ГЛАВА 3
Идя по тропинке, я вновь задумалась.
«Странно, двое мужчин в селе исчезли и никто даже не пытается их найти, будто всем наплевать. Нет, я, конечно, могу предположить, что они не были всеобщими любимцами, но ведь так тоже нельзя!»
Я свернула вправо, на улицу, через которую можно было выйти к речке, продолжая анализировать ситуацию.
«Судя по тому, что пропали эти двое примерно в одно время, около двух-трех месяцев назад, можно предположить, что между этими случаями есть какая-то связь, возможно даже, что тесная и непосредственная. А если мужчины вообще были хорошо знакомы и их обоих убрали за то, что они влезли в какое-то не свое дело или кому-то помешали? — неожиданно мелькнула в голове мысль. — Такое ведь вполне может быть. Похоже, нужно попробовать сначала установить, знакомы ли были Михеев и Ведрин и в каких отношениях они находились. А там уж будет видно, что делать дальше. Но сначала, конечно, река!»
Я остановилась возле узкой тропинки, круто убегающей вниз, и начала осторожно спускаться. Достигнув реки, вода в которой была хоть местами и мутной, а местами все-таки прозрачной, но зато прохладной, выбрала подходящее укромное местечко и стала переодеваться в купальник. Одежду оставила под небольшим кустиком, а потом направилась к воде, только сейчас заметив, что речка грязная вовсе не везде, а лишь там, где жители устраивали мусорки. В том же месте, которое я присмотрела для купания, наверняка раньше было нечто вроде пляжа, а потому тут было сравнительно чисто. Как только я сделала несколько шагов по песчаному берегу, мои ноги обожгло раскаленным песком. Я, припрыгивая, быстро добежала до реки и вошла в воду.
Здесь река оказалась очень мелкой. Я начала продвигаться к середине, но тут услышала с берега:
— Тетенька… А ты чево, плавать не умеешь?
Я повернула голову. Мальчонка-рыбак, лет семи-восьми, стоял с удочкой на берегу и во все глаза глазел на меня.
— Почему? Умею немного, — ответила я, взмахнув руками.
— Ну тогда вон туда иди. Там все купаются, — он ткнул пальцем в сторону кустов. — Там знаешь как глубоко! Омуты там. Сомы там живут, — продолжал он знакомить меня с местными достопримечательностями, пока я выходила к нему на берег, решив, что и в самом деле здесь что-то не особенно глубоко, да и дно под ногами оказалось каким-то сопливо-грязным.
— А ты что ж, рыбу удишь? — поинтересовалась я, оказавшись снова на берегу.
— Угу, — кивнул тот.
— Поймал что-нибудь?
— Поймал.
— И сколько же? — поддерживала я разговор.
— Шешнадцать штук, — он поднял баночку, которую держал в другой руке и которую я сразу не заметила.
В поллитровой банке, наполовину заполненной водой, плавали мальки. Их, по всей видимости, действительно было штук пятнадцать-шестнадцать.
— Молодец, — похвалила его я, сдерживая смешок. — А ты что ж, один на речку пришел?
— Не-а. С мамкой, — ответил тот, опять забрасывая удочку в камыши.
— Ясно, — вздохнула я и направилась по тропинке к кустам, на которые мне указал мальчонка. Пробравшись сквозь ветки, я оказалась на небольшом пляжике. Здесь были разбросаны детские вещи: брюки, шорты, рубашки, удочки, но хозяев этого добра не было видно. Я подняла взгляд от земли и тут только заметила, что пацаны, побросав все на берегу, резвятся на другой стороне речки, где берег более пологий, а песок чище.
Я вошла в воду. Прохладная влага так приятно обволокла все мое тело. Река здесь была действительно глубокой, и я с большим удовольствием поплавала несколько минут. Из воды выходить не хотелось. Я, вообще большая любительница водных процедур, часами пропадающая в душе, никак не могла заставить себя покинуть водоем. Однако я все же вышла на берег, чтобы немного согреться, но вскоре снова возвратилась в воду.
«Так, все, — решила наконец я. — Последний заплыв — и выхожу».
Я сделала небольшой круг по воде и выбралась на берег. Все по той же тропинке я дошла до куста, под которым оставила одежду, взяла свои вещи и направилась снова в кусты, чтобы переодеться.
И тут мой взгляд упал на деревья, которые росли невдалеке. Между двумя большими осинами виднелась деревянная калитка. А над ней, словно арка, от одного дерева к другому была прибита доска, к которой, в свою очередь, крепился небольшой кусок ДВП. На этом куске очень искусно был изображен огромный красный речной рак, а над его головой шла надпись: «Кафе „Наливай-ка“.
Видно, мое купание не прошло даром. Охладившееся тело дало толчок застоявшемуся от жары мозгу. Я вдруг вспомнила, что соседки Степана Ведрина говорили о нем как о заядлом рыбаке. Следовательно, он мог быть вхож в это самое «кафе», а значит, о нем там могут знать завсегдатаи заведения и даже ответить мне, был ли он знаком с Михеевым-старшим.
Я быстро оделась, не снимая купальника, который все равно через пару минут полностью высохнет, нацепила свои темные очки и направилась в сторону вывески. Подходя ближе, услышала гул голосов и поняла, что заведение не пустует. Сейчас в нем, скрываясь от палящего солнца под сенью деревьев, расположилась, скорее всего, мужская часть обитателей деревни.
Я открыла калитку и вошла внутрь.
— Ух ты! — тут же услышала я пьяный голос. — Какие люди к нам…
Я осмотрела открывшееся моему взору пространство. Между деревьев была расчищена сравнительно большая площадка.
Земля, служившая полом, была аккуратно присыпана речным песком. Часть «кафе» занимала конструкция, напоминающая большие нары. На ней сидел мужчина лет тридцати пяти с гитарой в руках. Хриплым голосом, подражая Высоцкому, он запел: «Я коней напою… Я куплет допою…»
В другом конце заведения между двумя деревьями была растянута рыболовная сеть. Концы сети были собраны вместе, и оттого она представляла собой подобие большого гамака. В этом импровизированном гамаке лежал молодой парень, а в ногах у него полусидя-полулежа расположилась некая девица. Она, как и другие посетители, видимо, была постоянной клиенткой сего заведения. Об этом свидетельствовал весь ее облик — наспех, неровно стриженные волосы торчали в разные стороны, а под правым глазом красовался большой синяк. Мало того: ее физиономию портило еще и то, что сей синяк на ней был далеко не первым, поэтому одна сторона лица перекосилась, застыв в уродливой гримасе.
Еще один мужчина выкладывал из закопченной кастрюли картофелины на возвышение, служившее столом. Здесь же стояла различная посуда: бутылки — одни еще с содержимым, другие уже пустые, металлические чашки и нижние части от пластиковых бутылок, служившие обитателям кабака рюмками. Оставшиеся на «столе» крошки и хвостики от зеленых огурцов свидетельствовали о недавнем наличии закуски.
Мужчина, который выкладывал картофель на стол, поднял голову, и я узнала в нем Леху, сына бабки Павы.
Тот молча плеснул в «рюмку» содержимое из бутылки и протянул мне:
— Давай к нашему шалашу.
— Спасибо, я не пью, — отвела его руку я.
— А к-кто тут пьет? — икая, задала вопрос девица, приподнимаясь с гамака. — З-здесь прос-то отдыхают.
Она подошла к Лехе, молча взяла из его рук посудину, так же молча перевернула ее себе в рот, одним глотком отправив содержимое к себе в желудок, и, повернувшись, не закусывая, снова забралась на свое место.
— Вот молодец, Натали! — похвалил ее мужчина с гитарой, перестав петь и отставляя в сторону инструмент. — Давай, Леха, — потер он руки, — горяченькое не помешает.
Сказав это, он, прихрамывая на правую ногу, подошел к столу. Взял одну картофелину и, не очищая ее, начал жевать. Я устало вздохнула и задала вопрос в надежде получить на него толковый ответ:
— Кто из вас знает Ведрина?
Все молча уставились на меня. Я тоже провела взглядом по лицам посетителей кабака, пытаясь понять, что их так насторожило в моем вопросе.
— А ты кто? Мент? — спросил музыкант.
— Нет. Я частный детектив, — попыталась объяснить им я. — Меня интересует, как давно и куда уехал Ведрин Степан?
— Рыбак, что ль? — спросила в свою очередь Натали. — Кто его знает? У бабы его спроси.
— Спросила. А вот теперь у вас спрашиваю, — ответила я.
— Баба его сказала, что домой уехал, в Украину, — ответил Леха.
— А вы его хорошо знаете? — опять спросила я.
— Его-то? Конечно, знаем. Он рыбак заядлый. Зиму-лето на речке отирается. Слышь, Моряк, — обратился он к парню, который продолжал лежать в гамаке, — он тебе свои снасти-то дал попользоваться?
— Не-а. Я его не видал, — ответил тот, отрицательно покачивая головой.
«В каком смысле „не видал“? — немного удивилась я. — А, наверное, он не видел, когда тот уехал…»
— А кто из вас видел, как он уезжал? — торопливо спросила я, поймав себя на мысли, что все обитатели заведения утверждают, будто Степан уехал, хотя сами этого не видели, что может указывать только на одно: отъезд Ведрина из деревни — сплошное вранье его жены Сони.
— Никто. Баба его так сказала, — подтвердил мою догадку Леха.
— А вам он о своем отъезде ничего не говорил? — принялась выяснять я.
— Нет. Мне не говорил, — ответил Леха вяло.
Я посмотрела на других посетителей «кафе». Все они отрицательно покачали головами:
— Нет. Не говорил.
Что ж получается? Выходит, собираясь в гости к родственникам, Степан, которого все характеризуют как отзывчивого и общительного человека, никому не сказал о своих намерениях. Почему? Какой смысл ему было это скрывать? Может быть, он решил уехать совсем? Тогда тем более он должен был попрощаться с друзьями и знакомыми. Что-то здесь явно не так. Как-то уж очень странно «уехал в гости» Степан. О его отъезде не знают ни соседи, ни друзья-приятели. Почему? Я знаю наверняка: в селе такой номер обычно не проходит. Достаточно человеку отлучиться даже на один день из родных пенатов, и тут же вся деревня уже в курсе, где он и что он. Знают здесь буквально все и обо всех. Это не город, где никому ни до кого нет дела. Но почему тогда так странно исчез Степан? Ведь его, по словам жителей села, нет дома уже более двух месяцев.
— Тогда, может быть, вы что-то знаете о Михееве и его исчезновении? — вспомнив о втором пропавшем, вновь спросила я и внимательно посмотрела на лица посетителей кафе.
На всех выразилось некоторое удивление, а потом мужчина, которого тут называли Моряком, закряхтев, произнес:
— А чегой-то ты о нем спрашиваешь?
— Как что? Он ведь тоже исчез, — пояснила я. — Или я чего-то не знаю?
— Ну, исчез… — как-то неопределенно ответил Моряк.
— Скажите, а он был знаком с Ведриным? — поинтересовалась я следом.
— А вы как думаете, пили они вместе, — хихикнув, откликнулась со своего места баба.
«Ага, значит, все же знакомы были», — порадовалась я тому, что мои подозрения оказались верны. Оставалось проверить еще кое-что, чем я сразу и занялась.
— Может, вы даже знаете, где находится Михеев сейчас? — прикинувшись совсем дурой, задала я новый вопрос и сосредоточила свой взгляд на Моряке.
Мужчина недовольно нахмурился, достал пачку «Астры» и, закурив, замял губами:
— Может, знаем, а может, не знаем, тебе-то чего…
— Я же сказала, я ищу его и Ведрина.
— Михеева можешь не искать, — отозвался Леха и, чему-то усмехнувшись, добавил: — Его уже небось черви сожрали.
— То есть как это?
— Да убили его вроде как… — заикнулся он и тут же притих, поняв, что ляпнул лишнего. Но было уже поздно, я намеревалась вытрясти из него все, что только он знал.
— Говоришь, убили. А кто? — начала сверлить я его своим взглядом.
— А я почем знаю? — попробовал отмахнуться тот.
— Но ты же сам только что сказал, — не сдавалась я.
— Мало ли чего я говорю! Кажется мне так, что теперь-то… — нахмурился парень и попытался отвернуться от меня.
— И кто же, как тебе кажется, его убил? — подойдя поближе, опять задала я вопрос.
— Не знаю! — резче и грубее повторил он свой ответ.
— И все же? Я вас ни в чем не подозреваю, просто спрашиваю.
— Ну, может, Вано, — неопределенно произнес парень.
— Да он, наверняка! — подтвердил его слова Моряк. — Только у него причина на то была.
— Какая? — осторожно спросила я.
— А какая обычно бывает причина? Он же за его Танькой бегал, вот мужики и не поделили ее. — Моряк засмеялся, и к нему тут же присоединились и остальные.
Я немного растерялась от столь неожиданной реакции, но все же переспросила:
— Вы хотите сказать, что Вано ухаживал за Татьяной Галкиной?
— Ухаживал? — Смех разразился еще сильнее. — Да трахал он ее! — дополнил ответ Моряка Леха. — А Михей злился.
— Во-во, — продолжил Моряк, — мож, они подрались, а Вано-то сильнее… Так что лежит теперь где-нибудь Михей и гложут его черви… — Моряк взял со стола бутылку, наполнил свой «стакан» до краев, с силой выдохнул воздух из легких и употребил всю эту жидкость. Остальные моментально замолчали и занялись каждый своим делом, демонстрируя, что разговор для них исчерпан.
Я помялась на месте, решая, спрашивать мужиков еще о чем-нибудь или нет. Мне ведь необходимо было теперь узнать, где живет тот Вано. Хотя это я могла сделать и за пределами заведения. Еще раз посмотрев на посетителей кабака, которые отворачивались от меня и наверняка не выдали бы Вано, я решила, что поинтересуюсь этим у тетки Натальи, а потому сразу направилась за калитку. Пока шла, в голове витали самые разные мысли.
«Итак, пропавший Иван Михеев был знаком с Ведриным, с которым, как выяснилось, они вместе пили. Но ни тому, ни другому друг друга убивать вроде бы было ни к чему. Стало быть, исчезновение обоих может быть и совершенно не связано между собой. В таком случае следует рассмотреть каждое из происшествий отдельно. Начну с Михеева. Если верить словам его дружков, убить его мог некто Вано, какой-то житель гор, забредший в нашу Россию. Этот самый Вано спал с сожительницей Михеева, и это, естественно, не могло его не злить. Иван мог пойти к обидчику с претензиями, между ними завязалась ссора, и Вано, который вроде бы гораздо сильнее физически, не рассчитал сил и случайно убил его. Затем, не желая попадать в тюрьму, закопал где-нибудь, в лесу например, тело и теперь в ус не дует, радуясь тому, что никто не ищет мужика. Точнее, никто не искал до моего здесь появления. Что ж, следует поговорить с этим Вано. Посмотрим, какие отмазки он лепить станет».
Я приблизилась к кусту, под которым стояла моя обувь. Взяв босоножки в руку, я медленно направилась в сторону реки. Прежде чем обуться, мне необходимо было помыть ноги, на которые налипли песчинки и листва.
Я подошла к воде. Мальчонка продолжал рыбачить. Теперь у него в баночке было гораздо больше рыбешек. Они прямо-таки кишмя кишели в воде, стараясь выпрыгнуть из посудины на волю.
— Мам, ты куда? Купаться? — крикнул парнишка куда-то мне за спину.
Я оглянулась. Оказывается, обращался он к Натали, вышедшей из «кафе» вместе с парнем, с которым она возлежала в гамаке. Сейчас они направлялись в сторону кустов по тропинке.
— Мам, и я с тобой! — воскликнул юный рыбак, бросил свою удочку прямо там, где рыбачил, и быстро засеменил за парочкой.
Надо же, эта пьяница-синюшка — его мать.
Натали, не отвечая на вопросы сына, хихикая, продвигалась в сторону пляжа. Пытаясь все время обнять женщину за плечи, за ней брел ее спутник. Она снова и снова хихикала, игриво вырывалась из его объятий и продолжала путь. Парня, похоже, меньше всего интересовало купание. О его настоящих намерениях можно было легко догадаться, кинув только взгляд на большие семейные трусы, в которые он был сейчас облачен. Другая одежда была оставлена в «кафе». Натали была одета столь же легко — в простенькую короткую юбочку и бюстгальтер непонятного цвета.
Мальчонка, не подозревая о намерениях взрослых, добежал до кустов, в которых скрылись его родительница со своим дружком, и исчез. Но буквально через пару секунд он, опустив низко голову, как ошпаренный выскочил из кустов, молча подбежал к своей удочке, поднял ее с земли и снова стал закидывать в речку. Похоже, увиденная им в кустах картина отбила у него желание купаться. Его маманя, не обращая внимания на сына, да и вообще на всех и вся, справляла свою сексуальную нужду с очередным ухажером прямо там, где она, эта нужда, ее застала.
Я, не сразу сориентировавшись в подобной обстановке, испытывая неловкость за горе-родительницу, попыталась заговорить с мальчонкой:
— Ты… Ты сколько уже рыбок наловил?
Мальчонка поднял голову, презрительно посмотрел в мою сторону, бросил свою удочку на берегу и молча побрел в сторону «кафе». Я почувствовала себя страшно неуютно. В эту минуту паренек презирал всех взрослых, еще не осознавая до конца, за что. В его немилость, по стечению обстоятельств, попала в данный момент и я.
«Интересно, сколько еще таких обездоленных, лишенных родительской любви детей бродит по белу свету? — задалась я вопросом. — Что за детство у них! Что они видят, кроме постоянной пьяной мамашиной или папашиной физиономии и пошлости? И как только земля носит вот таких родителей! Но, к сожалению, не в моих силах это исправить».
Я направилась в сторону окраины села. Вечерние сумерки уже опускались на землю. Мне необходимо было добраться до наступления ночи в «гостиницу», чтобы узнать у тетки Натальи, где живет Вано, заодно перекусить, а там уж, возможно, и наведаться сразу к этому ловеласу, запавшему на столь мерзкую личность, какой, на мой взгляд, является Танька Курилка. Вспомнив о последней, я невольно поморщилась, даже не представляя себе, как вообще мужчина может смотреть на это чучело, да еще и спать с ним. Но, видимо, мне этого не понять. Ломать зря голову я не собиралась, а потому затолкнула непрошеные мысли подальше, в дальний уголок головного мозга.
* * *
Добравшись до своей комнатенки, я наспех приготовила несколько бутербродов из тех продуктов, что сообразила прихватить с собой еще из дома, и, устроившись поудобнее на постели, приготовилась начать их уплетать. В соседней комнате что-то зашуршало, а затем раздались женские голоса: к тетке Наталье явились подруги — обсудить сегодняшние новости, как это обычно бывает в селах. Сейчас они наверняка опять начнут «гонять чаи» и перемывать всем косточки.
С аппетитом уминая свои бутерброды, я непроизвольно все же слышала каждое из произносимых в той комнате слов: дверь да и стены в моей комнате, по всей видимости, слишком тонки, чтобы этому помешать. Первоначально разговор женщин меня не интересовал, так как он, как я и полагала, сводился к обсуждению сельских новостей: кто кому «рога наставил», кто у кого с огорода тыкву уволок, кто с кем поссорился, и тому подобное, и так далее.
Я уже доела бутерброды и теперь сметала с подола рукой хлебные крошки, как до меня донесся какой-то шум. Бабы громко засмеялись, и я услышала крепкое выраженьице одной из них.
— Ну чего ржете, как лошади? Наставили тут на ходу всякой… и ржут! — бранилась, кажется, пострадавшая. Голос у нее был громким и грубым, а потому я сразу представила, как она выглядит: тучная, заплывшая жирком особа с неприятным лицом.
— А ты, Дуська, под ноги смотри, прежде чем свой сорок пятый раздвижной куда-либо ставить, — отшутилась другая женщина. — Отрастила ножищи-то, как у мужика, вот тебе места и мало.
— Да это у вас мужики так себе, не пойму даже, вам-то зачем такие? — снова вступила в спор с ними Дуська. — А я сама себе и «лошадь и бык, баба и мужик».
— А ты найди себе какого-нибудь, — посоветовала ей другая.
— Ага, найди… Где они есть-то? Под ногами ведь не валяются. Может, подскажешь? Или своего отдашь не глядя? — продолжала перебранку Дуська.
— А чей-то я тебе отдавать-то буду? Вон гляди — один сам идет.
— Фу, это мужик, что ль? Это так — мужичишка плюгавенький. Эй, Колька, заходи, чайком угостим, — это Дуська уже крикнула в дверь, которую на некоторое время открыла. — Да уж, мужички…
Видимо, означенный Колька на зов Дуськи не откликнулся.
— Да они тебя просто боятся, — заключила одна из женщин.
— А чего меня бояться-то? Я не кусаюсь. Пусть вон тихонь боятся да скромниц.
— Да на кой пес ты ему сдалась, — заключила другая, — у него теперь своя зазноба есть.
— Эт кто же? — не унималась Дуська.
— Кто-кто! Танька Курилка.
Я насторожилась. Кажется, разговор зашел именно о той особе, которая меня интересует. Из опыта я знала, что в такой, что называется, неординарной обстановке в селе можно узнать гораздо больше, нежели в приватной беседе. Я вся насторожилась, как охотничья собака перед броском.
— Фу… — протянула Дуська, — Курилка. Подумаешь, баба. Да будь я мужиком, я на нее не клюнула бы, даже если бы она одна на всей земле из баб осталась.
— Ты бы, может, и не клюнула, а вот другие валом валят, — заключила одна из женщин.
— И кто ж это? — не унималась Дуська.
— Кто? Да вот один проследовал только что.
Я поняла, что женщина имеет в виду неизвестного мне Кольку.
— А еще? — вновь поинтересовалась Дуська.
— А еще Вано туда захаживает, — ответила первая.
— А-а, — протянула женщина. — Но это другое дело. Этот хоть на мужика похож, — сделала она вывод. — Сказала тоже, захаживает… Скорее, захаживал, — продолжила она. — И он от нее сбежал. На дружков зазнобу поменял.
— Куда ж сбежал-то? — спросила первая женщина.
— Да кто ж его знает. Скорее всего опять в Ивановку удрал. Брат давеча его разыскивал, — пояснила Дуська.
— Да тише вы, разошлись, — вмешался другой голос. — Орете, как на базаре.
— А чево нам бояться-то? — не унималась Дуська.
— А тово, — ответил голос. — За стеной вон у нас детектив теперь. За тем и приехала, чтоб что-то накопать. Я про нее от одной бабы слышала, везде нос сует, говорят, — закончила она шепотом.
Я прыснула: «Ну вот. Не успела приехать, одного дня еще здесь не прожила, а уже, поди, всей деревне про меня известно. Быстро же здесь, в селе, распространяются новости — глазом моргнуть не успеешь, как все всё узнают и свои выводы сделают».
За дверью женщины засуетились, задвигали стульями и через некоторое время покинули место своего отдыха. Видимо, наступило время разбредаться по домам и готовить ужин.
«Стоп, — я стремительно села на кровати. — А ведь этот разговор дал мне дополнительную информацию. Так, так. Они сказали, что к Таньке Курилке, то бишь Галкиной Татьяне Андреевне, захаживает какой-то Вано — впрочем, об этом я уже знаю и сама. Но они ведь упомянули и о том, что в селе его нет, он сбежал в какую-то Ивановку и даже брат его ищет. С чего бы это ему было уезжать? Может, меня испугался, когда прослышал, что убийцу ищу? Так, так, похоже, теперь причин, чтобы побеседовать с ним, у меня поприбавилось. И заняться этим Вано следует прямо сейчас, пока еще не особенно темно».
Приняв такое решение, я встала с кровати, достала из сумки взятую из дома легкую кофту, накинула ее на плечи и собралась уже выйти на улицу, но в самый последний момент решила немного погадать. Гаданиями я занимаюсь уже очень давно, не помню даже, сколько времени, да только вот совсем не карточными, а на двенадцатигранных костях. Их у меня целых три, и на каждой грани стоят числа. При броске костей на верхних гранях возникает комбинация из трех чисел, каждая из которых имеет свое собственное значение.
Достав эти самые косточки, я потрясла их в руке, а затем высыпала на кровать. Выпало: 27+6+23. Значение у данной комбинации было следующим: «Если вы хотите понять смысл вашей работы, вникайте в суть развлечений».
«Странно, что хотели сказать мне кости? — немного растерялась от столь загадочного предсказания я. — О каких развлечениях идет речь? Судя по тому, как накренились косточки и проглядывают грани с другими числами, развлечения грозят мне не сегодня, а чуть позже. Ну что ж, всему свое время. Разговор мне, конечно, предстоит, это однозначно, так как я намереваюсь прямо сейчас же посетить дом того самого малого, о котором говорили женщины. А там как пойдет».
Сложив косточки назад в футлярчик, я поправила постель, на которой сидела, и вышла на улицу. Во дворе встретила тетку Наталью и поинтересовалась у нее:
— Скажите, а где живет Вано?
— Вано-о? — протянула женщина, пристально приглядываясь ко мне. — А зачем он тебе?
— У меня к нему дело, — неопределенно ответила я, продолжая ждать объяснения.
— А вон, в конце деревни, большой дом с высоким забором. Видишь?
— Вижу, — сказала я, окинув взглядом то место, куда показала она.
— Вот там он и живет.
— Спасибо, — поблагодарила я и направилась к указанному строению.
Пока шла, размышляла о том, что в сельской местности каждый житель имеет, как правило, два, а то и более имени. Одно из них — то, что записано в паспорте, другое — «уличное», то есть то, на которое сельские жители реагируют и откликаются гораздо охотнее. Также у некоторых из них могут быть и прозвища, причем сразу несколько. Именно по этим уличным именам и прозвищам-кличкам можно гораздо быстрее найти нужного человека.
«Интересно, а как скоро появится прозвище и у меня? — спрашивала я себя. — Ведь не долго же меня тут по имени-отчеству величать будут. Вот бы узнать, каким оно будет. Главное, конечно, чтобы не особенно обидным, но это уж от меня самой зависит».
* * *
Огромный дом, в котором должна была проживать семья Вано, окружал со всех сторон высоченный деревянный забор. Сквозь него не было видно ничего из происходящего на территории двора. Оттуда доносились лишь непонятные мне звуки, по которым между тем становилось ясно, что во дворе кто-то есть. Следовательно, я могла рассчитывать на общение с обитателями дома.
Подойдя к калитке, я громко постучала по ней. За забором сразу раздался грозный лай собаки. Судя по нему, можно было представить, что его издает пес огромнейших размеров, а не какая-нибудь шавка. Я невольно насторожилась, подумав про себя, что только пса мне сегодня не хватало для полного счастья. Но делать было нечего, пришлось повторить свой настойчивый стук, который, как и следовало ожидать, разозлил пса еще больше. Зато теперь с другой стороны забора все же донеслось:
— Кто там?
— Извините, здесь живет Вано? — даже не видя своего собеседника, отозвалась я, немного сожалея о том, что не спросила у женщин фамилию этого самого Вано.
Калитка открылась, и передо мной возник темноволосый мужчина. Он был не просто темноволосым, а скорее черноволосым. И весьма смуглым. Сомневаться в том, что передо мной представитель одного из народов Кавказа, даже не приходилось.
— Вах, красавица. Проходи, проходи, дорогая, — засуетился этот «черный русский», как у нас иногда называют таких людей, пропуская меня в калитку.
Я тоже улыбнулась в ответ и собралась переступить порог, но тут прямо передо мной, оскалив зубы, вырос большущий пес. Порода этой живности мне была совершенно неизвестна: собака, ростом чуть ли не в метр высотой, имела густую шерсть, уши у нее были обрезаны прямо, что называется, под корень, видимо, для пущей злости. Со стороны зверь и на собаку-то совсем не походил, и если бы не его дикий лай, которым он залился, я бы приняла его за существо с другой планеты. Этому страшилищу тут же отозвались другие такие же псы, которые были закрыты в вольере недалеко от калитки, и из-за поднявшегося шума почти ничего не стало слышно.
— Фу, Кутан, — рыкнул на пса хозяин. — Фу!
Но Кутан продолжал отрабатывать свой хлеб исправно. Он неистово лаял в мою сторону и дыбил грязную свалявшуюся шерсть.
Я прижалась к забору, не решаясь входить во двор. Увидев мой испуг, кавказец усмехнулся, что-то крикнул на своем наречии, и к нам сразу подошел мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати и увел пса в тот же вольер. Однако вся дружная компания так и не переставала лаять и рычать.
— Проходи, проходи, дорогая, — вновь пригласил меня хозяин. — Будь гостем.
Теперь уже более уверенно, не опасаясь за свою жизнь, я проследовала за ним в глубь двора, бросая оценивающие взгляды на все, что в нем было.
При очень беглом осмотре я поняла, что здесь все устроено на иной манер, нежели принято у нас, у русских. Во дворе толпились все члены большой семьи: несколько мужчин и мальчишек-подростков крутились около лошадиной упряжки — видимо, ремонтировали телегу. Женщины разных возрастов, среди которых особо выделялась пожилая, лет семидесяти — семидесяти пяти, суетились около импровизированной печи, напоминающей тандыр. Другие сидели на корточках около большого таза, скребли и мыли посуду. На импровизированном частоколе, расположенном около забора, висели различной величины и формы кувшины и другие сосуды. Еще одна женщина выбивала ковры, развешанные по заборам. Их, ковров, было здесь несметное множество. Маленькие и большие, они закрывали весь забор. Это не были ковры с огромными цветами или привычным орнаментом — все они имели традиционный кавказский рисунок, напоминающий грозди винограда, лозу и что-то иное, также вьющееся.
В стороне, около забора, копошилось несколько маленьких детей. Одни строили из песка замки, другие что-то чертили прямо на земле. Одним словом, весь аул был занят своим делом. Меня немного удивило то, каким образом столько народу может уживаться вместе, но задумываться над этим было некогда, а потому я отбросила мысли о лишнем в сторону и повернулась к хозяину, то есть к тому человеку, кто меня встретил.
Мужчина, продолжая сыпать приветствиями на русском вперемешку со словами своего родного языка, провел меня к большому деревянному столу, стоявшему посередине двора, и усадил на лавку. Сам расположился напротив, в упор внимательно рассматривая меня, буквально поедая взглядом. Точно так же на меня обычно смотрит мой хороший товарищ Гарик Папазян, мент армянского разлива, как я его называю. Но он-то в меня немного влюблен и только и ждет, когда я наконец соглашусь провести с ним вместе время в теплой постели, а тут… Я немного смутилась от наглого взгляда, устремленного сейчас на меня, но потом, вспомнив, кто я и зачем сюда явилась, быстро отбросила лишние чувства и эмоции прочь, чтобы не мешали. Вскинув голову вверх, я уверенно посмотрела на черноволосого и произнесла:
— Я хотела поговорить с Вано. Вы могли бы мне сказать, где он сейчас находится?
— А зачем тебе Вано? — поинтересовался мужчина, сощурив свои черные глаза и слегка склонив голову в сторону.
— Я частный детектив Татьяна Александровна Иванова. И у меня к нему несколько вопросов относительно двух пропавших в вашем поселке мужчин, — коротко объяснила я.
— Такой красивый девушка — и мент, — сделал свои выводы тот, словно бы немного удивляясь, но на самом деле просто разыгрывая на своем лице это чувство.
— Нет. Я не работник милиции, — замотала головой я. — Я частный детектив, а это разные вещи. Так вы можете мне сказать, где Вано?
— А, все равно, — заключил мужчина, махнув рукой, словно бы и не слышал моего вопроса.
Я поняла, что он намеренно сбивает меня с мысли, но сдаваться не собиралась — не таких я раскалывала, так что еще посмотрим, кто кого. Построив тот же вопрос немного по-другому, я вновь заговорила:
— Который из присутствующих здесь мужчин есть Вано? И есть ли он здесь вообще? Или, может, он уехал, испугавшись встречи со мной?
Я сделала длинную паузу. Мужчина нелепо улыбнулся. Потом он и вовсе как будто забыл о причине моего визита и стал настойчиво приглашать меня к столу. И когда я очередной раз отклонила его приглашение, он терпеливо пояснил:
— У нас так не принято. Я обижусь, если ты, такой красивый девушка, не будешь с нами кушать, — заключил он. — Все вопросы у нас решать принято после еды.
Меня мало интересовала его обида. Мне необходимо было просто поговорить с Вано на темы куда более неприятные, чем кавказское застолье. Но мне все никак не удавалось выяснить, есть ли здесь этот самый Вано.
Я снова окинула взглядом двор, пытаясь сама распознать, кто из находящихся тут мужчин тот Вано, который меня интересует. В это время к нам подошла пожилая женщина, которую я выделила для себя по приходе. Женщина была небольшого роста. Седые волосы прятались под платком, завязанным на кавказский манер, и лишь несколько непослушных прядей, выбившихся из-под него, доказывали мою правоту — она действительно была седой. На ее худощавом теле были национальные одежды: из-под одеяния были видны шаровары, на ногах красовались чувяки — мягкие тапочки с загнутыми вверх носками.
Женщина поставила на стол чашку с пловом и повернулась, чтобы снова удалиться.
Я попыталась обратиться к ней, решив, что она может оказаться куда более разговорчивой, нежели тип, сопровождавший меня.
— Простите, где я могу увидеть Вано? — спросила я у нее.
Женщина пристально посмотрела в мою сторону. Затем молча повернулась и направилась к дому.
— Вах, вах, вах, красавица! — пожурил меня хозяин. — Как нехорошо! Она не понимает русского языка. И что тебе дался Вано? Нет его дома.
«Значит, все же нет, — порадовалась я мысленно, получив подтверждение хоть части нужной мне информации. Дело осталось за малым: выяснить, где же он, этот неуловимый Вано, в таком случае находится. — Ну, Танечка, — подбодрила я сама себя, — не подведи».
Затем я повернулась к мужчине и, глядя ему в глаза, спросила:
— А где же он тогда есть?
— Уехал, — заявил тот.
— Куда уехал? — продолжала допытываться я.
Мужчина закатил глаза в небо и что-то забормотал на своем языке. Потом снова посмотрел на меня и произнес:
— Давай, красавица, сначала с тобой кушать, а потом я тебе все расскажу. Все, что захочешь.
Я нервно выдохнула, в душе начав сожалеть о том, что вообще пришла в этот дом, тем более что и так знала все, что мне было нужно. И что Вано сбежал из села, и что он сейчас в Ивановке. А мои надежды на то, что семья знает о нем больше и скажет об этом мне, вряд ли оправдаются.
«Похоже, здесь мне ничего не удастся выяснить, — поняла я. — И почему я решила, что разговор с Вано может мне чем-то помочь? Ну, захаживает кавказец-мужчина к Таньке Курилке в гости. Подумаешь, диковинка. Вполне обычная ситуация. При чем здесь исчезновение ее сожителя? Хотя нет, в селе подозревают, что именно он убил одного из пропавших мужчин, Михеева, а так уж беспочвенно сплетни здесь не появляются».
— Маратик, иди домой. Голова стирать будем, — высунувшись из окна дома, почему-то на ломаном русском прокричала в сторону копошившихся у забора детей одна из женщин. И невольно отвлекла меня от моих мыслей.
Я повернулась в ту сторону.
— Я сейчас, — ответил мальчонка, строивший песочный замок.
Жизнь этого большого семейства спокойно продолжалась в привычном русле. Казалось, никто не обращал внимания на то, чем в данный момент занят другой. Однако все же здесь во всем чувствовалась неразрывная связь веков и поколений. Такого, к сожалению, нет у нас, русских.
Избежать обеда и затянувшегося чаепития мне все-таки не удалось. Хозяин дома, Ибрагим, как он мне потом представился, не хотел слушать мои доводы относительно большой занятости и отсутствия свободного времени. Но получить какую-либо информацию о Вано я так и не смогла.
Единственное, что я узнала, так это, что он, Вано, — «плохой овца» в семействе, так как очень любит выпить, и что он уехал вчера в гости к родственникам. Где они проживают и скоро ли он вернется, Ибрагим мне тоже толком не объяснил.
Я с облегчением вздохнула, когда наконец появилась возможность покинуть столь «гостеприимный» дом-аул. Очень уж он со странностями, да и дружелюбия в нем, по-моему, столько же, сколько в той лохматой собаке, которая меня встретила. Понимая, что родственники Вано попросту не собирались мне его сдавать, каким бы плохим он ни был, я еще больше уверилась в мысли, что его нужно отыскать и раcспросить обо всем. Но сделать это я смогу только лишь завтра. А пока — в «гостиницу» и спать.
