ГЛАВА 7

Я ехала к Антону Королькову со смешанными чувствами. С одной стороны, я понимала, что никто мне там рад не будет и, скорее всего, просто пошлют меня подальше. Мне придется выслушать массу неприятного — как про себя лично, так и про профессию, которую меня угораздило выбрать. Потом, я не была уверена в том, что Антон сможет сообщить мне что-либо интересное, связанное с делом Губанова. Это была лишь моя интуиция, отчасти подкрепленная подсказкой костей. В одном я была уверена: Никишина в преступлении не виновата. Как, впрочем, и ее сын, Никифоров.

Но если все мои теперешние попытки отыскать очередную иголку в стоге сена тщетны и неправильны, я вернусь к тому, от чего стараюсь уйти: мальчика задушила либо мать Никишина, либо сын Никифоров. И после проведения дополнительного расследования мать все-таки отправится отбывать наказание либо за себя, либо за сына. И в том и в другом случае это будет, наверное, справедливо. Хотя, скорее всего, приговор суда будет мягким. И ничья судьба в принципе порушена не будет. Жизнь Сережи Губанова, как бы цинично это ни звучало, будет просто принесена в жертву обстоятельствам, и, кроме его отца, мало кто по нему особо будет горевать. Да и у Владислава Юрьевича есть другой ребенок, благополучный, «семейный»… Пьяные слезы Антонины в данном случае в расчет можно не принимать.

Единственный «бес», который нес меня по заснеженным улицам города, возник из комбинации костей. После того как с Аделаидой Анатольевной отношения наши деловые закончились, я вообще продолжала заниматься делом Губанова, что называется, на общественных началах…

Меня насторожил уже сам голос тетки Антона, прозвучавший из динамика домофона:

— Кто там?

Мария Романовна спрашивала осторожно, с опаской и даже некоторыми плачущими интонациями.

— Татьяна Иванова, детектив, я у вас уже была, и в суде мы виделись.

— Ой, ну что вы хотите от нас? Что-о! — В домофоне стремительно разгоралась истерика: — Антона нет, его увезли в больницу, и все благодаря этому делу и вашему Губанову! Умер и умер мальчишка, прости господи, но Антошка-то в чем виноват?

— Антон в больнице? — участливо спросила я, стараясь не обращать внимания на истерику. — А что случилось? Может быть, я пройду к вам и мы поговорим?

— Что случилось? — с угрозой переспросила тетка. — А вот вы проходите и узнаете, что случилось!

«Вот это уже хорошо», — успела подумать я и не замедлила воспользоваться приглашением.

Мария Романовна выглядела гораздо хуже, чем в прошлую нашу встречу. Ее волосы были растрепаны, в руках у нее дымилась сигарета, и по ее виду было заметно, что она выпила.

— Вы не думайте, что я… В общем, тут с Антоном такое горе! — начала она сбивчиво говорить.

Когда она открыла дверь, от истерики уже не осталось следа. Это была просто находящаяся в замешательстве, можно сказать, даже в шоке, женщина.

— Ну что, что у вас случилось? В какую больницу попал Антон?

Тетка всплеснула руками и нервно затушила сигарету в пепельнице. Мы к тому времени уже прошли в гостиную.

— Понимаете, он вышел погулять, уже ближе к вечеру, вчера… А пришел весь сам не свой, огрызался, отказался есть и разбил у меня вазу. Знаете, ваза для меня была так дорога, ей уже тридцать лет, это как бы наша семейная реликвия…

Я понимающе кивнула.

— Ну, и я наорала на него, отшлепала даже, и тут — звонок по телефону… Спросили Антона. Я еще удивилась — кто это его может спрашивать? Позвала. А он, выслушав то, что ему сказали, матерно выругался и разбил телефонную трубку. Тут уже нервы мои совсем не выдержали, и я его отлупила как следует.

Мария Романовна тяжело вздохнула и закурила следующую сигарету.

— А что потом? — спросила я.

— А потом он долго плакал у себя в комнате, затем вроде бы заснул… Сегодня утром я к нему подхожу, а у него глаза такие страшные, безумные, и все лицо в крови. Я его спрашиваю, что случилось, а он как закричит: «Уйди отсюда!» — а потом все матом да матом! Я страшно испугалась. И лицом о стену начал биться. Я тогда и поняла, почему у него лицо окровавленное. Я не знала, что мне делать, тут соседка пришла и, узнав, в чем дело, посоветовала позвонить «03». Я еще думала, стоит или нет, но Антошка выбежал из комнаты, схватил нож и стал за соседкой гоняться, говорил, что убьет всех и посуду всю переколотит. В общем, соседка завизжала, тут муж ее прибежал, Антона схватил, руки ему заломил, а соседка-то «неотложку» и вызвала. Приехали, надели на него смирительную рубашку и увезли.

Воцарилась пауза.

— Это у него все от суда этого, от Сережки, будь он неладен! Они ведь с ним постоянно вместе были, а Сережка — я от воспитателей наслушалась, что это был за тип. У него и мать — алкоголичка ненормальная, и отец тоже хорош гусь…

— Ну, у всех, кто в детском доме, с родителями непорядок, вы сами знаете, — развела руками я.

— Да, да, — торопливо согласилась со мной Мария Романовна. — Да… И я теперь не знаю, что делать. Идти в больницу? Но Антошка, когда его увозили, так матом меня обложил и заорал, что если я приду, то он меня там прямо на месте и убьет!

— Это он сгоряча, — попыталась я ее успокоить. — Все они такие… Психика порушена, в детдоме им было несладко… Вы лучше скажите, а кто-нибудь до этого Антону звонил по телефону?

Мария Романовна недоуменно покачала головой.

— Да вроде бы нет, — ответила она. — Я ведь его не так давно к себе взяла, я вам рассказывала. Сережка звонил несколько раз, но это когда он жив был. А новых друзей у него и не было. В школе он как бирюк, пока привыкает к новой обстановке… Во дворе? Да я его лишний раз стараюсь на улицу не выпускать, меня Аделаида предупреждала, что чем меньше, тем лучше. Вот обвыкнется, тогда можно.

— И все же, кто ему звонил? Мужской голос?

— Нет, — покачала головой Мария Романовна. — Детский голос, такой, как у подростков… Может, чуть постарше, чем сам Антошка.

— Но это было первый раз? Этот голос раньше вы не слышали? — продолжала допытываться я.

Мария Романовна помолчала, а потом замотала головой:

— Нет, нет, раньше не слышала его.

— Понятно… А во дворе, говорите, Антон друзей себе не заимел?

— Вроде бы нет. Разве что вот с Каринкой-армянкой из второго подъезда они несколько раз разговаривали. Девчонка красивая и разбитная такая… А Антошка ее заинтересовал, потому что он из детдома.

Я записала адрес этой самой Каринки-армянки, еще раз постаралась успокоить Марию Романовну, посоветовала ей сходить в больницу и распрощалась. Спускаясь по лестнице, я в очередной раз констатировала, что кости мои не ошибаются никогда. Возможно, я на пути к разгадке тайны смерти Сережи Губанова. Впрочем, может быть, я разгадала бы ее и в свое первое посещение этой квартиры, но тогда мне помешала Мария Романовна. И как знать, если бы она не помешала тогда, не было бы ни вчерашней истерики Антона, ни последовавшей за этим психушки? Но это были лишь мои предположения, которые только предстояло проверить.

Белые стены… Белый потолок. Все белое. Только кровь — красная.

Мне страшно. Зачем я ввязался в это дело? Зачем? Зачем?!!

Антон хотел было снова удариться головой о стену, но сил уже не было, и он безвольно повалился обратно на кровать, тихо постанывая. Было плохо, жутко плохо. Наверное, так же плохо, как когда он узнал, что умерла мама… Даже, пожалуй, еще хуже.

«Это все Сережка, — думал он, — вот уж кто не боялся никогда. И все твердил: «Ничего страшного, ничего страшного!» Вот и лежит теперь в могиле. А я где лежу?»

Антон осмотрелся по сторонам, но везде были только больничные стены, ничего нового он не увидел. Он лежал и жалел обо всем: и о том, что поддался на Сережкины уговоры, и о том, что нахамил тетке, а главное, о том, что попал сюда. И когда его отсюда заберут, непонятно. И неизвестно, заберут ли вообще. Вдруг тетка отправит его обратно в детский дом? Она так расстроилась из-за этой вазы, а потом еще из-за телефонной трубки… И вообще, раз его отправили сюда, значит, тетка решила, что он психованный, а зачем ей такой племянник? А ведь они так хорошо жили с тетей Машей, и Антон действительно искренне ее любил и был за все ей благодарен. А теперь тетя Маша оставит его здесь навсегда…

Антон невольно всхлипнул. Все могло бы быть так хорошо, если бы он сам не наломал дров. И зачем ему нужны были эти деньги? Ведь только на жвачки их и хватало. Сдались ему эти жвачки, ведь в детдоме так хорошо кормили! И воспитатели были такие добрые, особенно Варвара Михайловна. А теперь вот говорят, что она убила Сережку и ее посадят в тюрьму.

Антон не верил в это. Ему очень хотелось помочь Варваре Михайловне, рассказать обо всем именно ей, а не тетке, которая все равно ничего не поймет и только лишний раз выпорет. А главное — рассказать про этого страшного человека, которого Антон по-настоящему боялся. А больше всего ему хотелось помочь самому себе.

То, что казалось Сережке детской забавой, превратилось в кошмар. Антон, даже несмотря на успокоительные лекарства, которыми его напичкали, боялся спать. Он просто не мог: едва ему удавалось провалиться хоть на несколько минут в сон, как перед глазами вставало перекошенное от злобы лицо этого человека и раздавался его страшный шепот: «Вякнете кому-нибудь — и с вами то же самое сделаю!» И в этом Антон не сомневался. С Сережкой вон уже сделали.

Он снова посмотрел в белый потолок и бессильно заплакал. Ему было страшно…

Он еще не знал, что очень скоро его кошмары закончатся, что придет незнакомая женщина, которая точно скажет, что ему делать. И что тем самым он поможет и себе, и ей, и другим людям, и даже Варваре Михайловне…

Каринка-армянка и впрямь оказалась красивой, яркой и весьма раскрепощенной девчонкой лет двенадцати. Эти восточные девицы — они очень рано, как правило, формируются. Карина полностью подтверждала это правило.

— Я все знаю, — с порога заявила мне она, не испытывая ни тени смущения. — Тетя Маша звонила, про вас рассказывала. Я так и знала, что вы ко мне придете. Хотя я в частных детективов не очень верю, — это все в книжках они любое преступление раскрывают, а в жизни…

— А почему ты так думаешь? — невольно улыбнулась я.

— Читать надо больше, — назидательно произнесла девчонка. — Вот я про Шерлока Холмса специально прочитала. Ну и где вы в жизни такое видели? — скривила она рот.

— А ты считаешь, что много в своей жизни видела? — стараясь говорить мягче, чтобы не потерять контакт, поинтересовалась я, изо всех сдерживая себя внутренне от смеха, готовясь услышать в ответ: «Да уж побольше вашего!»

К счастью, этого не произошло, и Карина просто пригласила меня войти. В комнате она достала из серванта пачку сигарет, преспокойно закурила и столь же невозмутимо сказала мне:

— Курите, если хотите.

Естественно, никаких нотаций ей я читать не стала, чтобы не выглядеть идиоткой, но несколько озадаченно отметила в душе, что мое поколение было все-таки… поскромнее — не сочтите меня ханжой.

— Так вот, — забравшись в кресло с сигаретой в руках, продолжила Карина. — Антон в больнице, все думают, что он сумасшедший, а это все не так.

— А как? — спросила я.

Что было хорошо, так это то, что с Кариной было разговаривать легко: она не кочевряжилась, не ломалась, а открыто стала рассказывать то, что ей было известно. Мне не приходилось вытягивать из нее ответы, как часто бывало в моей практике.

— А так. Он просто боится, вот и все.

— Кого боится?

— Пацанов из одного двора, с проспекта Энтузиастов, — ответила Карина, выпуская дым в потолок. — Они на него наехали. Он из-за этого и в секцию бокса записался. А чего толку — они старше его на несколько лет! Там есть такой Паша Амбал — все мне проходу не дает, как будто у меня здесь медом намазано, — показала она на свою формирующуюся грудь.

— А что Антон? Почему они на него наехали?

— А, не знаю! — беспечно махнула рукой Карина. — Может, из-за меня… Антошка — он такой прикольный парень. Он младше меня, а все равно прикольный. Паша Амбал, а уж особенно дружок его, Андрюха Шепелявый, — вообще полный отстой! А Антошка мне даже духи подарил.

Она поднялась с кресла и, вильнув не по годам развитыми бедрами, показала мне флакончик духов далеко не самой известной фирмы. Вот на эту ерунду мне было совершенно наплевать, поэтому я даже не стала притворно восторгаться сим подарком.

— Неужели только из-за тебя? — в упор спросила я.

Карина несколько обиженно надула губки, но все же сказала, вновь забираясь с ногами в кресло:

— Не знаю. Честно, не знаю. И Антон молчит. Он просто боится. Не поделили, наверное, что-то… Антошка тоже мальчик непростой. В детдоме они с Сережкой своим и клей нюхали, и на рынке яблоки воровали. А может, что и похуже вытворяли. Но вы у него сами об этом спрашивайте, я ничего говорить не буду. А те, что с Энтузиастов, наверное, его с Сережкой выследили и на счетчик поставили…

— На счетчик?! — ахнула я. — Ребенка?!

Карина усмехнулась с таким видом, что я почувствовала себя отставшей от жизни пятидесятилетней теткой. В подростковом мире царили свои законы, мало чем отличавшиеся от мира взрослых. Только все было гораздо уродливее и жестче.

— А чем занимаются эти самые Амбал и Шепелявый? — спросила я.

Карина снова посмотрела на меня, как на наивную дурочку:

— Как чем? Пацанов из других районов бьют, деньги отбирают. В игровые автоматы режутся. Может, и еще чем — они мне не докладывают. Короче, район держат, — авторитетно заключила Карина, потянувшись за новой сигаретой.

— И что же, именно поэтому Антон и устроил истерику, а потом оказался в психушке? — Этот мой вопрос был обращен не столько к Карине, сколько к самой себе.

Еще несколько вопросов к Карине ничего не дали. Она и впрямь больше об Антоне ничего не знала, и мне пришлось с ней распрощаться. Но девица рассказала мне, где можно найти Амбала и Шепелявого.

Уже в машине я анализировала ситуацию. Вспоминала почему-то суд — до мельчайших подробностей, показания всех свидетелей… В конце концов я почувствовала, что голова моя похожа на ведро с помоями и неплохо бы сделать перерыв.

Дома я приняла душ, благо морозы, кажется, оставили нас в покое и в квартире уже было вполне тепло, затем улеглась на диван и задумалась всерьез. Я уже чувствовала, что скоро раскрою все.

Андрюха Шепелявый и Паша Амбал… Да, придется тебе, Иванова, заделаться специалистом по детской преступности. В свое время я отказалась от практики в детской комнате милиции, выбрала более интересную оперативную работу! Благо можно было выбрать. А то некоторым неуспевающим студенткам эта самая детская комната и досталась. Говорили мне, что они там баклуши били и флирты с ментами крутили вовсю, вместо того чтобы заниматься делами о нюхании подростками клея и о карманных кражах в автобусах. Надо сказать, давно я не сталкивалась с подростками. Вот как-то не приходилось. И кликухи типа Андрюха Шепелявый и Паша Амбал прочно ассоциировались у меня с бандитами-«шестерками». Впрочем, если эти самые мальчишки, носящие такие клички, не исправят свое поведение в течение ближайших лет, вполне возможно, что судьба бандитов-«шестерок» с этими же кличками их и настигнет.

Итак, судя по показаниям Карины, проживали эти индивиды во дворе, ограниченном двумя пятиэтажками «хрущевского» призыва и тремя двухэтажными зданиями, называвшимися в простонародье «бараки». Возвели их в послевоенные годы для рабочих находившегося рядом электротехнического завода. Поскольку завод работал исключительно на оборонку, то в начале приватизации он был признан неперспективным и практически встал. Рабочие разбрелись кто куда, по мере сил и возможностей. Кто пошел работать на железную дорогу, кто торговать, а кто просто стал спиваться, ведя антиобщественный образ жизни. Но в общем и целом пролетариат, составлявший основу населения района, деградировал. И подраставшее поколение у этого самого пролетариата лавров на дороге через тернии к звездам не снискало. Те, кто постарше и понахрапистей, примкнули к бандитам, откуда было два пути: первый — в могилу, второй — в тюрьму, а по возвращении — в охранники частных предприятий с вполне стандартной, мало чем отличавшейся от средней российской зарплатой. Совсем мало кому светил третий путь — в помощники депутатов. Туда из этой когорты выбивались совсем немногие.

Те же, кто помладше, строили во дворах свою подростково-бандитскую иерархию. «Пацаны» были пропитаны воровской романтикой, книжек не читали, и даже компьютеров, которые многим из детей заменили книжки, у них не было. Их уделом были игровые автоматы в павильоне на углу. Ну и, разумеется, мелкое хулиганство по вечерам, высматривание неместных сверстников, случайно забредших в их район, и разборки с ними. Заканчивалось все мордобоем и отбиранием денег с пожеланием больше никогда здесь не появляться.

Вот с подобной публикой мне и предстояло познакомиться. Двор находился в двух кварталах от дома, где проживала тетка Антона Королькова.

Я поехала туда ближе к вечеру, когда активность подростков достигала апогея. Жаль, конечно, что сейчас не лето — в светлые летние вечера вся дворовая тусовка обычно как на ладони. Но со слов Карины я уже знала, что зимние вечера тамошние подростки коротают у игральных автоматов. Какого-то определенного плана вхождения в контакт у меня не было, он возник спонтанно.

Игорный бизнес процветал. Это было зрительно очень хорошо заметно по всему городу. Венцом этого неблаговидного процесса стало недавнее закрытие главной булочной нашего города, которая хранила свои традиции аж с середины XIX века. Все советские времена в народе это была не «булочная номер один» на проспекте, а магазин Стружкина. Так звали купца, который ее открыл. И вот в начале века XXI стружкинский магазин стал клубом «Лас-Вегас». По этому поводу писались и гневные, и сатирические статьи в газетах, но бизнес-интересы встали выше давних традиций.

Звеном в цепи являлся и довольно захудалый по общегородским меркам, но занимавший прочное место в организации досуга молодежи Заводского района павильон со стандартным названием «Игровые автоматы» на проспекте Энтузиастов. Примерно в половине восьмого вечера я решительно открыла дверь павильона и прошла внутрь.

В павильоне царил полумрак, весьма точно, впрочем, отражавший суть заведения — порок не предполагает яркого освещения. А то, что это порок, признано уже во всем мире, и именно поэтому он подлежит законодательным ограничениям. Но меня это интересовало мало, у меня была совершенно конкретная цель.

Меня встретил довольно невзрачного вида пожилой администратор. Даже в не очень ярком свете выделялись его воспаленные глаза навыкате, которые как будто прожигали насквозь посетителя. Он, видимо, определял и психологическое состояние клиента, и его перспективы за игорным столом. Попытался он проделать это и со мной. А я играла в этот вечер слегка подвыпившую молодую женщину, которая по причине этого самого подпития решила зайти в то заведение, где еще ни разу не была.

— Добрый вечер, — игриво произнесла я, изображая некоторую браваду, свойственную тем, кто пришел сюда в первый раз.

— Добрый, добрый вечер, — с шумным выдохом, поднятием бровей и какой-то особой услужливостью ответил мне администратор. — Проходите.

— Спасибо, спасибо, — сказала я в тон ему. — Сколько у вас обычно проигрывают?

— У нас еще и выигрывают, — ответствовал администратор, улыбнувшись мефистофельской улыбкой.

— Ой! — махнула я рукой. — Знаем мы ваши штучки! Небось все аппараты настроили, знаю я, мне знакомый расссказывал!

— Знакомым доверять, девушка, нечего, нужно самой попробовать, — тут же вступил в разговор другой служитель заведения порока, охранник в униформе, с лысой башкой и подвешенной на поясе дубинкой.

— Вот я и решила, — беспечно сказала я. — Кстати, у вас тут доллары можно обменять?

На лице охранника не отразилось никаких эмоций, а администратор пронзил меня взглядом.

— У нас играют на рубли, — сказал он.

— Ой, а у меня всего сто рублей, — разочарованно протянула я.

— Сыграйте на сто, — развел руками администратор.

— Выиграете двести, — подхватил охранник.

— А может, все же разменяете?

После некоторой паузы администратор спросил:

— А сколько у вас?

— Ну, сколько… Стошку разменять мне надо…

— Девушка, вот у вас странная манера — приходить в заведение на территории Российской Федерации и иметь в кармане валюту чужого государства, — начал тянуть волынку администратор.

— Ну вот, всегда так, — обиженно протянула я. — Ладно, пойду тогда в другое место.

— Подождите, — остановил меня администратор. — Подойдите к кассе, там Марина вам разменяет валюту по сегодняшнему курсу.

Я изобразила на своем лице удовлетворенную улыбку подвыпившей женщины, которой только что отпустили увесистый и совсем не соответствующий реальности комплимент. Я скривила лицо и увидела в зеркале свою абсолютно глупую, румяную физиономию. «То, что надо, Иванова!» — похвалила я себя.

Болтая с администратором, я уже успела оглядеть зал. Автоматов было где-то штук десять-пятнадцать. Примерно две трети из них были заняты — культурный досуг в зале проводили и подростки, и какая-то странная женщина неопределенного социального статуса, и тощий мужчина лет тридцати пяти с ужасно нервной, вытянутой физиономией, и дородный мужик с круглой мордой, лет за сорок, и трое молодых людей с явным отсутствием печати интеллекта на лицах. Но меня больше интересовала группа подростков, кучковавшаяся слева от входа — автоматы были расставлены по кругу. На них была рассчитана и эта болтовня про доллары, и спланированная мною тут же дальнейшая мизансцена, а главное — мой собственный образ подвыпившей разбитной дурочки.

Я благополучно разменяла сто долларов, получила за них законные две тысячи восемьсот и начала игру размашисто, с пятисот рублей. Мне подошел бы любой сценарий — если бы я начала проигрывать, то разменяла бы еще сто долларов, показывая таким образом, что денег у меня в карманах навалом, а если бы выиграла, то опять же привлекла бы внимание «клиентов» бурной радостью.

Так или иначе, уже своим появлением, громким осведомлением о том, где мне стоит приземлиться и начать играть, а также своими якобы неумелыми действиями за автоматом я привлекла внимание подростков. Они бросили парочку взглядов в мою сторону и зашушукались.

— Оп-па! Новичкам везет! — громко объявила я, когда автомат объявил мне, что я выиграла двести рублей. — Молодой человек! — подозвала я администратора, хотя на молодого он явно не тянул. — Может быть, вы выступите моим навигатором? А я потом поделюсь с вами выигрышем! Что вы мне посоветуете?

«Мефистофель», как про себя я уже окрестила этого господина, прошаркал ко мне. Впрочем, в профиль он больше напоминал Фантомаса. Но кличку менять я не стала, да и не в этом было дело.

— Кладете жетон вот сюда, потом берете ручку, крутите ее, — терпеливо начал объяснять «Мефистофель», — и смотрите… Сами делайте, чтобы потом ко мне никаких нареканий.

— Хорошо, — отозвалась я. — Давайте я сама.

Я крутанула ручку, и автомат вскоре оповестил меня, что я выиграла сто рублей. Я захлопала в ладоши.

— Новичкам, говорят, везет, правда?! — обернулась я с глупой улыбкой к администратору.

Тот тоже расплылся в улыбке и развел руками:

— Ну, вот видите! Поняли теперь? Давайте теперь сами, давайте…

Я махнула рукой, давая понять администратору, что он мне больше не нужен. И начала уже сама проделывать с игральным автоматом необходимые манипуляции, все больше заинтересовывая группу подростков за соседним «одноруким бандитом». За пятнадцать минут я умудрилась несколько раз выиграть и проиграть. В конечном итоге баланс явно начал склоняться к моему проигрышу.

— Ну надо же, как у вас тут все выстроено, ну надо же! — распалялась я. — Мальчишки, подскажите мне, сколько ставить?

— Да ставь по маленькой сейчас, а если не выиграешь, сматывай удочки, — с ужасной шепелявостью проговорил малолетний лысый индивид из-за моей спины.

«Кажется, мне везет», — отметила я про себя. Везет, что самое интересное, и не в игре, и не в любви. Везет мне, скорее всего, в том, что этот самый тип и есть тот самый Андрюха Шепелявый, про которого говорила Карина.

Я последовала примеру Андрюхи и поставила «по маленькой», то есть двести рублей. Ответом автомата было — «выигрыша нет». В этот момент со своего места встал дородный мужик за сорок и, пребывая в крайнем раздражении, видимо, по поводу своего проигрыша, вразвалочку прошел к выходу. Боковым зрением я отметила, как подростки проводили его взглядом. Нет, с этим дядей они связываться не будут. Равно как и с молодыми людьми, лишенными интеллекта. Ведь в случае чего соревноваться придется явно не в знании законов физики или стихов Есенина, а в количественном и качественном соотношении мышечной силы. А она у взрослых молодых людей явно больше, чем у этих сопляков. Другое дело я — беззащитная женщина, к тому же еще и «выпившая». Кстати, для того чтобы иллюзия моей нетрезвости была полной, перед входом в игровой зал я, морщась от отвращения, влила в себя бутылку безалкогольного пива. «Духан», следовательно, от меня шел вполне соответствующий.

— Ну что, все, мальчишки, проиграла! — развела я руками. — По маленькой не получилось. Вот если бы я остановилась тогда! Вот что вы мне не подсказали, а? А вторую сотню «зеленых» я разменивать не буду, хоть ты тресни! А мне уже домой пора, так что…

Я вздохнула и кокетливо закатила глаза. Потом хлопнула рукой по столу и решительно поднялась со стула. Решительно, впрочем, это мягко сказано. Встала я так, чтобы нарочно споткнуться, сделав еще один, последний шаг к «вхождению в контакт» с подростками. И я своим наметанным взглядом определила, что интерес ко мне с их стороны оформился окончательно.

— Все, пока, мальчишки! — помахала я рукой подросткам и «нетвердым» шагом прошла к выходу.

Там уже дежурил «Мефистофель».

— Вы не расстраивайтесь, это ведь такое дело, сегодня — он (администратор имел в виду автомат), а завтра — вы, — сделал он широкий жест в мою сторону. — Не надо было ставить тогда на все, — шепнул он мне украдкой. — Вот тогда не надо было… Приходите завтра, отыграетесь…

— Спасибо, я подумаю, — беспечно ответила я, подставляя руки для рукавов своей верхней одежды, которую надевал на меня услужливый администратор-«Мефистофель».

Я медленно поднималась по ступенькам, ведущим к выходу из павильона, и удовлетворенно заметила, что вслед за мной потянулись и мальчишки, первым из которых был Андрюха Шепелявый. Я интуитивно не сомневалась в том, что это был именно он.

Выйдя из павильона и осмотревшись по сторонам, я поняла, что моя дорога должна лежать к зияющему чернотой окон недостроенному дому, то есть направо. Время было позднее, зима — прекрасная пора для совершения преступлений! Я не сомневалась, что ход мыслей моих оппонентов, а именно — Андрея Шепелявого с компанией, — был таким же. Что мне было и надо.

Слегка пошатываясь, я побрела по снежной дорожке мимо деревьев. Я миновала двор, образованный двумя девятиэтажками, и устремилась к тому самому недостроенному дому. Один раз я оглянулась. Все шло нормально — охота «на живца» была в самом разгаре. Компания пацанов осторожно следовала за мной. Наконец кончились фонари, и я свернула в темный проулок. И тут позади себя я услышала торопливые шаги. Я обернулась.

— Ой, мальчишки! — весело воскликнула я. — А что это вы задумали? Вам еще рано думать о нападениях на одиноких женщин!

Такое мое поведение слегка ввергло в недоумение пацанов, однако Андрюха Шепелявый был полон решимости осуществить задуманное.

— Баксы давай, — коротко сказал он. — Не тронем мы тебя, баксы давай!

И тут по его знаку двое пацанов, каждый со своей стороны, попытались повалить меня в снег. Однако у них это не получилось: одного из них я согнула рукой вниз и угостила ударом колена, а другому, уже лежа на снегу, поставила подножку.

— С-сука! — выругался тот, которому я, кажется, разбила нос.

В бой рвался Андрюха Шепелявый. Он навалился на меня прямо сверху и, пытаясь заломить мои руки, начал шарить в карманах в поисках денег. Моя женская честь подростка интересовала мало. Однако удар под дых, а потом отработанный хук справа, несмотря на неблагоприятную для меня позицию лежа, привел к требуемым результатам. Шепелявый ослабил хватку, а вскоре и вообще был переведен «в партер». Теперь уже я была госпожой положения.

— Все быстро на хрен отсюда, по домам! — скомандовала я остальным пацанам.

Их, собственно, было трое: один, самый нерешительный, который вообще не принял участие в инциденте, другой — с разбитым носом и третий, который после подножки и моей успешной разборки с Шепелявым стоял в выжидательной позиции.

— Я два раза повторять не буду, всем сейчас носы разобью и яйца заодно. Поняли?

Я не дождалась словесного ответа. Пацаны, будто набрав воды в рот, начали медленное отступление с поля боя. Скорость, впрочем, вскоре увеличилась, когда пацаны заметили вдалеке две приближающиеся мужские фигуры. Андрюха по-прежнему находился в неблаговидной для предводителя пацанского воинства позиции выкрученных рук, лицом в снег.

— В милицию хочешь? — быстро спросила его я.

— Нет, — прохрипел он.

— В таком случае быстро встал и принял нормальный вид, — скомандовала я.

Я не хотела разборок, вопросов, ответов и вообще любого контакта с двумя мужиками, которые приближались к нам. У меня были совсем другие цели. Я быстро поднялась, и вслед за мной поднялся и Шепелявый.

А мужики, впрочем, не особо нами и заинтересовались. Это были какие-то двое заводчан, которые возвращались домой с работы в изрядном подпитии. Это были мирные, безобидные люди средних лет, составлявшие, пожалуй, самую приятную социальную часть населения Заводского района.

— Если попытаешься убежать, догоню, понял? — предупредила я Шепелявого, когда мужики прошли своей дорогой.

— Понял, — тоном детсадовца, пойманного на шалости и отруганного в пух и прах воспитательницей, ответил Андрюха.

— Сейчас поведешь меня к своему приятелю, Паше Амбалу. Впрочем, если ответишь на мои вопросы, может быть, этот визит и не понадобится…

— А чего надо-то? — исподлобья спросил Шепелявый.

— Надо четко и внятно объяснить, какого черта ты со своей компанией угрожаешь Антону Королькову, звонишь ему домой, требуешь у него денег.

— А, этому, что ли? — махнул рукой Шепелявый, как будто думал, что я ему предъявлю обвинение по меньшей мере в налете на банк. — Да это не я, это Пашка его срисовал.

— Что значит — срисовал, Шепелявый?

— А чего вы дразнитесь-то? — совсем по-детски обиделся Андрюха.

— А ты что, на свое погоняло не откликаешься? — ответила я вопросом на вопрос.

— Кому Шепелявый, а кому и Ученый, — неожиданно заявил Андрюха.

— Ученый? — чуть не рассмеялась я. — Это с какой же стати?

— А у меня дома книжек много, — объяснил Шепелявый.

— И ты их, разумеется, все прочел, — продолжила я мысль.

— Вот еще, на фиг надо! Это дед собирал, когда на заводе работал, у них там старую бумагу сдавали, а ему книжки, значит… Вот дебилы — нет бы шмотками или телефонами отдарились, а они — книжками…

Я не стала объяснять Шепелявому, что в семидесятые годы, когда наверняка и образовалась дедовская библиотека, шмотки были в глубоком дефиците, а телефоны имелись исключительно стационарные, и, чтобы их получить, нужно было выстоять очередь. Лекции по политической истории страны этому мальчишке пускай читает кто-нибудь другой.

— Советую прочесть хотя бы одну, — только и сказала я. — Но сначала ты ответишь мне на вопрос по поводу Антона.

— А чего тут отвечать? Амбал срисовал его, когда они с еще одним пацаном тут по домам шастали. А потом одну квартиру-то и разбомбили.

— Кто разбомбил? Какую квартиру? — тут же быстро спросила я.

— А вон в том доме, — показал Шепелявый на девятиэтажку, которая стояла прямо рядом с павильоном игральных автоматов. — Там еще хозяина грохнули. Да это давно было, уже несколько месяцев назад. А этот Антон и еще один пацан навели. Это Амбал четко срисовал.

— И что?

— Ну а потом мы тусуемся, а этот шкет прет прямо на нас. Амбал так сразу — раз, оп-па, иди сюда, ну, и все такое…

— «Все такое» — это типа «бабки гони»? — уточнила я.

— Ну да, — сплюнул Шепелявый. — А чего это — у нас в районе бомбят пацаны какие-то сопливые… Долю имеют. А мы чего? Короче, на счетчик его поставили. А он — мол, я ни при чем, больше не бомблю, вообще я раньше в детдоме жил, а теперь меня тетка взяла, даже адрес сказал — тут недалеко… А другого пацана, детдомовского, типа убили после всего этого. Мол, тот убил, кто квартиру разбомбил. В общем, лажу гнал.

«Да нет, похоже, лажу-то он не гнал, — подумала я про себя. — Рассказал чистую правду. Хотя не следовало бы».

— А что ж вы в милицию не заявили? — спросила я, и Шепелявый посмотрел на меня как на дурочку.

Действительно, вопрос этот звучал бы нормально только в устах человека, далекого от мира уличной тусовки Заводского района, где обращение в милицию всегда считалось делом крайне «западловским» и «непацановским».

— И что, Антон принес деньги?

— Принес, — кивнул головой Шепелявый. — И еще бы принес, да вот тут он в больницу попал, типа свихнулся. Ну, ничего, вернется он оттуда, потом отдаст… Может, в дело его возьмем.

— Я тебе вот что скажу, Шепелявый… Ты лучше бы парочку книжек из дедовской библиотеки прочитал. А если будешь продолжать так же, то в тюрьму пойдешь.

— А я знаю, — с вызовом произнес Андрюха.

Я тяжело вздохнула. Да, в свое время не проходила я практику в детской комнате милиции. И сейчас что-то внутри меня протестовало против намерения наверстывать упущенное. Пускай этим занимаются те, кому положено. Сообщу Мельникову, пусть позвонит в Заводской райотдел… Впрочем, я была уверена, что и о Шепелявом, и об Амбале местный участковый хорошо осведомлен. И что ни мои увещевания обратить внимание на книги, ни даже сегодняшняя неудача с нападением на меня не свернут Шепелявого с его пути. Потому что так в конечном итоге живет добрая половина детей страны. Грустно, печально, но факт. А у меня своих дел по горло. Об остальном пусть думают Госдума, президент и региональные органы власти.

— Все, Шепелявый, ты мне больше неинтересен. Вали отсюда и не нападай больше на незнакомых женщин. Между прочим, это я такая добрая, у другой в сумочке мог бы быть пистолет…

Шепелявый мне явно не поверил. Он машинально кивнул в знак согласия, чтобы отвязаться, и быстро-быстро пошел своей дорогой.