Глава 6
– …Да я вам уже битый час говорю: нет у меня на участке бомжа в сомбреро! Не-ту! Может, вам по-японски повторить?
Он смотрел на меня почти тоскливо.
– Не надо, – разрешила я, – мы и так поняли…
– Ну, а раз поняли… – почти радостно начал участковый, мечтающий, наверное, выдворить нас побыстрее из своего кабинета.
– …Нет, подождите, – заартачилась я. – Если у вас и нет бомжа в широкополой шляпе, то, может, есть бомж, лицом похожий вот на эту даму?
Я достала из сумки фото Ахолии Ивановны. Участковый взял его у меня из рук.
– На эту? Нет, такого нет.
– Не может быть! – решил поучаствовать в разговоре молчавший до того Никита. – Вы внимательнее, внимательнее посмотрите.
– Почему же это «не может»? – удивился участковый, молодой парень, по виду не старше нашего Никиты. – Я всех своих в морды… пардон, в физиономии знаю. Именно вот такого, да еще в сомбреро – нет, но, может, вам какой другой сгодится? Вообще-то у нас выбор большой. Есть, к примеру, в кепках, как у Лужкова, есть в спортивных шапочках «Адидас», есть даже лысые в панамах…
– Нет, товарищ лейтенант, спасибо, других нам не надо, тем более в панамах. А впрочем, подождите… – я подумала всего пару секунд. – Скажите: где мы могли бы посмотреть на этих ваших в кепках, в спортивных шапочках и лысых в панамах?
– Есть такое местечко, есть, – усмехнулся участковый и махнул рукой. – Эх, ладно, пойдемте!
Четверть часа спустя мы втроем пробирались по подвалу какого-то старого пятиэтажного дома. Здесь был полумрак – тусклые лампочки лишь кое-где боролись с непроглядной тьмой. Пахло сыростью, затхлостью и еще чем-то не особенно приятным.
– Фу, черт! – выругался Никита, зажимая пальцами нос. – Чем это здесь воняет?
– Бомжами, – хмыкнул участковый, – чем же еще!
Я незаметно для моих спутников достала из сумочки флакончик французских духов, смочила указательный палец и мазнула им у себя под носом. Участковый толкнул какую-то дверь, которая заскрипела ржавыми петлями, и нашему взору предстало большое помещение, освещенное так же тускло, как и коридор. Здесь стояло несколько кроватей – в основном железных, покрытых ржавчиной, пара старых диванов с ободранной обивкой и несколько матрацев, лежащих прямо на полу. В середине комнаты находился большой обшарпанный стол, возле которого были разбросаны ящики и покосившиеся табуреты. На всем этом великолепии сидели человек десять весьма экзотической наружности. Они ели что-то – каждый из своей миски или консервной банки. При нашем появлении все дружно повернули головы в нашу сторону.
– Действие второе. Те же и участковый со товарищи, – насмешливо сказал кто-то из обитателей подвала.
– Артист! – рявкнул наш гид. – Поговори мне еще!
Участковый, не обращая внимания на тяжелый запах, подошел к обедавшим.
– Так, граждане асоциальные элементы, – сказал он, доставая из кармана фото Ахолии Ивановны, – ну-ка, быстро посмотрели все сюда. Кто из вас знает или хотя бы видел человека, предположительно из вашего сословия, похожего ликом на эту даму и предпочитающего носить шляпу с большими полями?
Все бомжи, вытянув шеи, уставились на фото. Они рассматривали нашу бабушку Ягудину, но глубокомысленно молчали. Кто-то добросовестно морщил лоб, кто-то тяжело сопел. Я поняла, что этот процесс надо как-то ускорить и, главное, подогреть заинтересованность наших респондентов.
– А тому, кто расскажет об этом человеке хоть что-нибудь, я лично поставлю литр водки, – сказала я и тут же добавила: – С закуской, разумеется.
Взгляды бомжей несколько оживились. Они начали еще усерднее морщить лбы и еще тяжелее сопеть. Но никаких результатов их мыслительная деятельность так и не дала. И тогда я сказала:
– Этот человек – высок ростом. Он носит длинное черное пальто и шляпу типа «сомбреро». Так как? Видел кто-нибудь высокого типа в длинном пальто? Возможно, совсем недавно…
Наконец один из бомжей неуверенно выдал:
– Кажись, я такого видал…
– Когда? Давно? – не утерпел Никита.
– Дак… с неделю тому назад, – почесал в затылке небритый, – а может, и поболе…
– Где видели? Что он делал? Как был одет? – засыпали мы вопросами небритого.
– Что делал? А что ему делать? Из подъезда он выходил…
– Из какого?
– А из того самого, где потом бабушку нашли убитую.
Никита едва не схватил бомжа за грудки:
– Как он был одет?
– Так и был – как говорите… В пальте… в таком… черном и грязном. И длинном, вот!
– А делал что? – продолжала я пытать свидетеля.
– Дак говорю же, выходил из подъезда…
– А потом что сделал, когда вышел? – рявкнули мы с Никитой хором.
– Потом? Потом… Действительно, а что же было потом?..
Небритый почесал в затылке. Я даже подалась вперед от нетерпения, мне тоже хотелось схватить бомжа за грудки, и только брезгливость остановила меня: его свитер был настолько грязен, что руки мои сами собой убрались за спину.
– Говори, Хнырь! – рявкнул участковый. – Или пойдешь у меня… сам знаешь, куда!
Я удивленно посмотрела на участкового: чем это он собирался напугать бомжа? Мне не довелось узнать это, потому что Хнырь вдруг все вспомнил.
– А! – обрадованно вскрикнул он. – Дак ведь он потом в машину сел.
– Что ты несешь? – накинулся на Хныря участковый. – В какую такую машину? Обкурился? Вот я тебя…
– Ниче и не обкурился, – обиженно возразил небритый. – Точняк говорю: вышел мужик в шляпе из подъезда, а шляпа-то прямо на глаза надвинута – вот так, – зашел за угол, прошел до дороги и сел там в машину. Большая такая, черная… Иномарка, вот! Сел себе и поехал…
– Поехал, – вздохнул обреченно участковый. – Бомж – на иномарке?! Так, с этим все ясно.
– Че ясно-то? – насторожился Хнырь.
– А то и ясно, – нашла нужным вмешаться я, – что пойдешь ты, мил человек, сейчас с нами.
Я постаралась придать голосу побольше трагичности и загадочности.
– Куда пойду? – еще больше насторожился Хнырь и даже отодвинулся от нас в сторону товарищей, как бы ища у них защиты.
– Туда! На место пойдешь, покажешь, как там все было. Из какого подъезда вышел «мексиканец», в какую сторону пошел и куда сел…
– Я насчет того, что он «мексиканец», не в курсе, он мне не представился…
Через десять минут мы все четверо стояли у дома Ягудиной.
– Ну, вот из этого подъезда он и вышел, – указал бомж на дверь подъезда, где жила погибшая.
– Когда это было, говоришь?
Хнырь недовольно покосился на меня, даже смерил с ног до головы своим тяжелым взглядом.
– Говорю же, с неделю тому назад, может, поболе, мы ведь календарей не имеем, они нам без надобности.
– Время какое было? – уточнила я.
– Утро было, а насчет времени не скажу, потому как не знаю.
– Часов не имеете? – догадался Никита.
– Ага.
– Ну, а так, навскидку? – спросила я. – Раннее утро или позднее?
– Да и не раннее, и не позднее, – пожал плечами Хнырь, – светло уже было, значит, позже семи. А до обеда тоже далеко… Ну, может, часов девять или десять… а может, и в начале одиннадцатого… Но не позднее, нет: в половине одиннадцатого в этот двор «мусорка» приезжает, так что нам до этого времени надо с баками закончить.
– Ты, значит, у баков в тот день был? – продолжала я пытать свидетеля.
– Ага. Там кто-то такие классные кроссовки выбросил! Глядите!
Хнырь опустил голову и посмотрел на свои ноги.
– Про кроссовки – это ты своим друзьям потом расскажешь, – перебила я его, – скажи лучше: человек этот, тот, что в шляпе, подходил к мусорным бакам?
– Ему-то зачем? – удивился бомж.
– Ну, может, он что-то выбросил? Вспомни, это важно.
Хнырь почесал в затылке, взъерошил свои грязные и без того лохматые волосы.
– Не-а, не было у него ничего, – сделал он наконец заключение.
– Это верняк? – немного разочарованно уточнила я. – Может, у него предмет какой был с собой? Ну, Хнырь, вспоминай!
– Чего пристали? Что у него могло быть-то?!
– Да что угодно! – не выдержал Никита. – Шпаги, к примеру, не было? Или чего-нибудь длинного и острого.
– Шпаги? – Хнырь удивленно вылупил на нас глаза и еще усерднее почесал в затылке. Он думал долго, добросовестно шевеля извилинами и морща свой грязный лоб, одной рукой при этом он теребил себя за черное ухо.
– Нет, – сделал он наконец очередное заключение. – Точняк: ничего у того мужика с собой не было, ни шпаги, ничего… С пустыми руками он шел. Ага. Вот отсюда, значит, вышел и сразу пошел вон туда за угол, а к бакам не подходил. А я вон там находился и потому видел его и здесь, возле подъезда, и вон там, на дороге. Он к машине подошел, да я уж вам говорил… А машина – такая большая, черная, блестящая… Здоровенная, одним словом. Он сел, значит, и машина поехала вон в ту сторону… Ага.
– А куда именно сел? На переднее сиденье или заднее? – спросила я.
– На переднее, – немного подумав, выдал Хнырь.
– На пассажирское или водительское?
– Так, дайте подумать… Ага… На водительское сиденье, да. Он сел на место водителя.
– Бред! – невольно вырвалось у Никиты.
– Это все, что ты можешь сказать? – рявкнул на Хныря участковый, сделав страшное лицо.
– Гражданин начальник! Вы же знаете: я – как на духу! Я с законом… того!.. Я же и зарабатываю честно, не ворую… Я вон в тех ларьках дворником… мусор какой убрать или подместь… А они мне овощи иногда подкидывают…
Я достала кошелек и протянула Хнырю «пятихатку».
– Если вдруг вспомнишь еще чего-нибудь, не поленись, зайди к участковому и расскажи, – получишь еще столько же. Лично от меня.
Бомж взял деньги с самым счастливым видом.
– А как же! Обязательно… ежели вспомню, конечно…
– Татьяна, что ты на это скажешь? Человек в шляпе вышел из подъезда, но в руках у него ничего не было! Если он ткнул старушке в глаз чем-то длинным и острым, то куда он дел орудие убийства? – спросил Никита, как только довольный Хнырь скрылся за углом дома.
– Пока не знаю. Но обязательно выясню это.
– Да, мы вот тоже пытались… Баки эти перерыли… – Младший лейтенант аж передернул плечами от омерзения, вспоминая, очевидно, как он копался в этих самых мусорных баках.
– И, конечно, ничего там не нашли?
– Ничего… Черт, куда, в самом деле, он мог его деть?! Обязательно же должен был выбросить…
Я подумала совсем немного.
– А может, он его и не выбрасывал? – предположила я.
– Как это? – удивился Никита. – Мы все в подъезде обшарили и в квартире… И баки эти чертовы. Орудие убийства просто как сквозь землю провалилось, честное слово! Или этот Хнырь врет… А если убийца унес его с собой, а? И выбросил по дороге далеко отсюда, где-нибудь в безлюдном месте? Может такое быть?
– Вполне. Но, как я уже сказала, он мог его вообще не выбрасывать.
– Как же так? – удивился Никита. – Преступники, насколько я знаю, всегда стараются побыстрее избавиться от орудия убийства, поскольку это – улика, да еще какая! Считай, стопроцентное доказательство…
– Ну, уж не стопроцентное! Орудие убийства, если ты, Никита, не в курсе, иногда подбрасывают и другим людям. – Я посмотрела на молодого человека задумчиво. – Слушай, а вот ты, если бы был преступником, куда бы спрятал орудие убийства? Я имею в виду, после совершения преступления.
Молодой человек ковырял носком ботинка корень дерева, вышедший в этом месте на поверхность земли.
– Я бы его сунул себе в брюки, под ремень, а потом…
– Испачканное в крови и мозговом веществе?
Никита посмотрел на меня и брезгливо передернул плечами.
– Черт! Нет, пожалуй, я бы все-таки сразу его выбросил. Если вот такое – в крови и мозговом веществе, то сразу бы…
– Ну, вот что, ребята, – сказал участковый, – вы тут давайте дискутируйте без меня, а я того… я пошел. Дела у меня. Срочные.
Мы попрощались, и лейтенант поспешно скрылся за углом дома. Я посмотрела на Никиту.
– Так, говоришь, сразу выбросил бы? Сразу… А ведь орудие именно таким и должно было быть – кровь и мозг…
Внезапная догадка озарила меня:
– А ну, идем…
Я шагнула к двери подъезда. Никита оставил корень не откопанным и рванул за мной. Возле ягудинской квартиры мы остановились.
– Значит, вы все здесь хорошо осмотрели…
Я принялась тоже осматривать железную навороченную дверь пострадавшей.
– А старушка-то сильно чего-то боялась, – сказала я.
– Почему ты так думаешь? – удивился Никита, принявшись тоже рассматривать блестевшую золотом ручку двери и глазок.
Я посмотрела на парня снисходительно.
– Посмотри, какая у нее бронированная дверь. Можно подумать, она собиралась выдерживать здесь атаку противника. Или за добро свое переживала.
Я потрогала деревянную покрытую дорогим лаком обшивку двери сбоку, потом поднялась на цыпочки и потрогала верхнюю доску. За ней был узкий просвет, совсем узенький, но все-таки доска не плотно подходила к стене. Внезапно меня озарила догадка. Я подошла к соседней двери и попробовала просунуть пальцы за верхнюю доску. Не лезут. Ну, и фиг с ними. Зато в третьей двери – а это была дверь известной нам Веры Потаповны – за доской я нащупала какой-то холодный металлический предмет.
– Есть! – сказала я. – Это здесь!
– Что? – не понял Никита.
Он тоже подошел к двери и, встав на цыпочки, попытался просунуть руку за верхнюю доску.
– Да, там что-то есть… Но так, руками, не достать, придется отрывать доску…
– «Отрывать»! – передразнила я его, вытирая пальцы носовым платком. – Придется вызывать ваших и приглашать понятых. Похоже, это и есть то самое орудие, и оно всегда было здесь, убийца действительно избавился от него сразу, ты был прав. Ткнул старушку в глаз, а потом, прежде чем дать деру, засунул железяку сюда. И из подъезда вышел уже без нее, как Хнырь и сказал нам…
Два часа спустя мы втроем сидели в крохотном кабинете Мельникова.
– …И все-таки это оказался шампур… Черт возьми, как прозаично! – усмехнулся Андрюша. – И как же, мать, тебе это в голову-то пришло? Это же надо – орудие убийства нашла! Наши искали-искали…
– А я просто подумала: раз преступник вышел из подъезда без орудия, значит, оно так и осталось на месте преступления. Только он его надежно спрятал…
– Значит, наш бомж – не дурак! – сделал вывод Ник.
– …Но где в подъезде можно спрятать шампур? – продолжала я.
– А как ты догадалась, что это именно шампур?
– Да я, Андрюша, и не догадывалась! Просто начала шарить, где только могла.
– Молоток! – выдал Мельников искренне. – Под ковриками возле дверей мы смотрели, причем во всем подъезде, а вот за обналичкой пошукать как-то не догадались.
Мне было приятно: не так часто от моего друга Андрюши можно услышать такие слова. Я с гордостью выпятила грудь, правда, совсем немного, чтобы в глаза особо не бросалось.
– Куда теперь навостришь лыжи, мать?
– Пойду побеседую с Дрюней, другом и собутыльником Романа. Кстати, вы с ним повидаться успели?
– Что? Я? С каким-то алкашом?!
– Ну, не ты лично, мог бы кого-нибудь послать, того же Никиту, например.
– Меня? К какому-то алкашу?! – в тон Андрею воскликнул Никита, состроив презрительную гримасу.
– Делать нам больше нечего, как всяких алкашей по подвалам выуживать да беседы с ними беседовать! – фыркнул Мельников.
– Ну да, господа офицеры, вам хорошо… А мне, бедной, деваться некуда: пойду штурмовать подвал, где обитает друг и собутыльник нашего Романа, – притворно вздохнула я.
Парни как будто даже обрадовались такому моему заявлению.
– А, ну, давай! Флаг тебе в руки! – загалдели они наперебой. – А мы займемся шампуром. Сейчас вот наш эксперт проверит его на предмет отпечатков пальчиков…
Я покачала головой.
– Ничего он не найдет! Могу поспорить на что угодно: шампур будет «чистым», как инструменты в операционной.
Андрюша сделал кислую физиономию:
– Думаешь?
– Судя по всему, наш убийца – действительно не дурак и все продумал, перчаточками тоже наверняка обзавелся…
Мельников горестно покачал головой:
– Готовился, значит… Честно говоря, я и сам так же думал, но где-то в глубине души все-таки надеялся…
В это время зазвонил телефон на его столе, мой друг поднял трубку.
– Мельников слушает… Что? Уже?.. Значит, так, да?.. Вот черт!.. Ладно, Саныч, спасибо. Да, с меня – пузырек за срочность, как договаривались.
Он положил трубку и повернулся к нам.
– Да, мать, ты была права: отпечатков на орудии не найдено, только кровь и мозговое вещество. Сейчас эксперт будет проверять, ее ли это кровь… Хотя что там проверять, и так все ясно!
Андрей потянулся к пачке сигарет, лежащих на его столе, но в это время снова зазвонил телефон.
– Мельников слушает… Что?.. Кто?.. Кого?.. Чем-чем?.. А что, послать больше некого?.. А мы что, козлы отпущения?.. Ладно, выезжаем…
Он бросил трубку на аппарат и невесело посмотрел на Никиту:
– Срочный вызов: бытовуха. Не то муж жену, не то жена мужа приложила утюгом по кумекалке… Короче, собирайся, брат, едем. Труба зовет!.. – Андрей подошел к шкафу и взял свою куртку. Никита последовал его примеру.
– И ты, мать, тоже давай… по своим делам. Короче, иди, не мешай работать! Найди алкаша Дрюню, «пощупай» между делом этого архитекторишку… Может, он хоть тебе признается, где был в то утро…
– «Не мешай работать»?! – возмутилась я. – Мельников! И это вместо благодарности за найденное орудие убийства?! Имей совесть!..
– Я тебя уже благодарил…
– Когда? Что-то я ничего не слышала. Никита, может, ты слышал что-то, хоть отдаленно напоминающее слова глубокой признательности?
Молодой человек пожал плечами и застегнул свою куртку на последнюю пуговицу. Видно было, что ему не очень-то хотелось ехать куда-то на разборки бытовых баталий, но, как говорится, долг обязывал.
– Вот! – победно воскликнула я. – Никто из присутствующих не слышал слов благодарности. Ты только сказал, Андрюшечка, что я – молоток, но это всего лишь похвала, а не слова благодарности, а их, я так понимаю, мне от тебя не дождаться.
Гордо вскинув голову, я покинула мельниковский кабинет.
* * *
Дрюню-алкаша, друга нашего Романа, я нашла мирно спящим в подвале старого дома. Это был заросший щетиной субъект неопределенного возраста в видавшей виды синей куртке. Он спал в ней и в грязном трико прямо на овощных ящиках. Минут пять мне пришлось потратить на то, чтобы разбудить мужчину, потом еще минут десять объяснять ему, чего от него хотят. Дрюня дышал на меня перегаром, таращил мутные красные глаза и в очередной раз вопрошал, кто я такая и какого черта мне от него нужно. Я терпеливо объясняла – в который раз, – что я – частный сыщик, но, похоже, это не говорило Дрюне ровным счетом ни о чем. Я несколько раз повторила ему имя его друга, но и это не оказало действия.
– Какой, на… Роман?! Не знаю никакого Романа!.. А ты, блин, кто такая?
Поняв, что все равно от гражданина не будет толку, я повернулась, чтобы выйти из подвала, и тут заметила странного вида особу. Это была женщина тоже неопределенного возраста, одетая в лохматую рыжую шубу. Всклокоченные волосы женщины смело могли посоревноваться с шубой в лохматости. Их обладательница сидела на трубе в углу помещения.
– Слышь, подруга! Ты ему бутылек пива поставь, он сразу соображать начнет, – посоветовала рыжая прокуренным голосом. – А так от него еще долго толку не будет, – проверено.
Лохматая достала откуда-то из кармана «бычок» и с упоением задымила.
– Спасибо за совет, мадам.
Я выбралась из подвала и увидела близ дома пивной ларек. Запихнув в сумку три бутылки «Жигулевского», я снова спустилась в полутемное вонючее помещение.
– Ты кто, блин? Ты че меня дергаешь? – Дрюня вскочил со своих ящиков и вдруг попытался схватить меня за грудки.
Пришлось отработанным приемом опрокинуть его на земляной пол. Мужчина рухнул, как мешок, и застонал.
– Ну, что, протрезвел? – я склонилась над поверженным врагом.
– Сука, ты че творишь?! Больно же!
– Да? Ну, извини. А я думала, тебе будет приятно.
Я достала из сумки бутылку пива, откупорила и протянула Дрюне. Тот, увидев презент, схватил ее с проворностью голодной обезьяны и, сев прямо на земляной пол, присосался к горлышку. Осушив посудину, мужчина довольно крякнул, обматерил кого-то от широты душевной и расплылся в довольной улыбке:
– Ну, ништяк! Теперь жить можно…
Пять минут спустя он бойко рассказывал мне, как в день убийства старушки Ягудиной они с Мушкетером (так в среде поклонников Бахуса звали Романа Белохвостикова) «зажигали» здесь, в подвале, и возле того ларька, где я купила пиво. Разумеется, я не стала говорить моему новому знакомому, что незаметно включила мобильник у себя в сумке и сейчас записывала его сбивчивую речь.
– А это точно был тот самый день? Ни раньше, ни позже? – засомневалась я. – Ты подумай, может, вы в какой другой день здесь «зажигали»?
– Не, точняк, тот самый… Я потом проходил мимо дома, где бабульку-то вашу кокнули. Там еще ленточка была к дереву привязана… Ну, пестрая такая ленточка – белая с красным… Я видел. А потом, после обеда, ее сняли… И еще там менты были…
– А Роман все время с тобой был? Никуда не отлучался?
– Это кто, Мушкетер, что ли? Не, он даже мочился здесь же, в подвале.
– Хорошо.
– Чего ж хорошего? Я ему говорю: ты тут не писай, Мушкетер! Воняет же! А он, гад, все равно писает и писает…
– И до какого часа вы тут «зажигали»?
– Э-э… Так того… почти до самого обеда, а потом мы вон там прикорнули…
– Слушай, Дрюня, а повторить свои слова сможешь?
– Где? – тут же уточнил мой собеседник, с подозрением посмотрев на меня.
– В полиции, разумеется, не на детском же утреннике!
– Я? В полицию? Ты че?!!
Мужчина обалдело уставился на меня.
– А что, слабо в полицию пойти? Друга спасешь, его ведь сейчас подозревают в убийстве этой самой бабульки. Срок ему грозит серьезный! Если дружка твоего посадят, с кем ты тут «зажигать» будешь?
Мой собеседник в задумчивости почесал взъерошенный затылок.
– В убийстве, говоришь? Вот черт!.. А еще пива поставишь?
Ага, раз торгуется, стало быть, соображает. Я отдала Дрюне последнюю бутылку, взяла с него слово не отлучаться никуда из города и вышла из подвала.
Час спустя я сидела в своей квартире на своем любимом диване и потягивала кофе. Мне просто необходимо было все как следует обдумать и разложить по полочкам. Итак, что мы имеем на сегодняшний день в активе, Татьяна Александровна?
Я глотнула ароматный обжигающий напиток. Что имеем, что имеем?.. Во-первых, нарисовался какой-то высокий «мексиканец», похожий ликом на нашу Ахолию Ивановну. Странно? Еще как! Откуда он вообще взялся, этот загадочный мужчина в сомбреро? И почему имеет такой вид – старое замызганное пальто и шляпу с большими полями? Кто так одевается? Может, он действительно родственник Ахолии Ивановны и приехал из далекой экзотической страны? А может, это он специально – косит под «мексиканца», чтобы никто его не узнал? Вот это – скорее всего. И зачем он приходил к старушке? Неужели и впрямь поклянчить деньги? Похоже, что так. Не для того же, чтобы пожелать ей доброго утра, притаскивался ни свет ни заря! Поклянчить денег… А главное, откуда она сама их брала, эти деньги, да еще в таком количестве?! Ее ремонт и обстановочка впечатляют, да и наличка, найденная в квартире… Загадки, сплошные загадки… Черт! Ни на один из вопросов я пока не знаю ответа, а время-то идет…
Так, двинемся далее. Мы нашли (точнее, я нашла, но это не суть важно) орудие убийства. Отпечатков на нем не обнаружили, но орудие у нас есть, и это главное. Я хорошо рассмотрела этот шампур – совсем еще новый, не очень длинный, мои, например, подлиннее будут. Ручка витая, удобная такая ручка, и на ней стоит штамп в виде цветка лилии. И что? Да пока ничего. Ну, нашли мы шампур, но его хозяина мы по нему вряд ли отыщем, он ведь его не подписал! Ничего – ни фамилии, ни адреса… Даже отпечатков, и тех, гад, не оставил! Как-то это даже непорядочно с его стороны.
Что еще? Я увиделась с подозреваемым, поговорила с ним, и могу теперь с точностью утверждать, что Роман Белохвостиков не причастен к убийству своей бабушки. Слишком хлипок и интеллигентен, да к тому же его алиби только что подтвердил его собутыльник Дрюня. Какой ему резон врать?! Вот отнесу сейчас запись нашей светской беседы моему другу Мельникову, он Романа и отпустит, куда ему деваться. Вызовет, конечно, этого Дрюню для показаний под протокол, это уж как полагается! А потом Белохвостикова и отпустит, а его бывшая женушка Настя заплатит мне денежки. Итак, мою работу можно считать законченной.
Но как быть с высоким загадочным «мексиканцем»? Впрочем, теперь это уже не моя забота, этого пусть Андрюша ищет за госзарплату. Я подошла к аппарату и подняла трубку.
Выслушав меня, Мельников недовольно осведомился:
– Ну, и чего ты, мать, от меня хочешь?
– Как чего? Отпусти Романа Белохвостикова, он же невиновен!
– Кто сказал?
Я прямо опешила:
– Ну, Андрюша, ты даешь! Мы же его сегодня утром допрашивали, и он…
– Насчет твоего Романа дело такое, – перебил меня Мельников мрачно, – я утром, сразу после его допроса, доложил обо всем начальству, и оно выдало вердикт: Белохвостикова пока попридержать.
– Как «попридержать»?! Не имеете права! – возмутилась я. – На каком основании?
– А на таком основании, мать, что преступник пока что не найден. Настоящий преступник. Такой – заметь – преступник, чтобы и сознался во всем, и чтобы улики против него были, и доказательная база – не придерешься…
– Андрюша, но ведь я тебе только что сказала, у меня есть запись – показания его дружка Дрюни…
– Да помню я про твою запись. Тащи, конечно, ее ко мне, к делу подошью, и дружка этого вызову, но…
– Опять «но»?! – возмутилась я. – Чего тебе еще, Мельников?
– Другую кандидатуру на роль убийцы. Мне начальство прямо сказало: пока у нас не будет сидеть преступник, такой, чтобы и сознался, и все улики против него, и доказательная база – не придерешься…
– Да помню я! – огрызнулась я со злости. – Все, Мельников, иди уже… лови этого преступника!
– А ты, Тань?
– Что я? Тоже буду продолжать делать свою работу. Что мне, бедной, еще остается?!
– Это ты-то у нас бедная? – съехидничал Мельников, но я уже бросила трубку на аппарат и пошла на кухню приготовить себе еще кофе. Только это могло хоть как-то успокоить меня и привести мои мысли в надлежащий порядок.
Пока заваривала очередную порцию напитка, я продолжала рассуждать про себя. Вернее, сначала я просто злилась на себя за то, что преждевременно порадовалась окончанию дела. Как говорится, поспешишь… Потом я забралась с дымящейся чашкой на свой диван, закурила, успокоилась и продолжила «думать мои мысли».
Значит, Мельникову нужен настоящий преступник, только в этом случае он отпустит Романа… Ладно, на Андрюшу я больше не сержусь, он и впрямь человек подневольный. Я сама так работала и знаю, что такое приказ начальства. Итак, им нужен другой подозреваемый. Кто у нас более или менее подходит под описание высокого «мексиканца»? Боюсь, что кандидатура пока только одна – отец Романа. Тогда сегодня же вечером мне обязательно надо с ним встретиться. Во-первых, посмотрю, действительно ли этот человек похож ликом на свою тетушку? Во-вторых, выясню, где он провел утро того злополучного дня, ведь Андрей и его люди не смогли узнать это. А вот мне придется, потому как деваться просто некуда: мне за это платят. Тогда буду трясти архитектора, как грушу, пока из него не посыплются конкретные сведения. Можно, накрайняк, и припугнуть мужичка, оно ему еще и на пользу будет…
Я достала из сумочки фото погибшей. Сердитое же у нее лицо! Брови сдвинуты, тонкие губы плотно сжаты, орлиный нос от этого кажется еще более грозным. Даже по фотографии видно, что кротким нравом Ахолия Ивановна не отличалась. В глазах читалось явное недовольство жизнью в целом и родственничками в частности, неудивительно, что у дамочки были проблемы с общением. Уберем-ка ее обратно в сумку, пусть лежит там себе и сердится, сколько угодно, а я пока допью свой любимый кофе, докурю сигаретку и поразмышляю, кого, после архитектора, буду трясти следующим.
Так, стоп. Что-то сегодня утром я хотела обдумать… Что-то обнаружилось такое подозрительное… Что? Черт! Забыла со всеми этими событиями…
А! Как же! Адвокат Романа! Сегодня утром меня очень удивил, если не сказать поразил, тот факт, что этот адвокат уговаривал Белохвостикова признаться в совершении преступления, то есть фактически оговорить себя. Что еще за новости?! С каких это пор адвокаты действуют не в интересах своих подзащитных, а в интересах… даже не знаю, кого? Следствия? Не думаю, чтобы Андрей был с ним в сговоре… Надо будет обязательно поинтересоваться у Белохвостиковых, где они откопали такого, с позволения сказать, адвоката.
И еще: мне надо разыскать человека в широкополой шляпе. Где и как? Хорошие вопросы, но я пока не знаю на них ответы.
Через полчаса моей мыслительной деятельности у меня нарисовался более или менее четкий план действий. Я взяла мобильный и набрала номер племянника погибшей. После третьего гудка мне ответил довольно приятный мужской голос.
– Сергей Валерьевич? – осведомилась я.
– Да.
– Вас беспокоит частный детектив Татьяна Иванова…
Я коротко изложила ему суть дела, объяснила, зачем нам надо увидеться и о чем пойдет разговор. Узнав, что дело касается его сына, архитектор сразу согласился встретиться со мной, даже как-то, я бы сказала, чересчур поспешно, но при этом потребовал, чтобы наше рандеву состоялось на нейтральной территории, не иначе.
– Кафе на набережной вас устроит? – спросила я.
– Какое именно? – уточнил Сергей Валерьевич.
– Любое. Можно хоть в «Ветерке»…
– Да, да, именно в «Ветерке», и можно через час?
– Прекрасно. До встречи!
– До встречи!
В трубке раздались гудки. Я допила кофе и пошла собираться.
* * *
Ровно в шесть вечера я зашла в зал кафе, практически полный посетителей, и набрала его номер. У мужчины, одиноко сидевшего за столиком в углу, тут же заиграла веселая мелодия на мобильном, и он поднес его к уху.
– Да, – раздалось в моем телефоне.
– Все, я вижу вас, Сергей Валерьевич, я иду к вам, – сказала я, убирая мобильник в сумку.
Архитектор оказался симпатичным мужчиной, для его возраста, разумеется. Волосы его – темные и густые – еще не тронула седина, они были ухожены и аккуратно подстрижены. Глаза – большие и карие – были выразительными. Нос имел горбинку, но не такую большую, как у его покойной тетки, и эта горбинка его совсем не портила, напротив, придавала лицу выражение мужественности. А вот губы его, надо признать, были тонкими, хотя и не настолько, как у Ахолии Ивановны на фото. Зато подбородок точно был копией подбородка нашей погибшей. Одним словом, я так и не решила для себя, настолько ли он похож на свою родственницу, чтобы его можно было принять за ее сына. Понятным было только одно: сходство у них, несомненно, есть, во всяком случае, я, если бы не знала степень их родства, не рискнула бы с уверенностью утверждать, что он – не ее сын.
– Вы Татьяна? А-а… Простите, что это вы на меня так уставились?!
Хм, кажется, я действительно вперилась в архитектора каким-то уж совершенно бесцеремонным взглядом.
– Извините, Сергей Валерьевич, это я задумалась… Не обращайте внимания.
Архитектор галантно – совсем как его отец – кивнул и пригласил меня присесть за его столик.
– Заказать вам что-нибудь?
– Кофе и, если можно, тирамису.
Вскоре мы пили обжигающий капучино с пирожными и беседовали. К моему немалому удивлению, архитектор очень даже охотно отвечал на мои вопросы.
– Сергей Валерьевич, в каких отношениях вы были со своей тетей? – решила я сразу взять быка за рога.
– В каких отношениях? – горько усмехнулся мой собеседник, помешивая ложечкой свой кофе. – В самых плохих. Да, я не скрываю этого. Зачем, вы ведь и так наверняка все знаете… Родители рассказали мне, что вы пытаетесь оправдать моего Ромку и посему трясете всю нашу семью.
– Ну, уж так и трясу! Задаю вопросы, выясняю кое-что для себя… У меня такой метод работы.
– Это не Ромка ее… нет! Она – я имею в виду покойную – так досадила всем, что я просто удивляюсь, как это никто не пришил ее раньше?!
Я внимательно посмотрела на Сергея Валерьевича.
– Я серьезно. Она отравила жизнь всем, с кем только была хоть мало-мальски знакома…
– А вы?
– Что я?
– Вы не могли ее?.. Все-таки она так досаждала вам! Я знаю это со слов ваших родителей.
Он поморщился, как-то сразу погрустнел и даже отодвинул от себя тарелочку с недоеденным пирожным.
– Я тоже не делал этого…
– И вы можете это доказать?
– Доказать? М-м… Понимаете, Татьяна, у меня дома такие сложные отношения…
– С кем?
– С женой, разумеется.
– А при чем тут ваша жена? – удивилась я. – Я вас спрашиваю про ваше алиби.
– Да понимаете… Как бы вам сказать?.. Есть некоторые обстоятельства…
Ну, точно, юлит! А Мельников был прав: темный субъект. И вроде даже нервничает.
– …Она у меня как бормашина. Кстати, она – зубной врач. Так вот она все сверлит и сверлит…
– Простите, Сергей Валерьевич, кто как бормашина? Что-то я не очень понимаю, о ком речь.
– Да о моей жене!
– Ваша жена, как бормашина? Это очень оригинально!
– Нет, вы не подумайте, она – хорошая жена, и мать, и хозяйка… И вообще у нас все хорошо…
– Но не совсем, правда?
– Правда. Понимаете, мы живем давно, много лет, чувства наши как-то поутихли, любовь, наверное, прошла… Осталась привычка, привязанность, чувство долга… Грустно, правда? А хочется чего-нибудь такого… такого… романтического, что ли?
– У вас есть дама сердца? – догадалась я.
Сергей Валерьевич посмотрел на меня печально, почти с тоской.
– Но я не виноват в этом, – выдал он тут же пылко, – если бы моя супруга не была такой ревнивой, если бы не ее скверный характер… если бы она не пилила меня постоянно…
– Я так понимаю, – заключила я, – что в момент убийства вашей тетушки вы были у… своей любимой женщины? Кстати, она может это подтвердить? Насколько я знаю, вы так и не дали следователю вразумительного ответа, где находились в момент убийства.
– Вот, я так и знал, что вы это спросите! – мой собеседник метнул в меня недовольный взгляд.
– А как вы хотели, Сергей Валерьевич? Убита пожилая женщина… да еще таким изуверским способом! Вы думали, что достаточно будет дать честное пионерское, и от вас тут же отстанут?
– Ничего я не думал… Хм, честное пионерское!.. Но неужели мне придется назвать ее имя?
– Увы! – притворно вздохнула я. – И адрес тоже. Или телефон.
– Будете проверять? – усмехнулся архитектор.
– А как вы думали? Я же говорю, дело очень серьезное… Статья, под которую подпадает это дело, еще не так давно была расстрельной, а сейчас за это могут дать лет пятнадцать.
Он помялся. Отпил пару раз из своей чашки, проводил грустным взглядом пробегавшую мимо официантку. Я его прекрасно понимала: боится, что жена узнает о его связи на стороне, устроит «разбор полетов». Эх, мужики! Как гулять – герои, а как отвечать за свои кобелиные подвиги, так и хвост поджимают, и лапы у них трясутся.
– Но ведь это может скомпрометировать девушку! – Сергей Валерьевич все еще делал слабые попытки оставить свою возлюбленную инкогнито.
– А вам не кажется, что она уже скомпрометировала себя связью с женатым человеком?
– Татьяна, а давайте сделаем так: я не буду называть вам имя моей… дамы, но зато расскажу кое-что важное для дела.
Я посмотрела на архитектора удивленно. Он еще со мной торгуется?! У него сын сидит в ИВС, а он мне какие-то условия пытается диктовать?! Я деликатно покашляла.
– Сергей Валерьевич, боюсь, вам придется сделать и то, и другое. И назвать мне имя, и рассказать «кое-что важное для дела».
Он сник еще больше. Потыкал ложечкой в пирожное и бросил ее на стол.
– Не хотите открывать семейную тайну? – предположила я.
– Откуда вы знаете про тайну? – удивился архитектор.
Я пожала плечами.
– Ни про какую тайну я знать не знаю, – призналась я, – если честно, я сказала это так, наугад. А что, тайна в самом деле существует?
Он обреченно покивал:
– Существует. Только, Татьяна, уверяю вас, что саму тайну я не знаю! Ну, то есть я не в курсе, в чем она заключается.
– Как это? – удивилась я.
– А так. Мне было тогда лет тринадцать, ну, может, чуть больше. Я играл с пацанами во дворе в футбол, и у меня оторвалась подошва у одного кеда. Я пошел домой переобуться, открыл дверь своим ключом, зашел в квартиру тихо, чтобы мама не услышала, что я пришел, и не оставила меня обедать. Так вот, зашел я себе тихонько, и слышу, как мама с теткой в кухне разговаривают. Ну, тут я вообще дышать перестал, не хватало мне еще с этой бабой Ягой начать выяснять отношения, что там у нее пропало после моего последнего посещения ее квартиры… Так вот, переобуваюсь я себе тихонько в новые кеды и слышу, как моя мама с теткой разговаривают… Да нет, не разговаривают даже, а практически ругаются. Слышу, тетка говорит, что, мол, это дело старое, и потому нечего его ворошить. Забудь, говорит, и все! А мама ей отвечает с чувством так, почти с надрывом, что такие дела старыми не бывают, потом что-то еще про несмываемый позор, который лег на всю семью, и что за такое зло тетке еще придется поплатиться…
– Так что именно совершила ваша тетя? – не выдержала я.
Архитектор печально покачал головой.
– А вот этого я как раз не понял. Честное слово! Мама тогда так и не сказала, чем именно тетка опозорила семью, но я точно помню ее слова: «За такое черное дело ты еще ответишь! Ты, Холя, еще наплачешься! Судьба тебя накажет, ой как накажет!..» Ну, или что-то вроде этого…
– Значит, точно вы не знаете? – разочарованно протянула я. – Черт! Плохо.
– Понимаю, что плохо, но как я мог узнать эту тайну? В тот же день вечером я попытался расспросить маму, но она очень испугалась, услышав мой вопрос, оглянулась на дверь комнаты, за которой находился папа, и шепотом сказала, чтобы я не выдумывал, что нет никакой семейной тайны, что мне это только показалось. Они с теткой, мол, шутили по-родственному, а я ничего не понял, и все в этом роде… Потом она отругала меня за то, что я подслушиваю, а потом вообще перевела разговор на другую тему… Нет, но я клянусь, я же точно слышал: «Судьба за такое тебя еще накажет!..» Одним словом, я тогда сделал для себя одно открытие: в нашей семье есть какая-то страшная тайна, которую взрослые тщательно скрывают от меня.
Архитектор снова, без всякого энтузиазма принялся за пирожное.
– И больше никогда в жизни вы ничего не слышали про эту семейную тайну? Ничего-ничего, никакого намека? – Я с надеждой посмотрела в глаза моему собеседнику.
Сергей Валерьевич пожал плечами, мол, что я могу поделать, так уж вышло! Жалко, ах, как жалко, что не слышал, думала я, как бы это нам сейчас помогло! Какое-то время мы молча допивали свой чай и доедали пирожные.
– А про свою даму сердца вы мне все-таки поведайте, – напомнила я. – Очень мне это надо для дела. Да и вашему сыну поможет.
Он посмотрел на меня с грустью, почти виновато, снова положил свою ложечку на стол.
– А без этого – никак?
Я отрицательно покачала головой.
– Да, я понимаю… Ради Романа… Хорошо. Это наша лаборантка Ника, – сказал он через пару минут тихо.
– Ника? – переспросила я.
– Да. Она работает у нас не так давно, и ей двадцать лет. Понимаете, при нашем отделе есть лаборатория строительных конструкций…
Наверное, я смотрела на архитектора несколько недоуменно. В самом деле, ему сорок шесть, насколько я помню, – девчонке двадцать… Ну, он-то еще понятно, мужчине льстит, когда у него молоденькая любовница, но девчонка-то! Что, помоложе себе не нашла? И ведь придется теперь ехать к этой Нике, задавать ей довольно бестактные вопросы…
– Значит, в то утро вы были у лаборантки?
– Да. Понимаете, Татьяна, так получилось: перед самым Новым годом Ника заболела и не вышла на работу, а у нее остались кое-какие документы… Я вызвался съездить, забрать их… Потом как-то так вышло… Мы пили кофе… Ну, и вот… Я остался у нее… Вы понимаете…
«Как-то так вышло… Остался у нее…» Заметим: в постели остался, и болезнь девушки не помешала. Вот правду говорят: у настоящего чувства нет преград!
– А в тот день?..
– И в тот день я тоже был у нее. Сказал на работе, что с утра поеду в администрацию по делам, а у нее был отгул…
– Во сколько вы приехали к Нике?
– Где-то в половине десятого, хотя я, конечно, не засекал…
– И пробыли?
– Часов до двух.
– Будем надеяться, что ваша Ника подтвердит ваши слова.
– Татьяна, имейте в виду: Ника – это такое нежное невинное существо! Умоляю, будьте с ней тактичнее! Она чиста, как ребенок…
– Уж куда тактичнее! Не беспокойтесь, Сергей Валерьевич, я задам девушке всего пару вопросов, которые даже не заставят ее покраснеть, обещаю! Телефончик черкните…
Через минуту я допила кофе и встала из-за стола.
– К сожалению, мне пора. Дела.
Архитектор тоже поднялся и, взяв меня за локоть, многозначительно посмотрел мне в глаза.
– Татьяна, я надеюсь… как бы это сказать? На вашу скромность… Если моя жена… мои родные узнают про эту связь…
Он отвел глаза.
– Сразу видно, Сергей Валерьевич, что вы не имели дела с частными сыщиками, – заключила я.
– Вообще-то, вы правы, не имел. А что?
– А то, что людей более скромных и тактичных, чем частные детективы, очень трудно найти.
Мы вышли на крыльцо кафе. Было еще светло и как-то не по-весеннему тепло. Я расстегнула ветровку.
– Татьяна, а может, вас подвезти? Я на машине.
– Я тоже.
Я шагнула было к своей любимой «девяточке», но, вспомнив о Романе, повернулась к архитектору.
– Кстати, Сергей Валерьевич, где вы откопали адвоката для вашего сына?
– Эдика? Это родственник наших знакомых. А что?
– Черкните-ка мне и его номерок. И, если можно, хоть пару слов о нем: кто он, откуда?..
– Эдик, ну, то есть Эдуард – это сын маминых знакомых, знакомых по музею. Насколько я знаю, это хорошая семья… но о них вам лучше поговорить с моей мамой.
– Обязательно поговорю, а пока советую немедленно отказаться от его услуг.
– Почему? – вскинул брови архитектор.
– Сегодня он уговаривал Романа дать признательные показания.
– Как?! Уговаривал? Как такое может быть? Ведь мы сразу сказали ему, что Роман невиновен, и просили помочь оправдать его…
– Я скажу вам более того: адвокат по определению не имеет права этого делать, его задача – защищать своего подзащитного всеми доступными ему способами.
Сергей Валерьевич поморгал часто в недоумении, потом пошел красными пятнами, совсем как его матушка.
– Черт! Он что, спятил? Я имею в виду Эдика.
– Боюсь, на последний вопрос мне будет трудно ответить вам, я человек, далекий от психиатрии, а над моим советом подумайте на досуге.
– Хорошо, – растерянно пробормотал Сергей Валерьевич, глядя на меня широко раскрытыми глазами. – Но это же черт знает что такое! Ничего себе наняли мы адвоката! Ему и деньги заплачены! Спрашивается: за что?! За то, чтобы упек пацана в каталажку?!.
Я не стала слушать дальше возмущенные возгласы архитектора, быстро попрощалась с ним и направилась к машине.