Глава 4
Меня покатали по центру города, подвезли к трехэтажному дому со стеклянной дверью, возвышающейся на высоком крыльце, и предложили выйти, словно я не понимала, что на машине мне в эту дверь ни за что не въехать.
Если верить блестящим табличкам, висящим по бокам двери, это было районное УВД.
Войдя в самую обычную прихожую, тесную и душную, я уже приготовилась к обычному хамству наших госучреждений — это когда вас оставляют сидеть на жестком стуле и на каждый порыв говорят: ждите у моря погоды — и была удивлена, когда меня сразу же повели на второй этаж и запустили в кабинет с обнадеживающим номером тринадцать, нарисованным через трафарет.
В небольшом кабинете стояли стол, несколько стульев и у единственного окошка промятый диванчик.
Створки окошка были распахнуты, поэтому замечательно четко просматривалась решетка из толстых металлических прутьев, прикрывавшая окно снаружи.
За столом в кабинете сидел маленький черненький паренек в форме капитана и листал какие-то сшитые вместе бумажки.
Он предложил мне сесть и, счастливо улыбнувшись, сказал, что он рад меня видеть.
— И давно это у вас? — хмуро поинтересовалась я, свободно усаживаясь и закидывая ногу на ногу.
Череда свалившихся на меня мелких сюрпризов отнюдь не располагала к веселому щебетанию.
— Что именно? — не понял капитан, удивленно глядя на меня.
— Я про вашу радость, — пояснила я и спросила, нужно ли мне вызывать своего адвоката из Тарасова или это будет лишним.
— Это зависит от вас, уважаемая Татьяна Александровна, только от вас одной, — сказал капитан, просматривая мои права, паспорт, лицензию и прочее содержимое сумочки, на что он спросил разрешения.
Осмотр содержимого сумки много времени не занял, и она вернулась ко мне.
Капитан еще раз улыбнулся и наконец сообразил, что не мешало бы ему представиться.
— Меня зовут Василий Иванович Азизбегян, и я буду вести ваше дело, — обрадовал он меня, и я едва не зевнула на его слова.
Создавалось впечатление, что сочинским гаишникам откровенно скучно живется на белом свете, если они позволяют себе тратить время на таких злостных преступников, как я.
— Дело об абсолютнейше бессовестном ненарушении правил дорожного движения на территории города Сочи? — наивным голосом поинтересовалась я, доставая из сумки пачку сигарет. — Курить-то у вас можно, товарищ капитан?
— Конечно, сколько угодно! — замахал ручками мой следователь и, еще раз улыбнувшись, произнес: — Мне действительно приятно вас видеть.
Я поморщилась и ничего не ответила, решив не сотрясать зря воздух, прохладнее от этого уж точно не станет.
Капитан же продолжал улыбаться, и можно было подумать, что он тренировал мышцы лица, постоянно держа их в необходимом тонусе.
Помолчав и видя, что я не собираюсь заговорить с ним первая, капитан вздохнул и начал работать.
— У меня пока есть к вам превентивный вопрос, Татьяна Александровна. Где находился вчера ваш пистолет системы «макаров» за номером… — капитан положил пистолет на ладонь и быстрой скороговоркой произнес номер моего оружия.
Я почувствовала, что сиденье стула на самом деле довольно-таки жесткое и сидеть на нем неудобно.
Ситуация, мне не нравившаяся с самого начала, теперь уже разонравилась окончательно.
Торжественно объявив Азизбегяну, что «макаров» безотлучно, всегда и постоянно, находится при мне, что я даже сплю с ним как дама незамужняя и свободная, постоянно опасаясь покушений, то есть поступаю, как того требуют Положение об оружии и служебные инструкции, я затаилась. Ждала проповеди о том, что, приняв решение ехать отдыхать на этот неинтересный юг, поступила неосмотрительно.
— Постоянно был при вас, говорите?.. — задумчиво протянул Азизбегян, пряча пистолет в ящик стола. — А я вот даже и не знаю, хорошо это или плохо.
— Не поняла, — удивилась я, — не хотите ли вы мне объяснить, в чем, собственно, дело?
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, — продолжил капитан Азизбегян. — И от того, как вы на них ответите, зависит очень многое. Постарайтесь все вспомнить и не волнуйтесь, мы вам здесь не враги, — обрадовал меня капитан и спросил: — Вопрос первый. Когда в последний раз вы видели Скорочкина Валерия Ивановича?
— А кто это такой? — небрежно спросила я, у самой же даже пальчики на ногах дрогнули.
Фамилия мне была точно незнакома, а вот из всех моих полузнакомых Валериев только один мог, наверное, напомнить сейчас о себе в столь дурацкой ситуации: молодожен Валерий!
«Е-мое, — подумала я, — вернулся парнишка с блядок, женушка его поругала, и он ее… побил», — осторожно закончила я свою мысль, чтобы не накаркать, хотя понимала: все, что могло случиться, уже случилось, иначе мне не устроили бы такой концерт с экскурсией.
Теперь, судя по всему, мне предстоит грустно-гнусная роль свидетельницы. Я быстро прикинула и решила не говорить, что видела Валерия вместе с Витей.
Пока по крайней мере.
А сейчас еще раз заявила, что такого не знаю, и попросила объяснений. Они не задержались.
— Валерий Скорочкин жил в соседнем от вас доме в кемпинге «Большой ручей», — вежливо улыбаясь, объяснил Азизбегян, — и, согласно показаниям многочисленных свидетелей, вы с ним были знакомы.
— Если вы говорите про мужа Валерии, — понимающе ответила я, — то я его знаю, это верно, но фамилию никогда не слыхала. Сейчас услышала ее в первый раз.
— Про него, про Валерия Скорочкина, я и говорю, — согласился Азизбегян. — Так когда же вы его видели в последний раз?
— Вчера вечером, — ответила я, затягиваясь сигаретой и делая вид, что вспоминаю время. — Может быть, около восьми или девяти часов. Не помню точно. Они с женой были в шашлычной, потом оттуда ушли, а я осталась. И больше я Валерия не видела.
Я нарочно не стала говорить, что видела его мельком и гораздо позже. Во-первых, этого подтвердить никто не мог, а во-вторых, весь мой опыт, в том числе и грустный, даже не говорил, а настоятельно твердил о том, что чем дальше по времени и по расстоянию вы были от места преступления, тем лучше вам потом дышится.
— Странно, что забыли, — укоризненно покачал головой Азизбегян. — Ведь при вашей работе помнить такие детали является признаком профессионализма, а, Татьяна Александровна, разве не так?
Капитан опять улыбнулся, а я еле сдержалась, чтобы не нахамить ему.
— Я нахожусь в законном отпуске, и мой профессионализм тоже отдыхает. Я его не взяла с собой, — огрызнулась я.
— Напрасно вы нервничаете, Татьяна Александровна, — скорбно вздохнул Азизбегян. — Значит, не можете вспомнить точное время?
— Нет, не могу, а примерное я вам уже сообщила.
Тогда Азизбегян вынул из ящика стола маленькую записную книжку в зеленой коже и показал ее мне.
— Ну а эту вещь вы узнаете, или и тут память тоже отдыхает? — мило улыбаясь, спросил он.
— Похожа на мою записную книжку, — сказала я, понимая, что сейчас услышу что-то настолько нежелательное, что лучше бы мне вообще не понимать русского языка.
— Откройте первую страницу, пожалуйста, — попросила я. — Если там написаны мои фамилия-имя-отчество и адрес, то я признаю книжку своей.
Говоря это, я быстро соображала, где же я могла ее потерять.
Вариантов было несколько, и каждый последующий реальнее предыдущего.
Начиная от заправки недалеко от Ростова, где я непонятно по какому бзику проверяла, записан ли у меня домашний адрес Володькиной тещи, и заканчивая открытой дверью «девятки» сегодня утром — ведь ее могли вытащить из бардачка, если, конечно, я оставляла ее там.
Азизбегян открыл первую страницу книжки и показал мне. Сомнений не оставалось: книжка была моя, и я тут же сообщила об этом капитану.
— Вы пригласили меня, чтобы вернуть пропажу? — поинтересовалась я. — Не знала, что милиция оказывает такие услуги. Надеюсь, они не очень дорогие?
— Шутить будете в другом месте, Татьяна Александровна, и в другое время, — неожиданно окрысился Азизбегян, — а не здесь и не сейчас. Не буду долго ходить вокруг да около. Вы человек… мгм… — Азизбегян замялся, но быстро подыскал эпитет, — квалифицированный, и поэтому скажу вам прямо. Сегодня в девять часов утра участковым инспектором Убдусаламовым на территории кемпинга «Большой ручей» был обнаружен труп гражданина Скорочкина Валерия Ивановича с двумя огнестрельными ранами в области головы. В двух шагах от него лежала ваша записная книжка. Вы понимаете, что это означает?
Я прекрасно понимала не то, что это означает, а то, что этот Василий Иванович собирается из этого факта высосать. Я понимала, и мне это ни фига не нравилось.
— Как хорошо, что в книжке я записала свою фамилию на первой же странице, — задумчиво произнесла я. — Вот если бы вместо книжки участковый обнаружил использованный презерватив, вы бы столкнулись с действительными трудностями. А тут такой подарок: и лежит рядом, и написано чья. Вас можно поздравить, гражданин капитан, — закончила я энергичным кивком и с удовольствием посмотрела, как потемнело и без того смуглое лицо Азизбегяна.
Он, однако, сдержался и, помолчав, стал говорить тише, но столь же напористо:
— Кроме того, сразу два свидетеля показывают, что вы имели с гражданином Скорочкиным какую-то конфиденциальную беседу. Это так?
— Впервые слышу, — отрезала я, — но это может быть трехсекундный разговор перед посещением шашлычной вчера вечером около шести часов. А что говорят судмедэксперты про время убийства? — наконец-то задала я вопрос, которого, очевидно, давно ожидал Азизбегян, но, понимая это, нарочно не торопилась.
Капитан помолчал и, задумчиво глядя на меня, медленно произнес:
— Есть свидетель, слышавший звуки двух выстрелов около одиннадцати вечера. Это время не противоречит предварительному заключению специалистов. Кто может подтвердить ваше алиби на одиннадцать часов, Татьяна Александровна, если оно у вас, конечно, есть?
Я сказала, что тоже слышала выстрелы, потом описала свою встречу с Валерией, но добавила, что не засекла по часам, во сколько это точно произошло. Что и признала, чувствуя себя если не полной дурой, то весьма близкой к этому.
— Кроме того, по показаниям, у Скорочкина были с собою деньги. Сумма небольшая, но значительная. — Азизбегян, прищурившись, посмотрел на меня и радостно пробарабанил по столу маршик.
— Это как же понимать: сумма небольшая, но значительная? — попыталась понять я его фразу, но не сумела. — И что это означает?
— А то, уважаемая Татьяна Александровна, и означает. Не кажется ли вам странным, что вы не выбрали никакой другой день, а только этот для того, чтобы поехать за покупками, хотя, по вашим собственным словам, денег по приезде у вас было немного?
Я так и приоткрыла рот, услышав эту ахинею: получалось, что я не только убила Валерия, но еще и ограбила его!
Наверное, помимо моей воли у меня в глазах мелькнуло что-то такое многообещающее, что Азизбегян весь подался назад и нажал кнопку вызова под крышкой стола.
Мгновенно отворилась дверь, и я услышала бодрый топот копыт за спиной.
— Мне придется вас задержать, Татьяна Александровна, — печально улыбнувшись, подвел итог нашей беседе Азизбегян, — но хочется надеяться, что ваше пребывание у нас… мгм… — капитан снова затруднился со словом и на секунду задумался, — у нас в гостях окажется недолгим.
Кроме того, — продолжил Азизбегян, — несмотря на ваши заверения о том, что вы не выпускали из виду или из рук пистолет, — Азизбегян добродушно улыбнулся своей ненавязчивой шуточке, — а возможно, и по этой причине, я обязан отправить ваше оружие на экспертизу, и до тех пор, пока она не даст того или иного результата, вам все-таки будет лучше не покидать наших пенатов.
Азизбегян внимательно посмотрел на меня, я — на него. Молчание затянулось где-то на полминуты, после чего Василий Иванович жестом отпустил конвойного и поднялся со своего стула.
Я терпеливо ждала продолжения разговора, понимая, что терпение мое находится на грани.
Я уже точно решила про себя, что если этот Пинкертонян сейчас решится на что-нибудь двусмысленное, то уйдет на бюллетень минимум на две недели.
Я напряглась и приготовилась.
Померив кабинет шагами, Азизбегян с тяжелым вздохом вернулся на свой стул и добродушно произнес:
— Мы же с вами коллеги, Татьяна Александровна. В некотором роде, конечно.
Я продолжала молчать, не вдохновившись этими словами.
Азизбегян снова побарабанил пальцами по столешнице и выдал:
— У меня есть достаточно веские основания задержать вас для выяснения всех обстоятельств происшествия. Но я могу и не делать этого.
— Что вам от меня нужно? — прямо спросила я Азизбегяна. — Или решайтесь — или будем расставаться. В СИЗО, наверное, скоро обед, боюсь опоздать.
Азизбегян весело рассмеялся.
— Этого можно будет избежать, если вы проявите некоторое понимание ситуации и мы с вами кое о чем договоримся. Однако я должен вас ввести в курс дела и прошу учесть: все, что я скажу, должно остаться между нами. Хорошо?
Я пожала плечами:
— Откуда я знаю, что именно вы мне сейчас скажете? Пока интересного было мало, и об этом действительно не стоит никому рассказывать. Могут подумать, что в этом райотделе работают любители.
— Вы не забывайтесь, Иванова! — прикрикнул Азизбегян, сверкая очами.
Я, однако, не испугалась и только пожала плечами.
Он посопел, немного успокоился и постарался снова разулыбаться, но получилось это у него плоховато.
— Я сейчас вас проинформирую кое о чем, и вам останется только два выхода: или принять мое предложение, или действительно, извините, сесть. Третьего не дано.
— Ладно, валяйте, — согласилась я, — пока не знаю, что лучше, поэтому и выбирать не могу.
Азизбегян еще немного понервничал и помялся, потом, решившись окончательно, запустил руку в нижний ящик стола и вынул оттуда папку с рукописной пометкой в правом верхнем углу «Секретно».
— Сами писали? — уважительно поинтересовалась я, состроив понимающую физиономию.
— Вы не в цирке и не на посиделках, — отрезал Азизбегян, раскрывая папку и выкладывая из нее документы.
— Что не на посиделках, это точно, — подтвердила я. — Что у вас там, программа борьбы с обладателями записных книжек? Вы правы: всеобщая грамотность не довела до добра нашу страну. Начитались и развалились.
— Что вы ко мне пристали с этой книжкой? — не выдержал наконец Азизбегян. — Да я вообще этим не занимаюсь! Я следователь по особо важным делам!
— Понимаю, понимаю, — потрясенно сказала я, — вы излагайте, а я послушаю.
Азизбегян пробормотал что-то неразборчивое, листая содержимое папки.
Я закурила следующую сигарету и села на стуле поудобнее, думая только о своих новых туфлях, в которые была обута: кажется, левая стала натирать ногу.
Азизбегян разложил перед собой бумаги в понятном ему одному порядке и начал говорить:
— Вы, конечно же, в курсе, что после второго штурма Грозного город лежит практически в развалинах. До этого в течение нескольких лет он был под властью бандитов…
Я откровенно схватилась за голову от неожиданного начала лекции.
— Василий Иванович! Я никогда не была в Грозном! И не собираюсь в ближайшее время! — воскликнула я.
— Надеюсь, — ответил Азизбегян. — То, что я сказал, было необходимо как вступление. Теперь я подхожу к сути. В Грозном находился краеведческий музей с очень неплохой экспозицией. В свое время по линии помощи братским народам Эрмитаж, Третьяковка и прочие музеи помельче передали в Грозный много ценных экспонатов, в основном звезд второй величины.
— Как это — «звезд второй величины»? — не поняла я.
— Вы про художника Брюллова слышали? — спросил меня Азизбегян.
— «Последний день Помпеи», — снисходительно блеснула я несомненной эрудицией. — Ну и что дальше? Я правильно понимаю, что какую-то картину в Грозном сперли и следы ее нашлись здесь?
Азизбегян хмыкнул и занудно пробормотал:
— Брюллов — звезда первой величины, поэтому его и не дали, а вот, например, Тропинина передали, и Захарова-Чеченца тоже. Но вы почти правы. Кроме музея, были еще источники художественных и ювелирных ценностей. Это личный дом Эсамбаева, известного танцора. Дом сгорел в первую чеченскую кампанию, и до сих пор подозревали, что его коллекция бриллиантов сгорела тоже. Были еще православные храмы с предметами культа, выполненными из драгметаллов и мелкого жемчуга. Одним словом, по нашим оперативным данным, партия золотого лома, бриллиантов и жемчуга приблизительной стоимостью около ста тысяч долларов пришла из Чечни в наш город. Упоминаются и две картины Тропинина со штампами краеведческого музея на подрамниках и сзади на холсте. Собственно, исходя из информации о штампах, мы сделали предварительный вывод о чеченском происхождении ценностей. Вам интересно? — Азизбегян с любопытством взглянул на меня.
— Мне интересно, но при чем тут я? — Сбросив с сигареты пепел в пепельницу, я спросила напрямик: — Вы мне хотите все это предложить купить? Увы, не потяну, Василий Иванович. Нет свободных средств, я только что туфли купила и целый блок «Русского стиля». Если бы вы сказали на часик пораньше!
Азизбегян пропустил мои слова мимо ушей — сразу видно, что он не джентльмен, — и продолжил:
— По тем же оперативным сведениям нам стало известно, что продажа вышеперечисленных предметов ориентировочно должна состояться либо в кемпинге «Большой ручей», либо где-то рядом с ним. Все, что мы знаем, это то, что продавец приедет туда и что покупатель тоже будет там. Мы не знаем только их в лицо.
— Действительно, это мелочь, — согласилась я, — а объявления не собирались развешивать? Или как там насчет телевизора? Представляете: Марьяна по НТВ объявляет, что в кемпинге «Большой ручей» состоится купля-продажа брюликов, всех заинтересованных лиц просят обращаться в домик администрации рядом с шашлычной. Очень удобно…
— Ну, хватит вы… выпендриваться! — рявкнул Азизбегян и стукнул кулаком по столу так, что пепельница подпрыгнула и перевернулась, рассыпав свое содержимое по всей поверхности стола. — Этот балаган мне надоел! Я вам говорю серьезные вещи, а вы ерничаете!
— Именно это я и вам хотела сказать, — заявила я, отклоняясь от стола дальше, чтобы случайно не испачкаться пеплом. — Сначала вы мне вешаете лапшу на уши, обвиняя в убийстве… как его… Скорочкина, причем мотивируете это моим желанием его ограбить! Это же ваши слова, что у меня после убийства внезапно появилась такая прорва денег, что я сразу же помчалась их тратить. Туфли себе купила, например! А теперь вы мне говорите, что денег могло быть столько, что я на них могла бы себе купить целый обувной магазинчик! Балаган, вы абсолютно правы!
— У меня было подозрение насчет вас, — высказался Азизбегян, — но досье из Тарасова поступило буквально перед вашим появлением. Оно произвело на меня хорошее впечатление, и я решил попробовать использовать ваши возможности, соединив их с нашими. Вы согласны?
— На что?! — воскликнула я. — Вы же так ничего толком и не объяснили!
Азизбегян внезапно вспомнил, что ему нужно улыбаться, и растянул губы; и хотя улыбочка у него получилась с перекосом в гримасу, но тем не менее он произнес почти нормальным голосом:
— Я хочу предложить вам, Татьяна Александровна, вернуться в кемпинг и как бы изнутри попытаться пробить ситуацию. Связью мы вас обеспечим… Исходя из происшедших событий, вы зарекомендовали себя в кемпинге как обыкновенная отдыхающая, а ваши конфликты с некоторыми из отдыхающих не подразумевают вашего сотрудничества с органами. Следовательно, вы остаетесь не под подозрением у заинтересованных лиц, и вам с этой точки зрения будет проще проводить оперативную работу. Согласны?
Я молчала, наверное, секунд двадцать, а потом высказала этому хитроумному следователю все, что о нем думаю.
Вместо того чтобы сразу поступить по-человечески и попросить у меня помощи, он предпочел сначала помариновать меня, как первую встречную бродяжку. Натравил каких-то глупых гаишников, потом сам здесь издевался, помахивая моей записной книжкой, говоря, что это чуть ли не доказательство против меня!..
Я высказалась сочно, смачно и вкусно.
Даже самой понравилось.
Азизбегян сперва несколько раз пытался что-то сказать, но, кроме открывания и закрывания рта, у него ничего не получилось.
Так и сидел, шлепая губами, пока я не закончила. Потом потер почему-то вспотевшую шею и, вздохнув, пробормотал:
— Очень жаль, Татьяна Александровна, а хотелось сделать как лучше.
Он снова вызвал дежурного сержанта и, слабо махнув рукой, попросил:
— Уведите задержанную.