Глава 4
Костя, Костенька, силач мой удалой! Сидишь рядом, грязный весь, со ссадинами на лице и смотришь прямо перед собой на стелющуюся под колесами дорогу. Нахмурился. То ли переживаешь свое позорное для мастера падение в драке (случившееся, кстати, не по твоей вине), то ли анализируешь по профессиональной привычке бой, то ли безуспешно понять пытаешься, что же все-таки вокруг нас происходит. Не пытайся, Костя, я еще и сама не до конца разобралась и в доброй половине событий в недоумении пребываю. Только-только обрела способность прогнозировать события с большой долей вероятности. Одно я знаю точно — стоять особняку Ганса на месте бандитской берлоги. Это моя работа, с которой нужно справиться во что бы то ни стало. Это для меня главное, но с сего момента — не единственное.
Зло, Костя. Зло, которое в нашем языке с недавних пор очень метко названо беспределом. Вот она, косыночка-то на шее. Думала, по ошибке меня Ванька… Уж простить хотела… Оплошность, если это на самом деле оплошность, простить еще можно, а вот зло, беспредел, труп в мокрой канаве, в которой я тоже побывала…
Если труп там до сих пор лежит, значит, дело сделано чисто, без свидетелей и очевидцев. А раз так, то менты почешут затылки и переведут дело в разряд нераскрытых. А я уж точно не поспешу посвятить их в детали, потому что у нас с ними, так сказать, цели и задачи разные. И будущие мои заказчики, особенно некоторые из них, десять раз подумают, прежде чем обратиться ко мне за помощью, если будут знать, что я — Татьяна Иванова, сотрудничаю с милицией.
Я накажу зло по-своему. Как Христос говорил? «Какою мерой меряете, такой и вам мерить будут». Золотые слова! Я с ними абсолютно согласна.
Я уже приняла решение, но для его оценки нуждалась в полезном совете. Остановив машину на обочине, я попросила Константина достать из «бардачка» замшевый мешочек с гадальными костями. Он иронично хмыкнул, но просьбу выполнил.
— Время ли сейчас, Таня, для развлечений? — снисходительно бросил он.
Я вежливо попросила его в ближайшие пять минут вести себя тихо. Он послушался, пробормотав едва слышно: «Причуда!»
Мужчинам время от времени полезно давать почувствовать, насколько они серьезнее нас, женщин. От этого они растут в собственных глазах.
1+14+31. «Желание порождает увлеченность желаемым и дает энергию для его достижения, правильное приложение которой приведет вас к цели, если не ошибетесь в средствах».
Верно! Цель не оправдывает средства, что бы ни бубнили по этому поводу последователи Лойолы.
Средства, которыми пользовались Семиродовы, — налицо, но цели их пока непонятны. Но, проанализировав их действия и употребляемые средства, можно догадаться и о цели. На эту тему надо подумать, как только выпадет свободная минутка.
— Ну что, все проблемы решила?
Костя с пренебрежением бросил мешочек обратно в «бардачок», и он мягко ударился о фотоаппарат-мыльницу, который я таскала с собой с незапамятных времен.
Я провела рукой по плечу сэнсэя, погладила его колючий подбородок.
— Если бы!
Он осторожно, будто боялся причинить боль, сжал мои пальцы и поцеловал их.
— Если бы все проблемы решались такими простыми средствами…
Упершись коленом на сиденье, я потянулась к Косте, и он нежно обнял меня. Я потерлась виском о его небритую щеку. Костя дотронулся до моей груди, крепко прижал и приник к моим губам долгим и жарким поцелуем, во время которого его руки неторопливо ласкали мое тело. Протестовать против такого эротического массажа было невозможно, и у меня возникло желание плюнуть на все, отогнать машину в какой-нибудь лесок и, откинув сиденья, заняться с Костей любовью. И, без сомнений, осуществила бы это, если б не сидевшая где-то на задворках сознания мысль о трупе в канаве. Поэтому я отодвинулась.
— У нас слишком мало времени и слишком много проблем. Помоги решить хотя бы одну из них.
Он грустно улыбнулся и, проявляя деликатность, настаивать не стал.
— Помогу, конечно, — согласился Константин и добавил: — Хоть в чем-нибудь помогу…
— Ты уже помог, не сомневайся, — нежно провела я рукой по ежику волос. — Без тебя не состоялось бы мое знакомство с Лозовой, а ты не представляешь, насколько оно для меня важно.
До города я вела машину молча, радуясь переменам, происшедшим с Константином после моих слов. Он явно повеселел, услышав такую оценку своей роли в состоявшейся заварушке.
Расставаясь, я взяла у него адрес фотостудии, которой заведовал один из его учеников. Костя гарантировал быструю обработку пленки и полное отсутствие интереса к ее содержанию, что было еще более важно. Я дала ему номер телефона Малышева — чтобы он от моего имени потребовал от него немедленной подготовки всего пакета документов на куплю-продажу дома без фамилии покупателя и передал еще более жесткое требование — быть на месте всю вторую половину дня и ждать моего визита, чтобы эти документы мне вручить.
— Тревожно мне что-то за тебя, Тань. — Он смотрел на меня так, словно видел в последний раз. — Может, послать все к черту и поехать с тобой?
Пришлось рассмеяться, и как можно более беззаботно.
— Все будет хорошо, сэнсэй. Иди прими душ и тренируй своих суперменов.
— Позвони вечером! — потребовал он, перед тем как захлопнуть дверцу.
— Обязательно! — пообещала я, одарив его самой обворожительной из своих улыбок.
Дорога обратно показалась мне очень длинной. Или я просто не горела желанием туда возвращаться? Шрам на шее, пожар, а теперь еще и труп не способствовали положительным эмоциям, и путешествие это было для меня на редкость неприятным.
Пристроив машину на автостоянке и прихватив с собою фотоаппарат, ключи и деньги — все это уместилось в сумке — «кенгуру», — я двинулась в сторону деревни почти налегке. Пришлось, правда, затянуть сумку потуже, чтоб не ерзала и не мешала свободно двигаться. События на пожарище могли принять оживленный и даже бурный характер. Там наверняка мародерствует местное население, и дай бог, чтобы они, увлеченные своим промыслом, не обратили на меня внимания. В противном случае фотолюбительством не оправдаешься, придется уносить ноги, и чем быстрее, тем лучше. Да и милиция может появиться в самый неподходящий момент. Константину стоит поторопиться со звонком Малышеву.
Поплутав по переулкам, я вышла к какому-то длинному забору. Обнаружив в нем щель, я просунула в нее голову и увидела пустырь, провонявший отбросами, а за ним дальнюю оконечность семиродовского парка. Поколебавшись напоследок и пожалев, что не надела сегодня утром что-нибудь менее приметное, чем светло-розовую футболку и голубые «кроссовские» джинсы, я двинулась к парку кратчайшим путем, через поросший веселенькой травкой пустырь, и вскоре оказалась возле высоких толстых вязов. Я не представляла, с какой стороны находится тот самый овраг, и поэтому двинулась наугад, надеясь на везение.
Долгое время стоявший без ухода парк превратился в непроходимую чащу. Поваленные деревья и разросшийся молодняк то и дело преграждали мне путь. И тут я услышала голоса, доносившиеся из-за поредевших впереди деревьев, и поняла, что вышла прямо к пожарищу, пройдя парк насквозь и не найдя нужного мне оврага. Не слишком высовываясь, я наблюдала из-за деревьев за двумя женщинами, суетившимися возле какой-то дыры, видимо, бывшего погреба, из которой они одну за другой доставали стеклянные, покрытые черной копотью банки с соленьями.
Стараясь не шуметь, я вернулась обратно в парк, пробираясь по зарослям в обход. В горле першило от запаха гари.
Я едва не свалилась в канаву, не заметив ее из-за кустов. Остановившись на краю, я достала сигарету и, рассудив, что на таком расстоянии женщины не учуят запаха дыма, закурила.
«Лезь, Танька, не тяни время. Ведь именно его у тебя не так уж и много!»
Эти слова, обращенные к самой себе, добавили мне решимости, и я заскользила вниз по склону.
Аладушкин лежал в ручье лицом вниз, и вода до половины заливала его уши. Одна нога, в рваном башмаке, была неестественно вывернута и покоилась на камне среди травы. Другая, согнутая в колене, почти вся утонула в жидкой грязи. Руки широко раскинуты, намокшая рубаха вздулась на спине пузырем.
Я сделала несколько снимков и отложила фотоаппарат. Дотянувшись до сухого места, я перевернула его на спину, потянув за плечо.
Его лицо, обезображенное предсмертной мукой, было неузнаваемо. Страшная улыбка предсмертного оскала явилась причиной того, что я на минуту забыла о фотоаппарате и присела рядом с телом. Мое внимание привлек ровный, сделанный как по линейке, тонкий разрез на шее Аладушкина. Это был след от мастерски затянутой стальной удавки. Большая черная муха, усевшаяся на багровую, с синевой по краям, полоску, пересекающую белую, как бумага, кожу, вызвала у меня приступ тошноты. Усилием воли подавив в себе неприятные ощущения, я сделала еще пару снимков и выкарабкалась наверх, забыв об осторожности. Продираясь сквозь колючий, высохший от недавнего пожара кустарник, я думала только об одном — поскорее покинуть это проклятое место. Не обращая внимания на женщин, увлеченных изучением чужого погреба, я проскочила мимо них на такой скорости, что они скорее всего даже не заметили меня.
По дороге, ведущей к шоссе, мне казалось, что косынка у меня на шее все время сползает или сбивается на сторону, и я то и дело поправляла ее, ругая себя за мнительность.
Мне и раньше приходилось видеть трупы. Не скрою, случалось даже превращать в них особо отпетых негодяев. Жизнь частного детектива порой изобилует неприятными неожиданностями, и на кисейную барышню похожа я меньше иного мужчины. Но труп Аладушкина просто потряс меня — до головной боли, до дрожи в коленках. Я не ожидала, что способ его отправки на тот свет окажется таким же, каким пытались препроводить туда же и меня. Не успей я тогда прикрыть горло рукой и не угоди так удачно подошвой ботинка Ивану между ног, лежало бы сейчас мое тело под слоем земли где-нибудь в этой паршивой приусадебной рощице. Я даже представила, как мое прекрасное во всех отношениях тело, запихнув в неглубокую, наспех вырытую яму, торопливо забрасывают землей и, утрамбовывая, топчутся сверху.
Неконтролируемое воображение способно показывать нам сны наяву. Мои сны обернулись кошмарами.
Выйдя на шоссе с намерением остановить попутку до города, я решила теперь не торопиться и немного пройтись пешком, чтобы развеяться и поразмышлять над увиденным.
О том, что в канаве лежит именно Аладушкин, я догадалась сразу, как только усатый рассказал нам о трупе. Помнится, я даже губу прикусила до боли. К самобичеванию склонности у меня никогда не было, но сейчас было досадно за собственные промахи. Ведь это убийство вполне можно было предотвратить. Уж слишком была велика его вероятность.
Ясно, что в поджоге участвовали двое. Один удалился из дома через окно, второй, удостоверившись, что это произошло, бросил из прихожей в коридор факел. Помнится, Аладушкин говорил, что Иван пригласил его прийти во второй половине дня для какой-то помощи. Вот такая помощь ему понадобилась.
Я обернулась — проклятое место выглядело отсюда вполне безобидной рощицей. Обугленных стволов и увядшей листвы не было видно. Как говорится, пейзаж, достойный кисти художника.
В общем, получается, что Аладушкина убил Иван. Хотя почему именно Иван? Убийцей вполне мог быть и Кирилл Федорович Семиродов.
Мне стало очень жаль следователя, которому предстояло разбираться в этом безнадежном для него и очевидном, как выеденное яйцо, для меня деле. Ведь убийцу необязательно искать — его можно вычислить.
Семиродовы сами для себя капкан поставили. Я была уверена, что держу в руках могучий рычаг, надавив на который без труда получу подпись Кирилла на купчей, которую оформлял сейчас господин Мальцев. А дальше? В любом случае Семиродов-старший должен ответить, за что он лишил жизни безвинного человека. А в том, что именно он автор этого страшного сценария, я не сомневалась.
Очередная машина накатывала сзади, шурша колесами по разогретому асфальту. Я подняла руку, и бежевый «Опель», взвизгнув тормозами, остановился, проскочив вперед метров тридцать.
— Садись, подруга, поехали, хватит ноги тереть! — прозвучало жизнерадостно, едва я открыла дверь.
За рулем оказался молодой крепкий парень в светлых шортах и футболке какой-то дикарской расцветки. Пока я усаживалась, он не отводил от меня жадных, нагловатых глаз и плотоядно улыбался пухлыми губами. А когда захлопнулась дверца, он придавил педаль газа так лихо, что с места взяли мы с пробуксовкой колес. «Крутой, ничего не скажешь», — улыбнулась я про себя.
— Куда вам, мадам? — спросил он, переключая передачи.
— Погоняйте, месье, я скажу, когда доедем.
Я посмотрела на него повнимательнее. Годика двадцать два — двадцать три от силы. И всем доволен — собой, машиной и попутчицей, которую бог послал, в комплект, не слабую.
— Музыку, мадам?
— Нет.
— Напитки?
— Смотря какие.
— Шампанского со льдом у меня нет, а баночку пива — пожалуйста.
— Шампанское бывает со льда, аристократ, — я отсалютовала ему открытой банкой, — а со льдом подают виски и коктейли.
— Разве? — удивился он. — А вино?
Пришлось кивнуть, чтобы не начинать дискуссию.
— Но только не шампанское.
— Я все же включу радио, ладно?
Он протянул руку к панели магнитолы, и в машине застучало, загрохотало что-то попсово-приблатненное и хриплоголосое. Увидев, как я морщусь, он убавил громкость.
— Напрасно! — он с сожалением пожал плечами. — Лирику надо любить. Лирику и развлечения. А то смолоду состаришься. Ты как считаешь?
— Люблю я лирику и стареть раньше времени не собираюсь.
— Вот и отлично! — обрадовался он. — Кстати, насчет развлечений. Я тут знаю неподалеку такое место — ахнешь, когда увидишь! Едем? «Только ты, только я…» — пропел он фальшиво и весело, наклоняясь ко мне.
— Держи руль! — одернула я его. — Мне нужно в город. Если у тебя другие планы — останови…
— В го-ород! — передразнил он. — Останови-и! Таким ножкам пешком ходить противопоказано. Я тебя и в город отвезу, и к дому доставлю, и на этаж подниму.
— И в ванну уложишь?
Он взглянул на меня загоревшимися глазами и подкинул газку.
— И в ванну, и в кровать — тоже. И служить тебе буду до утра, неистово и верно!
— Ах ты крендель с маком! — рассмеялась я его скоморошеству.
— Со смаком! — поправил он, поворачивая в другую сторону от города.
— Все равно — крендель, — настаивала я. — Возвращайся, тебе меня не соблазнить. Не получится.
— Получится, ох как получится!
Он свернул на тихую безлюдную улочку.
— Поворачивай, — вежливо попросила я, — а то мне тебя обижать придется.
— А не хочется обижать-то?
— Не хочется, — согласилась я. — Но придется.
— И не надо!
Чтобы меня разозлить, ему не хватало наглости. А на глупость не то что злиться, обижаться и то не стоит, особенно на такую жизнерадостную. Но ехать с ним дальше — значило бы посмеяться над его надеждами.
Я быстрым движением выдернула ключ из замка зажигания.
— Ты что! — воскликнул он, теряя дар речи от возмущения.
Машина еще не остановилась, а я уже выскочила наружу и, обежав, оказалась возле парня в тот момент, когда он только открывал дверцу.
— Ты что? — теперь уже растерянно спросил он.
— Садись на мое место, — потребовала я вполне миролюбиво, — очень хочется «Опель» поводить. Ни разу не пробовала.
— Ну, нет! Отдай ключи, — потребовал он, вылезая. — Отдай ключи, я сказал!
— Не буянь, а? — попросила я его по-свойски. — А то вот этими ножками, которые тебе так приглянулись, я надаю тебе по ушам.
Он посмотрел так изумленно, что выдержка мне изменила и я расхохоталась. Ну прямо большой ребенок! Через некоторое время, оценив комизм происходящего, он ко мне присоединился.
— Ладно, садись. Посмотрим, как ты управляешься с техникой.
«Опель», конечно, машина классная, но нисколько не лучше моей «девятки». Тут действует пословица: «В гостях хорошо, а дома — лучше».
Заплатив на автостоянке за место (злющие здесь оказались цены), я обнаружила, что за эти дни изрядно поиздержалась. Если и дальше так пойдет, придется экономить на мелочах. Вся надежда на Ганса, я должна его увидеть в самом скором времени. Надо бы заявиться к нему серьезной и деловой, но получится ли выдержать тон? Развеселил меня соблазнитель, а несерьезная потасовка с ним послужила для меня хорошей разминкой, прибавила бодрости и даже пробудила аппетит. Как там выпало? «Желание порождает увлеченность?..» Направляя машину в район набережной, где в подвальчике одного из старых домов располагалось нужное мне фотоателье, я увлеченно и с удовольствием думала о еде.
Фотоателье я нашла без труда. Константин настолько подробно объяснил мне до него путь-дорогу, что плутать было бы непростительно. Меня сразу же приняли — Константин позаботился и об этом.
— Вы хотите присутствовать при обработке материала? — спросила молоденькая симпатичная приемщица, беря у меня кассету с пленкой. — Подождите, пожалуйста, несколько минут.
Она поднялась, чтобы отнести пленку в фотолабораторию.
— Иванова? Татьяна?
Выглянувший из-за двери мужчина обратился ко мне приветливо, как к знакомой. По-моему, я видела его когда-то в спортзале у Кости.
— Сейчас все устроим, проходите.
Он провел меня в проявочную, объясняя по пути, что сейчас у операторов обеденный перерыв и поэтому обработкой займется сам. Это меня устраивало.
Вся процедура заняла не более тридцати минут. Пока проявочный автомат, журча и пощелкивая, готовил драгоценную для меня пленку, мы попили кофейку, приготовленного здесь же, на электроплитке, выкурили по сигарете и очень мило побеседовали на разные темы. Например, почему бы властям не разрешить предпринимателям открыть в городе несколько фотолабораторий, действующих по принципу самообслуживания. Ведь это и в самом деле несложно, процессы проявки пленки и печать фотографий происходят автоматически, управляет всем электроника, а заправить пленку и ребенок сможет.
— Понимаете, Татьяна, — объяснял он мне увлеченно, — люди, бывает, снимают сцены из своей частной жизни, и далеко не все решаются сдавать подобные материалы в лаборатории типа нашей. А имей они доступ к проявочному автомату, проблема была бы решена очень просто. У нас прибавилось бы клиентуры, поднялся доход, увеличились налоговые отчисления, и всем было бы хорошо.
Я слушала его, улыбаясь. Он наверняка думает, что моя пленка с интимом, и я торчу здесь, следя, чтобы фотографии не попали в чужие руки. Впрочем, насчет чужих рук он был прав. Что же касается интима… Передавая мне готовые снимки, он мельком взглянул на них и побледнел от неожиданности. Да, уважаемый господин фотограф, этот интим совсем другого рода, и вряд ли прельстится подобным любитель домашней порнографии.
Несмотря на упорное, прямо-таки отчаянное сопротивление Костиного приятеля, я в качестве благодарности за услугу оставила в ателье добрую половину имевшейся у меня наличности.
Гансу я позвонила из дома, куда заскочила перекусить и переодеться.
— Да, да, я на месте, — подтвердил Малышев. — Документы скоро принесут. Все, как вы говорили, без подписи покупателя, но со всеми печатями. Татьяна Александровна, вы — волшебница!
По-моему, Игорь задохнулся от восторга. Я даже позавидовала его по-детски неуемной радости.
— Я просто преклоняюсь перед вашей способностью творить чудеса. Стоило нам переговорить о возможности пожара — помните наш последний телефонный разговор, — как вот вам, пожалуйста…
— Не будем сейчас об этом, — перебила я его, чтобы не наболтал лишнего. Все-таки сидел он сейчас не на лавочке в сквере, а в том самом кабинете, где во время нашей первой встречи опасался говорить о делах и, возможно, небезосновательно.
— А о деньгах вам ничего не передавали? — решила поинтересоваться я.
— О каких деньгах? Нет. Впервые слышу. Позвонил мне какой-то гангстер и потребовал, чтобы документы были немедленно готовы. Я вначале даже не понял, кто, что, какие документы и для кого, но он не дал мне и рта раскрыть. Ты, говорит, не крути, а готовь документы для Татьяны Ивановой, она скоро за ними приедет, и чтоб никаких осложнений! Ну прямо Брюс Уиллис!
Мы с Гансом рассмеялись. Я вспомнила, что толком не объяснила Косте, что за человек его будущий абонент, вот он и не церемонился.
— Мне срочно нужна сумма, определенная нами как накладные расходы. Я должна получить ее вместе с документами, — я опять перешла к делу.
— Вы когда приедете, Татьяна Александровна?
— В течение часа. Ганс, я не советую вам задерживать меня. Еще ничего не утряслось окончательно, и от быстроты моих действий зависит многое, — добавила я ложку дегтя в его бочку меда.
— Ну, не знаю, я постараюсь, конечно…
Если б было можно, он бы мне отказал решительно и бесповоротно. Прижимист все-таки Ганс до неприличия.
Не услышав моего ответа, он пообещал:
— Ладно, сделаю. Приезжайте.
Последние его слова мне понравились.
Еще вчера косынка на шее меня раздражала, а сегодня я поняла, что отношусь к ней, как к необходимой части туалета. Даже платье подбирала так, чтобы гармонировало с этим украшением.
Было уже за полдень, а дел на сегодня предстояло еще немало. Но, как ни дорого было время, я не удержалась от искушения еще раз бросить кости. Ведь ситуация была пока довольна зыбка, и гадание могло принести ощутимую пользу, хотя бы в выборе линии поведения. На этот раз комбинация выпала следующая:
10+14+25. «Череда событий напоминает реку, потоки которой несут пловца, отбирая у него силы. Умение плавать заключается не в упрямой борьбе с течением, а в умении использовать его. Не сопротивляйтесь событиям, мучаясь их оценкой, а действуйте в соответствии с обстоятельствами, и тогда про вас скажут: „Он удачлив в достижении цели“».
Как-то один из моих высокопоставленных недругов высказал свое мнение в отношении моего профессионализма и методов, которыми я предпочитаю пользоваться в делах. Помнится, в тот момент его мнение интересовало меня куда меньше собственной безопасности, но я выслушала его внимательно, потому что он сам был профессионалом высшего класса.
«Вы действуете, используя слабости и примитивность окружающих вас людей, — сказал он мне тогда, бравируя собственным могуществом, которому очень скоро пришел конец. — Вы играете на этом, доводя порой игру до уровня простейшей интриги. Ваши успехи объясняются способностью в нужном месте и в нужное время пользоваться обстоятельствами. В этом — ваша незаурядность».
Ну, в общем, то, что выдали мне на этот раз гадальные кости, я, обдумав формулировку, сжала для себя всего до двух, но весьма емких слов: «Действуй, Танечка!» Вот так, и без промедлений!
Перекусив и приведя себя в порядок, я прямиком направилась на фирму Ганса, полная решимости трясти его, как грушу, пока не вытрясу денег на карманные расходы, несмотря на его прижимистость.
Охранник, стоящий возле учреждения Ганса, без возражений предоставил в мое распоряжение телефон.
— Господин Малышев? — спросила я, услышав его голос. — Это Иванова. Будьте любезны спуститься вниз, я жду вас на выходе.
Не дав ему опомниться, повесила трубку и не спеша вышла из стеклянных дверей на свежий воздух.
Через несколько минут из тех же дверей вышел Ганс. Прижимая к боку папку с бумагами, он заспешил в мою сторону.
— Что стряслось, Татьяна Александровна? — Он был немного удивлен. — Вы говорили со мной таким тоном…
— Ничего особенного, просто нам нужно срочно поговорить.
Он обернулся и, нахмурившись, посмотрел назад, а я предложила:
— Пойдемте в сквер, там и поговорим.
Он с готовностью зашагал рядом, вежливо взяв меня под руку.
Мы нашли место на лавочке, неподалеку от входа в сквер, рядом с пушистой голубой елью.
— Бумаги готовы полностью. Вот они.
Ганс зашуршал листами договора, подробно объясняя, где и как должны стоять подписи, чтобы эти бумаги стали юридически грамотными документами. Я вникала с большим вниманием, потому что получать подписи Семиродовых придется мне.
— У вас есть куда это положить? — спросил Малышев, передавая мне несколько экземпляров договора.
— Да, в машину, — ответила я, скручивая в трубку листы. — Что с деньгами?
— С деньгами сложность, — покачал головой Ганс. — Бухгалтер фирмы пытается их получить, но пока — безуспешно. Предупредили бы меня за день-два или хотя бы в прошлую нашу встречу.
— Ганс, меня не интересуют ваши затруднения, как вас наверняка не интересуют мои, не правда ли?
Он безнадежно развел руками.
— Вы деловая женщина, Татьяна Александровна, вы должны понимать, что такое наличные и как бывает непросто достать нужную сумму. Поверьте на слово, я делаю все, что в моих силах, и думаю, что через два-три дня…
Он вешал мне лапшу на уши, как хорошо заученное стихотворение, а я ждала, пока он выговорится.
— Игорь, а как вы будете рассчитываться, когда я привезу вам уже готовые документы? Шестьдесят тысяч «зеленых» достать намного сложнее, чем сегодняшний мизер. Или опять лекцию прочтете о трудностях с наличностью?
Он не смутился. Вздохнул с улыбкой и взглянул на меня хитрыми глазками.
— Вы знаете, всему свое время, — проговорил задумчиво, решив ограничиться ничего не значащей фразой, но такой ответ меня не устраивал.
— А знаете, как я поступлю? Я отдам вам бумаги, чтобы предотвратить возможность судебного разбирательства. Оно, как вы правильно полагаете, не может быть мне выгодным по ряду обстоятельств. Поэтому я отдам их вам в тот день, как только оформлю подписи. Но в тот же день я начну изучение деятельности вашей на удивление прибыльной фирмы. Надеюсь, в моих способностях и возможностях вы не сомневаетесь?
Судя по тому, как он задышал открытым ртом, ему стало нехорошо. Ну что ж, никогда не стоит рассчитывать, что твой партнер глупее тебя.
— Более того, — остановила я его, когда он попытался что-то сказать в свое оправдание, — я, по примеру деятелей из криминальной среды, включу для вас счетчик. Что вы скажете насчет, скажем, двух процентов в день от основной суммы? Мои шестьдесят тысяч будут приносить мне по тысяче двести рублей ежедневно, пока вы не рассчитаетесь со мною сполна. Наличными, Игорь, наличными!
Малышев покраснел, как созревший помидор, не в силах произнести ни слова. А с фирмой-то его, видать, не все в порядке. Пованивает его фирма, если я уже сейчас чувствую запашок нехорошего пота, исходивший от Ганса.
— Хотите сигарету? — предложила я ему как ни в чем не бывало.
— Нет, — мотнул он головой, — я пойду.
— Куда? — поинтересовалась я, прикуривая.
— За деньгами.
Ганс принес деньги. Я едва успела сделать несколько затяжек, как он уже вернулся — все такой же потный и красный, будто в парной побывал. Интересно, о чем подумали его подчиненные, глядя на него?
— Вот, свои отдаю! — соврал он, пряча глаза.
— Мои, Ганс, — поправила я его, забирая причитающуюся мне сумму.
Расстались мы на этот раз без церемоний, не прощаясь. Направляясь к выходу из сквера, я услышала за спиной:
— Деловая женщина, ничего не скажешь!
Это было приятней любого комплимента.
Я очень надеялась застать Ивана Семиродова на своем рабочем месте. Нужно было торопиться. Оставив машину на стоянке возле муниципалитета, дальше я решила идти пешком. Дворами и переулками я доберусь до рынка быстрее, чем на колесах. К тому же в это время дня улицы забиты транспортом. Стуча каблучками по асфальту, я размышляла о том, каким на удивление богатым на события выдался сегодняшний день, и пока все складывается довольно удачно для меня.
И лишь одно не укладывалось в общую картину происходящего, пугало своей кажущейся бессмысленностью. Речь не о тех «каплях», из-за которых Екатерина Лозовая лишилась и дома, и денег. Объяснение этому найдется не сегодня-завтра, и все прояснится само собой, пока же голову ломать над этим из-за недостатка информации бессмысленно. Меня беспокоила собака со вспоротым животом. Та самая, под одеялом, в спальне, где я едва не сгорела заживо. Воспоминания об этом не давали мне покоя. Я чувствовала, что-то ускользнуло от моего внимания и выпало из логической цепочки рассуждений, сделав этот факт диким и необъяснимым.
Было похоже, что ее зарезал какой-то маньяк, ошалевший от жажды крови. Допускаю также, что это сделал Аладушкин, хлебнувший, скажем, лишку и сделавшийся от этого буйным и кровожадным. Но почему на кровати?.. И зачем прятать ее труп под одеялом? Чтоб меня не шокировать? Стоп!
Я остановилась, окинув улицу невидящим взглядом. В голове промелькнула какая-то мысль или воспоминание, но настолько слабое…
Некто в припадке бешенства зарезал собаку и, бросив ее на кровать, укрыл одеялом от посторонних глаз.
Вот оно! Наконец-то! Нет, не прав Малышев. Ты, Танечка, не просто деловая женщина, ты — гений, что бы о тебе ни говорили!
Собаку убили перед моим появлением, потому что кровь еще не успела впитаться в матрас. Я увидела это, откинув одеяло. Я даже содрогнулась — настолько ярко в памяти всплыла душераздирающая картина — собака в луже собственной крови.
Человек, чьи шаги я тогда услышала, забрался в облитый бензином дом и убил собаку. Сделал он это быстро и жестоко. А снаружи — и преступник это знал — его дожидался другой, готовый поджечь факел в любую минуту.
Ой, как это не похоже на припадок пьяного буйства! И слишком уж бессмысленно. Подготовить веселенькое аутодафе и задержаться с его началом из-за такого…
Рыночная толкотня вывела меня из задумчивости. Тут надо смотреть в оба, чтоб ни с кем не столкнуться или не наступить кому-то на ногу. Я не люблю толпу, она всегда действует на меня раздражающе. Толпа — всегда потенциально опасна: плечом к плечу, бок о бок, а каждый всегда сам по себе, и надо, задирая нос, делать вид, что тебе не просто нет дела до других, но и вообще находишься здесь чуть ли не в гордом одиночестве и озабочен настоящим, не чета другим, прочим, которые вокруг мельтешат.
Потолкавшись по рынку, я влилась в очередной людской поток и, отдавшись на его волю, а по-другому было нельзя, медленно вплыла вместе с ним под высокие застекленные своды основного здания рынка. Здесь опять каждый был сам за себя и суетился, стараясь пробиться к нужным товарам.
Моей целью были мясные ряды, и едва я начала прокладывать туда дорогу, мое внимание привлекла незначительная деталь, находящаяся в руках продавщицы одного из прилавков.
— Присмотрели что-нибудь? — весело и бойко обратилась она ко мне, разрезая огромный куб масла.
— Да, — ответила я, с интересом наблюдая, как ловко она управляется со стальной струной с деревянными перекладинками на концах.
Точно такими же перекладинками я лупцевала Ивана по голове в темном коридоре его дома и такую же точно струну бросила перед ним на стол под матерчатым абажуром. Семиродовская гаротта! Еще тогда она мне показалась мне знакомой.
— Маслица желаете? Отличное маслице!..
Приветливая продавщица расхваливала качество товара, а я, рассеянно слушая ее, занималась самокритикой.
«Нет, Танька, никакой ты не гений. Гаротта, гаротта… Тоже мне, Сицилия! Да у нас гароттой вполне может стать кусок бельевой веревки с петлями на концах или вот, приспособление для разрезания больших кусков масла. Можно было и раньше догадаться о ее происхождении и понять, где и кем работает Ваня», — ругала я себя.
Хотя, конечно, я была тогда в том состоянии, которое не способствовало наблюдательности.
— Сколько взвесить? — прервала продавщица мои мысли.
— Я готова заплатить вот за эту проволоку как за килограмм масла.
— А чем же я работать буду? — удивилась она.
«Ножом и руками будешь работать, пока мужики новую не сделают. А теперь, в виде исключения, поработай головой — цену я даю за эту дрянь бешеную!»
Эта мысль, видимо, отразилась на моем лице и дошла до нее довольно быстро.
— Сейчас я вам ее тряпочкой оботру.
Она быстро глянула по сторонам и, скрутив струну спиралью, отдала ее мне в обмен на пятидесятирублевую купюру.
Весь набор вещдоков теперь лежал в моей сумочке! Пакет с жуткими фотографиями и орудие убийства. Пора припирать Ивана к стенке.
Мясные ряды — это кошмар для вегетарианца. Желтые свиные ножки с выскобленными копытцами, коровьи головы со снятой шкурой, пялящиеся на покупателей вытаращенными мертвыми глазами, и леденящий душу звук удара топора, врубающегося в податливую тушу. И кругом мясо, мясо, мясо…
Я дважды прошла мимо прилавков, всматриваясь в лица продавцов. Ивана среди них не было. Приняв это бесстрастно, как факт, я направилась к выходу, подумывая об адресе, полученном от пожарного инспектора.
Для того чтобы попасть из мясных рядов на улицу, мне необязательно было идти обратно к главному входу. Я воспользовалась запасным выходом, через который грузчики завозили товар в здание.
Проходя через узкий коридорчик, пришлось посторониться и встать вплотную к стене, чтобы пропустить тележку с мясом, подталкиваемую двумя хмурыми грузчиками в белых окровавленных халатах. Проходя, они беззлобно обругали меня за то, что «хожу, где не полагается». На улице в тени деревьев курили еще трое таких же мужиков. Они негромко беседовали о своем, и я решила обратиться к ним с вопросом.
Приняв образ хитроватой, разбитной бабенки, я спросила, обращаясь ко всем сразу:
— Ребята, Семиродова не видали?
— Ваньку, что ли? — с готовностью отозвался самый старший. — Не-а. Должен быть за прилавком.
— Нет его там! — Я в возмущении пожала плечами. — Вот ведь черт какой! И утром опоздал чуть ли не на полдня, и вечером смылся раньше времени.
— Не опаздывал он сегодня, — удивился мужик.
— Точно, не опаздывал, — поддержали его остальные.
— А ты в подсобку загляни, может, он там. — Мне указали все на тот же проход и велели спуститься вниз по лестнице.
Благодарно махнув им рукой, я стала спускаться по крутым ступенькам, освещаемым лишь тусклым светом лампочки.
Иван действительно оказался в подвале. К моей удаче, он был один. Сидя на лавке за грязным столом, он потягивал черный горячий чай из граненого стакана. При виде меня он не удивился, только рука со стаканом на пару секунд задержалась по пути ко рту.
— Как ты меня нашла? — спросил он вместо приветствия.
Плотно притворив за собою дверь, я вошла, села напротив и, положив сумку на стол, смахнула с него крошки.
— Я же обещала, что приду. И тебе, и Кириллу, — объяснила, заглядывая в его усталое после трудового дня лицо. — Дома вашего больше нет. Пришлось сюда заявиться.
— Почему ко мне, а не к Кириллу Федоровичу?
Надо же, дядьку даже за глаза по имени-отчеству величает!
— Так проще. Ты, Иван, на виду. А с Кириллом ты мне поможешь встречу устроить.
Он поставил на стол недопитый стакан и стал заворачивать рукава халата, оголив до локтей руки со вздутыми венами. Этим рукам хорошо были знакомы и топор для мяса, и удавка для людей. Мясник, одно слово!
— Чайку налить? — спросил он, взглянув исподлобья.
— Нет, — отказалась я. — Я не чаи с тобой гонять пришла.
— Зачем тебе Кирилл Федорович? Ведь это я перед тобой виноват.
Он долил себе кипятка из горячей литровой банки, достав ее откуда-то снизу и придерживая тряпкой под дно и за горловину. Закрыв банку крышкой, опустил на место. Я ждала, пока закончатся чайные церемонии, и прикидывала, как построить наш разговор таким образом, чтобы появление вещдоков из моей сумочки произошло наиболее эффектно.
— Да, виноват, — согласилась я с ним, — но Кирилл виноват больше, потому что именно он, без сомнений, является вдохновителем всех твоих безобразий. Я не говорю пока про его собственные поступки. И как быть с Лозовой?
Он отодвинул стакан и, подавшись ко мне, облокотился о стол.
— Скажи мне, не Кириллу, мне скажи, ну чего ты в наши дела вяжешься, чего тебе от нас…
— А как быть с Аладушкиным? — перебила я его.
Он замер, приоткрыв рот.
— Кем бы ни был твой дядька, а беспредел творить и ему не позволено.
— С каким еще Аладушкиным! — возмутился Иван запоздало.
— Хватит! — прикрикнула я на него, хлопнув по столу ладонью. — Дурака перед ментами валять будешь! Труп ханыги сейчас в морг везут с такой же вот, — я сорвала с шеи косынку, — как у меня, отметиной.
— А ты видала? — пролепетал он растерянно.
— Видала, — заверила я спокойно и даже устало. — Видала я всякое.
Наступила очередь фотографий. Достав из сумки, я бросила их перед Иваном. Он отшатнулся и побледнел.
— За что ты его, а?
Его глаза забегали с фотографий на меня и обратно, а когда я достала из сумки проволоку с деревянными ручками и принялась не спеша ее раскручивать, он побледнел еще больше.
— Это не я! — сказал, как выдохнул.
Все, признание состоялось! Взял Иван убийство на свою фамилию. Если не он, значит, Кирилл.
— За что? — настаивала я. — За что, Иван?
Он спрятал лицо в ладони — этот жест я уже видела — и, наморщив под пальцами лоб, согласился:
— За собаку.
— Человека за собаку убивать нельзя, это беспредел. И меня вы убить пытались… Во второй раз уже, Иван! Ведь ты же видел, что я в дом вошла, зачем же поджег?
— Нет, нет! — он поднял голову. — Я знал, там окно открыто, ты выскочить успеешь. Ханыга и тот вылез.
Как некстати из коридора послышались голоса и загрохотали шаги за дверью! Иван встрепенулся и с надеждой посмотрел мимо меня.
— Ванька! — закричали там неистово. — Иван, язви твою мать! Работать надо, Сергевна тебя заждалась, слюной вся изошла, аж брызжет из нее!..
В дверь просунулась чья-то ехидная рожа, но, увидев меня, осеклась на полуслове.
— Ох, е-мое, да ты не один здесь, пардон!
Дверь закрылась, а я придержала за рукав привставшего уже было Ивана.
— Ты с семьей живешь?
— Нет, — ответил он растерянно, опускаясь на место.
— Сегодня вечером в твоей квартире я буду говорить с Кириллом. Ты устроишь мне эту встречу.
— Ладно.
Я сгребла со стола фотографии, бросила их вместе с пакетом в сумку и вышла, оставив пятидесятирублевую гаротту ему на память. Хотелось мне на прощание облить его чаем из стакана, но я сдержалась. Человек, он потому и человек, что даже со свиньями ведет себя подобающим образом.
