ГЛАВА 6

Расставшись с милиционерами, я поехала домой, чтобы пообедать, а заодно обдумать, как же мне поступить дальше. И обязательно прежде спросить совета у моих магических помощников — гадальных «косточек».

19+7+33 — «Новый прилив свежих сил и энергии, которые помогут Вам выбрать правильный путь». Вот это выдали мои двенадцатигранники.

Теперь бы еще расшифровать их мутное предсказание. Мало бросить «кости», нужно еще и правильно определить, какую мысль они хотят до меня донести. Они ведь что-то имели в виду и наверняка подсказали мне правильно, иначе и быть не может. От меня требуется лишь правильная трактовка.

Кофе и сигарета, домашняя тишина, никакой музыки — ни из проигрывателя, ни из телевизора. Идеальная обстановка для размышления и поиска правильного решения. А прилив свежих сил мне обеспечен как дозой кофеина, так и оптимизмом «костей». Итак, какой правильный путь я ищу? Где мне найти филофонистов? Хорошо, поразмышляем именно над этим. Опять идти к неформалам и нудить насчет того, где можно застать Мартина, кроме клуба? Такой ход никак не походит на результат прилива свежих сил. Наоборот — абсолютно несвежо. Следовательно, что-то прошло мимо меня тогда, когда я была в клубе. Что именно?

Я вспомнила всех прыщавых металлистов, флегматичного Мартина, фактурного Стаса… А вот Стас, кстати. Как мне показалось, его с Мартином связывали какие-то дела. Что я знаю о Стасе? Да ничего! Мимолетное знакомство. Кроме… Кроме, пожалуй, того, что он при мне договаривался с каким-то другим любителем музыки о встрече. Причем речь шла о сегодняшнем дне, о пятнице. Да, да, я вспомнила. Да и место отложилось у меня в памяти. Весьма незамысловатое местечко — фонтан возле цирка, излюбленная точка для встреч нашей городской молодежи. Теперь надо напрячься и вспомнить время… Речь шла о вечере, не то о шести, не то о семи часах. Ну что ж, придется на всякий случай поехать к шести и протусоваться часик, если встреча у Стаса не в шесть, а в семь в близлежащем кафе. Ничего не остается.

Вот вам и «кости»! Вот оно и предсказание! Никогда они меня не обманывают. Конечно, это не панацея от всех бед, но хороший инструмент, которым нужно только правильно и грамотно воспользоваться. Слава богу, у меня это получается.

Взгляд на часы — пять минут шестого. Следовательно, полчаса на отдых, и в путь!

Оказалось, что встреча назначалась-таки на семь. Первым я узнала патлатого паренька, пришедшего к фонтану и раскурившему в ожидании своего контрагента сигарету. А через пять минут к нему подкатил и Стас — в модной куртке, дорогих ботинках и молодежной кепочке.

Дождавшись, пока парни совершат какую-то свою сделку — а она прошла довольно быстро, всего лишь обмен компакт-дисками, не более того, — я решительно подошла к ним обоим.

Выражение лица Стаса было крайне удивленным.

— А вы как здесь оказались, девушка? — спросил он насмешливо. — Все Костю-металлиста ищете?

— Дело в том, что Кости больше нет, — серьезно ответила я, и Стас нахмурился.

— Как это нет? — спросил он.

— Он был убит ночью возле своего дома.

— Че-во?! — вылупился на меня патлатый парень, пришедший на «стрелку» со Стасом. — Да вы что!

— Это абсолютнейшая правда, — тихо произнесла я.

— Подождите, подождите, — Стас дернул меня за рукав. — Что значит, убит? Откуда вы знаете?

— Вы же наверняка от Мартина узнали вчера, кто я такая…

— Ну, допустим, — снова нахмурился Стас. — И что же, это все связано как-то с вашей работой? Что-то я ничего не пойму…

— Да, связано, — сказала я. — Я пришла сюда именно потому, что убили Костю. Я просто слышала вчерашний ваш разговор…

— Да это неважно! — отмахнулся Стас, останавливая жестом своего приятеля, который все норовил вставить что-то свое в наш разговор. — Пришли, значит, пришли… Вы, наверное, что-то узнать у нас хотите?

— Вы догадливы.

— Ну, а мы-то при чем? — наконец вставил свое веское слово другой филофонист. — Я его вчера только мельком видел, что я могу сказать?

— А вы? — я обратилась к Стасу.

— Я? Да… в общем, тоже ничего особенного не заметил… Как и Гера вот, — он кивнул в сторону приятеля. — То, что Костя ушел раньше, чем обычно, так это и вы, по-моему, в курсе.

— А вот почему он ушел, вы не знаете? — прямо спросила я.

Стас и Гера дружно отрицательно замотали головами. Потом последовало такое же дружное пожимание плечами.

— Мы ведь с ним только по этому делу общались, — Стас красноречиво шлепнул ладонью по сумке, набитой компакт-дисками. — Ну, с прибабахом он был, конечно… Нам-то какое дело? Ну, слушал он свой металл… В основном с такими же и общался.

— А как мне кого-нибудь из них найти?

Стас и Гера вновь пожали плечами и замотали головами.

— Не знаю. Лично у меня совсем другой план, я металлом не увлекаюсь, — скептически проговорил Стас. — В клубе есть, конечно, малолетки, упертые на тяжелой музыке, но где их сейчас искать? Дело в том, что клуб-то только через неделю, а домашних адресов я не знаю.

— А не знаете ли вы, где найти Мартина? — перебила я его.

— Н-нет, — слегка подумав, ответил Стас. — Где он живет, я не знаю, мы встречались или в клубе, или…

— Или где? — нетерпеливо спросила я.

— У общих знакомых. Но… Вряд ли он там появится. Он уже давно туда не ходит, как и я. Я вообще там был пару-тройку раз.

— И все же…

— Ну, у Жени, он живет у Дома офицеров.

«Гм, там я уже была, и мне посоветовали обратиться в клуб филофонистов. Это отпадает», — тут же расстроенно подумала я.

— Ну, а все же, если вспомнить вчерашний день… Может, вы что-нибудь заметили? — обратилась я к Гере.

— Да не знаю я… — развел руками тот. — Он к тебе не подходил? — обратился он затем к Стасу.

— Да с какой стати? Ты же знаешь, у нас совершенно разные интересы, — отозвался Стас.

Наступило молчание. Пауза красноречиво свидетельствовала о том, что вряд ли что-то полезное я узнаю из этой встречи. А все-таки, если попытаться…

— Стас, а вы случайно не знали такую девушку, Дину Черемисину?

— Это о которой вы вчера разговаривали с Мартином? — уточнил он и, увидев мой утвердительный кивок, продолжил: — Да, я помню ее. Она была в клубе, по-моему, раз или два… Ее привел с собой Мартин. Она, такая… среднего роста, худая.

— А вы потом не встречали ее вместе с Костей?

— С Костей? — неподдельно удивился Стас. — Да вроде нет. Костя у нас человек особенный, с девушками, по-моему, не очень общается. Разговорились, правда, мы с ним один раз, и он обмолвился, что у него подружка есть, где-то там, где он живет.

— И что?

— Да ничего. Я попробовал пошутить, да как-то… неудачно получилось. Он не понял, и я… — Стас несколько смутился.

«Понятно, значит, шуточка была не очень приличной», — про себя подумала я.

— И Дину вы больше, кроме тех двух раз, не видели? — переспросила я.

— Нет, — Стас решительно покачал головой.

Что же касается Геры, то он вообще не знал, о ком идет речь, и, закурив сигарету, грустно помалкивал. А Стас взглянул тем временем на часы.

— Знаете, мне, наверное, пора. Извините, если не смог вам помочь, — улыбнулся он. — Но насчет Кости вы меня ошарашили.

— Ни фига себе, конечно! — поддержал его Гера. — Интересно, похороны когда будут?

— Наверное, завтра, как положено, на третий день, — отозвался Стас.

— Ты пойдешь?

— Да я толком не знаю, где он живет. Мартин вроде знает, но где его теперь искать?

Гера, покачав головой, согласился.

— Ну что, разбегаемся? — предложил Стас.

— Слышь, давай это… — Гера несколько смутился. — Зайдем, помянем человека.

Он показал на забегаловку напротив, где продавали в розлив водку. Стас чуть поколебался, еще раз взглянул на часы и махнул рукой.

— Ну ладно, давай, только в темпе, — наконец произнес он и решительно двинулся через дорогу.

Гера кивнул мне на прощание и поспешил за ним. А я возвратилась к своей машине. Сев на водительское место, первым делом я достала мобильник и набрала номер, который за последние дни выучила уже наизусть. Я звонила психологу Пименову…

Спустя час я уже сидела у Максима Алексеевича дома.

Психолог Пименов оказался довольно высоким, худощавым блондином с тонкими чертами лица, обладателем слегка суетливого тенористого говорка. Выяснилось, что несколько последних дней он провел у матери в пригороде, поэтому и не отвечал на телефонные звонки.

— Да, безусловно, я помню ту девочку, — сказал он, проводя меня в свою квартиру. — Я с ней довольно долго работал. Вы говорите, она умерла? Очень странно… Самоубийство? Никогда бы не подумал. У нее, безусловно, были проблемы с коммуникацией, с определением своего места в обществе, но… Для суицидального синдрома нужны предпосылки. У Дины они отсутствовали.

Мы сидели в двухкомнатной квартире психолога. Максим Алексеевич, как можно было понять по интерьеру квартиры, являлся человеком обеспеченным и, похоже, одиноким. Во всяком случае, нигде не было заметно ни каких женских аксессуаров.

— Когда вы начали с ней, как вы говорите, работать? — спросила я.

— Где-то с полгода назад. Ко мне обратилась Лариса, ее… — Пименов замешкался, — сноха, золовка… Нет, кажется, невесткой она называется. В общем, жена ее брата.

— А какая основная задача была у вас как у психолога?

— Ну, я сам определил свою задачу, пообщавшись с Диной. Ей нужно было, во-первых, поднять самооценку как в социальном, так и в половом плане — она у нее была очень заниженной. Во-вторых, Дине обязательно требовалось завязать отношения с людьми более коммуникабельными, чем она сама. Она говорила, что у нее есть подружка, довольно общительная и более успешная во всех отношениях. Но этого мало, нужны были новые знакомства.

— Вы знакомы с Виктором? — спросила я.

— Виктором? Это друг Дины? — переспросил Максим. — Ну… не то чтобы знаком, просто очень много о нем наслышан от самой Дины. Мы много уделяли внимания Виктору на своих занятиях. Знаете, у них были неравноценные отношения. Дина переживала все более остро, чем Виктор. Но, как это часто бывает, оказалось, что за остротой не стоит ничего серьезного. Я отметил, что восторги Дины по поводу Виктора раз от раза становятся все тише. А потом она и вовсе успокоилась.

— И с чем это связано?

— Поначалу я думал, что это наши встречи дали свои плоды, — задумчиво проговорил Пименов. — Виктор не был для Дины подходящей кандидатурой, но я, естественно, не говорил ей этого в лоб, а пытался ее саму научить оценивать и людей, и ситуации. И когда заметил угасание интереса со стороны Дины к Виктору, то обрадовался, отнес такую реакцию как успех на свой счет. Увы, все оказалось не так, — Максим усмехнулся и покачал головой.

— А как же все оказалось? — спросила я.

Пименов встал, подошел к музыкальному центру и нажал на кнопку. Полилась очень нежная и мелодичная музыка. Она расслабляла и успокаивала, но не клонила при этом в сон. Похоже, подумала я, на одно из средств из профессионального арсенала психолога — музыка, призванная создавать определенную атмосферу. Чуть постояв и посмотрев в окно, Максим повернулся ко мне и спросил:

— Хотите чего-нибудь выпить?

— Если только безалкогольного, поскольку я за рулем, — откликнулась я, и Пименов, кивнув, отправился на кухню.

Вернулся он с двумя чашками кофе и вазочкой с конфетами.

— Понимаете, — помешивая ложечкой сахар, проговорил он, — вообще-то я должен был хранить в тайне откровения Дины, но теперь уже получается, что это не имеет значения. А уж если то, что я знаю, поможет разгадать тайну ее смерти, то и… Одним словом, я заметил, что Дина переключила свой интерес на меня. Признаюсь, мне было не очень-то приятно. Конечно, я мог бы откликнуться, но… этому мешали две вещи. Во-первых, она сама была, скажем так, не в моем вкусе. А во-вторых, как и многие врачи, я стараюсь соблюдать принцип — с клиентками никаких личных отношений. Хотя иногда бывает, что впоследствии мы становимся друзьями. Но это после завершения сеансов. Здесь же получилось, что интерес возник с ее стороны как раз тогда, когда работа была в самом разгаре.

— А можно об этом поподробнее, Максим? — попросила я. — Мне нужно до конца понять личность Дины.

— Я могу вам дать точную ее характеристику, — пожал Пименов плечами. — В принципе она относилась к довольно-таки распространенному типу. Неуверенная в себе, сенситивная… то есть чувственная, обидчивая, ранимая… И в то же время скрытная. Склонная к созданию глубокой спайки с партнером, к самопожертвованию ради него. И при этом очень упрямая. То есть если она будет знать, что кто-то осуждает ее поступки, то она не станет меняться, а будет делать все наперекор, выдумывая все новые и новые оправдания своему поведению. А с людьми, которые осуждают ее, просто прекратит общаться, чтобы не мешали. Я это качество в ней заметил и как раз хотел над ним поработать. Но тут… — Пименов развел руками. — Наши встречи закончились.

— Почему?

— Давайте уж я вам расскажу все по порядку. Может быть, сразу и отвечу на все вопросы.

— Давайте! — охотно согласилась я, поскольку так для меня было удобнее всего, и Пименов вернулся к периоду, когда почувствовал влечение к себе со стороны Дины.

— Началось все со взглядов. Вы как женщина наверняка понимаете, что взгляды могут сказать очень многое. Потом я отметил некоторые детали, которые свидетельствовали о ее заботе по отношению ко мне. Не всегда, между прочим, уместной. К тому же мой опыт психолога здесь сыграл роль. Мы проходили трансовые упражнения, а давно подмечено, что если на это делается упор, то между психологом и клиентом возникает крепкая взаимосвязь, не обязательно, кстати, интимного свойства. Как правило, клиент привязывается к психологу, нуждается в общении с ним, и так далее. У Дины привязанность приняла характер влюбленности. Она даже пыталась как-то оставить меня у себя, когда было уже половина одиннадцатого вечера и я собрался уходить домой. А потом… — психолог снова замолк.

— И что потом? — переспросила я.

— Потом мы прекратили трансовые упражнения, и я отметил, что Дина охладела. Стала снова какой-то безразличной, как была в первую нашу встречу.

— То есть ваши усилия пошли насмарку?

— Нет, вы не поняли, — остановил меня Максим Алексеевич. — С момента начала наших занятий Дина стала гораздо более адаптивна к реалиям. Но этого было мало, нужно было закрепить достигнутое. И тут вдруг она объявила мне о том, что больше не нуждается во мне как в психологе.

— Может быть, она так, по-своему, отомстила вам за вашу холодность по отношению к ней?

— Нет, — уверенно возразил Пименов. — Тут было что-то другое. И мне кажется, что решение расстаться со мной и прекратить занятия она принимала не сама. Просто, видимо, появился кто-то, имеющий на нее большее влияние, чем я. Во всяком случае, именно так мне представляется то, что произошло. Вы поняли, что я хотел сказать?

— Да, — ответила я. — Но такое не могло же произойти внезапно, сразу, как по мановению волшебной палочки! Появился кто-то… Раз вы с ней занимались постоянно, то если бы этот кто-то и появился, то первым о нем должны были узнать вы!

— Я же упоминал среди всех прочих качеств Дины скрытность, — напомнил Пименов. — И когда рядом с ней появился какой-то новый человек, то он, по-видимому, тут же стал большим авторитетом для нее, чем я. Потому она и прислушивалась к его мнению.

— Но это как-то… Совсем уже легкомысленно! — не могла успокоиться я. — Неужели такое вообще возможно?

— Вы все-таки не совсем поняли, что я хотел сказать своим рассказом, — покачал головой Пименов. — Смотрите. Сначала у Дины был Виктор, самый лучший и вообще единственный на свете. Потом, очень быстро чувства к Виктору улетучились, и его место занял психолог Максим Алексеевич. Причем дело здесь не в том, что Дина наконец осознала, что Виктор — кандидатура не очень подходящая. Я-то еще более неподходящая! Однако я убежден, что она успела накрутить в себе любовь ко мне «до гроба». Затем, не прошло и двух недель, как и от этой любви не осталось и следа. И Дина, совсем недавно стремившаяся удержать меня подольше возле себя, всячески затягивавшая наши встречи, теперь сама объявляет, что не нуждается во мне. По-моему, это очень красноречивая характеристика девушки.

— Да уж… — протянула я. — То есть она была очень подвержена чужому влиянию и склонна часто менять свои привязанности. А ведь это может быть весьма опасно…

— Вот именно, — кивнул Пименов. — Я, признаться, был расстроен, когда она объявила, что хочет прекратить занятия. Мне так и не удалось ее переубедить, она проявила здесь свое упрямство. А ведь работы предстояло еще очень много! Когда все прервалось, я подумал, что все, чего мы успели достичь, пойдет насмарку.

— И когда она объявила вам о прекращении общения?

— В начале зимы, — тут же ответил Максим.

— Что же это за таинственный человек? — спросила я скорее саму себя. — О нем никто ничего не знает. Во всяком случае, не упоминает.

— Возможно, я и ошибаюсь насчет его появления, — пожал плечами Пименов. — Но мой опыт подсказывает мне, что все-таки на нее кто-то повлиял. Хотя в принципе может быть, что этот «кто-то» — из ее прежнего окружения.

Я вспомнила о Косте Макарском. Не мог ли он быть тем человеком, который закружил Дине голову? Не угождая ли ему, отказалась она от психологических сеансов? Но тогда Костя должен был быть совсем иным человеком, а не таким наивным простачком, каким воспринимали его окружающие. Я и раньше над этим задумывалась, но ведь так и не нашла ответа. Я и не могла найти его самостоятельно. И тут мне в голову пришла мысль посоветоваться на эту тему с Пименовым. Все-таки он психолог. Наверное, сможет что-то подсказать?

Я решилась и спросила:

— Максим, скажите, Дина никогда не упоминала некоего Костю, своего приятеля?

— Костю? — наморщил лоб Пименов. — Да вроде нет.

— У него очень необычное заболевание, — подсказала я. — Уровень сознания остановился на возрасте десяти лет после того, как мальчик переболел менингитом.

— Ах вот оно что, — кивнул Пименов. — Да, такие случаи действительно бывают, мы это проходили. Но Дина никогда не упоминала, что у нее есть такой знакомый. Значит, он был не очень-то значим для нее.

— А может быть, наоборот, — задумчиво произнесла я, — настолько значим, что она скрывала его от вас. Скажем, опасаясь осуждения.

— Не знаю, — признался Пименов. — Здесь мне очень сложно судить вот так, наобум. Возможно, вы и правы.

— А вот скажите, ведь этот человек, наверное, числится инвалидом?

— Безусловно, — согласился Пименов. — Полноценным членом общества он никак не может быть.

— Значит, он должен состоять где-то на учете, так?

— Ну, наверное, — снова согласился Максим. — У психиатра обязательно должен наблюдаться.

— И психиатр может точно охарактеризовать его заболевание?

— Должен, — все еще не понимая, к чему я клоню, ответил психолог.

— И где это можно узнать?

Пименов улыбнулся.

— Вы, видимо, считаете меня чем-то вроде справочника по психиатрии. Я думаю, в первую очередь стоит обратиться к его родным, они наверняка должны знать.

— Вот только захотят ли они предоставить мне такую информацию… — усмехнулась я, вспомнив тот холодный прием, который оказала мне мать Константина Макарского.

— Подождите, подождите, — наморщил лоб психолог. — Сейчас…

Он порывисто встал и подошел к секретеру. Потом вытащил откуда-то изнутри записную книжку и стал ее листать.

— Вот… Один мой знакомый, психиатр, занимается как раз примерно такими случаями. Давайте ему позвоним.

— Давайте, — довольная, согласилась я.

Спустя десять минут мы уже вместе с Пименовым выходили из его квартиры и держали путь к некоему Петру Анатольевичу Собакину. А через полчаса и сам он, этакий подвижный бородатый колобок, предстал передо мной.

Он был словно шарик, перекатывающийся с места на место. Такая комичность, может быть, не вызывала к нему доверия как к солидному специалисту, но я тут же поняла, что передо мной добрый человек. Возможно, то, что он производил такое впечатление, — качество, главное для психиатра. Врачу наверняка важнее — вызывать доверие у самих больных, а не у окружающих их людей.

Обо всем этом я успела подумать, пока шла за Собакиным через его аппартаменты. Именно так мне и захотелось назвать его квартиру, обставленную, как и у Пименова, с большим вкусом и весьма комфортабельную. В общем, оба они не бедствовали — как психолог, так и психиатр.

Собакин поначалу очень расстроился относительно смерти Кости. Как оказалось, он работал с этим больным долго и много. Но поскольку случай был практически безнадежный, то психиатр просто внес его в багаж своей практики и наблюдал в последнее время Костю лишь время от времени.

— Поскольку больной опасности для окружающих не представлял, госпитализацию я посчитал излишней. Родители были не против. Но там такие родители! — Собакин осуждающе махнул рукой и даже презрительно скривился.

Это соответствовало и моему впечатлению от общения с мадам Макарской. Многое прояснила следующая реплика врача:

— Мама его юрист, занимает пост в суде. Они все такие напыщенные, фу-ты ну-ты… Знаете, наверное…

«Мне ли не знать, я закончила юридический и работала одно время в прокуратуре…» — мысленно усмехнулась я.

— В общем, она стеснялась, что у нее выросло вот такое дитя… Но, знаете, наверное, есть в подобных случаях нечто мистическое. Когда у человека что-то очень хорошо складывается, боженька обязательно отберет у него в другом. Вот и несла она крест, — вздохнул Собакин. — Правильно я говорю, Максим?

Пименов неопределенно пожал плечами.

— У Максима более позитивный взгляд на вещи, он в своей работе сталкивается с больными, более поддающимися лечению. У меня в основном ситуация сложнее, — объяснил Собакин. — Я вынужден быть пессимистом, но при этом не расстраиваться и сохранять со своими больными добродушный и даже веселый тон. Им и так тяжело, хоть чем-то помочь надо… А Костю жалко, безобидный был человек. А у нас в психушке находятся настоящие звери! О-о-о! Вот один…

— Петр, у нас с Татьяной не так много времени, — решительно прервал его Пименов. — А ты, я знаю, не только психов, но и нормальных людей заболтать можешь.

— Да-да, конечно, — на несколько секунд посерьезнел Собакин. — Спрашивайте, Таня, спрашивайте!

И буквально через минуту Собакин очень по-свойски, как будто знает меня сто лет, объяснял особенности заболевания Константина Макарского.

— Это органика, понимаете, Таня, органика! — быстро говорил он, как бы невзначай касаясь своей ладонью моего колена. — Все заключено вот здесь, — он постучал другой рукой по своей лысеющей голове. — Коррекция возможна очень относительная. Человек как бы законсервировал свое сознание, и оно не развивается. Его не интересуют вещи, которые содержат больше того, чем он может переварить. Например, Костя с удовольствием мог читать детские сказки, скажем, братьев Гримм, и понимать, что сказки эти немецкие. Но читать про современную Германию, про Вторую мировую войну, скажем, или про парад любви в Берлине ему уже неинтересно. Это выше его возможностей. Он просто этого не поймет.

— Вот вы затронули тему любви, — слегка усмехнулась я. — Как раз она меня интересует…

— Что, парад любви? — живо засмеялся психиатр.

— Нет, я имею в виду отношение вашего пациента к сексу…

Собакин вздохнул.

— Понимаете, при таком заболевании остается, безусловно, физиологическая тяга, присутствует сексуальное желание. Но, извините за натурализм, осуществляется оно только в виде мастурбации.

— Почему? — удивилась я.

— Дело в том, что тот же Костя не понимает, каким образом данное желание осуществляют другие люди, мужчины.

— Но ведь общение с другими…

— Они могут рассказывать Косте похабные анекдоты, даже провести краткий курс сексуального ликбеза, — прервал меня Собакин, — он, может быть, и посмеется, но потом все равно пойдет в туалет, чтобы… Ну, сами понимаете.

— Значит, у Кости не могло быть сексуальных отношений?

— Нет! — категорически заявил Собакин. — Не могло!

— А если бы нашлась женщина, которая при всей его, скажем так, оригинальности решилась его соблазнить? — не сдавалась я.

Собакин задумался, но лишь на какое-то мгновение.

— Нет, невозможно! У Кости так были устроены мозги, что он испугался бы этого и убежал. Ну, как ребенок, которого пытаются совращать взрослые. В общем… — он снова поиграл пальцами, подбирая слова, — если, конечно, задаться целью его развратить… Но кто на это пойдет? Вы что, предполагаете, что такая женщина нашлась? В таком случае она — мой пациент!

— Если вы подразумеваете Дину, — подал со своего кресла голос психолог Пименов, — то мыслите в неверном направлении. Я хорошо знаю Дину и могу сказать, что при всей своей, скажем так, оригинальности на такое она пойти не могла. Как я понял из рассказа Петра, случай с Костей — клинический, и парой для Кости могла стать только ненормальная женщина. У Дины же было пограничное состояние, у нее не была нарушена критичность и много чего еще. Так что я не могу согласиться с вашими предположениями.

— Да, спасибо, я поняла, — задумчиво произнесла я.

Ясность вроде бы наступала. Хотя бы в одном. Но зато рушилась моя внезапно возникшая версия, правда, совершенно чудовищная. Еще более неправдоподобная, чем предыдущая, подразумевавшая просто интимную связь дурачка Кости с Диной.

А версия родилась после неожиданной находки оперативников. Вещи некоей клофелинщицы хранились у Кости — раз. Дружба его с Диной — два. В принципе достаточно для того, чтобы сделать такой вывод: что Дина и клофелинщица — одно и то же лицо. И если это принять, то, как ни странно, Костя Макарский — второе действующее лицо всей этой истории, человек, который наверняка знал о том, чем Дина занимается… Вещи-то у него нашли, тут уж не отопрешься!

Ко всему прочему, если принять мою версию, получается, что смерть их обоих логична — как смерть людей, занимавшихся одним и тем же темным делом и пострадавших именно из-за этого. Вдруг нашелся кто-то, кто решил отомстить?

Вот только в деталях полная путаница… Да и личность Константина Макарского, по утверждениям ученых мужей, сидевших сейчас передо мной, не тянула на роль организатора преступных махинаций. А если Дина… втянула дурачка в эти занятия? Но зачем? И какую он мог выполнять функцию? Ведь вот же, не кто-нибудь, а светило психиатрии утверждает, что Костя действительно был болен, причем безнадежно…

Я нервно тряхнула головой, как бы стараясь освободиться от настойчиво крутящихся в мозгах мыслей относительно Дины и Кости и их связи с клофелиновым делом. Собакин заметил мое движение и вопросительно замер, глядя на меня. Я же обратила свой взор на Пименова.

— Максим, скажите как человек, хорошо знавший Дину: способна ли она была на какое-нибудь преступное занятие?

Пименов, для которого вопрос оказался совершенно неожиданным, застыл на месте и, как говорится, взял паузу на размышление.

— Ну, знаете… — наконец отошел он от кратковременного столбняка. — А о каком преступлении идет речь?

— Например, о мошенничестве. В отношении мужчин, скажем… Ну…

— Это когда чем-нибудь опаивают, а потом обирают? — живо отреагировал Собакин. — Вы это имеете в виду?

— Да, именно это… — подтвердила я, по-прежнему глядя на Пименова.

Тот, почесав затылок и поиграв бровями, наконец заговорил — немного замедленно, как будто рассуждая вслух:

— Да, она бы пошла на это. Но… если бы ее заставил человек, имеющий на нее неограниченное влияние. Вот так, пожалуй, обстояло бы дело…

— Костя Макарский… — бросил неожиданно имя в ход рассуждений коллеги, снисходительно усмехнувшись, Собакин, слегка подыгрывая Пименову.

— Нет, не Костя, — серьезно ответил Максим. — А такой человек, в которого Дина была бы влюблена… Например, Виктор с год назад. Может быть, в этой роли мог выступить я, если бы откликнулся на ее влюбленность, а потом закрепил бы все это через секс или еще какие-нибудь естественные рефлексы…

— Импринтинг! — выстрелил термином Собакин, с интересом слушавший психолога.

— В общем, только под влиянием извне Дина пошла бы на что-то подобное, — резюмировал Пименов. — В одиночку? Волевых качеств не хватило бы, структура личности не та, много шизоидного элемента… Нет! Абсолютно не вяжется. А что, вы действительно подозреваете ее в таких нехороших вещах? — настороженно поглядел на меня психолог.

Я неопределенно поиграла руками в воздухе, словно говоря, что пока твердых оснований нет, а есть только нечеткие предположения.

Собственно, на этом можно было заканчивать разговор с психологом и психиатром. Они рассказали мне все, что могли и что находилось в их компетенции. Остальное мне нужно откапывать, додумывать и приводить в стройный вид самой.

Я попрощалась с колобком Собакиным, который долго-долго жал мне руку в прихожей, и завезла психолога Пименова домой. А по дороге к себе я попробовала подвести итог разговора: выходило, во-первых, что Костя Макарский действительно был психически больным человеком, взрослым ребенком, и следовательно никак не мог стать организатором преступной группы. Оставалось узнать, откуда у него взялись вещи, которые принадлежали клофелинщице, которую разыскивала милиция? Во-вторых, Костя однозначно не мог быть любовником Дины и следовательно отцом ее ребенка. И нужно было выяснить, кто же на самом деле был этим чертовым отцом! А в-третьих, касается уже Дины. Она-то как раз, по словам Максима Алексеевича, вполне могла быть той самой клофелинщицей. Преступницей-марионеткой. Особенности характера Дины очень для таких дел подходили. Вот только режиссера, ставившего спектакли для этой марионетки, пока что не просматривалось…