ГЛАВА 5

Антонина была дома. У меня создалось такое впечатление, что в больнице она уже не работает, поэтому выходные, похоже, были у нее постоянно. Выглядела Губанова куда более удрученной и запущенной, чем при первой нашей встрече.

На сей раз я не стала церемониться, не предлагала ей никаких денег, а просто, сев на старый табурет, жестко сказала:

— Суд состоится через три дня. Вы ничего не надумали? И не надо раскачиваться на диване и пытаться разжалобить меня причитаниями о своей несчастной женской доле.

Антонина не выдала никакой реакции. Я резко придвинула табурет ближе к ней и сказала:

— Я была в Санкт-Петербурге. Понятно?

Антонина вздрогнула. Видимо, ей хоть что-то было понятно.

— Так вот, — продолжала я. — Думаю, что на суде будет много интересного. И для вас в том числе. Вот только закончится все далеко не для всех весело. И если вы по своей дури будете продолжать играть в молчанку, то можете запросто загреметь в тюрьму. А там водки нет, — усмехнулась я.

Антонина заволновалась еще сильнее. В вопросах юриспруденции она, безусловно, не разбиралась, в этом плане с ней было проще, чем с более-менее подкованной Ириной Губановой. Но черт побери, насколько же с ней было сложнее в силу повреждений в ее мозгах!

Она схватила со стола пачку дешевых сигарет и закурила, стряхивая пепел в стакан, из которого только что что-то пила. Правда, меня кое-что порадовало: пила она точно не водку. И вообще не что-то спиртное. И вообще сейчас она показалась мне более адекватной. Наконец она вздохнула и неожиданно сказала грустным, совершенно трезвым голосом:

— Знаете, как я здесь оказалась?

Я этого не знала, но все же кивнула, дабы заставить ее продолжать разговор и вывести его наконец на нужный итог.

— Думаете, я сразу стала пить? — невесело улыбнулась Антонина. — Мне, конечно, за Сережку прощения нет, да и вообще… Во многом я сама виновата. Но все же Владу не стоило так… Со мной ладно, но с Сережкой… Пусть я оказалась плохая мать — но он-то все равно отец!

Она покачала головой, но не пьяно, как раньше. Впервые я почувствовала в ней нормального человека и поверила, что сейчас эта женщина говорит искренне. И хотя, как я думала, дальнейший ее рассказ мало чем сможет помочь мне в расследовании смерти ее сына, тем не менее я ее выслушала.

Мутные и хаосные девяностые годы прошлого столетия все воспринимают по-разному. Для Виктора Перетурина, например, они явились периодом финансового расцвета. В каких только махинациях не участвовал этот маленький, кругленький живчик! И, главное, все ему сходило с рук. Он катился, как мячик, по съехавшей с катушек стране и четко следовал своей цели: на всем делать деньги, пока есть возможность. Не гнушался Перетурин ничем: ни тем, что пришлось одно время побыть наперсточником на вокзале, ни продажей левой водки, ни основанием нескольких контор, каждую из которых можно было бы назвать «Рога и копыта»… И вот однажды судьба завела его в стан аферистов-риэлторов. Проще говоря, ребята выискивали уязвимых в социальном плане граждан (чаще всего — страдающих алкоголизмом, наркоманией или просто несчастных инвалидов, которым нужны были деньги) и, пользуясь последним имевшимся у них достоянием — квартирой, — переселяли их в иные места. Разумеется, за доплату, совершенно мизерную, но которой на данный момент те были рады.

И операция по выселению Антонины Губановой была для Перетурина совершенно рядовым событием. И все, по его мнению, сложилось более чем удачно: один из знакомых Перетурина, его старый приятель еще с босоногих пацанских времен, явился к нему и выложил информацию о том, что вот, мол, у каких-то его знакомых есть прекрасный вариант. И что он согласен поделиться сведениями, разумеется, не за бесплатно. И что та «синета ́ », которая проживает в благоустроенной квартире, испытывает, как это ни печально, материальные трудности и не может удовлетворять растущие потребности своего организма в алкоголе. И самое главное, что «синета ́ » дозрела до того, чтобы расстаться со своей жилплощадью. Вернее, поменять ее на худшую.

Нужно только подсуетиться, подъехать, предложить энную сумму и перебить конкурентов. Что другие «риэлторы», коих развелось масса, хлопают ушами, и никто этих выгодных «синих» клиентов не пасет. Перетурин, как уже упоминалось, по натуре своей был авантюристичным и легким на подъем человеком. С клиентами он обычно легко находил общий язык. А уж заговорить мог практически любого. Даже с бандитами, которые по определению не понимали шуток, он умудрялся договариваться на льготных для себя условиях. Он то делал серьезный вид и ссылался на свои связи в губернской администрации, то мимикрировал под «своего парня», то, если дело касалось женщин, пускал в ход свое мужское обаяние.

Виктор Сергеевич прикинул, что дело, по-видимому, стоящее, и навострил лыжи в предлагаемый район. На всякий случай, как делал всегда, он сам снял квартиру неподалеку на несколько дней и пошел по адресу.

Антонина Губанова к этому времени уже сдала сына в детский дом и проживала, поменяв череду поклонников, с Анатолием Головлевым. Анатолий, сам страдающий жуткой алкогольной зависимостью, но не признающийся в ней, вылетал с одного рабочего места на другое и испытывал постоянную нужду в деньгах. То же самое испытывала и Антонина, которая поначалу еще как-то рыпалась, пыталась бороться со своим растущим недугом, а уж рядом с Анатолием просто махнула на себя рукой и решила: будь что будет, лишь бы были деньги на водку, жизни без которой она уже себе не представляла.

Перетурин, явившийся как снег на голову, наметанным взглядом оценил степень кондиции клиента и начал действовать по отработанной методике. Слегка выпив и угостив чету алкоголиков, он развернул перед ними перспективы — с поистине остаповским красноречием во время истории с шахматным клубом в городе Васюки.

— Михалыч, да ты на эту сумму сможешь машину купить! Да я тебе отвечаю! Я тебе сам ее пригоню, она у меня в гараже стоит. Зверь, а не машина!

Анатолий Михайлович, оттопырив нижнюю губу, недоверчиво молчал. Вернее, он слабо все воспринимал по причине слишком большой дозы алкоголя. Но все же он осознавал, что явившийся товарищ говорит дело, поскольку это дело сулит ему деньги.

— А ты, Антонина, будешь с ним на переднем сиденье, как королева, сидеть! — продолжал распинаться Перетурин. — Ну да! Да и погуляете хорошенько. Свадьбу сыграете! А коммуналка там ничего, хорошая, соседи веселые. Я точно говорю, проверял сегодня… Не хочешь коммуналку? Понял, понял… Отдельно, как белые люди, хотите жить? Нет проблем! Нет проблем! Вот, есть частный дом… Далековато? Нет проблем, поищем поближе. Только машины уже не будет… А ты что хотела, Тонечка, и рыбку съесть, и на это дело сесть? Ха-ха-ха-ха! Вот и я говорю.

Антонина, что называется, кочевряжилась сильнее, чем ее новоявленный супруг, ну, это и понятно — все-таки ее была квартира. Но и с ней Перетурину особенно церемониться не пришлось. Определенную проблему могли представлять сын и бывший муж Антонины. Но, на счастье Перетурина, муж как раз уехал в неизвестном направлении и возвращаться вроде бы не собирался. А на сына она вообще написала отказную — это все Виктор Сергеевич проверил.

Одним словом, все документы уже были готовы, а непутевая мамаша сидела на узлах, готовясь переезжать в новые и, как вскоре выяснилось, последние в своей жизни апартаменты. Самое главное было достигнуто — квартира перешла в собственность Перетурина, и все бывшие родственники Антонины перестали представлять для него угрозу.

А произошло все так. Однажды утром, когда «молодоженов» мучило невообразимое похмелье после «левой» водки, которой их специально накануне напоил Перетурин, он сунул в лицо Антонины документ:

— Все, Тоня! Подписывай! И сразу деньги будут. Сра-зу!

— Да ты что? У меня руки не ворочаются! Ты сгоняй сначала за бутылкой, а то я и подписать не смогу.

— Сможешь, Антонина, сможешь! — Перетурин четко выдерживал принцип: до подписания документов — никакой выпивки! Это в случаях, когда он спекулировал на похмелье. А в других, наоборот — сначала налить, чтобы клиент размяк и не ломался. — На вот и ручку у меня возьми. Дарю на память тебе! Гелевая, не какая-нибудь!

— Не-ет! — пьяно заорала Губанова. — Ничего я подписывать не буду!

— Ну и все тогда, я пошел, — как бы обиделся Перетурин. — Я тут время на вас трачу. У меня этот вариант сейчас с руками оторвут. Все, пока! Сама иди вон за бутылкой.

— И пойду! — продолжала хорохориться алкоголичка. — Толь! То-оль!

Собутыльник-муж, однако, не откликался. Он лежал на постели, обхватив чугунную голову руками, и стонал. Сил на то, чтобы подняться, у него не было. Антонина принялась шарить по всем местам, где могла быть заначка. Перетурин нарочно приостановился на лестнице, безошибочно чуя, чем все закончится. Некоторое время он слушал мрачное бурчание Антонины, а потом услыхал громкую матерную тираду.

— Толь! — прооравшись, снова позвала Губанова. — Встань, поди глянь, не ушел еще этот… риэлтор-то? Поди догони! Да вставай, что ли, ты, е… твою мать-то, бл… скотина!

— Чего? — хрипло рявкнул Анатолий, с трудом отдирая от подушки голову.

— Иди за Витькой этим сходи…

— Чего сходи?

— Чего-чего? — передразнила его сожительница. — Деньги он обещал!

Анатолий, кряхтя, слез с кровати и, шатаясь, прошел в прихожую. Потом открыл дверь и увидел Перетурина, который в этот момент старательно изображал свой уход.

— Это… Как тебя… Эй!

— Чего тебе? — с притворно недовольным видом обернулся Виктор Сергеевич.

— Ну, это, давай по-людски, что ли…

— Давай по-людски, — со вздохом согласился Перетурин и опять поднялся. — Смотрите, в последний раз вам навстречу иду!

Спустя пятнадцать минут требуемый документ был подписан. Потом Перетурин дал Анатолию деньги на опохмелку, а еще через некоторое время посадил пьяненькую Антонину в машину и повез ее в нотариальную контору.

— Вот так все и получилось, — тихо закончила Антонина свой рассказ.

Мне пришлось еще раз вздохнуть. Глупо, конечно, все это выглядело, но все же я почувствовала нечто похожее на жалость к этой женщине. По сути, сама она все испортила в собственной жизни. Но итогом моей встречи с ней должна была быть все же не эта исповедь.

— Тоня, — тихонько позвала я ее. — Если вы все-таки пойдете на суд и скажете там всю правду, это будет лучше в первую очередь для вас. Я даже могу пообещать вам проконсультироваться с наркологом и помочь, чем могу. Если, конечно, вы сами захотите.

Вот уж чего не ожидала от себя, так это что буду нянчиться с алкоголичками. Но сколько бы мне ни пришлось повидать на своем веку, все-таки сердце-то у меня не каменное.

Антонина плакала. Она пыталась вытереть слезы тыльной стороной ладони, но всхлипы только усиливались. Наконец она выдавила из себя:

— Я пойду на суд. Я вам обещаю. И к наркологу пойду… Только не оставляйте меня, пожалуйста…

Несмотря на ее жалобный голос, я не могла сейчас позволить себе подобной роскоши. Но зато у меня в запасе имелась контора «Веселый ветер», руководитель которой, Михаил, пообещал мне в свое время посильную помощь и сотрудничество.

Дальше я уже сама знала, что мне делать. Я набрала номер мобильного Михаила и сказала, чтобы он прислал кого-нибудь из своих подручных побыть с Антониной, даже пожить в ее доме — только чтобы она не напилась со своим Анатолием и не отказалась от намерений выступить в суде. Что же касается Анатолия, то на этот случай я позвонила Мельникову. Ситуацию, надо отдать ему должное, Андрей понял моментально и, хотя и повздыхал для проформы, все же пообещал прислать кого-нибудь из своих подопечных, с тем чтобы, если Анатолий явится, ему «прочистили» мозги и заставили явиться в суд в качестве свидетеля со стороны защиты.

Дождавшись молодого сержанта, я наконец смогла с чистой совестью покинуть дом Антонины. Теперь, за исключением нескольких шагов с моей стороны, оставался суд. Именно на нем все должно было решиться. В том, что Никишину оправдают, я не сомневалась: я созвонилась с Ярославой Ярошенко, и мы уже четко согласовали сценарий защиты. Вот только единственное, что не давало мне покоя, так это личность убийцы. Увы, я по-прежнему не знала, кто он.

Потом, не откладывая дела в долгий ящик, я отправилась по адресу Антона Королькова. Проживал он теперь в хорошем, современном доме, оснащенном домофоном, в Заводском районе Тарасова, не слишком далеко от того детского дома, в котором волею судьбы ему пришлось провести полгода своей жизни.

— Кто там? — послышался женский голос из домофона.

— Я из детского дома, насчет Антона, — сказала я, не уточняя до поры до времени деталей.

— Из детского дома… — удивленно пробормотала женщина, тем не менее дверь открылась, и тетка крикнула: — Проходите, шестой этаж!

Я поднялась к нужной квартире и увидела стоявшую на пороге женщину лет сорока пяти, с короткими волосами, крашенными в белый цвет. На ней был надет длинный просторный джемпер и черные брюки. Она была крепкая, с уверенным взглядом темно-карих глаз и отличалась, как я почувствовала, большой энергией и активностью.

— Проходите, кофе почти готов. — Голос у нее был несколько хрипловатым и низким.

— Ма-ша! — послышался вдруг снизу тонкий старушечий голос. — Это не пенсию принесли?

— Нет, Ольга Степановна! Мне вообще пенсию пока не носят, между прочим! — резко ответила «Маша».

— А может, это из ЖКО, насчет отопления? — не унималась старушка. — Я давно говорила: как морозы — так батареи еле теплые, а как тепло на улице — так они шпарят! Житья никакого нет! У тебя не так?

— Нет, — не стала с ней церемониться тетка Антона и, пропустив меня в квартиру, молча захлопнула дверь.

Мы прошли на кухню, и женщина налила мне только что сваренный кофе, а также угостила куском пирога, что было весьма кстати.

— Это вас заведующая послала, что ли? — спросила она. — Проверить, все ли в порядке? Так у нас все хорошо. Друзей пока, правда, он себе не нашел, ну так это дело времени, познакомится еще со всеми. Учится он неплохо, кстати, учителя его хвалят. Вон, компьютер ему купили. Так что все у нас хорошо.

— Прекрасно, — порадовалась я. — Простите, вас как зовут?

— Мария Романовна, — ответила женщина, и я, в свою очередь, тоже представилась, добавив, что проще будет называть меня Татьяной, без отчества.

— Хорошая у вас квартира, Мария Романовна, — искренне сказала я. — И атмосфера приятная: компьютер, пироги, кофе… Антон, наверное, рад очень?

— Ну, а как же, — не без гордости за себя проговорила Мария Романовна. — Квартиру-то его родительскую я продала — там двухкомнатная была. А вместо нее однокомнатную купила, чтобы у мальчишки жилье свое было, когда вырастет. Оставшиеся деньги я не присвоила, не-ет, не подумайте, — прижала она руки к груди, качая головой. — Во-первых, ремонт вот сделали хороший — ему же здесь жить. Потом опять же компьютер, одежду всю новую пришлось покупать — не в детдомовской же ему ходить! Велосипед просил — пожалуйста. А что осталось, я ему на книжку положила.

— Вы все очень разумно сделали, — кивнула я. — А сам Антон сейчас где?

— В школе он, он же во вторую смену у меня учится, — сказала Мария Романовна, собирая посуду. — Да еще вот в секцию бокса пошел. Пристал и пристал ко мне: устрой да устрой! Я говорю — зачем тебе этот бокс, один мордобой! А он пристал и пристал! Ну ладно, хочешь — иди! Далековато, правда, от дома. Зато глупостями не занимается: занят с утра до вечера, домой поздно приходит — и сразу спать. А утром — за уроки. Так что мы и режим весь соблюдаем, не сомневайтесь!

Я не сомневалась в добросовестном воспитании Марией Романовной ее племянника, мне нужно было перейти к дружбе Антона с Сережей Губановым. По всей видимости, Мария Романовна была не в курсе того, что этого мальчика уже нет в живых.

— Мария Романовна, — начала я осторожно. — А Антон не встречался ни с кем из своих бывших друзей из детского дома?

— Да вроде нет, — пожала плечами Мария Романовна.

Она быстро перемыла посуду и опустила на табурет свой крепкий, туго обтянутый брюками зад, после чего потянулась к пачке сигарет. Я тоже не стала отказываться.

— Я вообще хочу, чтобы он этот детский дом забыл поскорее, — со вздохом сказала она. — Сами понимаете, мальчишка такую трагедию пережил, оба родителя сразу погибли, в одночасье. Лена-то, сестра моя младшая, еще жила четыре дня в больнице, так Антошка все спрашивал: «Теть Маш, а мамочка не умрет?» Я его все успокаивала, успокаивала, хотя врачи говорили, что шансов почти нет. Четыре дня промучилась и умерла. Мы уж и лекарства покупали все, какие надо, — не помогло…

Мария Романовна промокнула уголки глаз краем джемпера и затушила сигарету.

— Я уж его просила, Антошку-то: сынок, я тебя не навсегда отдаю, ты уж потерпи немного. Мне самой тогда нужно было в больницу ложиться на операцию, а потом я этими оформлениями занималась. Ну а уж как закончила, сразу забрала. Полгода уже, как мы с ним живем. Правда, он меня тетя Маша зовет, а я его все равно сынком называю. Своих-то детей у меня нет… Так что можете Аделаиде Анатольевне передать, чтобы не беспокоилась.

Мария Романовна, видимо, считала беседу законченной, но я как раз только собиралась перейти к главному. Чуть вздохнув, я сказала:

— Вы, наверное, не знаете, что там несчастье случилось, в детском доме…

— Какое несчастье? — округлила глаза Мария Романовна. — С детьми разве что-нибудь?

— К сожалению, Сережа Губанов умер. Вы слышали про такого мальчика?

— Слышала, конечно, слышала, — закивала головой Мария Романовна, ошарашенная моей новостью. — Да он и звонил сюда несколько раз Антону. Дружили они раньше, а потом, как Антона я забрала, дружба как-то и спадать у них стала. Это, как говорится, с глаз долой — из сердца вон. Да… Как же это получилось-то? Заболел, что ли?

— Да вот хуже все, Мария Романовна. Задушили его, прямо в его кровати.

— Батюшки! — Королькова всплеснула руками. — Да как же, кто же? Как же в детском доме такое возможно?! Как же они не уследили-то?

— Самое печальное, что в этом подозревают Варвару Михайловну Никишину, нянечку. — Я специально передавала Марии Романовне все эти подробности на тот случай, если ее придется использовать в суде как свидетельницу. Не зря же кости меня сюда послали, может быть, именно в прошлой дружбе Антона с Сережей и заключается разгадка смерти последнего?

— Варвара Михайловна?! — ахнула Королькова. — Ну, это вообще… Да что она, с ума сошла, что ли? Такая добрая всегда, и дети ее любили! М-да… Вовремя я Антошку оттуда забрала! — решительно закончила она.

— Вот я и хотела с вами поговорить на эту тему, — сказала я.

— Со мной? — Мария Романовна удивленно взглянула на меня. — А со мной-то что? Я там и не была уж с осени, в детском доме-то. Так, перезваниваемся иногда с Аделаидой. А вы-то что же, не воспитатель небось? — Она, прищурившись, пристально посмотрела на меня.

Я мысленно вздохнула.

— Я частный детектив, занимаюсь смертью Сережи по просьбе Аделаиды Анатольевны.

— Частный детектив? Ну, совсем интересно, — усмехнулась Мария Романовна. — Только я все равно не понимаю — мы-то с Антошкой при чем тут?

— Я просто подумала, что Сергей мог делиться чем-то с Антоном, какими-то своими секретами, — сказала я. — Может быть, у Сережи была какая-то тайна, и Антон об этом знал…

— Ничего он не знал! — замахала руками Мария Романовна. — Что он мог знать-то? Да и какие тайны у мальчишек девятилетних? И потом, они все-таки в детском доме, не на улице, под присмотром, — принялась она как будто убеждать саму себя.

— Под присмотром-то под присмотром, — покачала я головой, — да вот видите, что с Сережей получилось. К тому же не сутками же они в детском доме сидят, их и гулять выпускают.

— Ну да, ну да, — закивала головой Мария Романовна. — Ну выпускают, ну и что?

«Да, может быть, и ничего! — с досадой подумала я. — Может быть, и в самом деле я зря сюда приперлась, поставила на уши эту женщину, которая и так, наверное, здорово устала и только сейчас стала более-менее успокаиваться и жить нормальной жизнью. Может, и в самом деле я зря к ним привязалась, и не знает ничего этот Антошка? Тетка-то и вовсе не в курсе…»

Словно угадав мои мысли, Мария Романовна спросила:

— Вы что же, с Антоном хотите поговорить, что ли? А я не разрешу! У мальчишки и так нервная система расшатана, а тут еще и вы со своими расспросами… Я вообще считаю, что ему нечего знать про смерть Сережки! Господи, пусть мальчишка наконец-то поживет спокойно!

Мария Романовна вскочила и в сердцах принялась драить металлический чайник, стоявший на плите, хотя в этом не было необходимости.

— И вообще, — продолжала она. — Почему милиция-то этим делом не занимается? И потом, если эту Варвару посадили, то что тут еще расследовать? Чего копать-то, чего нет?

— Ее пока не посадили, — возразила я, — она просто арестована. И будет суд.

— Ну вот, значит, на суде все и станет ясно, — удовлетворенно кивнула Мария Романовна. — А Антошку и допрашивать никто из милиции не стал, я уж и не знаю, как вам такое в голову пришло!

Она бросила взгляд на настенные часы. Время было уже позднее, и я подумала, что племянник Марии Романовны вот-вот должен вернуться из школы. И я решила настоять на том, чтобы поговорить с ним.

— Ну вот видите, никто вашего племянника и допрашивать не станет, — попыталась я успокоить Королькову. — Я просто хотела с ним поговорить, естественно, в вашем присутствии.

Мария Романовна недовольно вздохнула и покачала головой:

— Ох, уж и не знаю я, к добру ли все это, — пробормотала она. — Ну хорошо, ждите, если уж вы так настаиваете. Он минут через пятнадцать придет, у него сегодня нет секции. Кстати, надо ему ужин подогреть.

Она достала из холодильника кастрюлю, сковородку, какие-то баночки и некоторое время хлопотала у плиты. Потом, закончив приготовления, она уселась на стул, взяв в руки какое-то начатое вязанье. Первое время она вязала молча, но долго, видимо, молчать не могла.

— Вот, носки ему вяжу теплые, — проговорила она, не поднимая головы. — А то в школе-то у них прохладно. Потом она поднялась и предложила: — Пойдемте в гостиную, что ли…

Мы перешли туда и сели на диван. Так прошло еще несколько минут, за которые Мария Романовна рассказала мне, что в квартире у них и впрямь стало чуть ли не жарко, но лучше уж пусть так, потому что вот когда были самые морозы, то им даже спать приходилось не раздеваясь… Я молча кивала, знакомая с этими проблемами, оказавшимися общими для всех тарасовцев, а сама поглядывала на часы. Наконец раздался звонок домофона. Мария Романовна отбросила свое вязанье и быстро поспешила в прихожую.

— Да-да, Антоша, открываю, — торопливо проговорила она и осталась стоять в прихожей.

Антон Корольков был совершенно обычным мальчишкой, ничем внешне не выделявшимся. Я видела из комнаты, как он снял рюкзак и молча стал раздеваться. Тетка стояла рядом, словно наготове. Антон, видимо, почувствовал необычную напряженность ее поведения и поднял на тетю вопросительный взгляд.

— Антоша, а к нам пришли, — вкрадчивым голосом сказала тетка и тут же добавила: — Из детского дома пришли, проведать тебя…

Мне показалось, что Антон вздрогнул.

— Я вообще-то к Каринке собирался, — долетел до меня его голос.

— И очень хорошо, и пойдешь, — закивала Мария Романовна. — Но ты хоть поздоровайся с человеком, поговори.

Антон прошел в комнату с явной неохотой, молча кивнул мне и сел в кресло, включая компьютер.

— Теть Маш, я есть хочу, — попросил он, и тетка немного растерялась: с одной стороны, ей предстояло кормить голодного ребенка, а с другой — в этом случае приходилось оставлять его наедине с моими вопросами.

Наконец она все-таки быстро повернулась и, пройдя на кухню, загремела там посудой. Вернулась Мария Романовна очень быстро, я успела только за это время сказать, что меня зовут Татьяной, и задать дежурный вопрос, как дела в школе.

— Нормально, — односложно ответил Корольков.

— А как там в детском доме, не хочешь узнать, что там происходит? Как дела у ребят? — спросила я.

— А что у ребят? — моментально встряла вернувшаяся с тарелками в руках Мария Романовна. — У ребят все хорошо, все по-прежнему, они вон привет тебе передают…

Антон недоверчиво посмотрел на улыбавшуюся тетку, потом на меня, но ничего не ответил.

— Антош, да ты, может быть, заболел, — забеспокоилась Мария Романовна. — Тогда ешь и ложись в постель, все равно уроки завтра делать…

— Нет, я не заболел, — ответил мальчик. — Я устал просто.

— Антон, я сейчас уйду и не стану тебя долго тревожить, — мягко сказала я. — Скажи только, ты с Сережей Губановым дружил?

Антон насторожился.

— Ну, дружил, — кивнул он. — И что?

Тетка чуть ли не подпрыгивала на месте, делая мне отчаянные знаки молчать, но у меня были свои планы на этот счет.

— Сережа умер. Его убили, — четко проговорила я, следя за реакцией Антона.

Тот отложил вилку и медленно перевел взгляд на меня.

— Кто… убил? — спросил он.

— А ты не знаешь, не догадываешься, кто бы это мог быть?

— Да что он может знать, я же вам уже говорила, что он уже с осени там не живет! — не выдержав, закричала тетка. — Поесть ребенку не даете спокойно, это вы прохлаждаетесь, а он из школы пришел!

— Не кричи! — вдруг сам перешел на крик мальчишка и повернулся ко мне уже с гораздо большим интересом в глазах.

— Сами же говорили — нянечка его задушила, Никишина! — продолжала кричать тетка. — Чего вы мальчишку терзаете?

— Замолчи! — вдруг заорал Антон, отшвыривая вилку в сторону и вскакивая с места. Глаза его возбужденно блестели. — Это что, правда, что Варвара Михайловна его… задушила? — спросил он у меня.

— Думаю, что нет, — покачала я головой. — И думаю, Антон, что ты догадываешься, кто это может быть.

— А вы кто? — вдруг спросил Корольков. — Я вас никогда не видел в детском доме.

— Да никто это, так просто, детектив частный, она и не из милиции совсем, просто знакомая Аделаиды Анатольевны, — зачастила тетка, бросая на меня враждебные взгляды.

— Антон, расскажи, пожалуйста, что тебе известно, — попросила я. — Что-то про Сережу, да?

Антон сглотнул слюну и вроде хотел что-то произнести, но тут снова влезла неугомонная тетка и испортила весь разговор.

— Так, все! — решительно заявила она, сверля меня глазами. — Ничего он не знает ни про какого Сережку! И оставьте его в покое, я запрещаю дальше вести этот допрос…

— Это не допрос, — начала было я, но тут Антон кинулся к тетке и заорал:

— Что ты все время лезешь в мои дела! Думаешь, если мне все покупаешь, я под твою дудку плясать буду, да? Да на вот, не надо мне ничего!

Он стал в ярости срывать с себя темно-синюю толстовку, швырять на пол с новенького компьютерного стола дискеты, учебники, тетради… Когда он схватил клавиатуру и хотел, размахнувшись, грохнуть ее об пол, тетка ахнула и бросилась к племяннику, сгребая его в охапку.

— Уходите, уходите отсюда! — кричала она мне, повернув голову. — И не приходите больше! Антон, Антон, успокойся!

Силы, естественно, были неравными. Вскоре Антон затих в объятиях Марии Романовны и начал всхлипывать.

— Пойдем, пойдем, я тебе валерьяночки налью, успокоишься, — гладя начавшего затихать Антона по голове, сказала она и повела глазами в сторону кухни. — Уходите! — еще раз бросила она мне через плечо.

Настаивать на продолжении разговора, когда мальчик находился в таком состоянии, смысла не было. Скорее всего, сейчас тетка напоит его успокоительным и уложит спать. И, возможно, для него это сейчас лучшее.

— До свидания, — произнесла я, выходя в прихожую.

Мне никто не ответил.