Глава 5
До псарни Аркадия добраться оказалось не так просто, как я думала, выезжая утром со двора своего дома. Единственный, но надежный ориентир – теплицы Борисовых, рядом с которыми, как мне известно, находилась псарня, были все на виду. К ним, в объезд и мимо, вели несколько дорог, и я колесила по ним не менее получаса, пока не разозлилась и не пришла к выводу прекратить искать хозяйство Трегубова самостоятельно. А когда уже окончательно решила сначала попить чайку с Натальей, коль скоро в планах на сегодняшний день беседа с ней все равно намечена, а заодно узнать у нее и путь, внимание мое привлек неприметный проселок, уходящий куда-то вбок и скрывающийся за занесенными снегом вагонами, стоящими в тупике заброшенной железнодорожной ветки. Судя по их состоянию, не одно столетие.
Решив свернуть наудачу и попетлять еще, но уже в последний раз, я по хорошо накатанному снежному мосту переехала через рельсы. Потом с опасением пробралась по краю какого-то котлована, дно которого заросло камышом трехметровой высоты настолько густо, что напоминало амазонскую сельву в миниатюре, попавшую в ледниковый период, преодолела узкий пролом в кирпичном ограждении, за которым оказалась свалка ржавого металлолома, и внезапно выехала в поле, на простор и вольный воздух. Проселку отсюда осталось метров сто, не больше. Он шел вдоль все того же кирпичного ограждения, упираясь в широкие, решетчатые ворота в сплошной бетонной стене, за которой виднелось одинокое строение, с виду напоминавшее гараж транспортного цеха солидного предприятия.
Не доезжая ворот, я остановила машину, как можно плотнее прижав ее к обочине, вспомнив опасную резвость трегубовского «уазика».
Пасмурное с утра небо здесь казалось еще более безрадостным. За ночь мороз смягчился, подул ровный, сильный ветер, и снег под ногами перестал скрипеть. У тех, кто, несмотря на занятость повседневными хлопотами и суетой обращал внимание еще и на погоду, возникало предположение о приближающейся оттепели.
Ни вывески рядом с воротами, ни собачьего лая, ни самих собак и вообще ничего такого, по чему можно было бы определить, что я у цели своих поисков, во всей округе не было и намека, но на сей раз сомнений у меня не возникло. А когда выбралась из машины и вдохнула полной грудью не по-городскому чистого, но какого-то тяжелого воздуха, то вместе с ним будто утвердилась в уверенности, что здесь живут псы. Дворняги, как рассказывал в баре Аркадий, здоровенные, как телята, мохнатые, сильные, свирепые псы. Когда интуиция прорывается в сознание с такими вот настойчивыми подсказками, ей нельзя не верить.
За воротами оказался небольшой двор, снег на котором был убран настолько тщательно, что местами проглядывал асфальт. Двор был густо посыпан песком, и неприглядная смесь белого, черного и грязно-желтого производила унылое впечатление. Но зато дверь и пара гаражных ворот в стене здания из белого кирпича радовали глаз свежей краской, и даже плафон на единственном фонаре оказался целым. Возможно, впечатления не были бы столь противоречивыми, окажись во дворе знакомый мне «уазик» Трегубова.
Другого пути не было, и я, толкнув легко подавшуюся створку ворот, вошла во двор, направляясь к двери, на ходу обдумывая, как отрекомендоваться, если Аркадия здесь не окажется. И вовремя, как оказалось, пришла мне в голову благая мысль, потому что, едва я приблизилась к двери, она открылась и меня встретило существо, очень похожее и на бомжа, и на разнорабочего строительных профессий, которому не менее полугода не платили зарплату. Небольшого роста, хлипкого телосложения, с лысым теменем, но с заросшими густой, рыжей щетиной щеками. Мужичок был в кургузой телогрейке без пуговиц, в штанах с громадными пузырями на коленях, от которых, казалось, он передвигается вполуприсяди, и в громадных валенках, подшитых чем-то, напоминающим обрезки автопокрышек.
– Вы к кому, позвольте узнать?
В обращении его сквозила смесь почтения и неподдельного любопытства.
– Мне нужен Трегубов, – ответила я, останавливаясь от него метрах в трех.
Ветерок подул на меня, и я почувствовала такой запах псины, что захотелось предложить поменяться с ним местами. Да, теперь уж точно: я на псарне. Этакий аромат не может исходить от человеческого, пусть даже долгое время не мытого, тела.
– Он еще не приезжал, но обещал быть непременно. Вчера обещал. Что-нибудь еще?
Он смотрел на меня пристально такими горящими мужичьими голодными глазами, что захотелось отвернуться, узнать все поскорее и удалиться от этой мохнорылой образины.
– Когда он обещал быть? И как обещал, когда уезжал?
– Нет, сегодня, по телефону. А когда... Да с утра, наверное.
Хорошенькое дело! Время уже идет к обеду, а мое время съело рысканье по дорогам.
– А вы кто? – осведомился он до противности вкрадчиво.
– Я Татьяна Иванова. Передайте Аркадию мою визитку. Как появится, пусть позвонит на мой сотовый, если домашний не ответит.
– Как вы сказали, Иванова? – Мохнорылый торопливо шагнул в дверь, обернулся и пригласил: – Входите! Входите, входите! – настаивал он, видя мою нерешительность. – Для вас хозяин записку оставил.
Неожиданность этого сообщения заставила меня забыть об отвращении, в которое успела перерасти неприязнь к мохнорылому, и я шагнула следом.
В типичном гараже, где я очутилась, ничто не напоминало, что на дворе день. Здесь было почти темно, просторно и пусто – до гулкости. Но, насколько я смогла рассмотреть, чисто. Какое-то тряпье развешано по стенам. Каблучки моих сапог звонко цокали по мозаичным полам, рождая короткое эхо.
– Сюда, пожалуйста! – пригласил меня мужичок, скрываясь с глаз.
Комната оказалась под стать мохнорылому – тусклая, с мебелью грубой, ручной работы и телевизором, пристроенным на каких-то ящиках. Скверного качества изображение на экране сопровождалось тихим, гугнивым звуком.
– Сейчас! – суетился мохнорылый. – Вы присядьте. Да куда ж я ее...
Он торопливо ворошил мятые газеты, которыми был застелен стол, рылся в карманах, перетряхивал вытертые овчины на топчане и изредка, как виноватая собачонка, поглядывал на меня.
– Вот! – в его руке появился наконец клочок бумаги, и он со вздохом облегчения протянул его мне. – Это от Аркадия.
Более чем удивленная, я развернула листок, вырванный из ученической тетради, и увидела десяток кривых строчек, написанных торопливым, энергичным почерком.
«Татьяна! Я попал в неприятную историю, выпутаться из которой будет непросто. К сожалению, не удосужился узнать номер твоего телефона, поэтому в надежде на чудо, на то, что заскочишь сюда, передаю тебе через Сергея Ивановича записку. Не знаю, получится ли, но буду очень стараться заскочить к тебе этим вечером. К тому времени многое в моем положении уже прояснится. Возможно, мне понадобится твоя помощь, и в качестве сыщика тоже. Если ты мне в ней не откажешь, обязан буду по гроб жизни, без преувеличения. Оставь Сергею Ивановичу номер своего телефона. Он хоть и бичующий элемент, но человек обязательный и передаст мне номер, как только я позвоню или заеду. Надеюсь, что заехать еще удастся. И очень надеюсь, что твои поиски привели тебя на псарню и записка попала по назначению. Аркадий».
Я глянула на Сергея Ивановича, представленного мне таким необычным образом, и удивилась тому, как он изменился, пока я читала записку. Он сидел на топчане, сгорбившись, опустив голову, засунув ладони под бедра. Куда пропал голодный блеск в его глазах! Поглядывал на меня он теперь украдкой, с интересом и опасением. Все понятно. Записка наверняка изучена им вдоль и поперек.
Я молча протянула ему визитку. Он затолкал ее за пазуху и тут же проверил, попала ли она в предназначавшееся ей место.
– Вы читали? – тряхнула я листком.
– Что вы, как можно! – запротестовал было Сергей Иванович, но тут же сник и признался: – Конечно. Она же не запечатана.
Я пробежала глазами последнюю фразу: «Очень надеюсь, что твои поиски привели тебя на псарню».
Каков намек? А? Спасибо! Очень жаль, Аркадий, но на псарню привели меня не поиски Иллариона, а взятое на душу обязательство исполнить бандитское поручение. Этой фразой ты уже помогаешь мне, и помогаешь существенно. Интересно, как понял ее этот Сергей Иванович? И с должным ли вывертом понял он слово «сыщик»?
– И какого мнения вы, Сергей Иванович, по существу вопроса?
Я нарочно выразилась стилем милицейского протокола, чтобы посмотреть на реакцию «бичующего элемента».
– А что?
Его свято-простецкий вид не оставлял надежд на диалог, если продолжу в том же духе. Надо проще, но с напором...
– Записка писалась при вас?
– Да.
– Когда? В какое время это было?
– Вчера, поздно...
– Кто еще при этом присутствовал?
– Никого.
– В каком состоянии был Трегубов?
– Злой был, как всегда.
– Что говорил?
– Только то, что передать, мол, надо Татьяне Ивановой, когда она приедет, и узнать ее телефон.
– Еще?
– И ни слова об этом Стихарю.
– Стоп!
Поток вопросов ошеломил его, но отвечал Сергей Иванович связно, хоть и со страхом. Чего он боится? А может быть, кого?
– Почему Стихарю нельзя знать об этом?
Я даже присела рядом с ним на топчан, не побрезговав, хотя исходивший от него запах псины в комнате чувствовался намного сильнее, чем на воздухе. Он подвинулся и встал бы, не придержи я его за рукав телогрейки.
– Потому что Женечка обязательно доложит обо всем Генералу.
«Стоп! – скомандовала я уже себе самой. – Не вожделенная ли это „крыша“ засветилась генеральскими звездами?»
– Вы, Сергей Иванович, как к Трегубову относитесь? Только откровенно!
– Зачем вам? – мягко и с прежней робостью возмутился он. – Записку я передал, вашу визитку или номер телефона с нее передам тоже. А больше я ни при чем. Своя рубашка, знаете ли, ближе к телу.
Он тряхнул за полы телогрейку, встал, зашаркал валенками к телевизору и выдернул шнур из розетки.
– Трегубов просит в записке о помощи, вы же читали. Я хочу ему помочь, но не все знаю об обстоятельствах дела.
– А я тем более.
– Ой ли? – Я посмотрела так, что он поежился. – Тогда давайте о людях.
– Ну-у! – сразу как-то поскучнел он.
– Только о тех, кто вам известен, – поспешила я с разъяснением, чтобы не услышать отказа. – Начнем со Стихаря. Стихарь не является работником псарни. Так?
Возражений не последовало.
– Значит, он не подчиненный Аркадия Трегубова?
– Подчиненный? Вы что! – возмутился бич, но я не дала ему высказаться.
– Стихарь, Женечка, как вы его назвали, он человек Генерала?
– Ну разумеется!
– Как и Аркадий?
– Несомненно! Позвольте, а какое это имеет отношение?..
– А Илларион Борисов – ваш сосед? – продолжала я. Бич от неожиданности дернул головой, как от пощечины. – Из той же генеральской компании? Он тоже человек Генерала?
– Вот этого я не знаю. Какое мне дело до какого-то Борисова? И до Генерала тоже.
Кожа рыжих бледная от природы, и Сергей Иванович не являлся в этом отношении исключением. Но теперь его лицо приняло трупный, синюшный оттенок, потому что побледнело так, что больше некуда. Сверх всякой меры побледнел Сергей Иванович, всхлипнул на вдохе и оперся о стол обеими руками. Это называется перепугаться до дурноты.
Общеизвестно, что даже небольшая, трусливая собачонка, загнанная побоями в угол, с отчаянья способна пустить в ход зубы. Что мне здесь, мордобой, что ли, устраивать? Я не против такого метода получения информации и, грешным делом, прибегала к нему не раз, но сейчас время для этого еще не приспело. Потому что даже страх этого человека мне пока не понятен.
Бич отгородился от меня столом и смотрел широко открытыми глазами. А когда я встала и шагнула к нему, то открыл непроизвольно и рот. То ли это был нервный тик, то ли подступившие рыдания, но у него мелко задрожала губа. Я протянула ему сигарету и посоветовала:
– Успокойтесь.
– А чего мне?.. – проговорил он скороговоркой, криво улыбнулся и дернул плечом. – Это не мое дело, не мое, нет!
– Успокойтесь, – повторила я и улыбнулась устало и многозначительно. – Еще два вопроса, и все. Больше мучить вас не буду. Как найти Стихаря?
Ноги его ослабли, и на стул он не сел, а плюхнулся. Я чиркнула и поднесла ему зажигалку. Бич жадно затянулся и выпустил дым по поверхности стола в мою сторону. В его лысине отражалась лампочка.
– Я маленький человек, откуда мне знать адреса людей, раскатывающих на иномарках? – Его язык даже страх не берет, надо же! – Он приезжает сюда, когда ему надо.
– Номер здешнего телефона. Подскажите!
Он назвал, а я записала цифры на листочке Аркадия, убрала его во внутренний карман плаща и тут же проверила – не положила ли мимо. Все было в порядке.
– И ни слова Стихарю, запомните? Ни о записке, ни о визитке, ни о моем посещении он знать не должен.
– Ла-адно! – тихим голосом протянул бич и едва заметно, криво усмехнулся, так и не подняв головы.
Не понравилась мне его улыбка.
Стихарь и Генерал – еще два персонажа появились на сцене в разыгрывающейся передо мной комедии. И оба – благодаря Сергею Ивановичу. И с обоими мне предстоит познакомиться ближе. Устроит ли мне это Аркадий?
Задавшись таким вопросом и выйдя из комнаты в помещение гаража, я свернула не туда, куда надо, и в полутьме очутившись перед дверью, совсем не той, через которую сюда попала, толкнула ее и вышла на улицу. Хоть и ослепла я на несколько секунд от ударившего в глаза дневного света, но поняла сразу, что сунулась, куда меня не приглашали. Короткий, нечеловеческий всхрап и раздавшийся вслед за ним низкий, грозный рык заставили меня вовсю раскрыть глаза и срочно прозреть.
Еще один двор размерами куда меньше нужного мне. И снег на нем не вычищен, а вытоптан до блеска, до ледяной, неровной корки, местами бурой от въевшейся в нее крови. Сбоку еще виднелась какая-то пристройка, но я заметила ее только мельком. Не было у меня времени осматриваться, потому что приковала мое внимание растерзанная туша с вывороченными из темно-красного мяса ребрами и иззубренными огрызками мослов на месте ног. И не столько туша. Мохнатый, черный зверь стоял над ней враскоряку и пристально смотрел на меня холодными глазами. Его громадная, похожая на медвежью морда вся была вымазана бурой, тускло блестевшей слизью.
Вот это пес! Собака Баскервилей!
Голова зверя медленно двинулась вниз и одновременно поднялась на загривке шерсть, сделавшая его горбатым. Прижались уши, раздвинулась пасть, и в грозном оскале заблестели белоснежные клыки, размером не меньше моего мизинца. Короткий, ужасный рык отозвался дрожью во всем моем теле, а последовавший за ним шумный выдох бросил меня в жар.
Только сейчас я заметила еще одного пса, лежащего сбоку от туши и смотревшего на меня, по сравнению с первым, крайне миролюбиво. Размерами он был не меньше.
Агрессор подобрал задние лапы, изготовился и со всхрапом, уже слышанным мною вначале, единым прыжком перемахнул через тушу в моем направлении.
Последнее, что я заметила, – разверстая пасть, полная самых невероятных из всех, какие мне доводилось видеть до сих пор, зубов и горящие лютой ненавистью глаза, и все это в метре от своего лица!
Дверь я захлопнула со звуком выстрела, аж гул пошел по гаражу; и в то же мгновение с той стороны врезалось в нее тяжелое тело собаки. Всего один раз гаркнул пес басом, в момент удара.
– Тебе что, жить надоело?
Крик Сергея Ивановича дошел до меня, как сквозь ватное одеяло, а когда он схватил мои руки, мертвой хваткой державшиеся за дверную ручку, я вскинулась, будто ударили меня, не больно, но неожиданно.
Бич с лязгом задвинул не замеченный мною засов и повернулся ко мне.
– Не ошибайтесь так больше! – посоветовал он, с трудом переводя дыхание.
Сергей Иванович проводил меня до настоящего выхода, и на этот раз загородная атмосфера показалась мне легкой, как воздух горного курорта. За решетчатыми, приоткрытыми воротами стояла и дожидалась меня моя «девятка»; еще одна дорога шла через заснеженное поле к видневшимся вдалеке домишкам, а на бетонной стене, возле ворот, хвостом к нам, сидела галка и вертела долгоносой головой. Когда она взлетела с тонким, металлическим вскриком, я пришла в себя и обнаружила, что стою, вцепившись в руку бича, и что у меня противно, мелко дрожат колени.
– Да, и собачки у вас! – качнула я головой. – Рассказывал мне Аркадий, но их надо видеть!
– Собаки серьезные, – сочувственно согласился Сергей Иванович. – Опасные собаки. Особенно для посторонних.
– И много их?
Я наконец утвердилась на ногах и шагнула от него в сторону.
– Что-то не рассмотрела я, кого они сожрали?
У бича дернулась щека, он улыбнулся и проблеял:
– Говядиной кормим. Выводим по парам, чтобы не грызлись, и пусть жрут себе сколько влезет.
О, господи, зачем мне это?!
* * *
Вдоль кирпичной стены, мимо котлована, через кладбище ржавого металла и снежный железнодорожный переезд, весь путь от псарни до тепличного хозяйства Борисовых я не могла унять дрожи в руках – вот как перепугалась. Не покидало меня ощущение, что чудом удалось избежать большой, быть может, даже смертельной опасности. Прав был Аркадий, зверей растят на его псарне. Хищных, опасных зверей. Даже вору, забравшемуся на объект, охраняемый такими зверюгами, не пожелаешь попасться на глаза, круглые от бешенства и жажды крови, а уж тем более на сторожевые зубы размером с палец взрослого человека.
На мой стук в знакомую со вчерашнего дня дверь долго никто не отзывался. Наконец с той стороны послышались неторопливые шаги, щелкнул замок, и я увидела приветливое старушечье личико, обращенное ко мне из темноты коридора.
– Входи, милая! – пригласили меня совсем не мятежным голосом.
– Наташа здесь, бабушка?
– Тебе которую? Я тоже Наташа.
– Мне Борисову, – уточнила я, улыбаясь ее радушию.
– Да ты заходи, промерзла небось вся, вон бледная какая! – настаивала старушка, и пришлось шагнуть с улицы в темный, теплый коридор. – Хочешь, я тебя чайком попою?
– Спасибо, с удовольствием, но попозже. Мне бы Наташу повидать.
– Ах ты, боже мой, ну ни у кого времени нет! – огорчилась она добродушно. – В оранжерее Наташа должна быть. Собиралась туда, к дочке. Надюшке обедать время, вот она и подалась. А то, может, чайку?
– Сначала Наташу.
Извиняясь за отказ, я положила ладонь на ее худенькое, острое плечо, и она объяснила мне, как пройти к оранжерее. Идти-то было всего ничего.
– Скажи ей, что баба Наташа велела выбросить дурь из головы и не расстраиваться по пустякам, – напутствовала она, когда я перешагнула порог в обратную сторону. – Да заходи сама-то на обратном пути, почаевничаем. А то мне одной скучновато.
– Спасибо, бабушка! – махнула я рукой на прощанье.
В оранжерею стучаться не пришлось. Низкое, длинное здание с островерхой стеклянной крышей вообще не имело замка в дверях просторного тамбура.
Я представляла себе, что такое оранжерея, но все равно была поражена контрастом, очутившись через десяток шагов в мире яркого солнечного света и сочной зелени. Изнутри зал – по-иному и назвать это помещение было просто невозможно – казался длиннее самого здания, как оно выглядело снаружи, и намного шире. Пасмурное небо над стеклянным потолком полностью затмевалось светом люминесцентных и галогеновых светильников, создававших иллюзию солнечного сияния. Зеленые заросли в длинных ящиках, стоящих на высоких столах-подставках, были покрыты ковром цветов – гвоздик и астр, по крайней мере вблизи от того места, где я стояла. Дальше виднелось что-то более пестрое и экзотичное, но непонятной отсюда породы. Один недостаток – душновато здесь было и тепло сверх меры.
– Наталья! – бросила я призыв в узкий, длинный проход между столами.
– Мама! – немедленно отозвался звонкий, детский голосок. – Мама, к нам тетя пришла!
И предо мною явился бескрылый ангел.
Девочка с доверчивой улыбкой на пухлом, румяном лице шла ко мне по проходу между столами, и ее голова была окружена нимбом светлых, растрепанных волос.
«Лет пять, не более», – определила я ее возраст.
– А зачем тебе мама? – Она остановилась в двух шагах, заложила за спину руки, отчего под простецким, цветастым платьицем выпятился вперед ее животик, и уставилась на меня озорными глазами, чуть склонив голову набок.
– Хочу поздороваться, – ответила я. – Мы с ней сегодня еще не здоровались.
Ответ ей понравился. Она улыбнулась и, неожиданно подмигнув, пообещала:
– Сейчас я ее найду! – Повернулась и побежала от меня, крича на ходу: – Мама! Иди с тетей здороваться!
– Кто там, Надюшка? – донесся из зеленых недр голос Натальи, и вслед за этими словами она сама появилась из-за кустов чайных роз. Разогнувшись с натугой, вытерла тыльной стороной ладони вспотевший лоб.
– Татьяна! – узнала издалека. – Ой, как кстати! Я сейчас. Ты только не уходи.
Она повозилась еще немного со своими делами, то скрываясь за зеленью, то появляясь вновь, и, закончив срочное, протиснувшись боком между стеллажом и стеной, направилась ко мне по проходу, похожему на тропическую аллею.
– Ма-ам! – донесся откуда-то голосок Надюшки. – Ну когда пойдем?
– Сейчас, милая, потерпи еще немного, сейчас я с тетей поговорю. Это недолго.
– Я пока Барби расчешу, ладно? Она после купания на кикимору похожа стала!
– Что стряслось, Наташа? – спросила я ее, как только она оказалась рядом.
– Ольга звонила. Тобой интересовалась. Спрашивала, не приезжала ли ты сюда.
Голосок ее то ли от волнения, то ли с усталости был сегодня еще тоньше вчерашнего. Наталья вытерла тряпочкой руки, перепачканные землей, и предложила мне сесть на деревянную, крашенную в коричневый цвет лавку, стоявшую у стены. Я попросила провести меня вдоль цветочных рядов – хотелось полюбоваться зрелищем, действительно экзотическим для зимнего времени. Наталья нехотя согласилась – уже устала.
– Ольга звонила, – повторила она свое сообщение. – Сказала, что никак не может с тобой связаться.
Она прищипнула какой-то росток, поправила лист, осторожно подержала между пальцами венчик цветка, а когда повернулась ко мне, я увидела в ее глазах слезы.
– Ольга хочет, чтобы ты перестала искать Лариона. Сказала, что искать его больше не надо!
Наташа достала из кармана носовой платок и, держа его кончиками пальцев, чтобы не испачкать вымазанными землей руками, прижала к глазам.
– Не надо больше Ларика разыскивать! – повторила она, всхлипывая.
– Что такое? Нашли его? Где? Кто? – тормошила я ее, добиваясь ответа.
Наконец она сумела взять себя в руки, порывисто вздохнула и вымолвила:
– Нет. Не знаю. Сказала только, что искать, мол, его нужды больше нет. Ты позвони ей, она просила.
– Непременно. Сразу, как только дойду до машины, – пообещала я, пожалев, что не удосужилась сунуть сотовичок в карман. Следовало бы его включить сразу после отъезда от псарни и не расставаться с ним, ожидая звонка Аркадия. Что ж, на старуху и ту бывает проруха. Меня вообще недавно чуть было не сожрали заживо.
– А мне позвонишь? – спросила Наташа, опять заливаясь слезами. – А то от нее не дождешься. Ведь Ларион брат мне!
Пообещала я ей и позвонить, и заехать – рассказать все в подробностях сразу, как только подробности эти станут мне самой известны, и поспешила к выходу из цветочного рая с белокурым ангелом, играющим среди зеленых зарослей, и беззвучно плачущей у розовых кустов крестьянкой.
* * *
Ольга отозвалась сразу, будто сидела у телефона и ждала моего звонка. Возможно, так оно и было. Как мне ни хотелось спросить ее напрямик о причинах, заставивших отказаться от розысков мужа, я предпочла сделать вид, что даже не подозреваю об этом. Проще простого – в теплицах я не была, Наталью не видела, звоню по какому-то пустяковому поводу, выдумать который с ходу тоже было несложно. Лучше слушать рассказ, чем ответы на вопросы, не правда ли?
Удивительно, но Ольга не торопилась удивить меня своей новостью. Она без особого энтузиазма поддерживала мою болтовню и даже рассмеялась легкой шутке, в которую я преобразила одну из ее неосторожных фраз. Не решалась – так я поняла ее молчание о главном. Наконец она приступила к делу.
– Тань, ты можешь считать меня легкомысленной, можешь вообще за дуру держать, как угодно, я не обижусь. Заслужила, знаю. – Она замялась, и я молчала, терпеливо ждала продолжения. – Словом, я вынуждена... я хочу прекратить поиски Ларика.
– Вынуждена? – повторила я неосторожно вырвавшееся у нее слово. – Чем? А может быть, кем? Кто, Ольга, тебя вынудил захотеть прекратить поиски?
– Никто! – открестилась она сразу от всего на свете. – Я прикинула свои возможности и пришла к выводу, что у меня просто не хватит денег.
Аргумент на первый взгляд веский. Помнится, я удивлялась тому, с какой легкостью она приняла мои условия. Но, решив воспользоваться услугами специалиста, неважно из какой области, люди прежде всего взвешивают свои финансовые возможности, а уж потом делают заявку на услуги.
– Интересная новость! – оценила я ее сообщение. – Вчера, по-видимому, ты была другого мнениях о своих возможностях. Что могло произойти такого, что они вдруг изменились? Ольга! – не дала я ей возможности ответить. – Если это не телефонный разговор, я сейчас приеду к тебе, и ты мне все объяснишь. Похоже, у меня появились веские основания для продолжения расследования.
– Нет, Татьяна, – запротестовала она, – здесь все гораздо сложнее. Или проще. Не знаю, как правильнее выразиться.
– Отлично. Я еду. Прямо сейчас. И ты в конце концов расскажешь мне все и о возможностях, и о вашем с Лариком хозяине, которым эти возможности определяются. Расскажешь ведь?
– Да, – с трудом выдавила она из себя ответ и продолжила с ожесточением, меня удивившим: – Расскажу! И ты убедишься, что лучше перестать... Для меня же и лучше.
– Что для тебя лучше, мы вместе решим. Как решим, так и сделаем.
– Танечка, приезжай! – попросила она, и я ответила:
– Иди на кухню, готовь кофе и бутерброды, прояви гостеприимство. Я голодна, как волчица. Да, и из пепельницы мусор не забудь вытряхнуть!
Это должно было занять ее на некоторое время. Нелегко вот так взять и отказаться от розысков мужа, даже если он был не прочь поругаться и заложить за воротник.
* * *
В спортзал Аркадия пропустили не сразу. Пришлось набрать номер сотового Щипачева и, передав старшему из охраны трубку, дать ему выслушать мнение Виктора Сергеевича об умственных способностях охранника, высказанное отменно вежливым тоном, от которого, однако, у простого смертного начинали бегать по спине мурашки и краснели уши. Умел Генерал, что и говорить, несколькими словами довести человека до нужного состояния.
Генерал. Этим почетным прозвищем Виктор Сергеевич Щипачев был обязан ему, Аркадию, «лицу армейской национальности», как в шутку и всерьез называл его покойный Илларион. Прозвище пришлось по душе даже такому недоумку, как Женечка Стихарев, и пошло в народ. Слышал Аркадий со стороны, пользоваться им начали люди даже из ближнего окружения Генерала.
В зале для игры в сквош Виктор Сергеевич оказался один, и это было кстати. Сюрпризы, с которыми явился сюда Трегубов, не терпели посторонних ушей.
– Долго собирался! – крикнул ему разгоряченный игрой Виктор Сергеевич, отбивая ракеткой мяч, отскочивший от стенки, и при повторном отскоке послал его в Аркадия. – Тут о тебе столько наговорено!
Жесткий теннисный мяч попал Аркадию в грудь, он подхватил его рукой и с силой послал в стену.
– Кем наговорено? Вашим опричником? – спросил, потирая ушибленное место.
– Моим, моим! – добродушно согласился Генерал, присаживаясь на лавку и вытирая полотенцем вспотевшие лоб и шею. – Садись! – хлопнул ракеткой по скамье рядом с собой. – И начинай каяться. Есть в чем.
– Есть!
Аркадий сел, где было велено, сцепил пальцы и сжал зубы.
– Два года назад, когда я нашел тебя на бирже труда для отставников, в Доме офицеров, ты имел похожий вид, – негромко проговорил Щипачев. – Но одет тогда был попроще и выглядел, как это выразиться, несколько бледнее, что ли?
Аркадий коротко глянул на него – не в обычае Генерала козырять своими благодеяниями.
– Ты, помню, ухватился за идею создания псарни обеими руками, а меня заинтересовала твоя идея о необычном собачьем рационе. Как ты тогда выразился, хорошая сторожевая это та, для которой человек является дичью?
– Это не мои слова. Это Сакаэда Содзюн сказал, японец, почти два века назад, – уточнил Аркадий.
Щипачев поморщился, встопорщил тонкие седые усы.
– И что по-настоящему хороший пес должен знать и любить вкус дичи. Это тоже Сакаэда?
– У вас прекрасная память.
– Не жалуюсь. Да сними ты наконец пальто! Глядеть на тебя жарко!
И Аркадию было не холодно от злого дружелюбия хозяина. Поэтому пальто он снял без возражений и положил рядом.
– Сакаэда Содзюн был прав. Таких псов, как у меня, больше нигде не найти.
– С собаками у тебя все благополучно и даже более того.
Виктор Сергеевич привстал, вытянул из-под лавки оранжевую сумку, покопавшись в ней, добыл синюю, тонкую сигарету. Аркадий щелкнул зажигалкой, поднес огонек к лицу хозяина. Тот пыхнул прозрачным дымком, отстранился.
– Собаки настолько хороши, что, если бы не их специфика, пожалуй, я не удержался бы и похвалился ими перед друзьями. Удивительно, как таких результатов могли добиться настолько никчемные людишки. Сколько их у тебя, тех, что за собаками смотрят?
– Двое. Я третий.
– Всего-то? – обрадовался хозяин. – Я-то думал, по крайней мере, человек пять-семь. Это упрощает дело. Но ты, Аркадий, как ты с твоим опытом и способностями не справился всего-навсего с двумя, – он сделал паузу, давя в зародыше возникающее раздражение, – кретинами? Я не буду устраивать тебе здесь разноса. Ты из тех, кто в них не нуждается. Скажи только, что думаешь предпринять? Или уже предпринял?
– Конечно, предпринял.
Аркадий взял с лавки ракетку Генерала и повертел ее в руках.
– Эти двое теперь всерьез уверены, что после еще одного, пусть даже малейшего, проступка я скормлю их собакам.
– Вот как? Не круто ли?
– В смысле, не побегут ли со страху в милицию? Нет! Скорее повесятся. Слишком они в дерьме вымазаны.
Виктор Сергеевич поморщился от такой грубости, но простил – сказано было исчерпывающе.
– А сам-то ты понимаешь, что, если случится еще один прокол, подобный этому, с черепом, на псарне придется поставить крест и избавляться от людей всерьез?
– Будет жаль! – Аркадий вздохнул. – Дело хорошее, прибыльное. Но прокол, похоже, уже состоялся.
– Что? – Генерал внимательно посмотрел на Трегубова. – Есть еще сюрпризы?
– Для того чтобы за трупы из моргов платить дешевле, Стихарев связался с уголовниками. Теперь они требуют за свои услуги утилизации мертвецов собственного производства. Мы рассекречены.
Виктор Сергеевич поднял голову, осмотрев потолок, потом опустил ее так, что подбородок коснулся груди, и только после этого глянул на Аркадия.
– Ты не справился с двумя, – улыбнулся он одними губами, – а я с одним дураком. Давай быстро, как на сдаче норматива в армии: родственники, близкие или дальние, у твоих идиотов есть?
– Нет. Подбирал таких, как было велено. И оба далеко не молоды. Один из них вообще чуть ли не бомж. С образованием, правда.
– У Стихарева тоже одни дружки-собутыльнички.
Виктор Сергеевич бросил сигарету под лавку, сцепил пальцы и хрустнул ими.
– Слышал звук? – спросил негромко.
– Да, я все понял, – ответил Аркадий. – Только кажется мне, по степени вредности Стихарь куда как превзошел моих. Уголовники народ несговорчивый, привыкли добиваться своего, и запугать их трудно.
– Ну, это уж мое дело, – вздохнул Генерал.
Виктор Сергеевич упер лоб в ладонь, закрыл глаза и задумался ненадолго. Аркадий затаил дыхание, понимая, что сейчас решается и его судьба тоже, и, не шевелясь, смотрел в пол перед собой.
– А как, ты полагаешь, следует поступить? – со свойственной ему манерой, не высказывая соображений, спросил Генерал. Аркадий ответил по-военному четко:
– Сменить клиентов, перебазировать псарню и зарегистрировать ее на ваше имя.
– Сменить, перебазировать, – оценивал предложения Щипачев. – Конечно. На мое имя? Нет, Аркадий, это невозможно. Я на виду. Регистрировать на этот раз будем. Но на подставное лицо. Не на тебя. Возможность новых проколов подобного рода не исключена, а я слишком дорожу тобой. Вот такие наши планы.
– А как насчет людей? – потемнев лицом, спросил Аркадий.
– Твои остаются на твое усмотрение. А со своим... со своим я решу сам. И если решу, то ты сделаешь. А?
– Вы спрашиваете? – поднял голову Аркадий.
– Нет! Приказываю! – рассмеялся Щипачев, и у Трегубова полегчало на сердце от того, что не усомнился хозяин в его готовности исполнить приказ, не стал добиваться ответа на вопрос, пожалел только, но с облегчением:
– Ч-черт, суеты-то сколько!
– Все суета сует, – ответил Щипачев библейской цитатой. – И во всей суете этой, – подчеркнул он особо, – виноваты мы, и только мы с тобой. У тебя все?
– Нет еще! – покачал головой Аркадий. – Илларион Борисов...
– Владелец тепличного хозяйства, на территории которого ты расположился, пропал недавно, – перебил его Щипачев. – Теплицы тоже мои. Но зарегистрированы были на Борисова. Теперь управлять ими будет его жена. Не заботься об этом. Плати ей за аренду или не плати, ругайся, как с Борисовым, хоть женись. Меня это не ин-те-ре-су-ет! – устало отчеканил хозяин.
– Дело в том, что Ольга наняла детектива для розысков мужа.
– Да, на мои деньги. Надо помогать людям, знаешь ли.
– Детектив один из первых в Тарасове. Татьяна Иванова. – Аркадий в упор посмотрел на Виктора Сергеевича. – Боюсь, как бы она не вышла в своих розысках на моих собачек.
– Что-о?!
Не часто, нет, пожалуй, даже впервые за всю историю их отношений Аркадий увидел, что Виктору Сергеевичу изменила выдержка. Впрочем, для того, чтобы справиться с собой, ему потребовалось лишь кашлянуть в сторону, вытереть тонкими пальцами под тоненькой щеточкой усов тонкие губы и, глядя в сторону, помолчать какое-то время. Затем он подвинулся ближе и заговорил с прежней невозмутимостью:
– В отношении этой Ивановой мы поступим так...
