Глава третья
За окном трескуче закукарекал соседский петух, и Евсения невольно зажмурилась. На его призыв сразу же отозвались другие петухи в поселке, и вскоре все пространство заполнилось протяжными звонкими криками. Евсения ненавидела это кукареканье, ненавидела она и самого петуха, ежедневно будившего ее ни свет ни заря. К тому же петух этот обладал удивительно вредным характером.
– У, противная птица, вот смотри, изловлю и в суп тебя пущу! – ругался Баваль, и Евсения втайне мечтала о том дне, когда это наконец случится.
Она бы даже не стала есть этот суп, хотя чувство голода уже давно было ее почти постоянным спутником. Хотя она прекрасно знала, что такое не произойдет: у соседей Баваль воровать не станет. И не потому, что он такой честный, просто соседи подобного не простят, моментально вызовут милицию, а этого Бавалю совсем не надо, от проблем с милицией он старается держаться подальше.
Евсения приподняла веки. За окном уже посветлело, скоро полностью рассветет, а за ним последует и подъем, который не замедлит объявить Чирикли. Евсения скосила глаза в сторону: Чирикли лежала чуть поодаль и сопела во сне с тихим присвистом. Она всегда спала крепко, и никакие петухи и другие шумы не нарушали ее покоя. Евсения же знала, что ей самой теперь предстоит почти час тоскливо маяться, потому что, раз пробудившись, она уже точно не уснет. Она попыталась подумать о чем-нибудь приятном, в надежде, что это позволит ей все-таки расслабиться и хотя бы подремать, но приятных воспоминаний уже давно не было в ее жизни.
Смутно мерещилась ей другая ночь, в которой так же поблескивала за окном луна, а рядом посапывало во сне другое тело. Но то тело было родным, любимым и теплым, а у Чирикли вечно ледяные ноги, которыми она во сне постоянно умудряется задевать Евсению.
Ночи и так не были спокойными и тихими. Периодически раздавался шорох под окнами, приглушенный стук в дверь, и тогда Баваль поднимался в своей комнате, отделенной от той, где на одной кровати спали Евсения с Чирикли; неслышно, по-кошачьи, он нырял в ночную тьму, о чем-то шептался с пришедшим, потом заходил в дом, шуршал чем-то целлофановым, уходил, возвращался снова, теперь шурша какими-то бумажками и пряча их под подушку, после чего опять ложился спать. Таких подъемов порою случалось несколько за ночь, и Евсения каждый раз просыпалась, отчего-то чувствуя необъяснимый страх. Она не знала, чем именно занимается Баваль, но догадывалась, что это что-то нехорошее, даже криминальное, за чем могут последовать крупные неприятности. Какие, она тоже не знала, но боялась.
Евсения молча смотрела в потолок, на деревянные балки перекрытий, и попутно вспоминала, как впервые привел ее в этот дом Баваль. Она пошла за ним покорно, потому что больше ей некуда было идти. Бабка Антоновна тогда весь день была молчалива, а под вечер вдруг заговорила с Евсенией ласково, пожаловалась на свою тяжкую старческую долю и даже пустила слезу, притворную и жалостливую. Потом как-то сразу посерьезнела, подобралась и строгим голосом велела Евсении переодеться. Оглядела ее придирчиво перед зеркалом, заставила причесать волосы и сколоть их заколкой. Потом взяла ее за руку и, ничего не объясняя, повела куда-то.
Евсения чувствовала какую-то фальшь и напряжение в поведении бабки и хотела было запротестовать и даже сбежать по дороге, хотя бежать ей было некуда. Но бабка цепко держала ее своими жесткими пальцами, похожими на крючки. Потом они ехали в автобусе, и Евсения все пыталась запомнить дорогу, но вскоре стало совсем темно, и она оставила это бесполезное занятие.
Через некоторое время они оказались в пустынном месте неподалеку от станции, и из повисшей уже над поселком темноты вдруг вынырнул какой-то высокий чернявый мужчина. Бабка сразу же подошла к нему, заискивающе улыбнулась и негромко принялась сыпать словами, то и дело указывая корявой рукой на Евсению. Правда, тогда она еще не была Евсенией, бабка Антоновна звала ее Нюркой. Мужчина искоса бросал взгляды в ее сторону, молча слушал, нахмурившись. Потом подошел и так же молча осмотрел ее сверху вниз… У Евсении сердце ухнуло куда-то в ноги от страха. Затем мужчина вернулся к бабке и протянул ей несколько купюр, вынутых из кармана. Та проворно пересчитала их своими крючковатыми пальцами, начала было торговаться, попробовала надавить на жалость, но мужчина лишь рассмеялся, сверкнув в темноте белыми зубами, и покровительственно похлопал бабку по плечу. Та вздохнула, кивнула и засеменила по дороге, исчезнув так быстро, словно растворилась в темноте. Девушка осталась один на один с незнакомым мужчиной.
– Меня зовут Баваль, – произнес он. – А тебя?
Она молчала, терзаемая страхом и неизвестностью.
– Ты что? Немая, что ли? – прищурился Баваль, и в глазах его она заметила нехороший огонек подозрительности.
– Нет, – сглотнув слюну, поспешила она его разуверить.
– Так как звать-то тебя, красавица?
– Не знаю, – честно ответила она.
– Да? – Баваль задумчиво поскреб шершавый подбородок. – Ну, пошли, на месте разберемся. У меня будешь жить.
И пошел вперед. Она некоторое время постояла в нерешительности, думая, рвануть ли ей в сторону и пуститься прочь сломя голову или покорно отдаться судьбе? Баваль обернулся. Качнувшись, она медленно двинулась за ним…
Больше всего Евсения боялась, что Баваль, когда они придут к нему, начнет ее домогаться. Что бабка Антоновна продала ее в сексуальное рабство, из которого ей теперь никогда не выбраться. Почему-то вначале она приняла Баваля за турка – видимо, из-за его черных глаз и кучерявых волос. Только позже она поняла, что попала к цыганам.
В просторном деревянном доме было жарко натоплено. Стоял конец осени, и Евсения совсем продрогла, пока они шли, а путь был довольно долгим. Когда дверь отворилась, навстречу Бавалю метнулась красивая молодая женщина, гибкая, с большими, влажными, как у оленихи, глазами – Мирела. Она заговорила что-то ласково на непонятном Евсении языке и внезапно осеклась, увидев незнакомую девушку. Бросила вопросительный взгляд на Баваля, и тот принялся что-то объяснять.
Мирела посмотрела на Евсению уже дружелюбнее, подошла, сказала:
– Разувайся. Садись на лавку.
Евсения скинула дырявые сапожки и неуверенно прошла к длинной лавке, стоявшей возле печки. Баваль подошел, протянул руку к воротнику ее куцего пальтишка, просунул вглубь ладонь…
«Вот оно!» – мелькнуло в голове у Евсении, и она, ахнув от неожиданности, невольно отпрянула.
Баваль выругался и рассмеялся. Оказалось, он лишь хотел пощупать ткань пальто. Убедившись, что оно тонкое и старенькое, мужчина повернулся к Миреле, снова что-то сказав на своем языке. Та лишь кивнула и прошла в соседнюю комнату. Вернулась вместе с совсем еще юной девушкой с недовольной физиономией и недобрыми маленькими глазками, очень невысокого роста, приземистой. Девушка посмотрела на Евсению и молча бросила ей бледно-розовый простеганный пуховик. Пуховик был ношеным, но теплым. На его рукаве не хватало пуговицы.
Маленькая девушка принялась о чем-то расспрашивать Баваля, в процессе разговора становясь все более недовольной. Голос ее постепенно повышался, доходя чуть ли не до крика, пока из соседней комнаты не вышла полная женщина постарше и строго не цыкнула на нее. Женщину звали Ратори, она была старшей сестрой Баваля, а сердитая маленькая Чирикли – младшей. Ратори занимала отдельную комнату вместе с мужем, Гозело, и двумя детьми, а незамужняя Чирикли спала в первой, ближайшей к двери комнате. Теперь ей предстояло делить кровать с Евсенией – наверное, поэтому она и была так недовольна. Впрочем, причину ее постоянной озлобленности Евсения поняла позже: Чирикли уже исполнилось семнадцать, а она все не была замужем. Позор, ведь главная честь для цыганки – быть матерью.
Вот у Мирелы, жены Баваля, было уже двое детей, мальчик и девочка, Василь и Вайолка, хотя она еще совсем молодая, примерно ровесница Евсении. И уже ждет третьего. И Мирела добрая, Евсении она нравится. Может быть, еще и потому, что Мирела и назвала ее Евсенией, в то время как Чирикли принялась окликать ее – Киза. Евсения совсем не чувствовала себя Кизой, и Мирела, поняв это, улыбнулась и стала обращаться к ней – «Евсения». А Чирикли как раз вполне соответствовала своему имени: маленькая, бойкая, крикливая, похожая на растрепанного воробья-забияку… Между нею и Евсенией с первого же дня установилась стойкая антипатия, и это было вдвойне неприятно, поскольку им приходилось ежедневно вместе ездить в город на электричке и возвращаться обратно, да еще и встречаться в процессе «работы».
Сама Чирикли четкой и постоянной работы не имела, в основном она попрошайничала и подворовывала. Евсения об этом знала. Чирикли и ее саму как-то пыталась подбить на это занятие, но тут податливая Евсения запротестовала насмерть, и Чирикли, махнув рукой, отстала от нее, бросив на ходу:
– Ладно, ты все равно не умеешь! Еще попадемся все из-за тебя!
Чирикли пробовала гадать на вокзале, но получалось у нее это плохо: едва она протягивала свою грязную ладошку и, качая головой с неряшливыми, бог знает когда заплетенными косами, принималась причитать: «Ой, горе какое ждет тебя, красавица, если не позолотишь ручку», как подловленные ею женщины шарахались в сторону, брезгливо отталкивали девушку и спешили мимо. Некоторые грозились вызвать милицию. Одним словом, не давалось Чирикли искусство гадания, в отличие от Ратори, которой, как рассказала Мирела, этот дар передался от старенькой Леи, бабушки Баваля. Та умерла, когда Евсении здесь еще не было.
Ратори тоже нравилась Евсении своим спокойным, рассудительным характером. И муж ее, Гозело, ей нравился – своим веселым нравом и умением петь по вечерам красивые цыганские песни. Был еще дедушка Антос, совсем старенький, он практически никуда не выходил, все лежал в своей малюсенькой проходной комнатке на кровати. Часто, надев очки, он читал книжки со сказками, взятые у внуков, иногда, когда глаза у него совсем уставали, старик просил почитать вслух Евсению. Та соглашалась охотно, поскольку любила и чтение, и дедушку Антоса: он никогда на нее не ворчал, не повышал голоса и интересно, захватывающе рассказывал древние цыганские легенды. Иногда дедушка звал Гозело и просил его спеть что-нибудь. В такие минуты Евсении становилось совсем хорошо и уютно, почти как дома. Хотя своего дома, как такового, она почти не помнила, не знала…
Именно благодаря Гозело Баваль определил Евсению с наступлением весны петь в электричках, и ей не приходилось больше терпеть все время рядом с собой наглую и вредную Чирикли. Произошло это так…
Однажды Гозело пел под гитару. Евсения, заслушавшись, присела рядом и потихоньку принялась подпевать: романс был ей знаком. Гозело сначала улыбался, потом с удивлением прислушался, а затем о чем-то переговорил с Бавалем. Тот попросил девушку спеть что-нибудь еще, и с тех пор она стала «выступать» в электричках. Подавали ей немного, но к вечеру все-таки набиралась сносная сумма, которую тут же отбирала жадная Чирикли, даже не разрешая Евсении купить самый дешевый пирожок с картошкой. А ведь Баваль распоряжался, чтобы они обязательно обедали вместе после полудня! Но коварная Чирикли или не приходила в условленное время, ссылаясь на то, что у нее нет часов, хотя на вокзале они были развешаны повсюду: как электронные, так и автоматические. То она все же приходила, но говорила, что денег мало и тратиться на еду не стоит, хотя от нее самой пахло беляшами и малиновой жвачкой…
Ужинали обычно дома, супом из баранины, квашеной капустой, а иногда и просто куском пирога на ходу, в последней электричке. Петь у Евсении уже не оставалось сил, и она просто дремала, откинувшись на сиденье и радуясь возможности передохнуть.
На следующий день – опять ранний подъем, завтрак, преимущественно состоявший из вареной картошки и куска курицы. Затем они вдвоем с Чирикли шли на станцию. Крупными буквами на синем фоне белело ее название: «Раевка». Наименование поселка, в котором они жили, въелось в память Евсении, похоже, навечно – она видела эти буквы каждое утро. К тому же в ее памяти и так сохранилось совсем немного.
Садились они в первую утреннюю электричку и ехали до города. Там Чирикли отделялась от Евсении и отправлялась заниматься своим незатейливым бизнесом, а Евсению ждало долгое путешествие туда-обратно в электричках. Сперва – в одну сторону, проходя через все вагоны и в каждом исполняя песни. Потом – в другую. Приходилось ей менять и поезда, когда предыдущий шел слишком далеко и народу в нем было немного. К вечеру у Евсении все сливалось перед глазами: мелькающие, снующие в разные стороны пассажиры, казавшиеся ей на одно лицо, рельсы, шпалы, станции, похожие одна на другую и оттого неразличимые… И каждый день – эдакая круговерть.
Было тяжело. Но все-таки лучше, чем раньше, зимой, когда электрички почти не ходили, а ездили в них одни железнодорожники, которых трудно было растрогать лирическим пением. Тогда Евсении приходилось мерзнуть вместе с Чирикли на привокзальной площади, бестолково топтаться рядом с ней, поскольку ни попрошайничать, ни гадать, ни воровать она не умела. Баваль почти сразу после того, как поселил Евсению у себя в доме, недвусмысленно дал ей понять, что кормить бесплатно лишнего человека он не намерен. Следовало определиться с «ремеслом», но это было сложно, поскольку никакими особыми навыками Евсения не владела. Помог ей красивый мелодичный голос, а то еще неизвестно, чем бы сейчас пришлось заниматься.
Однажды Чирикли приволокла большую сумку, наполненную разной косметикой. Евсения не знала, где та взяла ее, а на ее вопрос Чирикли лишь прикрикнула, велев девушке встать на углу, на привокзальной площади, и торговать. Назвала цены, которые Евсения торопливо записала и потом поминутно всматривалась в грязноватый клочок бумаги – обертку от вафли, на которой она и нацарапала свой «прейскурант». Но торговля у нее не пошла, более того, буквально через полчаса к Евсении подошли местные пэпээсники и потребовали документы на товар и ее собственные. Документов, естественно, у нее не оказалось, и милиционеры просто отобрали всю сумку вместе с товаром, а саму Евсению отпустили, то ли пожалев ее, то ли решив, что с нее все равно взять больше нечего, да и неизвестно, куда девать саму потрепанную девчонку. Чирикли потом еще долго злобно шипела на Евсению, обзывая ее разиней и попрекая утраченной сумкой.
Иногда Баваль ставил их обеих продавать леденцы – яркие, розовые… Леденцы варила Ратори из смеси сахара и воды, добавляя в них лимонную кислоту и малиновый краситель. Потом застывшие леденцы они доставали из формочек и упаковывали в прозрачные хрустящие обертки. Эти леденцы вызывали какие-то смутные воспоминания у Евсении. Девушка точно знала, что в ее жизни когда-то были такие же конфеты, и что она их ела, но кто и когда давал ей эти нехитрые сладости, она никак не могла вспомнить.
Сам Баваль никогда не принимал участия в торговле, он даже в город не ездил – Евсения и Чирикли всегда отправлялись туда вдвоем.
С леденцами у Евсении дело шло лучше, чем с косметикой, их довольно охотно разбирали мамаши своим падким на все яркое и новое малышам, пресытившимся «Сникерсами» и «Чупа-чупсами». Правда, однажды вышел конфуз, обернувшийся целым скандалом: Евсения не раз замечала, как Чирикли разворачивает леденец, сосет его понемногу, а потом вновь заворачивает в обертку. Это наблюдение повергло ее в шок, и она даже робко осмелилась сделать «компаньонке» замечание. Но маленькая цыганка лишь цыкнула на нее, сказав: «Помалкивай – никто и не заметит!»
Как оказалось, заметили. Однажды Чирикли не очень внимательно отнеслась к своему «баловству», слишком поспешно убрала леденец, и к нему прилипла крошка табака – Чирикли дымила, как паровоз, постоянно стреляя сигареты у прохожих. Чаще всего они были без фильтра, и Евсения не раз замечала на губах и подбородке Чирикли прилипшие рыжие табачные ворсинки.
Ох, как кричала мамаша ребенка, который, развернув леденец и увидев приставшую к нему «бяку», показал его матери! На счастье Евсении, она как раз отошла в сторонку – протереть ботинки, а пресловутый леденец вручила малышу лично Чирикли, и весь этот гнев обрушился на нее. Та, как лисий хвост, металась между разъяренной мамой и сыном, пытаясь убедить их, что это нелепая случайность и «весь товар стерильный». Но на маму эти аргументы не подействовали, она пригрозила Чирикли тюрьмой, и та, поспешно подхватив коробку с конфетами, метнулась к вокзалу. Вечером ей здорово досталось от Баваля, хотя Чирикли так и не призналась ему в своем преступлении, а Евсения молчала, не выдавая ее. Чирикли наплела брату какую-то ерунду, тот, конечно, не поверил, но больше леденцами торговать им не давал. Он приспособил было к этому делу Ратори, но у той редко выдавалось свободное время.
Чирикли неоднократно сетовала, что без детей побираться труднее, мало подают. Но детей у нее не было, а Мирела и Ратори своих ей не давали, видимо, не доверяя соплеменнице. К тому же Ратори занималась тем, что гадала на дому, у нее был свой налаженный бизнес и ей не требовалось побираться по вокзалам. Мирела же находилась в положении, а еще на ней было ведение домашнего хозяйства и воспитание детей. Евсения не раз отмечала трепетное отношение к малышам со стороны мужчин-цыган – им было позволено практически все, в каждом ребенке воспитывалась индивидуальность и уважалась личность. И вообще, понятие семьи у цыган ценилось высоко. Но Евсения все же не чувствовала себя здесь родной, хотя у цыган было все-таки не так скучно, как у бабки Антоновны. Бабка, в сущности, не была злой, зато она отличалась скупостью, доходившей до абсурда. Евсения помнила, что они, к примеру, ели только черствый хлеб, хотя бабка постоянно покупала буханку нового. Но она не распаковывалась, пока не съедался последний кусочек старого хлеба. Когда же Евсения замечала, что лучше есть свежий и мягкий хлеб, а из старого насушить, к примеру, сухарей, бабка ворчала, что это расточительство. «Без сухарей обойдемся!» На резонный вопрос Евсении – зачем же бабка постоянно покупает новый хлеб, не доев прежнего, – та отвечала: про запас, на всякий случай. «А выбрасывать нельзя, хлеб – это тело Христово!»
Эту лицемерно-ханжескую набожность Евсения отмечала не раз, хотя бабка явно не была верующей, никогда не молилась и в церковь не ходила, но в нужные минуты часто приговаривала: «Господи, прости нас, грешных», а также заставляла Евсению до блеска протирать висевшие в темном углу иконы.
Наведение порядка в старенькой бабкиной квартире было главным и практически единственным занятием Евсении. Это было нелегко, так как бабка постоянно требовала – ходить по квартире с тряпкой и отмывать-оттирать все-все до блеска. Спать они ложились рано, чтобы «зря не жечь электричество», питались скудно – хлебом с солью да макаронами.
Правда, бабка все обещала научить Евсению шить и потом устроить ее в швейный цех на работу: «Будешь как кукла одеваться! Как принцессы, с тобой заживем!» Но то ли бабка по старости лет забыла свое мастерство, то ли сама никогда им и не владела, но научить Евсению шитью она так и не сподобилась.
Потом Евсения и вовсе стала ей в тягость. Поддержание в доме маниакальной чистоты тоже поднадоело Антоновне, она посчитала, что девушка больше проедает, чем зарабатывает, и поспешила сбагрить ее Бавалю.
Здесь ей тоже приходилось несладко, но все-таки относительно стабильно. Работать по электричкам требовалось ежедневно, без выходных. Это выматывало все силы. Вечером, поужинав, Евсения часто просто валилась на кровать, даже не будучи в состоянии ни читать, ни слушать пение беззаботного Гозело. Слава богу, что хоть от домашней работы она была освобождена: со всем управлялась Мирела с помощью Ратори. Иногда женщины привлекали и Чирикли, но та всякий раз старалась увильнуть.
Но сейчас было лето, и Евсения часто задумывалась о том, что с нею станется осенью и зимой, когда дачный сезон закончится и ее заработок в электричках оскудеет. «Работать» вместе с Чирикли ей очень не хотелось. Но выбора у нее не было…
В дальней комнате заплакал ребенок, послышалось успокаивающее баюканье Мирелы, а следом зазвонил будильник. Чирикли завозилась, недовольно нажала на кнопку и села на постели. Спрыгнула с кровати, попутно толкнув Евсению в бок, чтобы та не залеживалась.
Позавтракали они жареной картошкой, залитой яйцами, и отправились на станцию. Молча доехали до вокзала и разошлись, каждая в свою сторону. Начинался новый рабочий день, похожий, как брат-близнец, на все остальные…
* * *
Центр «Волга-спорт» сиял яркой помпезной вывеской, высвечивая выведенные наискосок на синем фоне буквы цвета морской волны. Сочетание синего и бирюзового было удачным, стильным и бросающимся в глаза. Центр занимал два нижних этажа в здании бывшего научно-исследовательского института в центре города.
Из раскрытых окон второго этажа неслась ритмичная музыка, перемежавшаяся с рекламными роликами.
«Латиноамериканские танцы! Хочешь так же обворожительно кружиться? «Волга-спорт»! Приходи, потанцуем!» – заманчиво звал женский голос.
«Хочешь так же классно танцевать хип-хоп? «Волга-спорт»! Приходи, потанцуем!» – задорно вторил ему мужской.
«Видимо, сотрудники «Волга-спорта» сами в восторге от своего центра, – усмехнулась я про себя. – Иначе логикой никак не объяснишь, зачем они гоняют эти ролики у себя же в помещении! На кого они рассчитаны здесь?»
Виталик не заставил себя долго ждать и подкатил к зданию центра на серебристом «Хендае Гетце» без пятнадцати семь, как мы и договаривались. Он улыбнулся мне и спросил:
– Ну, как продвигается расследование?
– Согласно намеченному плану, – с ответной улыбкой сказала я, не вдаваясь в подробности. – Давай все-таки пройдем внутрь. Значит, твоя задача – представить меня как свою знакомую, которая хочет заняться чем-нибудь интересным, но пока не знает, чем. В центре ведь не только с фитнесом работают, правильно?
– Правильно. Есть еще шейпинг, сквош, гимнастика, даже женская группа по самообороне.
– Вот я там и буду разгуливать, все осматривать, всех доставать расспросами и строить из себя скучающую мажорную дамочку, которая сама не знает, чего хочет. А тебе следует всячески поддерживать этот мой имидж и знакомить меня со всеми, кто имел хоть какое-то отношение к Марианне. Задача ясна?
– Ясна! – с готовностью кивнул Черкасов и решительно двинулся к дверям центра.
Я видела, что эта игра – во всяком случае, для него она была таковой – его увлекла. Ему было интересно поиграть в детектива. Но и ладно, я даже рада была, что со вчерашнего дня он заметно приободрился и перестал кукситься. Необычность ситуации захватила его, предстоящая деятельность помогла отбросить прочь хандру.
«Уж не знаю, насколько высок будет коэффициент полезного действия этой деятельности, – подумала я в стиле своей излюбленной тавтологии, – но все же, пусть помогает мне. Это лучше, чем дома страдать. Да и мне все-таки сподручнее здесь околачиваться в качестве знакомой Виталика».
Мы поднялись на второй этаж, пройдя мимо охранника, которому Виталик мило улыбнулся. Тот молча кивнул, не задавая вопросов, и вскоре мы направились по коридору к одному из залов.
– Женщины занимаются здесь, на втором этаже, – пояснил Виталик, – а мужчины – на первом.
Направо от зала находилась раздевалка, и я остановилась на полпути, решив, что пока что не стоит входить туда и лишаться общества Виталика, ведь он может мне обрисовать со стороны, кто здесь кто.
В этот момент из раздевалки навстречу нам выплыла длинноногая красавица лет двадцати, с копной рыжих волос, завитых в спиральки и распущенных по спине. Она была в фирменном белом топе и обтягивающих спортивных черных лосинах с лампасами на бедрах.
Красавица сразу же узнала Виталика, и лицо ее выразило радость. Затем она увидела меня, и в глазах ее мелькнуло что-то похожее на удивление. Однако виду красотка не подала, шагнула с улыбкой нам навстречу и, обратившись – как мне показалось, демонстративно, – к одному лишь Виталику, кокетливо пропела:
– Приве-ет, какие люди! Ты все-таки решился прийти? Молодец! А я уж думала, больше не придешь. Ты пропустил уже несколько занятий.
– Были причины, – хмуро ответил Черкасов и запоздало добавил: – Привет, Алена. Ты отлично выглядишь.
– Спасибо! – довольно-таки крупный рот девушки расплылся в широкой улыбке. – А вот по тебе не скажешь. Что-то закис ты совсем, зашорился…
– Говорю же тебе – есть причины! – раздраженно повторил Черкасов и повернулся ко мне. – Вот, кстати, познакомься. Это… Татьяна, – на секунду запнувшись, представил он меня. – А это Алена Гриценко, она как раз в группе с Марианной занималась.
– Здрась-те, – процедила Алена, медленно окидывая меня придирчивым взглядом с головы до ног. – Оч приятно.
Ее кислый вид свидетельствовал о том, что абсолютно ничего приятного в знакомстве со мной, а также в упоминании имени Марианны она не находит. Но вот почему?
– А при чем тут Марианна? – откидывая завиток волос со лба, обратилась она к Виталику.
– Просто Татьяна – ее знакомая, ей Марианна рекомендовала этот центр, – довольно умело соврал Черкасов. – Татьяна выбирает себе группу для будущих занятий.
– А-а-а, – протянула Гриценко. – Так у нас возрастные группы по четвергам.
«Ах ты, мерзавка! – мысленно усмехнулась я. – Подожди, – думаю, – у нас еще будет время попрактиковаться в острословии!»
Но виду я не подала, якобы не заметив колкости этой малолетки, вместо этого, продолжая улыбаться, я обратилась к Черкасову:
– Виталик, отойдем на минутку?
Виталик послушно отошел со мной на несколько шагов в сторону.
– Продолжай общаться с девушкой, я пойду по своим делам, – сквозь зубы выдавила я, не снимая с лица улыбки. – Постарайся вести разговор вокруг личности Марианны. С тобой мы позже поговорим.
И, махнув ему приветливо рукой, я направилась в глубь центра, свернув к служебным помещениям. Я медленно шла по коридору, крутя головой, пока не увидела дверь с надписью «ДИРЕКТОР».
Продолжая исполнять роль богатой девушки без комплексов, я постучала и сразу же толкнула ее. Просунула голову в кабинет и с улыбкой спросила:
– Можно?
За столом в свободной позе, развалившись в кресле и закинув одну ногу в кроссовке на колено другой, сидел мужчина – чуть меньше сорока, в белой тенниске и спортивных брюках. Он был крепкого телосложения, явно когда-то увлекался тренажерами: следы прежней накачанности в его мышцах сохранились. Но, видимо, занятия эти были давними и не очень регулярными: животик его уже недвусмысленно выпирал из-под тенниски, круглые щечки лоснились. Остатки светлых волос были подстрижены «ежиком» и дыбились вокруг его весьма обширной гладкой лысины в центре затылка.
– Вы кто? – спросил мужчина, небрежно перекатывая в зубах жвачку.
– Я новенькая, – с глуповатым кокетством сообщила я. – Хотела с вами посоветоваться насчет выбора группы.
– Вообще-то, у нас есть тренеры-консультанты, – пожал плечами мужчина. – А я директор.
– Ну, они же сейчас на занятиях. И потом, всегда лучше иметь дело с руководителем.
– Ну… проходите, – смилостивился мужчина.
Я вошла в кабинет и присела на стул напротив него. Мужчина сразу же сунул мне в руки какие-то рекламные проспекты.
– Вот наши каталоги, можете ознакомиться, – скороговоркой проговорил он и надул из жвачки пузырь.
Директор спорткомплекса явно не страдал от избытка культурных манер.
Я принялась перелистывать каталоги, потом, капризно надув губы, отложила их в сторону, протянув:
– Ну нет, это скучно! И потом, я это все уже читала.
– А чего вы от меня-то хотите? – снова пожал плечами директор.
– Вас как зовут? – вместо ответа спросила я.
– Валентин Федорович, – коротко сказал тот.
– А меня – Татьяна, – я с милой улыбкой склонила голову. – Валентин Федорович, я бы хотела, чтобы мы с вами поговорили неофициально, так сказать, провели приватную беседу, чтобы я могла составить полное представление об услугах, предоставляемых вашим центром. Мне это просто по-человечески интересно, понимаете?
– Ну… понимаю, – усмехнулся Валентин Федорович. – Так что конкретно вас привлекает?
– Просто я хочу, чтобы вы мне помогли понять, какие занятия больше всего подошли бы лично мне.
– Ну, знаете… – хмыкнул Валентин Федорович. – Может, вам лучше с астрологом поговорить? Гороскоп составить?
– Мне о вашем центре рассказала Марианна Новожилова, – пропустила я мимо ушей его иронию. – Она говорила, что все сотрудники здесь очень заботливые и внимательные. Вот и я хотела получить свою порцию внимания. В конце концов, ваши клиенты имеют право на такую малость – за свои деньги?
Я капризничала и жеманничала, будто и впрямь отвалила кучу денег за то, чтобы Валентин Федорович сидел и нянчился со мной. Но говорить ему, что я частный детектив и пришла по поводу расследования гибели Марианны Новожиловой, не представлялось мне лучшей тактикой. По крайней мере, на данный момент.
Я отметила, что при упоминании имени Марианны Валентин Федорович не занервничал, не насторожился, его светлые брови лишь слегка нахмурились.
– Неужели Новожилова не рассказала вам о тех услугах, какие предоставляет посетителям наш центр? – удивился он.
– Мы не так уж много с ней общались, – со вздохом развела я руками. – К тому же вы, наверное, знаете, она недавно умерла… Ужасная история, совсем молодая девушка.
Валентин Федорович нахмурился сильнее.
– Да, да, – покивал он мне. – Я слышал об этом.
– А кстати… – я доверительно приблизилась к директору и заговорщически спросила: – Что у вас говорят по этому поводу?
– По поводу чего? – не понял или сделал вид, что не понял, Валентин Федорович.
– По поводу ее смерти!
Валентин Федорович на миг застыл, как в стоп-кадре.
– А что у нас-то должны об этом говорить? – с недоумением уточнил он. – Ну, вроде бы отравилась она. Но у нас никто не знает никаких подробностей.
– Ну, у вас же преимущественно женский коллектив, – подмигнула ему я. – А женщины всегда в курсе таких вещей.
– Слушайте, Татьяна, я не понял – вы сюда заниматься пришли или сплетни собирать? – не выдержав, резко спросил Валентин Федорович.
– Конечно, заниматься! – утвердительно закивала я головой. – Но просто… Интересно же!
– Я так вижу, что вам в жизни явно не хватает сильных ощущений, – насмешливо произнес он. – Может, вам лучше пойти куда-нибудь в другое место?
Валентин Федорович не уточнил, в какое именно место мне следовало бы пойти, но по его глазам я видела, что про себя он уже все определил и сформулировал…
– Ладно, ладно, – примирительно махнула я ладошкой. – Я же просто полюбопытствовала.
– Типичное качество для женщины, – усмехнулся он. – Но не самое лучшее.
– Скажите, Алена Гриценко тоже вместе с Марианной занималась? – спросила я для того, чтобы перевести разговор на Алену и попытаться получить информацию о ней.
– Тоже, – сухо сказал Валентин Федорович. – Но боюсь, что с Аленой вам не удастся посудачить – у нее другой круг общения и интересов.
– Жаль, жаль, – разочарованно протянула я. – Такая приятная девушка! А с Марианной они дружили? Марианна мне о ней рассказывала.
– Нет, не дружили. У нас здесь дружба вообще как таковая не водится. Занимаются вместе, и все. Упор на упражнения. Большинство людей точно знают, за что они платят деньги.
Это был, конечно, камень в мой огород. Что ж, если я убедительно сыграла роль легкомысленной дамочки, которой деньги жгут карман и она вся в «поисках» и «эмпиреях» – тем лучше.
– Мне кажется, Валентин Федорович, что вы не очень-то цените своих клиентов! – обиженно сказала я.
– Клиентов, – с нажимом ответил он, – мы ценим. Как и свое время.
– А у вас их много?
– У меня лучший центр в городе, – снисходительно ответил директор. – Ну, вы выбрали наконец-то, чем хотите заниматься? – Валентин Федорович явно намекал на необходимость скорейшего завершения нашей беседы.
– Ой, не знаю! – вздохнула я. – Может быть, я вообще не стану заниматься в вашем центре.
– В таком случае всего доброго! – уже не скрывая своей неприязни, резко сказал Валентин Федорович. – Приходите, когда четко определитесь со своими тайными желаниями.
– Вы уже заканчиваете разговор? – разочарованно произнесла я. – Очень жаль!
– Мне тоже, безумно, но, увы, у меня очень мало времени. И оно, кстати, рабочее.
И Валентин Федорович откинулся на спинку кожаного кресла, демонстративно защелкав мышью ноутбука.
Я со вздохом поднялась и прошествовала к двери:
– До встречи, Валентин Федорович.
– Прощайте, – проронил он.
Я вышла в коридор и встала у окна. Что ж, эту предварительную беседу можно считать вполне успешной. Но я не исключала вариант, что за нею может последовать и вторая.
Занятия уже начались. Во всяком случае, Алена Гриценко находилась в зале. В этом я убедилась, когда, приоткрыв дверь, заглянула внутрь. Алена, гибко извиваясь, вместе с группой других девушек старательно исполняла упражнения под руководством тренера – коротко стриженной миниатюрной блондинки лет тридцати пяти, с бело-голубой повязкой на лбу.
– Раз-два, раз-два, в сторону, – командовала тренер. – Интенсивнее, интенсивнее движения! Баранова, живот держим!
Я тихонько притворила дверь. Полтора часа дрыгаться под музыку и ничего не выяснить при этом я посчитала нецелесообразным. Я походила туда-сюда по коридору, пытаясь разыскать Виталика, но его нигде не было.
«На занятия, что ли, пошел?» – недоуменно подумала я. Вообще-то я надеялась застать его здесь и расспросить об этой Алене. Хотя, может быть, это и к лучшему – его сегодняшний визит сюда не вызовет подозрений, если он спокойно позанимается в своей группе вместе со всеми. Иначе это странно будет выглядеть: два человека, разных по полу и возрасту, шатаются по центру и пристают ко всем с расспросами.
Тем временем дверь зала приоткрылась, и из нее выскользнула, тяжело дыша, молодая девица с хорошо очерченной талией и четко вылепленными пышными бедрами. Ее темные прямые волосы взмокли от пота, короткая челка прилипла ко лбу, и девушка на ходу приподнимала пряди волос пальцами, пытаясь немного охладиться. Несмотря на то что в комплексе работала мощная сплит-система, спортивные занятия, конечно, заставляли тренирующихся изрядно вспотеть.
Девушка размашистой походкой прошла в раздевалку, где плюхнулась на скамейку, и, потянувшись к объемной матерчатой сумке с вышитым на ней сиреневым цветком, достала небольшую бутылку минералки и жадно припала к ней губами.
– Фу-у-ух-ты! – облегченно изрекла она, убрав опустевшую бутылку в сумку и заметив меня.
Правда, этой репликой все внимание девицы ко мне и ограничилось. Пришлось мне немедленно взять инициативу в свои руки, раз уж судьба подкинула мне шанс в виде «языка».
– Устала? – с сочувственной улыбкой спросила я.
– Да, запарилась совсем! – оттягивая вырез майки, покачала головой девушка. – Еще одно такое занятие – и я сдохну! И вообще, в баню его пошлю, этот фитнес!
– Вот и я смотрю и думаю – может, ну его? – словно советуясь, обратилась я к девушке. – Так тяжело!
– Не то слово! – подхватила пышнозадая девица.
– Кстати, меня Таней зовут, – скромно сказала я.
– Люба, – отозвалась та.
– А разве можно пить в процессе? – кивнула я на сумку девушки.
– Вообще-то Лариса запрещает, – призналась Люба, и я поняла, что Лариса – это тренер. – Загоняла совсем, фашистка! Но если я пить хочу – мне что теперь, умереть?
– Нет, умирать, я думаю, не стоит, – улыбнулась я. – Неужели Лариса такая строгая?
– Строгая. Она раньше в школе физкультуру преподавала, вот и привыкла командовать. Хотя, вообще-то, она тетка неплохая. Просто на спорте помешана. С утра до вечера может тут ломаться, как батарейка «энерджайзер»! А я и полтора часа-то еле выдерживаю!
– А другие девушки как? – поинтересовалась я.
– По-разному, – сказала Люба.
Я видела, что ей явно не хочется возвращаться в зал, где тренер-трудоголик Лариса вовсю гоняла своих подопечных.
– Я вообще не понимаю, для чего тебе фитнес, – скептически скривила я губы, окидывая взглядом Любу. – У тебя такая хорошая фигура!
– Правда? – оживилась та. – Вот и я так думаю! А Лариса мне все – «корова, корова, телеса свои растряси»! – с обидой пожаловалась она мне.
– Что, так и говорит? – удивилась я.
– А то! С нее станется! Представляю, что она детям в школе выдавала!
– Здесь и вообще, я смотрю, много красивых девушек. Вот одна, например, рыжая такая… – я вопросительно посмотрела на Любу, ожидая реакции, и она не замедлила последовать.
– Алена, что ли? – фыркнула Люба. – Девушка как девушка. Просто выпендриваться любит! – Она внимательно взглянула на меня. – А это не вас, случайно, Виталик Черкасов привел? – вдруг спросила она.
– Да, совершенно верно. Мы с ним давние друзья, – подтвердила я. – А ты откуда знаешь?
– Алена уже всем раззвонила, что Виталик привел сюда свою мамочку, – криво улыбнулась Люба и поспешила добавить: – А вы очень даже ничего. Я думала, он и правда какую-то тетку привел. А вы совсем молодая.
– Спасибо, – усмехнулась я на незатейливый комплимент, сделанный, видимо, Любой в ответ на мое одобрительное высказывание в ее адрес.
– Только я вам не советую оставлять его наедине с Аленой, – пристально посмотрев мне в глаза, посоветовала Люба. – Если вы с ним дружите.
Она сделала акцент на последнем слове.
– Почему? – спросила я.
– Так она же сохнет по нему! – фыркнула Люба. – Весь комплекс знает!
– Да ты что? – подивилась я, хотя ничего неожиданного в этой информации для меня не было. Я уже и так по поведению Алены и по ее взглядам на Черкасова-младшего поняла, что она к нему очень даже неравнодушна.
– Ну да! – охотно поддержала эту тему Люба, радуясь возможности почесать языком вместо утомительных занятий. – Она уже извертелась вся, не знает, как его захомутать! К гадалке даже бегала и к экстрасенсу какому-то. Уж не знаю, что они ей там сказали, только она дня три ходила хмурая, а потом с утроенной энергией принялась его атаковать.
– Это как?
– Вертикальную химию сделала – видели ее лохмы? Это все совсем недавно было. И в кафе его приглашала, и на пляж…
– А Виталик что же? Принимал ее предложения? – заинтересовалась я.
– Так у него же тогда Марианна была! – простодушно сказала Люба, но тут же осеклась.
– Ты не волнуйся, мы действительно с Виталиком просто друзья, – успокоила я ее.
– Да ладно, мне-то что! – повела она плечом. – Делов-то, подумаешь! К тому же Марианны теперь больше нет.
– Да, я знаю, – закивала я. – Мне прямо не по себе от этой истории… Ты, кстати, ничего не знаешь?
– Да говорили у нас, что ее из-за денег отравили, – поделилась со мною Люба. – У нее вроде бы деньги хранились под матрацем, а соседки по общежитию во главе с комендантшей узнали, траванули ее и деньги себе хапнули!
«Вот так-то, Мельников! – мысленно поаплодировала я Любе. – У тебя, подполковника убойного отдела, ни единой версии до сих пор нет, а тут – сразу такое!»
– Вот оно, значит, как, – задумчиво протянула я. – И кто об этом заговорил?
– Да я не помню, все так говорят! – отмахнулась Люба.
– Чем же Виталик так уж зацепил Алену? – вернулась я к волнующей меня теме.
– Ну, он ведь красивый такой! – Алена поиграла рукой в воздухе. – И богатый к тому же.
– Разве сама Алена из бедной семьи? – вполне искренне удивилась я.
– Нет, они, конечно, не бедствуют: ее мама – провизор. Сеть аптек «Целительница» знаете? Так вот Аленкина мать – совладелица. Но их уровень все равно не сравнить с Черкасовыми. К тому же отца у Алены нет, ее одна мать содержит.
«Провизор? Сеть аптек?! Пропанолол… Анаприлин…» – моментально пронеслось у меня в голове.
Теперь мне хотелось поскорее дождаться окончания занятий, чтобы провести подробную беседу на эту тему с Виталиком. Мне уже не так важна была дальнейшая беседа с Любой, я узнала от нее все самое нужное. Слава богу, вскоре девушка с тоской в голосе произнесла:
– Ладно, я пойду… А то Лариса на меня взъестся, еще после занятий оставит. С нее станется!
И она, тяжело вздохнув, уныло побрела в сторону зала. Я же решила еще немного походить по центру и переварить услышанное. Я прошлась по коридору, но, желая избежать встречи с Валентином Федоровичем, у которого явно осталось обо мне не самое лучшее впечатление, спустилась вниз и вышла на улицу. Прохаживаясь не спеша по дорожке перед зданием, размышляла. Версия потихоньку вырисовывалась, по крайней мере, это был единственный более или менее обоснованный вариант с самого начала расследования. Но все же его еще нужно было отработать.
Момент окончания занятий я, похоже, пропустила. Во всяком случае, когда я дернула ручку двери на себя и прошла в помещение, там уже стало шумно. Я обследовала первый этаж, где занималась мужская группа, пытаясь отыскать Виталика. Но вновь не обнаружила его. Уехать он не мог – его «Хендай» по-прежнему был припаркован у входа в спортивный центр.
Я поднялась на второй этаж, но и там не нашла своего спутника. Я уже собралась выйти на улицу и подождать его там, но тут из конца коридора, где находилась запасная лестница, а также туалеты, до меня донеслись чьи-то приглушенные голоса. Я осторожно двинулась туда, стараясь ступать тихо.
– Значит, вся любовь прошла, завяли помидоры, да, Виталик? – ехидно вопрошал женский голос. Я узнала Алену Гриценко. – А говорил: «Ах, Марианна, ох, Марианна, люблю только Марианну!» А вот не стало Марианны – и любовь сразу прошла? Я и не знала, что ты такой переменчивый! Значит, все очень быстро у тебя меняется? Вот только с чего это тебя потянуло на старых дев?
– Вот за «деву» тебе особое спасибо, детка! – насмешливо проговорила я, неторопливо показываясь из-за угла.
Алена и Виталик стояли в закутке между туалетами и окном во двор. У меня не было сомнений, что это Гриценко затащила его сюда. Виталик был красным и хмурым, ему явно был неприятен весь этот разговор. Увидев меня, он, хоть и удивился, но, кажется, и обрадовался тоже. По его глазам было заметно, что он едва сдерживается.
– Значит, говоришь, Марианны не стало – а тут сразу другая появилась? – я шла вперед, медленно, но неуклонно наступая на Алену, которая заметно стушевалась как от моего неожиданного появления, так и напора. Она пока еще не понимала, чего я хочу, и, возможно, принимала меня за оскорбленную соперницу. Может быть, она боялась, что я сейчас вцеплюсь ей в волосы.
Так или иначе Алена растерялась и невольно попятилась назад. Однако ей помешала стена – закуток был узким.
– То есть зря ты устраняла Марианну, напрасно старалась, да? Как же тебе не повезло, Аленушка! Столько усилий напрасно!
– Вы… Вы о чем это говорите?! – расширила чуть раскосые зеленые глаза Гриценко.
– О твоем горячем желании заполучить Виталика. И о твоей ненависти к Марианне! – я подступала все ближе.
– Да вы что?! Я вас не понимаю… – пробормотала Алена, и голос ее предательски дрогнул.
– А кто ходил по гадалкам? У кого мама работает в аптеке? Кто может легко достать пропанолол и подсыпать его сопернице? Ну?!
Я подошла к ней вплотную. Алена совершенно растерялась от моих выпадов и невольно посмотрела на Виталика, словно ища у него поддержки. Черкасов нахмурился еще сильнее, на лице его появилось выражение беспокойства, тревоги… Он тоже перевел взгляд на Алену, но вид у него при этом совсем не был дружелюбным, и Гриценко поняла это.
– Да что вы набросились-то на меня? – не выдержала Алена. – Вы вообще кто? Что вам надо?!
– Рассказывай, как ты убила Марианну! – жестко потребовала я. – Где ты ее подкараулила? У общежития?
– Да вы что, совсем рехнулись, что ли?! – со слезами в голосе закричала Гриценко и, круто развернувшись, выскочила в коридор и помчалась по нему к выходу.
Виталик хотел было броситься за ней, но я удержала его за плечо:
– Стой, не надо! Оставь ее сейчас. Она все равно никуда не денется. Пойдем-ка лучше, поговорим.
– Где? – только и спросил Черкасов.
– В машине.
До автомобиля мы шли молча. Сели в мой «Ситроен». Черкасов достал сигарету и закурил, с моего молчаливого согласия.
– Вы правда думаете, что это Алена убила Марианну? – спросил Виталик, сделав несколько быстрых затяжек.
– Не знала, что ты куришь, – проговорила я.
– Когда нервничаю, – бросил он и повторил свой вопрос.
– Не знаю, не уверена, – честно призналась я. – Но многое сходится. У нее есть мотив – раз. И возможность – два. Ты знал, что нравишься ей?
– Честно сказать, не думал, что до такой степени, чтобы ходить по каким-то гадалкам, – признался Виталик. – Блин, а если ей в голову придет какой-нибудь ерундой заняться? Ну, приворотами там всякими, или она порчу пожелает на меня навести? Я, правда, во все это не очень-то верю, но мало ли…
Черкасов поежился.
– Расслабься и забудь, это все чушь, – махнула я рукой. – Давай лучше подумаем, как быть дальше. Я считаю, что с Аленой еще раз стоит побеседовать именно тебе. С тобой она явно будет откровеннее. Постарайся поговорить с ней помягче, о ее чувствах – особенно. Ни в коем случае не смейся над ней, не издевайся. И попробуй, словно бы исподволь, расспросить ее о том дне, когда отравили Марианну. Что она делала, где была…
– А если она ее и убила, то все равно не скажет правду!
– Все равно: если она соврет, я потом сопоставлю факты и найду несоответствия в ее словах, – успокоила я его. – Во всяком случае, я очень постараюсь это сделать. А она не производит впечатления эдакого железного, непробиваемого разведчика, которого не расколет даже папа Мюллер. И наспех она все равно не придумает ничего путного. Так что давай, действуй! Сейчас у меня на тебя вся надежда. Только, наверное, это ты сделаешь уже завтра. И помни, что это нужно для поисков убийцы Марианны.
– Хорошо, я попробую, – со вздохом согласился Виталик, и на этом мы попрощались.
Он пересел в свой «Хендай», а я завела «Ситроен».
Был уже поздний вечер, половина десятого. От луж, образовавшихся после утреннего дождя, не осталось и следа, и вообще было ясно, что на город вновь опустилась жара. И не просто опустилась, а еще и усилилась…
Я включила кондиционер и не спеша повела свой «Ситроен» по более или менее свободным улицам: час пик давно закончился, и автомобилей на дорогах стало гораздо меньше, равно как и общественного транспорта. Кое-где, правда, еще шныряли шустрые верткие маршрутки с самыми трудолюбивыми водителями за рулем. Проезжая мимо троллейбусной остановки, я вдруг с удивлением обратила внимание на женскую фигуру, показавшуюся мне знакомой. Присмотревшись повнимательнее, отбросила все сомнения: на остановке одиноко стояла не кто иная, как Галина Сергеевна Пивоварова, моя давняя приятельница, с которой меня как-то раз связало одно криминальное дело. Галина была хозяйкой и одновременно директрисой кафе «Венеция», считавшимся одним из самых приличных заведений общепита в Тарасове.
Удивительным же было то, что Галина стояла на остановке явно в ожидании троллейбуса. Не то, чтобы она была такой уж снобкой, которая нос воротит от общественного транспорта, вовсе нет. Просто чего-чего, а автомобилей на Галкину душу приходилось достаточно. Во-первых, у нее имелась собственная «Ауди», которую она прекрасно водила. Во-вторых, ее муж, Анатолий, тоже был владельцем автомобиля, правда, он частенько менял машины. Ну, и в-третьих, наконец, у нее имелись еще две машины, так сказать, служебные: одна грузовая для перевозки продуктов и оборудования, а вторая – легковая, служащая транспортом для персонала, на всякий случай. И ее верный водитель-экспедитор со стажем по имени Владимир Костров обычно всегда был под рукой.
Любопытство – что же вынудило Галину одиноко томиться на вечерней остановке? – заставило меня высунуться из машины и весело посигналить приятельнице. Галина, погруженная в какие-то свои, видимо, не очень-то радостные мысли, даже не обратила на это внимания. Пришлось мне высунуться еще дальше и крикнуть:
– Галя!
Пивоварова слегка вздрогнула и посмотрела в мою сторону. Узнавание на ее лице сменилось радостью, и она, подхватив со скамейки большую пляжную сумку, бросилась к моей машине и уселась на сиденье рядом со мной.
– Танюша, привет, сколько лет! – прощебетала она. – Ой, это просто огромная удача, что я тебя встретила! Мне непременно нужно посоветоваться по нескольким пунктам с грамотным человеком.
– Мне, конечно, льстит, что ты меня так высоко ценишь, – засмеялась я. – Но, может быть, сначала объяснишь, почему ты здесь?
– Сейчас, – удрученно кивнула Пивоварова. – У меня сломалась машина…
– И что, некому было тебя подвезти? – недоверчиво покосилась на нее я. – А где супруг? Костров, в конце концов?
– Ох, это длинная история, – со вздохом махнула Галина рукой. – Но я тебе расскажу… Слушай, у меня появилась идея: ты не хочешь попить кофе?
– Конечно, с удовольствием, – призналась я, посмотрев на часы и вспомнив, что последний раз я пила кофе еще во время обеда. И вообще, с тех пор в мой желудок не поступало ничего удобоваримого.
– Тогда я приглашаю тебя в кофейню «Восток-Запад»! – решительно сказала Пивоварова. – Где тут ближайшая, не знаешь?
– Знаю, конечно. На Советской. Но я бы лучше посоветовала кофейню на Казачьей: она более современная. Кстати, там же можно и перекусить. А почему именно «Восток-Запад»? Нет, я-то с этими кофейнями давно знакома и предпочитаю пить кофе именно там, потому что больше, признаться, нигде не встречала такого вкусного варианта. А ты почему хочешь именно туда?
– Вот там-то я тебе все и расскажу, – решительно сказала Галина. – Поехали!
Я пожала плечами и развернула машину в сторону Большой Казачьей, где на пересечении с улицей Чапаева располагалась одна из кофеен сети «Восток-Запад».
Я с самого своего появления в Тарасове облюбовала эти кофейни. Мне, кофеманке со стажем, были знакомы все заведения подобного толка в городе. «Восток-Запад» же привлекали меня не только отменным вкусом кофе и чая, а также умиротворенной атмосферой, ненавязчивой музыкой, вежливым профессиональным обслуживанием, а также вполне приемлемыми ценами. Я бывала в заведениях серии «Восток-Запад» неоднократно и даже успела заработать 15-процентный дисконт как постоянный клиент.
– А вот там – кальянный зал, – показала я Галине рукой, когда мы вошли в кофейню. – Не хочешь посетить?
– Нет, только не сейчас, – отказалась Галина. – Как-нибудь, когда я буду в другом, не таком нервозном состоянии.
Мы прошли за столик, сделали заказ, причем я не стала отказываться еще и от второго блюда, так как была голодна, а заморачиваться дома с ужином мне совершенно не хотелось. Галина охотно составила мне компанию. Когда мы выпили по первой чашке кофе, приятельница наконец поведала мне о том, какую свинью подкинула ей судьба.
