Глава 7

Ровное полотно дороги стремительно уносилось под колеса моей «девятки». Этот участок — километров в пятьдесят — отремонтировали прошлым летом: не езда, сплошной кайф. Встречные машины попадались здесь нечасто, так что стрелка спидометра приближалась к сотне: пост ГАИ мы давно оставили позади.

Солнце опять демонстрировало решимость «шляться в пекло», но сейчас оно довольно безобидно висело где-то слева и сзади: еще не было восьми утра. Я машинально сунула в магнитолу первую попавшуюся кассету — оказался Леонтьев. Словом, понедельник — по всем канонам, день тяжелый, — начинался не так уж плохо. Если не считать концерта в двух отделениях, который устроила нам Люся по поводу неожиданного отъезда, да еще моего гадания.

Вспомнив о вчерашнем гадании, я слегка поморщилась. Должно быть, судьбе пришла фантазия посмеяться надо мной. Такое хоть и редко, но случается. Я к ней с серьезными вопросами — как-никак, предстоит деловая поездка, — а она…

Сначала цифры 27 + 9 + 23 сообщили мне о том, что моя семья слегка сумасшедшая, с ней не соскучишься. С этим я была согласна на все сто, но при чем тут мой отъезд и дело Ветровых?.. Я бросила кости еще разок — и получила совсем уж странное предупреждение: «Поосторожней со спиртными напитками». Вот спасибо-то, если б не эта комбинация — обязательно напилась бы в дорогу! Как, интересно, мне все это понимать?!

И только с третьей попытки замаячил хоть какой-то ориентир! 25 + 7 + 17: «Ваши действия должны определяться вашими идеями». Пусть в обтекаемых выражениях, но судьба все же дала мне карт-бланш. Мол, отцепись и езжай хоть к чертовой бабушке, если тебе это надо. Что ж, спасибо и на том…

Поля кончились, и теперь с обеих сторон к дороге подступали кружевные кроны лиственного перелеска. «Когда деревья были большими» — вспомнилось название старого фильма. У меня тоже было время, когда вот этот самый лесок казался дремучей, сказочной чащей. Малышней мы, бывало, «отрывались» в такие дальние вылазки: зимой на лыжах, летом — на великах, а то и пешком. Сначала я была бесплатным приложением к Люськиным компаниям, затем сама предводительствовала — уже в Гошкиных… И никому из взрослых, кстати, даже в голову не приходило, что детишки могут повстречать в лесу или на дороге плохих людей. А нам, тогдашним соплякам, почему-то не приходило в голову ломать и жечь деревья, разорять птичьи гнезда, бросать в лесу всякую дрянь. Самое злостное хулиганство, на какое мы были способны, — вырезать перочинным ножичком на толстом стволе: «Таня + Вова = …»

А может, и в самом деле тогда были большие деревья, а теперь их уже нет? Интересно бы посмотреть, сохранилось ли то самое…

Я с сомнением взглянула в зеркальце на племянника, примолкшего на заднем сиденье: как он воспримет мою бредовую идейку остановиться и пройтись? Думала, Гошка задремал, но глаза его были открыты — они смотрели в окошко. Только, кажется, он ничего не видел. Скорее всего, я знаю, по ком он грезит наяву.

— Тат! — он поймал мой взгляд. — Давай тормознемся, а? Водички наберем… Ты помнишь наш родник?

Еще бы я не помнила! Но сразу соглашаться с ребенком непедагогично.

— На кой тебе водичка? Полная машина газировки!

— Ну ладно тебе, это же совсем другое! Кофейку бы заодно глотнули… Времени у нас полно, поезд только вечером. А?

Хитрец! Знает, на какую наживку меня ловить: я давно уже с вожделением поглядывала на термос с кофе. Дело в том, что в доме Скворцовых мой любимый напиток не жалуют, предпочитают чай. Так что, наезжая в Сольск, я обычно все кофейные принадлежности везу с собой. Ну а на сей раз забыла: слишком уж меня занимали Гошка и ветровское дело. Будто чуяла, что недолго придется гостить у Люси… Однако сегодня перед отъездом тетушка нежданно вручила мне литровый китайский сосуд со словами: «Я тут вам кофе сварила в дорогу… Уж как умею, не взыщи». Могу себе представить, что это за «кофе», но разве в этом дело… Люсина жертва растрогала меня до глубины души, огрубевшей на детективном поприще.

Я нашла местечко, где деревья слегка расступались, и через пару минут мы остановились на краю чудесной зеленой полянки. Отсюда до родника было рукой подать. Поблизости ни машин, ни людей: хоть и время отпусков, а все ж — понедельник. Да и от города не близко.

Вдоволь нахлебавшись сладкой ледяной водицы, мы с Гошкой наполнили ею несколько бутылок из-под газированной «химии», которые я всегда вожу с собой на всякий случай. Я еще немного побродила по рощице в поисках того дубка, на котором кудрявый Вовочка когда-то перочинным ножиком увековечил наши имена. Но, увы… То ли деревья стали совсем маленькими, то ли мы — слишком большими. Видела я года два назад этого самого Вову: плешь на полголовы… «Все было когда-то, было — да прошло»… Тут Гошка стал кричать мне «ау!», и я вернулась к машине, оставив в лесу свою ностальгию по детству.

— А с чем мы кофе будем пить, коллега? Бутербродов вроде не хочется — только что налопались дома…

— Сюр-приз! — пропел Гошка противным голосом рекламного Мойдодыра и помахал перед моим носом красной коробкой «пьяной вишни».

— Ого! Откуда конфетки?

— Из лесу, вестимо! — хихикнул «коллега» и нарочито небрежно добавил: — Геля сунула. Я не хотел брать, но …

— Так я тебе и поверила! И когда только она успела разнюхать, что ты патологический сладкоежка… Решила, значит, подсластить горечь расставания?

— Татка!!!

— Только не бей! — Засунув в рот «вишню», я шутливо подняла руки. — М-м… Вместе с кофе — вполне терпимо. Твоя матушка делает успехи.

Гошка между тем уплетал конфету за конфетой. Трехсотграммовый коробок шоколада — это ему на один зуб.

— И как только они в тебя лезут, господи… Эй, «младший партнер», гляди, окосеешь, как эта вишня! Нам с тобой велено не увлекаться спиртным.

— Не «нам», а тебе, — пробубнил он с набитым ртом. — Я имею полное право. Представляешь, Геля сказала, что это тоже ее любимые! Говорит, нашла дома последнюю коробочку.

— Ничего себе — «последнюю»! Что они, ящиками конфеты покупают?

— Да это еще Алексей с Яной к свадьбе покупали, а свадьбу-то пришлось отложить. Не хранить же конфеты столько времени! Будешь? — Гошка с сожалением протянул мне почти пустую коробку.

— Буду! — Я схватила последнюю конфету. — И только потому, что хочу тебя спасти. Плесни-ка мне еще, на посошок, да давай трогаться. Чуешь, как припекает… Духота!

— Ага. Что-то меня тоже совсем разморило…

Мы вяло побросали пожитки в машину и заняли свои места. Солнце еще не выкатилось на верхушки деревьев, но мне казалось, что оно жарит уже никак не меньше пятидесяти градусов. Вот это денек, как мы только до Тарасова доберемся… Мой лоб покрылся испариной, капли пота стекали из-под мокрых волос. Гоша тоже сидел сзади весь мокрый и клевал носом.

Я плеснула себе в ладонь воды из бутылки, покрытой испариной, смочила лицо и шею. Это слегка взбодрило, и я потихоньку тронулась с места.

Машину подбрасывало на ухабах лесного бездорожья. Странно: что-то я их не заметила, когда съезжала здесь с трассы… Вот впереди мелькнула между деревьями белая лента асфальта. И в этот миг перед глазами у меня все завертелось и слилось в бешеном круговороте: солнечные блики, деревья, большие и маленькие, руль с приборной доской… А потом навалилась темнота — без единого лучика света.

Очнулась я оттого, что, вывалившись из машины наружу, больно стукнулась головой о какую-то корягу. Мотор работал, и, насколько я могла понять, моя «девятка» остановилась по доброй воле, а не от соприкосновения со стволом дерева. Должно быть, теряя сознание, я инстинктивно успела нажать на тормоз. Да что же это со мной, господи?.. Где Гошка?!

— Гоша, Гоша! — позвала я.

Но ответом мне была только музыка, звучащая в моей собственной голове: пьяная «джаз-банда» репетировала что-то бодро-авангардное. В глазах не то что двоилось, а «шестерилось». Деревья кружились вокруг в нескончаемом хороводе, мешая сосредоточиться. Где полянка, на которой мы пировали? Где дорога?.. «Спать! Спать…» — стучало в висках.

Уцепившись за дверцу машины, я попыталась встать, но снова рухнула на колени. Совсем близко от себя увидела русую вихрастую голову племянника, уткнувшуюся лбом в шоферское сиденье. Он не шевелился.

— Гошка…

С трудом дотянувшись, заглянула ему в лицо. Прямо посередке лоб пересекала свежая царапина, но больше никаких повреждений я не заметила. Однако выглядел коллега ничуть не лучше мертвого.

— Ч-черт… Врешь, не выйдет! — с неожиданной злобой сказала я невидимому и неизвестному врагу.

Раскисшие извилины мозга отказывались служить — точно так же, как глаза, руки и ноги. Но память еще теплилась, и инстинкт самосохранения шевелился. Я сообразила, что если стану вытаскивать Гошку из машины — потеряю последние силы, а ему все равно не помогу. Единственное наше спасение — добраться до дороги. И это должна сделать я.

Оставив безжизненную голову племянника, я нащупала на переднем сиденье холодную бутылку. Схватила ее и, непослушной рукой отвинтив пробку, припала к горлышку сухими губами. Пила до тех пор, пока вода заполнила желудок, пищевод, забулькала в горле… И наконец с шумом извергнулась из меня вон.

После того как меня вырвало, стало чуть полегче. Держаться на ногах я по-прежнему не могла, но с глаз спала мутная пелена. Теперь я соображала, в какую сторону двигаться.

После я узнала, что мою машину отделяло от дороги не более двадцати метров. Но это была самая длинная в моей жизни дистанция. Стиснув зубы, я перестала обращать внимание на саднящую боль в содранных коленках и ладонях. Только доползти! Не сбиться с пути. Не потерять сознание…

Помню, как, раздвинув какие-то кусты, я ощутила локтями шершавый горячий асфальт. И почти одновременно услышала визг тормозов и отборный мат. Но в тот момент он доставил мне такое наслаждение, какое испытывает меломан, слушая изысканное бельканто. Добралась!

Еще помню, как надо мной склонилось чье-то загорелое лицо (вернее, пятно, которое — я знала — является человеческим лицом), как этот «кто-то» тряс меня за плечи, а потом втаскивал в какую-то машину. Все это время я, не переставая, кричала, что я не одна и что там, в лесу, находится главный пострадавший. Наверное, я так достала этим своего спасителя, что он не выдержал и бесцеремонно приказал мне заткнуться. Но заткнулась я только тогда, когда ко мне на заднее сиденье швырнули безжизненное тело моего племянника. Тогда я обхватила его руками, поняла, что он не умер, и затихла.

Я больше не проваливалась во тьму, но силы меня оставили и остальных деталей не припоминаю. До тех самых пор, когда медики, выворачивавшие меня наизнанку, сказали: «Можете идти», — и я на ватных ногах вышла в коридор Сольской райбольницы.

Тут на меня с рыданиями навалилась Люся, и плечо сейчас же промокло от ее слез. Мой клиент Ветров, обнимавший бледную заплаканную дочь, деликатно держался на заднем плане.

— Ой, Танечка, Да что же это, господи! Как же это…

— Успокойся, Люся, все уже позади. Где Гоша, как он?

— Здесь, в соседней палате. К нему пока нельзя. Но доктор сказал, опасности уже нет: вовремя хватились. Танюша, да чем же вы отравились? Ума не приложу! От врачей толку не добьешься… — Люся снова заплакала.

— Газировкой, наверное. Ну, не плачь, пожалуйста! Потом поговорим, хорошо? Сейчас сил нет, Люсек.

— Людмила Сергеевна, не надо, пойдемте…

Ангелина отделилась от отца, взяла будущую свекровь под руку и увела ее в сторонку. А ко мне подступил Виктор Петрович.

— Таня, на два слова… — Он говорил полушепотом. — Я беседовал с главврачом. Он мне объяснил, что дело серьезное. Слава богу, наркотик был дегидрированный — так, кажется… То есть вам теперь просто надо побольше пить, чтобы окончательно вывести отраву из организма. Но дело не в этом. В таких случаях надо ставить в известность компетентные органы, вы это знаете. Должно быть проведено официальное расследование.

— Этого я и боялась! — проговорила я упавшим голосом.

— Теперь не бойтесь. Я объяснил ему ситуацию. Сказал, что вы — детектив и выполняете для меня кое-какую работу. И что вмешательство милиции для нас сейчас крайне нежелательно. Главное — вы остались живы! Здешний главврач — мой старый приятель, и… В общем, он согласился закрыть глаза на этот случай. Огласки не будет.

— Слава богу! — У меня отлегло от сердца. — Вы очень предусмотрительны, Виктор Петрович.

— Я военный человек, Таня. — Генерал улыбнулся одними губами. — А это не только дисциплина, но и умение использовать для достижения стратегической цели различные тактики. Сейчас мы с вами союзники и действуем в одном направлении. И поэтому мне вы должны сказать правду, детектив! Я понимаю, что версия с газировкой — это для вашей тети, ее пугать совсем ни к чему. Но я обязан знать. Так откуда взялась эта дрянь?

Я была готова к этому вопросу и постаралась, чтобы ответ прозвучал как можно искреннее.

— Понимаете, Виктор Петрович… Дело в том, что это исключительно моя вина. У себя в машине я хранила некоторые образцы наркотических веществ. Это связано с моей профессиональной деятельностью, ведь в практике случаются довольно щекотливые ситуации… Разумеется, черту закона я не переступаю, но балансировать на грани приходится часто… Вы понимаете меня?

Стальные глаза Ветрова чуть расширились. Вероятно, в душе он был слегка шокирован моими профессиональными методами, но самообладание сохранил. А главное — кажется, он мне верил.

— Ну вот. Теперь вы понимаете, почему я так перепугалась, что дело получит огласку. Если б вмешалась милиция, не сносить бы мне головы. Должно быть, из-за моей неосторожности наркотик каким-то образом попал в пищу. Там рядом лежали бутерброды… Точнее я смогу сказать после осмотра своей машины. Ой, она, наверное, осталась там, в лесу?

— Не волнуйтесь, с вашей машиной все в порядке. Она здесь. Кстати, познакомьтесь со своим спасителем… Володя!

К нам приблизился коренастый паренек в джинсах и выцветшей майке, до сих пор скромно сидевший поодаль на больничной кушетке.

— Рекомендую: Володя Новиков, одноклассник Саши. Тот самый таксист, который доставил тогда к вам Марину Алексеевну. И вот сегодня именно его бог назначил вашим добрым ангелом!

Я готова была расцеловать Володю — хотя не так давно, помнится, при встрече собиралась намять ему бока… Но вовремя остановилась: пожалуй, парень провалился бы сквозь землю. Он и без того был смущен и не знал, куда девать свои здоровые красные руки.

— Здравствуйте, вы меня… того… ну, одним словом, извините за «фольклор» — там, на дороге. Это я с перепугу. Вы так неожиданно вывалились из кустов прямо мне под капот… Еле успел вывернуть руль и давануть на тормоз!

— Брось, Володя. Знал бы ты, как я обрадовалась живому человеческому голосу… Спасибо, что не переехал меня. Правда, тогда не было бы необходимости в промывании желудка!

Мы оба засмеялись.

А дело было так. Володя Новиков отвез клиентов в пригородный совхоз и возвращался порожняком в Сольск. Тут ему и «подвезло» с бесплатными пассажирами. Когда на дорогу перед носом его «Волги» вылезла еле живая бледно-зеленая инфузория, растрепанная и ободранная, как гулящая кошка (я отдаю себе полный отчет, как выглядела в тот момент!), таксист решил, конечно, что я — жертва сексуального насилия. Тем более что я делала ужасные глаза, показывала в сторону леса и шептала: «Там, там… он там!» Кроме этого, я не произнесла ни слова, так что просто удивительно, как Володя не уехал, оставив моего племянника умирать в лесу. Но мужское начало в нем все же пересилило страх оказаться лицом к лицу с целой бандой, и он пошел посмотреть, в чем там дело. Ну, а когда увидел в машине Гошу Скворцова, которого прекрасно знал (все учились в одной школе!), сразу понял, что с нами приключилась какая-то беда. И заодно догадался, кто я такая: ведь сам же просил у Гошки адрес его тетки-сыщицы, а потом возил ко мне Марину.

На одном дыхании Новиков домчал нас до больницы, сдал прямо с рук на руки ошарашенному главврачу и тут же из его кабинета позвонил генералу Ветрову и вкратце обрисовал ситуацию. Ветров немедленно послал людей отбуксировать мою машину в город, а сам поспешил в больницу. Вот и вся история.

Я еще расспросила Володю о Саше Ветрове и Марине Алексеевне, но он не мог сообщить ничего нового. Он понятия не имел, были ли у Саши враги, беспокоило ли его что-нибудь незадолго до смерти: в последний год они редко виделись. В «несчастный случай» на фуникулере он тоже не верил, но то была просто интуиция, а подозревать Володе было некого. Марина Алексеевна сказала ему только то, что хочет расследовать гибель сына, что у нее «есть подозрения». Но — ничего конкретного, ни намека. Про Сашино письмо упоминала сбивчиво, но не показывала. Парень решил — бред. Всю дорогу до Тарасова Марина либо дремала, либо молчала, думая о своем. Говорила очень мало.

Нет, из этого мужичка мне никакой «ниточки» не вытянуть. Хороший парень, но — не свидетель.

К нам подошел седой благообразный господин в белом халате и шапочке, в золотых очках, оказавшийся главным врачом этого «богоугодного заведения» Олегом Максимовичем. Он сказал, что мы можем сейчас ненадолго зайти к Скворцову, а потом лучше всего оставить парня в покое до утра: кроме питья и сна, ему больше ничего не нужно.

— Ночку мы еще подержим его у себя, для контроля, а завтра утром можете забрать своего белокурого героя. И присматривайте за ним получше, дамы, а то еще что-нибудь не то съест!

Ко мне Олег Максимович обращался с совершеннейшим почтением, однако посматривал как-то странно. Должно быть, недоумевал: как такое возможно, чтобы эта бледная поганка с перевязанными коленками и тоской во взоре оказалась частным детективом? Сыщикам положено быть в зарубежных детективных романах, в американских боевиках, но уж никак не во вверенной ему больнице! Теперь при случае в кругу друзей-приятелей будет говорить: «Да видали мы этих частных детективов! Ничего в них, знаете ли, нет особенного. Так себе…»

В чистенькой больничной палате на четыре койки Гоша лежал под капельницей. Выглядел он, конечно, неважнецки (а чего ждать после такой экзекуции?), однако при виде нашей бабской делегации улыбнулся вполне по-человечески. Я дала Люсе и Ангелине вдоволь налюбоваться на него и даже пустить слезу, а потом выпроводила их, сказав, что мне надо перекинуться с «болящим Григорием» парой слов наедине.

— Знаешь что — «наедине»! — вскинулась Люся. — Хватит, не позволю! Вы уже досекретничались, оболтусы этакие! Доигрались! Господи, это отец еще не знает… Придет из рейса — что я ему скажу?!

— Скажешь, что его сын пострадал при выполнении ответственного задания. Он будет им гордиться. Давайте, девочки, двигайте. Герою надо отдыхать.

— Ну-с, дайте взглянуть на ожоги, коллега! — серьезно сказала я, когда мы остались одни.

— Какие еще ожоги? — у Гошки вытянулась физиономия.

— Ну как же: я видела, как Ангелина прожигала тебя своим пламенным взором!

— Иди ты…

От возмущения Гошка дернулся, физраствор в системе закапал чаще.

— Ну, ну, не трепыхайся, а то игла выскочит. Скажи-ка лучше, — я понизила голос, — ты ничего не выболтал?

— Ты что, шеф? За кого меня держишь?! Могила!

— Вот и славно.

Я быстро нашептала ему, что известно Люсе, что — Ветрову и какой официальной версии надлежит придерживаться.

— А медики не настучат? — Гоша с сомнением покосился на дверь.

— Не должны. Генерал это уладит.

— О\'кей! — Племянник оживился. — Значит, завтра меня выпустят и можем ехать, да? Ты в порядке?

— Нет, мой милый коллега. — Я взяла его за руку. — Мать права. На этот раз поеду я одна. Ты остаешься.

— Татка, да ты что?! Да я…

— Не трепыхайся! Твое присутствие необходимо здесь, понимаешь? Ты должен присмотреть за Ангелиной.

— В каком смысле? — Глаза у него полезли на лоб. — Я надеюсь, ты не подозреваешь ее в попытке нас убрать?!

— Нет. Во всяком случае, тебя она уж точно не смогла бы убрать! — Я потрепала Гошкины вихры. — Но кто-то очень хочет, чтобы все выглядело именно так. Или…

Я остановилась, пораженная одной очень неприятной мыслью.

— Или — что?

— Да нет, ничего. Ничего, это я так… Присмотри за Гелей, хорошо? Почаще бывай у них. А еще лучше — пусть она бывает у нас. Гуляйте побольше… В общем, пусть все видят, что вы вместе, что ты ее опекаешь. Задание понятно?

— Понятно… шеф. — Гошка вздохнул. — Не извольте беспокоиться. А может, все-таки вдвоем, а, Тат?

— Я и сама справлюсь. А ты мне нужен здесь. Так что дискуссия закрыта. Ну, будь умником! — Я чмокнула «младшего партнера» в нос.

— Постараюсь… Только ты мне совсем испортила настроение на ночь глядя.

— Ишь ты — какой ворчливый дедуля… Подожди: чует мое сердце, тебе сейчас его кое-кто поднимет! Я имею в виду — настроение.

Гошка потянулся за тапком, но я показала ему язык и выскользнула в дверь.

Я оказалась права: в пустом коридоре одиноко сидела Ангелина. Она радостно порхнула мне навстречу.

— Домой не собираешься? Вечереет…

— Да нет… — Девушка покраснела. — Сейчас заступает на дежурство моя подруга, медсестра, так она обещала меня пустить к Скворцову. Посижу еще с ним. В ординаторской и переночую на кушетке. Папу я предупредила.

— Ну, если так… Ваши вернулись из Тарасова — Алеша с Яной?

— Нет еще. Завтра должны. Они там у знакомых остановились. А вы завтра опять едете? То есть ты…

— Еду. Но провожать меня ни свет ни заря вовсе не обязательно, — я улыбнулась. — Тем более — приносить подарки. Кстати, спасибо тебе за конфеты. Очень вкусные. Гошка сказал — твои любимые?

— Это дядя Алеша еще покупал — к свадьбе. Много коробок, разные… Потом мы их постепенно поели. Мне казалось, что еще оставалась одна коробка «пьяной вишни». Стала искать в воскресенье — нету! А потом все-таки нашла — совсем в другом шкафу, не там, где всегда у нас лежали конфеты. Наверное, Яна отложила зачем-то. Или еще мама…

— А Яна не будет ругаться?

— Что ты! Яна никогда не ругается.

— Просто чудо у вас эта Яна, правда?

— Да, она хорошая.

— Знаешь, о чем я тебя попрошу, Геля? — Я обняла девочку за плечи. — Присмотри тут без меня за нашим Скворцовым, хорошо? Как доктор прописал: чтобы еще чего-нибудь не съел. Только не корми его одними конфетами, а то станет рыхлый и прыщавый.

— Не станет! Я присмотрю.

Ангелина опять покраснела и тихо засмеялась — впервые с тех пор, как я ее увидела. Смех ей шел гораздо больше, чем слезы.

Но мне сейчас смеяться вовсе не хотелось. Вот уже двое суток я думаю о том, что эта славная девушка — единственная теперь, кто стоит между Алексеем Михайловским и огромным наследством его израильского дяди. И мне за нее очень тревожно…