Глава 9
Я сидела в своей комнате в кресле с ногами, потягивала кофе и дымила сигареткой. Был уже довольно поздний вечер, точнее, даже ночь, но мне не спалось, я сидела и обдумывала то, что мне удалось узнать сегодня. Элла Ивановна так и не сподобилась ответить мне, по какому адресу они с сестрой проживали в молодости, правда, улицу назвала, сделала одолжение, зато отказалась просветить меня, куда это ее скандально известная родственница пропадала на целых полтора месяца. Да, согласна, это было очень давно, но у меня такое чувство, что дамочка помнит все. Почему? Она была напугана моими вопросами. Занервничала, даже сорвалась. Правда, надо признать, тут же взяла себя в руки, все-таки потомственная интеллигенция, но тем не менее… Ах, как хорошо, что я узнала об этих самых незапланированных каникулах студентки Ягудиной! Правда, это ни на шаг не продвинуло меня в моем деле. Возможно даже, нет абсолютно никакой связи между прогулами юной Ахолии и ее убийством спустя пятьдесят лет. И что, в самом деле, здесь такого уж особенного? Может, болела девушка или куда-то уезжала, а сестра просто не помнит.
Не помнит?.. Нет, что-то здесь не вяжется. Если Ахолия Ивановна просто болела, Элла Ивановна не испугалась бы так. Ну, болела ее сестрица, и что с того? Чего так психовать-то? Или, допустим, куда-то уезжала, хоть бы даже и к кавалеру, – тоже ничего особенного! Дело молодое, все равно нет причины бледнеть от страха. И, тем не менее, Элла Ивановна испугалась.
Почему?
А если Ягудина и не уезжала, и не болела, а что-то еще? Что? Тайна! Кто бы знал, как я люблю раскрывать всякие тайны…
Нет, не зря я раскопала всех этих древних бабулек, вот чует мое сердце, не зря. А Мельников меня еще за это ругал. Недальновидный он товарищ, ох недальновидный! А сколько раз проигрывал мне коньяк! Только жизнь таких ничему не учит: спорит со мной снова…
Но вернемся к нашим баранам. Сегодня был задержан – не без моей помощи – новый подозреваемый, Сергей Валерьевич. Соседка уверяет, что он похож на того человека, который приходил к Ахолии Ивановне. Честно говоря, это кажется мне странным, но факт остается фактом. Почему это странно? Как я уже говорила, архитектор показался мне человеком интеллигентным, который к женщинам относится трепетно: он боится расстроить жену, а любовницу скомпрометировать. И еще: у него какие-то добрые глаза, хорошие, я бы сказала, глаза. Очень я сомневаюсь, чтобы такой человек стал убивать женщину, тем более свою родственницу. И зачем бы ему ходить к ней, да еще в облике бомжа? Поклянчить денег? Чушь… Но ведь он бросился бежать, когда соседка опознала в нем «мексиканца»! Зачем человеку убегать, если он ни в чем не виноват?..
Стоп! Стоп.
А что, если он приходил к ней не для того, чтобы попросить денег, а как раз наоборот, чтобы дать ей денег? Ого! Вот это версия! А что? Ведь брала же она их откуда-то! Откуда? Кто-то давал ей деньги, это понятно, но вот за что? А за что можно давать деньги старой тетке?
Да мало ли за что!
Но ведь деньги у нее появились не вчера и не на прошлой неделе. Работники санэпидемстанции говорили, что богатеть Ягудина стала давно, еще в так называемый «переходный период» нашей страны к капитализму, то есть, по самой грубой прикидке, лет двадцать назад.
Если деньги ей давал ее племянник Сергей Валерьевич, то что получается? Ему тогда было лет двадцать пять – двадцать шесть, может, даже чуть меньше, то есть он был очень молодым человеком. Откуда у него самого могли быть такие деньги? Сам он не был миллионером, его родители – тем более, к тому же он недавно окончил институт… Что-то здесь не то… Нет, нет, деньги давал не он…
Но ведь зачем-то он к ней ходил! А кто сказал, что ходил именно он? Соседка подтвердила, что Сергей Валерьевич лишь похож на того человека, не более того. И тут выход у нас один – показать господина архитектора бомжу Хнырю. Он его видел воочию, значит, сможет его опознать. И вот если и Хнырь вслед за соседкой скажет, что Сергей Валерьевич похож на мужчину, вышедшего утром в день убийства из подъезда Ягудиной, вот тогда и будем трясти нашего нового подозреваемого, как грушу. Значит, утром надо будет позвонить Мельникову и предложить провести еще одно опознание – с участием Хныря…
Продумав почти до двенадцати ночи и набросав план деятельности на завтра, я отправилась спать.
* * *
Утром Мельников сам позвонил мне на домашний, едва я вышла из ванной:
– Ну, что, мать, танцуй: добыл я тебе адресок нашей Ягудиной, как ты просила.
– Танцуют, Андрюшечка, когда письмо вручают.
– Да какая разница, все равно танцуй.
– А! Ну, что ж! Танцую…
– Точно?
– Поверь мне: я уже тут лихо выкидываю коленца и нарезаю по комнате круги в горячей «лезгинке». Итак, я – вся внимание.
Мельников продиктовал мне номер дома и квартиры на Рабочей улице.
– Там они проживали ровно пятьдесят лет назад, – заключил он.
– Спасибо тебе, Андрюшечка, спасибо, родной! Страна тебя не забудет.
– Ты что, мать, решила издать биографию погибшей? Все копаешь, все выясняешь, где она жила, когда, где училась, с кем дружилась и так далее…
– Да как тебе сказать?..
– Может, еще биографию ее бабушки раздобудешь?
– Если для дела будет нужно, раздобуду биографию и бабушки, и прабабушки, и всех остальных родственников, ты же меня знаешь.
– Ой, Тань, зря ты на все это время теряешь, вот помяни мое слово…
– Вот оно и покажет, это время.
– Кстати, еще хотел тебе сказать: только что звонил тот участковый, с которым вы с Никитой по подвалам шарились, бомжей прессовали.
– Мы их не прессовали, мы их опрашивали.
– Рассказывай! Так вот, этот участковый просил передать тебе, что какого-то Хныря убили.
– Что? – ахнула я. – Хныря? Вот черт!
– Ты что, знаешь его?
– Еще бы не знать! Это тот бомж, который поведал нам, что видел, как из подъезда Ягудиной в день убийства выходил гражданин в «сомбреро». А Никита тебе что, не рассказывал?
– Да может, и рассказывал, только я на этом внимание заострять не стал. Что это нам дает? Ну, выходил один камарад в сомбреро, мы это и без твоего бомжа знали…
– А я еще хотела пригласить его на опознание архитектора… А как его убили, Андрюша? Подробности знаешь?
– Участковый сказал, что его нашли возле мусорных баков сегодня рано утром. В шее у него торчало шило, в сонной артерии. Кровью истек, бедолага.
– Шило? Значит, наш убийца вошел во вкус. Отпечатков, разумеется, нет?
– Эксперт работает…
– Я тебе и без эксперта скажу, что шило «чистое».
– Посмотрим.
– Андрюша, а архитектора-то придется выпустить, тебе не кажется?
– С чего это?
– Как с чего? С того, что и Ягудину, и Хныря убил один и тот же человек, а Сергей Валерьевич со вчерашнего дня парится у вас в «предвариловке».
– И что?
– Как что, Мельников? Алиби у него! Или вы своих подозреваемых на ночь домой отпускаете? Может, у вас, так сказать, дневной ИВС? Как стационар: днем задержанные в изоляторе сидят, а ночью…
– Не смешно.
– А никто и не смеется, Андрюша.
– А с чего ты, мать, взяла, что Хныря убил тот же самый «мексиканец», который и нашу бабулю кокнул?
– А зачем еще бомжа убивать, скажи на милость? У него что, ценности при себе имелись? Деньги там, дорогой мобильник, часы «Ролекс»?.. Не мне тебе объяснять, что таких людей убивают только в том случае, если хотят похоронить вместе с ними какую-то тайну.
– Согласен, но…
– Но архитектора пока не отпустишь, так?
– Догадливая… Мать, ты же сама вызвала нас вчера, когда он от тебя по лестнице рванул.
– Ну, вызвала, может, мне одной скучно было с ним наперегонки по подъезду бегать. А ты бы как поступил?.. Кстати, тебе теперь придется принять меры по охране соседки Веры Потаповны: преступник скорее всего захочет избавиться и от нее, как-никак, она его видела в лицо.
– Согласен.
Мы с Мельниковым еще какое-то время поболтали, потом я соврала, что мне на мобильник звонят, и положила трубку.
Я пошла на кухню налить себе кофейку, без него мой мыслительный процесс протекал как-то вяло. Через пять минут я, как и накануне вечером, сидела на диване и потягивала мой любимый напиток. Теперь мне предстояло обдумать еще и смерть бомжа. Хотя чего тут, в самом деле, обдумывать! Его убил, как я уже сказала Мельникову, тот человек в «сомбреро», боясь, что Хнырь опознает его. Это и к гадалке не ходить! Так-так, бабушку закололи шампуром, а бомжа, значит, шилом… Наш «мексиканец» любит остренькое? Я бы даже сказала, наш «мексиканец» – остряк! Ну, ничего, я с тобой тоже поострю, когда встречусь. Только вот где мне с тобой встретиться и кто ты, загадочный товарищ в «сомбреро»?
Через полчаса я встала с дивана. Предстояло предпринять хоть какие-то шаги. Для начала я решила съездить к Насте, пусть подкинет мне еще деньжат, а то аванс был мною уже благополучно растрачен. Я созвонилась с девушкой, та сказала, что сегодня как раз выходная, и согласилась встретиться со мной на ее квартире. Потом я решила наведаться по тому адресу, где девушка Холя Ягудина проживала пятьдесят лет тому назад с родителями и сестрой. Я быстро перекусила бутербродом, собралась и вышла из дома.
* * *
Битых два часа я ходила по квартирам этого старого пятиэтажного дома, расспрашивала всех про семью Ягудиных, но все только пожимали плечами. Нет, мы въехали сюда недавно, лет пять назад… Нет, мы живем чуть больше восьми лет и ни про каких Ягудиных слыхом не слыхивали… Да, мы живем здесь давно. Как давно? Да лет пятнадцать… Что? Ягудины? А кто это?..
Черт! Неужели мне не повезет?!
Наконец в одной квартире молоденькая девушка сказала, что ее бабушка живет в этом доме с самого первого заселения жильцов. Поговорить с бабушкой? Конечно, она в своей комнате, можете пройти…
Неужели небо сжалилось надо мной? Не веря своему счастью, я зашла вслед за девушкой в комнатку со старомодными обоями в полосочку. Здесь в старом кресле, прикрытая клетчатым пледом, сидела благообразного вида старушка лет восьмидесяти. Она читала книгу возле старого письменного стола с лампой под тряпочным зеленым абажуром. Я поздоровалась и в сотый раз за сегодняшний день объяснила ей, кто я такая и кем интересуюсь. На мое изумление бабушка не выразила удивления.
– Ягудины? Как же, деточка, я прекрасно помню эту семейку!
У меня прямо дух захватило от предвкушения огромной радости. Кажется, вот оно, свершилось!..
– Катенька, девочка моя, принеси барышне стул и чай.
Девушка вышла из комнаты, старушка закрыла свою толстую, немного потрепанную книгу и положила ее на стол. «Вячеслав Шишков. Собрание сочинений», – прочитала я на темно-зеленой обложке.
– Меня зовут Прасковья Никитична, – сказала пожилая женщина и указала на стул, который в этот момент внесла в комнату Катенька. – Садитесь.
Я опустилась на жесткое сиденье скрипучего венского стула и замерла в ожидании. Прасковья Никитична разгладила на коленях плед.
– Так что именно вас интересует?
– Все! Все, что вы можете рассказать об этих людях. Как они жили, какими были, не случалось ли с ними чего-нибудь… необычного?
– Необычного? Хм…
Женщина неторопливо начала свой рассказ. Катенька принесла нам поднос с двумя чашками чая, я принялась потягивать ароматный горячий напиток. На первых порах я не услышала ничего интересного для себя, все то же самое, о чем уже рассказывали мне Элла Ивановна, ее родственники и сослуживцы погибшей. И тогда я решила дать Прасковье Никитичне наводку:
– Скажите, а вот когда Ахолия училась в институте… на последнем курсе… Ничего такого с ней не случалось?
Женщина на минуту задумалась.
– А! Так вот вы о чем! Могли бы сразу сказать… Да, это была жутко некрасивая история! Весь дом об этом говорил, гудел, как улей. Так опозорить семью!..
– Опозорить? Чем? – не вытерпела я.
– Как это «чем»? А разве это не позор – родить ребенка без мужа?!
У меня прямо челюсть отвалилась.
– Родить? А-а… кто родил?
– Как кто? Ахолия родила. На последнем курсе института, прямо перед последней сессией. Долго же она скрывала свою беременность! Лично я, хотя и жила с ними в одном подъезде, ничего не замечала до последнего момента. То есть, конечно, было заметно, что она поправляется, и все это видели, но она говорила, что у нее проблемы со здоровьем, кажется, что-то с желудком… А, нет, со щитовидкой! Ну, конечно, со щитовидкой.
Старушка пригладила рукой свои платинового цвета волосы, забранные назад гребенкой. Я отхлебнула еще чая и поставила чашку на поднос.
– Прасковья Никитична, а кого родила Ахолия?
– Мальчика.
– И как она его назвала?
– Кто? Ахолия? Да вы что, деточка! «Назвала»! Никак она его не назвала. Она его тут же бросила.
– Куда? – ахнула я.
– В дом малютки. Да, да, что вы на меня так смотрите?
– Извините, Прасковья Никитична, вы это точно знаете?
– Что она его в детдом сдала? Разумеется! Об этом все знали, весь наш дом… Конечно, все ее осуждали: девушка из такой порядочной семьи, отец – историк, известный в городе человек, книги пишет, а дочь ребенка нагуляла! Как он кричал на нее! Соседи снизу и сбоку слышали, а потом во дворе рассказывали, что он даже грозил ее убить! Вот до чего довели человека… Мать тоже жутко переживала, пробежит, бывало, по двору, спрятав лицо в воротник – стыдно было. Да, вот так все сложилось… Они вскоре уехали из нашего дома, от позора уехали.
– А куда, не знаете?
– Куда-то в Трубный район. Потом, когда родители умерли, я слышала, Ахолия первое время жила там же, в этом районе, на окраине, в коммуналке, потом, говорят, смогла вырваться из нищеты и даже стала богатой. Но это уже слухи.
– Да, и эти слухи верны, – кивнула я.
– Что? Ахолия действительно разбогатела? Удачно вышла замуж? – взгляд Прасковьи Никитичны стал заинтересованным.
– Нет, замуж она так и не вышла, но и не бедствовала: умерла в шикарной двухкомнатной квартире.
– Ого! Молодец… Впрочем, я всегда думала, что с ее характером она обязательно придумает что-нибудь такое и сумеет обеспечить себя…
– Какое такое? – тут же уточнила я.
– Понимаете, деточка, характер у Ахолии был… как бы это сказать?.. В общем, что-то с авантюрными наклонностями. Да. И еще она была безрассудно смелой и жадной. Я еще тогда думала: эта и в клетку к голодному тигру зайдет, если ей за это хорошо заплатят.
– Значит, ради денег Ахолия могла бы пойти на многое?
– Думаю, да. Она была дерзкой. Никто не смел перечить ее отцу – у того, как известно, был крутой нрав, – а вот она могла. И еще однажды был такой некрасивый случай… Не знаю, рассказывать вам или нет…
– Рассказывать, Прасковья Никитична, конечно, рассказывать!
– …Так вот однажды Ахолия вымогала деньги у одной соседки, которая имела, так сказать, связь на стороне. Ахолия то ли случайно увидела, то ли подглядывала за ней, потому что была в курсе, что ту изредка подвозил до дома какой-то субъект на своей машине. То есть подвозил не до самого дома, останавливал машину метрах в двухстах. Холя грозилась рассказать мужу соседки, и та платила ей деньги за молчание. Да, вот так вот. Она хвасталась, рассказывая мне об этом, вот, мол, как я лихо с нее «трешницы» получаю. Я ей еще сказала тогда: ты об этом особо-то не распространяйся, а то тебе по шее дадут. Она тогда язычок-то и прикусила… Неразумная дурочка! Но ей тогда было лет шестнадцать, не больше…
Я слушала Прасковью Никитичну и лишний раз убеждалась, что при таком характере погибшей действительно странно, что она вообще дожила до семидесяти трех лет.
Когда старушка наговорилась вдоволь, я поблагодарила хозяйку за уделенное мне время и чай и стала прощаться. Пора, как говорится, и честь знать.
Сев в машину, я не поехала, а просто помчалась к себе домой. Мне необходимо было побыть наедине с моими мыслями, обдумать все услышанное и, главное, мелькнувшую у меня во время беседы мыслишку.
Дома, заварив кофе и приготовив сигаретку, я забралась с ногами на диван. Так-так, что же это я сейчас узнала? А много интересного я узнала. Во-первых, – и это самое главное! – я узнала, что Ахолия наша родила ребенка. Ничего себе новость! Значит, сестрица ее солгала мне, сказав, что у той не было ни мужа, ни детей. Черт! Как я не люблю, когда мне лгут! Как это мешает в расследовании!
Ладно, я пью кофе и успокаиваюсь. Думаем дальше. Итак, у Ахолии есть ребенок и, главное, это мальчик. Ну, то есть сейчас-то это уже взрослый мужчина лет пятидесяти. Значит, это именно он мог приходить к ней поклянчить денег. Да что там «мог»! Именно он и приходил, я уверена. А она, так сказать, откупалась… Значит, он беден, а мамочка жила в роскоши. Да, некрасиво. Может, он вырос и узнал, кто его мать, стал ходить к ней… «Мама, почему ты меня бросила? Как твое материнское сердце позволило тебе?!.» Душераздирающие сцены, Ахолия Ивановна в шоке, в раскаянии… «Да, я страшно виновата перед тобой… Прости меня, мой мальчик… вот тебе деньги, только прости…» Черт, но откуда у нее самой эти треклятые деньги?!
Стоп. Что-то там сказала нам сейчас старушка Никитична? «…Однажды Ахолия вымогала деньги у одной соседки… грозилась рассказать ее мужу про измену, и та платила ей деньги за молчание…» Так, так… Значит, Ахолия Ивановна была способна и на откровенный шантаж? Даже другим рассказывала об этом, хвасталась. А что, если она и потом кого-то так же шантажировала? А что, вполне возможно. Если такой опыт у нее уже был, так чего проще! Выведала чью-то тайну и тяни себе деньги! Ведь со слов сестры, да и других людей, Ахолия Ивановна была очень амбициозной, даже чересчур, стремилась к известности, всеобщему признанию, говорила, что о ней еще услышат. А потом по жизни получилось так, что она не смогла выбиться в люди. Не было у нее, судя по всему, блестящих способностей ни в какой области, внешности, по большому счету, тоже не было. Лаборант с копеечной зарплатой! И это при ее-то амбициях!
Да, шантаж, это несомненно. Надо будет сейчас позвонить и рассказать все Мельникову… Так, и еще у меня мелькнула одна интересная мыслишка… Кто-то совсем недавно говорил мне про кого-то, кто вот так же жил когда-то в Трубном районе в коммуналке, а потом… не то стал богатым, не то типа того… О ком же шла речь? Ладно, с этим потом разберемся. Сейчас надо позвонить Андрюше.
Выслушав мою взволнованную сбившуюся речь, Мельников кашлянул в трубку:
– Знаешь, мать, я так толком ничего и не понял. Давай-ка подъезжай ко мне, я сейчас как раз один. Расскажешь все по порядку.
Положив трубку, я начала быстро одеваться.
Практически у самого подъезда я нос к носу столкнулась с Кузякиным. От неожиданности я чуть сумку не выронила.
– О! Танечка! – расплылся продюсер в своей голливудской улыбке и раскрыл мне свои объятия. – Бон матен, мадемуазель.
Я отступила на шаг назад, не давая Кузякину обнять себя.
– Григорий? Ты здесь каким ветром?
– А ты?
– Вообще-то, я здесь живу.
– Да ты что?! – изумился Григорий. – Вот это удача! Вот это встреча! Как я рад тебя видеть, кто бы знал!
А как я не люблю восторженных мужиков, кто бы знал! Кажется, я даже невольно поморщилась от изобилия восклицательных знаков в речи продюсера.
– Танечка, это же счастье, что мы встретились, – мурлыкал между тем Кузякин, наверное, устав от своего собственного щенячьего восторга. – Давай хоть сегодня сходим куда-нибудь.
Я снова невольно поморщилась.
– Вообще-то, мне некогда: у меня дела. Срочные. Так что извини…
Я попыталась обойти господина продюсера и направиться к своей машине, но он преградил мне дорогу своим торсом.
– Танечка! – с укором покачал головой Григорий. – Да что же это в мире делается?! Молодая красивая девушка постоянно занята делами! А жить-то когда? Ты же практически не живешь!
– Так я что, по-твоему, уже преставилась?
Кузякин делано рассмеялся:
– Пока нет, но если будешь все только по делам бегать, а на мужчин внимания не обращать, то, боюсь, может случиться непоправимое.
Он сделал скорбное лицо и снова попытался обнять меня, а мне снова пришлось отступить на шаг назад.
– Э, Гриша! Ручки-то при себе держи.
– А что такое? – Кузякин шагнул ко мне и все-таки приобнял меня за талию, пытаясь обольстить меня своей голливудской улыбкой. – Ладно, Танечка, забудь хоть на час о своих делах, давай сходим куда-нибудь, в кафе, например… а хочешь, – в ресторан! Я угощу тебя такими деликатесами, Танюша! М-м-м…
Лицо продюсера озарилось тихой светлой грустью.
«А он назойлив, – подумала я. – Послать его куда подальше, что ли? Но, с другой стороны, не хотелось бы грубить дяденьке. Мало ли! Тарасов – город маленький, еще доведется столкнуться с продюсером, не дай бог».
– Григорий, я же тебе объясняю: сейчас у меня срочное дело, просто жутко срочное…
– А потом?
– Что «потом»? – не поняла я.
– Когда ты сделаешь свое жутко срочное дело? Мы сходим куда-нибудь?
– Куда, например? – уточнила я на всякий случай.
– Ну, ко мне домой ты скорее всего ехать откажешься…
– Разумеется! – фыркнула я с негодованием.
– …Я почему-то так и подумал… Потому и приглашаю в кафе. Другими словами, мое предложение остается в силе, мадемуазель.
– Ладно, – кивнула я. – Потом… как-нибудь…
– А почему не сегодня? Слушай, а может, поднимемся к тебе, посидим? У меня тут как раз кое-что есть с собой… совершенно случайно – там, в машине… Бутылка хорошего коньяка, на закусь там… икорка – настоящая, балычок, фрукты… Посидели бы, о жизни поговорили…
Я с подозрением посмотрела на Кузякина.
– Куда это ты ехал с таким набором?
– Да никуда. Так, домой прихватил на ужин.
– На ужин? Кучеряво живешь! – не удержалась я от восхищения.
– Ты тоже можешь так жить. Если захочешь.
Кузякин смотрел на меня завороженно-загадочно. Я на всякий случай отодвинулась от него на шаг. Потом подумала и сделала еще полшага назад. Мой кавалер счел образовавшееся между нами расстояние чересчур большим и шагнул ко мне.
– Так как насчет пригласить меня в гости?
– Григорий, ты только не обижайся, но мне сейчас действительно не до гостей.
– Это ты дело той бабки все раскрываешь? Ну, которую шампуром пришили.
Я кивнула.
– Подожди, но там, кажется, все предельно просто? Я читал в какой-то желтой газетенке: задержан внук-алкаш, без определенного места работы. Говорят, он ее и пришил из-за «бабок». Разве не так? Да и ты что-то такое рассказывала… Вот я всегда говорил: «Не те денежки, что у бабушки, а те, что в запазушке». Видать, внучок-то захотел побыстрее бабулькиным наследством завладеть…
– Нет, Григорий, там все как раз непросто. Внук действительно был задержан, но сейчас он отпущен. А настоящий убийца пока не найден.
– Да? А я думал, там дело яйца выеденного не стоит…
– …И вот я как раз и ищу настоящего убийцу.
– И что, неужели найдешь?
– А ты сомневаешься? Найду, на раз! Мне, понимаешь ли, репутацию подмачивать никак нельзя, репутация – она дорогого стоит, ее за деньги не купишь. К тому же у меня есть кое-какая зацепочка… – я загадочно подмигнула Кузякину.
– Ну, Танечка, ты даешь! Разве это занятие для молодой красивой девушки – убийц искать?!. Твое дело – ходить в салоны красоты и на свидание к мужчинам бегать. Жизнь-то мимо проходит… Скажи хоть, кого подозреваешь-то?
– А тебе зачем знать?
– Да вот думаю: есть мне смысл ждать, когда ты наконец освободишься и пойдешь со мной в ресторан?
– Я думаю, тебе есть смысл найти себе кого-нибудь другого.
Григорий посмотрел на меня долгим и внимательным взглядом.
– Понимаю, – со скорбным выражением лица вздохнул он. – Мне говорили, что ты в своем деле одержимая.
– А разве это плохо?
– Да как сказать? Может, и неплохо, но…
Продюсер замолчал и посмотрел куда-то в сторону. Я тоже посмотрела в ту же сторону, но ничего особенного там не увидела. Улица как улица, прохожие как прохожие…
– Скажи хоть, радость моя, есть ли у меня надежда увидеть тебя снова? Просто увидеть.
Я пожала плечами:
– Почему бы нет? Дороги в городе мной не куплены. Если мы когда-то и встретимся… случайно…
Физиономия продюсера стала кислой, как капуста в бочонке. Но через секунду на ней вспыхнула загадочная усмешка:
– А ведь я, кажется, могу помочь тебе в этом деле. Но с одним условием: мы сейчас все-таки идем в ресторан.
Я посмотрела на Григория удивленно: чем он может помочь мне в раскрытии моего дела? А с другой стороны, черт его знает, всякое бывает…
Видя мое смятение, продюсер взял меня под локоток и приблизил ко мне свою бородатую профессорскую физиономию:
– Танечка, я просто уверен, что сегодня ты мне не откажешь, – загадочно прошептал он.
– Да? – удивилась я. – Почему?
– Потому что у меня для тебя – сюрприз, – так же загадочно выдал продюсер.
Я внимательно посмотрела ему в глаза. Что еще за сюрприз такой?! Честно говоря, я не любитель каких бы то ни было сюрпризов. Жизнь научила. По-моему, все в ней должно быть четко предопределено и распланировано, а если уж не все, так по возможности больше, а то, что появляется внезапно, таит в себе опасность.
Кузякин продолжал смотреть на меня и улыбаться загадочной улыбкой Моны Лизы.
«И чего он скалится?» – с некоторой долей раздражения подумала я. И тут же догадалась: ждет моего ответа.
– Видишь ли, Григорий… – начала я неуверенно, но он перебил меня.
– Танечка, у меня к тебе предложение…
– Руки и сердца? – уточнила я на всякий случай.
Григорий рассмеялся:
– Да нет… То есть я бы, разумеется, с удовольствием повел тебя в ЗАГС, но ты ведь не согласишься стать моей женой, правда?
– У меня, вообще-то, есть жених, – бодро соврала я на всякий случай.
– Жени-и-их… – изумленно протянул Кузякин. – Впрочем, чему удивляться?! Красивая умная девушка не может быть одна… Да, жаль, конечно, жаль…
– Кого? Моего жениха?
Продюсер снова рассмеялся. Взгляд его стал каким-то даже восторженным.
– Люблю остроумных женщин! Нет, правда, так приятно, когда красивая девушка, знающая себе цену…
Этот поток комплиментов стал мне надоедать. Я тоскливо посмотрела в сторону, где на стоянке перед домом «загорала» моя боевая подруга, моя бежевая «девяточка». Все, пора посылать продюсера куда подальше, хватит терять время даром, оно у меня дорогое. Я открыла было рот, чтобы раз и навсегда расставить все точки в наших с Гришей отношениях, как вдруг неожиданно он выдал заговорщицки:
– Вообще-то, Танечка, я хотел рассказать тебе кое о чем, точнее, о том, что тебя очень интересует…
Я еще раз внимательно посмотрела на продюсера. Его взгляд был серьезным до предела. Кажется, он не шутит, подумала я, а вслух спросила:
– А ты в курсе того, что меня очень интересует?
– Конечно!
– Серьезно? – продолжала я сомневаться. – Откуда?
– Оттуда. Ты что, забыла? Ты же сама говорила мне, что ведешь дело убитой богатой бабульки из дома номер шесть по улице Комсомольцев-добровольцев!
Я-то веду это дело, но он-то что может знать о ее убийстве?!
На этот вопрос Кузякин ответил уклончиво:
– Да кое-что знаю…
– Что именно? Ну, Григорий, не тяни кота за хвост!
Кузякин рассмеялся:
– А ты пойдешь со мной в ресторан?
– А если пойду, что ты мне расскажешь? Что конкретно ты знаешь по этому делу?
– А вот там и узнаешь!
Конечно, это идет вразрез с моими планами. Конечно, мне сейчас надо бы ехать к Мельникову, но, с другой стороны, если кто-то что-то знает…
– А ты, Григорий, точно владеешь полезной информацией?
– Обижаешь, Танечка… Впрочем, если сведения о высоком мужчине в старом пальто и широкополой черной шляпе не являются для тебя полезными…
Я просто дар речи потеряла от такого поворота событий. Вот уж точно: иногда получаешь, откуда не ждешь!
– Григорий! Так чего же ты молчишь?! Расскажи мне, что ты знаешь, все расскажи, – на этот раз я сама сделала шаг в сторону продюсера.
Тот снова усмехнулся:
– Что, я уже стал тебе интересен?
– Ну… как бы это сказать?..
– Понятно. Ладно, пусть хотя бы в таком аспекте… У меня здесь машина рядом, за углом, на стоянке. Едем.
Он повернулся и зашагал вдоль моего дома. Мне ничего не оставалось, как пойти за ним следом.
– Хорошо, Григорий, едем в ресторан, – по дороге сказала я. – Только, пожалуйста, в не слишком дорогой.
– Это почему же, Танечка? – повернувшись ко мне, спросил он. – Я как раз собирался пригласить тебя в одно из самых шикарных заведений города. В «Жемчужину Востока»!
Я удивленно и где-то даже восхищенно посмотрела на моего спутника. «Жемчужина Востока» действительно считалась одним из самых дорогих ресторанов, в нем любила «зажигать» наша местная элита. Конечно, я понимала: Григорий – человек далеко не бедный, как сказала моя подруга Светка, «мужик при деньгах, даже при больших деньгах». Но пригласить в самый шикарный ресторан малознакомую девушку – это, скажу я вам, поступок! А может, он действительно неровно дышит ко мне? Может, я, сама того не зная, вскружила голову этому извращенцу с внешностью профессора математики? Хотя как-то сомнительно, чтобы Кузякин сох по мне. Когда мы с ним в последний раз виделись? Лет сто назад? А где? Точно даже не припомню, кажется, на какой-то тусовке…
Так я подумала, а вслух сказала:
– Я согласна, Григорий, пойти с тобой в любой ресторан, но с одним условием: ты даешь мне действительно ценные сведения.
– Обижаешь, Танечка!
Полчаса спустя я сидела за шикарным столом шикарного ресторана. Передо мной стояли такие блюда, что у меня голова закружилась от их вида и запаха. Кузякин сидел напротив и смотрел на меня восхищенным взглядом.
– Ну, как тебе, Танечка, обед?
– Пойдет, – кивнула я.
Продюсер рассмеялся.
– «Пойдет»? Ну-ну…
Он подцепил на вилку кусок холодной телятины и отправил его в рот. Я жевала салат «Мидии по-милански».
– А вино? Почему ты не пьешь вино, Танечка? Ты ведь не за рулем! А я потом отвезу тебя, куда надо.
– Григорий, ты давай не тяни время, – сказала я, беря бокал в руку и отпивая хорошее французское вино.
Да, Гриша в этом разбирается, заказал самое-самое… Впрочем, я пришла сюда не за этим.
– Так вот, – начал продюсер, прожевав свое мясо, – живет у меня один приятель в доме, рядом с тем, где вашу старушку пришили. Хороший такой приятель, у него собачка имеется…
– Григорий, ты что, собираешься рассказать мне о своем приятеле? Зачем он мне?
– Ты вино-то пей, Танечка, оно ж таких денег стоит!
– А зачем ты заказал самое дорогое? Нескромный ты человек, Григорий.
– Это точно, я нескромный… Так вот, приятель этот любит выгуливать по утрам свою собачку. И частенько ходит мимо дома, где ваша старушка жила. Там рядом скверик имеется – милый такой и уютный скверик. Я ему рассказал, что старушку пришили, а он возьми и скажи мне: знаю, мол, того человека, который шляпу носит черную с большими полями.
– Знает?
– Именно. Ну, во всяком случае, уверяет, что знает.
– А мы можем поехать к этому твоему знакомому?
– А почему не можем? Можем, конечно.
– Тогда едем! – Я решительно отодвинула от себя тарелку с индейкой и начала вытирать губы салфеткой.
– Э, нет, Танечка! Поедем, но не сейчас. Дружок-то мой до обеда работает, дома только после трех будет. Так что пока сидим здесь и едим. Ну, покушай, солнышко! Доставь дяде такую радость!
– Тебе что, пообедать не с кем? Телок красивых вокруг тебя вьется… – Я снова придвинула к себе белоснежную тарелку с румяной индейкой.
– Именно что телок. А мне, может, хочется с умной девушкой пообщаться. Повторяю: пообщаться, так что не шугайся, в постель тебя не потащу.
– Да это было бы и бесполезно.
Какое-то время мы ели молча. Шикарные блюда исчезали со стола одно за другим, предусмотрительный вышколенный юноша-официант убирал пустые тарелки. Потом мы поболтали о тем о сем, Григорий рассказывал о своих творческих планах, о том, что снимает новый клип…
Когда стол опустел, Кузякин вытер губы салфеткой и поманил к себе официанта:
– Рассчитай нас, Павлик!
Три минуты спустя мы с продюсером ехали в его шикарном джипе, он вез меня к тому человеку, который знал высокого «мексиканца». У меня замирало все внутри: неужели вот сейчас все и прояснится? Скорее бы, скорее…
Неожиданно я почувствовала, что мне стало как-то нехорошо. Голова слегка закружилась, я взялась за ручку дверки.
– Что с тобой, Танечка? – участливо спросил Григорий, посмотрев на меня.
– Что-то голова кружится…
– С чего бы это? Выпила ты немного… Впрочем, у вас, женщин, это бывает: падения в обмороки и все такое… Давай я тебе окно приоткрою, а ты откинь кресло назад и поспи немного.
– Еще чего! – презрительно фыркнула я. – Я что, кисейная барышня?
– Так мы еще не скоро приедем, мне тут в одно место надо заскочить.
Увидев мое возмущенное выражение лица, Григорий торопливо добавил:
– Ненадолго, зайка, совсем ненадолго.
Я недовольно покачала головой и тут же почувствовала новый приступ дурноты и головокружения. «Кажется, мне действительно плохо, – подумала я, – может, какие-то блюда в ресторане были несвежими». Против своего желания я откинула голову и закрыла глаза. Черт, этого еще не хватало! Через пару минут я почувствовала жуткую слабость. Что со мной?! Может, мне надо в больницу – промыть желудок или что-то еще? Но не успела я обдумать, какие именно процедуры мне сделают медики, как провалилась в черную пустоту…
