ГЛАВА 4

Рано утром меня разбудил неопределенный звук: смесь рева, рыка, блеяния и каких-то нечеловеческих криков, донесшихся с улицы. Как оказалось, это сельчане сгоняли в единое стадо крупный и мелкий рогатый скот. Я взглянула на часы. Они показывали около пяти — для подъема было еще слишком рано, а потому я решила еще немного подремать. Положив на голову подушку, я вновь закрыла глаза, но через минуту снова их открыла — спать при таком шуме-гаме было невозможно.

«Да, похоже, подъем в деревне строго в пять. Причем у всех, хочешь не хочешь, — мелькнула у меня в голове мысль. — Так что, Татьяна Александровна, придется и вам временно изменить свой график. Как говорится, кто рано встает, тому бог подает».

Сладко потянувшись на постели, я медленно села и, потерев глаза, принялась одеваться. Прикинув, что с утра может быть немного прохладно, я решила пока влезть в розовый спортивный костюмчик, а затем, для получения заряда бодрости, совершить небольшую пробежку вокруг дома. Когда-то я была капитаном команды «Волжанка», но со временем про спорт как-то пришлось забыть, а вот сейчас, кажется, появилась реальная возможность сделать этакий скачок назад во времени и вернуться к тому, что для меня полезно.

Надев костюм, я для начала выполнила несколько разогревающих упражнений и только потом отправилась на улицу. Там осмотрелась и, видя, что по всем улицам бредут полусонные коровы и овцы, решила сделать маленький кружок по территории колхозного скотного двора.

Скотный двор или ферма, которую я высмотрела поблизости, имела, как оказалось, хорошие условия для моего утреннего моциона. Вся площадка была расчищена бульдозерами, и дорожки, ведущие к отдельно стоящим скотным постройкам, были забетонированы. Таким образом, я могла без проблем осуществить пробежку, никого не отвлекая и никому не мешая.

Не торопясь, легким шагом я направилась к ограде скотного колхозного двора, по пути осматриваясь вокруг и ища любопытных, способных своими смешками испортить мне весь забег. Таковых не оказалось, как не оказалось поблизости и дворовых собак, тоже имеющих возможность устроить из моих бегов целую гонку, что мне совершенно было не нужно. В общем, выходило, что путь полностью свободен и открыт для новых дерзаний.

Я глубоко вдохнула, набрав в легкие побольше прохладного утреннего воздуха, и направилась по ближайшей тропинке в сторону большого строения. Добежав до угла, я выполнила несколько несложных физических упражнений и, повернув, проследовала назад в сторону Красного уголка, теперь уже чтобы отправиться завтракать.

Пробежав не торопясь буквально несколько метров, я вдруг услышала у себя за спиной какие-то непонятные звуки. Решив, что это кто-то случайно вышел из корпуса и, заметив меня, теперь потешается над увиденным, я продолжила бег, не обращая на посторонние шумы никакого внимания. Но звук, как ни странно, все нарастал и словно бы приближался ко мне. Что-то вроде сопения сочеталось с твердой размеренной поступью, отчего, казалось, содрогается округа. Не останавливаясь, я старалась понять, что же это может быть, а сопение продолжало преследовать меня, не отставая ни на шаг. Звук слышался уже прямо за моей спиной. И этот звук явно не был человеческим.

Я напряглась, предчувствуя опасность. За спиной раздалось уж очень сильное сопение и… топот. Я остановилась и повернула голову назад. Буквально в нескольких шагах от меня, разбрасывая пену из широких ноздрей, стоял огромный деревенский бык. Он шумно сопел, загребая правым копытом землю. Глаза его были налиты кровью.

Бык грозно замычал, очередной раз кинул ногой себе на живот большой комок земли, таким образом предупреждая меня о своих дальнейших намерениях, и, издав протяжное мычание, снова медленно направился в мою сторону. Я стояла как завороженная, не имея ни малейшего представления о том, как необходимо поступить в данной ситуации: бежать ли со всех ног или, напротив, замереть, как мышь, чтобы не злить животное.

То, что замереть мне вряд ли удастся, я поняла после того, как у меня прошло шоковое состояние, а вот насчет того, чтобы бежать… Думать было некогда, и я что было мочи рванула «с места в карьер», стараясь не смотреть назад, чтобы не видеть своего грозного преследователя.

— Буян, Буян! — раздался где-то очень близко от меня мужской голос. — Да стой ты! Куда тебя несет? Через забор давай.

Я поняла, что последние слова явно адресованы мне. Осталось на такой бешеной, что называется, скорости разглядеть его, тот самый забор. Не останавливаясь, я быстро посмотрела по сторонам и увидела справа от себя строение, похожее на большой двор.

— Давай на баз! Сигай через забор! — кричал все тот же мужской голос.

Не задумываясь более о последствиях, я решила выполнить рекомендации неизвестного мне мужчины. Подбежала к забору, занесла ногу на нижнюю перекладину… В это самое время прямо за спиной у меня раздалось тяжелое дыхание моего преследователя. Не оборачиваясь назад, я быстро забралась на высокий забор и, только оттуда, будучи уже в относительной безопасности, посмотрела вниз на быка.

А тот, остановившись перед преградой, продолжал упорно рыть копытами землю, разбрасывая ее вокруг себя. Большая часть этой вырытой им земли летела ему на нижнюю часть тела, на живот. Что хотел выразить таким образом этот жуткий монстр, я не знала. Но мне было понятно одно: если бы не неизвестный мужчина и не этот спасительный забор, дело могло закончиться далеко не так хорошо.

— Куда тебя несло? Ты чего перед носом у Буяна бегать вздумала? Тебе, что ли, жить надоело? — отчитывал меня подбежавший мужчина.

— Я не перед ним бегала, — начала было объяснять я, понимая всю комичность сложившийся ситуации.

Плюгавенький мужичишка стоял перед моим грозным преследователем и, казалось, вовсе не испытывал при этом ни малейшего страха. Я же, как курица, восседала на жердочке и сверху вниз смотрела на все происходящее, не решаясь вернуться на грешную землю.

— А костюм-то чего красный нацепила? Другого, что ли, нет? Это же бык! Племенной бык. Сила! Его вся округа боится, — продолжал убеждать меня мой спаситель.

Я не спорила с тем, что этот самый бык — действительно сила: огромен и грозен. Но я пока еще никак не могла понять, почему же он, этот мужичок, не боится его, если, как он говорит, его страшится вся округа? Потом постепенно начала осознавать, что действительно мой яркий спортивный костюм вполне мог привлечь внимание быка-гиганта. Меня-то он, возможно, и не приметил бы, а вот костюм… Хотя вообще-то я слышала или читала, что быки видят мир в черно-белых тонах и им наплевать, красной или какой другой тряпкой машут перед их носом, но сейчас я тому утверждению совершенно не верила. Что же, если не мой розовый костюм, привлекло ко мне внимание быка Буяна? Эту головоломку я точно не могла разгадать правильно.

«Да, — решила я для себя. — Действительно, в очередной раз поражаешься, как же все здесь, в селе, иначе, нежели в городе. Даже костюм нужно выбирать осмотрительно, дабы не вызвать недовольства некоторых местных обитателей. Расскажи кому о том, что мне довелось пережить, засмеют, а может, и не поверят, посчитав мои приключения за два неполных дня в деревне вымыслом».

— Буян, ну все… Пошли, мой хороший… — приговаривая эти слова, мужчина еще больше приблизился к быку и взял его за кольцо, которое, как я только сейчас заметила, торчало у него из ноздрей. К нему на помощь подоспели еще два мужика, которые отпускали сальные шуточки относительно наших с быком «разборок» и помогали увести Буяна на место.

Я слезла с забора и огляделась по сторонам в надежде, что утреннее происшествие не привлекло внимание нежелательных зрителей. Впрочем, об этом можно было даже и не думать, учитывая то, что в деревне ничего и никак не скроешь. Сегодня же все жители Сухой Рельни будут знать об этом случае, и меня, конечно же, ждут неприятные шутки относительно моей утренней пробежки. А может быть, у меня даже появится какое-либо мерзкое прозвище.

«Да, Танечка, — вздохнула я расстроенно, — что-то ты сдавать позиции начала. Вроде бы и дело тебе простое досталось, а ты уже такого наворотила, столько всего лишнего сделала, что прямо в голове не укладывается. И ведь в селах раньше бывала, не впервой тебе деревенские порядки, а тут… — Я усмехнулась, в душе понимая, что все те деревни, где я успела побывать по работе или же по личным делам, значительным образом отличались от Сухой Рельни, далекой от центра и района, заброшенной и живущей своей собственной жизнью. — Стоп, а ведь эта деревня живет все еще так, как жили везде лет этак тридцать-пятьдесят назад. Она словно бы заброшенный островок в джунглях: сама по себе и со своими законами».

Подобные мысли немного усмирили неистовое биение моего сердца, вызванное испугом, и я смогла вновь начать мыслить нормально. Теперь уже, вернувшись в «гостиницу», я привела себя в порядок, переоделась в джинсовый костюмчик и стала заниматься одним из самых приятных для меня дел — приготовлением кофе. Даже направляясь в сельскую местность, я захватила с собой турку и маленькую кофейную чашечку. Жаль только, что кофе был не в зернах, а уже молотый, но тащить с собой в поездку еще и кофемолку было бы верхом снобизма. Вскоре все было готово, и я начала наслаждаться любимейшим напитком.

А пока пила кофе, по привычке анализировала все то, что мне удалось выяснить по поводу двух неожиданно и одновременно свалившихся на меня дел.

«Итак, что я узнала? Да, в общем-то, почти ничего. Как следует из вчерашних бесед, после исчезновения своего сожителя Ивана Михеева Танька Курилка встречалась с другими мужиками. Однако в разговоре со мной она все время утверждала, что они с мужем друг друга очень любили. Почему же теперь, когда он бесследно исчез, она не очень-то предается унынию, а весьма „весело“ живет? Да к тому же, как я поняла из слов бабки Феклы — если, конечно, можно ее словам хоть немного верить, — Танька еще и устраивает дома попойки.

Впрочем, бабка, похоже, права — вся обстановка дома Таньки Курилки указывает на постоянные пьянки. Да и Ванька-младший, сын Михеева и мой второй клиент, не скрывал, что его отец с сожительницей всегда любили выпить. И выпивки эти, по всей видимости, не были «тихими», то есть скрытыми от односельчан. Стало быть, вполне возможно, что есть еще кто-то, кто принимал участие в их попойках и… вдруг он (или они) что-то знает об исчезновении Михеева-старшего. Если бы мне удалось найти такого человека, у меня бы появился еще один объект для наблюдения или очередной беседы, которая, может быть, даст мне гораздо больше информации, нежели посещение семьи Вано. Ну а пока…»

Вспомнив о Вано, я сразу вспомнила и о том, что еще вчера решила поехать в упомянутую Ивановку и попробовать его там отыскать. Проблема состояла только в том, что я-то была здесь, а моя машина — на другой стороне реки. А деревенька вполне может оказаться очень далеко отсюда. Кстати, в конце концов там Вано может вовсе и не оказаться. Множество самых противоречивых мыслей толпилось в моей голове, но я все же приняла решение попытаться разыскать Вано, а потому вышла из Красного уголка, огляделась по сторонам и, приметив невдалеке женщину, направилась в ее сторону.

Подойдя поближе, я спросила:

— Скажите, а где находится Ивановка и как до нее можно, и можно ли сейчас вообще, добраться?

Женщина бросила на меня неопределенный взгляд и ответила:

— Ивановка? Да, можно, конечно. Это, пожалуй, единственное место, куда сейчас попасть можно без труда, — и она принялась рассказывать, что деревня расположена на той же стороне реки, что и Сухая Рельня, и дорога к ней идет через поле и через лес.

Наиболее интересной информацией для меня была та, что всего до Ивановки километров шесть-семь, не более. То есть село совсем рядом.

— Мы часто туда ездим, — с трудом выдирая корень какого-то растения из земли, продолжала тараторить женщина, — регулярно и зерно туда отвозят, ведь у ивановских своя мельница для помола имеется, так что они не бедствуют. Вот и сейчас туда как раз должен отправиться мой муж, — пояснила она как бы кстати. — Так что если тебе надо, то можешь поехать с ним, — заключила она.

— Ой, а можно? — обрадовалась я, как девчонка, каковой себя тут, в этом селе, в общем-то, и ощущала, несмотря на свой совсем не детский возраст. Впрочем, возможно, иногда и нужно хоть на время, но возвращаться в детство, чтобы окончательно не зачерстветь и не потерять вкус к жизни.

— Да, конечно, — улыбнулась женщина в ответ. — Пойдем, я тебя к нему провожу и словечко замолвлю.

— Спасибо, — поблагодарила ее я и направилась следом за женщиной к ее дому, намереваясь во что бы то ни стало посетить эту самую Ивановку и переговорить с Вано.

Как ни странно, но мужем разговорчивой женщины оказался не кто иной, как лодочник Рашпиль, который перевозил меня через реку. Так что просить за меня не пришлось. Едва мы только подошли к дому, возле которого Рашпиль грузил мешки с зерном на телегу, я окрикнула его:

— Здравствуйте, дед Рашпиль.

Мужчина обернулся и, увидев меня и собственную жену, без каких-либо эмоций на лице кивнул и произнес:

— Здравствуй, здравствуй, красавица. Никак куда надо, коль до меня пришла?

— Да в Ивановку она просится, — пояснила за меня жена.

— В Ивановку… — протянул Рашпиль. — Ну залазь, прокачу.

«Да, — мысленно улыбнулась я, рассматривая лошадь и понимая, что совершить очередное путешествие мне предстоит на доселе незнакомом виде транспорта мощностью в одну лошадиную силу — на телеге с запряженной в нее старенькой гнедой конягой. — Да, вот так мне еще не приходилось передвигаться. Но какие мои годы… Еще не все потеряно. И кто знает, какие еще сюрпризы ждут меня впереди».

Мы выехали за село. Гнедая кобылка с большим трудом тащила повозку. Колеса постоянно проваливались в сырую землю, грозя в любой момент завязнуть в глине. Тогда бы, даже приложив все имеющиеся и не имеющиеся у нее силы, эта лошадка не смогла бы вытянуть телегу. И неизвестно, на какое время мы могли застрять в очередной луже или рытвине. Но пока что нам везло.

Рашпиль, расположившись в передней части телеги, постоянно подбадривал кобылу:

— Ну, давай, давай, моя красавица! Давай, Серуха! Еще немного. Сейчас вот из лесочка выедем, а там полегче будет…

Я, поудобнее расположившись между мешками с зерном, молча наблюдала за окружающим нас пейзажем.

Сначала по обе стороны дороги, по которой мы ехали, попадались все те же деревья — хвойные вперемешку с лиственными. Расслабившись, укачиваемая неспешной ездой, я вела наблюдения за всем тем, что было вокруг. Сережки на осинах и трепетные листочки на белоствольных березах… Огромные многовековые дубы, многолетние сосны и ели… Жизнь в лесу шла своим чередом. Где-то сначала несмело, а затем более уверенно начал выбивать дробь дятел, доставая из-под коры лакомство. Рядом затрещала сорока. Что-то не поделив, вступили в драку воробьи.

Постепенно лес начал редеть, и вскоре мы выехали на открытое пространство. Лес остался позади, а впереди лежали бескрайние просторы — поля, покрытые яркой зеленью, далее пашни, над которыми поднимался легкий туман, а может быть, пар. Дорога действительно стала более ровной, и лошадка увереннее затрусила по ней.

Рашпиль сразу будто ожил. Усевшись поудобнее на мешок, который он подложил себе под зад, соорудив таким образом что-то вроде козел, он откашлялся и громким приятным голосом затянул:

Песня его разносилась на всю округу, но его это, видно, нисколько не смущало. Он продолжал распевать, помогая себе в пении руками. Казалось, он хотел обхватить эту самую степь — объять необъятное.

Лошадка, подбадриваемая пением хозяина, еще быстрее затрусила в сторону показавшегося уже села. А Рашпиль продолжал вокальные упражнения, затянув следующую песню:

Я слушала пение Рашпиля и вспомнила, как однажды где-то слышала очень верное выражение. Звучало оно примерно так: «Плохо, когда человек, не одаренный музыкальным слухом, не поет. Еще хуже, когда, имея слух, человек не имеет возможности им воспользоваться. Все должны петь».

Голос у Рашпиля был сильный и приятный. Он без труда брал самые высокие ноты и уверенно доводил их до логического конца. Казалось, пение дается ему без особого труда. Песня лилась широко, раздольно, как та самая степь, о которой шла речь в песне.

Я подумала о том, сколько же в нашей стране вот таких самородков. Но, к сожалению, их прекрасное пение не могут услышать и оценить по достоинству миллионы поклонников и знатоков музыки. И будут вот такие Рашпили радовать своим пением лишь российские просторы, о которых они поют. Да разве что немногочисленное население села может послушать и оценить голосистого певца во время концерта местной художественной самодеятельности. Слушая в данный момент Рашпиля, любуясь красотами природы, я и сама вдруг захотела присоединиться к моему извозчику и стала ему подтягивать:

Тем временем лошадка подъехала к первому строению села Ивановка, завернула за угол сарая и, видимо, точно зная, куда они держали путь, остановилась.

Рашпиль слез с повозки, потянулся. Снял с головы фуражку, провел ею по лицу, обтирая пот, высоко поднял голову вверх, сказал:

— Ну вот и приехали. Тебя ждать? Или сама назад доберешься?

— Нет, нет, — заторопилась я. — Конечно, ждать. Я ненадолго.

— А чево тебе вообще-то тут надо? — вдруг запоздало поинтересовался Рашпиль. — В гости, что ли, к кому?

— Мне нужно найти Вано, — посмотрев на него, ответила я. — У меня к нему есть вопросы.

— А чего его искать? — ответил мой знакомый с усмешкой. — Вот он и сам, собственной персоной, — он указал рукой на двух мужчин, только что вышедших из большого строения, возле которого остановилась наша лошадка.

Мужчины были все белые. Не только их руки и лица, но и вся одежда была присыпана мукой с головы до ног. Сейчас они напоминали двух снеговиков, вылепленных детьми зимой.

— Здорово, мужики! — поздоровался с ними Рашпиль.

— Здорово, коль не шутишь, — ответили те.

— А я вот, Вано, к тебе эту красавицу доставил, — обратился он к одному из них.

Вано, как уже поняла я, получше разглядев мужчину под толстым мучным слоем, действительно был тем, кого я искала. Вернее, мог им быть наверняка. Так как под слоем муки угадывался молодой мужчина-кавказец.

— Да-а, — протянул он. — И зачем я ей понадобился? — практически без акцента спросил он.

— Меня зовут Татьяна Александровна Иванова. Я частный детектив, — вступила в разговор я, обрадовавшись, что не придется задерживаться здесь слишком уж надолго. — У меня к вам несколько вопросов. Вы позволите?

— Тогда пошли, — не церемонясь, заявил Вано и повернулся ко мне спиной.

Он завернул за угол строения. Я следовала за ним. Здесь стояла большая деревянная лавка, грубо сколоченная из неоструганных досок. Вано расположился на ней. Я присела чуть поодаль, не желая запачкаться мукой.

— Ну, чего там у тебя? — спросил он меня с тяжелым вздохом. — У меня пятнадцать минут свободных, не больше.

Я попыталась объяснить ему причину своего визита как можно короче:

— Дело в том, что я ищу пропавшего Ивана Михеева, и мне стало известно, что вы были с ним знакомы и даже часто пили вместе. Также мне сказали, что вы иногда похаживали к его жене, то есть сожительнице, и он об этом знал…

Вано посмотрел на меня внимательно. При этом я заметила большое сходство во взглядах Ибрагима и Вано. Взгляд был внимательным и даже, я бы сказала, цепким. От него, от этого взгляда, сразу становилось как-то неловко.

— Ну и что с того? — спросил мужчина не особенно дружелюбно.

Я не рискнула напрямую спросить у него, он ли убил Михеева, тем более что понимала — он все равно мне не скажет правду, — а задала обычный вопрос:

— Я хотела узнать, может, вы знаете или догадываетесь, куда исчез Михеев? Вы ведь были его приятелем, а значит, можете предположить, действительно ли его убили и кто убил. Вот бабушка Фекла, к примеру, утверждает, что ее сына убила Татьяна. А вы как думаете?

Выслушав меня, Вано снял с головы шапку, обтряс с нее муку, снова нацепил и сказал:

— Тут я тебе ничем не могу помочь. Не знаю я, где он, Ванька-то. Это у его бабенки, Таньки Курилки, надо спрашивать, она поболее небось знает.

Вано встал со своего места, выпрямился, сказал «пока» и снова исчез за углом строения. Должно быть, его свободное время закончилось и он должен был приступить к работе.

Мне ничего не оставалось другого, как сидеть и ждать, когда Рашпиль закончит молоть муку, погрузит мешки на телегу и мы сможем тронуться в обратный путь.

Чтобы как-то скоротать время, я стала разглядывать округу, насколько это было возможно. Всей деревни мне не было видно. Лишь несколько добротных сельских домов поблизости да пара садов с яблонями и грушами. Вот, пожалуй, и все.

Я встала с лавочки, медленно пошла вокруг сарая. Этот большой сарай, видимо, когда-то служивший для скота, теперь был переоборудован под мини-мельницу. Видимо, предприимчивый фермер решил не только выращивать хлеб, но и наладить небольшое перерабатывающее производство, обеспечивая местное население мукой. Сюда же стекались и жители соседних деревень. Все, кому необходимо было перемолоть зерно на муку. Кроме того, появились новые рабочие места, где сельские мужчины, вроде Вано, могли при желании подработать. Правда, как пояснил мне по дороге сюда Рашпиль, постоянных работников на мельнице немного — в основном это родственники фермера, хозяина этого строения. А при необходимости здесь подрабатывают любители горячительного, которые, получив незамедлительно расчет, здесь же все и пропивают.

«Видимо, Вано, который, как сказал Ибрагим, не является исключением из общего правила выпивох, тоже периодически заглядывает на мельницу, дабы подзаработать на очередную выпивку», — сделала для себя вывод я.

Из строения доносился шум работающих машин. Изо всех щелей мельницы просачивались тонкие белые струйки мельчайших частиц муки. Вся территория около мельницы была припорошена ими, точно первым снегом. Буквально через несколько шагов моя обувь стала белой.

Я снова вернулась к лавочке и уселась на нее, дожидаясь, когда Рашпиль закончит свое дело. Я сожалела, что и эта встреча не принесла мне ничего нового — Вано не хотел общаться, а заставить его это делать у меня не было никакой возможности. Нет, я, конечно, могла попробовать его припугнуть, сказав, будто знаю, что это он убил Михеева. Да только вряд ли бы он «повелся» на такие мои слова: кавказцы — народ от русских отличный, они, даже когда их вина бывает доказана, до последнего продолжают отпираться. Видела я уже такое, и не раз. Так что пока сама не докажу, что Вано виновен, таскаться за ним нет смысла.

Обратный путь в Сухую Рельню оказался менее романтичным, чем когда мы следовали в Ивановку. Когда Рашпиль — весь белый — вышел из здания мельницы, неся первые два мешка муки, чтобы погрузить их на телегу, я с ужасом поняла, что и мне не избежать сей участи. Похоже, в свою «гостиницу» я вернусь такая же бело-мучная, как и все мужчины, которые крутились здесь.

Наконец, забросив последний мешок на повозку, Рашпиль скомандовал:

— Кто до Сухой Рельни, по коням!

Я, стараясь как можно меньше испачкаться об мешки, аккуратно забралась на телегу. Но мои усилия были напрасны. Вся моя одежда тут же превратилась в одежду мельника. Все попытки привести ее в хоть какое-то подобие порядка результата не дали. Когда я поднимала одну ногу, чтобы отряхнуть ее, оказывалось, что в то же время эта самая мука, отлетая от моей руки или ноги, опускается на другую ногу. И я прекратила тщетные попытки привести себя в порядок, оставив это занятие до того времени, когда мы вернемся в поселок.

Но и на этом приключениям не суждено было закончиться. Сначала лошадка, похоже, набравшаяся сил, пока стояла в ожидании своего хозяина около мельницы, уверенно шла по дороге. Но, когда мы подъехали к небольшому овражку, который я даже не приметила по пути сюда, она, достигнув его основания, никак не могла вытянуть телегу, груженную мукой.

Рашпиль, сойдя на землю, все время понукал ее, пытаясь помочь своей скотине. Но и это не дало положительного результата. Мне не оставалось ничего другого, как покинуть телегу и внести свою лепту, став на время тягловой силой. Навалившись изо всех сил на край телеги, я вспомнила знаменитый мультсериал про Простоквашино.

«Да, видно, бывают не только ездовые коты, собаки или даже академики. С сегодняшнего дня будут еще и ездовые детективы», — пошутила про себя я.

Но ни ездовому детективу, ни старой кляче и ее хозяину не удалось вытянуть деревенский транспорт из овражка. Телега намертво увязла в грязи, будто пустив корни и обосновавшись здесь навсегда.

Рашпиль, вытирая шляпой пот со лба, заключил:

— Надо разгружать.

Он снял верхнюю одежду, положив ее на спину своей коняги, и начал перетаскивать мешки с телеги на пригорок. Это у него получалось очень легко, как-то играючи. Однако теперь не только верхняя одежда, но и рубашка, и даже волосы его были покрыты белым слоем муки. Мне не оставалось ничего иного, как начать ему помогать, тем более что это вполне было в моих силах.

И только когда все мешки перекочевали из телеги на возвышенность, лошадка смогла вывезти ее из овражка. Рашпиль и я повторили свои действия с точностью до наоборот. Теперь поклажа снова перекочевала на телегу, и мы, расположившись поудобнее, направились дальше в сторону Сухой Рельни.

По дороге Рашпиль вновь затянул какую-то песню, но мне уже было не до вокала: я планировала свои дальнейшие действия, решая, что же делать по возвращении в село. С разных сторон рассмотрев все возможные варианты с исчезновением Михеева, я пришла к выводу, что нужно вновь обратиться к поиску рыбака. Мне все еще казалось, что исчезновение обоих мужчин каким-то образом связано между собой, а значит, если я проясню одно дело, с другим все выяснится чисто автоматически. Ну, а так как с поиском Михеева пока ничего не выходит, нужно переключиться на поиск любителя рыбалки Степана Ведрина.

Мы медленно приближались к деревне. И хотя день еще полностью не вступил в свои права, жара была уже неимоверная. Я не стала дожидаться, когда Рашпиль доберется до своего дома, а просто спрыгнула с повозки и, поблагодарив его за помощь, пешком направилась в сторону «гостиницы». Там быстренько переоделась, предварительно окатив себя во дворе холодной водой прямо из ведра, чтобы смыть мучную пыль, а затем тщательно обтерев большим махровым полотенцем. И только потом направилась в сторону дома семьи Курник, к которой у меня появился целый ряд вопросов.

Теперь уже быстро найдя нужное строение, я вошла во двор. Здесь меня встретил громким лаем все тот же дворовый песик. Он так и метался из стороны в сторону, издавая истошный визг, но не имея реальной возможности нарушить границы отведенной ему территории. Его короткая цепь снова и снова скользила то вправо, то влево по проволоке. Поэтому все, что ему оставалось, так это лишь предупреждать непрошеную гостью о своем отношении к вторжению на его территорию неистовым лаем, переходящим в визг.

— Ну, молодец, молодец! — похвалила его я, не решаясь, однако, вступить с ним в более близкий контакт. — Исправно отрабатываешь свой хлеб. А хозяева твои дома?

Беседуя таким образом с дворнягой, я подошла к двери дома и громко постучала. За дверью не было слышно ни звука.

«Неужели я опоздала? — задала себе вопрос я. — Но ведь время еще очень раннее. Куда они могли все подеваться? Ведь не работают же, да и каникулы у детей… Может быть, все еще спят?»

Я снова, еще более громко, постучала в дверь. Выждала несколько минут. Еще раз постучала, сопровождая стук вопросом:

— Хозяева! Кто-нибудь есть дома?

Снова тишина. Я потянула дверь за ручку и поняла, что она закрыта. Пришлось наклониться и заглянуть в замочную скважину, чтобы определить, закрыто изнутри или снаружи. Замочная скважина была очень узкой, плюс ко всему внутри помещения было темно, поэтому мне не удалось таким образом ничего выяснить. Я еще раз, на всякий случай, постучала в дверь и наконец повернулась, чтобы уйти несолоно хлебавши. Так сказать, «поцеловала пробой и пошла домой».

Пес все это время не унимался, продолжая громко лаять. Я остановилась перед ним и посмотрела на двор, подумав, что кто-то может быть в огороде. Но огромных размеров двор, поросший многолетней травой, не выдавал какого-либо присутствия человека. Он настолько зарос, что лишь пара узких тропинок указывала на то, что по нему иногда ходят. Одна из них вела к небольшому старому сараю, стоящему в глубине сада, другая — к еще одному строению. Оно, это строение, было наспех сколочено из того, что попало под руку. Материалом для его строительства были листы железа, куски ДВП, картон и еще всякая всячина. Для каких целей оно предназначалось, мне было не понять.

Вдруг из этого самого строения показался сын хозяйки дома, Афанасий. Низко наклонив голову, он через небольшую дверку вышел из сарайчика. В руках у него была старенькая посудина — обрезанная алюминиевая кастрюля.

— Афанасий! — окликнула я паренька. — Мама дома?

— А, здравствуйте, — поздоровался он, направляясь в мою сторону. — Нет. Они с сестрой ушли куда-то, — неопределенно махнул рукой он.

— Жаль, — заключила я. — Мне необходимо с ней переговорить.

— Может быть, я чем-то смогу вам помочь? — задал в свою очередь он мне вопрос. — Вот сейчас голубей накормлю — и я в вашем распоряжении.

«Действительно, — решила для себя я, — есть смысл задать ряд вопросов этому парню. Как-никак, а дети-то наивнее взрослых, и, возможно, мне удастся выяснить у мальчонки все необходимое, мамочка и не понадобится».

Порадовавшись собственной сообразительности, я начала пытаться войти в доверие к пареньку, чтобы затем у него все разузнать, и первым делом спросила:

— А они скоро будут дома?

— Мать? — уточнил Афанасий и, получив подтверждение, ответил: — Через пару часиков скорее всего.

Афанасий достал из кармана ключи от дома и открыл дверь. Проговорив: «Подождите», скрылся внутри, даже не пригласив меня в дом. Но я, будучи особой любознательной, все же заглянула и увидела, как он насыпает в ту посудину, которую нес, зерно. Когда чаша оказалась почти наполненной, я торопливо вынырнула на улицу, не желая показывать виду, что подсматривала за ним, и стала ждать его появления. Афанасий вышел через минуту, неся в руках кастрюлю, полную зерна, а в другой руке — стеклянную банку с водой.

— Давай помогу, — предложила я, беря из его руки банку.

— Спасибо, — улыбнулся в ответ парень.

Продолжая держать в одной руке кастрюлю с зерном, другой рукой мальчонка опять закрыл дом на ключ, положил его в карман и направился в сторону сарайчика, приглашая меня за собой.

Я последовала за ним. Пробираясь по узкой тропинке, мы приблизились к небольшому строению. И здесь я услышала, что изнутри доносятся голоса голубей. Тихое «ур-ту-ту-ту» чередовалось с мягким воркованием.

— Заходите, — предложил мне Афанасий, открывая низкую дверку голубятни. — Любите птиц? — поинтересовался он, наклоняя голову, чтобы попасть внутрь.

— Люблю, — ответила я, следуя за ним.

Проникнув внутрь, я осмотрелась по сторонам.

Голубятня — строение в шесть-семь квадратных метров — была невысокой. Вдоль всех ее стен в один ряд были прибиты две широких доски на расстоянии друг от друга сантиметров в двадцать пять. Между ними были сделаны перегородки. Таким образом, получалось большое количество гнезд. В этих гнездах и располагались обитатели голубятни.

До сего времени я думала, что у нас в Тарасовской области живут лишь те голуби, которые оккупируют городские площади и памятники: сизые и небольшие. На городском птичьем рынке мне никогда не приходилось бывать за ненадобностью, хотя я слышала, что именно там можно приобрести самых различных птиц и животных. Теперь же мои представления в корне изменились. В этой голубятне в клетках парами сидели голуби самой различной раскраски и формы: чисто-белые, сизые и в крапинку, с ровным оперением на голове и хохлатые, с голыми ногами и будто в штанишках. Часть из голубей свободно могла передвигаться по голубятне, оттого некоторые из них уже опустились на пол и клевали принесенное их хозяином зерно, другие были закрыты в своих гнездах сеткой.

— Вот, — гордо заявил Афанасий. — Это все мои. Как приехали сюда, сразу увлекся голубями. Ух, вы мои хорошие! Сейчас, сейчас я и вас накормлю… — тихо беседовал он с птицами, раздавая корм.

Парень открывал закрытые сеткой клетки и кормил своих питомцев. В небольшие пластиковые посудинки насыпал зерно и наливал воду. Каждого голубя Афанасий любовно гладил по головке, приговаривал ласковые слова:

— И вам дам… Клюйте, клюйте, мои хорошие…

Я рассматривала обитателей голубятни. И сразу же пришла к выводу: хозяин этих птиц собрал у себя самых различных голубей, каких только мог достать. Определенного вида или породы здесь не было. Видимо, он гордился тем, что имеет такое разнообразие пернатых.

Вскоре мое внимание привлекла голубка, которая сидела одна в клетке. Она разительно отличалась от других тем, что имела необычный, хотя, может быть, только для меня, окрас. Она вся была кофейного цвета. Ни единое перышко не нарушало этот цвет.

— А, — протянул Афанасий, видимо, приметив мой интерес к ней. — Это моя гордость. Вот, купил недавно. Теперь ей пару достойную надо подобрать. Есть у меня вообще-то голубь одинокий, — он указал рукой на клетку, где сидел белый голубь, — но я пока не решился их скрестить. Может, чего другое подберу.

Афанасий насыпал корм белому голубю и указал на другую клетку, продолжая рассказ:

— Мать ихнюю, голубку, коршун задрал. А голубя кот потрепал. Жалко. А голубята остались. Приходится их самому выкармливать.

В клетке напротив действительно сидела пара голубят. По величине они были уже чуть ли не со взрослого голубя, но оперение на теле практически отсутствовало, и оттого их неприятные на вид голые пузатые тела не вызвали у меня симпатии. Голубята широко раскрывали свои огромные желтые клювы, прося еды.

«Так вот почему птенцов называют желторотиками», — поняла я, в очередной раз ловя себя на мысли, что я, чисто городская жительница, практически ничего не знаю о жизни братьев наших меньших. Вернее, знать-то знаю, но только теоретически. А на практике мне очень мало приходилось с ними сталкиваться.

— И вас, и вас сейчас накормлю… — продолжал беседовать со своими голубями Афанасий.

Он нежно взял одного голубенка, держа его в одной руке, другой достал из кармана кусок хлеба, и, откусив, начал его тщательно пережевывать. Птенец нетерпеливо пищал и тыкался в лицо хозяину. Афанасий, пережевав хлеб, приоткрыл рот, поднося птенца ближе. Тот тут же залез своим клювом к нему в рот и быстро начал есть предложенную пищу. Он сглатывал очередную порцию хлеба и снова и снова «нырял» в рот к хозяину.

— Вот так и выкормил их, — закончив кормление одного птенца, проговорил паренек. — Сейчас и тебе дам, — успокоил он другого, сажая сытого в клетку и доставая из нее голодного.

Когда птенцы были накормлены, Афанасий точно таким же образом напоил их водой, набирая в рот небольшое ее количество и предлагая птенцам.

— Ну, вот и все. Сытые теперь, — улыбнулся он.

Кормление было закончено, и мы вышли из голубятни. Афанасий плотно прикрыл решетчатую дверь, запер ее. Деревянная дверь голубятни была тоже закрыта и заперта на большой навесной замок.

Я, ожидая, когда он закончит свои дела, осматривала двор. Меня все больше и больше смущало то, что весь облик этого дома и заросшего сада указывал на нерадивость хозяев, в то время как соседи отзывались о них как о крайне трудолюбивых людях, у которых «в руках все горит». Я не видела здесь следов особого трудолюбия. Напротив, все кругом даже не говорило, а прямо-таки кричало о заброшенности и запустении. Создавалось впечатление, что люди здесь поселились совсем недавно и еще не успели привести дом и подворье в надлежащий вид. Даже тропинка к сараю была труднопроходимой, по ней к постройке не только скоту, но и самому хозяину было не так-то просто пробраться.

Да и сам сарай разваливался на глазах. Старые листы шифера, которым он когда-то был крыт, местами упали на землю. И его обитатели скорее всего ощущали на себе влияние погоды. И палящие солнечные лучи, и капли дождя без труда могли попасть внутрь сарая.

«Но, может быть, никакого скота у этой семьи и нет?» — прервала я свои размышления на сей счет. Хотя я точно слышала, что со стороны строения периодически доносятся то ли стоны, то ли вздохи его обитателей. К тому же, когда мы выходили из голубятни, я приметила в открытую дверь какое-то движение внутри.

— Ну все, пойдемте в дом, — пригласил меня Афанасий, закончив свои дела.

— Интересное у тебя хобби, — сделала я комплимент пареньку, вспомнив о собственном деле, ради которого сюда пришла, как-то вылетевшем из головы при виде всего этого птичьего великолепия. Теперь нужно было переходить к расспросам, иначе скоро вернется мать и я не успею ничего у мальчишки выпытать.

— А можно, я тебя немного вопросами озадачу? — следуя за парнем по пятам, спросила я.

— Пожалуйста, если вам хочется, — согласился тот, и я принялась спрашивать.