Глава 2
На следующий день с утра я позвонила по номеру телефона, указанному в визитке. Мне ответил приятный мужской голос:
– Корольков слушает.
– Юрий Геннадьевич? Вас беспокоит частный детектив Татьяна Иванова. Вашу визитку мне дал лейтенант Мельников…
Услышав эту фамилию, собеседник обрадовался:
– Да, да, я готов встретиться с вами. Где и когда вам будет удобно?…
– А вы сейчас в Тарасове?
– Да, по счастливому стечению обстоятельств сейчас я нахожусь именно здесь, но завтра уезжаю в Пензу. Поэтому хотелось бы не откладывать нашу встречу…
Через час мы с ним сидели в кафе. Корольков оказался довольно-таки приятным молодым человеком с открытым лицом и умными голубыми глазами. Он смотрел на меня с большой надеждой.
– Татьяна… простите, как вас по батюшке?
– Давайте обойдемся без моего батюшки. Зовите меня просто Татьяна, мне так удобнее.
– Что ж, я согласен. Но тогда уж и вы сделайте мне одолжение и зовите меня просто Юрием.
В это время к нам подошел официант:
– Что будете заказывать?
Юрий посмотрел на меня вопросительно.
– Эспрессо, мороженое и виноградный сок, – сказала я.
– Мне то же самое, но без сока.
Официант удалился.
– Я, кажется, должен дать вам задаток? – Юрий потянулся к бумажнику.
– Давайте сначала поговорим, – предложила я. – Хотелось бы знать кое-какие обстоятельства дела.
– Какие именно?
– Например, вы часто приезжаете в наш город?
Юрий удивленно вскинул брови:
– А какое это имеет отношение…
– Дело в том, что если вы бывали у вашей мамы редко, то, скорее всего, не в курсе всех ее дел.
– Что вы, Татьяна! Как раз наоборот. Но, собственно, и дел-то у мамы особых не было – сами понимаете, женщине почти пятьдесят, муж умер, сын в другом городе. Что у нее осталось? Работа и кошка.
– А на фабрике она ни с кем не конфликтовала? Может, она вам рассказывала, что, например, заметила там что-то такое… необычное?
– Мама вообще ни с кем не конфликтовала. Она была человеком уравновешенным и… Господи! Почему мы говорим о ней в прошедшем времени?!
Юрий прикрыл глаза и посидел так несколько мгновений.
– Извините, – сказал он, взяв себя в руки.
В это время принесли наш заказ, и мы принялись потягивать кофе, заедая его мороженым.
– Юрий, расскажите мне о вашей маме все, что можете. И, пожалуйста, вспомните, может, она все-таки что-то говорила о работе, о своих подругах с фабрики, о начальстве?
– Я начну с того, что, похоронив два года назад отца, мама долго переживала и плакала. Еще бы, они прожили почти тридцать лет, притом жили очень хорошо, практически не ругаясь. А тут – внезапно папина болезнь, больницы, врачи, бесконечные процедуры, лекарства… Мама от переживаний сильно похудела и начала мучиться головными болями. Потом – смерть… Мне еле удалось уговорить ее съездить в Пензу к сестрам и хоть немного развеяться. А когда она вернулась в Тарасов, то с головой ушла в работу. Освоила несколько новых операций, оставалась по просьбе мастера на сверхурочные. Я часто звонил ей, а когда приезжал сюда по делам, то старался как можно больше времени проводить с ней. И постепенно она отошла, свыклась с горем, стала даже изредка ходить с подругами в кино. Думаю, в этом еще помогла ей кошка Фенечка. Это такое ласковое и нежное существо! Когда ей сделали операцию по стерилизации, она долго болела, и мама так ухаживала за ней! Она рассказывала мне по телефону: «Фенечка сегодня плохо кушала свой «Китикет»… У Фенечки проблемы со стулом… Мы с Фенечкой вчера гуляли целый час…» Она носилась с питомицей, словно с ребенком. Ну не смешно?!
– Что? То, что ваша мама так привязалась к кошке? А кого еще ей было любить и пестовать? Муж умер, сын далеко… Женщина устроена так, что ей необходимо постоянно о ком-то заботиться. Если бы у нее были внуки…
– Да, да, мама тоже намекала мне на это, да что там намекала! Говорила в открытую, но я все отнекивался. У меня бизнес, сейчас вот фирму расширяем… Я не могу даже завести девушку. Верите, Татьяна, просто некогда! Я ведь не один: у меня есть партнеры…
Я покосилась на моего собеседника. Какие мы деловые, черт возьми! Не то что собачку или там кошку, даже девушку ему завести некогда! Бедненький бизнесмен…
– Значит, о фабрике ваша мама ничего не рассказывала…
Юрий пожал плечами. Он расстегнул свою черную куртку – от выпитого кофе ему стало жарко. Внизу оказался синий джемпер.
– А вы, Татьяна, думаете, что причина исчезновения женщин связана с фабрикой?
– Я пока ничего не думаю, я собираю факты.
– А от меня требуется дать вам задаток?
Я кивнула. Люблю понятливых клиентов, которым не надо объяснять, что аванс – вещь в моем деле необходимая. Юрий достал из кармана солидных размеров бумажник.
– Ваша ставка…
– Двести долларов в день.
Он не выразил удивления, как некоторые клиенты, молча отсчитал несколько новеньких купюр и положил на стол. Я убрала их в свой кошелек. Ну вот, теперь мне работать будет намного приятнее да и жить веселее.
– Я подготовлю договор…
Юрий только рукой махнул:
– Да бог с ним, не это главное… Татьяна, а вы можете гарантировать, что найдете мою мать?
– Ее или ее тело, – я выразительно посмотрела на Юрия, – но найду обязательно.
– Интересно. А в полиции мне сказали, что практически нет никакой надежды найти маму живой.
– Я тоже не дам вам такой гарантии. Дело в том, что полицейские опираются на свой опыт: если человека не нашли живым в первые два дня, то вероятность этого практически ничтожна…
– Черт! – Юрий нервно взъерошил свои русые волосы.
– …а в вашем случае, когда женщина отсутствует почти полгода… шансов совсем мало… И я хочу сразу предупредить: вы должны быть готовы ко всему.
– Понимаю, конечно. Да, не уберег я мать, не уберег… Ведь сколько раз звал к себе в Пензу! Там и сестры ее живут, тетя Лида и тетя Валя, и пятеро племянников. Так нет! Уперлась: я здесь родилась, здесь моя квартира, мои подруги, здесь могила мужа, работа, наконец…
Корольков снова взъерошил волосы.
– Вы и не могли ее уберечь. Как можно предугадать, где именно с человеком случится несчастье? Или у вас в Пензе не бывает ничего подобного?
Юрий тоскливо посмотрел в свою пустую чашку.
– Татьяна, вы еще кофе будете?
Я кивнула. Корольков подозвал официанта и заказал два кофе. В ожидании его мы продолжили беседу:
– Юрий, а когда вы виделись с матерью в последний раз? Или общались по телефону?
– Да, мы именно разговаривали.
– О чем, если не секрет?
Собеседник смутился:
– Гм… Татьяна, а я могу не отвечать на этот вопрос?
– Можете, разумеется. Частный сыщик тем и хорош, что на его вопросы можно не отвечать. Я же не полицейский и не могу заставить вас… Но сами подумайте: чем меньше я буду знать о вашей матушке, тем труднее мне будет найти ее.
– Но это… как бы сказать? В общем, это личное и не имеет отношения к пропаже мамы.
– Юрий, давайте я сама буду решать, имеет это отношение к нашему делу или нет. У меня незапятнанная репутация ищейки, и я не собираюсь ее портить. Если уж я взялась искать вашу маму, то найду ее обязательно, независимо от того, будете вы мне помогать или нет. Но если будете, я сделаю это намного быстрее. Что же касается ваших личных тайн, вы можете быть абсолютно уверены: разглашать их кому бы то ни было я не собираюсь даже под пытками. Поэтому советую все-таки быть со мной как можно более откровенным. Итак, о чем вы говорили с матерью… кстати, когда?
– Буквально за пару дней до ее исчезновения. Я позвонил ей вечером, у нее была первая смена, и в семь вечера она была дома. Мы поговорили о Фенечке – святое дело! Кошку в тот день угораздило разбить цветочный горшок, и мама минут пять сокрушалась о том, что она стала очень упрямой: мама не разрешала ей сидеть на окне, а Фенечка просто жить не могла без того, чтобы не полюбоваться воробьями на дереве. Потом мама начала меня, как обычно, сватать.
– Сватать? – переспросила я. – За кого?
– За кого-нибудь. У нее в последнее время была навязчивая идея – женить меня во что бы то ни стало! Она говорила: «Юра, тебе уже тридцать, тебе давно пора иметь семью и детей! Когда уже наконец я буду нянчить внуков?» Я увиливал как мог, но она постоянно возвращалась к этой теме. Она говорила, что папа женился на ней сразу после армии. Она ждала его. Ему тогда было двадцать, а ей восемнадцать. А через год у них родился я… В общем, мама горела желанием видеть меня семейным человеком, возиться с внуками и поэтому готова была женить меня чуть ли не на первой встречной.
– А вы были против? – улыбнулась я.
– Да не то чтобы против, просто я считаю, что жениться надо по любви, а не потому, что маме так хочется. Или я не прав?
Я пожала плечами:
– У каждого свои взгляды на подобные вещи. А еще о чем вы говорили?
– Да так… О погоде и природе… Да ни о чем, собственно. Мне главное было знать, как мама себя чувствует, что она здорова. Я тогда немного обиделся на нее: опять, мол, она со своей женитьбой! Раз мама так мне ее навязывает, буду звонить ей реже. И вот нате вам, пожалуйста!..
Юрий вздохнул и отодвинул от себя пустую чашку.
– Однако здесь варят хороший кофе.
– И мороженое здесь очень вкусное… Ну что ж, Юрий, я готова приступить к поиску вашей мамы. Вы можете позванивать мне и справляться, как идут дела. А я, в свою очередь, буду обращаться к вам, если появятся вопросы.
– Да, конечно! В любое время дня и ночи.
– Вот моя визитка, здесь номера обоих телефонов… Вы когда уезжаете в Пензу?
– Скорее всего, завтра после обеда или послезавтра утром.
– Ну что, пойдемте?
Мы вышли на улицу и остановились около моей машины. Я заметила, что Юрий грустно смотрит на меня, как будто хочет что-то сказать, но не решается.
– Вы, кажется, хотите о чем-то спросить?
– Да. Я хотел сказать… Татьяна, очень вас прошу: найдите маму. И тетки мои, ее сестры, очень хотят. Если уж она погибла, так мы хоть похороним ее по-человечески и будем ходить на могилу. А то почти полгода – и никаких известий! Жива ли, нет ли? Неизвестность – это хуже всего…
– Да, я вас понимаю. Вы не переживайте, Юрий, я обязательно найду вашу маму, я же обещала.
Мы попрощались, и я села в свою машину. Я видела в зеркало заднего вида, как Юрий тоже сел в автомобиль, темно-зеленый «Мицубиси Лансер», и укатил в направлении центра. А я достала из сумки мобильный и набрала номер Мельникова.
– Андрюш, ты у нас где?
– Я у вас у себя в отделении.
– Я подскочу ненадолго?
– Ну, подскочи, только не очень высоко.
Так, мой друг шутит. Значит, настроение у него не очень. Что ж, нам, бедным сыщикам, деваться некуда, ехать к нему все равно придется: надо же как-то собирать информацию. Теперь, когда аванс за расследование получен, это дело уже не кажется мне скучным. В самом деле, кто знает, как все повернется?! Может, исчезновение мотористок выведет меня на банду похитителей или наркодилеров? А может, дамочек давно разобрали на органы и я выйду на след подпольной частной клиники по пересадке органов? А может, их украли с целью суррогатного материнства, чтобы не платить им денег? В неволе они и так родят, куда денутся?! А может…
Я завела машину и, развернувшись, отправилась в Андрюшино отделение полиции.
Он, как всегда, сидел за столом, заваленном бумагами. Напротив сидел еще один лейтенант. Все в отделении звали его Гоголь, потому что имя-отчество у него было Николай Васильевич. Гоголь тоже закопался в своих бумагах, что-то старательно выискивая. Я, предварительно постучавшись, вошла.
– Привет господам офицерам!
– Привет доблестным труженикам частного сыска, – Мельников кивнул на стул, что стоял напротив его стола, – приземляйся.
Да, здесь избегали слова «садиться». Говорили как угодно: присаживайся, падай, приземляйся, пристуливайся, но только не садись. Я опустилась на потертое матерчатое неопределенного цвета сиденье и закинула ногу на ногу. Мельников смотрел на меня и ждал, что я ему скажу.
– Уже появилась идея? – наконец спросил он. – Догадалась, кто похитил всех наших швей-мотористок?
– Какой ты быстрый, Андрюша! Сам-то сколько ломал голову над этим делом?
– Не злорадствуй, недолго, – успокоил меня Андрей, – всего-то месяц! Мне дали это дело после того, как исчезла третья дамочка, та, что похожа на Бабу Ягу. После второй пропажи два дела было решено объединить, и им какое-то время занимался другой отдел. Но после третьей в умную голову руководства пришла светлая идея передать эти дела нашему отделу.
– Ну, раз ты занимался им целый месяц, значит, многое успел проверить, с людьми поговорить…
– Успел, Тань, успел. Тебе, конечно же, нужен список знакомых, родственников и собуты… э-э… сослуживцев?
– В корень зришь! Прямо как Козьма Прутков.
– Сейчас будут тебе списки. – Мельников снова принялся рыться в бумагах.
– А маменькиного сыночка вы проверяли? – спросила я.
– Ты имеешь в виду Королькова? Само собой. Он в тот день был в Пензе, и этому нашлось с десяток свидетелей. Его видели в офисе, банке, а вечером он ужинал у одной из своих тетушек. Кстати, там в это же время был один из его двоюродных братьев со своим шестилетним сыном. Так что наш Корольков чист, аки младенец!
В это время зазвонил телефон на столе Гоголя, и он поднял трубку:
– Горелов слушает… Что?.. Заключение готово? И что там?.. Отравление?.. Нет, не надо присылать, я сам приеду! Уже выхожу…
Гоголь положил трубку, встал и начал надевать куртку:
– Андрей, я – в морг! Готово заключение по трупу Померанцева. Оттуда проеду на кладбище, осмотрю могилы, с которых ночью были похищены памятники. Если что – я на связи.
– Давай, – кивнул Андрей и снова углубился в документы.
Гоголь вышел из кабинета. В это время Мельников откуда-то извлек довольно толстую папку.
– Так, здесь – список знакомых всех трех потеряшек. Я знал, что именно тебе понадобится, и подготовил… Даю тебе копии, так что можешь забирать совсем.
Андрей положил папку передо мной на стол.
– А если в двух словах, что конкретно говорят окружавшие женщин люди? – спросила я.
– Говорят, что они были добрыми и отзывчивыми, со всех сторон положительными, хорошими мастерами своего дела, и все в том же духе. Мужьям (у кого они были) не изменяли, в запои не уходили. «С товарищами по работе поддерживали ровные дружеские отношения», как сказано в характеристиках. С соседями по лестничной клетке здоровались. Кое-кто даже вел на фабрике общественную работу.
– Умереть – не встать! И это в наше-то время!
– Да, я сам удивился, но именно так написано в характеристиках.
– Что, стенгазету рисовали? Или участвовали в художественной самодеятельности?
– Насчет стенгазеты не скажу, а в субботниках участвовали, это точно. И еще: ты угадала, Тань. Одна из женщин, Королькова, участвовала в концертных программах, которые устраивались на фабрике по праздникам.
– Ого! И что же она пела?
– Она обожала любимые народом песни, ну… сейчас… где это у меня?..
Мельников порылся в своих записях, извлек на свет божий какой-то лист и прочитал:
– Ага, вот! «Ромашки спрятались, поникли лютики», «Каким ты был, таким остался», «Расцвела под окошком…», ну и тому подобное старье. Одним словом, тетки пятидесяти-шестидесяти лет просто рыдали от умиления.
– Что, так хорошо пела?
– Да, говорят, голос у нее был приятный и манера исполнения душевная.
– Хорошо, приму это к сведению. Андрюш, а потеряшки наши были знакомы между собой?
Едва мой друг открыл рот, чтобы ответить, как зазвонил телефон. Он поднял трубку:
– Мельников слушает… Николая Васильевича? Гоголь в морге. Потом поедет на кладбище… Какие шутки? Я вам серьезно говорю: он в морге!.. С ним – ничего… Ну, раз он в морге, значит, с ним все в порядке!.. Да кто шутит-то?!. Черт!..
Андрей положил трубку:
– Странные люди! Им говоришь правду, а они: «Что за шутки, что за шутки?!.» Что ты спросила, Тань? А! Были ли потеряшки знакомы между собой? Были, конечно. Нет, они не дружили и не крестили вместе детей. Ну, про детей, это я так, к слову… Но сама подумай: они работали на одной маленькой фабрике, там – я узнавал – всего-то человек сто с небольшим работает. Конечно, все друг друга знают, если уж не по именам, то в лицо – это точно! Они там в обеденный перерыв в одну столовую ходят, а столовка небольшая, больше на буфет похожа, я видел. В очереди за зарплатой в одном тамбуре перед кассой стоят. Фотография Корольковой вообще на Доске почета висела: все-таки тридцать лет безупречного труда на одном месте!..
– Андрюш, я все пытаюсь понять, что у них еще было общего, кроме места работы, – сказала я.
– Не пытайся: ничего не было. Ни родственницами, ни подругами, ни соседками они не были. В самодеятельности пела только одна, две другие наши потеряшки, по словам родственников, могли разве что спеть и сплясать на семейном застолье. У руководства фабрики к ним никаких претензий не было…
– Но тогда их похитили именно как швей.
– Да? И кому они понадобились? На фабрике царит паника: женщины отказываются выходить работать в вечернюю смену. Оно и понятно: кому охота быть следующей похищенной! Пока только рекомендовано всем женщинам ходить не иначе как втроем. Те, кому в одну сторону, на проходной собираются в небольшие группы и так и идут до самого дома, а там их родственники встречают… В общем, все серьезно, и надо поскорее это разрулить: найти самих женщин или хотя бы их тела, чтобы родственники могли предать их земле.
– Андрюша, а тебе не кажется странным, что они пропадали в порядке уменьшения возраста? Каждая следующая была моложе предыдущей.
– Да думал я над этим, Тань, думал!
– И что?
– Ничего! Объяснить это я пока не могу. У пропавших швей было общим то, что каждая из них шла до остановки транспорта одна. Заметь: женщины, которые шли парами либо группами, не пропадали.
– Андрюш, это значит, что преступник выбирал именно одиночек. Значит, он похищал наугад – не важно кого, лишь бы шла одна. А уменьшение возраста похищенных – это так… совпадение.
– Похоже, что да. Но проверить надо все версии.
– А все – это какие? Огласите весь список, пожалуйста!
– Ну вот, например, мне очень не понравилась мастер цеха, в котором работали две из пропавших женщин – Королькова и Овчаренко.
– Что за мастер?
– Лукошкина Анна Ивановна, тридцати девяти лет, мастер цеха легкого женского платья.
– Так. И чем именно тебе не понравилась эта Лукошкина?
– Да какая-то очень уж подозрительная тетка.
– Чем именно подозрительная?
– У нее глазки бегают.
– Куда?
– Туда-сюда, туда-сюда…
Я посмотрела на Мельникова внимательно.
– Бегают? – переспросила я.
– Бегают, бегают, – подтвердил он, – сам видел. И вообще, она явно испугалась, когда я сказал, откуда я.
– А чего ей пугаться, мастеру цеха?
– Вот и я подумал. О своих работницах она отозвалась хорошо, нормальные, мол, они и все такое… Но страх в ее глазах все-таки был.
– Ты ее, разумеется, проверил?
– Насколько смог. Узнал все, что только было можно.
– Ну и… Андрюш, ты уж давай выкладывай все до конца. Все-таки одно дело делаем.
– Да не переживай ты, не собираюсь я от тебя что-то скрывать! Только ничего особенного мне узнать не удалось. Тетка как тетка, разведена, двое детей. Не привлекалась, не замечена, не состояла… Ну, в общем, понятно.
– Что именно тебе понятно?
– Не она похитила своих швей. Ни с одной из них она в конфликте не была. Что им было делить?!
– А вот это мы и проверим. Для очистки совести.
– Давай, мать, вперед! Не забудь потом поделиться своими наблюдениями… Кстати, хочешь посмотреть их фотографии?
Мельников достал из бумажного конверта несколько снимков, протянул мне. Я начала рассматривать лица женщин. На обратной стороне было написано карандашом: «Королькова Мария Федоровна», «Бейбулатова Ольга Геннадьевна», «Овчаренко Алла Яновна». Женщины как женщины, ну разве что последняя действительно не может претендовать на звание «мисс Тарасов». Я вернула фотографии Андрею.
В это время снова зазвонил телефон. Мельников поднял трубку:
– Алло!.. Да в морге он, в морге! И с ним все в порядке. Потом он отправляется на кладбище… Как зачем? Там памятники украли… Не ограды, а памятники!.. А я откуда знаю, зачем? Вот Гоголь и поехал туда, чтобы это выяснить…
Я неторопливо шла по длинному коридору полицейского участка. Лукошкина Анна Ивановна… «Ни с одной из них она в конфликте не была. Что им было делить?!.» Эх, Андрюша! Не знаешь ты женщин. Уж кто-кто, а они всегда найдут что поделить!
