Глава 7

На следующий день я, как и планировала, дала себе волю и проспала до обеда.

Проснувшись с ощущением человека, который провел недельный отпуск где-нибудь на Мальдивах, я взбодрила себя контрастным душем, поставила кофе и решила в общих чертах наметить план сегодняшних действий.

Незаметно посетить Технический университет в то время, когда там не было занятий, а именно с девяти часов вечера и до восьми утра, не было возможности. Придется мне проникнуть туда вместе со студентами. Совершенно легально, через проходную, и точно так же выйти, используя для этого временной промежуток — от восьми утра до девяти вечера. После чего вся ночь будет в моем распоряжении, чтобы отсидеться, спрятавшись где-нибудь в уголке, и, дождавшись тишины, проникнуть в кабинет Зильберг и провести там небольшую ревизию.

Перспектива провести целую ночь запертой в стенах университета, рискуя в любую минуту попасться на глаза каким-нибудь сторожам или вахтерам, не пробуждала во мне особого оптимизма и вызывала желание хотя бы дневное время провести на свободе. Поэтому я решила отправиться в университет как можно позже, лучше всего часам к семи-восьми, когда будут приходить на занятия вечерники. До семи часов времени было еще много, и я решила погадать.

Неожиданные гонки с преследованием, которые не позволили мне вчера осуществить задуманный план, вселили в меня опасения: не случится ли чего-либо подобного и сегодня? Мне захотелось кинуть кости и узнать, ожидает ли меня какая-нибудь новая опасность.

Достав заветный мешочек, я сосредоточилась на поставленном вопросе и бросила кости на ковер. Выпало 3, 17, 28. Это означало следующее: «Любое предприятие, даже самое рискованное, сулит вам удачу».

Предсказание мне понравилось. Если мое рискованное предприятие сулит мне удачу, то как минимум меня не арестуют за незаконное проникновение в чужой кабинет. А может быть, удача окажется более существенной, и я найду среди записей мадам Зильберг что-нибудь действительно интересное.

Вдохновленная тем, что на этот раз кости не посулили мне разочарований, я бодро и оптимистично начала готовиться к своему рискованному предприятию.

Учитывая специфику задуманной мною операции, главным фактором, обеспечивающим ее успех, были хорошие отмычки. В моем арсенале таковые имелись. Другой вопрос — не понадобятся ли мне какие-нибудь специальные отмычки? Дело в том, что в тот единственный раз, когда довелось мне побывать в кабинете Зильберг, я заметила в углу небольшой сейф. Именно он вызывал самый большой мой интерес. Но, немного поразмыслив, я отказалась от намерения его вскрывать. Во-первых, несмотря на мои достаточно удовлетворительные навыки по вскрытию всевозможных дверных замков, с работой медвежатника, имеющей специфические особенности, я не была знакома. А во-вторых, какие-либо действительно серьезные документы Зильберг, скорее всего, хранит дома, а не на работе. Спрятать бумажку в квартире можно отнюдь не хуже, чем в сейфе. Не говоря уже о том, что при желании сейф можно иметь и дома. А всевозможные ревизии и проверки, которые нет-нет да и случаются в тех или иных учреждениях и при которых рабочий сейф хочешь не хочешь, а приходится открывать, для частной квартиры совершенно не актуальны. Аллах с ним, с этим сейфом, пускай себе стоит спокойно.

Кроме отмычек, я взяла два фонарика, один побольше, другой поменьше, и еще решила захватить с собой небольшой цифровой фотоаппарат, чтобы иметь возможность сфотографировать нужные мне документы или вещи и потом загрузить это все в компьютер и проанализировать. Ну и, конечно же, невозможно будет бодрствовать целую ночь, не имея возможности сделать хотя бы пару глотков кофе.

Я взялась за кофемолку, и минут через сорок небольшой полулитровый термос до краев был заполнен ароматным горячим напитком.

Почувствовав, что подготовилась я вполне основательно, я отыскала в кладовке старый «дипломат» (именно с «дипломатами», по моему твердому убеждению, примерные студенты должны ходить на занятия) и принялась упаковывать в него подготовленные мною технические средства. В этот раз я не стала брать никакого оружия.

Выехав из дома около семи часов, в двадцать минут восьмого я была уже перед зданием университета. По оживленному движению около входной двери я поняла, что приехала как раз к началу перемены. Смешавшись с толпой, я беспрепятственно проникла в здание со своим «дипломатом» и решила, пока есть возможность, побродить, осмотреться и подыскать укромное местечко, в котором можно будет переждать окончание дневной жизни университета.

Поднявшись на последний, пятый этаж, я увидела, что лестница здесь не заканчивается, а имеет еще один пролет, явно ведущий на чердак. Лестничный пролет уходил в темноту, из которой доносился резкий запах табака и слышались мужские голоса. Мальчишки, чтобы не попадаться на глаза ректору, устроили здесь курилку.

Прозвенел звонок, народ стал рассасываться по аудиториям. Я зашла в туалет и дождалась, пока все утихнет. Потом снова вернулась на лестницу, ведущую в темноту. Достав маленький фонарик, я осветила окрестности и действительно увидела на потолке небольшую дверцу, которая была закрыта массивным навесным замком. Судя по воздушным потокам, которые со страшной силой вырывались изо всех щелей, дверь вела не на чердак, а непосредственно на крышу. Переждать можно и на крыше, хотя было бы холодновато, но проблема заключалась в навесном замке. Открыть его мне не составит труда, но как повесить его на место, когда я буду на крыше? А если обнаружат, что замка нет, и начнут проверять? Ведь они, наверное, обходят здание перед тем, как окончательно закрыть его?

Лучше не рисковать. Пересижу в туалете. Я снова отправилась в женский туалет на пятом этаже, зашла в самую дальнюю кабинку, где было замазанное краской окно и грязный подоконник, и, кое-как расположившись на нем, принялась ждать.

Сидеть в кабинке было невыносимо скучно. Тут только я поняла, что во время своих приготовлений упустила одну важную вещь — захватить какой-нибудь журнал или хотя бы кроссворд, чтобы скоротать время ожидания. Я отпила немного кофе, выкурила массу сигарет, а время все тянулось, как резиновое, и конца-края ему не предвиделось.

Закончилась последняя пара, туалет наполнился звуками. Потом снова все стихло, но я упорно сидела на своем подоконнике, понимая, что момент для активных действий еще не наступил. И только в первом часу ночи, когда в коридоре послышались шаги и кто-то выключил в туалете свет, я почувствовала, что время мое близко.

Для верности подождав до часу ночи, я наконец встала с ненавистного подоконника и, захватив свой «дипломат», отправилась к знакомой двери предбанника, ведущего в кабинет Зильберг. Замок оказался настолько детским, что, открывая его, я поняла, что именно чувствовали конструкторы военных самолетов, которым во времена конверсии предлагали разрабатывать утюги. Обидно за специалистов!

Оказавшись в предбаннике, я закрыла дверь и, включив свой фонарик, решила осмотреться сначала здесь. Ничего интересного в столе секретарши не оказалось. Черновики приказов, какие-то текущие документы, ведомости и прочая чепуха. В предбаннике тоже имелся сейф, но он был доверчиво открыт и предоставлял на обозрение окружающих только чистые бланки, пачки бумаги и чайные принадлежности гостеприимной Степаниды Михайловны.

Не найдя ничего достойного моего внимания в помещении секретарши, я покусилась на дверь кабинета ее начальницы. Здесь замок был посложнее, но тоже не слишком замысловатый, много времени он у меня не занял.

Проникнув в кабинет, я первым делом направилась к письменному столу. Кроме стола, у стен стояли шкафы, в которых тоже находилось очень много разных бумажек, но я решила, что шкафами займусь в самом крайнем случае, если уж совсем ничего не обнаружу в столе. Наверняка в этих шкафах упрятана какая-нибудь замшелая «методическая литература», бережно сохраняемая здесь еще со сталинских времен, и если и завалялся где-нибудь меж ее листками полезный документик, мне, чтобы отыскать его, понадобится еще миллион лет провести здесь в заточении. С тоской взглянув на недоступный для меня сейф, я открыла первый ящик стола.

В этом ящике лежали документы текущего пользования. Несколько черновиков деловых записок, чистовые экземпляры, отпечатанные на компьютере, ведомости чистые и заполненные и прочая дребедень, какой предостаточно в арсенале любого мелкого и среднего руководителя. Нечто подобное можно найти даже в моем столе.

Открыв второй ящик, я обнаружила нечто гораздо более интересное. Там находилась документация и лежали черновые заметки по деятельности приемной комиссии, в которой мадам Зильберг принимала живейшее участие. Кроме официальных документов о зачислении, в ящике находились еще некие более подробные данные по нескольким студентам, которые по каким-то причинам обратили на себя внимание заведующей кафедрой общественных дисциплин. И, бегло просмотрев эти более подробные данные, я даже начала догадываться — по каким именно.

В данных были указаны места работы и должности родителей интересных студентов, а в некоторых местах — сделаны карандашные пометки, несомненно, рукой самой Зильберг, указывающие, что вот этот — племянник такого-то, а папа вот этого — двоюродный брат такого-то.

Не слишком уверенная в том, что эта красноречивая находка сможет чем-то пригодиться мне в расследовании, я все же достала фотоаппарат и, включив более сильный фонарик, начала фотографировать заинтересовавшие меня бумажки. Кто знает, может, кто-нибудь из этих мальчиков и девочек имеет какое-нибудь отношение к Разумову? Или к тому, кто как-то связан с Разумовым? Дополнительная информация в этом запутанном деле мне в любом случае не помешает.

Фотографирование заняло некоторое время — заметок было много, и, закончив снимать, я решила глотнуть кофе и немного передохнуть. Безумно хотелось курить, но Зильберг, насколько я могла понять, сигаретами не злоупотребляла — нигде не было ни пепельницы, ни баночки из-под консервов, поэтому малейший намек на запах сигаретного дыма мог вызвать подозрение, а это мне было совершенно ни к чему. В голове уважаемой Веры Иосифовны не должно появиться даже намека на мысль, что в ее отсутствие в кабинете побывали.

Сделав несколько глотков кофе и посидев в начальственном кресле, я продолжила осмотр. Во втором ящике оставалось еще несколько бумажек. Я начала просматривать их, еще не подозревая, что тут-то и кроется та самая удача, которую посулили мне кости. Прочитав первый листок, написанный от руки, я поняла, что это черновик заявления о выплате командировочных. Оказывается, Вера Иосифовна ездила на научную конференцию в Москву, и, судя по тому, что черновик заявления еще сохранился, совсем недавно.

Оставшиеся на дне ящика документы подтверждали, что командировочные Верой Иосифовной были благополучно получены. На квитанциях значилось 16 сентября.

Я посмотрела на календарь, который лежал на столе. Оказалось, что шестнадцатое — это понедельник. Учитывая, что поезда ходят в Москву ежедневно, можно предполагать, что в этот же понедельник Вера Иосифовна и отчалила в столицу нашей родины. Та-а-ак… Вполне возможно, что в момент убийства профессора ее не было в городе… Хотя… учитывая, что она не сама орудовала палками, ее присутствие в этот момент совершенно необязательно. Даже наоборот, очень многие именно ее отсутствие в городе расценили бы как алиби. Но уж конечно, не такой опытный следопыт, как Татьяна Александровна Иванова. Вера Иосифовна, меня вам не провести!

Профессор был убит поздним вечером, во вторник, 24 сентября. Зильберг уехала на конференцию за неделю до этого, 16 сентября. Спрашивается: могла ли она находиться в Москве в то время, когда было совершено нападение на профессора Разумова, и вернуться уже после того, когда все свершилось, тем самым обеспечивая себе иллюзию непричастности? Могла.

Остается выяснить, когда она вернулась. Я пролистала перекидной календарь на столе. Почти все его листки были исчерканы разными пометками о встречах, звонках и прочих важных делах. Но начиная с субботы, 14 сентября, и до среды, 25-го, листки сияли девственной белизной. Причем на листке 25-го была только одна запись: «Отчитаться в бухгалтерии».

То есть с достаточно высокой долей вероятности можно предположить, что вернулась из Москвы Зильберг именно 25 сентября, когда профессор уже был убит… а если говорить еще точнее — на следующий день после того, как он был убит. Хм… глуповато как-то… тем более для Зильберг. Если это ее заказ, то появление на следующий день после исполнения подчеркнет скорее ее причастность, чем непричастность. Каким же дураком нужно быть, чтобы наивно демонстрировать: «Когда преступление совершалось, меня не было, а теперь, когда все уже свершилось, — вот и я, тут как тут». Не вяжется! Похоже, именно то, что должно было указать на причастность Зильберг, как раз и обеспечивает ей алиби. Опять эти коварные перевертыши! «Не забывайте о противоположностях». А где же удача? В том, что слетела еще одна более-менее вероятная версия?

Хотя такая ли уж вероятная? Ведь еще в самом начале расследования я думала: если бы Разумова хотели устранить такие солидные люди, как Залесский или Зильберг, они наверняка выбрали бы гораздо более надежные способы. Возможно, мою находку действительно можно расценивать как удачу: чем больше версий отметается, тем меньше их остается, тем ближе я к разгадке. Однако если так, то делать мне в кабинете Веры Иосифовны больше нечего. Но время еще есть, для очистки совести не мешает просмотреть и последний ящик.

Попытавшись открыть его, я обнаружила, что он заперт. Ага, вот они — тайны мадридского двора!

Я достала отмычки, и через минуту содержимое ящика было у меня перед глазами. Но, к своему удивлению, я не обнаружила там ничего особенного. Те же списки студентов, почему-то написанные от руки, с какими-то пометками напротив некоторых фамилий. В этих списках не было сведений о родителях и родственниках, а стояли некие загадочные знаки. Иногда по нескольку штук их красовалось около той или иной фамилии. Были тут и плюсы, и минусы, и разные числа, преимущественно трехзначные. Изредка попадалось и слово «родители», но никакой дополнительной информации об этих родителях не было; или непонятное слово «буклет», неизвестно по какому поводу выныривавшее то там, то здесь.

Списки представляли для меня китайскую грамоту. Кроме них, в ящике ничего не было. Раздумывая о том, стоит ли мне их фотографировать, я сопоставила оставшееся в моем распоряжении безопасное время и неуютный подоконник в женском туалете и решила, что стоит. Безопасным я считала время приблизительно до пяти часов утра. Хотя занятия начинались в восемь, но убраться из кабинета я рассчитывала не позже половины шестого: около шести наверняка активизируют свою деятельность вахтеры и сторожа. А до половины шестого мне нужно было чем-то занять себя, и, сравнив такие занятия, как фотографирование и тоскливое сидение на подоконнике, я сделала выбор в пользу первого.

Невнимательно глядя уже давно слипавшимися глазами в расплывавшиеся перед фотоаппаратом буквы и числа на листках из третьего ящика, я на скорую руку пересняла их и, судорожно зевая, стала приводить кабинет Зильберг в исходное состояние. Аккуратно положив на место все бумаги, я закрыла ящики и, снова воспользовавшись отмычкой, заперла нижний на замок. После этого тщательно осмотрела все горизонтальные поверхности — не осталось ли на них пятен от кофе или каких-либо других следов? Убедившись, что все в порядке, я собрала свои пожитки в «дипломат», оставив только маленький фонарик и отмычку, которой пользовалась, когда открывала дверь в кабинет Зильберг. Дверь секретарской просто захлопывалась, так что с ней проблем не было. А вот с дверью кабинета пришлось немного повозиться.

Благополучно достигнув облюбованного мной женского туалета на пятом этаже, я снова водрузилась на подоконник и жадно затянулась сигаретой. Тут-то уж никто не удивится, почуяв запах дыма. Проникнув сюда вчера вечером на перемене, я сразу поняла, что если мужская курилка находится под крышей, то женская — несомненно здесь.

Прошло совсем немного времени, в коридоре снова послышались шаги. В туалете зажегся свет, послышалось недовольное ворчание:

— Ишь, как накурили, и ночь прошла, а воняет так, будто только что вышли!

Услышав эти слова, я перестала дышать. Но ворчливый голос стал стихать и скоро совсем замер где-то в глубинах храма науки. Кажется, пронесло… не напрасно кости посулили удачу. Но я-то какова! Моему возмущению собственной персоной не было предела.

«Ах ты, профессионал хренов! — ругала я себя. — Не могла двадцать минут подождать! Курить она, видите ли, захотела. А если бы засветилась сейчас, а?! С фотоаппаратом и чемоданом, полным отмычек?! Как бы тогда выкручивалась?» Но в удручающем безмолвии женского туалета некому было ответить на эти горькие и справедливые упреки.

Да и что тут можно было сказать? Признаю — проштрафилась, как первокурсница, как самая неталантливая студентка милицейской школы. Виновата, исправлюсь. Но не мешало бы принять во внимание и то, что я не спала всю ночь. И не просто не спала, а к тому же работала.

В мысленном диалоге с самой собой провела я остаток времени до того момента, когда студенты дневного отделения начали подтягиваться к первой паре и в коридорах снова застучали каблуки и ботинки.

Незаметно выбравшись под этот шумок из туалета, я спустилась в вестибюль и, благополучно миновав проходную, выбралась на улицу. Никто не обратил на меня внимания и не поинтересовался, почему это я ухожу из университета в то самое время, когда все нормальные люди, наоборот, в него приходят.

Счастливая от мысли, что нахожусь вне стен университета и, несмотря на все свои ночные проделки, передвигаюсь не под конвоем, я направлялась к своей машине. Мечтала о том, как я сейчас приеду домой и завалюсь спать, не подозревая, что меня ожидает еще одно, последнее испытание.

Поворачивая на одну из дорожек университетского парка, я чуть было не столкнулась нос к носу с самой Верой Иосифовной Зильберг, шествующей на работу. У меня снова перехватило дыхание и учащенно забилось сердце, но и тут удача, предсказанная мне гаданием, вовремя подоспела на выручку. Зильберг кто-то окликнул, и как раз в тот момент, когда она должна была увидеть меня с моим компрометирующим «дипломатом», Зильберг обернулась, чтобы посмотреть — кто ее зовет?

Сделав резкий разворот на сто восемьдесят градусов, я фривольным полугалопом понеслась в противоположную от Зильберг сторону. Забыв о том, что все дальше ухожу от места парковки моей «девятки», я думала только об одном — скрыться подальше от Зильберг.

Когда расстояние между нами оказалось достаточно внушительным, я сбавила скорость и осторожно обернулась. В парке уже почти никого не было, дорожки опустели, и только редкие фигуры, короткими перебежками спешащие по направлению ко входу в университет, виднелись то там, то сям. Я посмотрела на часы. Стрелка перевалила за восьмичасовую отметку. Значит, так напугавшая меня Вера Иосифовна Зильберг уже на своем рабочем месте.

Вздохнув наконец свободно, я вернулась, погрузила свои трофеи в машину и поехала домой.

Дома я исполнила все в точности, как и запланировала: бросила «дипломат» в прихожей, не раздеваясь, повалилась на диван — и тут же отключилась.

Проснулась я уже около двух часов дня и, чувствуя, что силы мои, порядком порастраченные предыдущей бессонной ночью, восстановлены, решила заняться систематизацией добытых мною материалов.

Главное было ясно — Вера Иосифовна Зильберг вылетает из круга наиболее вероятных подозреваемых. Хотя алиби у нее не такое непререкаемое, как у Залесского, но вполне достаточное, чтобы заставить сильно сомневаться в ее причастности к убийству профессора. И хотя я не готова беспрекословно внести ее в белый список, но и для черного она теперь не подходит. Оставим ее в сером. Так сказать, под рубрикой: «Взять на заметку». Если расследование окончательно зайдет в тупик, кандидатура Зильберг будет первой в числе тех, кто подвергнется повторному анализу.

А кроме Зильберг, кто же у нас остается? Выбор небогатый — впечатлительный студент и жена профессора. Неужели кто-то из них?.. Нельзя забывать и о самой первой и самой бесперспективной версии — уличное хулиганство. Вот уж чего никак бы не хотелось! А ведь вполне возможно, что было именно так. И придется вам тогда, Татьяна Александровна, всю оставшуюся жизнь просеивать уличные банды города Покровска в тщетной надежде найти среди них участников таинственного ночного нападения.

Однако мой выспавшийся организм сейчас не склонен был долго задерживаться на негативе. Оставив грустные мысли о том, что может ожидать меня, если среди намеченных мною кандидатов так и не окажется преступника, я распаковала свой «дипломат» и углубилась в научно-технические дебри, переводя все то, что наснимала за ночь, из фотоаппарата в компьютер.

Когда работа была закончена, я просмотрела списки, в которых были пометки, касающиеся родственных связей некоторых студентов, и скопировала их в отдельный файл. Получилось странички полторы текста, заполненного фамилиями и комментариями. Вероятность того, что какая-то из этих фамилий имеет прямое или косвенное отношение к профессору Разумову, очень невелика. Но если оставшиеся версии тоже сулят мне ранее предсказанное костями разочарование, необходимо будет всех их проверить — на предмет связи с покойным профессором.

Разобравшись с первой группой списков, я занялась второй. Несмотря на прояснившийся после сна разум, все эти плюсики и минусики, которыми пестрели списки, написанные от руки, так и оставались для меня китайской грамотой.

Если предположить, что трехзначные числа, которые стояли возле некоторых фамилий, — это деньги, то, видимо, те, напротив кого они стоят, уже уплатили. А те, напротив кого минус, наверное, не уплатили. А те, напротив кого плюс? Уплатили, но сколько — неизвестно? Для расшифровки этих китайских иероглифов требуется дополнительная информация.

Я решила не забивать себе голову и оставить списки до лучших времен. Ведь передо мной снова два направления действий, опять я должна определиться с приоритетами. Итак, кто же — жена или студент?

Тут я вспомнила, что уже довольно давно не отчитывалась перед своей заказчицей. Она оплачивает мое время, причем весьма аккуратно. Независимо от того находится она под подозрением или нет, о ходе расследования я должна ее проинформировать. Я набрала номер моей клиентки.

— Алло, Надежда Сергеевна?

— Да, слушаю вас.

— Это Татьяна Иванова. Я хотела…

— Ах Танечка! Очень рада вас слышать. А я хотела было тоже позвонить вам, но потом подумала — зачем буду напрасно вас беспокоить. Если вы не звоните, значит, новостей нет?

— До последнего времени конкретных фактов, которыми я могла бы располагать, чтобы делать какие-либо обоснованные утверждения, у меня действительно не было. Но теперь с уверенностью могу сказать вам, что имею данные, практически полностью снимающие подозрения с Веры Иосифовны Зильберг.

— Я же говорила… Не может быть, чтобы Верочка… Ведь мы были так дружны!

Как я и предполагала, Надежда Сергеевна не обратила внимания на мою формулировку: она ясно указывала, что подозрения сняты не полностью, а «практически полностью», то есть в большей своей части. Но я не посчитала необходимым сейчас обращать ее внимание на то, что в какой-то части (пусть и небольшой) эти подозрения все-таки остались. Не стоит расстраивать человека, пока к тому нет серьезных оснований. Я хотела выяснить кое-что другое.

— Надежда Сергеевна, когда вы дружили с Зильбергами, вы не припомните: они не хвастались какими-то высокими связями или, может быть, у кого-то из них были высокопоставленные родственники?

Моя собеседница задумалась.

— Кажется, нет, — не очень уверенно сказала она после непродолжительного молчания. — Вы знаете, мы ведь тогда были молоды, не обращали внимания на такие вещи… Позже у мужа Верочки появились знакомые из высоких сфер. Он не очень распространялся об этом, к тому же тогда они уже начали часто ссориться, а потом и совсем расстались, так что всем нам было не до того.

— Да, конечно. Все равно, спасибо вам за информацию.

— Ну что вы, Танечка, какая уж это информация… А чем вы планируете заниматься дальше?

— У меня есть еще две версии, которые нуждаются в тщательной проверке, — сказала я, не уточняя, что одна из версий напрямую касается моей клиентки. — Когда я получу конкретные результаты, я сразу же сообщу вам о том, на каком этапе находится расследование.

— Спасибо, Танечка, желаю вам успеха, поскорее найдите этих негодяев!

— Благодарю вас, до свиданья.

Итак, вполне возможно, что Вера Иосифовна Зильберг имеет возможность посещать загадочные загородные дома, принадлежащие лицам, «близким к правительству Тарасовской области», и снабженные вневедомственной охраной, благодаря старым связям своего мужа. Это тоже не мешает взять на заметку. Если придется отрабатывать Зильберг по второму разу, такие сведения пригодятся.

А сейчас нужно определиться, с кого же мне начать: со студента или с жены?

Принимая во внимание мое постоянное ощущение какой-то несерьезности и непродуманности совершенного преступления, а также учитывая методы его совершения, студент — кандидатура гораздо более вероятная, чем жена. Хотя в прошлый раз я тоже думала, что Залесский — наиболее вероятная кандидатура, а вышло, что он не виновен. Да, забыть о противоположностях это дело не даст мне, наверное, до самого конца.

Завтра я займусь студентом. Им самим и его товарищами. Если Влад Незнамов причастен к преступлению, то явно с кем-то еще, учитывая его хлипкое телосложение. Съезжу завтра в Покровск, побеседую с ребятами, наведу мосты. Запущу пробный шар. А там уж определится и более конкретное направление, по которому мне следует двигаться.