Глава 9

Недостроенный заводской корпус напоминал карточный домик. Строители заложили фундамент, возвели каркас и нашлепали блочные перекрытия. На этом их творчество закончилось.

Найдя прореху в заборе, я без труда проникла на территорию заброшенной стройки. Зайдя за угол недостроенного корпуса, поставила посылку на землю и положила поверх крышки молоток, завалявшийся у меня в багажнике. Груз был мною положен для страховки, чтобы крышка ненароком не приподнялась. После этого, взвешивая каждое свое движение, я с осторожностью принялась вытаскивать плоскогубцами гвозди. Можно сказать, в этот момент я почти не дышала. Вот будет потеха, если в ящике находится совсем не то, о чем я думаю. Но, безусловно, лучше перестраховаться.

Убедившись, что выдернуты все гвозди, я достала из кармана веревку и ее конец прикрепила скотчем к крышке фанерного ящика. Разматывая веревку, помедлила секунду. Интересно, права я в своих опасениях или нет? Может, Шегирян просто решила посмеяться и внутри ящика лежит что-то вполне безобидное? Связка бананов, например. Зайдя за угол, дернула, как в сказке про Красную Шапочку, за веревочку.

Когда раздался взрыв, я оставила свои прежние мысли.

Шегирян ты моя, Шегирян… Ты еще и пиротехник к тому же. Значит, все же в твоей душе победу одержало чувство мести. Если бы не я, то последний объект, на который было направлено это злое чувство, — Степанида Михайловна Коврина — уже отошла бы к праотцам. Бросив конец веревки на землю, я зашагала к машине.

Мы обязательно с тобой встретимся, Вера. Я тебе обещаю.

— Девушка, не подскажете, на каком этаже находится шестьдесят шестая квартира?

Передо мной стояла пожилая женщина с неискаженными старостью приятными чертами лица. Руки она держала в карманах пальто, которое сидело точно по фигуре. От облика женщины веяло элегантностью и интеллигентностью. Так внимательно я ее разглядывала потому, что она назвала номер моей квартиры.

— Восьмой этаж, — ответила я, следом за ней вошла в лифт и нажала кнопку своего этажа.

Ехали мы молча. Я продолжала разглядывать свою новоиспеченную посетительницу, гадая, кем бы она могла быть. Женщина, смутившись от пристального взгляда моих зеленых глаз, смотрела в сторону. Лифт доехал до нужного этажа, и я пропустила незнакомку вперед. После того, как она нажала кнопку моего звонка, я предложила:

— Разрешите, я открою дверь.

Она посторонилась и бросила на меня удивленный, по-новому, не как в лифте, оценивающий взгляд. Я щелкнула замками и распахнула дверь.

— Прошу.

Прежде чем войти, женщина вежливо поинтересовалась:

— Вы Татьяна Иванова?

— Она самая.

Предложив незнакомке кресло, я села напротив, на свое излюбленное место. Свет из окна падал на женщину. В это кресло я сажала всех своих посетителей, что давало мне возможность улавливать малейшие изменения на их лицах. Я же оставалась в тени, спокойно наблюдала за происходящим.

— Представьтесь, пожалуйста, — предложила я ей, когда поняла, что, увлеченная разглядыванием моей персоны, женщина совершенно забыла об этом.

— Меня зовут Леонадия Вячеславовна, — спохватилась она. — Я бывшая подруга Степаниды Михайловны Ковриной.

— Ваши родители были большими оригиналами, — сказала я.

— Вы о моем имени? Да, действительно, мои родители не очень хорошо подумали, прежде чем дать мне имя. Никто с первого раза запомнить его не в состоянии, к тому же путают все время. Но, знаете, я уже привыкла.

— Я вас слушаю, — вернула я свою посетительницу к цели ее визита.

Честно говоря, я боялась того, о чем она станет говорить. Почему-то мне показалось, что в результате этого посещения дело, которое я с таким трудом распутала, вновь может запутаться, сведя на нет мои титанические усилия.

— Понимаете, вчера я случайно встретила Ларису Фречинскую. Она рассказала мне о смерти Лени, это так ужасно… — Леонадия Вячеславовна в расстройстве покачала головой. — Лариса также сказала, что Степанида наняла детектива, чтобы найти убийцу Лени. Я подумала, что, может быть, смогу вам чем-то помочь. Мы с Леней находились в очень хороших отношениях. Я знала его с самого детства, а за последние несколько лет, после его окончательного разрыва с матерью, мы стали особенно близки. Пару раз он приходил ко мне вместе с Ларисой. Они, кажется, хотели пожениться. Думаю, не стоит разочаровывать эту милую женщину сообщением, что Леонид формально уже был женат.

— Обо всем этом я знаю, — равнодушно ответила я, решив, что поторопилась с опасениями и разговор окажется бесполезным.

Мне сразу стало скучно, но из уважения к благим намерениям Леонадии Вячеславовны я предоставила ей самой завершить беседу. Моя собеседница, однако, вовсе и не думала закругляться, а наоборот, заговорила на весьма интересную тему.

— Думаю, то, о чем я хочу вам рассказать, вы не знаете. Мы познакомились со Степанидой благодаря нашим мужьям — они сначала учились вместе, затем вместе работали. Вскоре после того, как Виктора, мужа Степаниды, перевели в Омск, моему мужу дали назначение в Тарасов. Спустя три года, после смерти Виктора, Степанида с сыном приехала сюда. Вы сейчас поймете, к чему я все это рассказываю. — Заметив мое нетерпение, Леонадия Вячеславовна из далекого прошлого перенеслась в недавнее настоящее. — Года два назад Леня пришел ко мне со странным, как мне тогда показалось, вопросом. Он спросил, не знаю ли я, какая группа крови была у его отца. Виктор с моим мужем были большими друзьями, и я помнила, как они часто, подтрунивая друг над другом, говорили: мы с тобой одной крови, ты и я. Таким образом я знала точно, что у них была одна и та же группа крови. И я сказала об этом Лене. Он как-то не очень хорошо улыбнулся и выдавил из себя: «Я так и знал». Вначале я не поняла, зачем он вообще этим интересуется и почему за моим ответом последовала такая реакция. Начала его расспрашивать, и он сообщил, что у него вторая группа крови. Тут для меня все стало ясно. У Степаниды тоже была первая группа, как и у ее мужа. Согласно законам наследственности, их родной сын никак не мог иметь вторую группу крови.

Меня дернуло, как от удара током. Не это ли главная тайна гражданки Ковриной? И не ее ли она так рьяно пыталась скрыть от мужа? Но, видно, поговорка про шило, которого в мешке не утаишь, сочинялась народом не на пустом месте. Рано или поздно правда все равно всплывает на поверхность.

— Леня давно уже твердил, что Степанида ему не мать, — продолжала моя гостья. — Еще с тех самых пор, как побывал в специнтернате. Теперь же ему предоставлялась возможность это доказать. Я тогда возразила ему, сказала, что различие в группе крове говорит лишь о том, что его отцом был не Виктор. Хотя для меня самой, честно говоря, собственное предположение явилось шоком. Слишком правильно и открыто шла по жизни Степанида, чтобы допустить, что она, как говориться, наставляла мужу рога.

— Не могло получиться так, что Виктор женился на Степаниде, когда она уже была беременной? — начала я перебирать другие варианты.

— Исключается. Их сын родился спустя полтора года после свадьбы.

Оставалась еще одна возможность объяснения — случайная или намеренная подмена детей в роддоме. Я поморщилась. Такое случается в основном в мыльных операх и плохих детективах.

— Леня тогда уперся, как баран, — рассказывала тем временем дальше Леонадия Вячеславовна. — Ему почему-то казалось, что теперь он доказал, что не сын своей матери. Я кинулась к Степаниде с вопросом: как такое может быть? Она пыталась мне внушить, будто я ничего не помню и на самом деле Виктор имел вторую группу крови. Но я еще не выжила из ума и отлично помнила группу крови своего мужа, а значит, и Виктора. В конце концов, правоту моих слов можно было проверить, о чем я и заявила Степаниде. Она жутко оскорбилась. Обвинила меня в том, что я разрушаю их семью, хотя никакой семьи уже давно не существовало. У Лени была своя жизнь, которую он не хотел пересекать с жизнью матери. Когда Леня выяснил, что его группа крови не совпадает ни с материнской, ни с отцовской, их плохие отношения только усугубились.

— Леонид так и не смог выбить правду из Степаниды? — вмешалась я в монолог Леонадии Вячеславовны.

— Нет. Она все отрицала и сваливала все произошедшее на мою, якобы плохую, память. Но с памятью у меня все в порядке!

Страшная догадка пронеслась у меня в голове. Что, если… Нет. Не может быть. Слишком невозможным показалось такое предположение… Коврина просто-напросто наставила мужу рога. И все, точка. Но возникшая мысль, словно надоедливая муха, возвращалась вновь и вновь.

Я начала сама себя уговаривать. Вспомни, вопрошала я в этом внутреннем диалоге, за что тебе платят деньги? Правильно. За то, чтобы ты нашла убийцу. Так какое тебе дело до того, чьим сыном является Коврин, когда и сам убийца, и мотив его убийства уже определен? Вместо того чтобы усиленными темпами искать Шегирян, ты забиваешь себе голову ненужной чепухой.

— Не представляю, как рассказанное мною сможет вам помочь, но я сочла нужным довести эту информацию до вашего сведения, — прорвался сквозь мои мысли голос Леонадии Вячеславовны.

А может, и не нужно было доводить? Мне без ее информации было бы намного спокойнее. Теперь же невероятное предположение, возникшее у меня в голове, не даст мне спокойно ни есть, ни спать и будет подзуживать меня вести раскопки в новом направлении.

«От тебя, одержимая, одни убытки», — мысленно выговорила я самой себе, уже зная, что в третий раз полечу в Омск.

Выйдя из теплого здания больницы на свежий, тронутый первым морозцем воздух, я поежилась. Неплохо бы горячего чайку с бутербродами в нагрузку… Решив, как и в прошлый приезд, перекусить в кафе аэропорта, я ступила на дорогу для того, чтобы поймать машину. Сделать мне это удалось не так скоро, как хотелось. Да, в Тарасове, пожалуй, побольше желающих подзаработать. Наконец меня подобрала белая «Волга». Предпочтя заднее сиденье переднему, чтобы водитель не вздумал отвлекать меня пустой болтовней, я принялась стыковать полученные только что сведения с теми фактами, которые были известны раньше.

В результате долгих раскопок, произведенных в статистическом отделе больницы, мне удалось найти медицинскую карту сына Шегирян. Я, собственно, слабо надеялась на такую удачу, но, видно, судьбе было угодно, чтобы правда, наконец, восторжествовала.

У Врежика в больничном документе была вписана первая группа крови. Прямо это ничего не доказывало, так как я не знала, какая группа крови у его родителей, но существовало кое-что еще. И это «кое-что» в совокупности с первым обстоятельством давало многое.

Разрешение на операцию, как явствовало из бумаг, давала мать Врежика. А этого быть не могло! Потому что в тот момент Вера Шегирян уже сидела в тюрьме. Что же за женщина назвалась матерью мальчика? Так же, как, по известной поговорке, все пути ведут в Рим, так и все мои мысли сводились к одному: ребенок, лежавший в этой больнице с диагнозом порок сердца, не был сыном Шегирян. Он был сыном Ковриной Степаниды.

Именно малышу Лене Коврину не повезло, и он скончался вскоре после операции.

События развивались, наверное, так. При поступлении в больницу Степанида Михайловна записала своего сына на фамилию Шегирян. Видимо, уже знала, что ее ребенок не жилец на этом свете. А мальчика с армянским именем Вреж взяла вместо своего сына. Отныне он стал именоваться Леонидом Ковриным.

Тогда все сходится. Леонид, отданный Степанидой в больницу под фамилией Шегирян, имел первую группу крови, такую, как у нее и у ее мужа Виктора. А у Врежика, которого она взяла вместо своего сына, была вторая группа крови. Группа крови, принадлежавшая одному из его родителей.

Все вставало на свои места. Становилось понятно, почему Коврина «заложила» милиции Веру Шегирян. Уже тогда она планировала использовать ее ребенка как запасной вариант. И удобный случай подвернулся.

Веру искала вся милиция, а ее сын, порученный «доброй» тете Степаниде, был того же возраста, что и сын Ковриной Леонид. Оставалось только под именем одного похоронить другого. Затем быстро уволиться и переехать в другой город. Именно поэтому Коврина пожертвовала своей начальственной должностью в омском детдоме, на новом месте устроившись лишь старшим воспитателем.

Теперь понятен и страх в глазах Ковриной при упоминании женщины определенного возраста и внешности, которую видели с Леонидом незадолго до его смерти. Интересно, чего Степанида боялась больше: разоблачения в совершенном преступлении или смерти от руки женщины, которую она предала? Представляю разочарование Ковриной, когда обнаружились первые признаки страшного заболевания у взятого ею мальчика. Неудивительно, что она быстренько оформила его в специнтернат. Поразительная вещь: убитый чувствовал, что Коврина не его мать. У него была стойкая антипатия к лжематери, основанная на шестом чувстве…

Если бы не бывшая подруга Ковриной и не моя сверхподозрительность, так бы и не пролился свет на историю с подменой мертвого ребенка на живого.

Что ж, с этим все теперь ясно. Но на повестке дня остается вопрос: как найти Шегирян? Как ее вычислить?

Что-то не давало мне покоя. Как будто я уже знаю ответ на эти вопросы, но не могу пока его сформулировать, так как он не перекочевал еще из подсознания в сознание. В таком вот неприятном для меня состоянии ожидания и внутренней раздвоенности я приехала в аэропорт.

Войдя в зал ожидания и шагая по направлению к стойке регистрации, я в задумчивости посмотрела на электронное табло, сообщавшее о рейсах. Цифры, цифры… Стоп.

Я резко остановилась, постояла с минуту памятником в центре зала, затем развернулась на каблуках на сто восемьдесят градусов и направилась к кассе.

— Хочу сдать билет, — заявила я симпатичной девушке, которая улыбнулась мне профессиональной улыбкой обслуживающего персонала.

Дорога вела вверх. Я огляделась: посетителей, конечно, нет. Обычный будний день, тем более такая рань. Две гвоздики, которые я держала сейчас в руке, раздобыть в такое время суток было непросто. Хоть цветы и завернуты в прозрачную, блестящую бумагу, а сверху еще и в газету, все же я опасалась за их сохранность при такой холодной погоде. Тем более не известно, сколько придется ждать.

Участок я нашла довольно быстро, а вот могилу пришлось поискать. Обнаружила я ее за большим деревом. Ни ограды, ни памятника. Просто холмик и небольшой крест с фамилией и датами рождения и смерти. Несмотря на скромное оформление, заметно, что могила ухожена. Крест выкрашен совсем недавно. Свежих цветов на могиле нет, лишь букет замерзших и увядших астр. Значит, я сегодня первая.

Мне было грустно. Я смотрела на могилку и думала: «Ты наверняка был славным мальчиком, Леонид, только с мамой тебе не очень повезло. Не смогла она похоронить тебя достойно, под тем именем, под которым ты прожил свою коротенькую жизнь».

Цветы я оставила при себе, чтобы не спугнуть ту, ради которой здесь появилась. Кладбище было старое, со множеством могучих деревьев-исполинов. Пройдя дальше и немного вперед, я спряталась за толстым стволом древнего дуба и, поглядывая на центральную дорожку, приготовилась ждать.

Какая она, Вера Шегирян? Интересно, тот ее облик, который я нарисовала себе, соответствует действительности? Я немало знала об этой женщине. Моему взору представлялось мужеподобное лицо с жесткими чертами: прямой нос, волевой подбородок. Самое главное, не дать ей уйти. В моем кармане лежали наручники, шокер, газовый баллончик. Буду действовать сообразно ситуации. Убежать от меня она навряд ли сможет. Главное, чтобы у нее не оказалось никакой другой защиты, кроме ног и рук.

Расчет на раннее утро оказался верным. Как только полностью рассвело, вдали показалась одинокая женская фигура. Медленным шагом забравшись в гору, женщина приблизилась к могиле Леонида. В руках она держала огромный букет алых роз. Скоро выпадет первый снег, и на его фоне цветы будут смотреться очень впечатляюще. На меня же большее впечатление произвела сама Шегирян.

Каштановые волосы, печальный взгляд — это та самая гадалка, с которой я летела в самолете из Омска в Тарасов! Я быстро прокрутила в голове весь наш разговор. Она знает меня в лицо! Она прекрасно знала, кто сидел с ней рядом в самолете! Интересно, Шегирян действительно мне гадала или просто рассказывала о том, что, по ее мнению, должно со мной случиться?

Похоже на первое. Не могла же она в самом деле знать про Жигу и его домогательства, произошедшие позже. Шегирян нагадала, что мы с ней встретимся. Она была уверена в том, что я ее найду, или хотела прийти с повинной сама? Но я могла и ошибаться. Ее сын, Врежик, страдал шизофренией. Кто знает, может, эту болезнь по наследству со своими генами передала ему мать? Нужно быть готовой ко всему. Я вспомнила ее слова о том, что для кого-то из нас наша встреча очень плохо закончится. Может, это была угроза?

Осторожно выйдя из укрытия и держа правую руку в кармане, я направилась к женщине. Стараясь ступать как можно тише, я двигалась вдоль оград и думала: неужели я все же вычислила ее? Неужели пришел конец этой печальной истории, которая, признаться, втянула и меня, задев за сердце? Я подошла на такое расстояние, что Шегирян уже не могла не слышать моих шагов, но она, не поворачивая головы, продолжала смотреть на черный крест. Так же, не поворачивая головы, после того как я остановилась рядом с ней, произнесла:

— Я же вам обещала нашу встречу. Мои карты не врут.

Ее взгляд вонзился мне в самую душу. Столько мудрости и печали было в этих глазах, что я сразу все поняла. Причиндалы, отягощавшие мои карманы, мне не понадобятся. Она сознательно шла к этому логическому концу и не собиралась бежать.

— Только хотела завершить все свои дела, — объясняла мне она в продолжение моей мысли, — да день рождения Врежика отпраздновать. А вообще… мне и самой топтать землю больше не хочется.

Она замолчала. Скинув с цветов, которые держала в руке, бумагу, я положила гвоздики рядом с розами.

— Коврина мертва? — вдруг спросила Вера.

Я отрицательно покачала головой.

— Когда я вышла из тюрьмы, то поклялась на этой самой могиле отомстить за нас с сыном. Но теперь мне все равно.

По ее глазам я прочла — это действительно так.

— Может быть, мне самой эта месть была нужна больше, чем моему сыну… — рассуждала Вера тихим голосом. — Скорее всего, так оно и было. Я думала, что, совершив возмездие, смогу успокоиться. Спокойствие — вот о чем я мечтала, лежа на казенной койке в зоне. То, что туда я попала не одними стараниями милиции, — поняла сразу. Вот тогда-то и возникло беспокойство. Беспокойство, порожденное вынужденным бездействием, невозможностью что-либо изменить. Когда же узнала про смерть сына, это чувство приняло катастрофические размеры. Но месть, приведенная наконец-то в действие, вопреки моим ожиданиям не дала долгожданного успокоения. Тогда я подумала, что ошиблась. Решив уничтожить сына Ковриной, я надеялась, что теперь она на себе прочувствует муки матери, потерявшей сына. Но я так и не почувствовала успокоения. Ведь моя обидчица по-прежнему ходила по этой земле. Я не хотела совершать второго убийства. И именно поэтому начала писать вам письма, решив тем самым свалить все на провидение. Если Ковриной суждено умереть — пусть умрет. Если нет, я давала этими письмами вам шанс меня остановить, — горькая улыбка показалась на лице Шегирян. — Видите, как судьба любит эту женщину.

Почему-то я совершенно не чувствовала к ней злости. Воровка, убийца двух человек, организатор побега из тюрьмы… Мне казалось сейчас, что все это совершил кто-то другой, не она.

— Врежик был светом в моей жизни, — глядя на могилу, вдруг поменяла тему Шегирян. — Ему я хотела лучшей доли, хотела, чтобы он был всем обеспечен. Тогда я и сделала первый раз ошибку. Если бы не кража этих поганых денег, отмечали бы мы сегодняшний день рождения моего сына где-нибудь в ресторане… Он был бы жив и здоров…

— Скажите, какая группа крови у вас и у вашего мужа? — перебила я ее совершенно приземленным вопросом.

Женщина посмотрела на меня так, будто вопрос показался ей кощунственным в этой кладбищенской обстановке, но от замечаний воздержалась, а просто ответила:

— У меня редкая группа — четвертая отрицательная. А у мужа была вторая положительная. Почему вы спрашиваете? — теперь уже с тревогой воззрилась на меня Шегирян, словно предчувствуя нехорошее.

Все правильно. Вот и нашлась та самая вторая положительная, что была у того человека, который прожил свою недолгую жизнь под именем Леонида Коврина. Настал переломный момент в нашем разговоре. Сейчас я обязана сказать этой женщине то, о чем предпочла бы умолчать. Я потянулась было за соломинкой, которую протягивало мне мое трусливое «я»: пусть узнает потом, от следователя, от Ковриной — от кого угодно, только не от меня. Почему обязательно я должна сообщить ей самое страшное? Говорят, словом можно убить. Кажется, это как раз тот самый случай.

Мне опять вспомнилось, что Шегирян нагадала мне в самолете, и я тряхнула головой. Может, я преувеличиваю? Карты показали — для кого-то из нас эта встреча очень плохо закончится. Но так и должно быть: Шегирян сядет в тюрьму. Разве это не достаточно плохое окончание? Не надо излишне драматизировать.

— Дело в том… — начала я и запнулась, язык не поворачивался. Но я все же продолжила: — В этой могиле захоронен не ваш сын.

Надо рубить сплеча. Если хирург, вспоров оперируемому живот, будет долго думать, удалять аппендикс или нет, больной истечет кровью. Нужны решительные действия.

— О чем вы говорите? — рассердилась Шегирян. — Не кажется вам, что вы переигрываете, выполняя роль детектива?

Я решительно тряхнула головой и выпалила:

— Здесь покоится сын Ковриной, Леонид, умерший от порока сердца в 1976 году.

— Что вы несете?

Из мудрой и покорной судьбе женщины Шегирян в считанные секунды превратилась в агрессивную бывшую заключенную. Заметно, что обид Вера не терпела. Приготовившись выдержать огонь, сознательно вызванный на себя, я сказала спокойно и внушительно:

— Вы отравили не сына Ковриной, Леонида, а своего сына — Врежика. Сами, своими руками.

Молчание. Долгое, как перелет птицы с севера на юг.

— Она… она воспитывала моего сына?!

— Да.

Ужас, боль, горе, отчаяние — все это можно было прочесть на лице Веры Шегирян. Она не кинулась в порыве ярости меня душить, как я предполагала. Напротив, как-то сразу обмякла и обессилела.

Не говоря больше ни слова, она прошла к соседнему памятнику, рядом с которым находилась лавочка, и грузно опустилась на нее, закрыв лицо руками. Я тихо села рядом, стараясь не мешать своим присутствием. Прошло много времени, прежде чем женщина подняла голову. Ее лицо осталось сухим. Все свои слезы она уже выплакала в прошлой жизни.

— Он вырос красивым, мой мальчик. И умным, — глаза ее засияли при воспоминании о сыне. — Как же так… Я смотрела на моего Врежика, и сердце не подсказало мне, что это мой сын… Как я могла!

Я рассчитывала, что сейчас на голову Ковриной посыпятся угрозы и проклятия, но ошиблась. Вера как будто и не вспомнила, из-за кого ее сын не знал настоящей матери. Все ее негодование было обращено лишь на себя.

— Месть — разрушительное чувство, я это знала. Оно разрушило мою душу — остались лишь руины и пепел. С этим я давно смирилась. Но чтобы прийти к такому итогу… Тем лучше… — вдруг сделала она непонятное для меня заключение и засмеялась.

Глянув в ее странное и неожиданно радостное, открытое лицо, я подумала: уж не помешалась ли она часом. Такое выражение сопровождает лишь безгранично счастливых людей или полных идиотов.

— Пойдемте, — Шегирян резко встала. — Прежде чем сдать меня легавым, вы должны организовать мне очную ставку с Ковриной.

Я опять видела перед собой бывшую заключенную — решительную и способную на все.

Увидев мои изумленные глаза, она добавила:

— Не волнуйтесь. Я хочу ее простить.

И, не давая мне опомниться от столбняка, женщина зашагала вниз по дорожке.