Глава 15
Парочка появилась на крыльце лишь через полчаса. Они подошли к своей машине, еще какое-то время разговаривали, пока Тарас курил. Я заметила, что мадемуазель Седельникова как-то уж очень нервничала. Она часто смотрела по сторонам, проверяя, не подошел ли к ним кто-нибудь на близкое расстояние, и приводила в порядок свой маникюр народным способом, то есть чистила ногти ногтем. Потом парочка села в машину и покатила к ателье.
Весь день Капитолина и Тарас проторчали в помещении, даже после закрытия, когда единственная швея и приемщица ушли домой, все еще оставались внутри. Я посматривала на часы. Какого черта они там делают? Чем вообще можно заниматься в пустом ателье ночью? Даже если они любители секса в самых неожиданных местах, то все равно давно бы уже должны были все закончить!
Только в десять часов наши друзья покинула свое заведение, хорошенько закрыли дверь, сели в машину и отправились куда-то по пустеющим ночным улицам…
Они остановились недалеко от швейной фабрики в темной подворотне. Из машины не вышли, оставались внутри, причем в полной темноте. Неужели наша парочка приехала сюда затем, чтобы… Вот черт! Может, позвонить Мельникову? Я посмотрела на часы на мобильнике: почти половина одиннадцатого. Андрюша сейчас, поди, уже зубы чистит и душ принимает перед сном. Нет, звонить ему пока не стану, посмотрю, как будут разворачиваться события. Да и что он сделает один? Лучше уж просто наряд вызвать в случае чего…
Тут я заметила, что какой-то темный силуэт вышел из машины Капитолины и направился в сторону фабричной проходной. Да, похоже, они собираются следить за работницами второй смены, ведь те скоро пойдут домой. Я посмотрела на ярко освещенную дверь проходной. В этот момент из нее действительно вышли три женщины и направились в сторону трамвайной остановки. Темный силуэт остался на месте. Я оставила на сиденье сумку, предварительно забрав из нее телефон, закрыла машину и осторожно двинулась в обход дома, чтобы обойти этот силуэт с другой стороны и, в случае чего, помешать нападению на женщин.
Дворы на этой стороне улицы, как назло, были темными. Центр города называется! – ворчала я про себя, осторожно продвигаясь вдоль стены дома. Я снова посмотрела на дверь проходной. Вот из нее вышли еще три женщины и тоже пошли кучкой в сторону проспекта. Там им ничто не грозит, там светло и полно прохожих, несмотря на поздний час. И тут мне в голову пришла неплохая мысль. А что, если взять наших гангстерито, что называется, на живца? Прошмыгнуть на фабрику, а через несколько минут выйти и пойти одной, и не в сторону трамвая, а в противоположную. А как только услышу сзади шаги… Точно! Так я быстрее их поймаю.
Я зашла в проходную и остановилась сбоку, не доходя до вертушки. Постою здесь минут десять, а потом выйду, решила я, и постараюсь привлечь к себе внимание наших друзей. Женщины потихоньку тянулись к выходу. Они собирались в группы по три-четыре человека и только тогда выходили. Молодцы, подумала я.
Прошло минут десять. Все, пора. Я шагнула к двери и буквально нос к носу столкнулась с наладчиком швейного оборудования Огурцовым, прошедшим через «вертушку». Как ни странно, он меня сразу же узнал и очень обрадовался:
– Здрасьте вам! Я, конечно, извиняюсь…
Но я перебила его и сказала грозно:
– Если вы хотите признаться, то сейчас самое время.
– Признаться? В чем? – растерялся наладчик.
– Во всем.
– Я этого не делал! – на всякий случай сказал Петюня, побледнев.
– А-а… Я думала, вы мне признаетесь в чувствах ко мне, – сказала я разочарованно, направляясь к выходу.
– А, так я того… в чувствах я готов признаться, Татьяна! – пылко крикнул наладчик.
– Поздно, – вздохнула я обреченно.
– Почему?
– Поезд ушел…
– Ну ты хоть телефончик-то оставь, красивая!
– Я тебе смайлик пришлю, – пообещала я уже в дверях.
– Чего?
Но я была уже за дверью.
Недалеко от ворот я заметила одинокого мужчину, прятавшего лицо в воротник ветровки. Трудно было сказать, кто это, но я на всякий случай достала из кармана мобильник и пошла в сторону, противоположную той, куда шли все остальные женщины. Я приложила телефон к уху и сказала довольно громко:
– Да, все, Марин, смену закончила… Да, иду вот домой… Ой, не говори, устала! Сейчас приду домой, где меня никто не ждет, попью чай, как всегда, в одиночестве и лягу спать… А завтра снова на работу… И не говори! Уж так надоело… Да, подруженька, только ты и понимаешь мою одинокую душу…
Я отошла на довольно приличное расстояние от фабрики и начала прислушиваться. Когда же я услышу сзади шум шагов или потихоньку движущейся машины? За мной ведь должны следить. Так, мне надо приготовиться к нападению, надо…
Но тут я получила конкретный удар по голове и потеряла сознание…
Я медленно выплывала из черного тумана, из пропасти, из небытия. В глаза мне почему-то светили две очень яркие лампочки. Какой идиот догадался включить их? Ведь от этого света больно глазам. Пахло плесенью, затхлостью и чем-то еще очень-очень неприятным… Туалетом? Похоже, да. Где же это я?
– Очнулась, – услышала я чей-то горестный шепот.
Я повернула голову и посмотрела в сторону. Макушку тотчас пронзила жуткая боль. Вот черт! У меня что, голова треснула пополам? Кто раскроил мне череп? Кажется, я даже застонала.
– Тише, тише, милая, ты, главное, не шевелись, ты лежи…
Опять этот шепот. Но что это значит – не шевелись? Почему нельзя шевелиться? Где я, в конце концов? Вопреки совету невидимой женщины, я попробовала поднять голову. И снова ее пронзила острая боль. В этот раз я точно застонала.
– Не шевелись, говорю. Лежи смирно!
– Где я? – с трудом шевеля языком, спросила я.
– В подвале.
В подвале? В каком подвале? Как я могла оказаться в подвале, ведь я шла куда-то по улице… Куда же я шла? Черт! Ничего не помню…
Я скосила глаза в сторону. Красные кирпичные стены, старинные, даже древние, местами с выбоинами. Сейчас таких кирпичей точно никто не производит. А в углу крутая лестница без перил с большими ступенями, ведущими наверх. Возле лестницы лежит что-то темное, какая-то куча… Значит, я действительно в подвале… Хорошенькое дельце! И как же меня угораздило сюда попасть? Я попробовала рассмотреть помещение из своего не совсем удачного положения. Земляной пол. Пять швейных машинок, большой стол, пять матрасов прямо на полу. Возле меня стоят три женщины, одна сидит на корточках, она заботливо склонилась надо мной. Я попробовала еще раз поднять голову.
– Да что тебе не лежится-то?!
А в самом деле, что мне не лежится? А-а… Так ведь холодно на полу. Откуда-то дует… Нет, я, оказывается, не совсем на полу, я лежу на матрасе… Я кое-как приподнялась на локте, потом села, прислонившись спиной к кирпичной стене. Голова кружилась и болела. Я огляделась еще раз. Четыре женщины в помещении. Это кроме меня… А, да, я же их уже считала… Черт, что-то я слишком туго соображаю. Мысли текут вяло, кисель…
– Вы кто? – спросила я, удивляясь своему слабому голосу.
Потом я посмотрела на женщин и потрогала голову. На ней было что-то намотано…
– Не трогай, – сказала та женщина, что сидела возле меня, – твоя голова перевязана.
– Болит, – пожаловалась я.
– Еще бы не болеть! Тебя по ней железной трубой треснули.
– Железной трубой?! Кто?! – возмутилась я. В голову тотчас ударила новая волна боли.
– Один гад, – ответила сердобольная женщина и погладила меня по плечу.
– А все-таки где я?
– Ты в рабстве, – женщины сочувственно смотрели на меня. – Ты вот что, ты пока лежи и не шевелись. Как придешь в себя, так и начнешь работать.
Я не поверила своим ушам:
– Работать? Где? И в каком смысле работать?
– Как в каком? Шить будешь, – уточнила сердобольная. – Ты хорошо шьешь?
– Не знаю, – сказала я, – никогда не пробовала…
– Она еще шутит! Молодец! – покачала головой сердобольная.
Она встала и отошла к одной из швейных машинок. Села за нее, приладила какую-то ткань под иголку, опустила прижимную лапку и начала строчить. Еще одна женщина тоже села за машинку.
– Эх, милая! Как тебе не повезло…
– Нам всем тут не повезло…
– Да уж, вляпались так вляпались!
– А ну-ка, тише, девочки, не раскисать! – сказала та женщина, что склонялась надо мной. Я заметила, что по возрасту она была старше всех.
– Ты есть-то хочешь? – спросила одна из двух девушек, что остались возле меня.
– Нет, – ответила я автоматически, поморщившись от дурного запаха.
– Да, у нас тут запашок еще тот! Не фиалками пахнет…
– Ничего, привыкнет, мы-то привыкли…
– Тебя как зовут?
– Татьяна.
– Ты в каком цехе работала, Татьяна? Что-то я тебя не помню, – сказала та, что была моложе всех, – или ты из новеньких?
Я начала рассматривать ее. Девушка была до ужаса некрасивой, просто дурнушка какая-то. Большой рот, длинный нос, маленькие глазки, низкий лоб, широкие скулы… Где-то это лицо я уже видела…
– Ни в каком цехе я не работала, – сказала я, окончательно приходя в себя, – с чего вы взяли, что я…
– Так ты что, не с фабрики, что ли?
– Нет.
– Теть Маш, слышишь, она не с фабрики! – воскликнула удивленно та, что была самая некрасивая.
– Алла, оставь девчонку в покое! – велела та, что постарше. – Дай ей прийти в себя. Не видишь: у нее голова болит. Ей отлежаться надо… А нам, девочки, работать, а то голодными останемся. Давайте быстро за машинки!
Алла? Где-то я уже слышала это имя. Алла… Алла… Алла! Вот черт!
– А я вас, кажется, знаю, – сказала я, посмотрев на женщин. – Ты – Алла Овчаренко, верно?
– Да, – некрасивая растерянно захлопала бесцветными ресницами.
От удивления ее маленькие глазки стали вдруг большими и круглыми. Вот так всегда и ходила бы, подумала я.
– А ты кто? Я тебя не помню…
– А вас, всех остальных зовут… так… Королькова Мария Федоровна, Бейбулатова Ольга и еще…
– А я – хозяйка ателье – Элеонора! – подбежала ко мне симпатичная худенькая женщина с бледным осунувшимся лицом и синими кругами вокруг огромных красивых глаз.
– Да, Элеонора Браун… – сказала я задумчиво, вдруг вспомнив ее фамилию.
Она схватила меня за руку:
– Откуда ты нас знаешь?
– Так вы что, все живы? – изумилась я, не ответив на ее вопрос.
– А что, не похоже? – горестно воскликнула тетя Маша.
Через минуту женщины, плача, рассказывали мне свои истории. Как они хорошо жили в своих семьях, как их похитили и как они теперь пашут здесь все то время, когда не спят. Оказалось, сценарий их похищения был действительно прост и одинаков до смешного: женщину подкарауливали после вечерней смены, оглушали ударом по голове и привозили, бесчувственную, в этот подвал. Здесь они теперь живут и шьют то, что раз в день приносит один урод, работают за кусок хлеба семь дней в неделю.
– А если отказываемся работать, то нам не дают еду, – с горечью пожаловалась та, которая представилась хозяйкой ателье.
– Так откуда ты все-таки нас знаешь? – спросила Мария Федоровна.
– Оттуда, – усмехнулась я. – Работа у меня такая: все про всех знать.
– Теперь у тебя будет другая работа – шить! – сказала некрасивая Алла. – Много-много шить…
– Ага! Щазз, разбежалась! – Я попыталась встать, но в голову снова ударила боль, и я схватилась за нее рукой. – Вот черт!
– Что же тебе не сидится-то, всезнайка?! – укорила меня Мария Федоровна.
– А я это… Есть захотела, – соврала я.
– Тогда садись за стол.
Я кое-как поднялась. Перед глазами у меня все плыло, но я усилием воли сконцентрировалась, как меня когда-то учили на занятиях по карате. Так, направляем энергию в жизненно важные органы, прежде всего в голову… Так, вот она уже потекла вместе с горячей кровью, наполненной кислородом… голове становится легче… еще легче… совсем легко… Боль уходит… еще уходит… совсем уходит…
Через пару минут, тряхнув головой, я почувствовала прилив сил и, подойдя к столу, села на стул. Теперь я, кажется, в норме или почти в норме. Во всяком случае, могу хорошо соображать и даже действовать.
– Поешь, вон там кефир остался от завтрака, вон хлеб, есть даже кильки в томатном соусе… – Мария Федоровна смотрела на меня печально.
– Так это она вам покупала! – усмехнулась я и посмотрела на женщину: – А вы очень похожи на вашего сына Юрия… Ну, то есть, конечно, это он похож на вас.
– Ты знаешь моего Юрочку? – Мария Федоровна в мгновение ока подскочила ко мне. – Откуда? Расскажи, что ты знаешь, кто ты?
– Я – частный детектив Таня Иванова. Ваш сын нанял меня, чтобы разыскать вас…
Я рассказала им все. «Потеряшки» сидели и стояли вокруг меня и слушали, открыв рты.
В это время кто-то гавкнул возле лестницы, ведущей наверх. Я оглянулась. Та темная куча, которую я поначалу приняла за груду одежды, оказалась… просто собакой!
– Тише, Отелло! – прикрикнула Алла.
– Отелло? – переспросила я и посмотрела на собаку. Да, псина черного цвета, худая, жалкая, с грязной шерстью, лежала прямо на земляном полу и смотрела на меня жалостно. Возле нее валялось несколько обглоданных до белизны мослов.
– Мы зовем его Отелло, потому что он черный, – объяснила одна из женщин.
– Нет, это Уголек! – обрадованно вскрикнула я, подбегая к собаке. – Уголек! Уголек!
Псина тут же вскочила, начала громко и радостно лаять, вилять хвостом. Он, оказывается, сидел на цепи, прикованной к железному кольцу, что торчало из стены возле лестницы.
– Ага, вспомнил свое имя! Нашелся, Уголек? Ты у нас тоже «потеряшка». Вот черт! Зачем им пес-то понадобился?
– Нас караулить, – сказала Алла. – Они его на нас натравливали, чтобы мы даже и не думали подходить близко к лестнице. Только он оказался добрым…
Пес встал на задние лапы, положив передние мне на плечи.
– А ты откуда знаешь собаку?
– Это питомец вашего директора, – я потрепала Уголька за шею. – Как же ты, бедолага, попался?
Уголек лизнул меня в щеку.
Я рассказала женщинам, как ходила на их фабрику и директор просил меня найти собаку его внука.
– Ну, садюги! – вздохнула Элеонора, глядя на бедное животное. – Ладно еще мы, мы хоть работаем, приносим прибыль этой заразе Капитолинке, а собака-то за что страдает?!
Она махнула рукой и отошла к своей машинке.
Я посмотрела на кучки экскрементов возле Уголька.
– А ты у нас, оказывается, сюда же и в туалет ходишь?
– Куда же ему, бедному, еще ходить? Гулять его никто не выводит…
– Да, французскими духами у вас здесь явно не пахнет!.. А ваш туалет? Я извиняюсь, но где дамская комната? – спросила я, оглядывая помещение и не находя никакой двери.
Элеонора подвела меня к яме в углу подвала. В ней виднелась большая железная труба, проходящая в полу. В трубе была приличных размеров дыра, через которую было видно, что внизу течет вода. От ямы несло, извиняюсь, дерьмом.
– Это – канализация, общая для всего дома, – объяснила Элеонора. – Постарайся попасть в дыру.
Женщина отошла от меня. Да, это вам не чешская сантехника, что стояла у меня дома и была, оказывается, потрясающе красивой и удобной. Пришлось кое-как пристроиться на корточки и пописать в эту чертову яму.
– Ну, гад, выйду отсюда – получишь у меня по полной! – сказала я, скрипнув от злости зубами.
– Ты сначала выйди, – горько усмехнулась Элеонора.
Я огляделась. И вдруг меня осенило: красная комната – в ней дыра, в дыре – вода! И две яркие лампочки, которые гадалка могла принять за два солнца. Значит, она не ошиблась! Значит, Соня не зря заплатила гадалке три тысячи…
– Подвал находится под ателье? – догадалась я.
Элеонора кивнула:
– Да. Здесь толстые стены, как видишь, без окон. Хорошая изоляция звука. Вход и выход только один.
– Дамы, как же вы здесь живете?!
– Мы не живем, выживаем, – всхлипнула Ольга.
– А у меня, кажется, есть план побега!.. – сказала я задумчиво.
– Ты шутишь? – Элеонора посмотрела на меня с надеждой.
– Могу поделиться, если хотите.
Женщины, оставив свои машинки, столпились возле меня.
– Говори! – приказала Мария Федоровна, которую все здесь звали просто тетя Маша.
Я внимательно оглядела женщин.
– Нужна одна очень хорошая артистка…
– Я – артистка! – выступила вперед тетя Маша. – Я могу петь…
– Нет, пожалуй, артистками придется побыть всем. Только учтите, умение петь вам не понадобится, – предупредила я, – скорее, даже наоборот…
– Наоборот? Это как? – опешили все.
– А вот слушайте…
Через полчаса, получив инструкции, все расселись по своим местам.
– Ну что, готовы? – спросила я.
Все женщины дружно закивали. Алла спрятала за спину толстую веревку, сплетенную нами из нескольких длинных лоскутов порванной ткани.
– Ну, девочки, с богом! – Я поднялась по лестнице без перил на самый верх к железной двери и забарабанила в нее кулаками что есть мочи: – Эй, вы там!..
Стучать пришлось долго, минут пять, может, больше.
– Не откроют! Ой, не откроют… – заскулила Ольга.
Я повернулась и погрозила ей кулаком. Она тотчас замолчала и закрыла рот обеими руками. Я снова забарабанила в дверь.
Наконец за ней послышался грубый мужской голос:
– Чего стучишь, идиотка? Жить надоело?!.
– У нас покойница! – крикнула я как можно громче.
– Чего ты несешь, дура? Какая покойница? Мозги поехали?
Но в замке заскрежетал ключ, и вскоре дверь приоткрылась.
– Быстро сошла вниз! – приказал мне появившийся в проеме Ящик. В руке он держал обрезок тонкой железной трубы.
Я, хромая и всем своим видом изображая несчастную больную, еле передвигающую ноги, спустилась по ступеням вниз и встала в стороне, держась за голову обеими руками. Ящик посмотрел на меня подозрительно. Он не спешил спускаться в подвал следом за мной.
– Ну и где покойница?
Я кивнула на лежащую на своем матрасе Марию Федоровну. Она распласталась на нем в неестественной позе, заломив одну руку под себя.
– Мы думали, она спит, а она уже больше часа не подает признаков жизни, и пульса у нее нет, – сказала, притворно всхлипнув, Ольга.
– «Пульса нет!» – передразнил Ольгу Ящик. – Тоже мне, медики, блин!
Он покосился на Аллу, которая сидела на корточках в углу, закрыв ладонями лицо, и раскачивалась взад-вперед, как китайский болванчик.
– У меня муж врач, – снова всхлипнув, сказала Ольга, – и я знаю, как у человека пульс проверять. Умерла она, точно вам говорю… Остывать уже начала…
Тарас все-таки решился подойти к Марии Федоровне. Он брезгливо толкнул женщину ногой. Она качнулась, но не шевельнулась. Вот что значит хорошая артистка! Ольга заголосила.
– Заткнись, сука! – рявкнул на нее парень и для острастки замахнулся обрезком трубы.
Он нагнулся к Марии Федоровне, разглядывая ее лицо. Я тут же подскочила к нему, не зря же когда-то ходила в секцию карате. Ударив парня в болевую точку на шее ребром ладони, второй удар я нанесла ногой в печень, а третий по голове. Он повалился на Марию Федоровну, как колода.
– Девочки, работаем! – скомандовала я.
Все женщины, как кошки, кинулись к молодому человеку. «Покойница» тоже резво вскочила на ноги и дала парню хорошего пинка ногой в пах. Через минуту он лежал на земле, связанный по рукам и ногам и с кляпом во рту, благо тряпок в комнате было хоть отбавляй. Проделав все это, мы опустились на стулья, чтобы перевести дух. Я кинулась наверх в открытую дверь, но она с грохотом захлопнулась перед моим носом. В проеме я успела заметить Капитолину. Щелкнул засов. Увы! Долгожданная свобода не встретила нас радостно у входа.
– Это Капка! – крикнула Элеонора. – Моя падчерица… Вот гадина! Капка, открой, тварь!
– Не открою! – послышалось из-за двери.
– Татьяна, что же теперь делать? – спросила Алла с отчаянием в голосе.
Я посмотрела на лежащего на полу Тараса:
– А вот мы сейчас будем разбираться с Ящиком.
– Это Тарас Коробкин, Капитолинкин хахаль. А Ящик – это его кличка… – сказала Элеонора.
– Между прочим, он еще и уголовник! – добавила я.
Подойдя к столу, на котором были разложены ткань, картонные фигуры, которые портные, насколько мне известно, называют лекалами, и большие мощные ножницы, я выбрала последние.
– Хорошие ножнички, – сказала я, беря в руку тяжелый инструмент, – маникюр ими, конечно, не сделаешь…
– Это портновские, для раскроя, – объяснила Элеонора.
– Ну что же, – сказала я как можно громче, – отлично! Тогда сейчас я раскрою ими нашего пленного.
Я подошла к Ящику. Он начал приходить в себя после серии моих ударов, застонал, пошевелился…
– Капитолина! – крикнула я, чтобы девушка меня слышала. – Что у твоего возлюбленного тебе дороже всего? Может, уши? У меня в руках портновские ножницы. Хочешь, я сделаю твоему Ящику косметическую операцию по изменению формы ушей? А то они у него какие-то лопоухие…
За дверью было тихо.
– Не откроет, – с уверенностью сказала Элеонора и покачала головой.
– Плохо вы знаете девушек! – усмехнулась я. – Капитолина! А может, ему нос отрезать? Как он тебе без носа? Будешь жить с таким уродом или оплатишь ему пластическую операцию? Она, кстати, очень дорогая! Тысяч пятьсот, не меньше! Есть у тебя лишних «пол-лимона»?
Я посмотрела на Ящика. Он пялился на меня широко открытыми от ужаса глазами.
– Ой, а мы уже в себя пришли и даже глазки открыли! – Я повертела ножницами возле лица Ящика. – А тебе самому что больше мешает: уши или нос?
Я схватила парня за нос и сделала вид, что собираюсь отхватить его кончик.
– Элеонора, дайте мне какую-нибудь тряпку, да побольше, – попросила я, – сейчас здесь все будет в крови…
Ящик замычал и задергался, попытался оттолкнуть меня ногами. Но Мария Федоровна замахнулась на него обрезком его же трубы, который он выронил, когда падал без чувств. Я выдернула кляп у него изо рта. Ящик разразился грязными ругательствами.
– Знаешь что, дружок, ты уж давай употребляй парламентские выражения, при дамах-то. А то я нервная: у меня детство трудное было. За такие слова я еще и твое хозяйство могу отчекрыжить, и тогда бросит тебя твоя Капитолина, потому что мужиком ты уже не будешь никогда. Если, конечно, выживешь после кастрации, – добавила я многозначительно и начала расстегивать ширинку его брюк.
– Капка! Открой дверь, сука! – завопил Ящик так, что у меня заложило уши.
– Ай-яй-яй, что же ты так некорректно со своей возлюбленной-то?! – пожурила я пленника.
– Открывай, Капка! – крикнула Элеонора. – Здесь твоего Тараса уже начали ножницами кромсать!..
Наверху громыхнул железный засов. Алла, которая стояла на лестнице, подскочила к двери и вцепилась мертвой хваткой в показавшуюся в дверном проеме девушку. Через минуту, тоже связанная и с кляпом во рту, она лежала рядом со своим кавалером.
– Ну все, девочки, враг повержен, – сказала я, опускаясь на ближайший стул, – поздравим друг друга с победой…
