Глава 4 Семейный ужин с сюрпризом

В Усть-Кушум — живописнейшее старинное село на высоком зеленом берегу Волги — мы въехали около шести часов вечера. Над ним царило солнце, петушиные крики и мощная какофония звуков, несущихся из десятков стереосистем, которую лишь при очень развитом воображении можно было назвать музыкой.

В последние годы традиционную архитектуру села существенно «разбавили» пышные дворцы тарасовской знати — политической, финансовой и криминальной. Все, как на подбор, из красного кирпича и крытые сверкающей металлочерепицей, они соревновались друг с другом только числом и вычурностью всевозможных каменных и металлических украшений: башенок, балкончиков, мезонинов, галереек, лесенок, портиков и прочей совершенно бесполезной дребедени. Впрочем, даже это назойливое вмешательство человека пока еще не испортило — пока! — великолепную природу Усть-Кушума.

Дача Бутковских на фоне этой архитектурной разнузданности казалась почти что бедненькой. Это значит, что она была оснащена всем необходимым для дачной жизни — и не больше.

Однако мне не пришлось долго разглядывать добротный белокаменный дом в два этажа, с открытой верандой и гаражом, отгороженный от внешнего мира солидным, но не лишенным изящества забором и тенистым палисадом. Хозяин уже поджидал нас на крыльце и поспешил мне навстречу, пока Григорий открывал ворота и загонял во двор машину.

Едва поприветствовав меня и махнув рукой водителю (они уже виделись утром), Бутковский на мой вопрошающий взгляд грустно покачал головой:

— Нет. Пока никаких новостей…

— А телефон в порядке?

— Да, в полном. Их даже два: обычный и мобильный.

— Что ж, подождем. Еще не вечер. Выше голову, Олег Николаевич!

Мне хотелось ободрить его, но, боюсь, это было не в моих силах. На него было больно смотреть.

— Гриша, отнеси, пожалуйста, вещи Татьяны в ее комнату, ты знаешь в какую. Скоро будем ужинать, Танечка, — вот вернется Наташа… Она пошла навестить тут кое-кого из знакомых. А пока, может быть, хотите искупаться? Тропинка через сад спускается прямо к Волге, тут десять минут ходу. Гриша может проводить.

— Да нет, я лучше попозже. Люблю плавать ночью.

— Ну, как знаете. Да, вот еще что… Надо было придумать какое-то объяснение насчет Антоши — ну, почему его не видно. На случай, если кто-то спросит. Так вот: он подхватил ветрянку и лежит у себя в комнате. Это ж такая штука, при которой надо несколько дней прятаться от солнца, пока сыпь не сойдет. Мы приехали рано утром, никто не видел, что его с нами нет…

Я согласилась, что это разумно.

— А насчет вас, Танечка… Вы, если не возражаете, — Натусина подруга. Тоже, как говорится, на всякий случай.

Я не возражала. К роли подруги Натали я решила отнестись с юмором.

Бутковский представил меня остальным членам семьи — то есть теще, пуделю и коту. С Барри — улыбчивым существом розового цвета, стриженным «под льва», — мы сразу подружились. Кот же отнесся ко мне не по-джентльменски: едва приподняв огромную сытую морду, два раза лениво хлопнул хвостом — и снова растекся по плетеному креслу на веранде.

Что касается бабушки, Марь-Тарасовны, как называл ее Григорий, то она напомнила мне обезьянку из известной притчи: ничего не видела, ничего не слышала, ничего никому не скажу. Когда-то она работала воспитательницей в детском саду, рано потеряла мужа, но жизненный практицизм ее юной дочери и более чем прочное положение пожилого зятя, казалось, совершенно отучили ее самостоятельно мыслить и принимать решения. Еще не старая, но преждевременно и как-то добровольно увядшая пухленькая особа с крашенными в огонь завитыми волосами, она замкнула свою жизнь на маленьком внуке, собственной гипертонической болезни, телевизионных «мыльных операх» и иллюстрированных журналах.

Сейчас, с неожиданным выпадением одного из четырех столпов, жизнь Марь-Тарасовны дала резкий крен в сторону гипертонии. Я нашла ее в той самой позе, которую описала мне сегодня ночью ее дочь: в фиолетовом атласном халате с желтыми драконами она полулежала в кресле с обвязанной чем-то огненно-рыжей головой в окружении несметного количества пузырьков, тюбиков и облаток с таблетками. Говорила Марь-Тарасовна слабым плаксивым голосом, поминутно переводя дух, закатывая глаза и хватаясь то за сердце, то за голову. Я чувствовала себя жутко виноватой, что не даю ей спокойно умереть, и при первой же возможности оставила ее в покое.

Но я все-таки занесла в свой «банк данных» некоторые сведения относительно того, как обитатели квартиры на Староказачьей улице провели первую половину вчерашнего рокового дня. Примерно часов в десять — после окончания очередной серии — Марь-Тарасовна отправилась по своим делам: в собес, в аптеку и на рынок. «Наташенька хотела, чтобы я взяла Антошеньку погулять, но я не согласилась: везде такая давка, такая давка… Ах, как подумаю, что его могли похитить во время нашей прогулки…» — и так далее, и так далее. Вернулась бабушка около часу. Натали уже нервничала: она торопилась упорхнуть к своей приятельнице Сонечке Карленко — не то на именины, не то на какую-то годовщину ее развода с мужем. Однако перед уходом заботливая дочка собственноручно разогрела мамочке ее любимый настой шиповника, который в обязательном порядке пьется перед едой, чмокнула в щеку, прощаясь до завтра, но наказала в случае чего звонить Сонечке, у которой она уж точно будет до четырех, а то и подоле.

«И вот, только Наташенька ушла, я Антошу накормила — и началось… Чувствую, умираю: сердце выскакивает… в висках стучит… Зарекалась ведь без шляпы ходить по солнцепеку — так нет!»

Мне показалось, что эта красноголовая носительница драконов не столько опечалена исчезновением внука, сколько напугана. И еще — что она знает больше, чем говорит. Слишком уж она старалась отделаться от моих вопросов.

По резной деревянной лестнице, какие бывают в исторических фильмах, я поднялась на второй этаж — в свою комнату. Хотелось освежиться и переодеться. В дачном доме Бутковских, правда, не имелось отдельной ванной при каждой комнате для гостей, но две ванных все-таки были — на первом и втором этажах. Я с удовольствием воспользовалась ближайшей и вернулась к себе, обмотавшись большим пушистым полотенцем. Я бы не возражала, если б по пути мне попался Григорий (любопытно: как бы он отреагировал на меня в этой ситуации?), но его не было видно. Да и никого другого — тоже. Ладно, попробую соблазнить своего нового напарника ночным купанием в реке.

Отведенная мне комната была скромной, как и вся обстановка в доме, но очень славной. Довольно большая, почти квадратная, она заключала в себе широченную деревянную кровать с тумбочкой, двустворчатый платяной шкаф, письменный стол и два удобных кресла с низким журнальным столиком. Определенно эта комната была предназначена для того, чтобы поселившийся здесь гость, в свою очередь, принимал гостей! Разумеется, имелось в наличии и множество других предметов, делающих пребывание здесь удобным и приятным, — от огромного зеркала на стене до мягкого паласа на полу.

Большое окно выходило в великолепный старый сад, за которым — совсем близко! — просматривались сверкающая лента Волги и изумрудные купы деревьев на противоположном берегу. Красота была неописуемая, и я, засмотревшись, даже позабыла о голоде, который все настойчивей давал о себе знать. Где же, однако, черти носят эту Натали? Давно пора бы уж и за стол! Только сейчас я сообразила, что сегодня у меня во рту не было ни крошки — только чашка кофе да рюмка коньяку…

В этот предвечерний час в тени старых развесистых крон было уже почти темно. Но что это там забелело между деревьями? Движется в направлении дома. О, да это женщина в белом шарфе!

Я не сразу узнала Натали, потому что кроме сбившегося газового шарфа, покрывавшего голову и обмотанного вокруг шеи, на ней были непроницаемо черные узкие очки. И — странноватое, не в ее стиле, платье: какое-то бесформенное и безликое, очень длинное снизу и наглухо закрытое сверху.

Но более всего не походила на Натали… она сама. В лице ее было не намного больше краски, чем в белом шарфе. Она брела как слепая, цепляясь за корни трав, хватаясь руками за стволы. Губы ее шевелились, словно она читала молитву. Когда она прошла в нескольких шагах от моего раскрытого окна, до меня донесся даже едва слышный шепот, но из-за шума листвы слов я, конечно, не разобрала.

Я инстинктивно нырнула за штору, хотя в таком состоянии Натали вряд ли заметила бы даже несущийся на нее поезд. Вот это дела… Во мне проснулись угрызения совести. Как я могла усомниться в ее материнских чувствах! На каком основании? Наверное, ночью, у меня в квартире, бедняжка была еще в состоянии шока.

Я рассеяно вытряхнула на кровать содержимое своей сумки и в оставшиеся до ужина тридцать-сорок минут, все так же рассеяно наводя марафет, продолжала жалеть Натали. Пока наконец — то — уже почти в половине девятого! — ко мне постучал хозяин дома и пригласил к столу. Телефонного звонка от похитителя до сих пор не было.

Внизу, в столовой, все уже были в сборе. Хозяйка, предводительствовавшая за столом, выглядела, конечно, удрученно-взволнованной, как все в этой комнате, но, кажется, уже вполне оправилась от транса, невольным свидетелем которого я стала недавно. Вместо белого шарфа и глухого бесформенного платья на ней теперь был белый сарафан, радикально открытый со всех сторон. Должна признать, что она от этого не проиграла.

Григорий же, словно по контрасту, явился к ужину во всем черном. Нет нужды говорить, что черное ему было страсть как к лицу, но я и виду не подала, что заметила его. Говорил он мало, но я все чаще кожей чувствовала на себе его взгляды — уже не только задумчивые, но и пламенные. Однажды наши руки случайно столкнулись над салатом с крабами (клянусь, я тут совершенно ни при чем!), и меня словно подбросило током высокого напряжения. Держу пари, с Орловым произошло то же самое!

Для меня это было единственным светлым впечатлением от этой скорбной трапезы. Разговор за столом на клеился. Да и какой, черт возьми, может быть разговор, если все думали об одном и том же, но именно об этом все боялись говорить! Проклятый телефон держал людей в страшном напряжении. Олег Николаевич, не поддерживаемый почти никем, рюмка за рюмкой опустошал бутылку французского коньяка. Но не пьянел: наоборот — «гайки» внутри его, кажется, закручивались все туже и туже. Его жена изо всех сил старалась сохранить самообладание и видимость хозяйской заботы. Марья Тарасовна шумно вздыхала, то и дело вытирала платочком глаза и качала головой, отчего ее желтые драконы зловеще колыхались на фиолетовом поле.

Резкий телефонный звонок произвел эффект разорвавшейся бомбы. Кто-то подскочил на месте, кто-то что-то перевернул, сразу несколько голосов громко ахнули. Олег Николаевич схватил трубку:

— Алло!.. Что?.. Да нет здесь никакого Жоржика, вы ошиб… То есть как?! Я же вам сказал…

Стало ясно, что позвонивший положил трубку. Бутковскому не оставалось ничего другого, как сделать то же самое.

— Спросили какого-то Жоржика. Я говорю — нет такого, а он мне: скажи, мол, Жоржику, что мы обтяпали это дельце… Идиотизм какой-то!

В гробовом молчании домочадцев я подала голос первой:

— Звонил мужчина?

— Да. Голос хриплый, этакий блатной. И манера тоже.

— Что он сказал — дословно?

— Сначала: «Папаша, Жоржик там?» Без всяких предисловий. Я ответил, а он: «Передай Жоржику, что мы это дельце обтяпали без него, так что пусть не дрейфит». И положил трубку… Послушай! — Осененный внезапной догадкой, Олег Николаевич посмотрел на своего водителя: — А это, случайно, не ты — Жоржик? Ты не ждешь никакого звонка?

Все глаза в комнате повернулись в сторону Орлова. У того мгновенно напряглись и покрылись красными пятнами скулы, но он спокойно выдержал испытующий взгляд шефа:

— Нет. Я не жду звонка. И я никакой не Жоржик, вам это хорошо известно. А если б даже это было и так, то никто из моих знакомых не стал бы беседовать с вами в такой манере.

— Да, я знаю. Но мало ли что… Я знаю, Гриша. Извини.

Бутковский подошел и опустил руку на плечо Григорию. Будто не заметив дружеского жеста, Орлов встал из-за стола:

— Спасибо за ужин. Выйду покурю.

— Ты же бросил!

— Ну, значит, так пройдусь.

Мне очень хотелось составить ему компанию, но это, пожалуй, было бы уж слишком. Не поймут.

Когда за Григорием закрылась дверь, в столовой повисла еще более напряженная тишина, чем когда-либо.

— Странно! — вдруг многозначительно изрекла посреди этой тишины Марь-Тарасовна. — Все это очень странно…

В чем, в чем, а в этом я была с ней согласна.

— Ах, да оставьте вы, Мария Тарасовна! — взорвался Олег Николаевич. (Ну, на ком же еще сорваться, как не на теще!) — Что там «странно»! Чей-то идиотский розыгрыш, да и только. Глупо получилось с Гришей… «Жоржик»! Черт знает что! Вы-то что обо всем этом думаете, Таня?

— Возможно, вы и правы: идиотский розыгрыш. Возможно, самая обыкновенная шутка наших связистов, что, по-моему, наиболее вероятно. А может быть, и провокация.

— Что-то прохладно стало, — вмешался нервный голос Натали. — Пожалуй, закрою окно.

Она встала и двинулась в окну, ведущему в сад: только оно одно и было распахнуто настежь.

— …Провокация? То есть вы считаете, что этот дурацкий звонок может быть как-то связан с похищением моего сына?

Я не успела ответить. В комнате погас свет, и мы оказались в кромешной тьме. Оказывается, снаружи уже совсем стемнело!

Все, что случилось вслед за этим, уложилось, должно быть, в несколько секунд. Но в темноте нам показалось, что прошла целая вечность…

Сначала я услышала только обычные в таких случаях возгласы (среди которых был и мой собственный). Затем почти одновременно раздались два звука: пронзительно вскрикнула Натали — и что-то довольно увесистое глухо стукнулось о деревянную поверхность. Теща (истошно): «Ах, ах…» Муж (в смятении): «Натуся, что случилось?!» Жена (взволнованно): «Что-то бросили в окно! Камень…» Все (перебивая друг друга): «Где, где? Что такое?!»

По комнате заметались суматошные тени. А снаружи послышался топот бегущего человека, но он, как ни странно, не отдалялся, а приближался к нам. В тот момент, когда тяжелые шаги замерли за дверью на террасу, мы увидели, что это запыхавшийся Орлов:

— Что тут стряслось?!

— Гриша… Таня…

Бутковский, а вместе с ним и все остальные, не отрываясь смотрели на маленький бумажный сверток, лежащий на полу немного в стороне от окна — почти на уровне ножки стола. Он был перевязан ниткой с одной стороны и напоминал конфету-трюфельку.

Мгновенно я поняла все!

— Не трогать без меня! — приказала я «массовке», окружившей сюрприз, и развернулась к Григорию: — Скорее в сад! Он не мог далеко уйти! Я проверю улицу.

Ему не надо было повторять дважды. Мы разбежались со скоростью ветра.

Длинная деревенская улица была совершенно пуста. Я как могла обследовала ее в обоих направлениях. Ночь была ветреная, неспокойная: небо затянулось тучами, и не было видно не то что луны — ни единой звездочки. Ярко освещенные усадьбы проявляли бурные признаки жизни, но нигде я не заметила ничего подозрительного. Мне ничего не оставалось, как вернуться к нашему крылечку и подождать Орлова. Минуты через две он показался на садовой тропинке, вооруженный фонариком, — увы, с тем же результатом. Впрочем, я понимала, что наши шансы в такую ночь были равны нулю даже при наличии фонарика, зорких глаз и быстрых ног. Если наш метатель записок еще и не удрал на безопасное расстояние (что маловероятно), он мог спокойно отсиживаться за любым кустом или забором и посмеиваться над нами…

В столовой мы застали картину, которая напоминала мне известное полотно «Письмо с фронта». Только вместо голубого солдатского треугольника в руках у Олега Бутковского был измятый листок, вырванный из уже знакомого нам дешевого блокнота. И лица у читающих были ну совсем не радостные…

Разумеется, они ослушались меня и распечатали послание: в центре стола лежала небольшая аккуратная галька, послужившая грузом. Но я не сказала ни слова: сама на их месте не смогла бы ждать ни доли секунды.

Мой клиент потерянно протянул мне листок. Я прочитала:

«ЖИЗНЬ МАЛЬЧИКА СТОИТ 200 ТЫСЯЧ БАКСОВ. СРОК СДЕЛКИ — СЛЕДУЮЩЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ. ИНСТРУКЦИИ ПОЛУЧИТЕ НАКАНУНЕ НА ЭТОМ ЖЕ МЕСТЕ. БЕЗ ШУТОК! ВЫПОЛНИТЕ ВСЕ УСЛОВИЯ — МАЛЬЧИК ВЕРНЕТСЯ ДОМОЙ ЖИВЫМ».

Тот же черный фломастер, те же безликие буквы по линеечке. Нас всех почему-то «заклинило» на телефонном звонке. Но, как видно, похитителям больше по вкусу эпистолярный жанр. Интересно — что сие может означать?..

Да уж, ночное купание сегодня придется отменить. А жаль!

— Что вы скажете об этой сумме, Олег Николаевич?

Он остановил на мне свой и без этого остановившийся взгляд:

— Нам лучше поговорить об этом наедине. Пойдемте ко мне в кабинет.

— Этот человек хочет моей смерти, — спокойно объявил Бутковский, когда мы устроились в просторных кожаных креслах в его уютном кабинете под лестницей, служившем, как видно, одновременно и библиотекой.

— «Этот человек»? У вас что, появились конкретные соображения насчет его личности?

— Нет. Я уже говорил: не имею никакого представления, кто это может быть. Ну, пусть не «человек», пусть — люди. Если они вообще люди… Но они знают, что делают. Уверен: их цифра взята отнюдь не с потолка. Примерно в такую сумму я оцениваю все мое движимое и недвижимое — ну, исключая разве что нашу городскую квартиру и эту дачу. Как видите, Таня, я не такой уж богатый человек, как многие думают. Во всяком случае, до Потанина и Березовского мне далеко. — Он невесело улыбнулся.

— Для того чтобы заплатить им, — продолжал Олег Бутковский, — я должен буду обналичить все мои ценные бумаги, продать все имеющиеся у меня акции, в том числе и контрольный пакет «Бутона». Разумеется, для фирмы это не пройдет даром. Придется расторгнуть многие действующие договора, уже запущенные сделки, остановить текущие операции. Конечно, это потеря огромных денег по процентам и неустойкам, но в итоге двести тысяч я наскребу. И вот ведь что интересно: неделя — это тот минимальный, почти невероятный срок, за который со всем этим можно управиться. Это они тоже учли!

— И другого пути нет? — Глупый вопрос, я понимаю, но должна же я была хоть что-то сказать.

— Ну почему же! Есть. — Он опять усмехнулся. — Я могу попытаться занять эти деньги. Вы понимаете, конечно, какой «банк» сможет дать мне подобный кредит и на каких условиях. По этому пути я не пойду. Нет, не пойду! Этого удовольствия я им не доставлю. Они ведь уже давно стараются поглубже запустить в меня свои когти…

Он помолчал, чертя что-то на широком подлокотнике кресла ухоженным ногтем. Я отвлекла его от этого занятия уточняющим вопросом:

— «Они» — это кто?

Он замялся:

— Не думаю, что эта структура имеет какое-то отношение к похищению Антона. Это не их методы. Я уже сталкивался с ними. Давно это было — почти три года прошло. Тогда мы с ними сыграли вничью, и будь у них какие-то козыри, вряд ли они стали бы так долго выжидать.

— И все же, что за «структура»?

— Ну, если в двух словах — татарская мафия. Хотя я бы употреблял этот термин с осторожностью: там есть фигуры не только с исламскими корнями. Помните, Таня, я упомянул об одном эпизоде с участием Гриши Орлова? Ну, когда он вытащил фирму и лично меня из одной крупной передряги? Так вот это и был тот самый случай…

И Бутковский все так же «в двух словах» рассказал мне эту историю. Три года назад у производственно-коммерческой фирмы «Бутон» появились выгодные перспективы на рынке нефтепродуктов.

(Кстати. Как я уяснила для себя, фирма «Бутон» не занималась разве что подготовкой космических полетов, да и то только потому, что в Тарасове не было космодрома. Все остальное — от розничной торговли до компьютерных технологий — входило в сферу интересов фирмы.) Так вот, перспективы перспективами, но нужны были еще инвестиции. И как-то в воскресенье на этой самой даче объявился некий полномочный представитель «структуры» с пакетом предложений — разумеется, «взаимовыгодных». Разговор не получился. По нефтепродуктам Бутковскому все же удалось тогда продвинуться, зато ему тут же дали по рукам на зерновой бирже. Было еще несколько пакостей, так сказать, средней тяжести, Олег Николаевич понял, кому надо сказать за все это «спасибо».

А как-то ранней весной заварилась каша покруче. Орлов — он тогда уже работал у Бутковского — сидел за рулем бронированного джипа, который вез хозяина с еще одним парнем из охраны в какой-то районный филиал. Наличных денег при них было немного, зато были документы, за которые «структура» не пожалела бы отдать пару-тройку своих «щупальцев». Был месяц март и — ужасающее бездорожье. Ранним утром на пустынной трассе их остановил какой-то странный патруль ГАИ. Чем именно странный, Олег Николаевич понял только тогда, когда из милицейского «уазика» вышел тот самый эмиссар, что посетил его минувшим летом… В коротком взгляде шефа Григорий прочитал все, что ему было нужно, и джип, выкинув какой-то акробатический трюк, вырвался из оцепления.

Погоня была захватывающей, но недолгой: на мокрой обледенелой дороге с «уазиком» произошла какая-то неприятность. И, очевидно, то же не без участия водителя джипа — так, во всяком случае, мне показалось по тону Бутковского.

— Надеюсь, обошлось без жертв? — побеспокоилась я за бандитов.

— Ну что вы, Таня… Орали они, правда, громко, но отделались, думаю, разбитыми носами. Впрочем… — Бутковский слегка улыбнулся. — Первую помощь им оказывали не мы, так что точней сказать не могу.

После этого инцидента генеральный директор «Бутона» принял необходимые меры предосторожности в отношении фирмы, себя и своей семьи. Однако «наезды» больше не повторялись. И более того: у него состоялся короткий разговор с Батыровым — одной из ключевых вершин «структуры» — в том духе, что, мол, кто старое помянет, тому…

— И вы поверили?

— Ну, поверил — не поверил, но и возражать не стал. Это я сейчас могу даже улыбаться, рассказывая, а тогда… Не знаю, скольких лет жизни мне стоило это «приключение». Я ведь уже, грешным делом, и с жизнью попрощался! Да оно скорее всего так бы и произошло, если бы не Гриша Орлов…

— А того «эмиссара» вы больше не встречали?

— Нет, — голос Бутковского прозвучал как-то глухо. — Я и не мог. Тот человек вскоре умер.

— Как умер? Откуда вам это известно?

— Не важно, но я точно знаю. Кажется, автомобильная катастрофа… У таких людей всегда достаточно шансов умереть. Не будем больше об этом.

Бутковскому явно хотелось поскорее свернуть эту тему, и я не видела причин возражать. В самом деле — что возьмешь с мертвого мафиози? Тем более что кто-то в «Бутоне» явно работает на «структуру», Бутковский и сам это уже понял… И этот человек пока что в добром здравии!

— Итак, Олег Николаевич, я жду вашего окончательного решения. Вы уверены, что не хотите передать дело, как говорится, компетентным органам?

— Вот уж в этом я уверен абсолютно! — В его стальных глазах появилась решимость обреченного, а в голосе — сталь. — Эти люди не шутят, Таня. Кто бы они ни были… И я сделаю то, что они требуют. Я продам все, что можно продать, и заплачу им. Но… — стальной голос дрогнул, — они играют не по правилам! Они должны были позвонить и позволить мне поговорить с сыном, ведь так? Я должен знать, что с Антоном ничего не случилось! Зачем они пишут эти идиотские записки? Почему не телефон? Почему?!

Честно сказать, именно это меня больше всего и тревожило. Но у меня не хватило духу поделиться с Бутковским своими опасениями.

— Это еще ничего не значит, Олег Николаевич. О чем вы говорите, в самом деле? Это же преступники, они похитили вашего ребенка, а вы — «игра по правилам»… Может, у них стиль такой, только и всего. В общем, если я вас верно поняла, вы хотите, чтобы за эту неделю я нашла вам доказательства того, что они не причинили Антону никакого вреда.

— Да, Танечка, да! Именно так. Теперь — только это! Я должен убедиться, успокоиться, вот и все. Понимаю, это сложно, и согласен утроить ваш гонорар против обещанного. Но умоляю: никаких отчаянных операций! Не надо рисковать жизнью моего сына, да и своей тоже. Если вы узнаете, где они прячут Антона, просто удостоверьтесь, что с ним все в порядке. И больше ничего, слышите? Пожалуйста! Я могу на вас рассчитывать?

Я ответила, что сделаю все, что в моих силах.

— Ну вот и славно. — От откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Силы как-то вдруг оставили его, но меня удивляло лишь то, что это не случилось гораздо раньше. — Простите, я… очень устал. Завтра мы с вами еще кое-что обсудим, а теперь уже довольно поздно… Доброй ночи, Танечка! Извините, я вас не провожаю. Еще немного посижу здесь…

Несмотря на потрясение, способное вышибить из седла кого угодно, он все-таки не забывал о хороших манерах! Я тоже пожелала ему спокойной ночи (хотя прекрасно понимала, что мое благое пожелание скорее всего так и останется просто пожеланием) и бесшумно притворила дверь кабинета.

Я притворила ее как раз вовремя, чтобы захватить конец приглушенного разговора в гостиной:

— …Порешь чушь. Если на то пошло, так это у тебя есть повод мне мстить, и ты это прекрасно знаешь.

— Мерзавец! Ты мне за это ответишь…

Вот так дела! Оказывается, не только у нас с Бутковским был повод посекретничать!

Последняя реплика вообще была мало похожа на человеческие слова — скорее, на змеиное шипение… Я оказалась на пороге комнаты достаточно быстро, чтобы понаблюдать, как маска ненависти на красивом лице Натали сменяется маской усталой добродетели:

— А, наконец-то! Я просто вся извелась. И о чем же вы там договорились с моим мужем? Я ведь тоже имею право знать.

Что касается Григория, то его лицо было и осталось непроницаемым, как и подобает лицу супермена. Они все еще сидели за столом друг против друга (вернее, враг напротив врага!) — белое и черное, словно ангел и демон. Но знать бы мне, кто из них кто?..

Марь-Тарасовны, разумеется, с ними не было. Видимо, она давно «сошла с дистанции», и немудрено: первый час ночи! Я ответила Натали как ни в чем не бывало:

— Думаю, будет лучше, если Олег Николаевич сам вам об этом расскажет. Разрешите похитить у вас Григория, он мне нужен. Гриша, не забудьте прихватить свой фонарик.

Если Орлов думал, что я его приглашаю на ночное рандеву, то он сильно ошибся. После всего, что я только что слышала!.. Я просто хотела проверить, не наследил ли в саду наш метатель.

А он мог подобраться к окну только садом. Дело в том, что, когда раздался шум в доме, Григорий, по его словам, стоял у калитки, раздумывая — закурить или перетерпеть? Он ничего не видел и ничего не слышал. Так что оставался только сад.

Мы обшарили фонариком каждый клочок земли под окном и вблизи него, траву, прилегающие кусты — все! Но не нашли ровным счетом ничего, что указывало бы на недавнее присутствие здесь постороннего. Однако кое-что интересное я все-таки обнаружила. Даже очень интересное!

Я отлично помнила, где лежал обернутый запиской камешек, когда загорелся свет. У меня еще тогда мелькнула мысль, что бросавший находился не прямо перед окном, а справа от него. Но справа от этого окна, простирая к нему свою буйную зелень, громоздился роскошный куст сирени! Он был огромен и непроходим. Значит, чтобы бросить камень, злоумышленник должен был пробраться в самую сердцевину куста, раздвинуть ветки, размахнуться (причем с силой!), сделать бросок, а затем быстро ретироваться, не напоровшись при этом на сучок… Абсурд какой-то! Мне приходилось, конечно, встречать злоумышленников с весьма оригинальным мышлением, но не до такой же степени…

Была, правда, еще одна возможность: можно было подкрасться к самому окошку и перебросить послание через подоконник, целя влево. Но тогда на свежеполитом газоне наверняка остались бы следы, а Натали, стоявшая у окна, заметила бы хоть какое-то движение за ним, хотя бы тень. Но газонная травка была в неприкосновенности, а Натали ничего не видела…

Делиться своими наблюдениями с Григорием я не стала. Он добросовестно исполнял обязанности подручного следопыта, но откровенно скучал. Когда я нырнула в сиреневые заросли, чтобы провести следственный эксперимент, он равнодушно спросил, что именно я хочу там найти.

— Ниточку, Григорий, ни-точ-ку!

— Какую еще ниточку?

— Ту самую, потянув за которую я смогу вытащить всю веревочку.

— Тьфу!..

…Был момент, когда он окончательно созрел для первого поцелуя: его лицо со сверкающими во тьме глазами качнулось ко мне, но… я сделала вид, что меня куда больше интересует какая-то заломленная веточка.

У меня, как и у Натали, был теперь повод ему мстить.

И все-таки я не стала запирать дверь своей комнаты на ночь. Но он не пришел.