Глава 10
Я успела приготовиться к встрече Сапера за две с половиной минуты. Тридцать секунд у меня осталось, чтобы спокойно поразмышлять.
Насколько я помню, все началось с того, что передо мной поставили задачу ликвидировать человека по кличке Сапер. Еще не было ни одного случая, чтобы я с заданием не справилась. Конечно, столь необычных дел у меня еще не было. Ну так что? В жизни всякое может случиться. Завтра, может быть, свалится на меня клиент с каким-нибудь еще более неожиданным делом, например, попросит разобраться с клонированными копиями директора правления самого крупного тарасовского банка. И что? Я начну с ним спорить, что никакого клонирования на свете не существует, что все это выдумки досужих репортеров? Нет, начну разбираться. И, конечно же, дело упрется ни в какие там ни в копии, а скорее всего в крупные финансовые махинации.
Короче, необычность задачи еще не говорит о ее невыполнимости.
Раз Сапер должен быть ликвидирован, значит, он будет ликвидирован. Пусть даже убийство Сапера заказывал сам Сапер. Под другим именем. Но он заказал свое убийство, и это было главной его ошибкой.
Я всегда отрабатываю свой гонорар.
Мне кажется, я сейчас готовлюсь исполнить не свою волю, а помогаю совершиться какому-то событию, запланированному кем-то или чем-то нематериальным. Судьба ориентируется по символам, а имя — главный символ человека, определяющий его индивидуальность. Стереть имя — убить человека. Отказ от имени — самоубийство. Суицидальные мотивы у Сапера определенно должны быть, его же не устраивает собственная жизнь, собственная роль в жизни. Он хочет избавиться от себя и воскреснуть в новом качестве, в качестве другого человека, уверенного и сильного. Но чтобы «оттуда» вернуться, нужно сначала перейти границу. В «том» направлении.
Сапер слаб и интуитивно сделал правильный выбор, обратившись за помощью к женщине. Ко мне.
Я ему помогу.
Главное — точно спрогнозировать реакцию Когтя.
Что сделает человек, несколько суток просидевший в подвале, с тем, кто его туда засадил?
Вот и посмотрим.
Я лишь чуть-чуть помогу сделать Когтеву правильный выбор.
Конечно, самой мне его убивать не придется.
И слава Богу. Единственное, к чему я отношусь с благоговением, — это Уголовный кодекс.
Мое дело лишь внести некоторые поправки в структуру бытия, чуть скорректировать течение событий.
Много ли для этого требуется?
Сущие пустяки.
Что сделала я за прошедшие две с половиной минуты?
Не скупясь, полила засов подвала машинным маслом. Раз.
Пристроила к рукоятке засова старый светоотражатель от Светкиной машины. Два.
Тщательно выбрала позицию в кустах у забора, прямо напротив гаражной двери, и установила видеокамеру. Три.
Выключила, наконец, свет в гараже. Четыре.
Ну, еще выкроила чуть-чуть времени на то, чтобы проверить, как я выгляжу, и внести необходимые коррективы с помощью содержимого моей косметички.
Осталось совершить пятое, и последнее, действие, после которого судьбы наши изменятся и потекут по другому, не существующему пока руслу.
Но сначала нужно дождаться еще одного, третьего участника спектакля.
Сапер что-то задерживается. Я уже начала беспокоиться, не ошиблась ли я где-нибудь в своих психологических построениях.
А что, если Сапер не столь сильно эмоционально завяз в ситуации и вовсе не стремится присутствовать при «казни» Когтя?
А что, если он предоставит эту честь моим коллегам из государственных структур? Представляю, веселенькое выйдет свидание.
Нет-нет. Сначала он должен быть уверен, что здесь уже произошло все то, чего он добивается. Должен же он проверить, все ли в порядке, прежде чем, к примеру, направлять сюда фээсбэшников?
Должен.
Сколько мне придется его ждать, не высовываясь из этих кустов? Час? Сутки? Двое?
Сапер опаздывал, по моим представлениям, уже на сорок пять секунд.
Сомнения мои разрешились, когда я услышала приближающийся рев автомобильного двигателя.
Рядом со Светкиной «девяткой» взвизгнула шинами по асфальту когтевская «Вольво».
Сквозь кусты и ворота я увидела на ее ослепительно белом боку безобразную черную полосу. Этот неврастеник, оказывается, вписался куда-то, торопясь на представление. Потому, видно, и задержался.
Сапер резко выскочил из машины и столь же резко остановился. На внимательный осмотр двора у него не было ни времени, ни желания.
Его интересовала я, а где еще могла я быть, как не в гараже?
Во дворе меня не было видно, хотя машина моя стояла перед воротами. И дверь гаража была слегка приоткрыта.
Он пошел к гаражу, на ходу доставая пистолет.
Я взяла в обе руки уже нагревшийся на солнце пистолет Сапера, который он отдал мне при разговоре в офисе, и тщательно прицелилась в точку, которую, казалось, вижу сквозь металлическую дверь.
Чтобы хоть как-то понять ситуацию, Сапер должен, во-первых, узнать, закрыт ли подвал; во-вторых, найти меня, а я тоже должна быть в гараже, потому что, где же мне еще быть, кроме как у подвала — готовиться его открыть.
Сквозь оставленную мною щель между створок ворот ничего невозможно было увидеть, и Сапер был вынужден открыть одну створку. Причем открыть достаточно широко, чтобы рассмотреть заднюю стену гаража, около которой и находился лаз в подвал.
Светоотражатель на ручке засова загорелся слабым, но все же хорошо различимым в гаражном полумраке красным пятном.
Не больше секунды я корректировала свой прицел.
После чего нажала курок.
Я была уверена, что попаду в ручку подвального засова и от выстрела она выскочит из своих пазов, обильно политых мною маслом. Кто-то мне говорил, что Коготь стреляет удивительно метко, выстрелом гасит сигарету во рту человека с двадцати шагов. Я бы, наверное, не рискнула проводить столь рискованные эксперименты, вдруг, знаете ли, рука дрогнет в момент выстрела. Но пулю в пулю всаживать и я умею.
Мне показалось даже, что я услышала, как стукнул засов, открывая Когтю путь к свободе.
Все. Моя миссия окончена. Я перехожу в разряд зрителей.
По-моему, в последние секунды своей жизни Сапер так и не понял, что происходит.
На звук моего выстрела он резко обернулся с выставленным вперед пистолетом, но, не видя цели, сам выстрелить не успел — сзади него в глубине гаража раздался грохот отлетевшей крышки подвала.
Сапер вновь резко обернулся, показав мне свою спину, и, наверное, зрелище, которому он стал свидетелем, его парализовало бы насмерть, если бы его жизнь хоть чуть-чуть еще продолжилась.
Опершись обеими руками на края подвального лаза, из его отверстия просто-таки вылетел наверх Коготь, на лету поднимая обе руки, в каждой — по пистолету.
Наверное, об этом мгновении он мечтал все время своего трехсуточного заточения, грызя сырую картошку и запивая ее огуречным рассолом.
Первое, что он увидел — Сапер с пистолетом в руке.
Выстрелил он на лету, еще поднимаясь вверх, с левой руки, а затем, уже падая вбок, — с правой.
Затылок Сапера взорвался осколками.
Он медленно заваливался на бок, красная пена пузырилась из огромной дыры в черепе и капала на асфальт. Мне не видно было его лица, но я знала, что во лбу у него только одна маленькая аккуратная дырочка. Приходилось мне видеть подобные выстрелы. Входные отверстия всегда так выглядят.
Можно было бы и еще понаблюдать за последними самостоятельными движениями Дмитрия Ивановича Сапелкина, добившегося исполнения по крайней мере половины своих желаний, но я не стала рисковать. Не люблю дразнить людей, которые умеют так стрелять…
Пока Коготь падал и вновь поднимался на ноги, я успела выскочить из своих кустов и брякнуться на асфальт, стараясь упасть так, чтобы мой лоб был хорошо виден, а затылок прижат к земле. Отсиживаться в желтеющих жиденьких кустах с видеокамерой, знаете ли, под пристальным, рыщущим взглядом человека, вырвавшегося на свободу… Когда он на любое малейшее движение реагировать будет однозначно — выстрелом… Лучше уж умереть по своей инициативе.
Конечно, я могла бы, не дожидаясь, когда он меня обнаружит, выстрелить первой. Но убивать его мне — с какой стати?
Далее как у Гоголя. Немая сцена.
Я слышала, как Коготь вышел из гаража.
Очень осторожно, видно озираясь по сторонам, прошел мимо тела Сапера и остановился в пяти шагах от меня.
Я чувствовала, что он смотрит на меня с некоторым недоумением. Это еще, мол, откуда? Он попал в меня, промахнувшись в Сапера, или тот сам со мной разобрался?
Во лбу у меня была такая же аккуратная дырка, как и у Сапера, лицо залито кровью…
Но думать ему было некогда.
В густонаселенном районе города… Он один в живых в обществе двух трупов…
Я услышала его торопливые шаги.
Через четыре секунды взревел мотор и «Вольво» рванула с места под восемьдесят.
Досчитав до десяти, я открыла глаза и посоветовала себе поторапливаться, не дожидаясь тех же неприятностей, которых не стал дожидаться Коготь. Хотя трупов и стало вдвое меньше.
Прежде всего я выключила установленную в кустах видеокамеру, стерла с лица кровь и «дырку» во лбу и подошла к трупу Сапера. Протерев пистолет, из которого я стреляла, я вложила его ему в правую руку, а тот, из которого он выстрелить так и не успел, сунула ему за пояс.
Из кармана жилетки я вытащила пачку бумаг, нашла среди них свой чек и вместе с чековой книжкой ганноверского банка положила в свою сумку.
Еще одну вещь нужно сделать непременно. Я перемотала пленку на видеокамере и просмотрела финальную сцену. Ни в одном кадре меня видно не было.
Все. Теперь уже окончательно.
Положив кассету на асфальт рядом с трупом, я подобрала свои вещички и покинула место действия.
Проехав по улице Достоевского около километра, я остановилась у бесконечного глухого заводского забора, за пару минут поменяла номера на Светкиной «девятке» на настоящие, Светкины, и не торопясь поехала обратно, в сторону дома.
На повороте с Достоевского к парку Короленко мне встретилась «канарейка» с включенной сиреной, сворачивающая в сторону когтевского дома. Видно, стрельба у него во дворе все же привлекла внимание его нелюбопытных соседей и труп Сапера уже обнаружен.
На душе у меня было спокойно. Правда, руки слегка дрожали.
У меня осталась единственная проблема — получить свой гонорар.
Ехать за ним придется к черту на кулички, в Германию, которую я терпеть не могу. Пиво, толстые бюргеры, пухлые бюргерши, их упитанные бюргерята, хваленая немецкая практичность и целесообразность — при одном воспоминании об этом меня тошнить начинает.
Но надо же получить честно заработанные мною деньги. Придется открыть счет в том же Ганновере, а впрочем, это совсем не обязательно. Свои сто тысяч я смогу перевести в любой банк Европы.
И поеду наконец в Скандинавию. Говорят, там сейчас отвратительная погода — дождь, слякоть осенняя, штормовой ветер и холод ужасный.
Я опустила стекло пониже и высунула левую руку.
Горячий воздух упруго навалился на нее.
На город уже опускались сумерки, но жара и не думала спадать. Двадцать восемь — тридцать в тени. Ночью градусов на восемь меньше. А завтра снова пекло с расплавленным асфальтом тарасовских улиц и разжиженными мозгами тарасовских жителей.
Отвратительная скандинавская погода — это как раз то, что мне сейчас нужно.
