Глава 3
Швейная фабрика в нашем городе находилась на одной из центральных улиц, в старинном здании из красного кирпича. Кажется, его построили еще в девятнадцатом веке. На проходной я показала свои корочки частного сыщика и объяснила вахтерше, огромной тетке неопределенного возраста в черной форме охранника, что иду к директору фабрики. Мне милостиво разрешили пройти на территорию, предварительно переписав все мои данные в какой-то потрепанный журнал. Я шла по двору фабрики, рассматривая два корпуса и современную пристройку, на которой висела большая вывеска – «Столовая». Рядом еще одна, поскромнее, – «Дирекция». Я направилась к двери с этой вывеской.
Директор оказался пожилым мужчиной с уставшим взглядом. Он представился Андреем Ерофеевичем.
– И чего вы от меня хотите? – немного раздраженно спросил он, посмотрев мои документы.
– По просьбе клиента, сына одной из ваших пропавших работниц, я веду частное расследование исчезновения женщин. Мне просто необходимо опросить работниц цеха, где трудились Королькова, Бейбулатова и Овчаренко.
– Вы что же, надеетесь их найти? – В голосе мужчины явно звучало сомнение.
– Вообще-то да. А что?
– Да так… Если уж полиция не смогла этого сделать! Все-таки со дня пропажи Корольковой прошло почти полгода… М-да… Полиция тут тоже ходила, расспрашивала, осматривала…
– Полиция – это не показатель, – сказала я с некоторым вызовом. – Поверьте, Андрей Ерофеевич, мне приходилось раскрывать такие преступления, которые с сожалением объявлялись «висяками».
– Что вы говорите! – Директор вдруг проявил ко мне интерес. – Вы раскрывали?.. И находили пропавших? И много?
– Приходилось и пропавших находить, – ответила я уклончиво.
– Скажите, а вы могли бы найти… собаку?
– Собаку? – переспросила я, не веря своим ушам. – Какую собаку?
– Обыкновенную. Черный лабрадор. Мы зовем его Уголек. На самом деле у него другое имя – длинное и сложное, сами понимаете, родословная… Но для нас он просто Уголек.
– Так у вас пропала собака?
– Да, – тяжело вздохнул директор и похрустел сжатыми пальцами.
– Извините, Андрей Ерофеевич, – сказала я как можно вежливее, – но угольков искать я не умею.
– Но собаку-то найти, наверное, гораздо проще, чем человека!
Ага, вот сейчас все брошу и пойду искать твою собаку! Если это так просто, иди и найди ее сам.
– Видите ли, в поисках животных есть своя специфика… – начала я, но директор только рукой махнул:
– Ладно, чего уж там! Все ясно: не найдем мы нашего Уголька!
Он вздохнул и опустил голову. В выражении его лица читалась неподдельная скорбь.
– Мы еще как-нибудь пережили бы его пропажу, а вот внук… Ему шесть лет, и ему не объяснишь, что взрослые умные дяди не могут найти какую-то там собаку… Мальчишка просто покой потерял, не спит, плохо ест, плачет…
– А давно пес пропал-то? – спросила я больше из сочувствия.
– Да примерно месяц назад. Я с ним в тот день гулять вышел поздно: с документами сидел, никак не мог… Впрочем, вам это неинтересно. Так вот. Внук уже спать лег, не дождался меня, бабушка его в начале десятого укладывает. Вообще-то мы втроем всегда гулять ходили, часов в восемь – в половине девятого. Так вот, вышел я с Угольком (мы здесь недалеко живем, буквально в двух кварталах). Он все бегал, бегал вокруг меня, а потом вдруг пропал… Я его часа три искал, звал, думал, прибежит…
– Поверьте, я очень вам сочувствую, Андрей Ерофеевич, но искать собак мне, честно говоря, не приходилось. И мне пора. Извините.
Я встала.
– Да, да… Я понимаю, вы заняты очень важным делом: поиском женщин…
Директор опустил голову и углубился в чтение какого-то документа, лежащего перед ним на столе. Я тихо вышла в приемную.
Путь мой лежал в тот корпус, над высокой железной дверью которого красовалась вывеска «Цех легкого женского платья». Тот, где работали две из пропавших женщин – Королькова и Овчаренко, и где мастером числилась та самая Лукошкина Анна Ивановна, у которой, по словам Мельникова, бегали глаза. У первой же встречной девушки в косынке, под которую она тщательно убрала волосы, я спросила, можно ли поговорить с ней.
– А вы кто? – уточнила бдительная швея.
Пришлось объяснить, кто я и зачем пришла на фабрику.
– Поговорить-то можно, – сморщила она курносый веснушчатый носик и посмотрела на часы, – только не сейчас. Я в туалет выскочила ненадолго и парню позвонить. Но у меня это… обед через полчаса, тогда в столовке и поговорим. Лады?
– Лады, – кивнула я, – только скажите, как вас зовут?
– Люба.
Девчонка убежала, а я пошла по широкому коридору, рассматривая большие рулоны ткани, наваленные горой на невысоком деревянном помосте. Они были пестрые и однотонные – будущие платья и блузки. Я подошла к двери цеха и, приоткрыв, заглянула внутрь. Здесь находилось несколько десятков швейных машин, за которыми сидели женщины. Работающая техника издавала невыносимый, как мне показалось, шум. Ближайшая ко мне женщина подняла глаза и посмотрела на меня, но тут же опустила их на цветастое изделие, которое быстро выползало у нее из-под иглы. И как в такой обстановке разговаривать с людьми? Может, действительно, дождаться перерыва на обед и поговорить в столовой? Все-таки там тишина и более располагающая атмосфера.
– Это чего это вы тут высматриваете, а?! – Грозный голос заставил меня вздрогнуть и обернуться.
Передо мной стояла, уперев руки в бока, полная дама лет сорока. Первое, что сразу бросалось в глаза, – ее несуразная фигура: большая грудь, плечи и полные руки при довольно узких бедрах и тонких ногах. Она была похожа на перевернутую грушу: вверху у нее все было большое и полное, книзу все это сужалось и заканчивалось тонкой «плодоножкой». Ну то есть тонкими щиколотками ног. Дама с нескрываемым подозрением смотрела на меня. Пришлось объяснить, кто я и зачем сюда пожаловала.
– А вы у директора разрешения спросили? – женщина смотрела на меня все еще подозрительно.
– Разумеется! Именно он и посоветовал мне посетить этот цех, – не моргнув глазом соврала я.
– А-а… Ну тогда ладно, идите… – с некоторым разочарованием в голосе сказала дама.
– Простите, а вы кто? – в свою очередь, поинтересовалась я.
– Мастер я, Лукошкина, – недовольно выдала дамочка, и вдруг я заметила, как ее глазки забегали. Туда-сюда, быстро так…
– Анна Ивановна! – обрадовалась я.
– Ну, Анна Ивановна, и что?! Я уже тридцать пять лет Анна Ивановна!
Странно, подумала я, а Мельников, помнится, сказал, что ей тридцать девять.
– Так мне именно с вами необходимо поговорить, Анна Ивановна.
– О чем? Извините, э-э… как вас там? Мне некогда, работать надо. Меня вон… ждут, – кивнула она куда-то в пространство и быстро зашагала по коридору.
– А я вас надолго не задержу, – пообещала я, шагая в ногу с ней.
Дамочка посмотрела на меня с досадой: ну, как, мол, от тебя отвязаться?!
– Ладно, пошли ко мне в кабинет, что ли…
Мы завернули в небольшую комнатку, находящуюся рядом со входом в цех. Анна Ивановна уселась за свой рабочий стол – до того облезлый и обшарпанный, словно был подобран на свалке. На нем лежали кипы бумаг. Лукошкина сложила полные руки, словно школьница на уроке, и уставилась на меня большими карими глазами. Я сделала то же самое – уставилась на нее своими зелеными глазами, при этом я осталась стоять, так как другого стула в каморке не было. Дамочка не выдержала моего взгляда, глазки ее снова забегали.
– Вы того… спрашивайте, чего хотели узнать-то?
– Я насчет пропавших работниц вашего цеха, – я подчеркнуто выделила последние слова.
– А что, я уже все вашим рассказала…
– Вы имеете в виду полицию? – уточнила я. – Смею вам напомнить, что я не оттуда. Я – частный детектив и веду свое собственное расследование.
– А я ничего не знаю, – заверила меня Лукошкина и на всякий случай посмотрела в сторону.
– Но вы же работали вместе с ними. Неужели не заметили ничего подозрительного?
– У меня в цехе работали только две из пропавших – Королькова и Овчаренко. Бейбулатову я знать не знала, она из цеха мужской верхней одежды…
– Я знаю. А что вы можете сказать об их характерах?
– Хорошие у них были характеры, хорошие. Ни с кем не ругались и на работу приходили вовремя.
Анна Ивановна замолчала и уставилась на меня.
– И это все, что вы можете мне сказать о ваших сотрудницах?
– Ну-у… Королькова еще в художественной самодеятельности участвовала. Пела она. Хорошо пела, прямо как Надежда Бабкина. Всем нравилось.
– Пела? Это замечательно. А я вот танцую на досуге… А какой у нее был характер? С кем она дружила или, наоборот, ругалась по-черному? Кстати, к Овчаренко этот вопрос тоже относится.
– Да ни с кем они не ругались. Хорошие они были женщины, вот!
– Так уж и ни с кем? Извините, Анна Ивановна, но что-то мне не особо в это верится. Коллектив женский, а нам, женщинам, всегда есть что делить. Или я не права?
Лукошкина уставилась на меня своими круглыми, как пуговицы, глазами.
– Это вы на что сейчас намекаете? – захлебнувшись от «праведного» негодования, вскричала она.
– Боже меня упаси на что-то намекать! Просто я по опыту знаю, что в женском коллективе…
В этот момент дверь кабинета резко распахнулась, и в нее просунулась какая-то смурная небритая физиономия.
– Нюрк! Эт что же, мне опять машинку Пашуткиной ремонтировать?! Не, ты че, издеваешься надо мной?!
Физиономия непристойно выругалась.
– Да тише ты! – рявкнула Лукошкина и испуганно покосилась в мою сторону.
Только тут небритый заметил меня и смерил оценивающим взглядом.
– Я, конечно, извиняюсь, мадам, – сказал мужичонка невысокого роста в рабочем комбинезоне и бочком протиснулся в кабинет Лукошкиной.
– Иди, Петр Семенович, иди, – с нажимом сказала Анна Ивановна и взглянула на меня.
По всему было видно: ей неприятно, что я оказалась свидетелем этой сцены.
– Не, ну ты че, Нюр… то есть, это… Анна Ванна, ты давай уже разберись с этой Пашуткиной. Я, конечно, извиняюсь, мадам, но это что же получается: она будет без конца машинку ломать, а я – ремонтируй?! Не, я на такое не подписывался! Иди и разберись!
– А что у нее там случилось? – недовольно проворчала мастер.
– Опять приводной ремень порвался, и еще прижимная лапка сломалась.
– Черт! Как она только умудряется эту машинку ломать!.. Петр Семенович, ты давай, того… иди и почини все. Я потом с этой Пашуткиной сама разберусь.
– Нюр… То есть, это… Анна Ванна, я, конечно, извиняюсь, мадам, но так же никаких ремней не напасешься! И лапки у нас закончились.
– Как закончились? Вот черт! Петь, ну ты чего, в самом деле?! Иди и найди где-нибудь лапку. Что, Пашуткина теперь весь день будет баклуши бить?
– Нюр, ну ты че вааще? Где я тебе лапку-то найду? Знаешь ведь, какой дефицит! Мы еще в прошлом месяце по ним лимит перекрыли…
Небритый возмущенно махнул рукой, едва не задев меня.
– Я, конечно, извиняюсь, мадам, – закончил он, заметив, как я на всякий случай отстранилась.
– Да иди уже! Мы разговариваем, не видишь?! – снова рявкнула на Петю Анна Ванна. – Пусть Пашуткина пока за другую машинку пересядет.
– Ага, пересядет! – передразнил мастера небритый. – Она и другую враз сломает. Это же Пашуткина! Мать ее… У нее же руки из жо… я извиняюсь, конечно… не оттуда растут…
– Поругайся мне здесь еще! – рявкнула Лукошкина, недовольно покосившись на меня. – Не видишь – у меня человек из полиции.
– А мне хоть из ФСБ! Я, может, за свою работу сильно радею. А это не преступление… Я, конечно, извиняюсь, мадам, – добавил Петя, снова окинув меня оценивающим взглядом.
Лукошкина перехватила этот взгляд и начала активно выпроваживать Петю из своей конторки:
– Иди, Петр Семенович, работай, нечего мне тут… Потом подойду к тебе, и мы вместе разберемся с Пашуткиной…
Петр Семенович, ворча, вышел в коридор, на прощание еще раз окинув меня внимательным взглядом.
– Наш мастер-наладчик швейного оборудования, – запоздало представила его Лукошкина, – хороший мастер, не смотрите, что ворчит и матом ругается. Зато за дело действительно радеет. А Пашуткина у нас и вправду – сплошное недоразумение. Молодая, всего второй год как из колледжа легкой промышленности к нам пришла. А уж недотепа! Ломает и ломает машинку! Ломает и ломает… Ну что мне с ней делать?!
– Анна Ивановна, давайте вернемся к пропавшим женщинам, – предложила я.
– Давайте, – согласилась Лукошкина. – Только к тому, что я вам сказала, мне добавить нечего. И Королькова, и Овчаренко работали хорошо, брака в работе не допускали, на смену не опаздывали, никогда не прогуливали…
Все это я уже слышала, и ничего нового мне, Анна Ивановна, похоже, сообщать не собиралась. Или действительно ничего больше про пропавших не знала?
Я посмотрела на часы: время приближалось к обеду. Я сказала Лукошкиной, что надеюсь еще увидеться с ней, и вышла из ее каморки. Я направилась в современную пристройку с вывеской «Столовая».
При входе мне в нос ударили запахи мясных щей и жареных котлет. Народа в столовой пока не было, очевидно, здесь ходили на обед строго по расписанию. Я взяла на раздаче порцию второго – кучку сероватой, расползающейся по тарелке массы, именуемую в меню приятным на слух словосочетанием «картофельное пюре», и неопределенного цвета и формы лепешку, именуемую там же «котлета свиноговяжья». Стакан с бесцветной жидкостью – яблочным компотом, если верить тому же меню, – и сахарное кольцо должны были завершить мою нехитрую трапезу. Я выбрала самый дальний стол и поставила на него поднос.
Буквально через пару минут в помещение начали заходить женщины. Все они были в косынках, с кошельками руках. Они быстро прибывали в обеденный зал, выстраиваясь в очередь к раздаточному столу. Вот и моя знакомая девочка Люба впорхнула с прижатым к уху телефоном. Когда с подносом в руках она отошла от кассы, я окликнула ее. Девушка подошла ко мне.
– Присаживайтесь, Люба. Я думаю, здесь нам удобно будет поговорить.
Она села и принялась уминать свои щи, не убирая тарелки с подноса. Девушка с шумом втягивала в себя жидкость с ложки, чавкая, как маленький ребенок. Я посмотрела на ее руки: ногти носили следы давно облупившегося лака, при этом не было намека на маникюр. Похоже, она из деревни, подумала я и, чтобы проверить свою догадку, спросила:
– Люба, а вы давно переехали жить в город?
Девушка даже перестала есть от удивления. Она подняла голову от тарелки и посмотрела на меня:
– А вы откуда знаете, что я из деревни?
– Нет, я только предположила… Но, если хотите, можете не отвечать, это я просто так спросила… чтобы как-то начать разговор. На самом деле меня интересуют женщины, работавшие на вашей фабрике и пропавшие загадочным образом.
– Да уж, темная история! Мамка, как только узнала, что тетьки эти у нас попропадали, велела мне немедленно возвращаться домой, в Гороховку.
– И что же вы не поехали?
– А на кой? Я тут колледж закончила, шить научилась, профессия, она всегда кусок хлеба человеку дает. А что я буду в Гороховке делать? Колхоз давно развалился, огородом сейчас не проживешь…
– Нравится вам в городе?
– А че, прикольно! Я тут и парня себе завела, – не без гордости выдала девчонка и шмыгнула веснушчатым носом.
– Молодец! – похвалила я собеседницу. – Шустрая вы! А что, те тетеньки, которые пропали, они как, нормальные были или с прибабахом?
– Дуры они были, – шепотом сообщила мне Люба.
– Это почему? – опешила я.
Девчонка оглянулась на своих подруг, которые ели за соседними столами, непринужденно болтая, но поглядывая в нашу сторону. Всем было интересно, что это за фифа разговаривает с их сотрудницей.
– А потому и дуры, – так же тихо ответила Люба. – Одна все песенки на праздниках распевала, тоже мне Алла Пугачева! Песни-то все неинтересные, несовременные. Такие только моя мамка в деревне поет, когда корову доит или когда гости придут и самогонки нажрутся. А другая и того дурей: взяла да и увела у Кошелки ейного хахаля!
Люба продолжила хлебать щи, а я почувствовала, что просто выпала в осадок. Во-первых, оказывается, не всем нравилось, как пела Королькова. Ну, это-то понятно: вкус – дело сугубо индивидуальное. А во-вторых, Алла Овчаренко увела у какой-то тетки по кличке Кошелка ухажера. Интересно, у кого? Я внимательно посмотрела на Любу. Она с упоением обсасывала мосол, с которого только что съела мясо.
– Эх, жалко, разбить нечем, – сокрушалась она, – там же мозг – он такой вкусный, зараза!..
Девушка с сожалением положила кость в пустую тарелку, поставила прямо в нее второе блюдо, которое в меню значилось как «картофельное пюре», и принялась за него. Я в это время уже покончила со своим вторым.
– Люба, а кого вы называете Кошелкой? – поинтересовалась я как бы между прочим.
Она посмотрела на меня, как на деревенскую дурочку.
– Как это кого? – изогнула Люба свои выщипанные брови. – Знамо кого: мастерицу нашу, Лукошкину.
Она снова с удовольствием принялась за пюре, а я почувствовала, как стул качнулся подо мной. Что я слышу? Овчаренко увела у Лукошкиной «ейного хахаля»? Та самая некрасивая девчонка, про которую Андрей сказал, что ей только Бабу Ягу в театре играть без грима?
– Люба, расскажите мне об этом поподробнее, – попросила я, принимаясь за компот и сахарное кольцо.
Девушка проглотила кусок «свиноговяжьей» котлеты и откусила хлеб. Она тщательно прожевала, прежде чем проглотить, и ответила мне:
– Вы нашу мастерицу видели?
– Анну Ивановну? – уточнила я.
Люба кивнула.
– Видела.
– Так вот, ей, чтоб вы знали, тридцать девять лет, она разведена и имеет детей-близняшек – сына и дочь, им по четырнадцать лет. Пять лет назад муж бросил нашу Анну Иванну ради молодой бабенки…
– А вы, Люба, откуда это знаете?
– Что ей тридцать девять?
– Нет, что муж от нее ушел?
– Ну вы даете! Так про это весь цех знает! Да что там цех, вся фабрика. Ага… Так вот, она начала завлекать наладчика нашего, Огурцова Петра Семеныча по кличке Огурец. Если вы его еще не видели, то сходите и поглядите, не пожалеете.
– А зачем она его начала завлекать?
– Как зачем? Ну вы даете! Она разведена, он разведен… Говорят, жена выгнала его за постоянные измены.
– И он тоже холостяк? – уточнила я.
– Ага. Ну вот, два одиноких сердца и все такое… Только он ведь на три года моложе ее. Или на четыре?.. А она все равно с ним упорно заигрывала. Говорят, они встречаться начали и все такое… Короче, Огурец к нашей Лукошкиной частенько захаживал после работы и даже оставался ночевать. Я его понимаю: милая его хоть и старше, а все лучше дома, чем на съемной-то квартире! А тут вдруг в нашем цехе появилась Алла Овчаренко. Девка-то хоть и дурнушка, но все-таки ей тридцать, а не почти сорок, как Лукошкиной. И довеска в виде двух детей-подростков у нее нет. А еще Огурец узнал, что Алла наследует квартиру своей бабки…
– Что вы говорите? – ахнула я.
– Ага. Бабке-то уже восемьдесят, она живет в центре, в старом, но очень хорошем доме…
Я посмотрела на чересчур осведомленную Любу. Просто ходячий справочник! Все знает…
Девушка между тем продолжала:
– Так вот. Наш Огурец бросил Анну Иванну и стал увиваться вокруг Аллы. А Кошелка пришла в негодование: как же, посмел променять ее на какую-то конопатую носатую страшилку!..
Тут одна из девушек, сидящих за соседним столом, встала и крикнула моей собеседнице:
– Любка! Кончай трепаться! Обеденный перерыв кончился. Пошли работать, и так отстаешь. Пока ты в сортир бегала, я тебя рукавами завалила, теперь до вечера не разгребешь…
– Видели? – кивнула Люба в сторону подруги. – Вот так мы и работаем: по нужде не отойдешь, не то что пожрать… Ага. Так что вы это… извиняйте, я пошла…
Девушка залпом допила компот и рванула к выходу, доставая телефон из кармана. А я сидела, потихоньку доедая свое сахарное кольцо, и размышляла.
Вон как все обернулось! Значит, все-таки было что делить мастеру цеха и одной из пропавших женщин?! Так, может, это Лукошкина и похитила Аллу Овчаренко? Перерезала ей горло бритвой, упаковала в большой полиэтиленовый мешок и запихнула в какой-нибудь подвал? Но как же тогда две другие женщины – мать Юрия Королькова и Бейбулатова Ольга? Они-то не сделали Анне Ивановне ничего плохого. Кто тогда похитил их? Или это просто инсценировка со стороны мастера, чтобы отвлечь от себя подозрение? Мол, в городе орудует серийный похититель швей-мотористок и никакие любовные отношения тут ни при чем?.. Загадки, загадки… Ничего, все равно рано или поздно я их разгадаю!
Доев сахарное кольцо, я отправилась в другой цех, где работала Ольга Бейбулатова. Остаток дня я занималась тем, что расспрашивала всех, кого только встречала на территории фабрики, о трех пропавших женщинах. Но все как по заказу говорили мне одно: они были очень хорошие, работали добросовестно, ничего подозрительного с ними не происходило. Сведения про Аллу, отбившую у мастера Анны Ивановны кавалера, подтвердила еще одна девушка из цеха легкого платья. Значит, история имеет место быть, и никуда от этого не денешься! Что ж, сегодня же вечером пойду домой к Алле Овчаренко. Посмотрим, что мне скажут ее родные.
Позвонив Мельникову, я выяснила адрес, по которому проживала девушка, и, сев в свою машину, отправилась туда.
