Глава 6 «Ты все-таки пришел!»
До сегодняшней ночи в Тарасовском медицинском университете учились три студента из Сашиной страны. Теперь их осталось только двое — парень и девушка. Именно она-то и интересовала меня в первую очередь. Не только потому, что третьекурсница Тина Брогус была неравнодушна к убитому Саше Ренуа. Дело было в том, что их комнаты располагались как раз напротив — в самом конце коридора на пятом, последнем, этаже.
Впрочем, я понимала, как мало у меня шансов на успех: разумеется, Тину вместе с другими соседями погибшего допросили в первую очередь, и она рассказала, что в момент смерти Ренуа крепко спала. А значит, меня ожидало то же самое, что я уже неоднократно выслушивала в нынешний вечер: ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знаю. И все же… Какое-то «седьмое чувство» заставляло меня верить и надеяться.
Конечно, я уже думала над тем, каким путем убийца мог незамеченным минувшей ночью проникнуть в общежитие и так же незаметно покинуть его. Ибо было полным безумием предполагать, что Сашу убили либо влюбленная в него хрупкая Тина, либо Магнус Мэлорд — белый парень, этакий классический студент-очкарик, помешанный на биологии, которого связывали с Сашей Ренуа не только приятельские отношения, но и общие научные интересы.
Лионовски сказал, что преступник не оставил ни следов, ни свидетелей. Если это не совсем даже так, то уж мимо вахтерши в три часа ночи он точно не прошел. Пожарная лестница отпадает — она на виду у соседних домов, слишком рискованно. Значит, остается одно: черный ход, через который студенческая братия обычно вытаскивает наружу мусор. Что ж, попробуем и мы.
Я решительно повернула за угол стандартного здания из серого кирпича с пятью рядами одинаковых окон-квадратов. Почти все они были ярко освещены, за ними шумела жизнь. Все правильно: живые думают о живом. Закон бытия!
Вот асфальтовая дорожка, по которой, должно быть, сегодня утром прогуливался ранний любитель собачьего моциона. Вот высокая стена старых пирамидальных тополей, совсем еще зеленых; да уж — под самую крышу, из дома напротив ничего не видно. А за ними, ближе к дому, — темная масса кустов. Тех самых…
Я отвела глаза. Мне было жутковато смотреть на эти кусты, хотя и знала, что ничего там не увижу. Сердце куда-то упало, по рукам и спине побежали мурашки…
Крайнее окошко на пятом этаже было темным. Да, только оно еще и хранит траур по Саше Ренуа. Да и тот будет недолгим: вот снимут пломбу с двери, приедут люди из посольства, заберут вещи бедняги, чтобы отправить его родным… Наверно, тело тоже увезут. И все! Опустевшую койку займет кто-нибудь, и опять будет светиться вечерами это окно, и будет играть за ним музыка, звучать смех…
Это — жизнь.
Только с тобой, Саня, она сыграла жуткую шутку: в Россию, о которой мечтал с детства, ты приехал за своей смертью.
Ага, вон мусорные бачки. А вот и «потайная» дверца. Заперта, конечно. Ну, это для нас не проблема. А для того, кто замыслил злодейское убийство, — тем более.
Но едва только я, оглядевшись, достала из сумки отмычку, как за дверью послышался шум, а затем и звук поворачиваемого в замке ключа. Несостоявшаяся взломщица еле успела отпрянуть и сделать вид, что она только-только подошла:
— Ой, мальчики, как хорошо-то! Можно, я тут проскочу, а? А то неохота кругом обходить.
Белобрысый парень, в паре с темноволосым крепышом выволокший наружу огромный бак мусора, остановился и уставился на меня с притворной подозрительностью. А на деле — просто с желанием потрепаться.
— А ты к кому такая? Не ко мне ли?
— Так ты ж меня не приглашал. Я к подружке.
— Ну, с приглашением это мы можем уладить, если что. Слышь, Иван? На, действуй… — Он вручил безмолвному напарнику вторую ручку благоухающего сосуда. — А кто твоя подружка? Я тут всех знаю: пятый год лямку тяну.
— Иностранка она. Из пятьсот второй, Тина. Знаешь?
— А… Знаю, конечно. Эта черненькая тихоня… Ничего, хорошая девочка. Я к ним захожу иногда: она живет с нашими девчатами. С нашего курса то есть, — уточнил он.
— Эта она, что ли, землячка того бедолаги, что сегодня из окошка сиганул? — встрял в разговор флегматичный Иван, закончив свое грязное дело.
— Ну да. У нас тут, знаешь ли, сегодня ЧП приключилось. Как говорится, с летательным исходом.
Поскольку гостья, то есть я, выразила живейший интерес, смешанный с ужасом, радушные хозяева поспешили удовлетворить любопытство дамы. И, отпихивая друг друга локтями, наперебой рассказали мне леденящую душу историю гибели Саши Ренуа, снабдив ее смачными подробностями.
— Только ты это брось, что он сам сиганул, — подвел черту белобрысый, которого звали Николаем. — Это только ментам да гэбистам на руку, чтобы дело не раздувать. Скандала они не хотят международного, вишь ты! На мертвеца все теперь свалить, конечно, можно.
Колян яростно обернулся ко мне:
— А Санек не мог этого сделать, не мог! Его по-нашему звали, Сашей, — пояснил он. — У него мать была русская. Он наркотой никогда не баловался, и вообще… мировой был мужик, хоть и негр. И сам бы он никогда…
— Ну да, — опять влез Ваня. — Бывало, скажешь: Шурик, дай червонец или даже пятьдесят рублей… И чтоб отказал, никогда такого не было. Хотя сам не из капиталистов — свой брат… И закурить всегда даст. Готовил тоже классно, прямо как повар… Не, свой был парень, это точно!
— И что же — никто ничего не видел, не слышал? — подстегнула я своих добровольных информаторов.
Мы уже давно заперли черный ход и поднимались по лестнице.
— Не-а. Даже те, которые рядом живут и под ним, — я говорил с ребятами. Мы-то с Иваном что: хоть и в том же крыле, на четвертом, да окна на улицу. Дрыхли все, Танюха, — извиняющимся тоном объяснил Коля и наклонился ко мне: — Я думаю, он через черный ход прошел, убийца-то. Как мы сейчас. А как еще?
— А ключи, Коль? Там же заперто!
— Тю — ключи! Скажешь тоже… Да тут, считай, в каждой комнате есть ключ от той дверцы. — Он подмигнул мне. — Темнота ты, Танюха. Сразу видно — в общаге сроду не жила. А тот парень не вчера родился, верно? Раз на убийство пошел…
Мы поднялись еще на один пролет и остановились на четвертом этаже. Пора было прощаться.
— Ладно, Танюха, бывай! Будет скучно — заходи со своей подружкой. Четыреста четвертая — легкий номер. Не забудь!
Ванюша проснулся, как всегда, «опосля».
— Слышь… — Он обращался куда-то в пространство между мной и Николаем. — А я, кажись, его видел.
— Кого? — одновременно воскликнули мы.
— Ну, того козла, что Шурика кокнул.
— И ты молчал, дубина! — взорвался Колян.
Я боялась верить своим ушам.
— Че — «молчал»… Считай, и не видел ничего — со спины только.
— Расскажи, Ваня! — взмолилась я.
— Че рассказывать-то… Ну, среди ночи сегодня… приспичило мне… гм… — Он зыркнул на меня. — Ладно, чего уж там. Ты, Колян, дрых без задних ног, со вчерашнего-то бодуна. А я пошел, значит, прогуляться.
— Сколько было времени — запомнил?
— Ну да. Три часа было. Не ровно, а минуты три четвертого. Я посмотрел. Вышел в коридор и стою — не могу очухаться от яркого света. Жду, значит, пока глаза привыкнут. И тут слышу — шаги на лестнице. Тихие такие, осторожные. Снизу будто. Думаю, кого это черти несут в такое время? Жду — может, на наш этаж топает? Нет, дальше крадется, на пятый…
Рассказчик остановился, переводя дух: такой продолжительный монолог был тяжким для него испытанием.
— Ну!!! — набросились мы.
— «Ну, ну»… Баранки гну! Я и рассказываю, не приставайте. Вот он, значит, топает на пятый. А я — тоже осторожненько так — к лестнице и выглядываю. Понимаешь, я хоть и тоже с бодуна, а странно это мне показалось: чего это он крадется? Наш брат студент прогрохочет так, что лестница чуть не рухнет, а этот…
— И что ты увидел, Ванечка, миленький?
— Да спину и увидел одну. Он уже на самом верху был, мог меня заметить на повороте. Высокий такой мужик в длинном черном плаще и черной шляпе. Весь в черном, в общем. «Упакованный» такой. Руки в карманах, шляпа — на глаза, низко так… Вот.
— Белый или негр?
— Да почем я знаю, на спине-то не написано!
— Ты говоришь, высокий был мужик?
— Ну да, не маленький. И плечи — во… — Он показал. — Я же снизу смотрел, как там поймешь… Да что ты пристала-то ко мне, будто сыщик? Видел — и видел, проехали!
— Ну, ты даешь, старик! — подал наконец голос обалдевший Коля.
— Ванечка, а шарфа ты на нем не видел случайно? Длинный такой, зеленый. Вспомни!
— Че?.. — От моего экзотического вопроса челюсть у Ивана отвисла. — Не, не видел. Если и был шарф, так он спереди висел, под плащом, так?.. Знакомый, что ли, твой? Мужик-то?
— Надеюсь, что нет. Просто сегодня я видела похожего типа, но тот был в зеленом шарфе.
— Ну, сказанула… Да любого так одень, хоть меня, и будет похож.
Тоже верно. Хоть и Иванушка, а — не дурачок.
…Возвращаясь из сортира в свою комнату, «Иванушка-не-дурачок» уже никого не видел и ничего не слышал. Должно быть, в это время Саша Ренуа уже лежал под окном со сломанной шеей.
Тина Брогус оказалась вовсе не черненькой. Ее кожа напоминала своим приятным цветом о непережаренном кофе. Что же касается определения «тихоня», то оно к ней очень шло.
Когда я показалась на пороге пятьсот второй, она подняла свои огромные глаза испуганной лани от книжки, с которой сидела на кровати, прикрыв ноги покрывалом.
— Таня?.. Да, я знаю. Пожалуйста, проходи.
Голосок у нее тоже приятный, хотя и не похож на голос счастливого и уверенного в себе человека.
— Ты не обидишься, если я полежу, Таня? Я плохо себя чувствую.
— Конечно, Тина. Я не буду долго мучить тебя. Просто задам несколько вопросов.
Она кивнула и отвела глаза — наверно, потому, что они наполнились слезами. И произошло это, конечно, не впервые за этот день.
Разглядев меня как следует, соседки моей «подружки-иностранки» взяли наконец кастрюльки и сковородки и заявили, что отправляются готовить ужин.
— Они знают, кто я такая? — кивнула я на закрывшуюся дверь.
— Нет, нет! Рэй предупредил, что это секрет. Я только сказала, что ко мне придут по делу и нам надо будет поговорить наедине.
— Хорошо. Ты готова, Тина?
— Да, я могу говорить. Только… — Ее заплаканные глазки никак не могли взглянуть в мои глаза. — Только я не знаю, что тебе сказать. Я уже все сказала в милиции, нечего добавить. Я спала, Таня! Спала и ничего не слышала.
Я подождала, пока она справится со слезами. Потом взяла ее худенькую розовую ладошку, погладила.
— Я понимаю, как тебе тяжело, девочка. Саша был очень хорошим человеком. Я познакомилась с ним только вчера, случайно, но сразу это поняла. А ты его знаешь давно, и он тебе нравился, правда?
Не в силах отвечать, сгорбившись, она сидела на своей кровати. Из-под дрожащих век текли крупные слезы.
— Нравился, я знаю, Тиночка. И теперь мы с тобой должны помочь Саше Ренуа.
Ее глаза открылись и уставились на меня, полные боли и ужаса.
— Да, мы с тобой должны позаботиться, чтобы о нем осталась хорошая, добрая память. Чтобы его не считали психом и наркоманом. Ведь ты не думаешь, что он сам убил себя?
Тина отчаянно затрясла головой, закусив нижнюю губу.
— Я тоже так не думаю. И хочу найти убийцу Саши. Поверь мне, я сделаю это не ради денег. Я бы стала искать его, даже если бы Рэй Лионовски не нанял меня и не стал платить мне за это. И ты должна мне помочь, девочка.
— Рэй платит тебе? — словно эхо, отозвалась она.
— Да. Разве он не сказал?
— Нет… Он просто сказал, что ты занимаешься частным следствием, и просил ответить на твои вопросы.
— Но почему ты удивилась? Ведь Рэй был другом Саши, разве не так?
— Я?.. Нет, Таня, нет! Тебе показалось. Конечно, он был его другом… — Глаза девушки опять убежали в сторону.
— Тина, я работаю на Рэя Лионовски, но это только официально. Фактически я работаю на себя. Или… для самого Саши Ренуа, как тебе больше нравится. И если ты его любила по-настоящему, ты поможешь мне. Ты не будешь бояться и расскажешь мне правду. Клянусь тебе, никто от меня ничего не узнает. Ты мне веришь?
Так как она находилась в какой-то прострации, я схватила ее за худенькие плечи и легко встряхнула:
— Тиночка, да очнись же ты! Помоги мне найти убийцу, слышишь? Ведь ты что-то знаешь, я вижу! Расскажи мне, и тебе самой сразу станет легче.
Наконец-то она взглянула на меня прямо. Трепетная лань все-таки решилась тащить тяжелый воз.
— Хорошо, Таня. Я тебе расскажу все. Только не забудь, что обещала: никому не говори. Я боюсь… Он и меня убьет, если узнает!
— Я никогда не забываю, что обещала. Никто не узнает, не бойся.
— И ему тоже не говори, пожалуйста… Рэю не говори.
О господи, да что же это такое, в самом деле! Что-то мне все меньше нравится, каким боком оборачивается мое расследование…
— Я же сказала — НИКОМУ! Ты… видела убийцу, Тина?
— Нет. — Она печально покачала головой. — Только СЛЫШАЛА. Я обманула тебя, Таня: я не спала этой ночью. Совсем не спала. У меня болел зуб, и еще… было тревожно. Можно, я расскажу все с самого начала? Мне так легче.
И она рассказала все «с самого начала». То есть с того момента, как вчера поздно вечером — после двенадцати — постучалась в комнату к Саше и нашла его в состоянии более чем странном. Он был чрезвычайно возбужден, встревожен и, показалось Тине, даже напуган. Хотя он и пытался, разумеется, все это скрыть. Сначала Тина подумала, что причина его нервозности, как очень часто в последнее время, — в «той девушке». Тина знала, что субботу Саша провел в своей обычной компании на загородном пикнике, где присутствовали, конечно, и Нари, и Ольга. Собственно, девушка и зашла к Саше только потому, что удивилась, почему он так долго не возвращался, а вернувшись, не зашел к ней поболтать?
Тина попыталась успокоить друга, но Ренуа возразил, что дело вовсе не в его несчастной любви. Нехотя, немногословно он рассказал наконец, что Оля как-то странно исчезла во время прогулки и никто не знает, где она и что с ней. «Но я, кажется, знаю…» — добавил Саша совсем тихо и как бы про себя.
Не на шутку встревожившись, девушка пристала к приятелю с просьбой рассказать все, но куда там… Саша мягко, но решительно выпроводил ее: «Не думай об этом, Тина, иди спать. Это моя проблема, и я сам должен поговорить с ним… Завтра все прояснится. Завтра, завтра…»
— «Поговорить с ним» — он так и сказал?
— Да, так. Я просила сказать, кого он имеет в виду и о чем должен поговорить. Но он только улыбнулся и подтолкнул меня к двери: «Иди спать, девушка!»
Но Тине не спалось. Раза три она потихоньку выходила в коридор и слушала. Из-под двери напротив пробивался свет, оттуда тянуло табачным дымом. Саша ходил по комнате и все курил, курил…
Без пяти два — от страха Тина посмотрела на часы — Ренуа вдруг быстро вышел из комнаты, и девушка услышала, как он прыгает по лестнице через три ступеньки. Тина была, конечно, слишком робкой, чтобы побежать вслед за любимым и попытаться удержать его от необдуманного поступка. Поэтому она просто сжалась в маленький комочек нервов и чутко ловила каждый шорох в коридоре. Она выглянула в окно, чтобы посмотреть, куда он пойдет, но из общежития Саша не выходил. Конечно, он же просто звонил из автомата в вестибюле — сначала мне, а потом Рэю. Тина подумала даже, что он, может быть, не выдержал одиночества и пошел к кому-нибудь из ребят выпить, хотя такое и не было в характере Саши.
Девушке показалось, что прошла целая вечность (а на самом деле — чуть больше получаса), прежде чем она услышала на лестнице, а затем и в коридоре знакомые шаги. На этот раз Саша не торопился, и Тина успела шмыгнуть в коридор как раз в тот момент, когда он открывал свою дверь.
— Он очень удивился, что я еще не сплю. Я сказала, что болит зуб, и он предложил мне лекарство. Он выглядел и говорил уже спокойнее, чем два часа назад. Был не так напряжен. Как будто уже решил свою «проблему», о которой говорил. Я ответила, что выпила таблетку, но волнуюсь за него. И спросила, где он был и как дела. Он засмеялся: «Не волнуйся, все будет хорошо, я же сказал…» И… поцеловал меня. Как сестру, — поспешно добавила Тина, потупив глаза.
Эх ты, бедная птаха… Насколько лучше для вас обоих было бы, если б Саша Ренуа целовал тебя не как сестру!
— Тебе не показалось, что он был пьян или, не дай бог, употреблял наркотики?
— Нет, нет! — Девушка энергично замотала головой. — Я бы поняла. Он не пил. И… ничего другого тоже.
— Я это знаю, но должна была спросить. Извини. Саша не сказал тебе, что ходил звонить по телефону?
— Нет, не сказал ничего. Еще раз повторил, чтобы я попыталась уснуть. И что он сам тоже идет спать.
На этом они расстались. Тину немного удивило, что Саша запер свою дверь: сколько она помнит, он никогда не запирался, когда был дома, даже на ночь. Но она не придала этому значения и, немного успокоенная, легла в постель и погасила лампу. Зуб все не проходил, да и притухшая было тревога разыгралась с новой силой…
И вот тут-то — она не знает, сколько прошло времени — со стороны лестницы послышались осторожные шаги. Они приближались… Тихо, как мышка, Тина выскользнула из-под одеяла и, не зажигая света, прокралась к двери. Шаги замерли перед порогом Ренуа, и кто-то — девушка была готова поклясться в этом на Библии! — осторожно нажал на дверь, пытаясь ее открыть. Убедившись, что комната заперта, ночной гость легонько стукнул три раза. Дверь открылась не так уж и быстро — через минуту или две: должно быть, хозяин успел уснуть. А вот дальше…
Дальше началось самое интересное и… непонятное. Гость не назвал себя, а Ренуа не спросил — он открыл дверь без вопроса. Первое, что услышала Тина, был тихий, но, как ей показалось, радостный возглас Саши. Он произнес по-английски: «Ты все-таки пришел!» — и, по-видимому, отступил внутрь комнаты, пропуская гостя. Но дверь еще не успела закрыться, как до чутких ушек девушки долетел другой возглас — короткий и полный глубочайшего изумления. Просто какое-то «О-о!..», после которого дверь бесшумно закрылась. В замке повернулся ключ.
Весь этот легкий шумок, не способный привлечь внимание спящего общежития, длился только несколько секунд, и затем в полутемном коридоре опять воцарилась мертвая тишина. Однако таинственный гость вопреки ожиданиям Тины пробыл у Ренуа совсем недолго. Минут через пять-семь — опять поворот ключа в замке, звук открываемой двери… и едва слышный шепот, как будто двое людей, не желающих быть подслушанными, коротко попрощались на пороге. Еще раз поворот ключа и — шелест осторожных удаляющихся шагов…
Вот и все, что слышала минувшей ночью Тина Брогус. До тех самых пор, когда в шестом часу утра всю пятьсот вторую комнату разбудила суматоха в коридоре и властный стук защитника правопорядка.
— Тина, — взмолилась я, — может, ты хоть что-нибудь видела? Есть же в двери замочная скважина!
— Есть маленькая дырочка. Но из нее не видна дверь напротив. И в нашей стороне лампа не горит, в коридоре совсем темно. Сама посмотри. — Она кивнула на дверь.
Я пошла, нашла дырочку и посмотрела. Так и есть: сплошная чернота. А жаль.
— А этот шепот, когда тот тип уходил… Ты не узнала голоса?
— Это было совсем тихо, Таня. — Девушка с сожалением покачала головой. — Когда люди так говорят — «шу-шу»… узнать голос трудно, правда? Тогда мне показалось, что я слышала Ренуа. Но это, наверно, потому, что я знала: он должен быть там, в этой комнате… Ты меня понимаешь?
— Да-да, конечно. Ну, а потом, когда ты узнала, что случилось ночью, — что ты подумала тогда?
— Тогда… — Мучительная гримаса опять исказила маленькое личико. — Я подумала… подумала, что Александр уже не мог ему отвечать, потому что он… Я подумала, что этот человек просто так пошутил. Он сказал за двоих, чтобы можно было ошибаться…
Слезы снова брызнули из глаз бедняжки. Даже у меня уже не было сил терзать Тину жестокими вопросами, а каково-то было ей! Поэтому я не стала приставать к девушке, что было сначала — поворот ключа в замке или звук шагов. Это было и так ясно как дважды два: по коридору уходил убийца, а запирать Сашину комнату изнутри было уже некому.
Но оставался еще один вопрос, который я не могла не задать.
— Тина… — Я взяла ее за плечи, заглянула в глаза. — Ты, конечно, думала и про другое. Про главное… Ты думала о том, кто был этот человек, ведь правда? Ты не могла об этом не думать, Тина!
Она попыталась выдержать мой взгляд, но безуспешно.
— Я не знаю, не знаю! Я не видела его…
— Но ты его слышала! Ты была рядом с ним, хоть и за дверью. Ты могла что-то почувствовать. Почему ты боишься Рэя Лионовски, Тина? Тебе показалось… да посмотри же ты на меня! Тебе показалось, что это был Рэй, да? Это был он?!
Она обмякла в моих руках. Теперь у нее были глаза затравленной лани. Обезумевшей от страха.
— Не сразу. Я хочу сказать… не ночью, когда он стоял у двери. Потом. Когда Рэй сказал нам и милиции тоже, что Ренуа звонил ему ночью и просил срочно встретиться по важному делу. Я вспомнила слова Александра, когда он открыл дверь: «Ты все-таки пришел!», и его радость, как будто он увидел человека, которого ждал, и… И то, что он сказал это по-английски: все мы знаем, что так Ренуа говорил только с Рэем… Что мне делать, Таня? — Инстинктивно ища защиты, она бросилась ко мне на грудь. — Он меня убьет! Он сегодня так смотрел на меня… Как будто хотел взять мою душу! Не говори ему ничего, не говори…
— Ну что ты… Успокойся, Тина, что ты! Я скажу ему, что ты мне ничего нового не сообщила. Ты спала и ничего не слышала. А теперь — расскажи-ка мне про Рэя Лионовски. Давно ты его знаешь? Какой он человек?
После всех противоречивых впечатлений сегодняшнего дня я ожидала, что человеческий портрет моего клиента будет написан самыми мрачными красками. Но ничуть не бывало! Ничего худого о том, кого она так панически боялась, Тина Брогус сказать не могла.
С немалым удивлением я услышала, что Рэй Лионовски появился в Тарасове лишь в начале этого года — сразу в двух «чинах»: аспиранта и председателя землячества. Его рекомендовал специально посетивший студенческую общину культурный атташе посольства островной республики. Ни у кого из земляков кандидатура Лионовски не вызвала возражений: ни по научному статусу, ни по возрасту ему здесь не было равных. Между прочим, пост старшего земляка Рэю сдал не кто иной, как Александр Ренуа.
По официальной версии, Рэй в свое время закончил Тарасовский технический университет, тогда еще просто политех, чуть ли не с красным дипломом, «забил» себе место аспиранта и несколько лет находился в академическом отпуске «по семейным обстоятельствам». И вот при первой же возможности вернулся в alma mater.
Странно: мне он сегодня утром этого не сказал. А впрочем, я ведь его о нем самом еще не спрашивала — только о других. Надо будет при случае поинтересоваться его «семейными обстоятельствами».
Что ж, хоть Сашу Ренуа уважали все, но студенческой общине жалеть не пришлось о смене лидера. Несмотря на занятость по научной части, Лионовски четко выполняет обязанности председателя землячества. Если у кого-то из ребят возникнут проблемы — и поддержит, и поможет, и посоветует, и защитит, если потребуется. Но ежели кто-то из землячков проштрафился — по всей строгости спросит. Авторитет у него в землячестве безусловный. Такие завзятые лодыри, как Роджер или Бану, откровенно его побаиваются — и поделом. И даже нагловатый плейбой Нари старается при «старшом» не поминать о своем министерском происхождении.
Его все знают, все уважают. И тем не менее для всех он до сих пор остается загадкой. «Вещью в себе». Тина не могла сказать определенно, есть ли у Рэя друзья за пределами их маленького землячества («шапошных» знакомств много — это факт), а внутри этих пределов он сошелся близко, пожалуй, только с Александром. Впрочем, со своей соседкой Саша почти никогда не говорил о Лионовски. Но если говорил — то только хорошее.
В общении Рэй приветлив, вежлив, спокоен, выдержан. Не было случая, чтобы он публично вышел из себя. Однако от ребят Тина слыхала, что наедине — и за дело! — будущий доктор технических наук может влепить провинившемуся такую затрещину, что мало не покажется…
В общем, хотела того или нет моя рассказчица, а образ у нее получился довольно-таки симпатичный. Спрашивается, чего же она тогда так перепугалась, дурочка? Но спрашивать ее об этом я не стала: и без того у бедняжки был сегодня трудный день.
У меня, впрочем, тоже. Голова шла кругом от этого вечернего рейда по общагам, от всех разговоров и лиц, дурацких шуток и пошлых комплиментов, сменяющих друг друга как в калейдоскопе, а главное, от какого-то все возрастающего, но необъяснимого чувства тревоги. С каким бы удовольствием я сейчас закатилась домой, стала под теплый душ, прополоскала мозги крепким кофейком…
Но закачусь я сейчас не домой, а к папаше Вингеру. Батюшки, а времени-то, времени! Слава богу еще, что не поленилась сегодня взять «на дело» машину, а то бы катилась сейчас на трамвае… «как все советские студенты», ха-ха! Кстати вспомнился древний анекдотец, надо будет при случае рассказать Рэю. Ну, это точно про Красавчика Нари с его папашей. А может, мой дорогой клиент тоже мог бы при желании купить себе трамвай, кто знает…
Да знаю я, знаю, откуда это паршивое тревожное чувство! И очень даже оно объяснимо. Только объяснять его я не хочу. Не хочу! По крайней мере, сегодня. Я подумаю об этом завтра. Как Скарлетт.
Я решительно отказалась от подоспевшего ужина. И — сама не знаю зачем — на прощание попросила Тину Брогус написать мне по-английски те слова, что она слышала сегодня ночью из-за двери: «Ты все-таки пришел». Может быть, у меня немало талантов, но полиглотом никогда не была. Девушка черкнула в моем блокноте коротенькую строчку.
В темном коридоре я бросила прощальный взгляд на опечатанную дверь с номером «501». «Ты все-таки пришел…» Но почему, черт возьми, мне кажется, что в этой ни к чему не обязывающей фразе — ключ к разгадке?..
