Глава 16
– Может, ее на матрас положить? Что же она прямо на земле… – спросила сердобольная Алла.
– Перебьется! – отрезала Мария Федоровна и пошла к лестнице.
Все мы поднялись наверх и вышли из подвала в ту подсобку, где я ночевала прошлой ночью. Тюки с обрезками ткани были отвалены от стены. Так вот под какой шум я здесь засыпала, осенило вдруг меня. Четыре швейных машинки работали, и их тарахтенье сливалось в гул и было похоже на шум работающей вытяжки. Как же я не догадалась?!
– Элеонора, идите к себе в кабинет и вызывайте полицию…
Через двадцать секунд мы услышали через открытую дверь, как Элеонора кричала со слезами в трубку:
– Это полиция? Примите вызов! Мы – похищенные… Нас насильно удерживали в подвале… Мы находимся в ателье на улице Комсомольской…
А я нашла свой мобильник на Капитолинкином, вернее Элеонорином, столе в кабинете директора и позвонила Андрею. Он сказал, что находится неподалеку и будет через десять минут.
– Вы все тоже можете обрадовать своих родных, – сказала я женщинам, протягивая телефон.
Они кинулись звонить…
– Юра! Сынок! Это мама…
– Сестрица, дорогая моя, это я, Алла! Я жива!..
– Сабир, родной! Я на свободе…
Все плакали, кричали что-то родным, обнимались друг с другом и снова плакали, плакали от радости…
Из пошивочного цеха прибежала швея, с ней была приемщица Полина Ефимовна. Перепуганные женщины уставилась на нас удивленно:
– А вы, собственно, кто такие? Вы как сюда попали?..
– Мы – свои! Свои! – кричала радостно Мария Федоровна.
– Что значит «свои»?! И где Капитолина Александровна?
– Нет больше вашей Капитолины Александровны! Ура! Мы свободны!..
– Что за черт! Что здесь происходит? Мы сейчас полицию вызовем, – предупредила приемщица и потянулась к аппарату.
– Уже вызвали! – хором закричали все освобожденные и засмеялись от радости.
Когда в дверях ателье появился взволнованный Мельников, он первым делом кинулся ко мне.
– Андрюша, ты один?
– Нет, мы вдвоем с «макаровым», – он хлопнул себя по кобуре. – Я так и не понял, что здесь у вас произошло. Почему у тебя голова забинтована?
Но не успела я сказать и двух слов, как в дверь вломились несколько крепких ребят в пятнистой форме и черных шапочках с прорезями для глаз.
– Всем на пол! Быстро на пол! – закричали они так, что женщины едва не попадали в обморок от страха. – Где заложники?!
Нас всех, включая Мельникова, положили на пол лицом вниз.
– Это мы, мы заложники! – кричали женщины.
– Отвечайте, где заложники, иначе всех перестреляем!
– Тихо, командир! Свои… – Андрюша, лежа на полу, приподнял голову. – Возьми у меня в кармане документы. А это – действительно заложницы, только уже освобожденные…
В это время к зданию ателье подъехала машина «Скорой помощи». Ее вой заглушил крики пятнистых. В помещение вбежали двое – мужчина и женщина в белых халатах.
– Где заложники? Они ранены? – кричали они.
Тут медики заметили повязку на моей голове.
– Вот раненая! – обрадованно закричала женщина и кинулась ко мне.
– Со мной все в порядке, – попробовала я отбиться от нее.
– Так, эту – быстро в машину! – скомандовала докторша. – Еще раненые есть?
Мужчина в белом халате схватил меня за руку и потянул в сторону выхода. В это время Мельников, которому разрешили подняться с пола, начал объяснять командиру пятнистых, что, собственно, здесь происходит. После его сбивчивых объяснений остальным тоже разрешили подняться.
– Пройдемте в машину «Скорой помощи», – настойчиво потянул меня за рукав врач.
– Да не нужна мне ваша помощь, – сказала я, высвобождая руку.
– Так где все-таки заложники?
– Там! – женщины указали в сторону двери, ведущей в подвал.
Трое пятнистых бросились туда с автоматами наперевес.
Андрей обнял меня за плечи.
– С тобой точно все в порядке? – спросил он, осматривая мою забинтованную голову. – Может, все-таки прокатишься в больницу, пройдешь обследование?
– Еще чего! Не впервой… Отлежусь пару дней… А вот женщин не мешало бы осмотреть. Все-таки длительное пребывание в подвале, в неволе… И еще, Андрюш, скажи своим… там, внизу, сидит на цепи собака – черный лабрадор по кличке Уголек. Я не знаю, как он туда попал, но один шестилетний мальчик очень по нему скучает…
– Скажу, мать, скажу, освободим твоего лабрадора, ты только не думай сейчас об этом!.. А ты, значит, решила взять этих ребят на живца. Хорошая идея! Жалко, не моя.
– Надо позвонить директору швейной фабрики Андрею Ерофеевичу… Это собака его внука…
– Уже звоню!
Через пару минут из подвала вывели Капитолину и Ящика, они исподлобья смотрели на нас. Женщины бросились было на них с кулаками, но пятнистые загородили задержанных своими крепкими торсами.
– Что же вы, ребята, так лоханулись: похитили частного детектива, обладателя черного пояса по карате? – усмехнулся Мельников, глядя на горе-рабовладельцев.
Ящик только зубами скрипнул и грязно выругался. Его и Капитолину увели пятнистые, освобожденных женщин увезла «Скорая». Я посмотрела на моего друга.
– Ну вот, Андрюшенька, кажется, все закончилось благополучно, да?
Вместо ответа он прижал меня к себе.
– Знаешь, Тань, давай прямо сейчас поедем в отделение, допросим этих субчиков, пока не очухались и не придумали способ вывернуться? А? Как ты?..
– С удовольствием, Андрюша! Обожаю заключительную часть расследования!
Примерно через полчаса мы сидели у Андрея в отделении. Гоголю поручили писать протокол, и он, разложив на столе листы бумаги, принялся расписывать ручку. Андрей кому-то позвонил, и в комнату доставили Капитолину в наручниках.
– Сними с нее браслеты и подожди за дверью, – сказал Андрей конвоиру и, повернувшись к девушке, кивнул на стул: – А вы, задержанная, садитесь. Располагайтесь удобнее, разговор будет длинным…
Я удивленно посмотрела на Мельникова. Он никогда не говорил слово «садитесь». Он не оговорился, сказал это осознанно, даже подчеркнув, как бы давая понять, какая участь ждет задержанную.
– Сейчас вы будете допрошены под протокол…
– Допрос? Тогда я требую адвоката! – с вызовом бросила Капитолина, закинув ногу на ногу.
– Ага, сейчас побегу тебе адвоката искать! – сразу перейдя на «ты», съязвил Андрей.
– Не моя проблема! Давайте адвоката, а то ничего не буду говорить.
– Слушай, ты, рабовладелица! Ты здесь не у себя в ателье, – строго сказал Андрей, – так что поменьше гонора, любезнейшая, а то запру до утра с такими дамами… Они, знаешь ли, только по паспорту дамы, а на самом деле мужики мужиками. Причем с сильно сдвинутой на почве секса психикой. Извращенки, проще говоря. Такую групповуху тебе устроят – будь здоров! Никогда с такими не сталкивалась?
– Вы не имеете права! Это незаконно!
– Это кто здесь говорит о законности?! У тебя, дорогуша, не забывай, статьи серьезные: сто шестая часть вторая – похищение человека, а еще удержание людей в заложниках, и еще использование рабского труда, и еще подлог… Ну что, все перечислять? А ну-ка, быстро начала говорить!
– Не буду! – взвизгнула Капитолина, смотря на Мельникова волком.
– Дело твое, – спокойно сказал Андрей и крикнул: – Конвойный!.
В комнату вошел тот конвоир, что привел сюда девушку. Он держал приготовленные наручники.
– К мужичкам ее. К тем самым… бычихам… – Мельников многозначительно усмехнулся и показал непристойный знак рукой.
– Сделаем, – кивнул конвойный и крепко схватил Капитолину за локоть: – А ну пошли!..
– Нет, не надо! Я не хочу! Не пойду!..
Конвоир сдернул девушку со стула и потащил к двери. Та визжала и упиралась. Потом начала рыдать в голос.
– Будешь говорить? – грозно спросил Андрей.
– Да, да!..
– Оставь ее, – сказал Мельников конвоиру.
Тот снова вышел за дверь, поигрывая наручниками, а Капитолина, всхлипывая, обессиленно опустилась на стул и, вытирая мокрые щеки, начала свой рассказ…
Утром мы с Андреем поехали в больницу. Здесь лежали Элеонора Браун и Мария Федоровна. Ольга и Алла от госпитализации наотрез отказались, уверив врачей, что чувствуют себя более или менее сносно и очень хотят только одного – скорее попасть домой. После проведенной в больнице ночи и утреннего осмотра их отпустили по домам, оставив в больнице Элеонору и Марию Федоровну. Эти две женщины слишком долго пробыли в заточении, чтобы мгновенно прийти в себя. Мы с Мельниковым сдали в гардеробе свои куртки, вместо них получили белые халаты и бахилы и двинулись по коридору. Но перед тем, как отправиться в палату к воскресшей хозяйке ателье, Мельников зашел в кабинет к ее лечащему врачу, молодому мужчине лет тридцати с небольшим.
– Доктор, я хотел бы узнать, как обстоят дела у больной Элеоноры Браун. Какие прогнозы?..
– Да нормально у нее все! Нервное истощение имеет место быть, да еще небольшое физическое… Такой стресс в течение более полугода! Но ничего, организм молодой, крепкий, думаю, натуральные витамины и хороший отдых сделают свое дело. Ей бы сейчас в санаторий какой-нибудь махнуть недельки на три! А лучше на четыре. Походить в бассейн, сделать курс массажа… Отойдет ваша Браун, поправится… Время все лечит…
Мы поблагодарили доктора и отправились в палату к женщине. Она лежала на кровати у окна. В комнате с ней были еще две больные. Одна спала под капельницей, вторая, лежа в своей кровати, читала книгу и грызла шоколадку.
– Здравствуйте, – сказал Андрей, подходя к нашей освобожденной пленнице, – как вы себя чувствуете?
Элеонора приподнялась на локте, улыбнулась:
– Здравствуйте! Освободители мои! Хорошо себя чувствую. Ну, относительно, конечно… Но главное – я на свободе! Это придает сил… А вы присаживайтесь.
Мы с Мельниковым сели на стулья, которые нашлись в палате.
– А мы вам тут витаминчиков живых принесли…
Андрей положил на тумбочку возле женщины пакет с апельсинами и яблоками, которые мы с ним купили по дороге в овощном ларьке.
– Спасибо. Я так соскучилась по вкусненькому…
– Как тебе здесь? – спросила я.
– Нормально. Лучше, чем в подземелье.
– А главное, Капитолины и Ящика рядом нет, – улыбнулся Андрей.
Я заметила, что он смотрит на Элеонору как-то уж чересчур внимательно. Впрочем, чему удивляться, женщина она очень симпатичная, хоть и старше его на несколько лет.
– Элеонора, вы можете рассказать нам, как получилось, что ваше ателье оказалось в руках мошенницы? – спросил Андрей и достал диктофон.
– Она не просто мошенница, – сказала женщина, – она преступница! Ее надо судить!..
– Обязательно будем судить! – заверил Мельников. – Все негодяи получат по заслугам! Будьте уверены, я упеку их на такой срок, что мало не покажется! А пока расскажите все с самого начала, если вам, конечно, не трудно.
– Да, мне трудно вспоминать, но я понимаю: это необходимо… Я готова все рассказать…
– А я, если не возражаете, буду записывать.
Андрей включил диктофон и поставил его на тумбочку у изголовья кровати. Элеонора вздохнула полной грудью, как бы набираясь сил, и медленно начала говорить:
– Я всегда любила шить, с самого детства. И шить, и вышивать. Еще девчонкой я придумывала фасоны платьев и научилась делать выкройки. После школы я закончила швейное училище по специальности «закройщик широкого профиля». Три года проработала в ателье на Старомосковской, потом решила, что открою свое. В том ателье меня не понимали: я придумывала новые фасоны платьев, а мне говорили, что это не модно, что такое носить никто не будет, что у меня нет вкуса… Одним словом, я открыла свое ООО, сняла помещение, наняла двух девчонок, таких же, как я, выдумщиц, не боящихся экспериментировать, и мы начали работать. И вопреки прогнозам старых теток с прежнего места работы, ко мне пошли клиенты – сначала женщины, потом и мужчины, представляете? Мой доход понемногу рос, я наняла еще одну молодую женщину, потом выкупила у хозяев помещение, благо оно было не очень дорогим: здание-то старое и почти аварийное. Я сделала там хороший ремонт, и мы все дружно работали. Придумывали новые фасоны платьев, экспериментировали, предлагали клиентам свои разработки. Девчонки у меня подобрались такие хорошие, я никак не могла нарадоваться, что у нас маленький, но очень сплоченный коллектив…
Элеонора перевела дух. Потом посмотрела на меня и продолжила:
– Замуж я не выходила до тридцати двух. Смешно сказать, но мне было просто некогда: работала едва ли не сутками. А потом неожиданно встретила хорошего человека, правда, он был намного старше меня. Его звали Александром Артемьевичем. Он заказал у нас брюки, я сама шила их. Они ему очень понравились. И я, как оказалось, тоже. Он стал часто приходить ко мне в ателье, дарить цветы, приглашать в кафе и на загородные прогулки. Потом сделал предложение… К тому времени он был вдовцом уже полтора года. Он был старше меня на десять лет, и у него была взрослая дочь. Капитолине тогда уже исполнилось двадцать. Мы с Александром поженились, и поначалу все было очень хорошо. Я переехала к мужу. Он работал директором магазина, дочка его училась в институте, а я продолжала трудиться в своем ателье. Когда Капитолина окончила институт по специальности «экономист», она стала искать работу. Но ничего подходящего найти не могла. В хорошие фирмы ее не брали: все-таки у нее не было опыта работы, на маленькую зарплату в мелкие конторы она сама не хотела идти. Говорила: «Я же не дура, чтобы весь день протирать юбку за семь тысяч!» Так и сидела дома, торчала в Интернете на разных сайтах, даже хозяйство не вела: не умела. Александр ее так избаловал! Потеряв жену, он трясся над дочерью, как над тепличным растением. А мне, после десяти часов работы в ателье, приходилось дома вставать к плите и брать швабру в руки. Хорошо еще, Александр взял закупку продуктов на себя.
– Не слабо! – не удержался Андрей.
– Да, Капитолина была страшно избалована. Я не раз предлагала ей работать у меня в ателье. Я обещала научить ее шить и кроить, обещала ей хорошую зарплату. Но она каждый раз отговаривалась, ссылаясь на то, что не умеет этого делать и не хочет даже учиться. Что она ничего не могла делать, это, надо сказать, было правдой: у нее какие-то кривые руки…
– Я всегда говорил, – встрял Мельников, – что кривыми должны быть извилины, а не руки.
Элеонора слабо улыбнулась.
– Наконец я махнула на падчерицу рукой и оставила ее в покое. Денег нам вполне хватало, один иждивенец не был для нас с Александром такой уж большой обузой. Так мы прожили почти три года…
Элеонора снова вздохнула, на этот раз очень печально.
– А через три года случилось несчастье: Александр неожиданно умер по дороге с работы домой. Оказалось, у него был тромбоз. Никогда не думала, что какой-то там маленький, совсем крохотный тромб может убить большого человека, молодого еще мужчину сорока пяти лет. Мы с Капитолиной похоронили его и остались одни.
Теперь, без директорской зарплаты мужа, мне было тяжелее содержать падчерицу. Хотя, не спорю, денег нам хватало, но у меня в планах было расширить ателье, выкупить еще одно помещение и сделать там выставочный зал готового платья. Я хотела устраивать показы модной одежды. На это нужны были немалые средства. Девчонка по-прежнему не хотела работать, зато тянула с меня деньги. К тому же меня пугало, что аппетиты ее постоянно росли. Она страшно любила дорогие наряды и украшения, хотела ходить с друзьями в клубы, боулинг и другие увеселительные заведения. А еще стала требовать себе машину…
Соседнее помещение я все-таки выкупила, сделала там ремонт, вложив в это дело практически все свои деньги. В тот момент материально нам стало трудно, и я снова попробовала приобщить девчонку к своему делу, дать ей в руки хорошую специальность. Я стала заставлять ее учиться шить, кроить, моделировать. Но у Капитолины, как видно, были другие планы на жизнь, она не собиралась «вкалывать у меня за десять-пятнадцать тысяч». Она мечтала о своей шикарной квартире, крутой тачке и красивой жизни. Ездить на пятилетней «десятке» отца она тоже не собиралась, требовала у меня иномарку. Она все никак не могла понять, почему я, получая довольно хороший доход с ателье, сама сижу за швейной машинкой, ломаю голову над новыми фасонами платьев, черчу выкройки, шью просто так, для души, выставляя готовую продукцию в отдельном зале, где она довольно хорошо продается. А мне никак не удавалось объяснить ей, что я не могу сидеть сложа руки и проматывать деньги на заграничных курортах. Тогда я еще не догадывалась, что Капитолина решила завладеть моим бизнесом…
Элеонора перевела дух. На глазах ее показались слезы.
– Тебе нельзя расстраиваться, – напомнила я, но она только махнула рукой.
– Капитолина в это время начала встречаться с молодым человеком. Когда я увидела его, то просто обомлела! Дело в том, что я этого типа немного знала. Это же Тарас Коробкин по кличке Ящик, в прошлом уголовник. Когда-то мы жили в одном дворе, и все соседи были в курсе, что он отсидел три года за вымогательство. Я сразу сказала Капитолине, что встречаться с таким прохиндеем нельзя, это может плохо для нее кончиться. Но она даже не дослушала меня, сказала, что у нее своя голова на плечах, не хуже моей, и что я не имею права соваться в ее личную жизнь. Я, мол, вообще ей никто!
Я, к сожалению, не ошиблась. Вскоре влияние Ящика дало о себе знать: Капитолина потребовала раздела бизнеса и выделения своей доли. Я была просто в шоке: такая неслыханная наглость! Нет, вы только подумайте – ее доля в бизнесе! Лентяйка, дармоедка! Правильно моя мама называла ее спиногрызкой. Палец о палец не ударила, а туда же!.. Пришлось объяснить этой красавице, что никакой ее доли здесь нет и быть не может. Я все создала своими руками задолго до знакомства с ней и ее отцом. Я свое ателье поднимала с нуля, сама, на своем, можно сказать, горбу. Первое время, не поверите, мне приходилось работать по восемнадцать часов в сутки… У меня мозоли с пальцев не сходили, поясница болела от бесконечного сидения за машинкой… Да что там! Разве она могла такое понять?! У нее-то мозоли были на спине от долгого лежания на диване…
Я просто чувствовала, что это Тарас подбивает свою подругу на разрыв со мной, ведь до знакомства с ним она такой не была. Лентяйка, это да, но хоть делить бизнес не требовала.
Одним словом, когда в очередной раз Капитолина вечером после работы заявилась ко мне в ателье и затеяла ссору, я не выдержала и указала ей на дверь. Иди, говорю, живи одна и зарабатывай себе сама. Ты девочка большая, как-никак двадцать четвертый пошел… Я, говорю, в твои годы уже имела это ателье, кормила себя сама и еще двум работницам дала рабочие места. А эта дурочка вдруг как с цепи сорвалась. Начала кричать на меня, обзывать захватчицей, воровкой… Говорила, что я обобрала ее и ее отца, присвоила себе какие-то их деньги, что я хочу пустить ее, бедную сиротку, по миру, угрожала мне…
В общем, у нас произошла потасовка. Капитолина начала размахивать у меня перед лицом руками, я оттолкнула ее. Она кинулась на меня, крича, что я ее жестоко избила. Пару раз я действительно ударила ее по рукам, чтобы она ими особо не размахивала. А она вдруг схватила меня за грудки и принялась стучать о стену головой… Первые два удара я еще помню, потому что было очень больно в области затылка, а потом все вдруг куда-то провалилось…
Очнулась я в подвале. Голова гудит, соображаю туго. Чувствую, что лежу на полу, завернутая не то в ковер, не то во что-то похожее. Сколько я так пролежала, не знаю, не могла даже предположить. Но чувствую, что замерзла на сыром полу. Я как-то не сразу догадалась, что во время потасовки с Капитолиной потеряла сознание и очутилась в подвале. Подвал этот тоже мне принадлежит, я его купила практически за бесценок, сама не знаю для чего, так, на всякий случай, авось пригодится под склад или еще зачем-нибудь. И тут слышу над собой разговор двоих. Один голос Капитолинки, другой мужской. Говорят обо мне. Падчерица плачется, мол, убила я мачеху, что же теперь делать?!. А мужской голос говорит, что ничего страшного, все, мол, даже к лучшему. Вывезут они меня сегодня же ночью на городскую свалку, обольют бензином и сожгут – никто не опознает… Я, как это услышала, чуть снова чувств не лишилась. Сказала этим двум придуркам, что я живая, и стала требовать освободить меня. Тогда Тарас – а это был он – и говорит: «Ага, пришла в себя… Живучая, значит! Это хорошо…»
Капитолина предложила добить меня, а то я, мол, пойду в полицию и все расскажу, и ее посадят ни за что. Но Тарас подсказал подруге другой вариант: запереть меня в моем же подвале, благо он глухой и выход из него есть только в подсобку ателье. Убить меня они, как видно, побоялись, приковали цепью за ногу к трубе и пообещали задушить, если буду шуметь. А утром Тарас притащил в подвал швейную машинку, матрас, стол, ножницы и все остальное, необходимое мне для жизни и работы. Даже кое-что из старой посуды дал, кипятильник и еду – пачку чая, сахар, буханку хлеба… Я ему сказала, что зря они все это затеяли: меня будут искать и рано или поздно найдут здесь. Но Ящик только нагло рассмеялся мне в лицо: мы, говорит, объявим знакомым, что ты уехала куда-то со своим кавалером, а позже заявим в полицию, что ты пропала без вести. Пускай ищут!..
Элеонора снова остановилась. Она тяжело дышала.
– Может, вы хотите передохнуть? – спросил Андрей. – Мы можем сделать перерыв…
– Нет, нет, я хотела бы продолжить… Так вот. Я стала работать там, в подвале. Они заставляли меня кроить и шить, не кормили, если я не садилась за машинку. Я сначала бастовала, а потом почувствовала, что силы покидают меня, и принялась работать. Мне тут же дали еду – пакет кефира и банку кильки в томате. А еще хлеб… Ящик принес и ввернул в патроны на потолке две мощные лампы – чтобы мне было светлее. И началась моя каторга. Каждый день, без выходных и праздников. Не знаю, по сколько часов, ведь у меня там не было будильника. Если бы я не делала этого, наверное, сошла бы с ума.
Кормили меня плохо: пакет самого дешевого кефира, консервы – кильки в томате, кусок хлеба, чай с сахаром. Одним словом, чтобы только я ноги не протянула. Через неделю я почувствовала, что меня тошнит от такого однообразия, но Ящик смеялся надо мной, говорил, что я и того не заслужила. Каждое утро он приходил ко мне, приносил еду, материю и забирал готовые изделия.
А однажды ко мне в подвал спустилась Капитолина. Она, торжествуя, объявила, что меня ищет полиция как без вести пропавшую… Я проплакала всю ночь, поняв, что из подвала мне уже никогда не выйти…
Однажды у меня появилась подруга по несчастью – Мария Федоровна. Ее тоже затолкали в подвал и даже приковали за ногу длинной цепью к трубе. Я объяснила ей, для чего мы здесь. Она поначалу плакала и причитала, горевала о сыне, отказывалась подходить к машинке, которую спустили для нее в подвал, но женщину поморили пару дней голодом, и она согласилась работать…
Как-то раз Капитолина спустилась к нам и сказала, что менты предъявили ей неопознанный труп, а она с радостью признала в нем меня, свою мачеху. Она сказала, что похоронила этот труп с почестями, так как он сделал ее богатой. Сейчас она готовится вступить в права наследования и теперь одна заправляет в ателье, расходуя мои деньги по своему усмотрению. Я проплакала после ее ухода весь день, а Мария Федоровна утешала меня как могла…
Потом нас в подвале стало трое, потом четверо… Вместе с Аллой к нам в подвал зачем-то спустили собаку. Бедное животное, как видно, тоже не привыкло сидеть на цепи. Ее били, а она скулила и лаяла. Мы с Марией Федоровной требовали, чтобы Ящик не мучил животное, но он только смеялся над нами. Наверное, ему доставляло удовольствие измываться над беззащитными – людьми ли, животным…
Капитолина приходила изредка, все больше нас навещал Ящик. Он заявлялся с обрезком металлической трубы в руках и бдительно следил за нами. Малейшее движение с нашей стороны, и он тут же замахивался на ближайшую к нему женщину этой трубой, обещая раскроить череп. Так что мы особо не рыпались, работали на него и Капитолинку, шили платья, блузки, брюки… Мы шили и шили, и казалось, этой пытке никогда не будет конца… Ящик измывался над нами, говорил: «Работайте, работайте, Изауры мои!..»
Элеонора заплакала. Андрей выключил диктофон и подождал, пока она немного успокоится.
– На допросе гражданка Седельникова, – сказал Андрей, – поведала, что ей не нравилось, что ателье, по ее словам, приносит маленький доход, что в нем работает только одна закройщица и три швеи. Гражданин Коробкин предложил «расширить» бизнес. Они уволили официально работающих женщин, которым надо было начислять зарплату и за которых они платили налоги, а вместо них посадили в подвал вас. Зарплату вам платить не надо, налоги за вас не берут, а прибыль идет! Говорят, ваши изделия хорошо продавались: и стоят не очень много, и качество отменное.
– Гады! Фашисты! – Элеонора всхлипнула. – Их бы самих посадить на цепь, как собак!..
– Посадят, – заверил Мельников. – Не совсем на цепь, но и убежать не смогут. Долго не смогут: статьи у них серьезные…
Мы встали.
– Я должна поблагодарить вас, Татьяна, – Элеонора взяла меня за руку. – Спасибо вам! Вы нас спасли! Если бы не вы, мы бы все погибли. Нас бы там и закопали, в этом чертовом подвале. И зачем только я его купила?!.
Элеонора вдруг разрыдалась. Одна из женщин, та, что читала книгу, позвала медсестру.
Прибежала девушка в коротком халатике со шприцем в руках.
– Что же вы так больную расстроили?! – накинулась она на нас с Андреем.
– Извините…
– Идите, чего уж теперь!
Элеоноре сделали успокоительный укол, а мы, попрощавшись, покинули палату.
В коридоре больницы Андрей сказал:
– Тань, помнишь ту женщину без лица, которую опознавал наш Юрий? Так вот, это, как оказалось, тетка нашего Коробкина Тараса – Коробкина Раиса Егоровна. Похоже, он решил освободить жилплощадь от надоевшей тетушки, которая сделала большую глупость, прописав племянничка в свою квартиру. Своих-то детей у нее не было: старая дева…
– Знаю, – кивнула я.
Андрей посмотрел на меня с интересом:
– Мать, а есть что-нибудь на свете, чего ты не знаешь?