Глава 9

Должна признаться, у меня возникло жгучее желание лично встретиться с теми, кого парнишка считал убийцами, и я осуществила его. В первую очередь пришлось сменить имидж. Развязный прикид резко омолаживает, теперь предполагаемые преступники могли принять меня за свою. Приблизительно в это время открывался бар «Океан». «Если не найду их там, то обязательно встречу где-нибудь поблизости», — рассудила я.

Мне повезло: парочка сидела за стойкой и потягивала коктейль. Я заняла свободное место со стороны парня и начала постреливать в него глазками. Ему эта игра явно понравилась, зато открытая грудь его подружки покрылась багровыми пятнами. «Ух ты, какая ревнивица — того и гляди бросится».

Но парень, не обращая абсолютно никакого внимания на дерганье подружки, первым завязал разговор:

— Я тебя здесь раньше не видел. Ты откуда?

— Отсюда, ты просто не замечал.

— Неправда, такую девчонку, как ты, я не мог не заметить.

— Сдаюсь, я тут случайно. Поссорилась с парнем — вот и гуляю.

— Что будешь пить?

— То же, что и ты.

— Бармен, еще один фирменный для моей новой подружки.

— Спасибо, — кокетливо улыбнулась я.

Он пододвинул мне бокал, и прямо перед моим носом мелькнула золотая печатка. Я, задержав его руку и распрямив пальцы, восхищенно выдохнула:

— Классная штука!

На перстне красовался вензель латинской буквы R, обрамленный множеством завитков. Сомнений не было — это именно тот рисунок, только в зеркальном отображении, что я видела под дверной ручкой аудитории, из которой убийцы стреляли в Алину.

— Первый раз такой вижу!

— И последний, — гордо заявил он и, повернувшись к забытой подружке, добавил: — Моя дорогая на день рождения подарила. Заказная работа, единственный экземпляр, именной.

— Тоже такой хочу. Где делали? — обратилась я к рассерженной подружке.

— В Центральном доме быта, на втором этаже, — нехотя выдавила ревнивица.

— Дорого, наверное?

— Недешево.

— Надо своему парню заказать, — начала сворачивать я чуть было не завязавшуюся интрижку. — Он у меня в меде учится, на последнем курсе. Будущий хирург. А ты где учишься? — обратилась я к парню.

— Работаю. — Тема не нравилась ему.

— А я решила, что ты тоже в меде учишься. Мне показалось, я тебя там видела.

— Нет, никогда там не бывал.

— А… — многозначительно протянула я, про себя подумав: «Врешь, красавчик».

Больше здесь делать было нечего. После небольшой паузы, заполненной шумным потягиванием коктейля, я, приметив в дверях мускулистого парня, оглядывавшего зал, сообщила:

— О, меня уже ищут. Надо бежать.

— Зови сюда своего хахаля, познакомимся, поболтаем, — предложил мой ухажер, разыскивая взглядом призрачного соперника.

— Некогда. Пока. Веселитесь от души, — прострекотала я, торопливо подкрашивая губы.

«Главное в моей профессии — вовремя смыться», — подшучивала я сама над собой, подъезжая к дому.

У меня не осталось ни тени сомнения насчет парня, обладавшего перстнем с заглавной буквой R, и его злобно-ревнивой подружки — убийцами были они, и никто другой.

Перед тем как лечь спать, я подошла к сумке и достала мешочек с костями, мне хотелось задать им еще один, видимо, последний по этому делу вопрос. Просунув кисть в мешочек и поймав в ладонь все три кубика, я извлекла их. Когда кулак был разжат, кости, лежавшие на моей ладони, процитировали мне следующее философское изречение:

30+16+1 — день меркнет ночью, а человек печалью.

Желание гадать отпало, и я вернула кости на место — мне вспомнились грустные глаза мужественного парнишки.

Утром девятнадцатого июня, накануне месячной годовщины рокового дня, унесшего жизнь одного юного создания и ставшего отправной точкой для резких перемен в судьбах многих непосредственно причастных и почти непричастных к этому трагическому событию людей, я позвонила Медику, чтобы сообщить об успешном завершении расследования.

— Привет, я с хорошей вестью. Надо срочно встретиться.

— Жди у подъезда, через пять минут буду, — скомандовал Медик.

Действительно, ровно через пять минут он был на месте.

— Я уж не надеялся услышать нечто подобное, — сказал он вместо приветствия.

— Сначала по поводу Орла. Гусев — там никто, подставное лицо. Вот список акционеров фирмы, директором которой якобы является он. А вот и его физиономия на фоне его же тарантаса, полюбуйся на досуге. Короче, с этим все. Теперь о стрелявших, — я буквально на минуту замолчала, чтобы перевести дух. Он тут же занервничал:

— Не тяни резину, кто они? Как ты их нашла?

— Нашла, — задумчиво произнесла я. — Мне посчастливилось разыскать человека, обладавшего нужной информацией. Вот держи.

Я передала ему конверт. Пока он растерянно вертел его в руках, я на всякий случай прокомментировала:

— Пусть тебя не смущает несколько необычное оформление, можешь проверить изложенное там.

Он пробежал глазами сообщение, бросил беглый взгляд на фотографию молодой пары и нехорошо хмыкнул.

— Если бы не ты принесла, я швырнул бы это в мусорное ведро, не раздумывая.

— Я это знаю, поэтому и принесла тебе конверт сама лично, не позволив написавшему это послание отправить его по почте.

— Ну хорошо, уговорила, я проверю эту ерунду, — он снова перечитал сообщение и сморщился как от зубной боли. — Рассчитаемся после проверки.

— Не возражаю, — устало обронила я.

В тот момент у меня даже мелькнула мысль, что мне почти все равно — заплатит он или нет. На самом деле, конечно, не в моих правилах работать бесплатно, и этот случай никак не мог стать исключением. Хотя какую-то часть своего гонорара я, пожалуй, была бы готова пожертвовать, чтобы узнать, как Медик поступит дальше, ведь я торжественно обещала парнишке рассказать ему об этом. Но сейчас выторговывать у Медика что-либо было глупо, пока он считал, что ему подсунули «утку», и настроение его было дрянным.

Я решила, что у меня в запасе есть как минимум три часа, и поехала туда, где бывать не любила. Само слово навевало на меня тоску — «кладбище», жалкий клочок земли, отведенный живыми для мертвых. Оно располагалось далеко за городом, но на машине добраться до него не составило труда.

Купив на маленьком базарчике у входа три букета живых цветов — терпеть не могу искусственных, — я пошла искать могилу Алины. Территория кладбища оказалась огромной, найти ее наобум среди тысяч захороненных было невозможно. Я стояла, растерянно взирая на бескрайнее нагромождение пестрых памятников, и вдруг услышала жалобный писк древней сморщенной старушки:

— Подайте, Христа ради. Пенсии не получаю, жить не на что, даже хлебца нет…

Я вынула из кармана десятку и сунула ей в руку.

— Спасибо. Дай бог тебе здоровья и счастья, — запричитала старушка. — Скажи, за кого молиться, доченька? Как тебя зовут?

— Татьяна.

— Дай бог тебе всего-всего и детям твоим, и родителям!

— Бабушка, а вы часто здесь бываете?

— Вот уж месяца полтора как сижу. Кушать хочется — вот и сижу.

— Тут с месяц назад девушку хоронили застреленную. Может, вы знаете, где ее могила?

— Знаю, голубушка, знаю. «Скорая» тот раз приезжала, матери ее во время похорон плохо стало, в больницу увезли горемыку. Надо же — дочку пережила!

— Как найти могилу-то?

— Да сто семьдесят восьмой участок, что в самом конце. Идти долго, до поля, вон по той дорожке.

По обе стороны дороги стояло множество надгробных монументов, почти все они были с фотографиями. Мертвецы умиротворенно смотрели на меня — для них все было позади: и счастливые минуты, и горькие, ничто уже не могло ни порадовать их, ни причинить им боль — стало немного жутко.

На глаза попался портрет миленькой девчушки лет пяти, родители возвели ей шикарный мраморный памятник. В вазе для цветов было пусто, я поставила туда свой первый букет из шести белых роз.

Метров через двести справа я увидела огромную надгробную плиту — это была коллективная могила, в ней покоились несколько молодых ребят, от шестнадцати до тридцати лет, трагически погибших в автокатастрофе. На черной плите я оставила свой второй букет. Мне показалось, что ярко-красные цветы, коснувшись матово-черной поверхности, тут же потемнели и сморщились.

До Алининой могилы пришлось идти еще минут двадцать, найти ее оказалось несложно — она была полностью завалена живыми цветами и венками. На скромный обелиск кто-то прикрепил черно-белую фотографию, с которой задорно улыбалась мне действительно красивая восемнадцатилетняя девчонка. Подарив ей последний нежно-розовый букет, я быстрым шагом направилась к выходу.

Следующий раз я приду сюда не скоро. Прекрасно понимаю — все мы тут рано или поздно будем, но хотелось бы как можно позже.

Ближе к вечеру мне перезвонил Медик. Тон его резко изменился.

— Извини, Таня, что так разговаривал с тобой утром. Должен сообщить: кое-что уже подтвердилось, думаю, ты была права. Когда хочешь получить деньги? Немедленно?

— Нет. У меня к тебе есть большая просьба, ты не должен мне отказывать.

— Что ты хочешь?

— Я хочу знать, как ты поступишь с убийцами. Я готова к уменьшению суммы гонорара за посвящение в эту тайну.

— Очень странная просьба, очень, — протянул он, видимо раздумывая. — Ну хорошо, договорились. Кстати, гонорар твой останется прежним, так как я тебе тоже кое-что теперь должен, причем по-крупному…

Когда мы встретились в следующий раз, Медик неожиданно поделился со мной самым сокровенным. Видимо, он почувствовал острую необходимость открыться кому-то. Даже сильные личности иногда нуждаются в понимании, тем более когда удар приходится в наиболее слабое, болезненное место. Ахиллесовой пятой Медика была младшая сестра, по отношению к ней он всегда был чуток, трепетен, нежен. Рассказывая о сестре, Роман резко преобразился, став до неприличия сентиментальным. Несмотря на трогательность истории, меня посетила нехорошая мысль: скорее всего Медик нуждается в помощи психиатра. Резкий переход от крайней жестокости и холодной расчетливости к чрезмерной чувствительности — это своего рода психическое расстройство. Убеждена, что нормальный человек не должен бросаться из крайности в крайность. Не берусь судить о причинах этого странного состояния, за точность диагноза тоже не отвечаю, но целиком и полностью согласна с Ильей: с Медиком далеко не все в порядке.

Медик сдержал свое слово, посвятив меня во все детали проведенной им «карательной акции».

Небольшое питейное заведение с неброской вывеской обычно работало до утра. Но сегодня у его хозяина были необычные, образно говоря, незваные гости. Они неожиданно нагрянули около двух часов ночи. Восемь человек, коротко стриженных, с каменными лицами и тяжелыми подбородками, молча вошли в бар. Двое остались у входа, остальные направились к стойке. Посетителей и обслуживающий персонал словно ветром сдуло.

Вошедшие остались наедине с невысоким шарообразным человечком, прозванным местными завсегдатаями Коком. По всем показателям — и внешним, и внутренним — его смело можно было отнести к разряду маленьких человечков, точнее даже малюсеньких. Поэтому то, что он смог раскрыть рот и заговорить в присутствии Медика и его команды, было с его стороны проявлением своего рода героизма, но, конечно, малюсенького, такого же, как и он сам.

— Привет, Кок.

— Наше почтенье.

— Сейчас мы узнаем, чего стоит твое почтение.

— Медик, я все положенное отогнал, как всегда, в срок.

— А что ж ты дрейфишь?

— Да я не дрейфлю.

— Уверен, лепила?

— Может, на меня кто-то косяки гонит? — полушепотом пробубнил Кок.

— Косяки говоришь, а кому это надо предъявы тебе делать?

— Откуда мне знать-то?

— А ты покумекай.

Кок в растерянности замер. Выдержав паузу, Медик продолжил:

— Твой хозяин раньше мелочевкой занимался, и никто из серьезных людей им не интересовался. Теперь, видимо, расширяться решил, не так ли? Захотелось покруче развернуться?

— Нет. — Глаза Кока округлились, лицо вытянулось. — С чего ты взял? У нас и товара-то столько нет, чтобы новых клиентов снабжать, мы мелко плаваем и на большее не замахиваемся. Не веришь — проверь, мне нечего прятать. Все, как когда-то договаривались…

— Хорошо, сладко поешь, приятно слушать. Я даже почти успокоился. Ах, да, — Медик театрально шлепнул себя по лбу, — последняя деталь — у тебя пистолетик имеется? Ну так, на всякий случай, место-то шумное…

— Да, мало ли… сейчас найду, забери, если надо.

Кок был готов отдать сейчас все, что угодно, все сокровища мира, если бы они у него были, лишь бы расстаться с Медиком по-хорошему.

— Это твоя пушка, Кок? — Пристально глядя в глаза хозяину бара, Медик сделал шаг вперед по направлению к насмерть перепуганному, ничего не понимавшему бедолаге. — Никто, кроме тебя, из нее не пулял?

— Моя. Вроде нет, — еле ворочая языком, пролепетал Кок.

Спустя минуту до него все-таки дошло, что от него требуется, и он выложил Медику все как на духу:

— Недавно пистолет давал, хотел подзаработать. Двое клиентов просили меня — птичек, зверюшек пострелять. Я не отказал.

— Ну ты прям как пункт проката.

— Нет, просто они мне крутые бабки отвалили и залог конкретный оставили…

— С капустой, значит, ребятки. Не эти случаем? — Медик сунул в нос Коку фото, полученное вместе с загадочным сообщением от NS.

Кок быстро закивал головой, его снова прошиб холодный пот, руки и губы затряслись:

— Что натворили эти козлы? Замазать меня хотят! Век воли не видать.

— Замазать, ну-ну. А мы на вас, шестерок, и не подумали бы, если б добрый человек глаза не открыл. Значит, говоришь, они тебе бабки отвалили, а вот у меня противоположные сведения: они по уши перед тобой в дерьме были, ты их товаром в долг снабжал, и выбора у этих деток не было. Они должны были сделать все, как ты, падаль, им скажешь.

За глупость и жадность Кок заплатил жизнью. Утром его нашли под стойкой бара, в луже кроваво-белой пены. Судмедэкспертиза установила: причина смерти — передозировка наркотического зелья. Такая маскировка убийства никого, кроме официальных органов, обмануть не могла.

«Слишком большой кайф хотел словить!» — жестоко прикалывались на похоронах бывшие дружки…

Медик, само собой разумеется, не мог оставить Кока в живых: во-первых, для всех казнь убийц Алины должна была выглядеть как наказание тех, кто покушался на босса. После нелепой смерти Кока разнесся слух, что это именно он, наркоторговец средней руки, зарвался и решил заработать авторитет, ухлопав босса Медика. Утверждали, что Кок рассчитывал на элемент неожиданности, ведь никто такой наглости не ожидал. Якобы владелец бара решил использовать для убийства не профессионалов (никто из них на такую глупость не пошел бы, да если и пошел бы, то запросил бы за это столько «зеленых», сколько Кок и в глаза не видел), а двух своих постоянных клиентов, много ему задолжавших и по дури своей готовых на все, лишь бы расплатиться…

Те, кто был поумнее, слушая эту туфту, с сомнением пожимали плечами, остальной же массой версия была принята «на ура», и Коков беспредел подвергся бурному осуждению.

Свою личную заинтересованность Медик, естественно, предпочел скрыть. Боссу он доложил об успешном завершении расследования, о том, что киллер найден и обезврежен, и, таким образом, поставил в свой актив еще один жирный плюс.

Во-вторых, эта история стала мощным запугивающим фактором: Медик не упустил шанса продемонстрировать свой крутой нрав, дополненный почти неограниченными возможностями.

Свет в подвальном помещении был неярким, и все же он как-то странно резал глаза, казалось, что они вот-вот начнут слезиться от легкого жжения и покалывания. Рэм окончательно пришел в себя и припомнил, что явился сюда на встречу с давним дружком, неожиданно позвонившим вчера и наобещавшим золотые горы. Дружок тот был парень не промах и, поговаривали, уютно устроился в этой жизни. Теперь он вроде бы вспомнил о старом приятеле, то есть Рэме, и был готов сделать ему весьма заманчивое предложение. Рэм заинтересовался — еще бы, ведь это так льстило его самолюбию, поднимало планку его и без того высокой самооценки еще на несколько делений. Упиваясь приятными мыслями о себе, любимом, Рэм не заметил некой необычности ситуации, в которой оказался, — деловое свидание было назначено в малолюдном районе, среди новостроек, замороженных пару лет назад, — эта мелочь не смутила его.

Да и с какой стати он должен был чего-то опасаться? Никому ничего не задолжал, на неприятности не нарывался, «больные мозоли» сильных мира сего обходил стороной… Он тихо царствовал в своем мирке, мирке девчонок и мальчишек из простых семей, причем делал это, не нарушая сложившихся границ, играя строго по установленным правилам.

И тем не менее дружка он так и не увидел — приманка сработала, ловушка захлопнулась.

Теперь он сидел, привязанный к стулу, и пытался настолько быстро, насколько это возможно с его недалеким умом, сориентироваться. Несложная цепь рассуждений, наспех сооруженная от природы слабым мыслительным аппаратом, выглядела приблизительно так: «Какого черта нужно этим ребятам?.. При чем здесь Витка?.. Я не слабак, но с этими амбалами мне явно не справиться — размажут по стенке, стоит лишь рыпнуться… Витка напугана, если эта дьяволица струхнула, дело — дрянь… Сделаю все, что они захотят… Только бы пронесло…»

Виту не привязали, и она съежилась, скукожилась, собралась в комочек, стараясь слиться со стулом, по возможности раствориться, исчезнуть… Ее маленькие глазки уставились в пол. Видимо, экономя силы на психологическом противостоянии, она не желала поднимать взгляда на говорившего с ней.

Рэм не мог расслышать, о чем шла речь, — худощавый парень низко склонился над его девчонкой и ни разу не повысил голоса, поэтому пленнику в другом конце подвала не удалось разобрать ни слова.

Будь Рэм чувствительнее, тоньше, он пронаблюдал бы за тем, как менялось выражение лица девушки: мускулы все сильнее напрягались, четче обрисовывая контуры лицевых костей. Мелкие черты, заостряясь, все больше походили на мордашку ощетинившегося зверька, который полон ужаса перед более сильным противником, но, зная, что умрет, все же готов сражаться до конца, отдав все силы последней кровавой схватке. Ненакрашенная, неприбранная, Витка была серой, невзрачной мышкой — это знали все, даже ее дружок Рэм в минуты близости называл ее не иначе как «мой мышонок». Она же тайно ненавидела свое прозвище, звучавшее в устах любимого еще более оскорбительно, и, внутренне содрогаясь от гнева, с трудом справлялась с отвращением. Сейчас маска была сброшена, страшные обстоятельства обнажили ее внутреннюю суть, отразив все на юном личике: наружу без тени излишнего в решающий момент стеснения выполз, обнажая остренькие зубки, хотя и маленький, но чрезвычайно злобный хищник, не ведавший сострадания и жалости ни к врагам, ни к друзьям — переполненный беспросветно черной, источающей ядовитые испарения ненавистью…

«Крыса! Настоящая крыса!» — подумал Роман и резко отскочил от уродицы, поддавшись нахлынувшему вдруг чувству брезгливости. Конечно, Медик решил ее судьбу гораздо раньше, бросив первый беглый взгляд на эту особу, поэтому беседа сама по себе была лишь пустой, ничего не значащей формальностью. Скорее он вел этот разговор для отчета перед боссом, хотя вряд ли того заинтересуют какие-либо подробности «рядового» мероприятия отдела безопасности.

Вита все отрицала: она ничего не делала, ничего не знала… Твердила, что ее оболгали, подставили завистливые стервы, ведь с ней самый потрясный парень, по которому сходят с ума все эти дуры. У них с Рэмом все клево — вот эти вонючие шлюшки и решили подложить им свинью, не упустили случая…

Роман знал: она лжет, знал он также, что говорить с ней бесполезно, даже если избить такую до полусмерти, она не сдастся и будет твердо стоять на своем.

Некоторые болтали, что Медик может видеть людей насквозь — на самом же деле он просто был предельно внимателен, не упуская из виду ни одной мелочи в меняющемся выражении лица, ни одного непроизвольного жеста. Несомненно, помогал и курс психологии, усвоенный им, как и все остальные институтские предметы, на «отлично». Конечно, он ничего не смог бы добиться от этого «крысеныша», да это ему и не было важно. Он продолжал тянуть время, чтобы ублюдок, «стреноженный» в дальнем углу, хорошенько помучился, чтобы страх проник в каждый закоулок его темной душонки, пробежал пронизывающим холодом по внутренностям, заставил трястись в лихорадке и потеть. «Пусть этот холеный жеребец взмокнет и уписается. А потом я пообщаюсь немного со слизняком, загубившим жизнь моей малышки», — несомненно, решил Медик.

Роман прекрасно помнил тот день, каждую его незначительную, казалось бы, деталь, каждое произнесенное слово, словно все это случилось с ним вчера.

Его младшей сестренке Танюшке стало плохо, ее тошнило и рвало. Уже давно вышло все, что она съела за последний день, но рвота не прекращалась. Попытка выпить стакан воды привела к новому жестокому приступу — вода с примесью желчи струей хлынула обратно, не задержавшись в ее желудке и пяти минут. Хрупкое тельце малышки совсем ослабло, личико приобрело зеленоватый оттенок, она стала похожа на тоненький подвядший стебелек, готовый вот-вот сломаться прямо на глазах безумно любящих ее родных. Еще день назад его малышка была прелестным бутоном, обещавшим распуститься через пару-тройку лет, превратившись в скромный, не самый яркий, не самый броский, но такой обворожительно нежный и чистый цветок…

Решили немедленно ехать в инфекционку. У Тани взяли анализы, поставили систему, положение стабилизировалось, малышка уснула. Мама осталась дежурить, но в восемь вечера неожиданно вернулась. Увидев ее, Роман пережил шок, сердце сжалось в предчувствии непоправимой беды. Впервые он видел мать такой растерянной, подавленной, разбитой. Ее голос звучал глухо, каждое слово ей приходилось будто выталкивать из гортани, но звуки словно сопротивлялись, не желая выходить. Казалось, они царапают ей горло, оставляя глубокие раны.

Так они узнали, что у их тринадцатилетней малышки, у их Танечки, токсикоз первой половины беременности, плоду пять недель. Роман не хотел, не мог поверить — врачи ошиблись, такого просто не могло быть. Танюшка еще ребенок, она ни с кем не встречалась, он знал это абсолютно точно! Роман едва не признался, что частенько следил за сестрой, старался не оставлять без пригляда, гонял сомнительных типов, не позволяя им крутиться вокруг милашки-сестренки…

К сожалению, этот кошмар был лишь началом разыгравшейся позднее трагедии.