Нива», к тому же от Матюшина мы находились на приличном расстоянии, поэтому разглядеть, что в машине есть люди, ему было сложно. Свою машину он, видимо, оставил где-то поблизости. На плече у автослесаря красовалась сумка, под тяжестью которой Матюшин весь перекосился.
Между моим и соседним гаражом лежала неизвестно откуда взявшаяся груда кирпичей, на которую Матюшин благополучно забрался, предварительно достав из сумки какую-то тяжеловесную конструкцию. Что это было — я не могла разглядеть.
— Гриш, ты можешь мне просуфлировать, что он де — лает?
Навязчивая идея поспать отошла на второй план — ее сменило любопытство: что же на этот раз мне уготовано? Вместо того чтобы вскрывать замки, Матюшин занимался чем-то непонятным.
— Он поднимает домкратом крышу, — сообщил мне Григорий.
Услышав о таком методе проникновения на чужую территорию, я округлила глаза. Совсем как Катерина. Правда, никто этого не увидел.
— Учитывая, что задача Матюшина заложить взрывное устройство вам в машину — этот способ быстр и надежен в плане дальнейшего срабатывания, — подал голос Пинкертон. — Если замки целы, у хозяина притупляется бдительность, а вставив ключ, чтобы завести машину, он взлетает на воздух. Я думаю, пора ставить в известность правоохранительные органы.
Недовольный голос дежурного милиционера окончательно развеял мой сон. Выслушав, в чем дело, он лениво пообещал: дежурная группа скоро будет. Чтобы придать его движениям расторопности, я довела до его сведения: звонок мной фиксируется, и если через десять минут милицейской машины не будет, то у него лично случится конфуз с начальством. Милиционер тут же присобрался и уже с большей ответственностью заверил меня в своей исполнительности.
Матюшин тем временем, сделав щель по размерам своей фигуры «гарного хлопца», проник внутрь. Каким образом он взялся глумиться над моей машиной, мне оставалось только догадываться.
— На этом мы расстанемся, — послышался голос Белых. — Блокнот, пожалуйста.
Вложенный в его руку блокнот исчез во внутреннем кармане черного пальто. Я сообщила ему, что обещанный мной свидетель не кто иной, как небезызвестный ему Рудухин, и описала вкратце разговор Самохвалова и Коршунова, которому он явился свидетелем. Напоследок я взяла у Пинкертона номер телефона, по которому с ним можно связаться. На этом мы расстались.
Белых бесшумно отъехал, и не успели мы с Григорием пересечь детскую площадку, как из-за угла вынырнул милицейский «козлик» и остановился около нас — водитель среагировал на взмах моей руки. Описав лихо спрыгнувшему с переднего сиденья «козлика» старлею ситуацию, я подвела его и еще одного сержанта к своему гаражу, окрашенному в ядовито-желтый цвет. Ключи были при мне — взяла я их, повинуясь какому-то внутреннему чувству.
Яркий свет, горевший внутри, неприятно резал глаза, составляя резкий контраст с полутьмой машины, в которой мы провели два часа. Дверь «девятки» со стороны водителя была открыта, рядом стояла сумка Матюшина. Хозяина сумки нигде не наблюдалось. Пройдя в глубь гаража, оба стража порядка вдруг синхронно наклонились и резким движением извлекли диверсанта из-под багажника машины. Приказав ему поднять руки, они буквально бросили злоумышленника лицом к стене. Матюшин не думал сопротивляться и хранил потрясенное молчание. Обыскав его и не найдя ничего интересного, старлей нацепил на автослесаря наручники и оставил на попечение сержанта. Сам же принялся осматривать машину. До конца подсоединить проводки к взрывному устройству Матюшин не успел, поэтому, прикрепленные к дверному замку, они болтались в воздухе. Сама бомба пока мирно лежала на сиденье.
— Влип ты конкретно, пиротехник, — обращаясь к Матюшину, констатировал старлей.
Осмотр места происшествия состоялся — за ним последовало составление протокола. Меня пробирал озноб, и одновременно навалилась жуткая усталость. Наблюдала я за всем происходящим, облокотившись на Григория, — это давало заметное облегчение моему опорно-двигательному аппарату. Старлей хотел было отвезти нас с Гришей в отделение, и мне пришлось отбрыкиваться и делать клятвенные заверения, что с наступлением утра я обязательно посещу это уважаемое заведение, чтобы составить и написать все необходимые документы. На том и порешили.
Когда воздух квартиры окутал меня своим теплом, я немного пришла в себя, так как до этого двигалась на полном «автопилоте». Все-таки события последних дней значительно подорвали мои силы. Почувствовав под головой спасительную легкость подушки, я быстро ушла в «аут», и последней моей мыслью было: «Я так и не попробовала Гришкиных пельменей». Уже где-то в небытии почувствовала, что Григорий стягивает с меня ботинки и укрывает одеялом.
* * *
Утром я ощущала себя, как в глубоком похмелье. В висках стучало, а во рту пересохло. Если сегодня ночью, придя домой, я была готова спать в обнимку с батареей, то теперь жара в квартире действовала на меня неблагоприятно.
Вокруг стояла подозрительная тишина. Обойдя все комнаты, я не нашла никого, кроме кота. А еще нашла теплый завтрак на плите и записку на журнальном столике, которая гласила: «Извини, радость, у меня дела. Если я тебе нужен — звони после обеда. Береги себя и не совершай ненужных подвигов. Гриша».
Жуя спагетти с сыром, я восстанавливала в памяти вчерашние события. Единственная мысль разливалась бальзамом по сердцу: наконец в деле Самохвалова я докопалась до истины. Только я подумала о том, что должна ехать к Катьке и открыть ей глаза на собственного мужа, как раздался телефонный звонок. Знакомый голос в трубке сразу сообщил:
— У меня неприятности, — судя по плаксивому Катькиному тону, можно было подумать, что на ее дом упал метеорит и она разговаривает со мной из-под бетонных обломков.
Катька не хотела ничего говорить по телефону и настаивала, чтобы я прибыла к ней лично.
— Поверь мне, это срочно.
Придется ехать, благо, что так и так собиралась. Правда, пошатнувшееся здоровье не очень располагало к поездкам, но уж такова специфика моей работы, что я вынуждена не обращать на такие мелочи внимание.
По дороге мозг свербила мысль: только бы не встретиться с ее муженьком — в моем теперешнем состоянии я не смогла бы дать ему достойный отпор. В зеркальном лифте Катькиного подъезда я невольно вспоминала ту цветущую Таню Иванову, которая поднималась в этом Зазеркалье, приехав сюда в первый раз. А сейчас на меня со стены смотрела ее бледная тень с усталыми глазами на осунувшемся лице.
По всей вероятности, Катька была в таких растрепанных чувствах, что забыла отправить своего гигантского дога в «ссылку» в другую комнату. Когда я открыла дверь, этот теленок, бешено лая от избытка эмоций, хотел возложить свои лапы мне на грудь. Моя реакция, доведенная до автоматизма, сработала четко: я с грохотом захлопнула дверь, чуть не оторвав собаке нос. Пока Катька соображала, что такими собаками гостей не встречают, я стояла и думала: за вредность, которой я подвергаюсь иногда, выполняя свою работу, мне пора запрашивать вдвое больше установленной таксы.
Та Катька, которая стояла сейчас передо мной, тоже сильно отличалась от беззаботной домохозяйки, встретившей меня в первый раз. Отекшие веки, растрепанные волосы, резкие движения — до нервного срыва ей оставалось полшага.
Как только я переступила порог квартиры, принялась шарить глазами и руками по гостиной, осматривая наиболее популярные места насаждения «жучков». Мои действия вызвали у хозяйки остолбенение. Предварив все вопросы, я попросила ее спокойно посидеть на диванчике и помолчать. Она повиновалась и, поджав под себя ноги, не сводила с меня широко распахнутых стеклянных глаз. Долго я тренировала моторику рук, прощупывая мебель и другую обстановку, ворочала стулья и отодвигала искусственные цветы — все было напрасно. И тут большие настенные часы, плохо вписывавшиеся в обстановку, пробили половину одиннадцатого и этим привлекли мое внимание.
Удача поджидала меня именно внутри этого антиквариата. На дне корпуса часов резчик предусмотрел нишу, где удачно выполнял свою работу «жучок», прикрепленный Пинкертоном. Нейтрализовав его, я могла быть относительно спокойна. Не исключалась, конечно, возможность существования других «насекомых сородичей», но я решила, что вряд ли у Белых было достаточно времени, чтобы насадить больше одного подслушивающего устройства.
Пришло время отвечать на немой вопрос, застывший на Катькином лице.
— Возможно, недели полторы-две назад к твоему мужу приходил такой мужчина, — я описала внешность Белых. — Было такое?
Суетящийся Катькин взгляд сказал мне, что она начала отматывать пленку памяти назад.
— Кажется, да. Он еще так восторгался бабушкиными часами, в которых ты нашла эту черную штучку…
— Так вот. Этому дядечке было необходимо слушать голос твоего мужа и день, и ночь — без этого он плохо себя чувствовал.
Я уж было собралась изложить все многочисленные подробности, связанные с убийством Катькиного отца, но решила вначале узнать суть срочного дела, из-за которого мне не удалось даже хлебнуть дома кофе.
То, что Катька мне поведала, заставило меня осознать: неудачный я выбрала день, чтобы вообще проснуться. Дело было в следующем: утром Коршунов внезапно объявил Катьке, что отправляется в командировку, и, не мешкая, отчалил. Куда и насколько — покрыто мраком.
Следом Катьке позвонил Рудухин, попросив разрешения зайти. Получив таковое, он пробыл в квартире не больше часа и ушел.
Спустя какое-то время Катька заметила, что ее малахитовая шкатулка стоит в неположенном месте. Тут-то и обнаружилось — две с половиной тысячи долларов, лежавшие там в красном подарочном конверте, исчезли. Сразу после обнаружения пропажи она позвонила мне. Кто посягнул на ее капитал — муж или любовник, Катька не знала. Но мне особенно «приятно» было услышать, что именно из этих денег Катька собиралась выплатить мне зарплату. Других у нее не было.
Для меня после ее сбивчивого рассказа стали очевидными две вещи.
Первое. Коршунов пока по неизвестной мне причине покинул привычную среду обитания. Либо он действительно уехал в командировку, либо узнал о предстоящей расплате, которая ожидала его в ближайшем будущем, и решил рвать когти.
Второе. Рудухин спер у Катьки баксы. Собственно говоря, мне не было бы до этого никакого дела, если бы в означенную пропавшую сумму не входили заработанные в прямом смысле потом и кровью мои деньги. Я даже не могла разобраться, что вызвало во мне большую досаду — то, что Коршунов, возможно, скрылся от правосудия, или то, что весь титанический труд, связанный с расследованием убийства, я проделала совершенно бескорыстно.
Если первое путем поимки преступника можно было поправить, то последнее чревато своей необратимостью. Чтобы спустить все деньги за те два часа, что прошли с момента их изъятия, большого таланта не требуется.
Но Катьку, похоже, сами деньги волновали постольку-поскольку.
— Если доллары забрал Игорь — что ж, имеет право, ведь это он их заработал, — рассуждала Катька визгливым голосом. — Но если это Пашка — то он форменная сволочь! Как так можно!
Дальше последовала витиеватая рулада на тему бессовестного Паши. Она, конечно же, не хотела бы возвести напраслину, может, это вовсе не он, но если все же он, то у нее открылись на него глаза и т. д. и т. п. В сердцах мне захотелось ей сказать, что в сообразительности она мало чем отличается от своего Паши-тормоза. Пора было бы довести до Катькиного сведения, что ей самое время начать сушить сухари для своего мужа, но мне требовалось экономить время. Поэтому я попыталась выяснить, в каких местах может тусоваться Рудухин.
— Ты думаешь, это он? — задала она самый глупый вопрос, который мне приходилось слышать. По ее глазам я поняла — она до сих пор в это не верила. Ощутив же на себе тяжесть моего испепеляющего взгляда, Катька спохватилась.
— Не знаю…
— Рудухин тоже очень скрытный? — съязвила я, вспомнив ее отзывы об отце и муже.
— Да нет. Просто я как-то особо не интересовалась…
Что будет делать эта совершенно не приспособленная к жизни барышня, когда посадят ее мужа?
— Ты не хочешь написать заявление относительно кражи? По-моему, твой Рудухин должен сидеть.
Я решила «резать» ее «небольно», по частям. Сначала пусть смирится с мыслью, что ее любовник — уголовник. Затем пусть медленно переваривает: муж имеет тот же статус, что и любовник. Все отличие лишь в тяжести содеянного.
На это мое заявление Катька отреагировала бурно:
— Зачем мне это нужно! Ты же знаешь, из общения с милицией получается мало хорошего!
Она рассуждала так, будто у нее украли мелочь из свиньи-копилки. Но милиция здесь была ни при чем — Катька опять выгораживала Рудухина. Мне осточертела уже вся эта бодяга, и я решила, пусть слюнявит своего Рудухина, но Коршунов будет сидеть!
