ГЛАВА 5

Афанасий, выполняя роль гостеприимного хозяина, предложил мне присесть в старенькое кресло, когда мы оказались в доме, а сам расположился на диване. Я снова окинула жилище семьи Курник критическим взглядом. Низкие потолки, много-много раз выбеленные мелом, так что его толстый слой местами отвалился и «припудрил» мебель и пол. Стены, оклеенные обоями едко-зеленого цвета, а кое-где страницами из женских журналов, которые лежали стопкой на полках, а то и просто газетами. Половая краска облупилась, и лишь отдельные островки ее доказывали, что грубые деревянные полы в свое время были окрашены в темно-коричневый цвет. На полу, около дивана и кресла, так же, как и на самом диване и кресле, лежали лоскутные коврики.

— Ну что, понравились вам мои голуби? — задал мне вопрос Афанасий, уже сообразив, что с моей стороны вопросов о его неродном отце более не последует.

Пока мы приближались к дому, я спросила обо всем, о чем только могла, но ни одного более или менее вразумительного ответа не получила: мальчонка все время говорил, что ничего не знает. Поверить в то, что это действительно так, мне лично почему-то было сложно, поэтому я все же решила дождаться остальных членов этой семьи и задать вопросы и им тоже.

— Да. Красивые, — не сразу ответила я, занятая своими мыслями.

— А какая будет красота, когда вечером я их выпущу на облет, — он уселся поудобнее и продолжил: — Просто настоящее чудо, да и только. Видели когда-нибудь, как они летают?

— Только городских, — ответила я.

— А-а, сизари… — протянул он. — Это разве голуби… Вечером я вам покажу, как настоящие голуби летают.

Хлопнула входная дверь, и в комнату вошли хозяйка дома и ее дочь.

— Ой, а у нас гости, — мило улыбаясь, проговорила Евдокия.

— Здравствуйте, здравствуйте, — приговаривала Соня. — Как хорошо, что вы опять к нам!

— Почему? — удивленно спросила я. — У вас есть для меня какие-то новости?

— Новости? — широко распахнув и без того большие глаза, удивленно посмотрела на меня та. — А какие могут быть новости?

— Я подумала, что вы хотите что-то сообщить мне о своем муже, — прикинувшись наивной, объяснила я.

— Ой, да что я могу вам сообщить о нем? — отмахнулась хозяйка. — Вы же знаете, он уехал вот уж как два месяца, и я совершенно не знаю, где он сейчас. Мог бы хоть письмо прислать или телеграмму… Знает ведь, что волнуемся, — горестно всплеснула она руками.

— А почему он уехал так неожиданно? — снова спросила я о том же, о чем спрашивала и Афанасия.

— Почему неожиданно? — так же, как и тот ранее, удивилась хозяйка дома.

— Да потому, что не сказал об этом никому, — пояснила я.

— Почему не сказал? — вступила в разговор Евдокия. — Мы ведь знаем.

— Вы знаете, — подтвердила я. — А вот друзья его не знают.

— Друзья? Это Леха, Черпак, Высоцкий, что ль, друзья? Тоже мне, друзья… Алкаши несчастные, а не друзья, — парировала Соня.

— Да, что о них… — махнула рукой Евдокия. — Мам, давайте кушать. Я ужас как проголодалась.

Она направилась за перегородку, которая служила им кухней.

Сразу же вернулась, неся в руках деревянную чашку, в которой лежали пара свежих огурчиков, пучок лука, редис.

— Афанасий, отодвигай стол, я миску поставлю, — приказала она брату и тут же пригласила к столу меня: — Садитесь с нами кушать.

— Спасибо, — поблагодарила я, вставая, чтобы уйти. — Я спешу.

— Нет и нет, — засуетилась Соня. — Спасибо будет потом, когда покушаем. Мы обидимся, если вы уйдете.

— Извините, но я действительно спешу, — проговорила я, подходя к двери. — До свидания.

Продолжая сожалеть о том, что не удалось убедить меня остаться на обед, хозяйка дома проводила меня до калитки.

— Приходите, приезжайте, — скороговоркой проговорила она. — Всегда рады гостям.

Я, поблагодарив за приглашение, вышла за калитку, но потом вновь повернулась и спросила:

— А вы знаете Ивана Михеева?

— Это тот, что с Танькой Курилкой живет, што ли? — уточнила она.

Я кивнула.

— Знаю, конешно, кто их, алкашей, не знает, — махнула рукой женщина. — Говорят, пропал он.

— А ваш муж с ним пил? — вновь полюбопытствовала я.

— Може, и пил, я почем знаю, — пожала плечами та. — А што?

— Да нет, так просто спросила, — не стала ничего разъяснять я. Вновь задумалась и выдала новый вопрос, поинтересовавшись у Сони: — Скажите, а вот с неким Вано вы знакомы?

— Вано, Вано… — с таким видом, будто запамятовала, кто это такой, рассеянно повторила женщина. — Ах да, знаю. У нас в деревне все друг друга знают. Этот тоже алкаш. Да тут полсела пьет, — заключила она, а потом сразу спросила: — А шо это вы про него спрашиваете?

— Да хотела поинтересоваться, могло ли быть такое, чтобы он, Вано, убил вашего сожителя или же Ивана Михеева?

— Ой, да что вы! — замахала активно руками та. — За что ж он их убивать-то станет? Нет, да и не драчливые они вовсе, мужики-то наши. Эт уж вы зря так о них плохо думаете. Да и искать их не стоит. Мой-то точно по гостям укатил, аж позабыл про всех. Михей небось также по родне отправился иль к какой зазнобе. Кто их знает…

— Что ж, спасибо еще раз, — произнесла я и сразу направилась в сторону «гостиницы», размышляя о том, что чрезмерная общительность и гостеприимство семьи Курник меня почему-то начинают раздражать. Странные они все же люди и, по-моему, что-то скрывают.

Отойдя от дома на несколько шагов, я увидела мальчонку лет десяти и, окликнув его, спросила:

— Мальчик, где тут у вас магазин?

Тот, шмыгнув носом, указал в сторону небольшого строения, сложенного из красного кирпича:

— А вон.

Поблагодарив его, я направилась сразу к магазину. Видимо, предложение посещенной мною семьи отобедать с ними не прошло бесследно, и мой желудок теперь требовательно напоминал о себе. К тому же все мои прихваченные из дома запасы подошли к концу, и их следовало пополнить.

На улице по-прежнему было очень жарко. Солнце палило что есть мочи. Все обитатели села попрятались в свои дома, не рискуя выходить на улицу. Даже детвора не копошилась около домов.

«Скорее всего, все на речке», — сделала вывод я, подумывая о том, что и сама тоже не прочь сейчас искупаться. Но для начала надо утолить голод.

Я подошла к строению, на которое мне указал мальчишка, и, остановившись перед фасадом, внимательно посмотрела на него. Передо мной был когда-то большой и добротный дом из красного кирпича, причем размеры и цвет кирпича указывали на то, что это далеко не современное здание, а построенное как минимум лет сто назад. Сейчас дом был частично разрушен — только небольшая часть здания осталась стоять нетронутой временем или людьми. В ней-то и расположился местный магазинчик.

Я вошла в помещение. Толстенные кирпичные стены и небольшой проем в стене, служивший окном, ограничивали попадание солнечного света и тепла, и оттого здесь было прохладно. В воздухе витали ароматы различных пряностей, разложенных по полкам магазина, и к ним примешивался едва заметный запах сырости.

Внутри магазина сейчас было несколько покупательниц. Одна из женщин, невысокого роста, худенькая, покупала хлеб. В ее сумки уже перекочевало около десятка булок, но она все продолжала укладывать очередные буханки в другую сумку. Еще три женщины стояли в сторонке и вели разговоры.

— Да чего там говорить! — подвела итог одна из них. — Сбежал он от нее, да и все. Не знаю, как он только столько времени ее терпел? Внаглую треплется с Колькой. А Вальке-то каково — подруги ведь были.

— Какая она подруга? Подруга, тоже мне еще… — с усмешкой произнесла вторая. — Я б такую подругу ко двору близко не подпустила. Ела-пила у нее сколько лет, а теперь муженька охмурила.

Первоначально меня не привлек разговор женщин.

«Просто сельские бабы новостями местными обмениваются, — решила я. — Вполне обычное занятие».

— А кто его знает? Может, Рыбак и не сбежал, — предположила другая женщина.

При слове «Рыбак» я насторожилась. Я поняла, что женщины ведут разговор о Ведрине. Ведь это у него кличка Рыбак. Решив воспользоваться случаем, я подошла к беседующим женщинам и задала вопрос:

— Скажите, а кто-то из вас видел, когда уехал Ведрин?

Женщины, не спрашивая, кто я и почему задаю им вопросы, стали наперебой рассказывать о семье Ведриных-Курник. Меня это не особо удивило. Наверняка все жители села уже имеют представление о том, что я являюсь частным детективом и веду расследование относительно спешного отъезда или исчезновения Ведрина.

— Никто не видел, — ответила за всех очень полная женщина лет пятидесяти.

— Нет, не видели, — подтвердила другая. — Просто Сонька так говорит.

— А как вы думаете, почему он уехал столь поспешно? — задала следующий вопрос я.

— Поспешно-о… — протянула полная женщина. — Это разве поспешно? Чуть ли не десять лет мужик терпел ее.

— Кого? — не поняла я.

— Каво, каво… Да Соньку сваю. Вот каво, — сильно «акая», проговорила третья.

— А почему терпел? — снова спросила я, не понимая, что имеют в виду женщины.

— А кому ж это понравится? Какой мужик вытерпит столько времени, если его баба в открытую ватажится с другими, со всякими там Васьками, Мотьками, Вано? — сделала вывод полная.

— Да он ей только из-за денег и нужен был. А ему деваться некуда. Вот и терпел, — подтвердила снова первая.

«Так-так. Выходит, что не все было гладко в этой „общительной“ семейке. Но почему женщины-соседки ничего о том не говорили? Или вот эти сельские бабенки просто сплетничают? Может быть, действительно в семье было все нормально, ведь соседкам-то виднее, — рассуждала про себя я. — Стоп, а ведь они только что упомянули про Вано».

— А что, и Вано к ней захаживал? — просто не могла не спросить я.

— Захаживал, захаживал, — закивала все та же бабенка. — Он вообще любитель беленьких, всех, кого мог пройти, прошел.

«О, это уже интересно», — подумала я про себя, но все же вновь спросила:

— А как вы думаете, куда Ведрин мог уехать?

— Кто его знает? — проговорила «акающая» женщина. — Никому ж не доложился.

— Только сомневаюсь я, что он в самом деле уехал, — махнула рукой толстушка.

— Тогда где же он? — обратилась я к ней.

— Так ведь ты у нас детектив. Вот и расследуй, — хитро прищурившись, парировала та, — тебе и карты в руки.

«Выходит, я права. Все знают, кто я и что я. И, кажется, эта женщина знает гораздо больше других. Или, может, только важности на себя напускает?»

— Но я буду вам очень признательна, если вы мне поможете, — обратилась я к ней, зная, что лесть сейчас уж точно будет гораздо лучшим помощником, нежели угрозы. Пусть даже знаменитый мафиози и утверждал, что с пистолетом и добрым словом можно добиться гораздо большего, чем с одним только добрым словом. В конце концов, у всякого правила должны быть исключения, подтверждающие его, и это как раз такой случай. Да и пистолета ведь у меня все равно не было…

— Бог тебе поможет, — отмахнулась та, направляясь к выходу.

Другие женщины, прихватив свои сумки, последовали за ней.

Напрягая зрение, дабы в этом полутемном помещении рассмотреть небогатый ассортимент, я обнаружила на одной из немногочисленных полок кое-что из подходящих мне продуктов и подошла к весам. Купив все необходимое, уложила покупки в пакет, вышла на улицу и остановилась как вкопанная. Яркий солнечный свет практически ослепил меня.

Далее мой путь лежал в «гостиницу», где я намеревалась перекусить и подумать. Оказавшись же в Красном уголке, я с видимым удовольствием приступила к трапезе, а мысли мои вертелись все так же вокруг недавно посещенной семейки.

«Да, действительно, — рассуждала я, — семейка Курник очень гостеприимна или… хочет казаться таковой. Все ее члены без исключения разговорчивы и словоохотливы. Но почему-то все их улыбки и понятные слова кажутся мне очень уж наигранными, будто заранее спланированными. И потом, их хваленое трудолюбие и всеумение не очень вяжется с тем, что открывается взору при посещении дома и двора. Нищета по большому счету, и более ничего. К тому же Соня на мой вопрос, знает ли она Вано, прикинулась, будто бы только лишь виделась с ним на расстоянии, а, со слов покупательниц магазина, она даже спала с этим самым Вано, так же как и Танька Курник. Выходит, что Вано захаживает здесь ко всем дамам без разбору. Следовательно, оба мужика, Михеев и Ведрин, напившись порядком, могли скооперироваться и возжелать избить этого хахаля. Но справиться с ним им не удалось, и Вано, убив обоих, спрятал или зарыл где-то их тела. Если все было действительно так, то как мне это доказать?»

Я задумалась. Собрала остатки продуктов и, засунув их в холодильник, стоящий в соседней комнате, откинулась на подушку и попыталась немного расслабиться — жара угнетала и придавала телу дополнительную усталость, поэтому выходить никуда не хотелось. Я даже начала понимать, почему сельчане встают так рано, — в жару лучше всего отсыпаться, а по холодку что-то делать. Вокруг было очень тихо. Все живое в это время суток попряталось в укромные места, дожидаясь вечера, когда солнечные лучи спрячутся за горизонтом и станет немного прохладнее. Не было слышно ни пения птиц, ни голосов иных обитателей этой местности. Я закрыла глаза, почувствовав, как все мое тело, уставшее от жары, стало погружаться в сон.

Еще через пару минут мне снились голуби. Их было так много, что казалось, будто они закрывают собой все небо. Они кружились и парили надо мной, издавая при этом свое тихое «ур-ту-ту-ту».

Но тут я попробовала повернуться и, больно ударившись о стену, сразу проснулась. Как оказалось, дремала я не больше часа. Сев на кровати, я задумалась: «Идти ли куда или лучше дождаться вечера? Нет, до вечера я еще многое успею, да к тому же все пока по домам сидят, жара ведь на улице. А вечером разбредутся кто куда, замучаешься отлавливать. Точно, действую прямо сейчас».

Я вышла из Красного уголка, решительно направившись в сторону дома Таньки Курилки. Мне просто необходимо было еще раз поговорить с ней, а еще более необходимо попытаться выяснить интересующие меня вопросы у бабки Феклы, которая явно что-то знает и неспроста обвиняет Таньку в убийстве. Вдруг сегодня у нее будет «просветление» и я узнаю что-то такое, что поможет продвинуться хоть в одном из дел.

Таньки Курилки дома не оказалось. На мои неоднократные стуки в дверь никто не ответил, несмотря на то что дверь была не заперта, а это, несомненно, означало, что внутри кто-то есть. Вспомнив о невыносимом запахе мочи в этом доме и поэтому зажав нос пальцами, я переступила порог жилища.

— Хозяйка! — позвала я, уже находясь в доме.

Молчок. Я прошла дальше в комнату, где на кровати, как я помнила из моего предыдущего посещения, должна была сидеть бабка Фекла.

Старая женщина по-прежнему располагалась на том же месте, вертела в руках все ту же злосчастную массажную расческу и тупо глядела куда-то в сторону.

— Здравствуйте, — поприветствовала старушку я, внимательно вглядываясь в ее лицо и пытаясь определить нынешнее состояние женщины.

— Здравствуй, — ответила она мне тихо.

— А Татьяны нет дома? — спросила я, чтобы хоть как-то начать разговор.

— А, Танька… — бабка Фекла снова посмотрела на расческу. — Убийца, убийца, убийца… — через паузу затвердила она одно и то же слово.

«Видимо, у нее снова начался приступ», — подумала я, намереваясь покинуть сей дом. Разговаривать с полоумной не было никакого резона, а когда она придет в норму, неизвестно. Пока я направлялась к выходу, бабка Фекла продолжала нести какую-то бессмыслицу:

— И Ванька, и дедок… Убийцы… Сынок мой…

Я обернулась и вопросительно посмотрела на нее. Бабка замолчала, легла на кровати и, отвернувшись к стене, затихла.

— Здравствуйте, — услышала я за спиной.

Я повернулась на голос. Передо мной стоял мой заказчик — Ванька-младший. Мне пришлось высоко поднять голову, чтобы заглянуть ему в глаза.

— О чем это она? — спросила я у него, понимая, что Ванька слышал последние слова своей бабки.

— Да… — он махнул рукой. — Я уже ничего не понимаю. Не понимаю, когда она говорит нормально, а когда несет ерунду. Раньше, до того как я в армию ушел, она была в своем уме. Иногда только, когда что-нибудь ее волновало, она начинала путать реальное с вымыслом. А теперь… И что такое с ней произошло? — говорил Михеев-младший, когда мы уже шагали с ним по улице.

— О ком она говорила? — снова задала свой вопрос я, вспомнив, что бабка бормотала еще про какого-то дедка.

— Да о Дедке. Кольке Дедове, — пояснил Ванька.

— А кто такой Колька Дедов? — пытаясь ухватиться за новую соломинку, спросила я.

— Да так, пьяница один. Они с отцом вместе гуляли. Брал он у бати и самогон иногда.

— Пацаны, гляди, гляди! Во пара — гусь да гагара! — закричали, тыкая пальцем в нашу сторону, мальчишки, сидевшие на лавочке у дома, мимо которого мы с Ванькой проходили. — Гляди, Танька-дефектив кавалера себе подцепила!

«Ну вот, так я и знала, — тяжело вздохнула я, услышав свою местную кликуху. — Только дефективной я еще и не была. Лучше бы им было мою старую кличку использовать, Ведьма мне куда больше нравится».

— Кыш, мелкота, — цыкнул на мальчишек мой «кавалер», а потом повернулся и сказал: — Вы на них не обижайтесь. Они не со зла, по дурости просто.

— Ладно, — отмахнулась я. — Дети — они и есть дети.

Дойдя до Красного уголка, мы, распрощавшись, расстались. Расположившись поудобнее на кровати, я стала рассуждать о дальнейших своих действиях.

«Итак, пьют в деревне почти все. Михеев с Ведриным пили часто. Но вместе с ними пил еще и некий Колька Дедов. Этот Дедок, как его назвала бабка Фекла, тоже приходил в дом Таньки Курилки и даже, возможно, что-то видел. Вдруг он может что-нибудь рассказать по поводу исчезновения Михеева-старшего или даже укажет на виновного, если я на него поднажму? Ведь ясно же, убийство обоих мужчин произошло по пьяни, а теперь все, кто там присутствовал, это тщательно скрывают. Все: Танька Курилка, Сонька, Вано… Кто еще не известен мне из этого списка?»

На минуту я призадумалась, а потом решила прямо сейчас же побеседовать с Дедовым. Я прихватила с собой диктофон, хотя и довольно смутно представляла, для чего он может мне понадобиться, и вышла из комнаты.

До дома Кольки Дедова я добралась не сразу, так как он находился на другом конце деревни, куда мне указали старушки, сидевшие на лавочке возле одного из ближайших к Красному уголку домов. Эта часть деревни имела иной вид. Улочка здесь была очень узкая и неровная. Наверное, по ней не могли проехать ни машины, ни тракторы, и оттого не было необходимости приводить ее в более или менее проезжий вид или хотя бы разравнивать. Копыта коров и лошадей протоптали глубокие колеи, и по ним было очень сложно идти, особенно в той обуви, какая была у меня. Создавалось впечатление, что хромаешь сразу на обе ноги, переступая раз за разом через эти рытвины.

Осилив наконец малопроходимый участок пути, я приблизилась к нужному мне строению. Старенький маленький домик, больше похожий на сарай, завалился на одну сторону, готовый, кажется, в любой момент свалиться в протекающую рядом речку. Он одиноко стоял в сторонке, отделенный от всей округи буйно разросшимся заброшенным садом. Пробравшись сквозь заросли, я приблизилась к нему. Из открытых окон домика-сараюшки до меня донесся разговор двух мужчин:

— Пей, Васька. Пей, тебе говорю! — твердил один.

Васька, судя по всему, настойчиво отказывался пить то, что ему предлагали.

— А я говорю, пей! Потом просить будешь, а она тю-тю.

— Да хватит тебе его спаивать, — подключился другой голос.

— Пусть пьет, — не унимался первый. — Щас все выпьем, где я потом ему еще возьму?

— Ему уже хватит. И так один почти весь пузырь вылакал, — икая, сказал другой. — Он ведь у меня совсем молодой. Ему и этого многовато.

— Пусть пьет! — продолжал настаивать первый.

«Что здесь происходит? — задала себе вопрос я, насторожившись. — Мужики молодежь спаивают насильно? Но почему никто не вмешается? Ведь кто-то же знает об этом и должен привлечь горе-пьяниц к ответственности, хотя бы административной, за спаивание детей!»

Я достала диктофон и включила.

— Вот и молодец, — заключил один из мужчин тем временем. — Вот так хорошо! Теперь можешь идти погулять, а мы здесь пока того…

Дверь сараюшки открылась, и из нее вышел… самый обыкновенный козел. Козел был пьян, как говорится, в стельку. Его ноги при попытке сделать очередной шаг зацеплялись одна за другую. Он пытался держать равновесие, чтобы покинуть свое предыдущее пристанище, но удавалось ему это с большим трудом. Козел спотыкался, снова ловил равновесие, медленно продвигаясь в мою сторону. Мало того, что животное было пьяным, в зубах у него торчала еще и папироса, из которой валил дым.

Оторопело глядя на козла, я нажала на кнопку «выкл.» на диктофоне, понимая, что вряд ли данный субъект будет жаловаться на своих мучителей в органы правопорядка. Более того, у меня даже создалось впечатление, что ему, козлу, все это очень даже нравится. Козел остановился около меня, посмотрел мутными от спиртного глазами, икнул и… побрел дальше. Проводив его взглядом, я во весь голос расхохоталась.

Не помню, сколько времени меня душил смех, но, когда мне все же удалось его одолеть, я направилась к дому, который не так давно покинуло животное.

В домике на перевернутом длинном деревянном ящике расположились два мужика. Здесь же, на ящике, между ними стояла недопитая бутылка водки или самогона. Какая-либо закуска отсутствовала. Оба мужика оторопело уставились на меня.

— Здравствуйте, — пытаясь сосредоточиться, проговорила я.

— Здрасти, — изрекли «отдыхающие» хором и дружно икнули.

— Я частный детектив, Татьяна Иванова, — начала я, но, поняв, что смысл моих слов до них все равно не дойдет, просто спросила: — Кто из вас Николай Дедов?

— Я, — ответил один из них.

— Меня интересует исчезновение Михеева Ивана Ивановича—старшего, — продолжила я, пока еще веря в то, что мне удастся что-то узнать у столь пьяного мужика. — Что вы можете сказать по данному вопросу?

— А я… я ничего не могу, — пьяно икая, ответил тот.

— Но, как я знаю, вы были с ним дружны, — пошла на обман я.

— Не-а, не был, — ответил он, мотая головой, которая словно бы держалась на одной нити и просто бултыхалась из стороны в сторону, не совсем слушаясь своего хозяина.

— Но вы с ним иногда пили? — не сдавалась пока я.

— Мож, пили, мож, не пили… — так и не перестав мотать башкой, откликнулся алкоголик.

— А как вы думаете, где он сейчас? — снова попыталась завязать разговор я.

— Не знаю я. Ничего я не знаю! — все еще тряся головой, проговорил мужчина, а затем почему-то издал звук, сильно похожий на храп, и повалился на бок.

Я поняла, что и здесь я не смогу получить интересующую меня информацию. Дедов вырубился, и теперь, пока он не проспится, толку от него не будет. Второй мужик, как мне показалось, тоже заснул. Сидя. Пришлось покинуть этот дом, не узнав ничего нового.

Честно сказать, я начинала сомневаться в том, что оно когда-нибудь сдвинется с мертвой точки. Более того, сомневалась я уже и в самой необходимости этого расследования!

«Хожу все вокруг да около, — сожалела я. — Ничего не могу узнать. Хоть бы выяснить, живы Михеев с Ведриным или мертвы. Может быть, гуляют оба сейчас где-нибудь у своих дружков в соседнем селе, а я здесь даром провожу время. Или Ведрин правда отправился на родину, да прижился у какой-нибудь бабы на полпути к Украине — и поминай как звали. Все, — решила для себя я, продвигаясь в сторону своей „гостиницы“, — вечером попытаюсь проследить за Сонькой, прикрывающей зачем-то Вано. И если это ничего не даст, утром разнесу всех к чертям собачьим и силой заставлю говорить. А то взяли моду в игрушки со мной играть!»

Просидев в своей комнате несколько минут, я поняла, что просто не смогу столько времени, до вечера, бездействовать, а потому решила перед слежкой за Курник наведаться еще раз к их соседке и поподробнее порасспросить у нее об этой семейке. Насколько я помнила, соседку звали теткой Шурой, и она, живя с Курниками через стенку, могла все же что-то слышать. Ведь пьянки или разборки мужчин могли происходить и в доме.

Приняв такое решение, я направилась к дому тетки Шуры. Достигнув его, остановилась у высокого деревянного забора, распахнула массивную калитку, сколоченную из широких досок, и прошла во двор. Затем закрыла калитку на обычный тканевый поясок, связанный в кольцо. Одна его часть была перекинута через столб, другая «обнимала» доску в калитке.

Соседский двор разительно отличался от того, что я видела накануне у Курник. Чисто выметенное пространство дворика пересекали в различных направлениях дорожки, выложенные кирпичом. Таким же кирпичом были окаймлены небольшие клумбочки, в которых буйно цвели самые различные садовые цветы. Ромашки, бархотки и астры соседствовали на этих клочках земли. Все это делало двор по-своему уютным.

Я постучала в дверь дома.

— Входите, не заперто! — сразу же послышалось из-за двери.

Я прошла внутрь. Хозяйка встретила меня словами:

— А, это ты, дочка… А я-то думаю, кто в такую жару меня навестить решил? Проходи, проходи. Садись, — засуетилась она.

Я, присев на предложенный стул, обратилась к женщине:

— Я ненадолго. У меня к вам несколько вопросов. Можно?

— Да я не тороплюсь. Куда в такую жару можно торопиться? Лишний раз рукой-ногой шевельнуть не хочется. Да, давно уже такой жары не было, лет этак…

И она стала вспоминать, когда в последний раз на ее памяти стояло столь жаркое лето. Вспомнила о том, что в тот год все посевы «сгорели» и «неурожай выдался».

Я, слушая ее, рассматривала жилье. Здесь, как и во дворе, было все не в пример чище и уютнее, нежели у соседей через стенку. Небольшая комнатка была аккуратно выбелена мелом. Стены и потолок были настолько белы, что комнатка казалась намного выше и больше. На окнах висели короткие светленькие хлопчатобумажные занавесочки. Небольшой столик в углу застелен чистой розовой скатеркой. Металлическая кровать, с лежащими на ней двумя огромных размеров подушками, прикрыта таким же розовым покрывалом. Два табурета и иконка в углу. Вот, пожалуй, и вся обстановка комнатки. Но такая поразительная чистота и «хрустящая» свежесть исходили от всего этого! Почему-то мне даже вдруг представилось, будто я нахожусь сейчас в поле на первом выпавшем снеге, пороше, где еще никто не успел оставить своих следов.

— Ой, дочка, — спохватилась женщина, — совсем я тебя заговорила! Мне, старому человеку, гость — в радость. Одна живу, поговорить не с кем. Редко кто ко мне приходит. Кому я нужна? У всех свои дела-заботы. Разве что вот Сонечка когда заскочит. Тут уж мы с ней обо всем, обо всем переговорим…

— Вот о ваших соседях я и хотела с вами побеседовать, — спохватилась я, мысленно поругав себя за то, что уже в который раз отвлекаюсь от главной темы на лишние детали и мелочи. Это, видимо, размеренная спокойная жизнь в деревне на меня так действует, вот я и начинаю невольно подстраиваться под ее ритм, глазеть по сторонам, прокручивать в голове какие-то странные мысли. Хотя мне это, конечно, и самой нравится, но нельзя же напрочь забывать о работе…

— Да я уж поняла, — проговорила хозяйка в ответ, поправляя передник. — Иначе зачем бы ты ко мне пришла?

— Скажите, — обратилась я к тетке Шуре, — а вы помните, когда уехал ваш сосед?

— Степан? — уточнила та.

— Да, Степан. Ну, скажем, какой это был день недели или время суток? — посмотрела я внимательно на нее.

Женщина, не задумываясь, ответила:

— Вот этого я тебе, милая, не скажу. Не видела сама. Заметила вот только вдруг, что-то соседа давно не видать, Соню и спросила. А она сказала, что он уехал по гостям.

«Так-так, вновь подтверждается, что никто в деревне не видел, как Степан уехал».

— И еще, — думая, как бы сформулировать поточнее свой вопрос, начала я. — Вы говорили, что он… Степан — очень справный мужчина и все умеет. А почему…

— А, — заулыбалась тетка Шура. — Ты приметила у них беспорядок во дворе? Да, тут ты, дочка, права. В селе за порядок на подворье мужики отвечают. Их это дело. А у них… — она вздохнула. — У них… эхе-хе… Вот тут я ему не судья. Вот и Сонечка на него всегда жаловалась. Все умеет, мол, ходит по всей деревне, всем помогает, а в собственном дворе… Но это их семейное дело. Я вмешиваться не буду. А так они очень мирно живут. Тихо.

«Мирно живут. Тихо. Хорошие люди, — перечисляла я про себя с раздражением. — Как-то уж все очень гладко и ненатурально».

— А скажите, были ли случаи, чтобы они ссорились? — задала вопрос я, решив, что вполне могло быть и так, что муж с женой действительно поссорились и Степан быстро уехал, не успев сказать «до свидания» друзьям и знакомым.

— Ссорились? — переспросила женщина. — Да нет, они не ругались.

Она опустила глаза, посмотрела на свои руки, которые лежали у нее на коленях. Потом подняла взгляд на меня и осторожно продолжила:

— Хотя… вот накануне Степанова отъезда был у них какой-то шум. Да мало ли что в семье бывает…

— Когда это было и что это был за шум? — снова спросила ее я, насторожившись.

Женщина, явно не желая выносить из чужой избы сор, опять проговорила:

— Жизнь прожить — не поле перейти. Это их семейное дело. А мое — сторона.

— Я с вами совершенно согласна, — согласилась с ней я. — Но поймите: Степан пропал, и его сын не может найти его вот уже почти три месяца. Мне нужна любая информация об этой семье. И расспрашиваю вас я, конечно же, не ради праздного интереса, — попыталась я убедить женщину.

— Да понимаю я все, дочка. Но что я тебе могу сказать? Ну, поссорились муж и жена. И что?

— Но может быть, как раз-таки в той ссоре и есть ключ к разгадке, — пояснила ей я. — Повздорили, Степан и уехал, не простившись ни с кем, и где-то у родственников или знакомых сейчас отдыхает, приходит в себя. Сойдет злость, вернется. И не надо сыну волноваться, — предположила я.

— Может быть, — согласилась женщина. — Хорошо, я расскажу. Но только то, что мне было слышно через стенку. Специально-то мне незачем следить за ними. Не тот я человек.

Она опять посмотрела на свои руки. Обтерла лицо передником.

— Ругались они тогда сильно, — начала она. — Сонечку мало было слыхать. Не знаю, что она говорила. А вот Степан с Афанасием кричали громко. Слов-то было не понять, но кричали. Я еще тогда подумала: и что он с мальчишкой не поделил? Потом шум какой-то был. Как будто что тяжелое уронили. Вот и все.

«Все-таки ссора была. И даже шум, — размышляла я про себя. — Но что за шум? Что или кого уронили? Может быть, произошла не просто ссора, а драка, — сделала я для себя вывод. — Тогда все понятно. Сорвался мужик, не выдержал, уехал. Отсиживается где-то, раны зализывает. Успокоится — вернется. Хотя… очень уж долго отсиживается. Почти три месяца. За это время, если не назад, к Соне, так хотя бы у родственников, в Украине, должен был бы уже появиться. Или, может быть, где-нибудь еще обосновался? Новая семья, работа… Тогда почему сыну не сообщил? До этого-то они постоянно связь поддерживали. Какой смысл Степану с сыном-то рвать отношения? Нет, не складывается. Что-то, наверное, со Степаном и в самом деле нехорошее стряслось».

Вопросы в голове пронеслись как ураган. Осталось только найти на них ответы. А для этого необходимо принять правильное решение. Но, кроме того, что неплохо бы проследить за семьей Курник, мне пока ничего путного в голову не приходило.

Я попрощалась с теткой Шурой и вышла на улицу. До вечера, когда можно осуществить слежку, у меня оставалось еще немало времени, и каким-то образом необходимо его занять. Я села на скамью под вишней через несколько дворов от того дома, за которым собиралась наблюдать, и попыталась привести мысли в определенную последовательность.

Чтобы лучше думалось, я откинула голову назад и… замерла.

В небе, прямо надо мной, кружилась стая голубей. Она не просто кружилась. Голуби, следуя друг за другом, набирали высоту, двигаясь точно по спирали. Они поднимались все выше и выше. Наконец они поднялись так высоко, что в небе были видны только маленькие движущиеся точки. Затем от этих точек оторвалась одна и практически камнем стала падать вниз. Остальные продолжали парить высоко в небе. Что послужило причиной такого быстрого стремления одной из птиц к земле, я не знала. Но мне было интересно наблюдать за этим воздушным танцем.

Голубь падал и падал вниз. Казалось, невидимая стрела беззвучно поразила белого красавца, и он безжизненно падает на землю. И тут я увидела, что, вернее — кто стал причиной его падения. На крыше голубятни стоял Афанасий. Рядом с ним сидела та самая голубка кофейного цвета. Взлетать она не взлетала, потому что, как я смогла понять по ее поведению, одно ее крыло было связано, а сидела рядом с парнем. Именно эту красавицу и увидел с неимоверной высоты голубь! И ринулся к ней! Буквально за несколько метров от крыши, на которой сидела голубка, он расправил крылья и лихо приземлился рядом с ней.

Афанасий спокойно забрал голубей и, спустившись с крыши, зашел внутрь голубятни.

Я снова подняла голову вверх. Стая голубей продолжала кружиться, медленно опускаясь вниз. Теперь их было хорошо видно. Отдельные голуби выполняли прямо на лету очень сложные трюки. Они вдруг резко опускали хвост вниз и со свистящим звуком совершали сальто через голову. Это было очень красиво. Такого представления мне в жизни еще не приходилось видеть.

Голуби спускались все ниже и ниже. Вот сейчас они тоже сядут на крышу… Но, как оказалось, они не были голубями Афанасия. Стая приземлилась совершенно на другую крышу, которую из-за домов и деревьев я со своего места рассмотреть не могла.