Глава 9

Задумавшись о жене повара, я не заметила, как все съела. Отвлек меня от моих мыслей давешний официант.

— Желаете заказать еще что-нибудь?

— Нет-нет, — встрепенулась я. — Хотя… чашечку кофе, если можно.

Кофе, который принесли мне через некоторое время, был великолепен. Заведение держало марку во всем.

Любимый напиток, как и всегда, произвел на меня позитивное действие, и мысли мои приняли нужное направление.

«Что толку сидеть здесь и рассуждать о том, красива или не красива жена повара? — думала я. — Нужно просто встретиться с ней и посмотреть».

Это было уже нечто большее, чем абстрактные размышления, это был хоть и маленький, но все-таки план действий. Однако осуществление этого плана представляло определенные трудности. Ведь мне не было известно, где живет повар. И даже более того, я не хотела ни в коем случае получить адрес именно от него. Ни от него, ни от кого-либо из его знакомых.

Осторожность подсказывала мне, что в таком деле, где многое завязано на личных отношениях, где я не имею достаточно данных, лучше будет действовать исподволь. Потом, если возникнет необходимость, я могу рассказать повару о своем визите, но сейчас, когда передо мной больше вопросов, чем ответов, лучше, чтобы он о нем не знал.

Узнать адрес повара я могла только одним способом. Необходимо было дождаться, когда повар закончит работу и отправится домой, и проследить за ним.

Приняв такое решение, я закончила пить кофе и попросила счет. Сумма была не маленькой, но, к счастью, денег у меня было достаточно.

Покинув ресторан, я поудобнее устроилась в машине и стала ждать, когда повар закончит работу. Ждать пришлось довольно долго. Я буквально изнывала от скуки.

«Прага» находилась в одном из центральных районов города, и моя машина, как и в случае с адвокатом, снова стояла в длинном ряду других автомобилей, припаркованная на обочине проезжей части. С этой позиции открывался неплохой обзор. Я подозревала, что выходить повар будет скорее с заднего хода. Но задворки ресторана представляли собой нечто вроде тупика, и из них можно было пройти лишь на улицу.

Рассеянно наблюдая за служебным входом и не предполагая, что повар появится раньше одиннадцати часов вечера, я снова взялась обдумывать последние происшествия. Мысли лезли большей частью нехорошие. Я вдруг усомнилась в целесообразности моих теперешних действий. В конце концов, какая разница, как именно жена повара уговорила гневливого чиновника помочь ее мужу. Ведь главное во всем этом — результат, а результат таков, что повар практически не пострадал.

Если в итоге с поваром ничего не случилось, то что бы там ни писала Лана, все ее разоблачения выеденного яйца не стоят.

Однако ведь кто-то же убил ее. Кто? Что двигало этим человеком? И есть ли здесь связь со статьей?

Я уже начинала сомневаться. Неужели Киря окажется прав? Но, с другой стороны, всегда, когда я в очередной раз пыталась ответить на вопрос, стоит ли отрабатывать статью (а в связи с особенностями этого дела я пыталась ответить на него уже раз сто), где-то в глубинах моего подсознания начинал шевелиться инстинкт ищейки, который снова и снова заставлял меня идти именно в этом направлении.

Причем вся подлость заключалась в том, что, лишь только я хотела отказаться от версии со статьей, инстинкт моментально просыпался, а когда я снова возвращалась к ее разработке, он тут же вновь засыпал богатырским сном. Такое странное поведение подсознания вносило еще больше путаницы в это и без того запутанное дело.

Я очень долго коротала время, наблюдая за входом в ресторан. Уже разъехалась большая часть машин, припаркованных в одном ряду со мной, уже спустился вечер, уже стала подтягиваться к ресторану толпа завсегдатаев… А повара все не было.

И лишь когда зажглись на улицах все фонари и почти прекратилось движение, когда количество выходивших из ресторана стало заметно преобладать над количеством входивших в него, только тогда на улице перед входом в «Прагу» появился интересующий меня человек.

Как я и предполагала, он вышел с заднего хода, и сделал это настолько тихо и незаметно, что успел смешаться с небольшой группой посетителей, выходивших с главного входа. Я чуть было не пропустила его.

Поспешно выскочив из машины, я направилась за ним. На улице, несмотря на фонари, было довольно темно, и мне не приходилось соблюдать такую же осторожность, как днем.

Но повар особенно не смотрел по сторонам. По всей видимости, он устал после трудной смены и теперь спешил домой.

Я сразу отметила про себя, что он не пошел в сторону остановки общественного транспорта. Машины у него тоже, очевидно, не было, иначе она была бы припаркована на стоянке ресторана и он давно бы уже воспользовался ею. «Значит, живет недалеко», — подумала я.

Мы действительно пришли очень быстро. Пройдя всего лишь два квартала, повар свернул в какую-то подворотню, где, по всей видимости, и находился его подъезд. Я повернула вслед за ним, совсем некстати вспомнив свой визит в другую подворотню и то, как этот визит закончился. Поборов чувство страха, я двинулась за поваром и только тут поняла, в чем заключается главная слабость моей стратегии.

Конечно, мне не составило особого труда дождаться повара и проследить за ним. Но как я узнаю, в какой квартире он живет?

Поздним вечером в безлюдной подворотне, а потом и в пустом подъезде практически невозможно проследить за человеком так, чтобы он этого не заметил.

Я была в отчаянии. Сидеть в машине почти двенадцать часов, изнывать от жары и скуки, а главное, от полного бездействия, — и в результате не узнать даже номер квартиры. Нет, это было бы слишком жестоко. Судьба не может быть так несправедлива ко мне.

Осторожно продвинувшись еще на несколько шагов в глубь подворотни, я заметила, в каком подъезде скрылся повар, и попыталась хотя бы на слух определить, где хлопнет дверь.

Дома в этой части города были старые, трех— и четырехэтажные, поэтому некоторые шансы на успех у меня были. Четыре этажа — это вам не небоскреб. В ночной тишине, когда все звуки становятся слышнее, я наверняка смогла бы извлечь хоть какую-то информацию из звуков отворяющейся и потом закрываемой двери. Но на сей раз судьба, похоже, и впрямь решила смилостивиться надо мной.

Едва лишь послышались лязгающие звуки открываемого замка, которые в ночной тиши были даже более громкими, чем я ожидала, как темная подворотня тут же осветилась. Зажегся свет в окне третьего этажа, что позволило мне безошибочно определить, где располагается интересующая меня квартира, а также с удовольствием констатировать, что я не теряю формы. Ведь услышав лязганье замка, я тоже отметила для себя, что звук, скорее всего, доносится с третьего этажа.

Итак, необходимая мне информация была получена, и я могла ехать домой.

Я села в машину и с усилием надавила на газ. Мне очень хотелось отдохнуть, ведь мне пришлось просидеть в машине почти без движения полдня, а ни от чего в жизни я не уставала больше, чем от безделья.

На следующее утро около десяти часов я уже была в знакомом переулке. Я не стала мудрить с легендой и представилась не журналисткой, изучающей проблемы распределения земельных участков, а журналисткой, которая пытается уличить зарвавшегося чиновника. И если в беседе с Яковлевым я представляла поступок повара как вопиющий, то теперь, в беседе с женой повара, намеревалась представить вопиющими действия Яковлева.

На всякий случай я снова захватила с собой карточку и диктофон, а оделась весьма скромно. Джинсы мои на сей раз были без разрезов, и блузка была самая обыкновенная, рубашечного покроя.

Поднявшись на третий этаж, я нажала кнопку звонка, и почти сразу же мне открыли. Передо мной стояла средних лет женщина, с таким же изможденным лицом, как у секретарши Яковлева.

— Вам кого? — спросила женщина.

— Наверное, вас, — ответила я. — Ведь это ваш муж работает в ресторане? В ресторане «Прага»?

— А что? Что-то случилось? — встревоженно спросила женщина.

— Ну… случилось-то уже давно… Видите ли, у меня к вам довольно деликатное дело. Может быть, вы позволите мне войти, и я все объясню.

Женщина немного посторонилась, пропуская меня в квартиру, и закрыла входную дверь.

— Видите ли… э-э-э… извините, не знаю вашего имени-отчества…

— Мария Ивановна.

— Очень приятно. Меня зовут Татьяна. Так вот, видите ли, Мария Ивановна, я — журналистка, работаю в газете… пожалуйста, вот моя карточка. Сейчас я работаю над одной разоблачительной статьей, в которой раскрываются некоторые факты чиновничьего произвола. В частности, речь там пойдет о некоем Борисе Степановиче Яковлеве, который, я полагаю, вам неизвестен.

Женщина еще больше разволновалась.

— Ого! Я вижу, этот негодяй не на шутку запугал вас, — сказала я. — Но вы не должны ничего бояться. Мне стал известен случай, когда Яковлев фактически осуществил репрессии в отношении вашего мужа. Такие действия не могут остаться безнаказанными. Общественность обязательно вмешается. В сущности, основные моменты дела мне известны, но если бы вы согласились сообщить некоторые подробности, мы легко смогли бы привлечь к ответственности этого негодяя.

— Не надо! — воскликнула Мария Ивановна.

— То есть… что не надо?

— Ничего не надо! Ни к ответственности, ни прочего всего. Ничего! Достаточно мы уже хлебнули горя…

Хотя эмоциональная реакция жены повара пока еще не была мне полностью понятна, но уже было ясно, что я пришла сюда не зря и мне еще раз предстоит узнать что-то новое в том деле. Оставалось заставить женщину обо всем рассказать.

— Вы боитесь, что Яковлев будет мстить? — спросила я.

— Мстить? — переспросила жена повара. И с горькой усмешкой добавила: — Ну, что вы. Уверяю вас, он не будет мстить…

Но вместо удовольствия по этому поводу лицо женщины выразило такое горькое чувство, что я совсем запуталась.

— Но… если вы так уверены, что со стороны Яковлева вам опасаться нечего, почему же вы не хотите… рассказать все?

— Ах, милая девушка, — снова горько усмехнулась Мария Ивановна. — Рассказать все… Ну, хорошо, я расскажу вам. Только умоляю, ни единого слова никому. Особенно моему мужу. Если он узнает… Я вас просто по-человечески прошу не копаться больше в этой истории. Вы сказали, что хотите наказать Яковлева… Но уверяю вас, никого, кроме нас, вы не накажете, если захотите дать этому делу огласку. А мы и так уже…

Увидев, что я вытаскиваю диктофон, женщина снова переполошилась.

— Нет-нет, что вы! — замахала она руками. — Ни в коем случае! Если я и решаюсь рассказать это вам, то только для того, чтобы вы поняли — эта история вовсе не для посторонних ушей, и чем быстрее все забудут о ней, тем лучше. Если вы действительно хотите действовать в интересах нашей семьи, то самое лучшее, что вы можете сделать, — приложить все усилия к тому, чтобы история никогда не попала на страницы газет.

«Странно, почему она не хочет рассказать? — подумала я. — Может, действительно здесь скрывается какая-то нелицеприятная тайна. И тайна касается не Яковлева, а самого повара или его семьи? Может, Яковлев получал услуги интимного характера от жены повара? Но эта измученная женщина совсем не похожа на соблазнительницу и вряд ли могла вызвать интерес у Яковлева».

— Ну, хорошо, — сказала я, — не буду записывать ваш рассказ. Но вы уверены, что огласка вам повредит?

— Да, да, именно нам. Только нам. Сейчас вы сами все поймете. Когда арестовали моего мужа, — начала свой рассказ Мария Ивановна, — я даже не могу описать вам, что со мной происходило. Обвинить в преднамеренном убийстве! Человека, который и мухи не обидит! Я была в шоке. Кроме несправедливости этого обвинения, нужно было учитывать еще и то, что муж — единственный, кто зарабатывал деньги в нашей семье и с его исчезновением мы — я и сын — практически остались без средств к существованию. Конечно, что-то у нас было… какие-то накопления. Но ведь его обвиняли в убийстве! Это длительный тюремный срок. А может быть и… В общем, положение мое было отчаянным. Куда я только не обращалась! В инстанции, к его коллегам по работе… я металась в панике между различными официальными учреждениями и общественными организациями, но нигде не находила поддержки. Наконец, я решила прибегнуть к последнему средству и просить помощи у самого Яковлева. Точнее, у его родственников. Пускай мне придется пройти через унижение, думала я, но я спасу невинного человека и нашего единственного кормильца. Я ни одной секунды не сомневалась в невиновности мужа. Я решила обратиться к жене чиновника. Она тоже женщина, она тоже мать, думала я, не может быть, чтобы она отказалась помочь мне. Но в действительности все вышло по-другому, и я очень быстро поняла, что была наивной, надеясь на помощь сильных мира сего. Им до нас и дела нет. Думаю, они нас и за людей-то не считают.

Она даже не приняла меня. Я приходила к ней домой и попросила прислугу передать ей, в чем заключается моя просьба, просила сказать, что она может спасти жизнь человека… Но я была слишком наивной. Да она просто не приняла меня. Ей не было никакого дела до чужой жизни.

В полном отчаянии я решила использовать последний шанс и обратиться к Яковлеву. Я понимала, что шансы мои ничтожно малы, но я не считала бы свой долг выполненным, если бы не попыталась использовать любую, даже маленькую возможность. Я отправилась на работу к Яковлеву, и тут добрые люди (сами понимаете, что я не могу назвать вам их) подсказали мне, что у Яковлева есть любовница, которая имеет очень сильное влияние на него. Мне посоветовали обратиться к ней.

На следующий день я отправилась к ней, взяв с собой сына. Наивная, я надеялась ее разжалобить. Разжалобить этих людей… да скорее камни заговорят! Когда мы пришли, она вначале тоже отнеслась к нам равнодушно и все говорила, что она здесь ни при чем и не понимает, почему я обратилась к ней. Но потом я заметила, что она с большим интересом смотрит на моего сына… Ах, если бы вы знали, что мне пришлось пережить. Я очень быстро догадалась, чего она хочет… если бы вы видели эту женщину… это просто какое-то… воплощение порока. Дама не первой молодости, она, кажется, не брезговала ничем. А мой сын… он ведь совсем еще мальчик… только поступил в институт…

Моя собеседница сделала длинную паузу, пытаясь побороть эмоции, но ей это не удалось, и слезы ручьем потекли из глаз.

— А что мне оставалось делать? Сама я не работаю по состоянию здоровья, да и у мужа оно не слишком-то… богатырское. В тюрьме он и года не выдержал бы… В общем, когда эта женщина начала говорить о том, что делу уже дали ход и что она не может знать всех тонкостей и повлиять на процесс, я потеряла всякую надежду. Но она посоветовала мне сходить к юристу и проконсультироваться по этому вопросу. Она сказала, что ей нужно знать, о чем именно просить Яковлева, — когда она говорила все это, я уже понимала, к чему она клонит. Она сказала, что, пока я буду ходить, узнавать все это, мой сын может погостить у нее. Да, она так и сказала: «Погостить».

Мария Ивановна снова сделала небольшую паузу.

— Конечно, не я одна догадалась о скрытых намерениях этой отвратительной женщины. Мой сын… знаете… конечно, дети сейчас развиваются быстро… мы в их возрасте… В общем, Николенька тоже догадался о том, чего она хочет, и знаками дал мне понять, что… ну, в общем, что я могу уйти.

И я ушла оттуда. Да, ушла… А ведь этой женщине… ей не меньше тридцати лет. Да, не меньше. Если не больше.

Я до сих пор не могу определить, правильно ли я поступила тогда… Бедный мальчик! Конечно, ему довелось насмотреться всякого за то время, пока мы с ним обивали пороги… Думаю, он не хуже меня понимал, как безнадежно наше положение, и хотел хоть чем-то помочь…Вот и помог…

Но мой муж на свободе. Да, он на свободе, и его больше не обвиняют в убийстве, и мы снова все вместе. Но заклинаю вас, ни в коем случае не говорить никому, особенно моему мужу, какой ценой досталась эта свобода. Если он узнает… Он не переживет этого. Ему я сказала, что мне удалось уговорить самого Яковлева и, хотя это стоило мне унижений, я не жалею, так как свобода мужа для меня важнее…

Ах, что нам пришлось пережить! Мой бедный мальчик… Вечером, когда я пришла забирать его, я обнаружила, что он совершенно пьян и даже как будто не в себе. А что тут удивительного? Конечно, сейчас дети развиваются быстро, но… все-таки… взрослая женщина… Она даже не вышла ко мне.

Какое-то время я думала, что она просто использовала нас, меня и моего сына, ведь от этих людей можно ожидать чего угодно. Через некоторое время наказание для мужа было значительно смягчено. Его выпустили из тюрьмы — это было самое главное. Правда, ему дали небольшой срок условно, но что это значит в сравнении с тем, что нам грозило…

Информация, полученная мною, была настолько неожиданной, что сейчас, вот так вот, с ходу, я не могла даже определить, то ли она расставляет все по полочкам, то ли еще больше все запутывает. Необходимо было обдумать все это в спокойной обстановке.

Я попрощалась с Марией Ивановной, которая напоследок еще раз очень настойчиво просила меня никому не рассказывать обо всем, и спустилась к своей машине.

Устроившись на сиденье, я закурила сигарету и попыталась свести воедино все данные, полученные за последнее время. Теперь история с поваром была ясна мне от начала до конца. Вадик Яковлев, сынок своего папочки, имеет обыкновение заказывать оригинальные блюда. Он постоянный клиент дорогого ресторана, где эти самые блюда готовит для него, так сказать, «прикрепленный» повар. В один прекрасный день этот повар несколько перебрал с оригинальностью, в результате чего Вадик оказался в больнице.

Разумеется, папочку очень расстроил этот вопиющий случай, и он решил наказать повара. Ведь для него однозначно виноват только он. Повар же говорит, что выполнял желание клиента. Вполне возможно, что коллеги повара не встали на его защиту, и Яковлев решил этим воспользоваться. Свидетелей нет. Работники ресторана готовы упечь коллегу в тюрьму. Да и адвокат готов посодействовать.

Показания лжесвидетелей приняты, начинается процесс, и повару грозит серьезное наказание. Но тут на сцену выступает жена повара, которая переживает за мужа и пытается вызволить его из тюрьмы. Все ее действия не приводят к желаемому результату. Жена Яковлева даже не стала ее слушать, а любовница…

Та развлекается с сыном повара, и в результате повар выходит из тюрьмы, получив условное наказание.

Мне даже не нужно было перечитывать статью, чтобы понять, что прелюбодеяние и гордыня — это грехи, взятые из все той же истории про повара.

Итак, обжорство, гнев, алчность, гордыня и прелюбодеяние. Целых пять смертных грехов ловкая журналистка смогла выудить из одного, довольно заурядного случая с поваром. Несправедливое обвинение. Скажите пожалуйста! Да таких случаев на каждом шагу пруд пруди. Впрочем, наверное, это только мне такой случай кажется заурядным, поскольку за свою практику расследований я повидала такое, что этот случай покажется невинной детской сказкой про Карабаса-Барабаса. А для самих участников истории, для повара и его жены, все это, конечно, ужасно и трагично.

Моя же трагедия была в другом. Получив наконец достаточно информации, чтобы судить о случае с поваром и прояснить для себя роль и место всех участников этой истории, я видела, что результат ее таков, что говорить здесь о мотивах для убийства не имеет ни малейшего смысла.

Тем более убивать журналистку, которая во всем этом лицо совершенно не заинтересованное и, скорее всего, получила эту информацию из третьих рук. Ведь говорил же мне Саша, что, когда она обратилась к нему за дополнительной информацией о лжесвидетелях, она заранее знала, что ей нужно.

Что ж, Татьяна Александровна, кажется, вас можно поздравить. Затрачено время, положены усилия, и в результате — пшик. Конечно, теперь мне было ясно, что герои этой истории действительно могли бы узнать себя в статье, если бы она была напечатана. И не только сами герои, но и некоторые их знакомые. Например, посетители ресторана «Прага». Но и за всем тем, ни у одного из узнавших себя героев не было, на мой взгляд, достаточно веского повода для того, чтобы именно убить Лану, а не навредить ей как-то иначе.

Подпортить карьеру, подстроить какой-нибудь сюрприз на улице, наконец, купить лжесвидетелей и обвинить неизвестно в чем — вот максимум того, на что мог бы решиться даже сам гневливый чиновник Яковлев. Но убийство…

Тут мне вдруг пришло в голову, что, может быть, именно это и собирались устроить для Ланы в глухой подворотне на Некрасова. Собирались попугать, а потом увлеклись, да и…

Что ж, версия… возможная. Хотя та ярость убийцы, о которой говорил характер ранений, как-то плохо вязалась с нечаянностью, но… все может быть.

Да, в этом деле все может быть, и теперь я уже не удивлюсь ничему. Но — потратить столько времени! И получить в результате лопнувший мыльный пузырь…

Чувствовала я себя отвратительно. Хотя, конечно, это не был первый случай в моей практике, когда отработка версии доказывала ее несостоятельность. Но от этого отрицательные ощущения нисколько не теряли своей силы. Из семи грехов непроверенными оставались только два — зависть и лень, и не будет ничего удивительного, если и они окажутся пустышками.

А практичный Киря, который не растрачивает усилий на разные пустяки, а смотрит прямо в корень проблемы, тем временем либо сумеет уличить высокого покровителя Ланы, господина Базеева, либо найдет маньяка, которому принадлежит нож.

Да, чувствовала я себя отвратительно. Но жизнь продолжалась, а с ней и расследование. Хорошо еще, что клиент попался такой деликатный — не беспокоил вопросами. Вот что бы я ему сказала сейчас, а? Конечно, как правило, я сама отзваниваюсь своим клиентам и держу их в курсе дела, но сейчас у меня не было ни малейшего желания придерживаться такой схемы. Кто же захочет говорить о том, что масса затраченных усилий в итоге не принесла никаких результатов?

Нет, Свиридову звонить пока рано, вот будет что-нибудь реальное, тогда уж… А сейчас… не беспокоит меня — и прекрасно. Я и без него только и делаю, что беспокоюсь.

Докурив сигарету, я надавила на газ и поехала домой…

Я благополучно добралась до дома, вошла в свой подъезд и поднялась в квартиру. Настроение нисколько не улучшилось. «А не погадать ли мне? — вдруг подумала я. — Может быть, кости помогут мне определиться с тем, заниматься дальше статьей или нет?»

Еще немного поразмыслив, я от этой идеи отказалась. Статью нужно было добить во что бы то ни стало. Тут и гадать не надо.

А если потом окажется, что и оставшиеся два смертных греха — пустышки? Что ж, тогда, по крайней мере, у меня будет утешение, что я отработала до конца это направление.

И все-таки какой смысл писать обличительную статью, которая на самом деле никого не обличает? Ведь если повар на свободе, то все возмущенные восклицания журналистки становятся просто смешными. А чиновник Яковлев из отпетого негодяя превращается в благородного героя. Ведь в итоге это именно он помог ему.

Какой резон тогда кого-то убивать? Скорее это на него могли покушаться. Например, родственники повара. Но Яковлев жив и здоров, а Лана лежит в холодильнике городского морга. И навряд ли Яковлев причастен к этому.

Но все-таки, какова же была цель статьи? Ведь статья была претенциозной, она изобиловала резкими и нелицеприятными выражениями и явно была нацелена на то, чтобы вызвать раздражение у кого-то…

Минуточку… а может быть, в том и заключалась эта самая загадочная цель? Просто вызвать раздражение? И я даже догадываюсь у кого. С какой стороны ни посмотри на пять смертных грехов, которые иллюстрирует Лана, используя историю с поваром, в итоге все однозначно замыкается только на одной фигуре. Именно на том самом господине Яковлеве.

Он папочка обжоры, он разгневался, он заказал лжесвидетелей алчному адвокату и с ним же были связаны дамы — пример гордыни и прелюбодеяния.

Итак, основной целью статьи Ланы было потрепать нервы вышеназванному чиновнику. Для чего? Самой Лане до Яковлева и дела никакого не было. Но у нее имелся высокопоставленный покровитель, который, если мне не изменяет память, так же, как и Яковлев, работал в администрации. Вот ему вполне могло быть интересно немного пощекотать нервишки коллеге. Правда, для чего — мы пока не знаем, но факты слишком красноречивы.

Журналистка, имеющая покровителя в администрации, пишет статью, выставляющую в черном свете другого чиновника. Причем она, скорее всего, знает, что все ее обвинения заведомо несостоятельны. То есть, если хотите, они вполне реальные, эти обвинения, но не могут повлечь за собой никаких серьезных неприятностей, а могут только пощекотать нервы.

Между прочим, этот факт опровергает версию Кирьянова, что Лану мог убрать Базеев. Если, сочиняя статью, она действовала в его интересах (а во многих случаях, видимо, и по его наводке), зачем ему убирать ее? Напротив, он должен был ценить такой кадр.

Хотя, конечно, если причина была в ревности или в чем-то другом, то… ничего исключать нельзя.

Вспомнив о Базееве и предположив, что это он мог с помощью Ланы «накатить» на Яковлева, я подумала, что и история о чиновнике, которому кто-то из зависти испортил карьеру, может быть из той же оперы. Два чиновника в этой истории уже есть, так почему же не быть и третьему?

Все говорило о том, что содержание статьи вертится вокруг какого-то стержня, и, скорее всего, этим стержнем и был чиновник Яковлев. А если заказчиком статьи был Базеев, то логично будет предположить, что и обиженный чиновник — это человек, близкий к нему. А обидчик — это Яковлев. Наверняка окажется, что это именно он испортил кому-то карьеру.

Так… Похоже, завтра мне снова придется ехать в администрацию…