Глава 5 «Иксы» и «игреки»

Утром я проснулась на удивление рано: еще не было и восьми. Что значит — стрессы: человек перестает быть похожим на самого себя! А уж, казалось бы, отчего б не поспать еще часок-другой: воскресенье, дача, чудесное утро… К тому же моя кровать, на которую я вчера лишь мельком бросила взгляд, оказалась роскошным ложем из натуральной губки. На таком чувствуешь себя шамаханской царицей и жалеешь только об одном: что нет рядом покорных, но прелестных рабов, готовых исполнить любую прихоть госпожи…

Я упрямо перевернулась на другой бок, пытаясь бороться со стрессом. Но сна не было. Пришлось вставать. Гостеприимный матрац с сожалением выпустил меня из своих объятий.

Утро и в самом деле было чудесным: просто не верилось, что такое может наступить после мрачной, тревожной ночи. Пожалуй, стоит обновить мой шикарный купальник, который я, правда, рассчитывала использовать с большим эффектом, но… Не пропадать же совсем уж бездарно моему уик-энду!

Через пятнадцать минут, вооружившись махровым полотенцем, я уже бежала к Волге по садовой тропинке, которую вчера указал мне хозяин. В доме, покинутом мною, царила мертвая тишина. И во дворе, и в саду я тоже никого не встретила — если не считать кота, который лежал в той же позе на том же месте, как будто и не вставал со вчерашнего дня. Было похоже, что на всех домочадцев переживания подействовали прямо противоположным образом, нежели на меня.

Настроившись на единение с природой, я не забывала, однако, смотреть в оба, помня о том, что этой же дорогой ночью мог пройти связной преступников. Только мог, ибо теперь я совсем не была уверена в том, что он тут действительно проходил. Но, как и следовало ожидать, следов я заметила не больше, чем в темноте при помощи фонарика.

Вскоре дорожка, петлявшая между яблоневыми и грушевыми деревьями и смородиновыми кустами, привела меня к калитке в хлипкой штакетной ограде, означающей границу землевладения Бутковских. Калиточка была заперта изнутри на засов, но одинаково легко открывалась с обеих сторон. Я не поленилась в этом убедиться. Оставив позади эту рукотворную преграду, я оказалась на восхитительной лужайке, которая плавно спускалась к песчаному берегу. В мягкой зеленой мураве колыхались, приветствуя меня, глазастые наивные ромашки, сине-лиловые метелочки мышиного горошка, розовые зонтики тысячелистника… Пейзаж был настолько сказочный, что я немедленно вообразила себя прекрасной пастушкой. При моем появлении воображаемые козы перестали щипать травку и уставились на меня своими желтыми стервозными глазами, а одна из них — по виду наиболее умудренная жизнью — вопросительно мекнула.

— «Мой миленький дружок, любезный пастушок…» — умильно пропела я им. И тут же пожалела об этом, потому что сразу вспомнила коварное вероломство моего несостоявшегося «пастушка».

Да уж… Яснее ясного, что «миленький дружок» Гриша верно служит своей прекрасной хозяйке не только за рулем личного автомобиля ее мужа, но и в постели. Правда, неясно, за что же тогда она так обозлилась на него. Покинул? Испугался, что тайное станет явным? Похоже на то… Что верно, то верно: чужая душа — потемки! Вот и Олег Николаевич тоже считает, что разбирается в людях, а пригрел даже не одну змею — сразу двух! Да и я вроде не вчера родилась, готова была поверить ему! И ведь почти поверила…

Я вспомнила красивые, полные искренности глаза Григория.

«Мне нужно мое честное имя… уважение человека, которого я уважаю…» А что оказалось на поверку? Обычный жиголо и к тому же предатель.

Я убеждала себя, что меня взбесило вовсе не то, что у Григория есть или была другая женщина, а именно его двуличие. В самом деле, ситуация банальна до примитива: богатый муж в годах, молодая жена и красавец лакей… Да, лакей! Ну а кто же ты еще, если пакостишь за спиной облагодетельствовавшего тебя человека? Хорошо же ты его «уважаешь», нечего сказать! После этой открывшейся лжи остается пойти дальше и задать вопрос: а что еще ты скрываешь? Где еще врешь?..

Ах какая досада, что сегодня ночью я не выскользнула из кабинета на несколько секунд раньше! Голову даю на отсечение: услышала бы массу чего поинтереснее.

Но хуже всего другое. Сколько я ни уговаривала себя, что Орлов мне глубоко противен, — от этого меня не стало меньше тянуть к нему! Сколько ни гнала сладкие видения — роковой и милый образ все время стоял перед моим взором, улыбка, плечи, руки, сильное гибкое тело… Вот негодяй, околдовал он меня, что ли?

В общем, в самый раз немного остудить пламенную натуру. В этот ранний час на пляже не было никого, кроме нескольких местных ребятишек, которые плескались в отдалении, и я отвела душу, наплававшись вволю.

Перед тем как отправиться в обратный путь, я не отказала себе в удовольствии немного посидеть на берегу, любуясь окрестностями. Внимание мое привлекла большая и ровная, покрытая сплошным зеленым ковром площадка, раскинувшаяся примерно в километре слева. Она была гораздо обширнее, чем лужок, на котором я недавно разыгрывала свою пастораль. С одной стороны лужайку лизали пенистые языки речного прибоя, а с другой — подпирал довольно крутой холм, поросший растительностью явно не садового, а лесного происхождения. По краям площадки расположились несколько строений, которые я издали приняла за склады или сараи, а на самой лужайке я заметила что-то вроде деревянной эстрады, какую-то мачту и приспособления, похожие на спортивную «полосу препятствий».

Я сообразила, что это, должно быть, и есть так называемый майдан: место, где вот уже несколько лет в июне проходит сабантуй — татарский национальный праздник урожая, на который стекается самая разношерстная публика не только из нашей области, но и из соседних земель. Каждый год я наблюдаю это колоритное зрелище по телевизору, а однажды даже посетила майдан лично: друзья пригласили. Правда, тогда сабантуи проходили еще не в Кушуме, а в областном центре.

Стоп, стоп… Так ведь очередной сабантуй — как раз в следующее воскресенье! Реклама все уши прожужжала… Как же это я сразу не сообразила! «Срок сделки…» Выходит, теперь мы можем с максимальной вероятностью установить и место сделки: скорее всего это будет праздничный Усть-Кушум. Вот и инструкций велено ждать «накануне на этом же месте»…

А они не дураки! Да тут уже в субботу будет такая толчея, что затеряться в ней без труда сможет даже Шварценеггер. Что уж говорить о ребятах, которым только того и надо… Нет, они определенно не дураки! Вмешательства «компетентных органов» они вряд ли опасаются: наверняка у них есть свои каналы информации, которые тут же заработают, если несчастный отец вздумает ослушаться и привлечь к делу милицию или ФСБ. А людей самого Бутковского преступники наверняка знают в лицо… Так что расклад получается как нельзя более благоприятный для похитителей. Я бы на их месте выбрала какую-нибудь точку, максимально приближенную к эпицентру событий. Может быть, они заставят нас закопать деньги под главной ареной, а ребенка засунут в мешок, привязанный к верхушке праздничного шеста?

Этот неожиданный поворот дела вновь активизировал мое разомлевшее было детективное начало. Скорбящей женской сущности пришлось сокрыться в тень и тихо сопеть там в тряпочку. Чтобы собраться с мыслями, я решила вернуться к дому в обход — селом. Заодно и получше разгляжу Усть-Кушум.

После получасового неспешного путешествия я вышла наконец на «пятачок» — сельскую площадь, на которой господствовали продмаг и автобусная остановка. На остановке в ожидании автобуса томились человек десять-пятнадцать — местные жители и дачники. Воскресным утром из Кушума в Тарасов уезжает не так уж много народу. Я миновала остановку и приблизилась к магазину, рассеянно соображая, не забрести ли туда — просто так, от нечего делать. В этот момент до моих ушей долетело:

— …Очки нацепила, белым шарфом повязалась — ну прямо Софи Лорен! Чтоб, значит, не узнали. А сама все равно по сторонам так и зыркает — не видит ли кто…

Мое лицо стало еще более рассеянным: посмотреть со стороны — девушка мучительно вспоминает, за какой надобностью ей необходимо посетить торговую точку. Метрах в трех от меня, прямехонько перед входом в магазин, болтали две девицы лет по тридцать с гаком и примерно средней крутизны. Мосластая крашеная блондинка в пестром сарафане, мало чем отличающемся от обычного купальника, задала вопрос, который, видимо, очень интересовал ее, но совершенно не интересовал меня:

— А ты-то сама в тех краях что делала?

Рыжая толстуха в шортах хихикнула:

— Что, что… Ну вопросы у тебя! Не знаешь разве, че в лесу можно делать? Гуляли мы там с Саньком! В кустах…

— Вот козел! Мало ему коттеджа с садом…

— Ну ты че, Санька моего не знаешь? У него ж все фантазии… Хочу, говорит, на свободе. Ну вот мы и почапали в тот лесок, что за майданом. Только устроились, и тут рядом — гур-гур-гур… Тихо так, чуть не шепотом. Ну, я высунулась осторожненько, глядь — а она с какой-то татарвой за деревом, Наташка-то.

— За тем же самым пришли, что и вы с Саньком, что ли?

— Ну, скажешь! Татарчонок-то — так, шушера. И в годах уже. Я видела, он на складах все трется, что за майданом, знаешь? Не то грузчик, не то сторож… Прихрамывает он еще. Не, я думаю, он ей просто весточку передал от настоящего хахаля. «Давай, — говорит, — скорей, — это Наташка, — а то могут нас увидеть». Что-то вроде того, больше я не расслышала.

— Ну, уж сразу — от хахаля!

— А то! С ее-то дедули много ли проку?

— Не скажи. Я бы к этому дедуле совсем не прочь ночной сиделкой устроиться…

— Сиделкой… Скажи лучше — лежалкой! — Рыжая опять заржала. — В общем, весь кайф нам с Саньком сломали. Чуть на нас не наступили! А тут еще комары, падлы… Мы-то второпях забыли «Раптором» намазаться. Представляешь?

Теперь заржали обе. «Чтоб они тебя в следующий раз насмерть заели, коза! — выругалась я про себя. — Давай говори по делу!»

— Ну а что Наташка-то с татарчонком? — пришла мне на помощь мосластая.

— Да ниче. Разбежались быстро. Только весточка-то ей не понравилась. Пошла белая вся как мел. Видать, с хахалем нелады. А ну ее к… Ты знаешь, к нам ведь сегодня Колян грозился нагрянуть.

— Да ну! Колян? Он сейчас один или как?..

Я наконец вспомнила, что в магазине мне ничего не требуется, и повернула на свою улицу.

Так-так-так… Вот, значит, откуда она шла вчера вечером, будто пьяная или наколотая! Что же за известие так ее доконало? От кого?..

Все смешалось в доме Бутковских! И чем дальше — тем больше. Ах вы, мои «иксы» — «игреки»! Знакомые вы мои незнакомцы! Что за головоломку вы закрутили? Да тут в пору проводить внутрисемейное расследование…

Приближаясь к дому, я постаралась систематизировать все подозрительные факты, имеющиеся в моем распоряжении на настоящий момент.

Итак, первое: Григорий («икс»).

1. Судимость. Как следствие — возможность рецидива.

2. Был с Антоном в момент исчезновения мальчика. Как минимум — халатное отношение к обязанностям.

3. Телефонный звонок «Жоржику». Возможно, ложный след, а может, и нет.

4. Отсутствовал в комнате в момент заброса послания. Отсюда — вероятный метатель.

5. Наконец, попытка сближения со мной: предлагал «помощь». Способ быть в курсе всего и влиять на расследование? Не исключено.

Вздохнув, я не стала выделять в отдельный пункт мощное воздействие «икса» на мое женское начало. Но и этот момент нельзя сбрасывать со счетов. Может, это тоже входит в его дьявольский план — полностью парализовать мою детективную волю и подчинить себе женскую сущность? Если так пойдет дальше, то, возможно, никакого расследования вообще не будет! Нет, надо срочно «разряжаться»…

Второе: Натали («игрек»).

1. Ее, наоборот, не было с сыном во время похищения. А следовало бы: все-таки мать. «Дела» — не оправдание. На всякий случай надо проверить ее алиби.

2. Тайная встреча с «татарчонком» и полученное от него — тайное же — известие. Пункт особо серьезный и требует тщательной проверки. Хромой татарин — это уже ни-точ-ка.

Правда, одному дьяволу известно, что я вытащу, потянув за нее…

Наконец, третье: «общий знаменатель» «икса» и «игрека».

1. Разговор по телефону (в пятницу) о том, что Антон может ехать с Орловым: «икс» спросил разрешения, а «игрек» его дал. Случайное стечение обстоятельств или сговор?

2. Тайная связь (любовная?), ставшая причиной ссоры. Вопрос: за что «игрек» может мстить «иксу»?

К этому надо присовокупить еще и Марь-Тарасовну, обнаружившую явное желание остаться в стороне… Но от чего именно?

Приложив минимум индуктивных усилий, из всего этого можно слепить ошеломляющую, но все же достаточно стройную версию. Но… не слишком ли все это просто? И в то же время — очень сложно: ведь подступиться к «иксу» и «игреку» трудновато! Одна — любезная супруга моего клиента, другой ему — милый друг, тут нужна особая осторожность… Нет, вряд ли мне удастся в ближайшие часы расколоть их, а времени-то в обрез!

Я решила не спешить с разоблачениями «икса» и «игрека». Пожалуй, стоит попробовать распутать уравнение с другого конца. Ведь в нем есть еще неизвестные: может, с ними мне повезет больше?

Уже издали я увидела у калитки единственную «постоянную и неизменную величину» в моей задаче — Олега Бутковского. Он прогуливал пуделя.

— А, Танечка! Утро доброе. Уже с Волги? А мы вас тут разыскивали, хотели узнать, какие у вас планы. Гриша срочно уехал в город с моими поручениями, вернется к обеду, а то и позже. Так что, если очень уж спешите назад к цивилизации, придется теперь на автобусе, не взыщите. — Он понизил голос: — Мы поедем поздно вечером, когда стемнеет. А то соседи уже спрашивали про Антошу, пришлось врать…

Прошедшая ночь пошла ему на пользу: Олег Николаевич принял снотворное и ему удалось немного поспать. Я сказала, что обо мне можно не беспокоиться: 243-й автобус ходит исправно. Что до моих планов, то мне необходимо еще до отъезда переговорить с ним самим.

На самом деле я очень рассчитывала дождаться Орлова, но Бутковскому об этом не обмолвилась.

Барри тоже вежливо поздоровался со мной, но выглядел встревоженным и грустным. Он беспокойно глядел куда-то вдаль и тихо поскуливал.

— Тоскует по Антошке, — кивнул на него хозяин. — Даже выл утром, бедняга…

Завтрак, в отличие от ужина, прошел в более нормальной обстановке. Женщины тоже заметно успокоились и посвежели. Ни к чему не обязывающий разговор о погоде и политике создавал обманчивое впечатление полного благополучия. О деле, которое привело меня в Усть-Кушум, не было сказано ни полслова. Как будто в этой семье никогда и не было маленького мальчика!

А ведь о нем молчаливо напоминали многие предметы. Качели во дворе, трехколесный велосипед на веранде, роскошная игрушечная «Волга», огромный розовый плюшевый слоненок… Когда мой взгляд случайно останавливался на каком-нибудь из этих немых свидетелей, мне всякий раз становилось не по себе.

Никак не обсуждалось и вчерашнее судьбоносное решение главы семейства, о котором он мне сообщил за закрытыми дверями своего кабинета. Я так и не смогла понять, известно об этом Натали или нет.

После завтрака мы с Бутковским снова провели больше часа в кабинете. Разговор был неприятный, но неизбежный: разбирали кандидатуры возможных предателей общего «бутоновского» дела. Ох и намучилась же я с ним! Послушать генерального директора, так ни один из его соратников не годился на роль Иуды. Этого он «сто лет знает», тот — «прекрасный специалист и умница», а третий вообще «честнейший человек»… Признаться, меня начала уже утомлять подобная интеллигентщина — за двое-то суток!

После тщательного анализа мы ограничили круг «соискателей» шестью управленцами высшего звена. Только эти шестеро — исключая, разумеется, самого Бутковского — имели полный доступ ко всей информации по фирме, в том числе наиболее секретной. А имея такой доступ, совсем несложно было оценить и личные финансовые возможности держателя шестидесяти пяти процентов акций АО «Бутон». Таким образом, если даже Григорий Орлов и был виновен во всех смертных грехах, то уж этого, во всяком случае, на его совести не было: простой охранник-водитель — пусть даже с «экономическим уклоном» — никак не мог служить каналом утечки коммерческих тайн. Пустячок, как говорится, а приятно. Я занесла в свой мозговой «компьютер», помимо имен и фамилий, массу самых разнообразных данных и к концу нашей беседы располагала довольно подробным досье на каждого из шестерых управленцев. Должна отметить: «компьютер» Бутковского тоже имел неслабую память — во всяком случае, в отношении собственных сотрудников. А внутри шестерки я, пораскинув мозгами, присвоила первый номер сорокапятилетнему заместителю генерального директора по экономике Семену Яковлевичу Пфайферману. Почему именно ему? А черт его знает! Может быть, потому, что Семен Пфайферман был тем человеком, который три года назад очень осторожно, но настойчиво намекал генеральному на необходимость сближения с некой могущественной «структурой». (А ведь Бутковский никому из своих соратников даже не заикнулся о предложении мафиозного эмиссара, да и домашним не сказал ни слова по существу того визита). А может, потому, что у Семена Яковлевича, третьего по количеству акций держателя (после самого «генерала» и престарелого главбуха), были жена (как я уяснила, отменная стерва) и две взрослые дочери-погодки; стало быть, в деньгах он нуждался. Может быть, потому, что Бутковский был знаком с Пфайферманом двадцать лет (они долгое время работали вместе в одном «почтовом ящике»), и последний был, как никто другой из «бутоновцев», в курсе сильных черт своего теперешнего шефа и его слабостей, его привычек, привязанностей, наконец, его доходов и расходов тоже. Кстати, именно Пфайферману — в первую очередь — Олег Николаевич был обязан знакомством со своей Натали: не кто иной, как Семен, уговорил в тот памятный вечер Олега Николаевича посетить студенческий театрик, где блистала его будущая жена.

Может быть… А скорее всего — по совокупности всех этих показателей. И еще потому, что в таких случаях чутье редко меня подводит. Поскорей бы встретиться в этим Семой, посмотреть ему в глаза…

Олег Бутковский ни разу не назвал Пфайфермана своим другом. Наверное, для этого они были слишком разными людьми. Да и двенадцатилетний разрыв в возрасте имел какое-то значение. Но я поняла: долгое общение связало их настолько, что врозь им было уже скучно, хотя и вместе — частенько тесно… Именно Пфайферман был первым, кого Бутковский восемь лет назад пригласил в команду своего нового корабля, уходящего в опасное плавание по бурным волнам рынка. Тем более что, по утверждению шефа, экономистом Сема был первоклассным.

Как бы там ни было, я не стала доводить до своего клиента мои соображения насчет нумерации и мотивации. Мы просто договорились, что он поможет мне встретиться со всей «шестеркой», представив как корреспондентку, исследующую опыт «маяка» капиталистической экономики. Кажется, ни у кого из «избранных», включая Пфайфермана, не будет повода в этом усомниться. Мои фото пока еще не появляются в газетах, и слава Богу: я ведь не американский лежебока Ниро Вульф, и у меня нет своего Арчи Гудвина, который делал бы за шефа грязную работенку. Правда, сейчас тут как раз набивается в напарники один… мистер Икс…

— Да, Таня, вот еще что… Гриша говорил со мной о том, что хочет помогать вам… в нашем деле. Конечно, я мог бы и сам догадаться: он может вам пригодиться. Ну, могут возникнуть всякие ситуации… когда он незаменим… не дай Бог, конечно. Так вот: я не только не возражаю, но даже очень приветствую вашу договоренность. Я ему за это благодарен. Особенно сейчас… Вы меня понимаете. Ведь я уже запустил машину собственного разорения… — Его усмешка была улыбкой смертника. — Но в любой момент, когда Гриша вам понадобится, — он ваш. Разумеется, вместе с автомобилем.

«Мой? Хорошо бы!.. Только, Олег Николаевич, я в этом вовсе не уверена… Но все равно спасибо тебе, добрый человек! Если бы не твоя возлюбленная Натали и не твой маленький Антоша, я бы, пожалуй, тоже не возражала несколько ночек побыть твоей „сиделкой“, как заявила та тощая швабра у магазина… Ты ведь еще очень ничего, хотя годы уже не те, конечно. Но могу себе представить, каким ты был лет двадцать назад… И если бы не твой чертов Гришка Орлов, чтоб ему… полгода зарплату не платили!»

Должно быть, рукопожатие, которым я обменялась со своим клиентом на прощание, было отчасти согрето этими мыслями, потому что его глаза чуть расширились, в них появилось какое-то новое выражение. Поздно, Олег Николаевич! Поздно…

Он сказал еще, что его дом всегда открыт для меня, и эта дача тоже, и его рабочий кабинет в «Бутоне» («Пока еще он мой!»). Мог бы этого и не говорить: я и так войду, когда будет нужно. Но все равно мне было приятно.

Я медленно поднималась на второй этаж по поскрипывающей лестнице, размышляя обо всем, что случилось, и о том, что еще должно было случиться. Из кухни до меня донесся голос Натали, отдающей мамочке распоряжения насчет обеда. Ступив на верхнюю ступеньку, я, повинуясь какому-то шестому чувству, повернула не направо, к своей комнате, а налево — к комнатам хозяев. Не знаю уж, как обходились супруги в своей городской, всего-навсего четырехкомнатной квартире, а здесь, на кушумской даче, у них были разные спальни. Дамы в кухне, Олег у себя в кабинете, стало быть, наверху никого…

Шестое чувство продолжало мною руководить, и я осторожно повернула бронзовую ручку Натальиной двери. Дверь мягко подалась, я незаметно для себя самой оказалась в комнате. Для приличного обыска времени нет, но чем черт не шутит… В подобных ситуациях надо уметь сосредоточиться на главном. Мой наметанный профессиональный взгляд, пропустив, может быть, тысячу назначительных деталей, сразу остановился на этом главном: на роскошном старинном комоде красного дерева стояла маленькая сумочка из крокодиловой кожи. В два прыжка я достигла комода и запустила в нее руку. Так… пудреница… помада… И то и другое явно из магазина «Ив Роша», но это-то как раз подозрений не вызывает. Пузырек аспирина, полупустой… Носовой платочек, расшитый китайским шелком и благоухающий «Шанелью»… Прозрачная одноразовая ручка с черным стержнем: фу, какой примитив, могла бы обзавестись чем-нибудь более классным. Ага, вот! Если и в этом крокодиловом кошельке ничего интересного — значит, все впустую.

— …Ах, мама, подожди, я сама! Только поднимусь за таблеткой…

Она уже на пороге кухни! Живей, живей… Несколько сторублевок, небольшая пачка десяти — и пятидесятидолларовых купюр — негусто. Какая-то мелочь… Телефонные жетоны? Зачем они ей, у нее же повсюду телефоны… А это что тут, в потайном кармашке — визитка? Нет, просто белая карточка, чистая — только какой-то городской номер телефона. Записан от руки, красивым округлым почерком. И, похоже, этой самой примитивной ручкой… Ну, хоть что-то!

Обидно было бы сматываться с пустыми руками.

Смоталась я как раз вовремя: лестница скрипела уже самыми верхними ступеньками. На мое счастье, туалет с ванной размещались в этом же левом крыле. Я бесшумно нырнула за дверку с изображением писающего малыша и, чтобы у хозяйки не осталось никаких сомнений, мурлыча какой-то мотивчик, нажала кнопку сливного бачка.

Если до сих пор у меня оставались еще сомнения — вернуться в город пораньше или подождать Григория, а заодно и прогуляться к майдану, — то теперь они отпали. Мне не терпелось позвонить по телефону, записанному скорее всего рукой Натали. Это где-то в центре. Может быть, всего-навсего ее портниха или парикмахерша, но такой номер давно следовало бы занести в записную книжку и даже знать наизусть. Словом, хромой татарчонок пока подождет. Что-то подсказывало мне, что я обязательно вернусь в Усть-Кушум, и очень скоро.

Собственно, а почему бы не бросить напоследок мои кости? Что-то давно я не гадала за всеми этими событиями, а вопросов накопилось — ой-ой-ой…

12+21+25.

Превосходно! «Наказание лжецу не в том, что ему больше не верят, а в том, что он сам не может никому верить…»

Хотелось бы еще получить хоть ма-аленький намек, кто же у нас тут лжец. Но, наверное, я прошу слишком многого.

Через полчаса я окончательно простилась на крылечке с хозяевами — теперь уже со всеми сразу. Улыбка Натали была на этот раз вполне искренней, а Марь-Тарасовна, подвязавшая своих драконов клетчатым фартуком, даже посетовала, что же это я не остаюсь к обеду. Единственный из двуногих, кто был опечален моим отбытием, просто сказал: «До свиданья, Танечка!» — и грустно улыбнулся. Наверное, он чувствовал, что вместе со мной от него отдаляется последняя отчаянная надежда, его «соломинка утопающего».

Пудель Барри тоже грустно улыбнулся мне, но ничего не сказал — только ткнулся сухим и горячим носом в мою ладонь, когда я опустила ее на розовую кудрявую голову пса…

Конечно же, у Бутковских не было расписания дачных автобусов — этот вид транспорта не для них, мне пришлось больше получаса проторчать на остановке. Если не брать в расчет эту маленькую неприятность, то добралась я до города тихо и спокойно: мне только два раза наступили на ногу, один раз пихнули локтем в живот, один раз стукнули сумкой по голове и чуть не сорвали с меня майку концом рыболовной удочки. Впрочем, я все равно заняла место у окна с теневой стороны, а дальше — оставалось только смотреть в окно. И думать…

В начале третьего я ввалилась в свою квартиру, где в потоках солнечного света плясали пылинки, и первым делом, отдышавшись, подсела к телефону.

— Фотоателье «Бриз», — ответил женский голос после третьего или четвертого гудка.

Пожалуй, меньше всего я ожидала этого. На всякий случай я изменила голос:

— Добрый день, девушка, я хотела узнать — вы сегодня работаете?

— Работаем. До девяти.

— Спасибо! — Я быстро дала отбой.

Вот что значит борьба за клиента: воскресенье — и до девяти вечера! Выходит, времени у меня хоть отбавляй, можно немного расслабиться.

Адрес «Бриза» мне узнавать не требовалось: я частенько хожу мимо этой забегаловки. И каждый раз — с одной и той же мыслью: ну где они выкапывают такие названия? Фотоателье — и вдруг «Бриз»! Намекают на качество своей продукции, что ли? В общем, это на Вольской — почти на пересечении с «Арбатом». Бойкое место! На всякий случай я проверила адрес по телефонному справочнику: так и есть. Только номер другой — наверное, недавно сменился, у нас это мигом…

Расслаблялась я, однако, недолго: лучше уж было покончить с «Бризом» пораньше, не дожидаясь девяти. Да и разве о таком «расслаблении» мечтало мое измученное тело!.. Короче, было всего-навсего около шести, когда я толкнула застекленную дверь под четырьмя массивными золоченными буквами, обозначающими легкий ветерок. Перед этим я не отказала себе в удовольствии понаблюдать, какое впечатление произвела на группу низкорослых лиц кавказской национальности, болтавших на своем наречии в двух шагах от означенной двери. У одного из них вывалилась из-под усов сигарета, но он этого не заметил… В общем, они готовы были последовать за мной, словно крысы за волшебной дудочкой. Но волшебство было недолгим, потому что дверь с приятным перезвоном закрылась за моей спиной, и я оказалась в маленьком помещении, сплошь увешанном образцами здешней продукции, — типичной приемной типичного фотоателье.

Из-за светонепроницаемых штор в противоположном конце комнаты доносились тихая музыка, мужское воркованье и женский смех. Да, похоже, здесь борются за клиента всеми доступными способами!

— Чего вы хотели?

Я не сразу заметила девушку за высокой стойкой-барьером: ее лицо показалось мне одним из фотопортретов, украшающих стену за ее спиной. Оно было таким неживым и таким же ненатурально ярким от избытка косметики.

— Здравствуйте! — Я небрежно оперлась о барьер и улыбнулась холодно, но вежливо — так, как улыбается светская дама, разговаривая с прислугой. — Девушка, я хочу спросить у вас кое-что. Это касается одной моей старой знакомой. Мне сказали, что она ваша постоянная клиентка, часто здесь бывает. Я ее давно не видела и хочу разыскать. Натали Бутковская. Знаете такую?

— Не припомню.

Она смотрела на меня ничего не выражающим взглядом. Я порылась в сумочке и показала ей из-за барьера уголок пятидолларовой купюры. В ее бесцветных глазах появился зеленоватый отблеск баксов.

— Постойте… Бутковская? Кажется, я знаю, о ком вы говорите.

Купюра исчезла за барьером.

— Она не наша клиентка… теперь. Но она была здесь на днях. По другому делу.

— По какому же?

Девица выжидательно смотрела на мои руки. В них появилась еще одна пятерка, которую постигла та же участь.

— Она сказала, что на наш адрес для нее должно прийти письмо. Очень важное.

— Это она так сказала?

— Да.

— Она говорила об этом с вами?

— Да.

— Сказала, что…

Я профинансировала ожидаемую информацию с особой щедростью — десятью баксами.

— Она сказала, что это условия контракта, который она должна подписать. Очень выгодного. Она ведь бывшая фотомодель и собирается опять работать.

— Вот как?

— Она так сказала.

— Откуда придет письмо? Это она вам говорила?

— Нет. Просто сказала: «Придет конверт на мое имя». И все.

— Когда это было?

— Что? — Она сделала вид, что не поняла. Затем попыталась опять поиграть в молчанку, но нервишки не выдержали:

— В пятницу…

Мое сердце застучало сильнее, но я уточнила совершенно спокойно:

— В прошедшую пятницу? Шестого июня?

— Да.

— В котором часу это было? — Я помахала перед ее носом еще одной десяткой.

Неужели повезет еще раз?..

— Подождите… Это было после обеда. Но во сколько?.. — На ее низком лобике отразились мучительные усилия.

— Да, точно! Она пришла прямо перед пятью часами.

Мне стоило большого труда не вытрясти из девицы всю душу!

— Перед пятью? Вы в этом уверены?

— Теперь — да. Через минуту или две после того, как она ушла, пропищало радио — у нас приемник был настроен на «Маяк». Потом началась какая-то мусульманская программа, и Рафик унес транзистор к себе.

— Как долго Бутковская была у вас?

— Минут пять, не больше. Поговорила со мной и ушла.

Так, значит, Натали покинула Сонечку Карленко не в половине шестого, как заявила, а по крайней мере на час раньше!..

Я выяснила также, что одета мадам Бутковская была в шикарный красный с черным костюм. Моя собеседница сообщила, что нечто подобное она видела в какой-то витрине на проспекте с ценником полторы тысячи долларов.

— Кто-нибудь еще слышал ваш разговор? Этот ваш Рафик, например?

— Нет, он как раз занимался с клиентом. Никто не слышал.

— Бутковская предупреждала вас, что вы никому не должны говорить о вашем разговоре?

Она смешалась.

— Так предупреждала или нет? Живее!

— Да…

Ну, хватит. Пора брать быка за рога. Вернее, телку, ну да все равно!

— Как тебя зовут, милая?

— Ольга.

— Идем, Оля, сядем здесь. — Я махнула в сторону двух кресел, стоящих в углу, по бокам заваленного журналами столика. — Нам надо поговорить.

Усевшись в кресло, я с сомнением покосилась на черные шторы. Но оттуда, кроме музыки, слышалось теперь уже только сдавленное пыхтение, и я поняла, что с той стороны шпионы нам не угрожают.

— Там ничего не слышно, — подтвердила Ольга, заметив мой взгляд.

— Так вот, Оленька. Ты вляпалась в скверную историю. И втянула тебя в нее Натали Бутковская.

Ее водянистые глаза расширились. Я продолжала:

— Никакая я не ее подруга, слава Богу. Я частный детектив, зовут меня Татьяна. Но ты забудешь об этом сразу же, как только выполнишь мою просьбу, ты поняла? Это в твоих же интересах, детка. Если у тебя ненароком опять развяжется язык, как сегодня со мной, то следующим заходом к тебе придут из ФСБ. И спрашивать они будут не так вежливо, как я, и баксов тебе не дадут. Ты все поняла? — снова с нажимом спросила я.

Она смотрела на меня не мигая, язык у нее, как видно, прилип к гортани, но головой она все же кивнула.

— Надеюсь, ты понятливая девочка. Теперь слушай внимательно. Как только придет это письмо, ты отдашь его Бутковской, как вы и договорились. Но сначала его прочту я.

— Но как же…

— Тихо! Ты позвонишь мне вот по этому телефону, — я дала ей свою карточку, — я заберу письмо на полчаса, не больше, и верну его тебе в лучшем виде. Комар носа не подточит! После этого можешь смело отдавать конверт адресату. Сколько она обещала тебе за услугу?

— Пятьдесят долларов…

Я усмехнулась. Маленькая лгунья! Вряд ли больше двадцатки.

— Пусть так. Если сделаешь все, как я сказала, получишь от меня еще сотню. Но если я не заполучу это письмо — пеняй на себя! Я уже сказала, что тебя тогда ждет. Не будь дурой, Оленька. Мой телефон запомнишь и визитку уничтожишь или спрячешь в такое место, где ее никто не найдет. Словом, ни одна живая душа не должна знать, что я здесь была и о чем мы говорили. Тебе все ясно?

— Да…

— Все сделаешь?

— Да. Я сразу позвоню.

— Ну вот и лады. Да, еще… Этот Рафик — он кто?

— Фотограф… — Она посмотрела на меня удивленно.

— А я думала, каскадер! Я не про это. Кто по национальности? Татарин, что ли?

— Нет, азербайджанец.

— С Натали он знаком? С Бутковской то есть.

— Не знаю… Нет, наверное. Рафик тут недавно, всего год. Здесь раньше был другой фотограф, Женя Шпак. С ним Наташка и работала, пока не отхватила миллионера. Давно — лет пять-шесть назад.

— И куда этот Шпак подевался?

— Уехал в Израиль. А контору продал Рафику.

— И что же, ты, стало быть, тут уже давно обретаешься?

— Седьмой год…

— Значит, ты помнишь Наталью еще с той поры?

— А то! Когда я пришла, она у Женьки была лучшей моделью.

— Небось порнушку снимали втихаря, а?

— Ну-у… Почем мне знать? Меня туда не больно приглашали, за шторы-то. Наше дело маленькое: сиди да квитанции выписывай.

— Ясненько. А после Натали часто сюда заходила? Ну, уже когда стала Бутковской?

— Нет. Один раз только, в самом начале. Прошла сразу к Женьке, и они заперлись. По-моему, они там поцапались тогда.

— Откуда знаешь?

— Да уж догадаться было нетрудно. Орали друг на друга еще как…

— Что орали-то? Неужто не подслушала?

— Они музыку включили громко… Ну вот, а минут через двадцать Наташка пулей вылетела оттуда, вся в красных пятнах. И больше я ее никогда не видела. Ну, я имею в виду, до самой этой пятницы.

— А Шпак не рассказывал после, в чем было дело?

— Ну! Разве он скажет. Женька был тот еще фрукт…

— А вы с Натали разве не дружили в то время? Я гляжу, ты ее не очень-то любишь…

— А за что мне ее любить? Скажешь тоже: дружили… Да она со мной еле-еле здоровалась! Всегда нос драла. Нет, у нее своя компашка была — разные крутые… — Ольга произнесла это с плохо скрываемой завистью.

— Что за компания? Помнишь кого-нибудь?

— Нет, правда не помню. Эти ребята сюда почти и не заходили. Я только видела, как иномарки подкатывали. Наташка садилась, да и другие девчонки, которых Женька снимал. Один, правда, заходил раза два или три… К Шпаку.

— Что он собой представлял, этот тип?

— Ну маленький такой, щуплый. На вид — лет двадцать пять — двадцать семь. Волосы светлые, остроносый, остроглазый. Родинка на щеке, большая. Ехидный такой… У нас про него еще болтали, что это какой-то крупный блатной авторитет. А по виду я б не сказала… Ну вот, Наташка тогда была с ним. Это все знали.

— А как его звали?

— Как звали? А черт его знает… А, вспомнила: Артистом его называли.

— Артистом? Что — на самом деле был артист?

— Да почем я знаю! Кликуха была такая, а кто он, что он… Наташку свою спроси! Может, она помнит. А то такая дама стала — фу-ты ну-ты…

Я поняла, что девица выложила мне все, что знала. И так было слишком много — для маленькой-то бумажки с номером телефона… В качестве компенсации за моральный ущерб я подарила ей еще десять баксов и на прощание опять пожелала быть умницей. Она заверила меня, что не подкачает. Уже в дверях я остановилась:

— Слушай! А этот твой теперешний Рафик — он, часом, не хромает?

— Не-ет… А что — должен?

Наверное, она решила, что у меня окончательно поехала крыша.

Ну, нет так нет. И дай ему Бог здоровья! Судя по звукам, доносившимся из мастерской, здоровья Рафику требовалось много.

Да, тут было о чем подумать. Но что, если я и в самом деле щедро расплачусь денежками Бутковского всего лишь за предложение его жене сниматься для какого-нибудь мужского журнала?.. Вот будет здорово! Только ведь он-то просил меня раздобыть совсем другие доказательства.

Я вернулась домой и весь остаток вечера готовилась к завтрашнему понедельнику, который обещал быть особенно тяжелым. И ждала…

Он позвонил почти в одиннадцать, когда я совсем было отчаялась.

— Татьяна! Что же вы убежали так быстро? Я вернулся, а вы уже — фьють…

Ну наха-ал! Он даже не назвался: уверен, что я его узнала!

— Я только что привез их из Кушума, — продолжал Григорий. — Мне очень надо с вами поговорить. Я сейчас приеду… Можно?

Несмотря на это «можно», он не спрашивал, а утверждал. Да он просто смеется надо мной! Да чтоб я впустила такого!.. Предатель! Плейбой!

— Приезжай…

Не прошло и десяти минут, как в прихожей раздались два коротких звонка. Так звонит, возвращаясь домой, муж или старый друг.

Он стоял, прислонившись к дверному косяку, как и вчера. И, как вчера, пристально смотрел мне в глаза. Но теперь в этом взгляде я прочитала все, что сейчас произойдет…

— Ты что, собираешься говорить со мной через порог?

Он усмехнулся:

— Да нет, не получится. Разговор будет до-олгим…

С этими словами он извлек из-за спины роскошный букет. Красные розы — эмблема любви — были окутаны романтической бледно-розовой дымкой каких-то мелких нежных цветочков… Боже мой! Я уже забыла, когда мне последний раз дарили цветы в качестве прелюдии к сексу. Как-то без этого обходимся… Ну, Орлов, ты даешь!

Я, однако, и бровью не повела: пусть думает, что меня этим не удивишь.

Вслед за розами явился пакет, из которого торчали две серебряных шампанских головки, хвост ананаса, огромная коробка «ассорти» и что-то там еще… Значит, когда он мне звонил, он уже полностью экипировался для свидания и был где-то рядом с моим домом. Он нисколько не сомневался, что я на месте и жду его! Ну и тип…

А «тип» скромно потупил глаза:

— Я тут подумал, что неплохо было бы отметить начало нашей совместной профессиональной деятельности. Что скажете, детектив? По-моему, нам просто необходимо выпить за удачу общего дела!

— Всему свое время. Кажется, ты хотел поговорить?

— Почему — «хотел»? И хочу… — он выдохнул это уже у самого моего уха. — Если б ты знала, как хочу!..

— Ну так говори…

В течение нескольких последующих минут он был очень красноречив. Правда, без единого слова. Я слегка опомнилась только тогда, когда к концу этого страстного «монолога» на мне не осталось почти никакой одежды.

— Ах ты!.. Да как ты?.. — Его губы мешали мне говорить. — Да подожди ты! Ты спал с Натали? Отвечай, плейбой несчастный!

— С Натали? — Он отстранился, крепко держа меня за плечи, посмотрел серьезно: — С чего ты взяла?

— Да или нет? Отвечай как на духу?

— Ах, так это допрос!.. Нет, мой дорогой детектив. Не был, не состоял, порочащих связей не имел. Слово даю.

— Поклянись!

— Зачем? Тебе мало моего слова?

— Говорю, поклянись — самым дорогим!

— Ну хорошо, если ты хочешь — клянусь. Клянусь тебе… жизнью Антошки, что я не спал с его матерью. Никогда. Теперь веришь?

— Теперь верю. Но почему тогда Натали…

— К черту Натали! — зарычал Григорий. — Ни слова больше о ней! Она — приличная стерва, но об этом после. Все, что ты хочешь знать, я расскажу тебе потом. Не сейчас… Сейчас я хочу тебя!.. Понимаешь?..

Он подхватил меня на руки и безошибочно понес к дверям спальни, как будто всю жизнь ходил этой дорогой.

— Гришка, забрось шампанское в холодильник… — пропищали остатки моего жизненного практицизма…

…До шампанского очередь дошла лишь во втором часу ночи, когда мы решили наконец взять небольшой тайм-аут в нашей «совместной профессиональной деятельности». Гриня лежал рядом со мной, медленно, с наслаждением потягивая вино из запотевшего бокала. А я посматривала то на него, то на холодное серебряное око, глазевшее на нас из-за окна со своей высоты. Ага… Вот же тебе, «луноликая»! Сегодня ты мне не опасна. Смотри и завидуй! Вот он какой у меня… Орел!

— Слушай, — неожиданно сказал мой напарник, — этот мужик… Ну, который в субботу к тебе затесался, с клубникой… Ты его знаешь?

— Первый раз видела. И, надеюсь, последний. А что это ты вдруг про него вспомнил?

— Да так. Чудно… С чего бы это вдруг его занесло именно к тебе? Я думал — может, сосед или просто знакомый какой… Смотри: допустим, забрел алкаш с улицы в первый попавшийся дом, надо ему на сто грамм заработать. Куда от ткнется? Да, конечно, на первый этаж, от силы до второго дойдет. А там — его или вытолкают в шею, или кто-нибудь сжалится, даст на опохмелку. А твоя квартира аж на шестом этаже!

— В самом деле… Я об этом и не подумала.

— Так ты его никогда раньше не видела?

— Да нет же, говорю тебе! Вот пристал! Про Натали говорить нельзя, а сам про какого-то алкаша заладил…

— А вот у меня такое чувство, что я с ним где-то встречался. Что-то смутно знакомое… Странно, да?

— Господи! Да ты мог встретиться с ним у любого гастронома, в любой подворотне! Их таких — как собак нерезаных, и все на одно лицо… Гринь, а Гринь! Что-то ты дело забыл… Или притомился, казак?

— Проверь.

Я просунула руку ему под живот, он приподнялся на локтях, чтобы мне было удобнее:

— Ну как?

— Да вроде все о\'кей…

— А ты сомневалась? Нет, детектив, Гришку Орлова крокодил не съест!

— Какой крокодил?

— Ты не знаешь? Тост есть такой старый.

— Что-то не припомню. Наливай.

— Значит, так. Поймал крокодил в Африке одного белого охотника. Но сразу есть не стал — был сыт и в игривом настроении. Говорит: «Видишь, сюда идет девушка? Ты должен выполнить три ее желания. Если выполнишь — отпущу, а нет — не обессудь, съем». Вот прекрасная туземка приблизилась к ним, и охотник спросил ее, чего она хочет. «Я хочу тебя!» — ответила девушка. Это желание было тут же исполнено. «А твое второе желание?» — «Я хочу тебя!» И это желание было исполнено, хотя и без прежнего блеска. Но третье желание девушки — а о нем легко догадаться! — исполнено не было, и конец у этой истории был печальный… Так выпьем же за мужчин, которых не едят крокодилы!

Я расхохоталась. Старье, конечно, но он это так здорово рассказал! Да уж, язык у него подвешен так же неплохо, как и… все прочее…

— За это — всегда с удовольствием! Ай!.. Гришка, что ты делаешь?! Не порти продукт!

— Не пищи. Сейчас натру тебя ананасом, полью шампанским и всю ночь буду медленно облизывать.