Сев в свою машину, я, разумеется, первым делом включила прослушку, ту, что поставила в гостиной. Из нее доносились голоса – мадам Полянская мило беседовала со своим гостем.

– …Рассаду томатов я привезу, – говорил Михал Михалыч, – у меня уже большая, на балконе стоит. Вот как хорошо я сделал, что три года назад балкон застеклил! Теперь лучшего места для рассады не придумаешь… Так, не забыть оба ящика привезти, там в основном ранние сорта.

– Да вези ты свои томаты, – снисходительно согласилась Эмма Павловна, что-то жуя и аппетитно чавкая.

– …И еще, Эммочка: уже пора высаживать огурцы под пленку.

– Да? Разве уже пора?

– Пора, дорогая, пора. Что ж вы до сих пор тепличку не накрыли? Я же просил, а ты сказала, накроете к этим выходным.

– Черт, забыла… Хорошо, пленку Гена завтра купит в «Садовом мастере».

– Да зачем покупать? Сойдет и та, что была в прошлом году, она еще совсем новая, не рваная.

– Ту мы это… использовали для другого… Короче, к понедельнику все будет, приезжай вместе со своей рассадой в понедельник вечером.

– И еще я купил новую насадку на шланг, твоя старая уже не так разбрызгивает воду, а полив – не последнее дело в садоводстве…

– Боже мой! Миша, какой ты хозяйственный! И как ты задолбал этой своей хозяйственностью! – вскричала женщина. – Давай, доедай скорее свой пирог и чеши к себе домой, мне с тобой некогда рассиживать: у меня дел до чертовой кучи!

– Ну, Эммочка, не ругайся, видишь: я уже все, я доедаю… я сейчас ухожу… ухожу…

– Как-то долго ты уходишь, Миша.

Послышался звук отодвигаемого стула.

– Э-э-э… Все, Эммочка, спасибо за ужин. Я завтра позвоню, обязательно позвоню…

– Да звони, звони.

Послышались шаги, потом все стихло. Ну вот, кажется, дорогой гость покинул мадам Полянскую, потому что из прослушки больше ничего не доносилось. Я задумалась. Так-так, что я сейчас услышала? У Эммы Павловны больше нет старой тепличной пленки? Ай-ай-ай, какая жалость! Ну и кто теперь будет спорить, что именно в эту пленку было завернуто тело несчастного Олега? Я сидела и продолжала слушать, так, на всякий случай: вдруг да подфартит! Через некоторое время хозяйка заговорила с братцем Геночкой, причем речь шла о каком-то «наследничке». К сожалению, было очень плохо слышно, очевидно, родственники беседовали не в зале, а в дверях или в фойе возле зала.

– …твой наследник, черт бы его побрал! – ворчал Гена.

– А ты (далее следует непечатное выражение) что, боишься свое бабло потерять?

– …потерять не боюсь, я его скорее…

– Заткнись, и чтобы я этого больше не слышала! – закричала Эмма Павловна.

– А ты подумала… наследник… что ж ты его раньше… а теперь проблемы из-за него!

– Закрой хавалку, говорю! Забываешь, чье здесь все?

– А мои деньги? Ты получила… откуда взяла… я своим горбом, кровью, можно сказать… а ты на все готовое…

– Это я создала клуб и гостиницу, а ты…

– Начальный капитал… да с такими деньгами…

– Да ты все равно все промотал бы, а я хоть сберегла и приумножила!

– Так если бы не те деньги…

– Про те деньги забудь! Сам знаешь, какие они…

В этот момент голоса стали нечеткими, а вскоре и вовсе затихли. Куда это родственнички отправились поскандалить? Уж не в сортир ли? Да, там поставить прослушку я не догадалась, а жаль. Посидев в машине еще с час и не услышав больше ничего полезного, я отправилась домой.

Поставив на стол возле монитора компьютера чашку с кофе, я первым делом открыла базу данных на жителей нашего славного города. Итак, ищем: Вострецов Геннадий Петрович, дата рождения такая-то… В базе был указан адрес этого господина, и адрес вовсе не в коттеджном поселке. Так. Улица… номер дома… квартиры… Значит, это его собственная квартира, та, о которой говорила бывшая горничная Наташа. Но это нам не очень-то и интересно, бог с ней, с этой квартирой Гены, нам бы нарыть хоть что-то о нем самом. Так, ну, к Гене мы, думаю, еще вернемся, а вот о пленке стоило бы сказать следователю Кузнецову. Я взяла телефон и набрала его номер.

– Слушаю, – ответил обладатель пышной шевелюры уставшим голосом.

– Здравствуйте, Евгений, это Татьяна Иванова.

– Здравствуйте, Татьяна Иванова. Слушаю вас.

Ну, почему он называет меня по имени и фамилии? Что это за манера у него такая? Кажется, меня это немного раздражает. Но я убрала эмоции подальше и коротко изложила следователю Кузнецову суть дела. Он выслушал внимательно, потом, когда я замолчала, спросил:

– И что вы хотите от меня?

– Как что? – опешила я. – Пленка у вас в полиции, тем более со следами крови Олега, вы сами это сказали. Найдите на ней отпечатки пальцев обитателей коттеджа номер сто сорок четыре по улице Прямой. Я могу назвать их фамилии. Владелица коттеджа – Полянская Эмма Павловна…

– Спасибо, не стоит. Про гражданку Полянскую я знаю, знаю, что она проживает там со своим охранником и водителем Вострецовым.

– Значит, вы еще не все знаете, Евгений. Этот охранник и водитель Вострецов Геннадий Петрович по совместительству является также и двоюродным братцем мадам Полянской.

– Вот как? – удивился Евгений. – И что с того?

– Как что? – возмутилась я. – Два работника фитнес-клуба проживают вместе, то есть в одном доме, откуда пропал Олег Кирсанов, – это не кажется вам как-то уж чересчур подозрительным? Найденная нами парниковая пленка…

– Дело в том, – уставшим голосом перебил меня Евгений, – что, кроме следов крови Олега Кирсанова, на пленке мы ничего не обнаружили.

От такого сообщения я прямо-таки опешила:

– Как это ничего?! Что, никаких «пальчиков» нет? Совсем никаких?

– Никаких, – подтвердил следователь грустно.

– Не может быть, – продолжала я упорствовать. – Пленка точно из ее дома, я сама слышала разговор Полянской с… одним человеком. Они говорили о пленке, что, мол, надо купить новую…

– Они что, прямо при вас говорили? – усмехнулся следователь.

– Нет, я подслушивала их милую беседу через прослушку, – нехотя призналась я.

– К сожалению, это нам ничего не дает. Отпечатков нет, и мы ничего не сможем им предъявить. При таком раскладе они легко отопрутся: доказательств, сами понимаете, никаких! А ваши прослушки, сами знаете, незаконны.

Вот черт! Но как же получилось, что пленка чистая? Словно угадав мои мысли, Евгений продолжил:

– Наш эксперт говорит, что пленкой, похоже, пользовались в рукавицах, либо тщательно вымыли ее перед тем, как завернуть в нее тело, а уже потом брали в рукавицах или резиновых перчатках.

– Понятно, – вздохнула я, – наши преступники совсем не дураки. Или люди с опытом. Евгений, тогда у меня к вам будет одна просьба: раздобудьте мне, пожалуйста, сведения на Вострецова Геннадия Петровича.

– Зачем вам?

– Что-то не нравится мне этот родственный союз.

– Ну, хорошо, сведения я вам раздобуду, только, Татьяна Иванова, послушайте мой добрый совет: ищите преступника в другом месте.

– Да? В каком именно? – осведомилась я. – Может, адрес дадите?

– Адреса, естественно, не дам, но подумайте сами, Татьяна Иванова: разве выгодно было Полянской убивать своего массажиста? Он приносил ей хороший доход, я справлялся у ее бухгалтера. Поверьте: она сильно потеряла на этом деле, очень сильно. Другие свидетели также подтвердили: дамочка страшно переживала, что с Олегом случилось несчастье.

– Неужели? Но пропал-то он из ее заведения – это раз. Нашли его практически рядом с ее домом, буквально в нескольких километрах, – это два! И третье: камера над входом в ее гребаный фитнес-клуб, как по заказу, сломалась именно в день исчезновения Кирсанова, ни раньше ни позже! И вы хотите меня уверить, что она тут совсем-совсем ни при чем, а все эти события – чистейшая случайность?!!

– Но доказательств у нас пока нет, – парировал Евгений.

– И когда же они у вас будут? – съязвила я.

– Мы занимаемся, ищем, – уклончиво ответил он, – и, вы уж извините, мне очень некогда, уже вечер пятницы, а я все еще на работе, и неизвестно, когда уйду отсюда, и уйду ли вообще.

– Бедный вы наш, несчастный, погрязший в рутинной работе, – притворно посочувствовала я следователю. – Ладно, хоть сведения на Вострецова мне добудьте, раз уж сами его не разрабатываете.

– Да почему не разрабатываем? – возмутился Евгений. – Мы всех разрабатываем, только вот доказательства его вины нам найти пока не удалось.

– Всего доброго!

Я выключила телефон и практически швырнула его на стол, потом пошла на кухню сделать себе бутерброд: разговор с обладателем пышной шевелюры вывел меня из себя, и мне необходимо было немного успокоиться. Намазывая масло на хлеб, я вдруг почувствовала, как меня буквально осенила мысль: а ведь Михал Михалыч не убивал Олега! Да-да, Татьяна Александровна, не убивал, и вообще не причастен к этому делу. Почему? А иначе он знал бы, что парниковой пленки у его возлюбленной нет. А он очень удивился, когда она сказала ему, что пленку Гена еще только собирается покупать. Экономный Михал Михалыч спросил несколько даже возмущенно: «Да зачем покупать? Сойдет и та, что была в прошлом году, она еще совсем новая…». Значит, не знал наш хозяйственный друг детства, на что пошла прошлогодняя пленка, и, думаю, потому к убийству не причастен. К тому же он ведет себя очень спокойно, как ухаживал, так и ухаживает за своей дамой сердца, просто поглощен этим занятием. Так что, Татьяна Александровна, хотя Михал Михалыч и бывший тюремный охранник, смело вычеркиваем нашего галантного кавалера из списка подозреваемых! Ура! Одним подозреваемым меньше…

Я снова села к компьютеру, уже с бутербродом, отхлебнула немного остывший кофе. Конечно, остальные – Эмма Павловна и ее любезный братец – в нашем списке остаются, и мы продолжаем их разрабатывать. Разрабатывать… А что мы услышали сегодня из прослушки? Да уж кое-что интересное услышали! Разговор про какого-то наследничка. Так-так… А вот интересно, мужа у нашей дамочки нет, работники фитнес-клуба сказали, что она вдова. Ну, это вполне понятно. А дети? Если вдове под шестьдесят, у нее должны быть уже совсем взрослые дети. Ну, если, конечно, они у них с мужем были. Сколько им сейчас может быть, этим деткам? Думаю, лет тридцать-сорок. Да, где-то в этом промежутке… А вот мы сейчас спросим об этом у бывшей горничной Наташи. Ну-ка, где тут у меня номер ее телефона?

Она ответила мне практически сразу:

– Слушаю тебя, Татьяна.

– Привет, Наташа. Скажи, пожалуйста, ты знаешь что-нибудь о детях Эммы Павловны? В частности, они вообще есть?

– Нет.

– Это точно?

– Да. Я проработала у нее больше трех лет, и никогда никто из ее детей в доме не появлялся. А однажды я чисто случайно услышала разговор хозяйки с братом, она сказала что-то типа: «Да если бы у меня были дети!..»

– Это точно, она так именно и сказала?

– Нет, за точность не ручаюсь, разговор-то давно был, но приблизительно – да, так сказала, что, мол, детей-то и нет!

– То есть получается, наследников у нее нет, – подытожила я. – А у Геночки?

– Тоже. Точнее, у них с его бывшей женой есть не то один ребенок, не то два, но я слышала, они совсем не общаются, уже много лет. Жена категорически против, ну, то есть бывшая жена, а он, как я поняла, не особо и настаивает. Ему, должно быть, так проще: у него ведь давно другая… хм, жена.

– Что ж этим двоим так не повезло с детьми-то?! Впрочем, это уже риторический вопрос. Ладно, Наташа, спасибо за сведения.

– Да было бы за что!

Я отложила телефон в сторону. Итак, детей у наших подозреваемых нет. Точнее, нет у Эммы Павловны, у Геночки детишки, похоже, все-таки имеются, но он не поддерживает с ними отношения. Хорош папаша! А как интересно было бы побеседовать с его бывшей женушкой! Как правило, именно бывшие жены знают о своих мужьях много чего полезного для частных сыщиков. А кто нам поможет разыскать этого ценного носителя информации? Ну, на Евгения, понятно, надежда слабая, а вот наш друг и незаменимый помощник в делах Андрюша Мельников – этот точно поможет. Ну-ка, где он у нас в контактах? Я набрала номер моего друга:

– Андрюша, привет, дорогой.

– И тебе – наш самый пламенный!..

– Как оно, твое «ничего»?

– Сама видишь: вечер пятницы, а я еще…

– На работе. Так?

– Да, мать, угадала, – вздохнул Мельников тоскливо.

– Ну, это было совсем нетрудно. Что ж, сочувствую. Жалко, помочь ничем не могу.

– Спасибо хоть за сочувствие.

– Пожалуйста. Сочувствия – это у нас сколько угодно! И даром… А как твои дела?

– Какие у меня дела! Два приостановленных и одно в суде… А еще одно передали в прокуратуру…

– Прости, дорогой, я не о том.

– Это ты прости: совсем заработался…

– Вижу.

– Ну, в общем и целом все нормально.

– Рада за тебя. Слушай, Андрюша, будь другом, помоги, без тебя, понимаешь, никак… Мне нужны хоть какие-то сведения на двух граждан нашего славного города Тарасова. – И я назвала данные Эммы Павловны и ее братца.

– Подожди, мать. Я тебе уже давал сведения, что эта твоя Полянская не связана с криминалом. Было дело?

– Было, Андрюша.

– Так чего тебе еще, неуемная?

– А теперь мне надо знать, есть ли у этих двоих дети.

Мельников буквально взорвался:

– Мать, да ты что! Делать мне больше нечего, как выяснять, имеются ли спиногрызы у каких-то там подозрительных типов! У меня тут такое!.. У меня два приостановленных дела, и одно в понедельник сдаю в суд. А еще сегодня свежий труп, и начальство, разумеется, повесило дело на меня и, как всегда, потребовало раскрыть быстро по свежим следам. А еще есть «потеряшка», молодой парень… Короче, я вообще не знаю, пойду ли сегодня домой ночевать, а ты…

– Подожди, Андрюша, не поднимай волну! Ты можешь хотя бы разузнать про бывшую жену нашего господина Вострецова?

Мельников немного поутих:

– Ладно, это я тебе разузнаю, но, Тань, честное слово, не нагружай меня сейчас: я тут уже просто зарылся в делах, замотался! Я сегодня и в морге был, и в тюрьме… Нет, мне сейчас хоть пару-тройку дней надо, чтобы немного разгрести эти авгиевы конюшни, иначе мне выговора не миновать, а это, сама понимаешь, лишение премии. Не хотелось бы потерять, пусть и небольшие, но деньги.

– Господи, да какая там у вас премия! Слезы… Ладно, Андрюша, я вижу, ты действительно просто в бедственном положении. Давай, раскопай мне бывшую женушку Геночки, и я от тебя отстану.

– Ну, если отстанешь… Считай, что уже начал копать.

– Все, не буду тебя задерживать. Пока!

Я положила трубку и снова задумалась. Собственно говоря, зачем нам эти детки, Татьяна Александровна? А черт их знает, зачем, просто пришла на ум мысль: у брата с сестрой ни мужа, ни жены, да еще и детей нет! Подозрительно как-то. А люди они небедные, далеко не бедные. И в случае их смерти (не дай бог, конечно, я им такого не желаю!) кому же все это достанется – большой коттедж, квартира в центре, фитнес-клуб да еще гостиница в придачу? Я уж не говорю о машине, которая, подозреваю, у них не одна, и наверняка денежные сбережения имеются. Итак, кому? Детям Геночки Петровича? Наверное, им, если, конечно, заботливый папашка не написал завещание, в котором указал другого счастливца. С поварихой Галей господин Вострецов, как известно, не расписан, да и вряд ли когда-нибудь совершит такой безрассудный поступок: отношения у них, как я сегодня убедилась, временами бывают не самыми теплыми. Так кто же тот счастливчик, который унаследует бизнес и имущество брата и сестры? И почему они горячо спорили сегодня о каком-то наследнике? А Эмме Павловне так вовсе эта тема не в кайф: ругалась она некрасиво, даже материлась. Да и Гена… ворчал, как пес побитый… Значит, эта тема для них обоих не совсем приятная, так?

Впрочем, ответить на этот вопрос сию минуту мне все равно не удастся, так что нечего и пытаться. Вот сейчас доем свой бутерброд, допью кофе и отправлюсь, пожалуй, баиньки, что-то у меня глаза начинают слипаться. А вот когда Андрюша раздобудет для меня сведения…

Утро субботы началось для меня в половине десятого. Посмотрев на часы, я просто обалдела: я давно не позволяла себе просыпаться так поздно, должно быть, сказалась усталость последних дней. Еще бы! Если кто-то думает, что драить трехэтажный коттедж легко и радостно, пусть сам попробует это сделать. Я сладко потянулась раз, другой и, отдернув штору, посмотрела в окно. Солнце светило совсем по-летнему, небо просто ослепляло чистой голубизной. Открыв пошире форточку, я, зевая, пошлепала в душ.

Полчаса спустя я пила на кухне горячий кофе с тостами и снова невольно думала о парочке моих подозреваемых. Что-то они сейчас делают? Ну, Геночка скорее всего помирился с поварихой Галей, и она на радостях кормит его на кухне разной вкуснятиной. А Эмма Павловна небось изволят еще почивать в своей роскошной спальне и гадать: кого из ее молодых любовников пригласить сегодня на ночь? И что подарить своим молодым кавалерам: ноутбук, машину или замок где-нибудь на Мальдивах? Да, похоже, этим двоим совсем неплохо без детей: не надо ни о ком заботиться, ни за кого отвечать…

Мои размышления прервал телефонный звонок, я подошла к аппарату:

– Алло?

– Тань, это я.

Голос у Мельникова был какой-то полусонный, наверное, еще не совсем проснулся, бедняга.

– Доброе утро, Андрюшечка!

– Если оно вообще доброе, – проворчал мой друг.

– Слушаю тебя, дорогой, – пропустив мимо ушей его ворчание, сказала я.

– Значит, так, мать. Бывшая жена твоего Вострецова – Солдатова Маргарита Александровна.

– Это ее фамилия по новому мужу? – предположила я.

– Угадала. Диктую ее адрес…

Я запомнила название улицы и номер дома, куда мне сегодня предстояло отправиться, от души поблагодарила моего друга за помощь и начала собираться. Ладно, не удалось проникнуть в подвал, сделаем это чуть позже, не критично. А пока займемся родственничками наших подозреваемых и выясним хоть что-то насчет их наследников.

Квартира, где проживала Солдатова Маргарита Александровна, находилась в не очень старой кирпичной пятиэтажке – из последних подобных застроек, – и была окружена высокими тополями, а сама пятиэтажка находилась в Трубном районе нашего города. На недоломанных скамейках у подъезда сидели бабули, греясь на весеннем солнышке, и от нечего делать перемывали косточки всем соседям. Я справилась у этих милых женщин, действительно ли Солдатова Маргарита проживает в этом доме. Бабули закивали и даже любезно помогли мне проникнуть в подъезд.

На мой звонок за железной дверью послышались шаги.

– Кого надо? – спросил недовольный женский голос.

– Маргарита Александровна Солдатова здесь живет?

Щелкнул замок, за осторожно приоткрытой дверью виднелась голова в бигуди. Взгляд не особо приветливый, цветастый трикотажный халат, стоптанные тапочки…

– А зачем она вам?

– Я бы хотела поговорить с ней о ее бывшем муже, Вострецове Геннадии.

Губы женщины презрительно скривились, потом тонкие выщипанные брови вдруг взлетели вверх. Но дверь открылась шире.

– О Генке? А чего о нем говорить? И вообще, вы кто?

Я с готовностью полезла в сумочку:

– Я – частный сыщик Татьяна Иванова, вот мое удостоверение… Я расследую одно дело…

Через пару минут мы сидели на кухне – я и Маргарита Александровна. Она заварила нам кофе – дешевую бурду черного цвета, пододвинула к себе треснутую массивную пепельницу, немного нервно закурила.

– Значит, говоришь, тебя интересует, есть ли у нас дети? – неожиданно переходя на «ты», спросила женщина.

Я кивнула, внимательно посмотрев ей в лицо. Она затянулась, выпустила струю дыма в сторону, взгляд ее серых узких глаз был презрительно-равнодушным.

– Есть у нас дети, есть. Сын Павлик, пятнадцать лет ему. Что еще хочешь знать?

Я тоже достала из своей сумочки пачку сигарет:

– Можно?

– Валяй! Пока Пашка в школе, можно и подымить. Потом проветрю.

Я закурила.

– Маргарита Александровна, я хотела бы знать, является ли ваш сын наследником вашего бывшего супруга?

– А что, Генка вдруг решил отбросить копыта? – усмехнулась женщина, прищурив глаза, отчего они стали похожими на щелки.

– Честно говоря, не знаю. Вообще-то не похоже.

– Жаль. Я бы хотела, чтобы этот урод сдох! Ну, что так смотришь? Ты замужем?

– Нет.

– Разведена?

– Нет, я еще не имела возможности побывать замужем.

– Тогда ты меня не поймешь. А ты представь себе двадцатилетнюю девчонку, только что окончившую медучилище, доверчивую и чистую, которую охмуряет двадцатипятилетний парень – высокий плечистый красавец, как мне тогда казалось. Месяца два он за мной по пятам ходил, пару раз цветы подарил, в кино сводил, в кафешку… Короче, я и сама не заметила, как влюбилась в него, дура деревенская. Ответила взаимностью, на свидание к нему бегала, даже один раз с работы сбежала, выговор от начальства получила… Короче, и сама не заметила, как жить к нему переехала. Он тогда в двушке жил здесь же, в Трубном районе, жил с престарелым отцом-инвалидом. Я и готовила им, и убиралась, и в магазин бегала, ну, там, понятно, стирала-гладила…

Маргарита Александровна глубоко затянулась, даже закашлялась. Разогнав дым рукой, глотнула пару раз из своей чашки кофе. Я покосилась на свою, но притронуться не решилась.

– Год спустя Пашка родился, – через минуту продолжила она. – У Генки тогда с работой туго было, он и так-то работать был не мастак, лентяй, короче говоря. Приворовывал помаленьку у себя на заводе, продавал мужикам в гаражах какие-то запчасти… Потом с картежниками связался, придурок, пару раз выиграл кое-какие деньжата, а затем, естественно, проиграл. Я ему, дураку, говорила: не ходи играть, там же жулье одно! Обштопают тебя, как пацана зеленого. Он меня не слушал, посылал куда подальше, все говорил, что выиграет большие деньги и мы в Москву жить поедем. Ну не идиот?! Вот я и говорю, стал он проигрывать – раз, потом другой, потом еще и еще… Задолжал он серьезным людям конкретную сумму, а чтобы с долгами расплатиться, взял да и ограбил женщину в подворотне, придурок!

– Ограбил женщину? – переспросила я. – И что? Его посадили?

– А то как же! Пять лет впаяли! По сто одиннадцатой и по сто шестьдесят первой.

– Нанесение тяжких телесных повреждений и грабеж, – кивнула я.

– Ага. У него нож с собой был, представляешь?! Он им женщине грозил, к лицу подносил, потом избил ее конкретно, тетка та в больницу попала, говорят, долго лечилась…

– А вы?

– А что я? Ждала его, естественно, муж все-таки, хоть и преступник. Дура! Надо было тогда сразу его, козла, бросить.

– Почему?

– Потому что потом он сам меня бросил. Отблагодарил за все сразу, урод.

Маргарита Александровна докурила сигарету, раздавила ее в пепельнице, затем залпом допила остатки кофе, с чувством шмякнула пустой чашкой о стол.

– А вы его все-таки дождались? – спросила я.

– Дождалась, – подтвердила она. – И передачки ему носила, точнее, посылала, он же не в Тарасове сидел. Письма писала, несколько раз на свиданки ездила… Я же говорю: дура я! Он откинулся немного раньше срока за примерное поведение, как он сам говорил, приехал домой, посидел пару месяцев дома, отдохнул от зоны, потом на рынок охранником устроился. Я-то поначалу даже обрадовалась: как же, муж у меня работать пошел, мне теперь полегче будет – в плане денег. А он вдруг в криминал подался! Представляешь? Связался с какими-то подозрительными типами, руки у них – все в синих наколках, рожи – страшнее не придумаешь, головы бритые. Большие деньги у моего Генки тогда появились.

Женщина достала из пачки еще сигарету, щелкнула зажигалкой. Я к тому времени докурила свою и затушила ее в пепельнице.

– Вскоре он бросил работу охранника, я, естественно, стала ругаться, с ума, говорю, сошел, как жить будем на мою зарплату медсестры? А он говорит: мне, мол, теперь работать не надо, я и так при деньгах! Что за деньги, откуда? Он ничего конкретно не говорил, отмахивался от меня, как от назойливой мухи, потом просто стал посылать подальше… Практически весь день дома сидел, а ближе к вечеру уходил. Пропадал до поздней ночи, иногда до утра. Приходил под градусом, и я стала замечать, не только спиртным от него пахло…

– Духами тоже? – предположила я.

Маргарита Александровна кивнула, она снова скривила рот, выражая «козлу» свое женское презрение.

– Баба-то у него давно появилась, но это я потом поняла. Он сначала ей хатку купил, потом сам туда и перебрался. Урод! Все мужики уроды, Тань, поверь мне! Говорят, он потом ту дуру выгнал, видать, чем-то не угодила.

Маргарита нервно затянулась несколько раз подряд.

– А насчет его сестрицы Эммы Павловны вы, случайно, не в кур…

– Эмка? – быстро перебила меня женщина. – Знаю я про Эмку, как же! Порядочная сволочь она, да у них вся семейка – уроды один к одному. Ведь это ей тогда Генка денежки отволок, а денежки криминальные, сама понимаешь, честных у него отродясь не водилось. Она на них клуб открыла, ну, такой, где тощие девицы от безделья ногами дрыгают.

– А гостиница?

– Это уже потом, на доходы с клуба, я так думаю. А Генку охранником к себе взяла! Ну, не смешно? Он, понятно, на должность финансового директора не тянул, мордой не вышел, но охранник-водитель… И как только он согласился? Правда, подозреваю, платит она ему именно как директору.

– Что же он сам этими деньгами не воспользовался? – удивилась я.

– Кто, Генка? Да ты что! Скажешь тоже! «Не воспользовался»! Да он бы их все быстро промотал, прокутил по ресторанам да бабам, он же транжира еще тот! В карты вон тоже любил… Деньги у него никогда не задерживались, утекали, как песок сквозь пальцы, он и сам это прекрасно понимал. Он тогда ей лимонов пять дал, не меньше! Она их в дело пустила, она же баба умная, хваткая, раньше финансовым директором в какой-то фирме работала, у нее образование не то экономическое, не то финансовое… я в этом не разбираюсь. Короче, в вопросах денег она лихо волокет, в той фирме, говорят, ее ценили. Так вот, Генкиными денежками Эмка с умом распорядилась, теперь вот постоянный доход имеют. Оба. А ему одному этого бабла хватило бы ну разве что на год, не больше. Так что Генка правильно сделал, что отволок его сестрице.

– А откуда он эти деньги взял?

– А я почем знаю?! – округлила глаза Маргарита. – Я у него не спрашивала, а спросила бы, так он бы хрен мне сказал! Говорю же, это криминальное бабло. А ребята из криминала не любят, когда им нескромные вопросы задают. Так что я себе помалкивала в тряпочку, делала вид, что это меня не касается, а Генке-то, думаю, только того и надо было.

– Понятно, – кивнула я и взяла из пачку еще одну сигаретку. – А теперь, Маргарита Александровна, давайте вернемся к вопросу наследства. Если, скажем, с Геной случится… нечто непоправимое, кто получит его долю наследства?

– Дак я откуда тебе знаю?!

– То есть насчет завещания вы не в курсе?

– Нет.

– А другие дети у него есть?

Женщина равнодушно пожала плечами, подошла к плите, поставила чайник на огонь.

– В другом законном браке он не был, насколько мне известно, так, жил себе то с одной шалавой, то с другой. Может, и нашлепал детей, на беду этим дурам, я про то не знаю. А что касается наследства… Нам оно без надобности! Он нас бросил, меня-то ладно, как мужики говорят, баб на свете – до хреновой кучи. Страшно, что он сына бросил! Кровиночку свою, как говорится, плоть от плоти! Я вот иногда думаю: неужели у него, гада, сердце не екает? Ведь пацан без отца растет! А он даже не видит, как парень мужчиной становится. Сволочь… Урод…

Маргарита всхлипнула, закрыла лицо ладонью. В этот момент закипел чайник, она, тут же оторвав ладонь от лица, вскочила, выключила его, потом насыпала себе в чашку пару ложек дешевого растворимого кофе, плеснула туда же кипяток. На мою чашку она даже не взглянула, словно ей было все равно, пью я ее кофе или нет. Я подождала, пока хозяйка начнет потягивать свое пойло, и задала ей очередной вопрос:

– Скажите, Маргарита Александровна, а вы знаете, есть ли дети у Эммы Павловны?

Она посмотрела на меня несколько удивленно:

– Эмка? А она-то здесь при чем? Ты же сказала, тебе про Генку надо поговорить.

– Про нее мне тоже надо знать, это имеет некоторое отношение к моему расследованию.

– Да, были у нее дети. Точнее, была. Дочь.

– Почему была? Куда делась?

– Умерла, – пожала плечами Маргарита, – при родах умерла. Кажется, кровотечение у нее открылось, врачи не смогли остановить…

– Вот как! – я вдруг почувствовала, как у меня что-то екнуло в груди, хотя я не могла бы объяснить почему.

– Да это давно было, лет двадцать назад, – продолжала женщина как ни в чем не бывало, – ее, по-моему, Аленой звали, говорят, хорошая девчонка была, но я ее не застала, мы с Генкой ведь позже познакомились.

– А что с ребенком Алены? Ребенок жив?

– Да, ребенок родился живой. Отец тут же сдал его в детдом, а сам потом женился на другой, молоденькой девчонке. Я же говорю: все мужики – сволочи!

– И бабушка не захотела взять внука себе? – удивилась я. – Кстати, кто был, мальчик или девочка?

Маргарита помялась:

– М-м-м… Я не помню, кажется, девочка… Вроде тоже Аленой назвали… Но нет, точно не скажу, давно разговор-то был.

– У вашего Пашки могла бы быть сестра.

– Троюродная, – кивнула женщина задумчиво.

– Наверное, бабушка часто вспоминала внучку, горевала о ней? – предположила я. – Кстати, она навещала ее в детдоме?

– Кто? – округлила глаза Маргарита. – Эмка?! Да ты что! Она ее вообще не вспоминала! Никогда. Я и про самого ребенка-то случайно узнала, от Генки. Как-то в разговоре задели тему Эмкиной бездетности, он мне и выдал! А она сама – никогда, ни словом не обмолвилась. Я всегда говорила: она очень черствая, бездушная баба. Кремень.

Женщина вдруг замолчала, уставившись в одну точку, словно жалела, что у ее сына, кроме нее, нет других родственников. Глаза ее при этом стали какими-то грустными.

– Скажите, а вот у вас сейчас другая фамилия, – осторожно начала я после продолжительного молчания. – Вы, наверное, замуж вышли?

– Вышла, и что?! – с вызовом бросила она, встрепенувшись. – Между прочим, мой Поликарп на десять лет моложе меня! Да! Представляете, я – разведенка, а он до свадьбы парнем был, не женатым, вот так!

«Надо же! – подумала я. – Двоюродная золовка Маргариты с мальчиками крутит, у нее самой муж на десять лет моложе. У них это что, семейное?» А вслух сказала:

– Значит, не все мужики сволочи? А вообще, спасибо вам за беседу, вы мне очень помогли.

И встала.

– Так, может, Генка и вправду решил копыта отбросить? – с некоторой долей надежды в голосе спросила женщина.

Вот тебе и бабуля-маразматичка – как сказала Полина. Потеряв единственную дочь, даже не захотела взять на воспитание единственную внучку-сироту! Ну, ладно еще отец ребенка, хотя и того этот поступок совсем не красит. Но Эмма Павловна! Все-таки она – женщина! Где же ее материнский инстинкт?! По логике, она должна была воспитывать девочку вместо умершей дочери. Одна моя знакомая дама именно так и поступила в подобной ситуации, да еще к тому же долго судилась с зятем, который сам хотел растить своего ребенка. Помню, суд тогда оставил малыша отцу, а бабушке было разрешено видеться с ним в определенные дни. Моя знакомая была не согласна с судом и пыталась оспорить его решение, а меня приглашала в качестве своего адвоката. Я, разумеется, отказалась, сославшись на то, что не занимаюсь делами подобного рода, тем более что я – не адвокат, я – частный сыщик. Помню, женщина долго возмущалась несправедливостью наших законов, грозилась подать иск и в Страсбургский суд, и в Гаагский, но потом таки утихомирилась, зато долго ходила расстроенная. Я ее прекрасно понимала и сочувствовала ей: когда в старости не остается никого из детей, это более чем ужасно! Что такое свидание с внуком один раз в неделю?! Остальные дни, по словам женщины, превратились для нее в настоящую пытку. Но почему-то с Эммой Павловной подобного не произошло…

Я сидела у себя на кухне и потягивала кофе, в десятый раз прокручивая в голове разговор с бывшей женой Генки. «Наверное, бабушка часто вспоминала внучку, горевала о ней? Кстати, она часто навещала ее в детдоме?» – «Кто? Эмка?! Да ты что! Она ее вообще не вспоминала! Никогда. Про ребенка я случайно узнала, от Генки… А она сама – никогда, ни словом не обмолвилась…»

Да ужжж! Я отхлебнула еще глоток обжигающего напитка. Бабуля-маразматичка… Нет, Полина, ты не права: это не маразм, это кое-что похуже. Бросить в доме малютки единственную внучку! Крошечное беззащитное существо. Сделать ее, осиротевшую после смерти мамы, еще большей сиротой! Уму непостижимо! Вот что я сделала бы, если бы со мной, грудной, поступили бы подобным образом? Я имею в виду, когда я выросла. Отомстила бы я отцу и бабушке за предательство? Хм, а ведь, пожалуй, отомстила бы! Не знаю как, но, думаю, хоть что-нибудь, да сделала бы им. Слава богу, что меня растили всей семьей в любви и заботе!

Так, ладно, Татьяна Александровна, вернемся к нашим баранам. Конечно, кое-что новое нам сегодня удалось узнать о них. Что именно? У Геночки, кажется, туго с наследниками – это раз. С сыном он не знается, похоже, никаких отцовских чувств у него нет и в помине! В этом они с сестрицей похожи. Далее. Как оказалось, он у нас имеет криминальное прошлое – это два. Сидел, потом, очевидно, был членом какой-нибудь банды или группировки, ведь он, по словам бывшей жены, пропадал из дома по вечерам и даже ночам, а именно в это время все темные делишки и делаются. Оттуда и его криминальные денежки, разумеется, ведь не заработал же он несколько миллионов праведным непосильным трудом! А Геночка-то наш не так прост, как кажется! А что, если погибший Олег узнал о том, как именно охранник Эммы Павловны зарабатывал этот самый начальный капитал, который они потом так удачно вложили? Узнал и, допустим, стал их шантажировать, грозя сообщить куда следует, а те от расстройства или от испуга взяли да и похитили массажиста-шантажиста, привезли его в коттедж и месяц держали где-нибудь в подвале и били каждый день, требуя забыть эти знания…

Что ж, вполне возможно, и очень даже похоже на правду. И Эмма Павловна наверняка помогала своему братцу-уголовничку, так как и ее это тоже касалось, ведь если бы Олег рассказал кому надо о криминальных денежках Геночки, его сестрица тоже бы пострадала. Кстати, теперь понятно, откуда у нашей дамочки лексикон закоренелого преступника! (Зато, помнится, сама о себе она говорила: «Я – человек тонкой душевной организации». Вот артистка!)

…А потом они его просто убили, и неважно, кто нанес последний удар в голову, хотя практически со стопроцентной уверенностью могу сказать, что это был именно Геночка. О его кровожадности говорит и тот факт, что он очень настоятельно предлагал сестрице убрать Полину, «решить проблему раз и навсегда».

Итак, будем исходить из того, что вот эта моя версия верна. Теперь вернемся к вопросу о наследниках. Что там вчера говорили мои подозреваемые?

Гена сказал сестре: «…твой наследник, черт бы его побрал!» Значит, у Эммы Павловны есть какой-то наследник. Но кто он? Ее дочь умерла, причем очень давно, лет двадцать назад, по словам Маргариты. Тогда кто? Внучка? Но ее, по словам той же Маргариты, еще тогда же сдали в дом малютки и благополучно о ней забыли. Хотя… Если эта внучка заявит свои права, а она их имеет, то… Да, внучка может быть наследником. Точнее, наследницей. Но почему тогда Гена сказал «наследник», а не «наследница»? Может, не придал значения тому, что наследник у его сестры женского пола? Сказал в общепринятом смысле слова, как выражаются юристы, наследник – человек, имеющий право на наследство… А может, это зять Эммы Павловны? Ну, тот, который овдовел и который сдал свою дочь в детдом. Может он претендовать на наследство своей тещи? Теоретически нет. А что, если ему плевать на теорию?

Так, что они там дальше говорили? «А ты… (непечатное выражение) что, боишься свое бабло потерять?» – спросила Эмма Павловна, причем спросила так зло, с неприязнью. Нет, родственнички все-таки ругаются из-за денежек, ой как ругаются! Потом Гена сказал, что потерять деньги он не боится, что он их скорее… Дальше я, к сожалению, не разобрала, не то подарит кому-то, не то… Нет, то слово он сказал как-то невнятно. Ладно.

«Заткнись, и чтобы я этого больше не слышала!» – закричала Эмма Павловна на брата.

А неуемный Геночка опять затарахтел о каком-то наследнике. То есть, выходит, раньше они об этом самом наследнике знать не знали, так, что ли?! Да, получается так. «А мои деньги? Ты получила… откуда взяла… я своим горбом, кровью, можно сказать… а ты на все готовое…».

Кровью… Геночка тогда сказал о своей крови… А Маргарита-то права: деньги у ее бывшего муженька криминальные. Может, он тогда банк грабанул с подельниками? И его при этом ранил охранник банка… А что? Такой грабанет!

«Это я создала клуб и гостиницу, а ты…» – дальше, по-моему, Эмма как-то обозвала некрасиво своего любимого братца, а потом сказала, что он все равно все профукал бы, а она сберегла этот начальный капиталец и даже приумножила!

«Так если бы не те мои деньги…» – кричал Геночка.

«Про те деньги забудь! Сам знаешь, какие они…»

Да, дамочка прекрасно знала, откуда у братца денежки, знала, что и кровь там замешана. И это, как мы видим, не помешало ей строить на них свой бизнес…

Итак, брат с сестрой открыли фитнес-клуб на какие-то криминальные денежки, а теперь появился некий наследничек, очевидно, претендующий на свою долю или что-то типа того. Родственнички, естественно, недовольны, ругаются из-за этого. Ну, еще бы! Они кровью добывали денежки, раскручивали бизнес, а теперь надо с кем-то делиться?!

Тогда нам, Татьяна Александровна, надо продолжать следить за ними. Все равно рано или поздно я все узнаю, но хотелось бы, конечно, как можно раньше. Я допила последний глоток кофе, поставила пустую чашку в раковину и пошла одеваться.