Глава 10 Последняя роль
Куда же подевался мой напарник?
Я согласна: тоскливо торчать целый день одному в этой дыре да еще в двух шагах от темницы, которую так и тянет взять штурмом, но чтобы бросить пост… Взять штурмом? Батюшки, да уж не наделал ли он без меня глупостей?! Правда, клятвенно обещал не геройствовать, но ведь это же Гришка Орлов…
С упавшим сердцем я бросилась к наушникам (они, слава Богу, были на месте). Уж не знаю, что я там боялась услышать — звуки пыток или разговоры о том, как лучше припрятать мертвое тело, — но определенно чего-то такого боялась!
В первый миг мне показалось, что «жучок» вымели с мусором на улицу и я слышу завывание ветра между сухих стебельков на каком-нибудь пригорке. Пожалуй, не будь я частным детективом, могла бы и не сообразить, что это всего-навсего молитва Чайханщика, возносимая Аллаху. Ах да: сегодня же пятница, святой день… Интересно, о чем он молится? Хотя знаю: наверняка о том, чтобы не угодить ни в пасть к Батыру, ни в «галстук» к Галантерейщику. Бедный Аллах, куда его только не впутывают! После того как «неверный» Акула отпустил по адресу «мусульманского ишака» очередную порцию согласных, я поняла, что у них все в порядке.
Ну а у нас? Я внимательно осмотрелась. Прослушивающая аппаратура в полном порядке, моя сумка с амуницией тоже, никаких следов борьбы нет; значит, никакого вторжения не было. Да и пещерка еще хранила пряный запах Гришкиного дезодоранта — запах моего мужчины, который я не спутаю ни с каким другим… Может, Орлов, заметив мое приближение, просто решил меня разыграть, как Гарик этой ночью? Ой, а это что такое?..
Из-за зеленого, покрытого шелковистым мхом корешка, высунувшегося с потолка нашего грота, я извлекла сложенный вчетверо маленький листок розовой бумаги. Листок из Грининого фирменного блокнота — у всех «бутоновцев» есть такие (и у меня теперь тоже). Записка! Ну да, его почерк: бисерный, головоломный, но с крутыми росчерками-вензелями — прямо какой-то средневековый. Попробуем разобраться. «Танюша!» (Это я догадалась по смыслу). «Должен срочно уехат в…» Куда? Ах, «в город». «Автобусом». Ага, «уехать в город автобусом» он должен; ну конечно, автобусом: машина-то здесь была только моя, и на ней уехала я! Только вот зачем? «У Олега ин…» А это что за закорючка? О Боже! «Инфаркт»?! «У Олега инфаркт…» Как же так, я ведь только что с ним разговаривала?! Ну, правда, уже несколько часов назад, так что… «Мне дозвонилис с фирмы. Он в болнице…» Господи, ну и дела! «Сейчас 18.45. Я…» Что? А, «я мигом, только узнаю, как там он. Обратно возьму машину. К сроку успею…» Надеюсь! «На объекте все спокойно, новостей нет». А вот и про меня: «Куда ты пропала, золотко?» Ой, Гришка! Я волнуюсь. «Пытался с тобой связаться, не получилось. Целую, до скорого!»
Гриня, Гриня… За всех-то волнуешься. И весь ты — в этой записке: нежное слово тебе легче написать, чем выговорить! Почему-то меня разволновал этот маленький розовый листочек, на котором твердая рука моего милого в спешке пропускала мягкие знаки; аккуратно свернув, я спрятала записку в потайное место. А ведь вроде никогда не замечала в себе особой сентиментальности…
Что же это стряслось с Олегом Николаевичем?.. В общем-то, неудивительно: разве может человеческое сердце выдержать столько несчастий и страданий, и всего-то за одну неделю?! За что ему все это, за какие грехи?..
Но интересно, как с фирмы дозвонились Григорию? И я пыталась сегодня, и сам Бутковский, но ничего не вышло… Впрочем, он написал «18.45». Вполне возможно, что к этому часу связь уже наладилась, я ведь вечером Грише не звонила. Вспомнив о телефоне, я заодно убедилась в том, что он тоже исчез вместе с хозяином. Ну, ясное дело.
Эх, а времени-то — без двадцати девять! Только бы с Олегом Николаевичем все было в порядке, и мой супермен успел к «часу Х»! Гарик с двумя надежными ребятами обещал появиться к половине одиннадцатого, позже нельзя: мы ведь не знаем точного времени, когда Артист на склад прибудет, «ночью» — понятие растяжимое… Подождать — подождем, лишь бы не опоздать!
Папазянчик в порыве дружбы даже пообещал нам с Гриней подобрать в своем арсенале какие-нибудь «пукалки». Мой собственный пистолетик, маленький, но надежный, некстати забарахлил, пришлось отнести его знакомому мастеру.
Но что это? В наушниках, которые я все это время не снимала, отчетливо послышалось нечто похожее на телефонный зуммер. Новое дело! Что, у них тут и связь есть? Сомнения мои рассеялись очень скоро, потому что Чайханщик мгновенно ответил на вызов:
— Слушаю!.. Да, шеф… Мальчик? Да, в порядка… Што? Рвать когты?.. Готов, шеф, канешна, готов!.. Карош! Да, отбой!
Весь разговор продолжался не более полуминуты. Я слышала, конечно, только «свою» половину, но сомнений не оставалось: звонил Артист и приказал «рвать когти!»
А Чайханщик уже возбужденно частил своему подельнику:
— Собирай все, Акула! Когты рвать, щас! Полчаса! Артыст будет тут! Смотри малчик, Акула!
Я сняла наушники. Все отменяется: наш толковый план со всеми его плюсами и минусами, Папазян с ребятами и стволами, даже мой напарник, мой герой и супермен… Может быть, и наша встреча — тоже! Потому что я пойду туда сейчас. Одна и без оружия… Артиста уж пусть они ловят сами, а ребенка я должна вытащить.
Что ж, это, наверное, справедливо. Это ведь мое дело, и судьба дает мне шанс завершить его самостоятельно. Судьба… Жалко, так и не нашлось минутки, чтобы бросить мои гадальные кости. А впрочем… Чего мне еще? Все, что мне надо знать, я уже знаю. Пусть наконец моя предприимчивость проявится в реальном деле. И пусть тайное станет явным, как было предсказано!
Вот только насчет цены там не было никакого намека… Ладно, за ценой не постоим! Придется… По крайней мере теперь уж Гарик со своими ментами не отнимут у меня мою славу! Ха, неплохая шутка…
Я мрачно усмехнулась и гордо выпрямилась, как партизан перед расстрелом. Ну уж дудки, господа бандиты! Просто так поработать вашей мишенью я тоже не собираюсь. Я еще раз осмотрелась по сторонам. Ага, вот это, пожалуй, подойдет. Очень мило со стороны моего напарника, что он позаботился о прохладительных напитках именно в баночном исполнении. Попробуем его же собственный трюк. У Грини сработало — будем надеяться, что «сладкая парочка» за свои шкуры трясется не меньше, чем Батыровы ребятки.
В пустую баночку из-под кока-колы я насыпала земли, чтобы было потяжелее и понатуральнее, добавила зеленый проводок, который кстати нашелся в моей сумке, — получилась славная «бомбочка». Даже мне самой стало не очень уютно, когда я спрятала ее у себя на груди, под свободный батник…
Ну вот. Кажется, все. Я с моей детективной сущностью были вполне готовы к подвигу; а «альтер эго» с женским началом, которые, причитая, повисли у нас на плечах, надлежало стряхнуть и временно замуровать в этой пещере.
Только бы парочка пустила меня за железную дверь! К сожалению, уловка Гарика сейчас явно не годится. Стоп, стоп… Да неужто сама судьба хочет мне посодействовать?..
— Акула, иды смотры вокруг склад, штоб тиха-спокойна.
— Сам иди, старый козел! Я уже пять раз ходил сегодня…
Я не стала дослушивать, кто у них там возьмет верх — мне это было безразлично. Я уже летела вниз по склону, стараясь не выворотить с корнем попадающиеся на пути деревца. Главное — сейчас кто-то из них откроет дверь, и мне надо успеть! Хоть бы они подольше собачились!
Уже почти достигнув последнего рубежа деревьев и кустарника, я резко рванула влево и по-пластунски выскользнула из тени прямо под задним окошком склада, чтобы меня не могли увидеть из него. Ведь прежде чем открыть дверь, они обязательно понаблюдают из окон, если они не полные кретины. Поворачивая за угол кирпичной постройки, я уже слышала лязг отпираемых замков. Под окном — опять пригнуться… скорей, скорей! И все же боковым зрением я успела заметить, что на майдане пусто — только в самом отдаленном конце лужайки бегали несколько ребятишек.
Поспела секунда в секунду. Правда, я очень боялась, что за дверью, которая уже начала приоткрываться, услышат бешеный стук моего сердца: после такой спринтерской дистанции оно просто выпрыгивало из груди, грозя вытолкнуть «бомбу» наружу. Дверь между тем приоткрылась порядочно, я увидела, как за нее схватилась огромная красная лапища с синей наколкой… Это удача, что дверца у них открывается наружу. А вот для тебя, Акула, сегодня, неудачный денек!
Буря и натиск! В удар, обрушенный на дверь, я вложила всю мою надежду на то, что цена, которую я плачу, не окажется слишком уж высокой. Дикий рев и хруст бандитской плоти были сигналом, что мои усилия не пропали даром. Поскольку туша Акулы застряла между дверью и косяком (кстати, тоже обшитым сталью), дверь отлетела в исходное положение, и у меня появилась прекрасная возможность повторить. Закрепив таким образом успех, я, без промедлений и уже не таясь, предстала пред закатившиеся очи Акулы и направила его падение серией весьма неплохих ударов в шею и солнечное сплетение. Последнюю точку поставила моя левая пятка — где-то в районе акульего носа, и без того уже залитого кровью. Он рухнул, словно мешок цемента, сброшенный с пятого этажа, отчего весь кирпичный склад сотрясся до последней содержащейся в нем «матерьялна ценност».
В этом же прыжке, повергнувшем Акулу, я перекатилась за металлический стеллаж с каким-то скарбом. (Его заприметил еще ночью наш «живец»). И очень вовремя. Ибо откуда-то из глубин полутемного затихшего помещения до меня долетел звук, который профессионал не спутает ни с каким другим. Милейший Чайханщик взвел курок и изготовился продырявить мою красивую шкуру.
Что ж, настала пора тряхнуть «козырной картой». Либо пан — либо пропал!
— Слушай сюда, Чайханщик! Брось пушку, если не хочешь прямо сейчас предстать перед Аллахом…
— Почему Аллах будет принымать Чайханщик?
— Потому что у меня тут бомба, дружище. Симпатичная маленькая бомбочка, всего полкило тротила, но этого вполне хватит, чтобы поднять на воздух всю эту каменную берлогу вместе с тобой и этой дохлой акульей тушей.
«Дохлая акулья туша» пока и вправду не подавала признаков жизни.
— И с тобой тоже, дэушка?
— Хороший вопрос. Да, риск есть, старина, но это моя работа. К тому же мне заплатили вперед, и хорошо заплатили, так что наследники в обиде не будут. Но я могу и не составить вам компанию, Чайханщик! Ты ведь можешь не попасть прямо в бомбу, а дверь рядом со мной, ноги у меня в порядке в отличие от твоих, и невдалеке здесь есть очень уютный овражек… Ты, конечно, можешь мне не верить, а то я вроде как тебя уговариваю… Пожалуйста, проверь, если охота! — Я издала короткий демонический смешок.
— Ты обманшик, дэушка. Нэт бомба! Ты нэ взрывать склад, тэбэ нужен малчик, хе-хе-хе…
Ах ты, старая бестия! Соображает… Но я была к этому готова:
— Кто тебе это сказал, Чайханщик? Мальчик нужен Казаку, это его дело. А я работаю на Батыра, ты меня понял?
Судя по воцарившейся мертвой тишине, он понял меня отлично. Моя «бомба» попала точнехонько в цель!
— Што нужно Батыр? — Даже голос его изменился, никаких там больше «хе-хе-хе»…
— Батыру нужен Артист, тебе это хорошо известно. И Батыр знает, что Артист сейчас будет здесь…
Из недр склада до моих ушей донеслось отчетливое «вах, вах, вах».
— Но твоя шкура Батыру не нужна, Чайханщик. И если ты меня понимаешь, то сейчас ты — слушай сюда! — выбросишь к двери оружие, поднимешь руки вверх и выйдешь на середину комнаты. А потом мы поговорим, что я могу для тебя сделать. Но имей в виду; долго думать тебе некогда: люди Батыра будут здесь с минуты на минуту.
Секунда тишины, вторая, третья… шестая… Дозревай же ты скорее, старая трусливая гиена! Не то вместо «людей Батыра» (которые были, конечно же, чистейшим вымыслом) мне самой придется общаться с твоим патроном, а это в мои планы совсем не входит!
Я уже потеряла счет мгновениям, «спрессованным в столетья», когда на цементный пол в проходе между стеллажами с лязгом шлепнулся пистолет. Повернувшись несколько раз вокруг собственного центра тяжести, он замер неподалеку от белобрысой головы Акулы, который начинал меня не на шутку тревожить. Так что оружие подоспело как раз вовремя, чтобы я смогла успокоить клиента — с помощью рукоятки, конечно. Стволом «ТТ» я отвернула оттопыренную полу акульей джинсовой жилетки, напяленной на разрисованный наколками жирный торс, и извлекла еще один ствол. Вооруженная наподобие заправского гангстера — по пушке в каждой руке, — я предстала перед Чайханщиком, который в точности выполнил все мои указания.
— Прекрасно, Чайханщик! Если ты и дальше будешь хорошо себя вести, мы с тобой договоримся. А ну-ка тащи сюда веревку попрочнее да вяжи как следует своего друга Акулу, а то он может испортить нам весь пасьянс.
Не знаю, понял ли Чайханщик, что такое «испортить пасьянс», но через пять минут бездыханный Акула был обездвижен по всем правилам и лежал посреди обширной складской дежурки, наподобие скатанного ковра или большого рулона линолеума.
— Долго возишься, Чайханщик! — с совершенно ненаигранным беспокойством попеняла я ему и отдала последнее распоряжение: — Неси сюда мальчика, быстро!
— Не спеши, Чайханщик. Мы еще побеседуем с леди.
О, я сразу узнала этот голос, хотя никогда в жизни его не слышала! Зря все-таки я сегодня не погадала на результат нашей операции. И зря выпустила из виду входную дверь, проверяя прочность акульих пут…
Чайханщик замер на месте и только глядел через мое плечо маленькими шакальими глазками, в которых застыл ужас.
— Бросьте оружие, леди! Вперед, к стене! Вы понимаете, что я никогда не вошел бы сюда с голыми руками. Дуло «стечкина» направлено вам в голову. Я, признаться, скверный стрелок, но при таком раскладе, согласитесь, шансов у вас мало. Бросайте, бросайте!
Он говорил тоном школьного наставника, который застукал своих подопечных с поличным и уверен, что они прячут в карманах сигареты. Я знала, что это не блеф; выходит, сон в руку — это я насчет автоматического пистолета… Мне оставалось только подчиниться. Два моих ствола, добытые с таким трудом, один за другим полетели на пол.
— Отлично, леди. А теперь… — Голос стал приближаться ко мне…
— Нэ стреляй! — истошно заверещал Чайханщик. — У девка бомба, шеф!
— Да ну? Это правда, леди?
— Истинная!
— Оч-чень интересно! Посмотрим. Возьми ее на мушку, Чайханщик. Да подбери ты оружие, кретин! Вот так.
Чайханщик исполнил приказ, и в тот же миг холодный ствол «стечкина» уперся мне в затылок.
— Мой искренний совет, леди: не дергайтесь! Эта штука снесет вам череп, а я не люблю крови. Так где она?
— За пазухой, — выдавила я.
Меня просто замутило от страха, когда его рука скользнула в нескольких миллиметрах от моей шеи. Я едва сдержалась, чтобы не зажмурить глаза… Но, видимо, время смертельного «объятия» еще не пришло. Должна признать: «бомбу» он извлек виртуозно, как настоящий джентльмен.
— Ха-ха-ха!.. — Если бы я не знала, что это смех безжалостного убийцы, он мог бы показаться мне даже приятным. — Милая вещица. Ложись!
С этим возгласом он швырнул мою «игрушку» под ноги Чайханщику. То, что произошло с несчастным «татарчонком», не поддается никакому описанию. В мгновение ока он с воплем распластался на полу рядом с Акулой, закрыв руками лысую голову, моля о милости Аллаха, пророка Мухаммеда и всех своих святых. Артист же веселился вовсю, и от его смеха у меня в жилах холодела кровь. Мучая людей, этот монстр ловил кайф! Но как ни был он увлечен зрелищем, а давление холодного ствола на мой затылок нисколько не ослабело.
— Ну, хватит! Вставай, трусливый дурак, это была всего лишь дырявая банка. Она же просто кинула вас, придурки! Нет, Чайханщик, мне надо было оставить тебя догнивать в твоей родной «зоне» на Колыме: в моих делах от тебя проку как от безногого ишака. А этот-то… «Гроза испанских морей», единоборец хренов…
Поскольку участие Акулы в делах шефа в данный момент вообще было ниже самого нижнего предела, патрон ограничился тем, что пнул распростертое на полу связанное тело, к которому, кстати, медленно, но верно возвращались первичные реакции и простейшие инстинкты. Чайханщик тоже слегка оклемался от пережитого ужаса, но бурный поток его эмоций ринулся в другое русло: теперь он осыпал причудливыми восточными проклятиями, щедро разбавленными блатным жаргоном, меня — виновницу своего унижения. Если бы не присутствие шефа, он, наверное, перегрыз бы мне горло.
— Но что же мы, однако, стоим? Чайханщик… да заткнись ты наконец! Стул даме! И развяжи этого кретина… Прошу, леди. — Он слегка подтолкнул мою голову стволом «АПСа», показывая, что я могу сесть.
Я села — и тут впервые увидела обладателя этого голоса. И сразу поняла, почему его прозвали Артистом. Поскольку сам он не спешил начинать беседу, с улыбкой разглядывая гостью, то и у меня было время получше рассмотреть эту достопримечательность преступного мира. И еще у меня была причина это время потянуть…
Существуют настолько яркие типажи, что образ человека раз и навсегда ассоциируется с определенным занятием, и никакой другой данности сознание принимать не хочет. Этому человеку надо было стать актером, художником, музыкантом. Я легко представила, как его прямые длинные волосы — темные или светлые, все равно — падают на высокий лоб, когда он под овацию зала склоняется в поклоне над своей скрипкой, отыграв какой-нибудь концерт Сарасате; как его большие серые глаза горят праведным гневом, а тонкие губы кривит горькая усмешка, когда он произносит со сцены знаменитое: «А судьи кто?..»; как эти крупные красивые руки, испачканные красками, вдохновенно порхают над холстом и мольбертом… И даже эта его жеманная родинка на щеке всюду была бы кстати.
Он не стал ни художником, ни актером, ни музыкантом — он стал преступником. Но он так и не смог, а скорее всего не захотел, пожертвовать артистичностью своей натуры, даром вдохновения. И потому он стал артистично совершать преступления, вдохновенно творить зло! Не знаю, почему это классику пришло в голову, что «гений и злодейство — две вещи несовместные». А как же гений самого злодейства — ведь это тоже гений?.. Только вот обладатель этого «дара» получает его не от Бога, а от дьявола.
Он был мне ужасен, отвратителен — и притягивал меня; я смотрела в его горящие холодные глаза, на которых сейчас не было темных очков, и не могла оторваться… Наверное, это и есть та сатанинская притягательная сила, то дьявольское искушение, о которых пишут поэты и спорят философы со дня основания мира. И которые — с того же дня по нынешний — смущают и соблазняют людей. Теперь мне легко было понять, почему Натали потянулась за ним без оглядки — и девять лет назад, и сейчас, отважившись даже на черное преступление. Теперь мне стало ясно, как дошел до жизни такой (и до смерти тоже!) Семен Яковлевич Пфайферман. И почему — черт бы его побрал! — не я его сейчас держу на мушке, а он — меня!
Он стоял передо мной — на безопасном, правда, расстоянии, небрежно поигрывая пистолетом, и улыбался мне почти дружески. Он был в роли! Каждое его движение и слово, каждый жест и ужимка были инструментарием актера, привыкшего производить впечатление. Эта его церемонная манера, и «леди», и «стул даме»… И одет-то он был будто для бенефиса: серый костюм-тройка, галстук-бабочка, начищенные до блеска штиблеты явно не Тарасовской обувной фабрики… Одним словом, «галантерейный» прикид! И от всего этого — если учесть, что передо мной стоял маньяк-душитель, а я его потенциальная жертва — можно было свихнуться.
Но терять голову я пока не спешила. Я все пыталась сообразить: ну на кого все-таки походит этот «печальный Пьеро» с характером Карабаса-Барабаса?
— Ну что, леди, похож я на плохого мальчика, о котором вам нарассказывали столько ужасов?.. Ну полно, Танечка, вы меня разочаровываете: неужели не припоминаете, что мы с вами уже встречались? К…упи клубнику, х…зяйка, — вдруг произнес совсем другой голос, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности.
Не может быть!
А Артист уже снова хохотал артистическим красивым смехом…
Мгновенно я припомнила комичный эпизод, сопутствовавший моему знакомству с Орловым, эпизод, давным-давно выброшенный из головы. Алкаш с лукошком, которого Гриня щедро ссудил десяткой… Но как же, черт побери… А главное — зачем?
Мой глупый вид, должно быть, послужил Артисту лучшим комплиментом.
— Уверяю вас, леди, это была далеко не самая блестящая из моих мистификаций! Так, разминка, небольшой этюд… Впрочем, маленьких ролей не бывает, это сказал еще великий Станиславский. Эта же роль и подавно не была «маленькой»: она могла стать кульминацией всего спектакля! Если б не досадная ошибка статиста… Зря вы тогда не купили у меня клубнику, Танечка! Это избавило бы вас всех от стольких дополнительных хлопот, ведь конец-то все равно один… Правда, тогда вы не познакомились бы с этим вашим суперменом, Гришкой Орловым, но… Может, так оно было бы и лучше… для вас обоих.
Что-то мне все меньше нравились его полуоткровения-полузагадки…
— Вы хотели меня убить? Но зачем?!
— Помилуйте, Танечка! Хотел? Нет, конечно! Разве вообще можно хотеть совершить убийство? Для этого надо быть по меньшей мере маньяком, по большей — дьяволом, а я… нет, я нормальный человек, леди. Хотя иногда искренне сожалею об этом. И я не хотел вашей смерти! Скажу даже больше: вы мне нравитесь. Я преклоняюсь перед вами!
Ха-ха, вот и опять меня оценили по достоинству! Польщена, польщена…
— Вы мужественный человек, умеющий добиваться своей цели, и… очень красивая женщина. Впрочем, тогда я еще этого не знал… Нет-нет, я не хотел и не хочу вас убивать! Но ваша смерть есть прискорбная необходимость, Танечка. Тогда, в нашу первую встречу, она была бы просто частью хорошо продуманного замысла, сейчас… О, приветствую тебя, Акула, моя правая, ударная рука! С пробуждением!
«Ударная рука» шефа, изрядно побитая, давно уже сидевшая на полу и что-то неопределенно мычавшая, наконец обрела способность отражать действительность. И как только его сетчатка отразила — с достаточной степенью достоверности — мой образ, Акула изрыгнул на свет Божий примерно треть отечественного алфавита в весьма причудливых сочетаниях и сделал попытку дотянуться до меня, не поднимаясь на ноги. Дальнейшие попытки патрон пресек коротким приказом:
— В угол, дубина! Будешь рыпаться без моего слова — первым получишь порцию свинца в мозги, понятно? Вернее, в то место, где они должны быть, — уточнил Артист.
Тут опять встрял Чайханщик.
— Шеф, уходыть нада, вах! Когты рвать! — «Татарчонок» снова пал духом. — Девка работать на Батыр, вах! Батыр все знай, сюда ходыть!
У Артиста эта информация вызвала новый приступ веселья. Похоже, он вообще был веселым малым. Или это предвкушение очередного трупа приводило его в хорошее настроение?
— Это она тебе сказала? Ну, Чайханщик… Ну, леди! Браво, браво! Нет, это действительно великолепно придумано… Сиди спокойно, дурак: это такой же блеф, как ее бомба, ха-ха!
— А может быть, это как раз правда, Артист! — Мне стало обидно, что этот дьявол с родинкой «щелкает» мои хитроумные трюки как орешки.
— Ой, бросьте, Танечка… Это Чайханщика можно заклинать именем Батыра, словно старую облезлую гадюку, но не меня! Я-то знаю своего бывшего патрона как… как свои десять пальцев, леди! — Он выдержал многозначительную паузу. — Чтоб Батыр связался с частным сыщиком, да еще, как выражается наш друг Чайханщик, с дэвкой? Не смешите меня! Да он скорее начнет тереть старые лампы и вызывать джиннов, если ему не хватит его головорезов вроде Фахри и Визиря… да упокоит Аллах его душу! Нет, Батыр — замшелый ретроград, Танечка, кондовый консерватор, которого можно вычислить на сто ходов вперед. Он готов с корнем выдрать пробившийся росток нового, да еще и огнем прижечь, ха-ха-ха! А вы говорите — правда… Нет, Танечка, я прекрасно знаю, что вы работаете на моего… «клиента», Олега Николаевича!
Почему-то конец этой фразы Артист произнес с особым нажимом. Чем, интересно, ему не по вкусу имя-отчество Бутковского?
— Ладно, Аллах с ним, с Батыром! Хотите — верьте, хотите — проверьте… — Я старалась говорить как можно беспечнее: надо, в конце концов, поддержать приятную беседу, а то что-то мой напарник задерживается… — Вы, кажется, рассказывали мне о своей режиссерской задумке? Право же, очень любопытно!
— О конечно, прошу меня простить, леди! Вечно эти рабочие сцены шумят некстати… — Он бросил уничтожающий взгляд на «сладкую парочку» «рабочих сцены», ощетинившуюся в углу дежурки. — Так вот, Танечка: в том спектакле, где и вам суждено было стать далеко не последним персонажем… ну, правда, без текста, не обессудьте… в том спектакле концы с концами сходились просто великолепно. Ну а если и не сошлись бы, так наша славная милиция живо стянула бы их, не сомневайтесь!
— Милиция?!
— Ну конечно. Вы думаете, я на самом деле боялся, что о похищении мальчика пронюхают компетентные органы? Да нисколько! Просто их вмешательством надо пользоваться умеючи, что я и собирался сделать. Смотрите сами: Гришка Орлов является к вам не ровно в четыре часа, а, скажем, в четыре двадцать — и вместо живой и прекрасной женщины находит ваш совсем еще теплый труп…
Я почувствовала, как на голове у меня зашевелились волосы. Так вот почему Гриню тогда задержал «гаишник»…
— …Что делает Гришка? Ну конечно, бросается звонить в милицию, в этом никаких сомнений. А милиция тут как тут, встречает радостно у входа! И она, заметьте, уже располагает достоверной информацией о том, что у почтенного гражданина нашего города Олега Николаевича Бутковского похитили сына. Что же мы имеем, вернее — она, милиция? Она имеет великолепного подозреваемого, лучше и мечтать не надо: Орлов Григорий Васильевич, год рождения 1964-й, русский, прежде судимый… и так далее. Это — раз. Мотив — это два: частный детектив Татьяна Иванова располагала неопровержимыми доказательствами его причастности к похищению ребенка. Признайтесь, Танечка: ведь вы его в самом деле подозревали сначала, правда? Ну, пока он не доказал вам лично свою, скажем так, лояльность, ха-ха…
— Ты грязное животное! Нет, хуже…
— Фу, как вульгарно! Нет, леди, я просто человек, который старается профессионально делать свою работу, только и всего. А вдохновение — это, по-моему, составляющая профессионализма вообще, идет ли речь о сапожнике, артисте или о… джентльмене удачи. Вот видите: даже вы подозревали Гришку! А для верности обыск обнаружил бы у него дома одежду пропавшего малыша, блокнотик, на страничке которого была написана оставленная преступниками записка и карандашик… ну, правда, без Гришкиных драгоценных «пальчиков», но ведь это такая мелочь… И пока доблестные органы выколачивали бы из Гришки Орлова чистосердечное признание, мы с моим… «клиентом» тихо и мирно завершили бы наше дельце. И уж тогда никому не пришло бы в голову связывать похищение ребенка с именем бедного Артиста, к тому же, как всем известно, давно обретающегося в аду!
Он снова расхохотался, не спуская с меня трех холодных глаз: двух своих и третьего — черного, пистолетного.
— Ну, как вам спектакль, моя прекрасная леди?
— Скверный спектакль, Артист! Замысел грандиозный, не спорю, но воплощение слабовато, а детали и вовсе не выдерживают критики. Во-первых, они никогда не доказали бы, что меня убил Григорий, потому что он этого не делал. Во-вторых, где же те «неопровержимые улики», которыми я, по-вашему мнению, располагала? В-третьих, очевидно же, что Орлов не смог бы провернуть это дело без помощи кого-то из членов семьи, они начали бы копать, и заподозрили бы Натали, и обнаружили бы вашу старую связь, и…
— Браво, леди! Еще раз браво! Я снова и снова убеждаюсь, что я в вас не ошибся. Значит, вам это известно. Ну конечно: а как бы иначе вы вышли на меня, ведь я официально считался мертвым… Я так и думал, что за это надо благодарить мою Натали. Только здесь у вас неувязочка, леди. Вы не учли, что Натали… Вы тоже ее так называете, да? Ей идет это имя, не правда ли… Вы не учли, что Натали никогда не выдала бы своего старого друга. Нет, как женщина она давным-давно предала меня, но ведь она знала, что ее ребенок в моих руках! И она смертельно боялась, что ее любимый муженек узнает, кем и чем она была до него. Откуда мне было знать, что эта дуреха втюрится в него, когда Сема Пфайферман — Царство ему Небесное! — по моей нижайшей просьбе устроил их знакомство? Она даже сына ему родила! Она хотела освободиться от меня, видите ли… И поэтому показала бы что угодно, хоть бы даже и то, что вступила в преступный сговор со своим любовником Гришкой Орловым, ха-ха-ха… здорово, да? Гришку супруг, может, и простил бы, но меня — никогда! И неужели вы думаете, леди, что этим показаниям не поверили бы — если б, конечно, дело дошло до них? И все «неопровержимые улики» менты собрали бы за вас сами и доказали бы все, что хотели доказать. Уж будьте покойны!
В глубине души я была вынуждена признать, что подонок тысячу раз прав. Он оказался гораздо большим чудовищем, чем я предполагала. Но вслух я этого говорить не стала: не хотелось делать ему очередной комплимент. Поэтому он продолжал как ни в чем не бывало:
— Нет, леди, режиссура была превосходная, говорю это без ложной скромности! И исполнено все было бы тоже как по нотам, если б не подвел мой друг гаишник. Подумать только: от этакой малости порой рушатся такие великие замыслы! Вот и пришлось импровизировать на ходу… Впрочем, значит, так было угодно судьбе. Вы верите в судьбу, Танечка? Я очень верю! Я, например, знал, что мне не суждено поджариться в той тачке, которую поднял на воздух мой друг Батыр. Вам ведь наверняка известна эта история, правда? Хотя пришлось немного «помочь» провидению, не без этого… Может быть, и вправду мой удел — адское пламя, геенна огненная, но… Нет, нет! Умру я не так. И уж во всяком случае не тогда, когда это будет угодно Батыру или кому-то еще.
— А как вы умрете, Артист?
— О, леди… Боюсь, эта информация вам уже не пригодится. Вы и так знаете достаточно, чтобы умереть самой, ха-ха-ха! Зато я могу выступить в роли оракула и предсказать вам вашу судьбу, Танечка! Увы, ее приговор остался без изменений, лишь срок исполнения немного сдвинулся, как видите…
Он склонил голову набок, наблюдая, какое впечатление на меня произвели его слова. По-моему, остался несколько разочарован: ничего нового для себя я не услышала. Я незаметно скосила глаза на будильник, тикающий на канцелярском столе. Всего-то девять тридцать семь, святые угодники! А мне казалось, я уже целую вечность назад ворвалась в эту обитель греха… Да уж, до «часа Х» еще надо постараться дожить! Гарик раньше срока вряд ли появится, но где же этот Гришка? Неужели с Олегом Николаевичем что-то серьезное?..
Нет, ну все-таки! Что мне так знакомо в этом сероглазом негодяе, что? Его «мистификация» тут ни при чем: тогда он настолько изменил свою внешность, что я, пожалуй, его не узнала бы, если б он сам не подсказал. Нет, он мне кого-то напоминает именно этот, такой…
— Я же говорил, что вы мужественная женщина. Но рискну сделать одно предположение: ваше мужество в данный момент во многом поддерживается стрелками вот этих часов, которые неуклонно движутся по кругу… Я угадал?
— С чего вы взяли?
— Вижу, угадал. И вы наверняка думаете: «Пусть себе болтает Артист, это дешевое трепло, время работает на меня! Сейчас появится мой супермен, думаете вы, и оторвет головы всем этим нехорошим дядям, и наступит полный хеппи-энд, как в настоящем детективе…» Не правда ли?
Куда это он клонит? Я почувствовала, как мое сердце забилось, оборвалось и укатилось в тартарары, откуда его уже не вернуть никому и никогда. И я сидела совсем пустая, без сердца, без мыслей и без чувств, не ощущая ни рук, ни ног, и только один безмолвный крик гулко стучал в пустой голове: «Не может быть!!! Не может… Не может…»
Сквозь туман, застилавший глаза, я увидела, что Артист весь подался вперед и внимательно наблюдает за мной. Теперь он напоминал ученого-экспериментатора, который ввел белой мышке смертельную дозу какой-то заразы и ждет, когда же она начнет корчиться в судорогах.
— Наступает кульминация, леди! — торжественно возгласил он. — Сейчас мы с вами играем свой маленький «спектакль в спектакле». Свет на сцену! Вы, жалкая публика! Склоните головы перед величием истинной человеческой трагедии! Леди, соберите все свое мужество, оно вам сейчас понадобится. Хеппи-энд отменяется! Ваш герой не придет. Этот телефонный звонок из «Бутона»…
— Ты паршивый ублюдок!!!
Не отдавая себе отчета, я вскочила с места, совершенно уверенная, что сейчас получу пулю в лоб. Но выстрела не последовало: Артист лишь отпрыгнул к двери и поднял пистолет на уровень глаз. Он не хотел идти против судьбы, предписавшей мне быть повешенной. Зато на меня с рыком навалился Акула, про которого я совсем забыла, и чудовищным ударом в живот буквально перерубил меня пополам.
Когда надвинувшаяся на меня тьма понемногу рассеялась, я увидела, что сижу на том же самом стуле, актеры на своих местах — словом, мизансцена та же. Но во мне самой стремительно нарастает нестерпимая боль — только почему-то не в отбитом животе, а на том месте, где еще недавно было сердце…
Гриня… Нет, этого не может быть!!!
— Я понимаю, как вам сейчас тяжело, Танечка. — Подонок смотрел на меня сочувственно, улыбался с дружеским участием! — Мне самому приходилось терять близких людей. Но что поделать! Это судьба, а перед судьбой мы бессильны. Значит, его судьба была — не загнуться в следственном изоляторе, не сгнить в тюряге, а… Судьба уготовила Гришке Орлову лучшую участь, леди! Пусть вас утешит то, что его смерть была мгновенной и… яркой!
— Была?..
— Да, леди! Это случилось двадцать пять… — он взглянул на свои наручные часы, — нет, уже двадцать шесть с половиной минут назад. Моя маленькая бомбочка, в отличие от вашей, была совершенно натуральной! Прямо под сиденьем водителя… Ведь в это время ваш Гриня должен был находиться на пути сюда, верно? Я чувствовал, что сегодня мы с вами здесь встретимся, но встречаться с ним в мои планы совсем не входило! Я рассчитал время так, чтобы не было слишком рано или поздно… Хотел было предупредить вас о приближении этого «момента истины» — мы тогда с вами только начинали нашу беседу, но… но я решил, что это будет слишком тяжело для вас. Теперь-то все уже кончено, а тогда… Представить, что именно в этот миг душа покидает любимое тело и оно превращается в черный прах! Бр-р… Даже для меня это слишком сильные ощущения, Танечка!
— Спасибо… за заботу. Я тронута.
Последним усилием воли я заставила себя смотреть ему прямо в глаза. Только не показать этому садисту, как мне больно. Только не корчиться в судорогах! «Ну псих…» — отчетливо выдохнул у меня за спиной Акула.
Умирающая белая мышка глядела на своего мучителя, а видела… глаза погибшего друга. Темно-карие, такие глубокие-глубокие, в обрамлении пушистых ресниц, они менялись: смотрели то печально, то насмешливо-влюбленно, то страстно… Теперь они живут только в моей памяти, и я должна вспомнить о них все. Пока еще у меня самой есть время… И я вспомнила Гринины глаза, последнее прикосновение его губ и рук сегодня утром, вспомнила все-все, что было за эту неделю… Подумать только: всего неделя! Еще каких-то семь дней назад я и не подозревала о его существовании, потом вдруг приобрела целый мир — и вот разом потеряла все…
«Этого не может быть!!!» — сопротивлялось все мое существо. Но это случилось. Мы с напарником выбрали противника себе не по зубам. И проиграли. Я вспомнила маленький розовый листочек, спрятанный у меня на груди. «Куда ты пропала, золотко? Я волнуюсь… До скорого!»
Не сметь, не показывать этому подонку то, чем он жаждет насладиться…
Главное — я даже не смогу поплакать над телом любимого… О Боже, что ты несешь, глупая баба! Над тобой-то кто поплачет?
До скорого, Гриня. Нас с тобой разлучили ненадолго…
— Кончай ты комедию, Артист, е-б-х…! — прорвало Акулу. — Решай бабу скорей, не ночевать же здесь! Прав Чайханщик: заметут нас тут, в натуре!
— Заткнись, Акула…
Но что это случилось с бесстрастным экспериментатором? Манерный облик Артиста менялся на глазах. Пистолет Стечкина плясал в его руке, тонкие губы передергивала усмешка, похожая на конвульсию, и все его аристократические, богемные черты исказились до неузнаваемости. Словно сквозь личину «человека, который старается профессионально делать свою работу», пробивался наружу сам дьявол!
— Я не сказал тебе еще кое-что, моя маленькая героиня! В той взлетевшей на воздух «Ладе» вместе с дерьмом, которое осталось от твоего возлюбленного Гришки, менты найдут обгоревшую одежду и сандалики Антоши Бутковского. К сожалению, труп малыша я им представить не могу, мне он нужен живым, но они сами его «дорисуют», не сомневайся! И на квартире у почившего героя им будет чем поживиться, это я тебе уже говорил. И окажется, что любимый друг и наперсник моего па… «подопечного», Олега Николаевича, — никакой вовсе не герой, а подонок, похититель и убийца! Ха-ха-ха… Славный финальчик для дерьмового рыцаря, не правда ли, моя прекрасная леди? Сегодня я придумал инфаркт своему «клиенту», завтра его сердечко, боюсь, откажет вовсе! Вы с Гришкой не дали мне пустить его по миру, но я сделаю лучше! Свой спектакль я доиграю до конца. Но ты этого уже не увидишь, детка…
Я во все глаза смотрела на него, злобно пританцовывающего передо мной с пистолетом в трясущейся руке. Да это же… быть того не может!
— Ты… его сын!!!
За спиной у меня прозвучал двойной возглас крайнего изумления — каждый из «парочки» выразил его на свой манер.
— Заткнись! — истерично заверещал Бутковский-средний. — Акула, веревку! Чайханщик, взять ее на прицел!
— Послушайте, вы, Чайханщик, Акула! — обратилась я через плечо к «сладкой парочке». — Меня порешить вы всегда успеете. Но пораскиньте мозгами: неужели вы не видите, что сами уже покойники? Теперь вы знаете, кто такой Артист…
Рука с автоматическим пистолетом Стечкина медленно выравнивалась на цель, которой был мой лоб… Но терять мне было уже нечего… почти, так почему не попробовать последнее средство?
— …И жить вам осталось недолго, если будете дураками. Баксов вам уже не видать как своих ушей, вы же слышали, что Артист отказался от сделки с клиентом. Он хочет теперь, чтобы все поверили, будто ребенок мертв…
— Заткнись, стерва!!!
Но я прекрасно видела, что мои слова уже посеяли смуту в двух преступных умах — трусливом и примитивном, поэтому затыкаться не собиралась:
— …На самом деле у Артиста есть другой покупатель на мальчика, но делиться с вами он не собирается!
Смута в стане врага достигла точки кипения, но было поздно. «Стечкин», сжимаемый теперь уже двумя руками, быстро переместился в направлении «сладкой парочки»:
— Назад, придурки! Стволы на пол, к моим ногам, живо!
Первым швырнул свой «ТТ», конечно, Чайханщик, затем — нехотя — примеру старшего товарища последовал Акула. Рискнуть?.. Нет, он слишком далеко от меня, не успею. К тому же против меня они уж точно выступят единым фронтом…
— Отлично, ребятки, я знал, что вы не разочаруете шефа!
Отблагодарив свои кадры волчьей улыбкой, Артист носком лощеного башмака пододвинул к себе пистолеты и наступил на оба сразу. После этого черное дуло плавно повернулось градусов на шестьдесят и опять нацелилось в меня.
Номер не прошел. Что ж, значит, придется потерять последнее, что осталось. Гриня, я иду к тебе!
— А теперь, милая леди, сначала я убью тебя. К сожалению, вынужден воспользоваться непривычным для себя способом, так что извини, если будешь долго мучиться…
— Нет, Виталий, больше ты никого не убьешь. Повернись ко мне!
Я обмерла. На пороге дежурки стоял Бутковский-старший с маленьким спортивным пистолетом в руке. На фоне распахнутой входной двери и отдаленного прожектора, освещающего майдан, его высокая фигура была прекрасной мишенью…
В конце концов, долг частного детектива — защищать интересы клиента до последнего вздоха, а я свой последний еще не испустила. В тот момент, когда сцепленные на рукоятке «стечкина» руки Артиста метнулись к двери, сама я метнулась к нему и врезала ногой по его рукам одновременно с нажатием курка. Оглушительная очередь полоснула по бетонным перекрытиям потолка, тусклая лампочка, освещавшая комнату, погасла, и в кромешной тьме, наполнившейся воплями, срикошетившие пули засвистели по всей дежурке… Рухнув на ногу Артиста, придавившую к полу пистолеты Акулы и Чайханщика, я была в полной уверенности, что список жертв Галантерейщика пополнился по крайней мере еще одним человеком.
Описанный конец света уложился в кратчайший миг. И в этот же самый миг произошло еще кое-что, а именно: в окошко без решеток, выходящее на склон холма, с ужасающим грохотом, звоном разбитого стекла и с боевым кличем влетело нечто подобное тайфуну или лавине, но, по-видимому, все же одушевленное. Всецело поглощенная схваткой отца и сына Бутковских, пытающихся завладеть «стечкиным», я успела заметить, что на пути нового бойца встал Акула, и между ними тоже завязалась кровавая битва. Ну, по крайней мере, новенький — наш человек, и то ладно!
Решив, что это подоспели органы защиты правопорядка, я промямлила что-то вроде «ну наконец-то, Гарик!» и попыталась встать на ноги, чтобы помочь Олегу Николаевичу, которого считала более уязвимым. Но не тут-то было! Падая, я подвернула левую ногу и теперь, чуть приподнявшись, вскрикнула от боли.
Трудно представить себе более глупое положение: ты сидишь в полной темноте на двух пистолетах и не можешь двинуться с места, а вокруг тебя две пары людей, дерущихся не на жизнь, а на смерть, и ты не в состоянии помочь своим!
Акула и его противник лупили друг друга молча и страшно; было слышно только, как сопровождаемые глухими стонами удары врубаются в тела. Так, здесь мне делать нечего. Только сейчас я сообразила, что почему-то не видно и не слышно моего друга Чайханщика. Честно сказать, меня это не опечалило: составить ему пару мне в данный момент не хотелось бы.
Ползком я приблизилась к двойке Бутковский-Бутковский, не забыв прихватить с собой оружие. Отец и сын катались по полу уже за пределами дежурки. Присмотревшись в темноте, я выждала момент, когда рука Артиста, все еще удерживающая пистолет, но уже за ствол, оказалась поблизости от меня, — и что есть мочи рубанула по его запястью ребром ладони. (Левая рука Виталия Бутковского, как я успела заметить, в это время пыталась сдавить горло родителя.) Так в моем распоряжении оказался еще и третий трофей — автоматический пистолет Стечкина.
Галантерейщик взвыл от боли и обиды и ослабил свой смертельный захват. Надежнее было бы, разумеется, стукнуть его по голове рукояткой одного из пистолетов, которые у меня имелись в широком ассортименте, но его голова находилась в проходе между стеллажами, и я не могла дотянуться до нее.
Видимо, осознав, что аплодисментов ему уже не сорвать и пора сматываться со сцены, Артист неожиданным отчаянным усилием выскользнул из отцовских объятий и, сделав изумительный кувырок через голову, оказался на ногах и исчез за дверью. Я даже присвистнула от удивления.
— Гимнаст, — выдохнул Бутковский-старший, — бывший… Таня, это…
— Я знаю, Олег Николаевич. Теперь это уже не важно. Он уходит…
С трудом переводя дух после трудной борьбы, мы лежали перед дверью и смотрели вслед Артисту, который быстро, как заяц, бежал по майдану к автостоянке, то исчезая в тени, то выскакивая на освещенные участки.
— Гарик, он уходит!!!
Ответа не последовало. Гарик был еще занят. Ну, в конце концов, с Акулой у него свои счеты.
На стоянке я увидела всего два автомобиля — темный и светлый. Олег Николаевич проследил за моим взглядом:
— Наверное, черная «Вольво» — его машина! Там только она и стояла. Белая — моя «Волга».
Вот наглец, он даже машину открыто поставил на стоянку! Как бы в подтверждение, до нас долетел далекий шум заводимого двигателя, и черная элегантная машина, рванув с места, описала полукруг и скрылась из виду.
Уходит…
— Олег Николаевич, давайте телефон! Я звоню Батыру…
Мне было наплевать, что Гарик может меня услышать. Оставался последний шанс.
Не говоря ни слова, мой клиент пошарил в кармане куртки, протянул мне чудом уцелевший в потасовке аппарат и… затрясся, уронив голову на руки. Он плакал…
Я набрала многоканальный контактный номер резиденции хозяина здешних мест. Ответили мне мгновенно.
— Привет от Казака! Встречайте черную «Вольво», едет от майдана к трассе…
Этот пароль придумал сам Батыр-хан в назидание своим оскандалившимся вчера «национальным гвардейцам». Но как же мне больно было произносить его сейчас!
Голос с татарским акцентом сказал, что информация принята, и тут же отключился.
— Антоша! — вскричал Олег Николаевич и, вскочив на ноги с резвостью шестнадцатилетнего мальчика, понесся по отсекам склада разыскивать сына. Я прислонилась спиной к железному стеллажу и закрыла глаза. Внутри меня по-прежнему была тоскливая пустота. Ну, вот и все. Дело о похищенном мальчике можно считать закрытым. А дальше что?…
— Фу… — Дверной проем дежурки заслонила фигура победителя Акулы. — И правда здоровый, сволочь… Кому это ты передаешь от меня приветы? И объясни наконец, золотко, какого дьявола ты все время называешь меня Гариком? Ты что — уже дала мне отставку?
— Гриня!!!
— Ну конечно, я, золотко. Чему ты удивляешься?
— Чему я удивляюсь?!
Все дальнейшее я видела словно сквозь туман. Кажется, я припала к нему и, смеясь и плача, билась об него головой, чем привела своего супермена в полное смятение. Кажется, наставила ему немало дополнительных синяков и царапин, пытаясь убедиться, что он сделан не из протоплазмы, как пришелец с того света. Он все сносил безропотно, только ловил мои руки и прижимал к своим истерзанным губам: «Ну что ты, что ты? Испугалась, золотко? Что же ты наделала, а? Зачем ты сюда полезла одна, дурища ты чертова! Золотко мое…»
Сквозь истерику моей женской сущности с трудом удалось пробиться детективному началу:
— Как там Акула, Гриша? Не оклемается?
— Исключено. Лежит тихо. Я нашел хорошую веревку… Ну, это — судьба! Быть Акуле сегодня повязанному.
— А Чайханщик?
— Этот лежит еще тише. С пулей в горле… Должно быть, рикошетом, когда этот псих пальнул в потолок. Я думал, что и тебя…
— Ой, Гришка…
Стало быть, Аллах не услышал молитву бедного «татарчонка».
Тут я вспомнила наконец о главном — и, вцепившись в напарника с новой силой, оторвала еще какой-то клок от его «доспехов».
— Но как ты приехал? С Олегом Николаевичем? На какой машине?
— На «Волге». Эх, Танюшка, там такая была канитель! Прилетаю я как идиот в первую горбольницу, в кардиологию, весь в мыле… А там — ни сном ни духом, представляешь? Нет, говорят, у нас такого пациента, не поступал. Я звоню на фирму, а Олег сам берет трубку. Ты же знаешь, он всегда допоздна на работе. Ну, тут до нас мигом дошло, в чем дело, сердце в пятки… Все, говорю, я за машиной в гараж и лечу обратно. А он мне — подожди, я с тобой, сейчас подъеду. А уж времени — девятый час! В общем, к гаражу мы с ним подскочили одновременно, открываем — мать честная! «Лады» нет, а Вовик Редькин — ну, охранник, которого Олег приставил к жене, — сидит у стенки и стонет, башка в крови, весь такой скорбный… И рассказывает нам несусветную историю. В начале восьмого Наталья говорит ему: «Пойдем прогуляемся, тут недалеко, у меня небольшое дельце, надо фотки на паспорт получить». И сходили они не куда-нибудь, а в фотоателье «Бриз», представляешь?
— Знаю, я там побывала раньше ее. Ну, дальше! — Собственно, я уже знала, что он мне расскажет дальше…
— Ну вот. Вовик-то с ней туда не заходил, болтался перед входом. Наталья там была не больше минуты, и вернулись они оттуда прямехонько домой. Только через пять минут она опять выскакивает из комнаты, сама не своя — так Вовке показалось. «Володя, — говорит, — мне тут срочно надо к подружке, но ты со мной не ходи, пожалуй, я возьму машину». Ну, Вовик, естественно, ни в какую, у него строгий приказ! «Ладно, — говорит Натали, — поехали со мной». Спустились они в гараж, и там она его — представляешь? — шарахнула монтировкой! Кто ж мог ожидать такое?! Когда очухался — ни Натали, ни «Лады», и гараж заперт. Ну а тут вскоре и мы с Олегом Николаевичем подоспели. Олег взбесился, даже верить не хотел ни в какую. Потом решил, что это у нее стресс, и она, может быть, вправду поехала куда-нибудь — развеяться. А тут еще, пока я «Волгу» проверил, то да се, опять время…
— Ой, Гриня… А когда вы ехали сюда — ничего такого на дороге…
— Да в том-то и дело! Машина горела на обочине, недалеко от поворота на «Сокол». Ужас! Народу набежало, мы еле пробились. Но откуда ты… Е-мое!!! — Он тоже все понял. — Наташка?..
— Да, Гриня. Получилось так, что она спасла вас с Олегом Николаевичем. Этот подарочек Артист приготовил для тебя.
— Господи… Как теперь ему сказать?..
Потрясенные, мы с моим воскресшим героем сидели обнявшись перед распахнутой дверью склада. В этой позе нас и застал настоящий Гарик Папазян. Он бесшумно возник в дверном проеме и был искренне возмущен увиденным:
— Ну, братья-разбойнички! Нашли место и время!
— А ты поспел как раз вовремя, чтобы собрать трупы своих друзей с продырявленными красивыми шкурами, которыми усыпан весь склад! — ответила я.
— Ну, по крайней мере, два «трупа», которые я вижу в данный момент, в моей помощи не нуждаются! Есть еще? — поинтересовался Гарик.
— Имеются. Чайханщика подстрелил Артист, а Акула — труп только наполовину…
— Мне совесть не позволила лишить тебя этого удовольствия, старик! — вставил Орлов.
— Спасибо, с меня причитается. А Артиста упустили, конечно?
— Конечно! Мы только жалкие любители, где уж нам… Надеюсь, правда, что далеко он не ушел. Скажи, среди горящих на дороге тачек нет ли, случайно, черной «Вольво»?
— Насколько я мог судить, одна из них недавно и в самом деле была черной «Вольво». Артист?.. Но как?!
— Думаю, его опять загасил Батыр. Вернее, наоборот… Зажег. Они тут весь вечер только об этом и толковали.
Гарик выругался по-армянски — длинно и с душою…
— Братцы, мне правда очень стыдно, что я не успел к вам, — признался он, немного успокоившись. — Но что было делать? Едем — на дороге сплошные происшествия, и ни патрульных, ни ГАИ… И все это, по закону подлости, валится на нас с ребятами. Пришлось даже оставить там своих мужиков. Да, а с малышом-то все в порядке? И где, Татьяна, твой клиент Бутковский? Боюсь, у меня плохие новости: эта машина там, у «Сокола»… это ведь его «Лада»! Я уж боялся, Гришка, что это ты там…
— В машине была моя жена.
За спиной у нас стоял Олег Николаевич с Антошкой на руках, и он все слышал…
И вот тут мы увидели, как Бутковский начал медленно оседать, хватая ртом воздух. Гришка еле успел подхватить его и Антошу, завернутого в какую-то грязную простыню, а Гарик — меня, потому что я тоже вскочила, совершенно позабыв о своей ноге…
Помню еще, как Гришка прорычал: «Старик, позаботься о Татьяне! Если что — до капитана не доживешь!» И нежно притянул меня к себе: «Золотко, я должен ехать. Этот наглый тип отвезет тебя в город, будь с ним начеку!». «С превеликим удовольствием…» — промурлыкал у меня за спиной «этот наглый тип».
Помню, что после отъезда Григория с Бутковскими Гарик первым делом вполне профессионально поставил меня на ноги. Не исключаю, что «вторым делом» Кобелянчик попытался бы зализывать мои воображаемые раны, но тут подоспели его друзья — Миша и Саша. Убедившись, что снова могу ходить, я хотела было улизнуть, но Гарик и слушать не стал: он изрек, что обещал супермену обо мне позаботиться и поэтому доставит меня «до самой постельки». Не знаю, что там подумали Миша с Сашей, мне было на это наплевать. На прощание Папазян ласково потрепал по щеке Акулу, который уже сменил Гришкину веревку на наручники:
— До скорого, Акульчик-джан!
— Я ж говорил: надо было «замочить» тебя, суку… — процедил тот.
— Ну, теперь поздно сокрушаться, ара! — философски ответствовал Гарик.
Помню, как к моей машине, одиноко скучающей на берегу, мы шли теперь не таясь — по самой середине ярко освещенного майдана. Всю дорогу до города Гарик развлекал меня армянскими анекдотами. Только вблизи поворота на «Сокол» стал серьезным и сказал: «Лучше отвернись…»
Я не стала отворачиваться и проводила взглядом обугленные останки красавицы «Лады», которые уже едва дымились. Вряд ли там можно будет найти «обгоревшую одежду и сандалики Антоши Бутковского»… У дороги еще стояли несколько машин — милиция и ГАИ, ходили какие-то люди, но труповозки уже не было. Значит, и трупа тоже.
Мимо расстрелянной батыровцами «Вольво» мы не проезжали: Артист не дотянул даже до трассы, его перехватили совсем недалеко от майдана. Быстро сработали ребятки, ничего не скажешь…
— Товарищ старлей, — обратилась я к своему водителю, — хочу тебя просить как друга… Как бы это… ну, словом, поменьше шума вокруг этого дела? Кроме Акулы и нас никто не знает о мальчике…
Гарик снисходительно взглянул на меня:
— Опять ты учишь профессионала, Таня-джан! Я же, кажется, обещал быть другом. Поэтому и как мент сделаю все, что смогу.
— Ты умница, Гарик!
— И, заметь, приятный мужчина. С тебя причитается…
Он, как и обещал, доставил меня до самой квартиры и даже настоял на осмотре помещения, дабы убедиться, что призрак Галантерейщика не притаился где-нибудь в темном углу. Призрака не было, и Гарик повернулся ко мне:
— Ну, дорогая, заодно могу сделать тебе горячую ванну и уложить в кроватку. Приказывай!
— Да пошел ты, ара!
— Иду, иду. Я же хочу хоть немножко побыть еще и капитаном.
Все-таки сорвав с моих губ прощальный дружеский поцелуй, он поскакал вниз по лестнице, насвистывая своего любимого «тореадора»…
Дальше не помню совсем ничего. До самого момента, когда уже при свете дня меня разбудило ощущение, приятней которого я не знаю: мой милый был рядом со мной и нас ничто не разъединяло. Вспомнив свой вчерашний кошмар, я опять дала волю рукам; но то, что они находили, было слишком реальным, живым и горячим, чтобы беспокоиться из-за каких-то глупых снов…
— Прекрати, хулиганка…
— Гриня… Который час?
— Восемь. А тебе это зачем?
— Просто… Не могу поверить, что никуда не надо бежать. Как там Олег?
— Инфаркт. Но могло быть хуже. Врачи говорят, опасности для жизни нет.
Проклятый сероглазый дьявол: накаркал все-таки!
— А Антошка?
— Тоже в больнице. Слабенький, конечно, нужна реабилитация, но в общем — порядок.
— А тебе нужна? Реабилитация?..
— Мне-то? Ну, поспать минут шестьсот не мешало бы, но учитывая опасность, исходящую от крокодилов…
— Иди ко мне!
— А к кому я пришел?..
…Когда мы с напарником прошли полный курс реабилитации, суббота уже клонилась к вечеру. Мы собирались проведать отца и сына Бутковских, а потом устроить себе ужин при свечах на две персоны — конечно, с шампанским и ананасами. Пока Гриня плескался в ванной, я решила попытать судьбу насчет ближайшего будущего.
Ничто не предвещало беды, и вдруг…
25+3+17. «Смотрите не лишитесь того, что недавно приобрели».
Что? Опять — лишаться?! Нет, я этого не вынесу…
И тут мой взгляд упал на перекидной календарь: пятница, 13 июня. На календаре был вчерашний день! Так вот в чем дело: я не перевернула листок, как бы не закрыла в своей памяти события этой чертовой пятницы, и судьба выбросила мне ее черные символы! Это мое вчерашнее несостоявшееся гадание…
Ну уж дудки! Больше я не собираюсь никого терять! Я протянула руку и, трижды плюнув через левое плечо, перевернула листок. Все! Чур меня!
А ну-ка попробуем еще разок… Ага, вот это мне нравится гораздо больше!
35+11+22. «Непредвиденные, но весьма благоприятные перемены…» Немного туманно, но раз «благоприятные» — опасаться нечего.
Через час, усаживаясь в свою машину, я обнаружила первую благоприятную перемену. Могу поклясться, она произошла уже после того, как мы с Гариком ночью вернулись в город. Из-под сиденья я вытащила маленький черный «дипломат», в котором обнаружились 50 тысяч долларов и видеокассета. «Крестный ата» держал свое слово!
Вообще-то в «дипломате» вполне могла оказаться и бомба, но это пришло мне в голову только после того, как я его открыла. Впрочем, бомбу-то уж никак не отнесешь к «благоприятным переменам»!
Пришлось вернуться домой: с таким багажом не очень вольготно путешествовать по больницам и супермаркетам. Но главной причиной была, конечно, кассета, возбудившая наше любопытство.
Я вставила ее в щель «видика» и… невольно прижалась к супермену. Это была записанная на пленку сцена расстрела машины Артиста.
Зрелище, которое заняло всего три минуты экранного времени, потрясло каким-то мистическим ужасом, роковой неотвратимостью возмездия. Это было даже не убийство — исполнение приговора. Вот черная роскошная машина мчится по темной пустой дороге навстречу камере, снимающей откуда-то сбоку… Вот из тьмы — кажется, со всех сторон! — вырываются столбы сплошного огня, скрещиваются на автомобиле, в одно мгновение обвивают его… Всего долю секунды в ярком свете отчетливо видно бледное лицо человека, сидящего за рулем, — но зрители успевают его различить… Вот уже не машина, а огромный факел становится вертикально на передний бампер, падает на крышу, потом, перевернувшись еще пять или шесть раз, скатывается с дороги далеко на обочину, в поле… И наконец — взрыв! Громадный язык адского пламени взлетает высоко-высоко в чернильное небо… И еще минуту или полторы на экране безмолвно пылает погребальный костер, и на землю сыплется дождь огненных обломков и сверкающих искр.
— Господи, расстреляли из огнеметов! — прошептал мой напарник.
В его широко раскрытых глазах плясали отсветы огня, пожиравшего того, кто приготовил такой же костер для него, моего Гришки Орлова…
Вот и все. Финита ля комедия! Артист сыграл свою последнюю роль.
Может, ты, Галантерейщик, и был гением злодейства, но оракулом оказался никудышным. Вот он, финал твоего спектакля… Занавес!
Экран погас. Орлов первым обрел дар речи:
— Что, твой Батыр совсем из ума выжил? Дать нам в руки такую улику… Или надо ожидать, что и с нами случится то же самое?
— В принципе не исключено. Но зачем бы ему тогда отваливать столько деньжищ?
Ответом нам был острый запах какой-то химии, исходящий от видеомагнитофона. Переглянувшись, мы бросились к нему и вытряхнули на пол дымящуюся кассету. Из нее посыпался серый прах: пленки больше не было… Она самоуничтожилась!
— Фантастика! — в один голос сказали мы с Григорием Васильевичем. Однако не такой уж он кондовый консерватор, этот кушумский «хан» Батыр…
Впечатления этого видеопросмотра не испортили нам ни планов, ни аппетита, и субботний ужин (плавно перешедший в воскресный завтрак) прошел в теплой и дружественной обстановке. И тут я дождалась второй благоприятной перемены.
— Слушай, золотко, — вспомнил Гриня, — а у меня ведь со вторника начинается сессия! За делами как-то недосуг было тебе сказать. Как ты смотришь на то, чтобы махнуть со мной в столицу? Если, конечно, не боишься общества скучного провинциального студента, корпящего над учебниками. Правда, на «Президент-отель» у меня бабок не хватит, но хорошенькую уютную квартирку на Кутузовском я тебе обещаю. Идет?
— Ах ты жмот! Это с двадцатью пятью тысячами баксов у тебя нет бабок на отель?!
— Знаешь что… — Он прищурился и даже поставил бокал. — Ты как хочешь, а мне грязных мафиозных денег не надо!
Вот чертов донкихот! А еще туда же — в бизнес метит… Но вслух я произнесла другое:
— Во-первых, нам их заплатили за святое дело, а какая разница — кто? Во-вторых, ты берешь их не у мафии, а у меня, значит, эти деньги уже «отмыты» и ваше благородие могут их тратить с чистой совестью. Так как?
— Ладно, уговорила. Только с условием: на тебя же их и потрачу!
— А это сколько угодно!
— Значит, решено — насчет Москвы? За Олега я теперь спокоен: завтра приезжает его сестра из Киева. С похоронами вроде бы тоже все улажено… Но в отелях все равно жить не будешь: я хочу быть только вдвоем и без всей этой мишуры!
— Ну, не знаю, не знаю… Со скучным провинциальным студентом, да еще и на скучной квартире…
— Зато по ночам обещаю веселую жизнь!
— Ну, так бы сразу и сказал! Когда едем?
— В понедельник, золотко. У тебя уйма времени, чтобы собраться. Кстати, насчет веселой жизни: не желаешь ли завтра прогуляться на сабантуй? Классное зрелище!
— Нет! Хватит с меня татарского колорита! Куда угодно, хоть в деревню Простоквашино, но в этом Кушуме ноги моей больше не будет!
— Ладно-ладно, пошутил… Пойду принесу лед.
Я взглянула в большое зеркало на свою самодовольную женскую сущность. И показала ей язык:
— А ведь я же предупреждала: только не влюбись!..
