ГЛАВА 6
Дело было ясное, что дело темное, — вот как, пожалуй, можно было охарактеризовать ситуацию перед днем судебного заседания. У нас с Ярославой была своя, четко выработанная стратегия. Меня только мучил один вопрос: выходило, что я выполнила не совсем свою работу. Я выполнила работу Ярославы — Никишину, скорее всего, должны были оправдать. Но адвоката не интересует, кто убил, его интересует только то, чтобы суд признал — убил не его подзащитный. На остальное ему наплевать. Не наплевать частному детективу — его интересует как раз второй вопрос. И в этом коренное отличие этих двух профессий.
И я вот эту свою часть работы не выполнила. Я не установила убийцу Сережи Губанова. Я своими действиями просто помогла Ярошенко выстроить линию защиты. И еще — я не выполнила до конца задачу, поставленную передо мной Морозниковой. Случившееся с Губановым не было несчастным случаем, и доказать это вряд ли удастся. И совсем уж не удастся Аделаиде Анатольевне избежать огласки в том, что в подведомственном ей заведении не все в порядке. Но тут уже она сама виновата. В конце концов, если она заказывает расследование, нужно говорить все до конца. А она, видите ли, скрывала даже то, что присутствовала во время преступления (несчастного случая?) на работе! Ладно, что она скрывала свою связь с охранником — в конце концов, это может и не влиять на суть дела. Однако скрыть свое присутствие, исказить всю картину! Это было, по моим профессиональным понятиям, неслыханно, и я не чувствовала никаких угрызений совести по отношению к заказчице.
Заседание было назначено на одиннадцать часов утра, Ярошенко была уже на месте в половине десятого, я подъехала к десяти. Все свидетели были заблаговременно вызваны, единственное, что меня беспокоило, — это явка Ирины Губановой. Точнее, неявка. Но и она появилась в суде, в сопровождении своего мужа, ближе к началу заседания.
Судья Дмитрий Сергеевич Волохов был мне знаком: плотный усатый мужчина с очень серьезным лицом, лет ему было где-то за пятьдесят. Он, как всегда невозмутимо, прошел на свое место.
Еще в коридоре Яся показала мне своего сегодняшнего процессуального соперника, представителя прокуратуры — совершенно лысого крупного мужчину с типичным лицом работника спецслужб. Синие немигающие глаза, складки у рта, безукоризненность в одежде. Краем глаза я увидела Антонину на пару с Анатолием, которые чинно, под руку прошли по коридору и сели на стулья, расставленные у стены, причем Анатолий заботливо помог своей спутнице присесть. Вид у него был важный, он даже пытался придать себе солидности, а взгляд выражал непоколебимую уверенность — правда, непонятно, в чем. Периодически он склонялся к уху Антонины и что-то шептал, похлопывая ее по руке. Та кивала, но, кажется, совсем не слушала своего кавалера. Анатолий постарался приодеться: на нем был старый, явно с чужого плеча костюм советской эпохи, в которых обычно раньше клали в гроб. Из-под костюма виднелась оранжевая ситцевая рубашка, и даже галстук он, видимо, умудрился одолжить у кого-то, правда, тот ему явно мешал, и Головлев постоянно его поправлял. Антонина надела черную юбку, какую-то блузку, давно вышедшую из моды, но хоть чистую и выглаженную, а на шею — что меня больше всего насмешило — нацепила бусы. И губы она накрасила розовой помадой. С Владиславом Губановым они даже не поздоровались, а Ирина Викторовна смерила сидевшую у стены парочку презрительным и высокомерным взглядом.
Я заняла место в зале среди зрителей, и хотя я и сыграла в этом процессе одну из ключевых ролей, но оставалась как бы за кадром. Аделаида Анатольевна стояла у стены вместе с Валерией Сокольниковой. Вид у директрисы был серьезный и несколько печальный. Было видно, что она волнуется. Валерия Георгиевна же выглядела надменно и холодно. Вырядилась она на суд еще похлеще, чем разгуливала по детскому дому: «ракушка» на голове возвышалась прямо-таки башней, юбка едва прикрывала то, что нужно было прикрыть, крупные золотые серьги, покачиваясь, сверкали в ушах, а ее густо накрашенные губы были видны, что называется, за версту.
Я подошла к ним, поздоровалась и обратилась к Морозниковой:
— Не волнуйтесь, у защиты с материалами все в порядке.
— Да я не волнуюсь, я просто хочу, чтобы все это побыстрее закончилось, — со вздохом проговорила та.
— Ничего, я думаю, что дело надолго не затянется, — усмехнулась Сокольникова, у которой, видимо, было свое мнение насчет исхода процесса.
— Как знать, как знать, — развела я руками и зашагала дальше по коридору.
Наконец заседание началось, и Волохов забубнил своим низким, густым голосом:
— Слушается дело по обвинению Никишиной Варвары Михайловны в совершении преступления, предусмотренного статьей 105 части четвертой Уголовного кодекса Российской Федерации — непредумышленное убийство. В заседании председательствует судья Дмитрий Сергеевич Волохов, государственное обвинение представляет старший советник юстиции Генин Александр Дмитриевич, защиту подсудимого осуществляет адвокат Ярошенко Ярослава Игоревна… Уважаемый секретарь, все ли явились?
Молоденькая девушка-секретарь объявила, что явились все, и Волохов заговорил дальше:
— Будут ли отводы у участников процесса?
— Отводов нет, — сообщила Ярошенко.
— Я доверяю суду, — мрачно бухнул со своего места Генин.
У пострадавшего Губанова отводов также не имелось. Ходатайств до начала процесса у сторон также не было обнаружено. После того как судья разъяснил права подсудимой, Варвара Михайловна, напоминавшая всем своим видом добрую бабушку, которую обидели непослушные внуки, тихим голосом сообщила о своем отказе давать показания. Невозмутимый Волохов констатировал: «Ну что ж, это ваше право» — и предоставил слово для выступления Генину.
Вид у прокурора был суровым и непоколебимым. Он зачитал по бумажке свою речь, акценты в которой были расставлены совершенно четко: преступная халатность, применение насилия в педагогической практике, неадекватность поведения — все это привело к смерти ребенка.
— Не угодно ли защитнику отнестись к речи прокурора? — повернулся Волохов к Ясе.
Яся встала и, откашлявшись, тонким голосом решительно заявила:
— Защита считает, что доказательная база обвинения недостаточна для того, чтобы моя подзащитная была признана виновной. Защита намерена доказать в течение процесса, что Никишина не виновата в смерти ребенка.
— Хорошо, — безразличным тоном прокомментировал выступление Ярошенко судья.
По его виду вообще можно было сделать заключение, что ему абсолютно все равно, что произошло на самом деле и кого он помилует либо осудит. Но это была всего лишь иллюзия — Волохов славился своей непробиваемостью и внешней суровостью. Но за этими его масками скрывалась справедливость выносимых решений.
— Я хочу представить характеристики моей подзащитной с месты работы, — продолжила Яся. — Она характеризуется как исключительно добросовестный работник, талантливый педагог, не имеющий никаких нареканий со стороны руководства. Ни единого случая применения насилия к воспитанникам, о которых говорил уважаемый коллега прокурор, за время ее работы в детском доме зафиксировано не было.
— Прокурор не возражает против приобщения к делу характеристики? — выслушав адвоката, спросил Волохов.
— Не возражаю, — все так же мрачно ответствовал Генин.
— Постановляю начать допросы свидетелей, — снова взял слово Волохов. — И первой приглашается директор детского дома, в котором случилось то, по поводу чего мы здесь сегодня собрались. Морозникова Аделаида Анатольевна. Прошу!
Пристав открыл дверь, огласил фамилию Морозниковой, и директриса гордо прошествовала к кафедре.
— Здравствуйте, свидетель. Что вы можете сообщить по существу рассматриваемого дела?
— Уважаемый суд! — начала Морозникова, развернув перед собой бумажку. — Наш детский дом является одним из лучших в городе. За прошедший год мы получили благодарности от городского и областного отдела образования, существенно обновили материально-техническую базу, благодаря помощи областной администрации и спонсоров оборудовали компьютерный класс. Несколько наших воспитанников даже участвовали в городских олимпиадах, лыжных гонках и конкурсах «Веселые мелодии»…
— Так, свидетель, это к делу не относится, — прервал ее Волохов. — С уважением отношусь к вашей деятельности, но давайте по существу. Когда вы узнали о смерти вашего воспитанника и где вы сами лично находились в момент его смерти?
— Я узнала о смерти Сережи утром, когда приехала на работу, — заявила Аделаида Анатольевна. — В момент его смерти я, естественно, находилась дома, поскольку мой рабочий день был давно закончен, а Сережа, как выяснилось, умер ночью.
— У меня вопрос, ваша честь, — подняла руку Ярослава. — Кто вам сообщил о смерти мальчика и как это выглядело?
Морозникова закатила глаза.
— Ох, просто жутко вспоминать все это! — покачала она головой. — Сообщила наша нянечка, то есть… подсудимая.
Варвара Михайловна посмотрела на свою начальницу преисполненным печали взглядом, но ничего не сказала.
— Кто еще присутствовал при этом? — спросил Волохов.
— Наша воспитательница, Сокольникова Валерия Георгиевна, ее сменщица, — начала перечислять Аделаида Анатольевна, — кажется, на кухне услышали… Да эта новость моментально по всему детскому дому разлетелась — как такое утаишь? Мы боялись, как бы среди детей истерика не началась!
Морозникова перевела дух.
— Вы сразу вызвали милицию? — спросила Ярослава Ярошенко.
— Ну… — Морозникова замялась. — Может быть, через несколько минут, это же все было как снег на голову, понимаете? Мы все просто растерялись! И «Скорую», конечно, тоже вызвали, хотя уже, естественно, поздно было…
— И что же, милиция никого в тот раз не задержала, Никишина не признавалась в том, что это сделала она? — спросила Ярослава.
— Ваша честь, я хочу кое-что прояснить, — выступил Генин. — На тот момент милиции задерживать было некого, так как, помимо Никишиной, в детском доме находились другие представители персонала, а также воспитанники.
Судья молча кивнул.
— То есть вы подтверждаете, — настаивала Ярошенко, обращаясь к Морозниковой, — что Варвара Михайловна не призналась в том, что это она задушила Сережу и что ее поведение было вполне естественным для сложившейся ситуации: она была напугана и растеряна так же, как и вы.
— Ну… В общем, подтверждаю, — кивнула Аделаида Анатольевна. — Растеряны-то все были.
— Ваша честь, я прошу вас обратить внимание на это обстоятельство, — обратилась Ярошенко к Волохову.
— Но ведь через две недели Никишина заявила, что это она убила Губанова, — поднял палец Генин. — И лучшего доказательства ее вины нет.
— Я протестую, ваша честь, — сказала Ярошенко. — Вина моей подзащитной еще не доказана, а признание, как утверждает мой коллега, отнюдь не всегда является доказательством вины!
— Протест принимается, признание подозреваемого не является царицей доказательств, — подал реплику судья и ударил молоточком по дощечке. — Вопросы к данному свидетелю еще есть? — спросил он.
— У меня пока нет, ваша честь, — сказала Ярослава.
— Нет, — коротко ответил Генин.
— В таком случае вызывается свидетель Сокольникова Валерия Георгиевна. А вы, Аделаида Анатольевна, зал не покидайте, сядьте на стул в первом ряду.
Морозникова кивнула и поспешно отправилась на место. Я была уверена, что в душе она убеждена, что ее больше не станут, что называется, дергать по этому поводу.
Сокольникова вплыла в зал и встала за кафедру, кокетливо поправив прическу. Она представилась и стала отвечать на вопросы. Она рассказала почти все точь-в-точь, как и мне при нашей первой встрече: что наутро, когда она собиралась уже уходить домой, из больничного бокса вылетела обезумевшая Варвара Никишина и, подбежав к стоявшей рядом с Сокольниковой директрисе, закричала, что Сережа умер. Вся троица, конечно, помчалась туда и обнаружила, что Никишина говорит правду. Начался переполох, о котором все уже слышали, после чего были вызваны «Скорая» и милиция. Потом состоялись похороны Сережи, причем его отцу было решено о смерти мальчика ничего не сообщать.
— А почему было принято такое решение? — подняла руку Ярослава Ярошенко.
— Ой, ну мы же были уверены, что он так и так не приедет! — развела руками Сокольникова. — Я так вообще сказала Аделаиде, что жена не позволит ему чужого ребенка в дом притащить!
При этой реплике Владислав Губанов побледнел. Жены его пока что в зале не было, и, естественно, за ее реакцией я наблюдать не могла.
О себе Сокольникова повторила, что находилась в группе своих подопечных, то есть здоровых детей, и ничего подозрительного не слышала. И что ночью, проходя по коридору, она видела Варвару Никишину, мирно спящую на кушетке.
После этого Валерия Георгиевна накрутила на палец завиток волос, уверенная, что больше к ней никаких вопросов не будет. Однако Ярослава все же спросила — то же самое, что и я когда-то спрашивала у Сокольниковой, и сделано это было для того, чтобы обратить на данный факт внимание судьи:
— И вас не удивило, что человек, совершивший убийство ребенка, мирно отправился спать?
— А меня в ней ничего не удивляет! — махнула рукой Сокольникова. — Потому что я всегда говорила, что она с приветом! Ей вообще не место в детском доме, она психованная! Она один раз на меня набросилась, чуть волосы мне не выдрала!
— Было за что, — неожиданно тихо буркнула Никишина.
— Ой, ладно! — поморщившись, повернулась к ней Сокольникова. — Подумаешь, было! Ничего особенного я тебе не сказала!
— Варвара Михайловна, я вынужден вас предупредить, что вы не можете вставлять реплики с места и перебивать свидетеля, — ровным голосом произнес Волохов. — Но вы можете заявить, что хотите дать показания. Вы не надумали давать показания?
— Нет, — еще тише, но упрямо повторила Никишина, с ненавистью глядя на Сокольникову.
— Валерия Георгиевна, вас также хочу предупредить, что переговариваться с подсудимой не следует, иначе я могу наложить на вас штраф. Это понятно?
— Понятно, — кивнула Валерия Георгиевна. — Извините.
— Скажите, — снова задала вопрос Ярослава, — значит, вы сразу решили, что убийство совершила моя подзащитная. А почему тогда вы не поделились своими подозрениями с милицией?
— А зачем я буду с ними делиться? — фыркнула Сокольникова. — Это их работа, а не моя. К тому же я была уверена, что все равно ее вычислят. Больше-то некому было мальчишку придушить.
— В детском доме, напоминаю, находилась не одна Никишина, — заметила Ярослава.
— Ну, остальные-то — нормальные люди… — привела свой довод Сокольникова.
— Ваша честь, я хочу представить и приобщить к материалам дела заключение судебно-психиатрической экспертизы, в котором Варвара Михайловна признана вполне вменяемой и психически здоровой. — Ярослава поднялась со своего места и передала судье листок бумаги.
— Спасибо, — односложно ответил Волохов. — К свидетелю еще есть вопросы?
Ни у Ярославы, ни у прокурора вопросов не оказалось, и следующим был вызван охранник Точилин.
— Олег Петрович Точилин, зарегистрированы по улице Февральской, 5, квартира 21, все верно? — бесстрастным казенным тоном осведомился судья Волохов.
— Так точно, — по-военному ответил охранник.
— Хорошо. Что вы можете сказать по сути дела?
Точилин заявил, что он ничего не видел и не слышал, так как спокойно нес свою вахту. Много времени его допрос не занял, и охранник уже собирался отправиться на свое место, как вдруг Ярослава Ярошенко спросила совершенно ровным голосом, как и было задумано:
— Вы признаете, что состоите в интимной связи с директором детского дома Аделаидой Анатольевной Морозниковой и в ночь гибели Сережи Губанова распивали с ней спиртные напитки на рабочем месте?
В зале суда повисла такая тишина, что мне казалось, я слышу, как хлопают ресницы у Точилина. Похоже, не было в зале ни одного человека, которого не ошарашили бы слова Ярославы. Даже прокурор Генин удивленно зашуршал своими бумагами, забыв о том, что он может заявить протест. Один Дмитрий Сергеевич Волохов сохранял непробиваемую невозмутимость.
— Мне повторить вопрос? — участливо спросила Ярослава.
— Нет, — наконец выдавил Точилин.
— То есть вы признаете? Вы отвечаете утвердительно на вопрос?
— Нет, — замотал головой Точилин.
— А вот у защиты есть сведения, что Аделаида Анатольевна была в ту ночь в детском доме.
— Ну была, ну и что? — вдруг торопливо заговорил охранник. — Они с Леркой вон водку пили, а я-то при чем? Я на вахте сидел!
— Что-о-о?! — ахнула Аделаида Анатольевна, вскакивая с места. — Ты на вахте сидел? Ты, значит, с нами не пил? И потом, скажешь, ничего не было?
Морозникова явно теряла над собой контроль, на это и был наш с Ярославой расчет — на неожиданность. Самым же интересным было то, что почти одновременно с ней со своего места вскочила и Валерия Георгиевна и громко завопила:
— Да вы что, издеваетесь, что ли? Ты что же, мерзавец, мне голову морочил? Ты же мне клялся, что никого у тебя нет! Это значит, пока я там со стола убирала, вы вон чем занимались?! Да вы… Да вас обоих убить надо! А ты, Ада, вообще мне за все ответишь! За все ответишь! Я теперь молчать не стану, я все расскажу! Подружка называется!
— Так ты что, и с ней тоже? — ахнула директриса, кидаясь к Сокольниковой.
— Так, свидетели! Порядок в зале! — строго постучал по столу молотком судья. — Судебный пристав, вмешайтесь.
Пристав быстро оттащил Морозникову, которая плюхнулась на свой стул и закрыла лицо руками. Зато соблюдать порядок в зале отказалась Сокольникова, которая теперь уже набросилась на Точилина с намерением расцарапать ему лицо. У охранника и самого хватило сил сжать ее руки, но пристав был тут как тут. Он оттащил Валерию Георгиевну в сторону, на всякий случай удерживая ее подальше от Морозниковой. Та, обхватив голову, обмякнув, сидела на стуле. Вдруг она открыла лицо, выискала меня взглядом в зале и выкрикнула:
— Это вот так вы мне отплатили, да? Это для этого я вас наняла, чтобы вы меня тут сдали со всеми потрохами? Может быть, теперь еще и меня в убийстве обвинят? Знала бы, никогда бы с вами не связалась!
Я проигнорировала ее реплику. Да, с одной стороны, конечно, получалось, что благодаря добытым мною сведениям Аделаида Анатольевна была изобличена в не очень красивом поступке. Но! Во-первых, формально все это исходило от Ярославы Ярошенко, а во-вторых, по сути, я так или иначе выполняла заказ Морозниковой: я устанавливала истину и пыталась добиться признания невиновности Никишиной, так как сама была в ней уверена. И в конечном итоге, если уж Морозниковой так хочется признать свою сотрудницу невиновной, ей придется потерпеть эти «издержки».
— Ну что, базар прекратили? — спросил Волохов и, не дождавшись ответа ни от одной из сторон, добавил: — Для начала я штрафую каждую из вас на тысячу рублей. И имею право удалить вас из зала суда до окончания процесса. Сокольникова, вам лучше сесть подальше от Морозниковой.
Валерия Георгиевна, метнув злобный взгляд в сторону бывшей подруги, поправила растрепавшуюся прическу и села на другое место, демонстративно достав из сумочки зеркальце и губную помаду.
— Уважаемая коллега, — очнулся наконец прокурор Генин, обращаясь к Ярославе, — а откуда у защиты такие сведения? Кто их может подтвердить?
— Ну, их уже подтвердили сами участники событий той ночи, — она кивнула на троицу Сокольникова — Морозникова — Точилин.
— Я ничего не признавал, — тут же сказал опомнившийся, видимо, Точилин, и решивший теперь откреститься от всего.
— То есть вы не подтверждаете, что в ночь смерти Сергея Губанова вы вместе с Сокольниковой и Морозниковой распивали спиртные напитки на территории детского дома? — уточнил Волохов.
— Не подтверждаю, — упрямо мотнул головой герой-любовник.
— Ваша честь, у меня пока больше вопросов к этому свидетелю нет, и защита ходатайствует о вызове свидетеля Никифорова. Он не был заявлен в начале процесса, но он здесь, вместе со своим педагогом, поскольку мальчик несовершеннолетний.
Морозникова снова вскочила со стула:
— Да как вы можете? За моей спиной! Договариваться о допросе моего воспитанника! Да я… Пока что я еще директор!
Видимо, до нее дошел смысл последней сказанной ею фразы, и ей самой стало от этого нехорошо. Она бессильно опустилась на стул.
— У стороны обвинения есть возражения? — спросил Волохов.
Генин не возражал, и в зале суда появился Андрей Никифоров, выглядевший несколько растерянным и даже испуганным. Он шел в сопровождении одной из воспитательниц детского дома. Я бросила искоса взгляд на Никишину. С лица Варвары Михайловны моментально слетело безучастное выражение, она с ужасом смотрела на своего сына. Андрей Никифоров старательно отводил взгляд.
— Скажите, Андрей, в ту ночь, когда умер Сережа, кто оставался в детском доме? — начала Ярослава.
Подросток молчал, вопросительно посмотрев на директрису, а потом на стоявшую рядом воспитательницу. Та тихо сказала ему что-то успокаивающее.
— Андрей, если вас вызвали в суд, то здесь говорить нужно только правду, — смягчил казенный тон судья Волохов. — Ничего не нужно бояться, с вами ваша воспитательница, никто вас в обиду не даст, нужно только говорить правду.
Никифоров бросил осторожный взгляд на Никишину и тихо сказал:
— С нами оставалась Варвара Михайловна и Валерия Георгиевна…
— А еще кто?
Андрей чуть помолчал и кивнул в сторону Морозниковой:
— Аделаида Анатольевна была и охранник вон тот… Она вообще часто оставалась, когда он дежурил.
Валерия Георгиевна Сокольникова негодующе качала головой, яростно надраивая ресницы кисточкой с тушью.
— И где они были?
— В кабинете у Аделаиды Анатольевны… И Валерия Георгиевна к ним ушла, когда детей уложила. На нашем этаже только Варвара Михайловна оставалась, она все бегала, пыталась Сережку уложить…
— А ты что делал в этот момент? — спросила Ярослава.
— Я просто лежал, пытался уснуть, мне этот Губанов покоя не давал. Я ему даже пару раз врезал, чтобы он заткнулся и Варвару Михайловну в покое оставил, потому что она устала уже. И я спать хотел…
Никишина смотрела на Андрея во все глаза, то сжимая руки, то разжимая их.
— То есть получается, что вы были в палате с Сережей вдвоем, так? — продолжала Ярослава.
И тут Варвара Михайловна не выдержала и вскочила со своего места.
— Хватит! — закричала она. — Хватит уже! Что вы пристали к ребенку, это я задушила Сережу! Я! Я вам уже сто раз сказала!
— Вы, Варвара Михайловна, не сказали правды, и поэтому мы продолжим допрос Андрея Никифорова, — возразила Ярослава и обратилась к мальчишке: — Значит, ты все-таки не спал. Значит, ты должен был видеть, как Варвара Михайловна зашла в палату и якобы накрыла Сережу подушкой. Ты видел это?
Ярошенко в упор смотрела на Никифорова.
— Нет, этого я не видел, — наконец сказал он.
— Я протестую, ваша честь, — заявил прокурор. — У нас имеется заключение, что Никифоров на тот момент был болен и ему прописывали седативные препараты, в том числе феназепам.
— Протест принимается, — кивнул судья.
— Да спал он, спал, — заголосила с места Никишина. — Что вы его слушаете! Андрей, что ты говоришь! Ты же спал! Вот я и разозлилась на Сережку, что он тебе мешает! Вот и накрыла его подушкой.
— Не спал я, — покрутил головой Никифоров. — Я помню, что двинул ему пару раз, и он затих… А потом… Может, это я его и задушил, а наутро забыл все после этих таблеток…
— Андрей, что ты говоришь! — закричала Варвара Михайловна. — Ваша честь, я буду давать показания, я все расскажу! Не убивал мальчишка! Господи! Да кто угодно мог туда пройти в ту ночь!
— Ярослава Игоревна, вы немного успокойте свою подзащитную, и она будет давать показания, — кивнул Волохов. — Или сделать перерыв?
Ярослава что-то зашептала на ухо Никишиной, но та покачала головой. По лицу ее текли слезы, и оно сразу стало казаться еще старше и невыразительнее.
— Я расскажу сейчас, как там все получилось, — заговорила Варвара Михайловна глухим голосом. — Они вот, — она кивнула на разругавшуюся троицу, — к Аделаиде в кабинет пошли. Ну, она часто остается до ночи, все с ним вон милуется… А я что скажу? Дело-то не мое, пусть что хотят делают… А в тот вечер за ними и Валерия увязалась, она вообще любит выпить-погулять. И в тот вечер я видела, что у Аделаиды бутылка есть вина — какого, не знаю, я в этом не разбираюсь. Ну, я думаю, пошли и пошли, я и сама справлюсь. Все проверила, всех уложила, лекарства детям дала, как положено. А тут Сережка… Ну прямо как бес в него вселился, скачет и скачет! И Андрею мешает, и в другие палаты бегает! А тут еще эти, — она покосилась на директрису и ее спутников, — без конца зовут: то им пепельницу поменяй, то за сигаретами сходи… А потом у них и вино кончилось, а продолжить, видно, хотелось. Вот Ада и говорит мне: сходи, дескать, за бутылкой. А за бутылкой идти далековато, это ларек сигаретный рядом, и то, я считаю, нужно убрать, потому что дети все-таки…
Никишина замолчала, вытирая слезы.
— И вы все-таки пошли за водкой? — уточнила Ярослава.
— Пошла, как я Аде откажу? Она сама мне денег сунула.
— Сколько времени вы отсутствовали?
— Минут двадцать, полчаса, — сказала Никишина. — Я, правда, торопилась, переживала, как там дети без присмотра. Да и за Сережку тоже волновалась… Пришла, а в кабинете только Валерка сидит, пьяная уже. Еще стала мне выговаривать что-то, что, дескать, меня за смертью только посылать. Я еще не выдержала и сказала, что у нее дежурство вообще-то. Ну, тут она совсем грубо на меня понесла, я молча бутылку на стол поставила и вышла. Смотрю — по коридору Ада идет, за стенку держится. Видно, плохо ей было. Я еще говорю, может, не надо больше пить? А она только рукой махнула. Пьяному человеку разве что докажешь? А следом и этот тащится, — она кивнула в сторону охранника.
Варвара Михайловна перевела дух.
— Вошла я в палату — Андрей спал уже, смотрю, Сережка подушкой накрытый лежит. Я еще подумала, что это он нарочно опять балуется. Снимаю подушку-то — а он не дышит! У меня прямо сердце чуть не остановилось! Правда, я и тут еще подумала — может, притворяется? Руку схватила, пульс прощупала — нету! Веки подняла — мертвый… Я сначала еще попыталась искусственное дыхание ему сделать, но все уже было бесполезно. Я тогда — к Аде бегом, а она уже на диване лежит, а эти двое обнимаются сидят, водку пьют да хихикают. При мне они, конечно, подобрались, и тут я Аду кинулась поднимать. Она, как про Сережку услышала, мигом протрезвела, за мной помчалась, а сделать-то уже ничего нельзя было…
— В котором часу это случилось? — спросила Ярослава.
— В начале первого ночи, — тихо ответила Никишина.
— Скажите, а когда вы ходили за водкой, ворота и дверь оставались незапертыми?
— Конечно, незапертыми, — кивнула Никишина. — Аделаида еще рукой махнула — говорит, дескать, что за полчаса случиться может?
— И что же было дальше, после того, как вы сообщили о смерти Сережи?
— Сели мы думать и гадать, что делать, — продолжала Варвара Михайловна. — Аделаиду прямо трясло всю. Да я понимаю, затрясет тут! Ходила она по кабинету, ходила, к водке еще прикладывалась… Эти-то двое притихли сразу, как мыши, и давай ее уговаривать не вызывать никого до утра — все равно, дескать, мальчишке уже не поможешь, а себе такой скандал наживешь… Я-то понимала, что так только все хуже будет, все равно ведь правда откроется!
— Почему же вы пошли на их условия? — спросила Ярослава.
Варвара Михайловна снова замолчала и задумалась.
— Растерялась я как-то. Еще подумала, что на меня грешить будут. А вот надо было сразу милицию вызывать!
— Скажите, подсудимая, — строгим голосом обратился к Никишиной прокурор Генин. — А почему вы признались только через две недели в убийстве? Почему только приезд Владислава Губанова спровоцировал ваше признание?
Варвара Михайловна снова замолчала.
— Не буду больше говорить, — сказала она через минуту.
— Варвара Михайловна, вы уж давайте решите: станете говорить, не станете, — усмехнулся судья Волохов. — А то нам и так тут разбираться придется долго, а вы еще медлите. Ну, смелее!
Ярослава толкала Никишину в бок и настойчиво что-то шептала, понуждая ее к продолжению рассказа.
— Не буду говорить, я уже все сказала, я устала очень… — проговорила она. — Делайте что хотите…
— Тогда я скажу! — звенящим голосом выкрикнул Андрей Никифоров. — Она не убивала никого, я видел! Она… Она боялась, что это я убил Сережку, поэтому и взяла вину на себя! Сперва молчала, потому что думала, что все обойдется, а потом, когда Сережкин отец приехал и сказал, что душу из всех вытрясет, она испугалась! Испугалась, что он докопается, что это я его убил!
— Свидетель, так вы признаете себя виновным в убийстве? — поднял брови Волохов, хладнокровию которого я просто поражалась: от такого процесса голова могла пойти кругом. Впрочем, нужно учитывать еще и его опыт…
— Да, признаю, — кивнул головой Андрей.
— Андрюша, что ты несешь! — простонала Варвара Михайловна. — Что ты меня путаешь?
— Скажите, свидетель, — не отставал непробиваемый Генин, — а с какой стати Варваре Михайловне брать вашу вину на себя?
Андрей заморгал глазами, на них появились слезы.
— Ваша честь, я прошу на время прервать допрос свидетеля Никифорова, чтобы защита могла представить новые сведения, — моментально вмешалась Ярошенко.
Ошарашенная не меньше всех остальных, воспитательница отвела всхлипывающего Андрея на место и попыталась его успокоить.
Ярослава встала с места и заявила:
— Уважаемый суд, прежде всего хочу заявить, что Андрей Никифоров является сыном Варвары Михайловны Никишиной. На этот счет имеются документы, которые может представить защита.
Волохов искоса посмотрел на Ярославу, которая протянула ему выкраденную мной из кабинета Морозниковой папку с делом Андрея Никифорова. Варвара Михайловна побледнела, у Морозниковой вытянулось лицо, и она вся подалась вперед, поправляя очки. На лице Валерии Георгиевны появилось что-то похожее на любопытство, охранник Точилин внешне казался равнодушным.
— Это объясняет, — продолжала Ярошенко, — почему, испугавшись, эта женщина взяла на себя предполагаемую вину своего сына.
— Не убивал его Андрюшка, — прошептала Варвара Михайловна.
— Скорее всего, не убивал, — согласно кивнула Ярослава. — Но были и другие люди — у которых, кстати, имелись мотивы для того, чтобы совершить это преступление. И эти люди будут вызваны в качестве свидетелей.
Я понимала, про кого она говорит — оставались у нас до начала судебных прений еще Антонина Губанова и Ирина — по иронии судьбы — тоже Губанова. Но сначала нужно было до конца разобраться с сыном и матерью.
— Подождите, коллега, — остановил Ярославу судья. — Подсудимая, вы не отрицаете, что являетесь матерью Андрея Никифорова и четырнадцать лет назад сдали его в детский дом?
Варвара Михайловна только кивнула и затряслась в рыданиях.
— Это все мать меня заставила, — проговорила она. — Я же тогда молоденькая совсем была — пятнадцать лет! Ну, потеряла голову, дурочка, заморочил мне голову один тип, так ведь у всех ошибки бывают! А когда поняла, что беременна, боялась матери признаться, так и терпела до последнего. А дальше уже делать нечего было — только рожать. А я же несовершеннолетняя была… Вот мать все документы и оформила, так что я своего сыночка даже не видела и не знала, куда его увезли. Это уж потом, перед смертью, мать мне все рассказала. И бросилась я его разыскивать. Пришла к Аделаиде и в ноги упала, чтобы та на работу меня взяла! Хоть горшки мыть!
— Пожалела я тебя, — тихо проговорила с места Аделаида Анатольевна.
— Ада, Ада, — прижала руки к груди Варвара Михайловна. — Я ж тебе благодарна по гроб жизни за это буду! Я же потому и молчала, всегда тебя покрывала, Ада, ты же помнишь! И здесь бы ничегошеньки не стала говорить, если бы Андрюшки это не коснулось!
— Скажите, подсудимая, а откуда вы узнали, что ваш сын — именно Андрей Никифоров? Вам об этом Морозникова сказала? — спросил судья Волохов.
— Нет, — покачала головой Никишина.
— Да как я могла сказать? — пожала плечами Аделаида Анатольевна. — Я на это никакого права не имею. Я ей сразу сказала: на работу возьму, но кто твой сын — не спрашивай.
— Так как же вы узнали?
— Так он же похож на того… На отца своего, — смущаясь и в то же время с улыбкой сказала Никишина. — Я, как его увидела, так сразу и поняла. И фамилия похожая получилась, и Андрюшкой это я его назвала, в роддоме так попросила… Все сходилось.
— А откуда Андрей Никифоров узнал о том, что вы его мать? — продолжал Волохов.
— Так я сама ему рассказала! — Варвара Михайловна повернулась к Аделаиде Анатольевне: — Ада, ты прости меня, ради бога, не выдержала я! Сердце мое материнское не выдержало!
— Где оно у тебя, сердце-то было, четырнадцать лет назад? — злобно кинула реплику с места Сокольникова. — Когда ребенка своего бросала?
— Я не бросала! Разве бы я бросила, если бы мне лет побольше было? Если бы у меня хоть заработок какой-нибудь был! — в отчаянии вскричала Варвара Михайловна.
— Порядок в суде! — глядя на Сокольникову, постучал молоточком судья.
— Не захотела — не бросила бы! И теперь тебя посадят, и правильно сделают! С такими только и надо так поступать, дура припадочная! Все овечкой прикидывалась, вот и доприкидывалась! — выкрикнула Сокольникова. — Еще и на меня пыталась кидаться! В тюрьме таким самое место!
— Так, Валерия Георгиевна, это было ваше последнее выступление, — хмуро проговорил судья Волохов. — Я постановляю удалить вас из зала до конца заседания!
И он громче, чем обычно, шарахнул молотком по дощечке. Сокольникова медленно поднялась и, гордо вскинув голову, прошествовала к выходу под злорадное тихое хихиканье Аделаиды Анатольевны.
— Мне и самой здесь противно оставаться! — не выдержав, кинула она уже у дверей, за что не выдержавший Волохов тут же наложил на нее еще один штраф в размере тысячи рублей. Валерия Георгиевна бегом выбежала из зала, уже не сдерживая злых слез.
— Продолжаем заседание, — вздохнул Волохов. — Я, признаться, думаю о том, как же сложно работать с детьми, если даже взрослых людей приходится утихомиривать подобным образом. Наверное, нужно создавать какие-то курсы воспитания для взрослых!
И он неожиданно улыбнулся. Невольно его поддержали и Ярослава, и присутствующие в зале. Только прокурор Генин оставался абсолютно серьезным.
— Все это, конечно, интересно, — заявил он. — Но пока что невиновность подсудимой не доказана!
— Так же, как не доказана ее виновность! — парировала Ярослава Ярошенко. — И сейчас я прошу вызвать следующего свидетеля — Ирину Викторовну Губанову.
При этих словах Владислав Губанов заволновался и уставился в сторону двери, в которую вскоре вошла его нынешняя супруга. Она встала за кафедру со спокойным видом, но я знала, что в душе она нервничает.
Губанова спокойно сказала, что знала о том, что ее муж собирается забрать из детского дома своего сына и что она сама относилась к этому нейтрально. В Тарасове она никогда не была, никого из присутствующих в зале, кроме своего мужа, не знает, с директором детского дома никаких дел не имела.
— Вопросы к свидетелю есть? — уточнил судья.
Генину вообще было нечего спрашивать у Ирины Викторовны, у Ярославы покуда тоже вопросов не имелось, и она попросила вызвать Антонину Губанову. Причем, как я заметила в начале процесса, Анатолий Головлев тихонько прошел в зал и скромно занял место среди зрителей. Он не был заявлен свидетелем ни со стороны обвинения, ни со стороны защиты, а присутствовать на процессе ему явно хотелось. До поры до времени он сидел молча и даже, как мне показалось, подремывал, теперь же, когда в зал тихо и неуверенно вошла его сожительница, он оживился.
Чуть приподнявшись на стуле, он подмигнул Антонине и бодро показал ей кулак со вздернутым вверх большим пальцем, что, должно было, видимо, означать: «Не дрейфь, Тонька, мы им всем покажем!»
Антонина встала за кафедру и украдкой бросила взгляд на Владислава, но лицо того оставалось непроницаемым.
— Скажите, свидетель, — обращаясь к Антонине, взяла с места в карьер Ярослава, — знаком ли вам кто-нибудь из сидящих в этом зале? Посмотрите внимательно.
Антонина обвела глазами присутствующих и сказала:
— Ну да, вон и Толька сидит, и Владик…
Я чуть не прыснула от смеха. Ярослава оставалась серьезной.
— Кого-нибудь из женщин вы знаете? — изменила она вопрос.
— Тонька, не дрейфь! — вдруг выкрикнул со своего места Анатолий и поднял вверх уже оба кулака.
— Порядок в суде, — в очередной раз устало произнес Волохов.
— Вон она сидит! — набравшись духу, ткнула Антонина в сторону Ирины Губановой.
Выщипанные брови Ирины поползли вверх.
— Простите, но эта женщина ошибается, я ее в первый раз вижу! — стараясь держаться спокойно, проговорила она.
— Как же это в первый раз! — усмехнулась Антонина. — Ты же сама ко мне приходила, деньги предлагала!
Я видела, что Владислав Губанов в изумлении переводит взгляд с бывшей супруги на нынешнюю.
— Свидетель, отвечайте только на вопросы суда, — предупредил судья. — Скажите, когда и при каких обстоятельствах эта женщина приходила к вам?
— В январе это было, — сказала Антонина, недружелюбно глядя на свою «соперницу». — Явилась, вся такая фифочка! Деньги мне предлагала!
— За что? — спросила Ярослава.
— За то, чтобы я Сережку забрала и воспитывала сама. Сказала, что все сделает: что на работу меня устроит, деньгами поможет, в отдел образования сходит и добьется, чтобы проверили мой… моральный облик и убедились, что я исправилась и мне можно доверить ребенка. Что теперь я смогу его воспитать достойным… этим… членом общества, вот.
Владислав во все глаза смотрел на Ирину.
— Она не хотела, чтобы Владик Сережку забирал! Она не знала, что он уже был у меня до этого и говорил, что увезет его. Она думала, он только в детский дом пойдет. Как же это он к бывшей жене не заглянет? — с нарочитой ехидной улыбкой взглянула она на Ирину. — У нас с ним любовь все-таки была, а первая любовь — она не забывается! Вот так, голубушка!
— Конечно, он должен был зайти! — снова поднялся Анатолий. — Она ему ребенка родила! Как же не проведать? Жалко, меня тогда дома не было — я третьи сутки работал, — а то посидели бы по-людски, все бы обмозговали…
На сей раз судья проигнорировал реплику Головлева, но я чувствовала, что и тому вскоре будет суждено покинуть зал заседаний.
Ирина смотрела на Антонину и Анатолия с ненавистью.
— И что же было дальше? — спросила Ярослава. — Вы согласились?
— Согласилась, конечно, согласилась! — торопливо заговорила Антонина. — А почему нет? Зачем Сережку в Питер везти, если у него мать есть!
— На деньги ты согласилась, — со злобой сказала Ирина Викторовна. — Вот и все, что тебе нужно было, а не сын, а я-то, дура, поверила! А ты меня обманула!
— Ничего я не обманула! — принялась защищаться Антонина. — Я вон на работу устроилась, санитаркой!
— Да? А пить бросила? А дом в порядок привела? А продукты, одежду купила, как я тебе говорила? — выкрикнула Ирина Викторовна и махнула рукой: — Нечего было и связываться с тобой!
— Это ты меня обманула, — сказала Губанова-первая. — Сказала, что все оформишь, а сама ничего не сделала!
— А я и не собиралась пока ничего делать, я хотела проверить, исправишься ты или нет! А ты на работу устроилась для проформы, деньги пропила — и все! Больше тебе ничего не надо!
— Значит, вы подтверждаете, что Ирина Викторовна Губанова посещала ваш дом в январе? — уточнила Ярослава.
— Подтверждаю! — мотнула головой Антонина. — Как на духу!
— Как на суде, — усмехнулся судья Волохов.
— И я подтверждаю! — пригвоздил Губанову-вторую Анатолий. — При мне она была, при мне! И деньги предлагала, и чтобы Сережку забрали — Тонька все верно говорит!
— Товарищ, что вы все время кричите с места? — спросил Волохов. — Вы хотите выступить свидетелем?
Тут выступила Ярослава:
— Я прошу оформить господина Головлева свидетелем, хоть он и не был заявлен с самого начала, и зафиксировать его показания.
Анатолий был безмерно горд и посматривал на свою сожительницу свысока: дескать, видишь, какой у тебя мужик путевый оказался, а ты меня не ценила!
Он подтвердил, что Ирина Губанова приходила в дом, где они жили с Антониной, и все, что было дальше. Рассказ его изобиловал ненужными подробностями, и в конце концов судья остановил его, поскольку с этим вопросом все было ясно. Кроме того, Ярославой были предъявлены копии билетов на поезд Санкт-Петербург — Тарасов с январскими датами на имя Губановой Ирины Викторовны.
— Но ты же говорила, что едешь проведать подругу в Волгоград! — сказал Владислав, обращаясь к нынешней супруге. — Что она вроде бы родила и приглашает тебя на крестины…
— Ты, миленький, не знаешь, какие женщины коварные бывают, — усмехнувшись, заявила Антонина.
— К сожалению, теперь знаю, — недружелюбно глядя на обеих женщин, процедил Губанов.
— Владик, я тебе все объясню дома, — повернулась к нему Ирина Викторовна.
Губанов только махнул рукой.
— Защита настаивает на повторном допросе Ирины Губановой, — сказала Ярослава.
С тяжелым вздохом Ирина подошла к кафедре, оттеснив Антонину, смотревшую на нее с победным видом. Она подтвердила, что в январе ездила в Тарасов, разыскала там Антонину и предложила помочь ей уладить все официальные моменты, чтобы она смогла забрать Сережу.
— Поймите, я не хотела, чтобы этот мальчик портил нашу семью, — заливаясь слезами, твердила Ирина Викторовна. — Владик, прости меня, прости, я ничего плохого не хотела! Я же просила тебя, просила, чтобы ты образумился! Я хотела как лучше! Ну зачем нам этот мальчик, когда у нас сложившаяся семья? А так жил бы он с матерью, мы — своей семьей, и все были бы счастливы. Кстати, и жене твоей я бы помогла, а то сам видел, как она живет!
— Да никто бы ей все равно его не отдал, — пробормотала со своего места Морозникова, которая долго молчала.
— Таким образом, получается, что Антонина Губанова не выполнила вашей просьбы, и Сережа вам мешал. Вы поняли, что ваш муж все равно его заберет, — сказала Ярослава Ярошенко.
— Протестую, ваша честь, — резво вскочил со своего места Генин. — Защита пытается свалить вину за смерть ребенка на госпожу Губанову, но тому нет абсолютно никаких доказательств! Тем более что в день гибели мальчика ее не было в Тарасове, она приезжала сюда раньше!
— Протест принимается, — кивнул судья.
— Но это еще не доказывает, что Ирина Викторовна не могла кого-то нанять! — настаивала Ярослава.
— Это все домыслы защиты, которая любым способом пытается выгородить подсудимую, — упорствовал Генин.
— К свидетельнице есть еще вопросы? — спросил заметно уставший Волохов.
Вопросов ни у кого не было, разве что у Владислава, но, понятное дело, он не стал их задавать сейчас.
— Сторонам есть что еще добавить к делу?
Добавить было нечего.
— Переходим к прениям сторон, — облегченно произнес Дмитрий Сергеевич. — Слово предоставляется представителю обвинения, старшему советнику юстиции Александру Дмитриевичу Генину…
Генин произносил свою речь, словно рубя воздух. Слова его дышали суровостью и принципиальностью. Он заявил, что абсолютно ясно, что убийство Сережи Губанова совершила Варвара Михайловна Никишина, что это доказано стороной обвинения, что убийство было непредумышленным, и просил назначить наказание для Никишиной в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима.
Настала очередь Ярославы Ярошенко, речь которой была куда более длинной, яркой и, как мне казалось, убедительной.
Начала она с того, что еще раз обратила внимание на личность подсудимой, на то, что этот человек, работая в детском доме, относился к детям с теплотой и никогда не применял к ним грубости или насилия — это все подтвердилось в судебном процессе.
Далее она упомянула пресловутую пьянку и отсутствие на своих местах Точилина и Сокольниковой, а также, наоборот, присутствие в детском доме Аделаиды Анатольевны, которой ночью там было не место. Главное, на что она сделала акцент, так это на то, что ворота и дверь в детский дом были открыты, а также на то, что Варвара Михайловна Никишина вообще отсутствовала в детском доме около получаса — как раз примерно в то время, когда Сережа был задушен. И это подтвердила сама Морозникова.
— То есть, ваша честь, — высоким голосом продолжала Ярослава, — очевидно, что в тот момент на территорию детского дома мог проникнуть кто угодно. Ситуация, которая поначалу выглядела так, что рядом с мальчиками в боксе находилась одна Никишина, в реальности оказалась совершенно иной. Как раз Никишиной-то и не было, зато были Морозникова, Сокольникова и Точилин, а также Андрей Никифоров, который пытался признаться в убийстве Сережи Губанова. Я вовсе не хочу сказать, что это сделал именно он, но у него была такая возможность, как была она и у многих других. В частности, не стоит забывать о том, что у нас имеется человек, у которого был явный мотив разделаться с Сережей, — это Ирина Губанова. И она могла это сделать через подставных лиц! Я опять же не имею права обвинять именно госпожу Губанову, я лишь хочу подчеркнуть, что возможность убить мальчика была у многих, даже просто у кого-то из зашедших пьяных подростков с улицы. Одним словом, мы так и не выяснили, кто убил Сережу Губанова, и выяснять этот вопрос надлежит прокуратуре. Таким образом, я считаю, ваша честь, что обвинение недостаточно разобралось в обстоятельствах этого дела, собрало мало материалов — большинство из них представлено защитой, — и прошу мою подзащитную оправдать и освободить из-под стражи в зале суда.
— Право реплики? — бросил Волохов, обращаясь к прокурору.
— У пьяных подростков с улицы не было никакого мотива, — заявил тот.
— Ответная реплика? — повернул голову Волохов в сторону Ярошенко.
— Тем более его не было у моей подзащитной! А что касается сотрудников детского дома, то мы не знаем до конца, что там творилось. И если вскрылись такие обстоятельства, как пьянство на рабочем месте, то вполне может вскрыться и что-то посерьезнее — и прокуратуре не мешало бы это проверить. У меня все, ваша честь.
— Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора, — пробурчал, поднимаясь с места, Дмитрий Сергеевич, затем он покинул зал заседаний.
В ожидании приговора и я, и Ярослава, конечно же, переживали. Переживала и Варвара Никишина, но она, кажется, волновалась больше за своего сына, чем за свою судьбу. Морозникова даже не смотрела в мою сторону, Ирина Губанова со слезами на глазах держала за рукав мужа и пыталась что-то ему доказать. Анатолий Головлев хлопал по плечу Антонину и явно чувствовал себя на высоте, Антонина же сверкала глазами в сторону Владислава.
Ждать пришлось довольно долго, но для меня подобные процедуры были привычны: уж на скольких судах пришлось побывать!
Наконец Волохов вернулся в зал, все замерли в напряжении.
— Оглашается приговор… Суд, руководствуясь… — скороговоркой забубнил судья, — постановил: Варвару Михайловну Никишину в совершении преступления по статье 105 пункт 4 признать невиновной, признать за ней право на реабилитацию и освободить из-под стражи в зале суда. Суд признает Варвару Никишину невиновной за недостаточностью улик…
Судья огласил все необходимые далее формальности и сказал:
— Прошу садиться.
Я от радости и облегчения плюхнулась на стул. Ярослава Ярошенко улыбалась, прокурор Генин был насуплен, Владиславу Губанову, кажется, было все равно, а вот Анатолий Головлев прямо-таки сиял, как медный таз, словно оправдали его родную мать, и было слышно, как он жмет руку Антонине и шепчет: «Я же тебе говорил! Я же тебе говорил!» — хотя сама Антонина вряд ли думала сейчас о судьбе Варвары Никишиной. Как мне показалось, сейчас она думает о своей собственной жизни, вернее, о совместной — с Владиславом Губановым? Или с Анатолием? Лицо у нее было совсем нерадостным.
Затем прокурор объяснил мотивы принятого решения, согласился с защитой в том, что обнаружились новые обстоятельства, а также лица, которые имели возможность совершить это преступление. Вина же Варвары Михайловны так и не была доказана обвинением.
— Дело закрыто, — наконец произнес Волохов, и все, облегченно вздохнув, потянулись к выходу.
После того как все было закончено, мы с Ярославой обменялись поздравлениями, Никишина тоже поблагодарила нас обеих.
Настроение у нее явно стало получше: за руку ее держал Андрей и улыбался. Морозникова прошествовала мимо меня, даже не удостоив взглядом мою особу. В окно я видела, как на улице к ней подлетела поджидавшая там любопытная Сокольникова и, схватив за руку, стала о чем-то расспрашивать — очевидно, чем закончилось дело. Аделаида Анатольевна выдернула руку и быстрой походкой пошла к служебной машине, не предложив Валерии Георгиевне составить ей компанию.
— Ну что ж, Яся, — со вздохом сказала я. — Для тебя все закончилось. А вот для меня — непонятно.
— Ты что, собираешься искать убийцу? — удивилась Ярослава. — Но это, по-моему, уже никому не нужно.
— Это нужно отцу мальчика, — вздохнула я. — Да и мне, для удовлетворения собственного самолюбия. У меня еще не было случая, чтобы я бросала дело на полпути.
— А он что, сказал, что заплатит тебе? — спросила Яся.
— Нет, он ничего подобного не говорил и, возможно, не скажет, — вздохнула я. — Я даже думаю, что он поскорее уедет в Питер залечивать свои душевные раны. Но не в этом дело… Убийцу все равно надо искать. И вот когда я его найду, можешь не браться за его защиту, — улыбнулась я. — Предупреждаю как друга: заведомо проиграешь процесс.
— А я и не собираюсь, — улыбнулась в ответ Ярослава. — Вот если будет что-то подобное сегодняшнему делу, тогда обращайся.
— Непременно, — заверила я ее, и на этом мы распрощались.
* * *
Необходимое послесловие к судебному процессу произошло на следующий день, когда ко мне домой явилась разъяренная Морозникова и швырнула мне деньги в конверте.
— Если бы я знала, что все так обернется, никогда бы к вам не обратилась! — исходя ядом, прошипела она мне в лицо.
— А что, собственно, вам не нравится? Варвара Михайловна оправдана. Не найден, правда, настоящий убийца, но… я могу продолжить поиски.
— Нет уж, не надо! — закричала Аделаида Анатольевна. — Довольно уже того, что вы сделали.
— Я же не виновата, что события в тот вечер были именно такими! — с честными глазами воскликнула я. — Зачем надо было от меня это скрывать? Мои клиенты обычно говорят мне всю правду! Так проще работать. Да и вообще, это настолько очевидная вещь! Если бы вы мне сразу все честно рассказали, то уж я бы постаралась, чтобы ваше имя не пострадало. Но, так или иначе, Никишина оправдана, а именно это вы от меня и требовали!
— Зато я облита грязью с головы до ног! — гневно брызгая слюной, прервала меня Морозникова. — Меня вызвали в отдел образования и сняли с должности. Вот так вот! И за это все я еще и деньги отдала. — Она кивнула на конверт с деньгами. — В общем, будьте вы прокляты, ищейки чертовы!
Бывшая директриса детского дома круто развернулась и вышла из моей квартиры, хлопнув дверью.
«Вот и вы уходите с ожесточенным сердцем», — вдруг вспомнилась цитата из фильма — слова, сказанные Володей Шараповым гражданину Груздеву. Я вздохнула, закурила, убрала конверт с деньгами в шкаф и пошла на кухню — варить кофе.
«А на что она, собственно, рассчитывала? — продолжила я размышлять уже за чашкой кофе. — Что я найду кого-то вне стен детского дома, кто убил Сережу Губанова? Но в этом случае вставал вопрос: а как этот некто смог туда проникнуть? И тут опять же всплывала история пьянки трудового коллектива, когда двери в заведение были раскрыты настежь. Если же я доказала бы причастность к гибели мальчика кого-то из персонала детского дома, это опять же бросило бы тень на все заведение. Наконец, если бы следствие пришло к выводу, что это просто несчастный случай, отдел образования все равно позитивно бы на это не отреагировал, создал бы комиссию, которая наверняка выискала бы какие-нибудь нарушения — противопожарной, санитарной или какой-либо иной безопасности. Короче говоря, Аделаида Анатольевна в любом случае оказывалась бы под прицелом служебного взыскания. А упрекать в этом меня — это всего лишь эмоции». Но я понимала Морозникову.
С другой стороны, зацикливаться далее на личности директора детского дома и тем более терзать себя по поводу ее дальнейшей карьеры я не стала. Гораздо больше меня интересовал вопрос, а кто же все-таки убил Сережу Губанова? Это Яся Ярошенко могла быть довольна — ее подзащитную оправдали, и все, привет! Для частного детектива Татьяны Ивановой, даже если официально дело закрыто, этот главный вопрос оставался актуальным. Даже несмотря на то, что за поиски убийцы мне уже никто не заплатит. Разве что Владислав Юрьевич Губанов, но он предпочтет с этим обратиться к своим друзьям из питерского агентства «Веселый ветер».
Как всегда бывает в рубежных, определяющих развитие событий ситуациях — в ту или другую сторону, я обратилась к костям. Я вверяла им свою дальнейшую судьбу на ближайшие дни-недели.
7 + 17 + 19 — «В ваших силах довершить начатое. Бросать сейчас все на полпути — испортить собственную судьбу».
Эта комбинация мне уже встречалась — не далее как несколько дней назад. И почти два раза подряд выпавшая комбинация лишний раз подчеркивает, что я нахожусь на правильном пути и что мне просто необходимо двигаться дальше. И что самое характерное, кости так решительно указывали путь именно в отношении Антона Королькова.