Глава 9
В семь утра будильник разошелся не на шутку. Я кинула в него подушкой. Звук приглушился, но остался таким же настойчивым, как и прежде. Придется вставать. Я разлепила склеенные сном веки и рывком поднялась с постели, чтобы снова не заснуть. Душ, душ и еще раз душ.
Теплые струи приятно охватили мое тело, смывая сонливость без остатка. Из ванной я вышла уже бодрой, словно и не придумывала несколько минут назад распоследние слова в адрес будильника. Пока варился кофе, я сделала контрольный звонок Датской. Какой-либо значимой информации я не ожидала от нее услышать, но на всякий случай следовало проверить.
— Да, — послышался в трубке хриплый спросонья голос. Раздражение Аллы Леонидовны ранним звонком чувствовалось через расстояние, нас разделявшее.
— Алла Леонидовна, доброе утро. Это Татьяна Иванова вас беспокоит.
— Вы нашли убийцу! — согнав сонные нотки, радостно спросила Датская.
— К сожалению, пока нет. У меня к вам вопрос, Алла Леонидовна. Фамилия Уланова вам ничего не говорит?
— Нет, — минуту подумав, ответила заказчица.
— Уланова Марина Викторовна. Не был ли ваш сын с нею знаком?
— Впервые слышу это имя.
— А среди друзей Аркадия не было человека с фамилией Ромашов или с похожей на нее?
— Да, был, — сразу же ответила Датская. — Мальчики вместе в садик ходили.
Нет, этот вряд ли мне подойдет.
— Спасибо, Алла Леонидовна, вы мне очень помогли, — сказала я в трубку и, попрощавшись, положила ее на аппарат.
Итак, никакой информации об этом предполагаемом Ромашове узнать не удалось. Значит, будем действовать вслепую. Уланова просила своего приятеля зайти сразу после работы. Скорее всего, это будет вечером. Но нельзя сбрасывать со счетов и то, что любовник Марины Викторовны может работать посменно. Тогда он к ней придет либо после обеда, либо утром, после ночной смены. Вот поэтому я и поднялась сегодня так рано.
Быстро выпив неизменную чашку кофе с булочкой, я собралась и отправилась к дому Улановой. Розовые краски рассвета мягко светили в лобовое стекло моей «девятки». Город оживал. На остановках, зевая и поеживаясь, бестранспортный народ вглядывался в даль дороги, ожидая автобуса. Те же, кто успел накопить на личное авто, равнодушно проезжали мимо, торопясь на свои рабочие места.
Мне повезло, я, не застряв в традиционных утренних пробках, прибыла на место уже в пять минут девятого. Поставила машину около первого подъезда и, откинувшись на сиденье, стала ждать. Третий подъезд, в котором жила Уланова, с моего наблюдательного пункта был виден как на ладони.
По сути дела, мне нужно было подмечать только входящих в подъезд. Ранний утренний час, по всей видимости, этого не предполагал. Из подъезда высыпали по одному и небольшими группами мужчины и женщины, озабоченность лица которых говорила о том, что они торопятся на работу. Потом дверь выпустила шумную стайку школьников, возбужденных с самого утра. Пенсионерки, предполагая, что ничего без их ведома происходить не должно, с сознанием собственной незаменимости вразвалочку преодолевали ступеньки, ведущие к лавочке перед подъездом. И ни один человек не собирался всходить по этим ступеням.
Какой-то гражданин, с утра уже расшатываемый ветром, вырулил из дома на автопилоте и направился в забегаловку напротив. Название у нее было совдеповское, просто «Закусочная», с выпавшими двумя первыми буквами. Можно было бы предположить, что этих букв никогда здесь и не было, но выгоревшие места перед словом «кусочная» говорили об обратном.
Я внимательнее присмотрелась к этому заведению. Судя по обшарпанным стенам и контингенту, представитель которого сейчас вошел внутрь, забегаловка оправдывала свое название. Но окна «кусочной» очень заманчиво выходили на интересующий меня третий подъезд.
Я приспустила стекло и глотнула свежего весеннего воздуха. В машину сразу же ворвался радостный вздор птиц, шумно обсуждающих солнечную погоду. Легкий ветерок по-своему поправил мои волосы. Именно в этот момент щебет птиц перекрыли шлепающие по лужам шаги.
Мужчина лет тридцати—тридцати двух, одетый в черную кожаную куртку, уверенной походкой проследовал мимо моей машины и нацелился именно на третий подъезд. Я вышла из «девятки» и последовала за ним. Я не успела рассмотреть его лица, и чисто женское любопытство раздирало меня, тем более что со спины мужчина выглядел очень даже ничего.
Около самого подъезда мужчина огляделся, словно проверяя, нет ли за ним слежки, и встретился со мной взглядом. Я изобразила на лице полное безразличие, отметив про себя, что внешне любовник Улановой выглядит не ахти. Почему-то это обрадовало меня, хотя до увлечений Улановой мне не было никакого дела.
Мужчина задержал на мне взгляд, остановившись у самого порога, и как-то с неохотой вошел в подъезд. Я немного выждала и вошла следом. Звук его шагов был слышен на втором этаже. Я тоже стала подниматься, тихо прислушиваясь. На четвертом шаги остановились. Но квартира Улановой на пятом. Или меня подвел слух? Я замерла, стараясь уловить каждый звук. Я услышала, как мужчина достал ключи, как, скрипнув, открылась дверь и как она снова скрипнула после того, как пропустила в квартиру посетителя. И все звуки затихли.
Тот или не тот? Я поднялась до четвертого этажа: мокрые следы вели к одной из квартир. Его ли это следы? На всякий случай я быстро взбежала на пятый: около двери Улановой пол был девственно-чистым. Не тот.
Медленно, уже не скрываясь, я начала спускаться по лестнице вниз.
— Не меня ищете, девушка? — вместе с вопросом открылась дверь, в которую, по моим расчетам, вошел тот мужчина, за которым я сюда пришла.
Кожаной куртки на нем уже не было. Он стоял боком в дверях, перекрыв рукой проход, по-видимому, предполагая, что поза его привлекательна. Но меня она ничем не заинтересовала. Мужчина окинул меня взглядом и произнес, опустив руку и тем открывая проход в квартиру:
— Если меня, то я к вашим услугам.
— Нет, вы ошиблись. Тот, которого я искала, выглядит немного умнее.
Когда я подошла к машине, сотовый, оставленный мною на сиденье, разрывался, стараясь перекричать глупых воробьев. У него это получалось неплохо, так, что любопытная старушка, приковыляв ближе к «девятке», заинтересованно заглядывала внутрь, стараясь определить, откуда доносится звук.
— Слышь, дочка, сигнализация у твоего ахтомобиля сработала. Только его никто не трогал, я следила.
Я поблагодарила пенсионерку за бдительность и, сев в машину, взяла телефон.
— К тебе, барышня, как в Смольный, не дозвониться, — как всегда громко, с небольшим акцентом, пропел Папазян. — Домой к тебе названиваю, никто трубку не берет, сотовый набираю — опять прокол. Это что, конспирация?
— Привет, Гарик. У тебя что-то важное?
— Откуда знаешь?
— Иначе так рано ты бы не позвонил.
— Правильно, не позвонил бы. Собирайся, и чтобы через полчаса была у меня. Приведу тебе подозреваемого.
Я чуть не подпрыгнула в машине от радости.
— Гарик, я тебя люблю! — крикнула я, совершенно не подумав о последствиях своих слов.
— Уверена? — с надеждой спросил Папазян.
— Не совсем, но предполагаю, — попыталась выкрутиться я. — Сейчас еду.
Оставаться в засаде у дома Улановой больше не было смысла: если бы ее любовник работал в ночную смену, он бы уже пришел сюда. И я поехала к Гарику.
Я очень торопилась, с нетерпением ожидая встречи с Аркадием, поэтому, влетев в участок с бешеной скоростью, я лихо пронеслась мимо дежурного, с тоскою следящего за передвижениями мухи по его столу, успев кинуть на ходу:
— К Папазяну.
Дежурный, оторвавшись о своего сонного созерцания, вскочил было с насиженного места с твердым намерением задержать неучтенного посетителя, но мой уверенный вид и брошенная впопыхах фраза внушили ему доверие. И он, стоя почти по стойке «смирно», проводил меня взглядом, только и сказав:
— Здрасте.
Гарик изучал содержимое какой-то толстой папки, когда я к нему вошла. Вид у него был сосредоточенный и ужасно умный. Особенно удивили меня очки, гордо восседающие на армянском носу моего друга. Я впервые видела его в очках, и меня это позабавило.
— Здравствуй, батыр, — сказала я, проходя в кабинет.
— Проходи, красавица, садись.
Он встал и предложил мне сесть на его место.
— Подожди, я лишнее уберу, — засуетился Гарик.
Он начал собирать со стола все те бумаги, которые с таким серьезным видом изучал до моего прихода. Бумаги в папку ложились неровно, совершенно не соглашаясь умещаться в положенных рамках и топорщась в разные стороны. Гарик пытался уложить их ровнее, но выходило плохо. Тогда он плюнул на все это и закрыл папку прямо так, смяв углы и окончательно испортив товарный вид бумаг.
— Я вызвал Датского на допрос, — Папазян посмотрел на часы, — минут через десять его приведут, и ты будешь допрашивать. Согласна?
Я утвердительно кивнула.
— Хорошо, — одобрил Гарик. — Тогда вот тебе бумага, будешь писать протокол.
— Зачем? — не поняла я.
— Как зачем? А что я Датскому скажу? Вот пришла тут одна с улицы, хочет с тобой побеседовать. Нет уж, давай-ка маскируйся под нас. Жалко, формы на тебе нет. Но ничего, и так сойдет.
— Да я уж и забыла, как протоколы ведутся, — нерешительно пожаловалась я.
— Ничего, вспомнишь.
За столом Папазяна, похожим на тем-но-коричневый, облупившийся от времени ящик, с бумагой и ручкой в руках я чувствовала себя ужасно глупо, словно сушеная вобла при исполнении. Мне бы еще пучок на голову старческий и очки в роговой оправе. Я подняла глаза и огляделась. Бледные, затертые обои излучали уныние. Только фотообои напротив немного снимали напряжение, радуя глаз солнечной полянкой. Тонкая паутина под потолком медленно колебалась, словно гипнотизируя меня.
В дверь постучали, и в комнату просунулась веснушчатая голова молодого лейтенанта. Его взгляд по привычке целенаправленно устремился на стол Папазяна. Но там сидела я, и лейтенант сразу же растерялся, наверняка подумав, что Папазян резко изменился. Пошарив в нерешительности глазами по кабинету, пришедший обнаружила все-таки искомое и сказал Гарику:
— Датского привели. Впускать?
— Давай, — коротко ответил Папазян и уселся за соседний стол.
Голова лейтенанта быстро, словно по команде, скрылась за дверью, а через секунду обладатель ее ввел в кабинет заключенного. Лейтенант усадил Датского на стул прямо напротив меня и, споткнувшись о порог, удалился.
Аркадия я узнала сразу же — он был очень похож на свою фотографию. Только сейчас в его взгляде не было мечтательности. Отрешенность и опустошение чувствовались не только в глазах, но и во всей позе парня. Датский сидел на стуле, как-то неуклюже сгорбившись, обреченно положив руки в наручниках на колени. Его нисколько не удивило, что сегодня допрашивающий сменился. Казалось, он этого и не заметил. Глаза его внимательно изучали рисунок на линолеуме, стараясь не встречаться ни с моим взглядом, ни со взглядом Папазяна.
— Здравствуй, Аркадий. — Мне хотелось вывести мальчишку из недоверчивого оцепенения, и я постаралась начать беседу как можно мягче. — Допрос сегодня буду вести я. Можешь называть меня Татьяна Александровна.
Датский никак не отреагировал на мои слова, все так же продолжая рассматривать пол. Только ладони плотнее сцепил в замок.
— Аркадий…
— Юрьевич, — перебил меня Датский.
— Что? — не поняла я.
— Вы — Татьяна Александровна, а я — Аркадий Юрьевич. Что же здесь непонятного?
Мальчик был явно зол на кого-то и сотрудничать со мной не очень-то собирался.
— Ладно, пусть будет так, — согласилась я. — Аркадий Юрьевич, попробуйте еще раз вспомнить и рассказать по порядку все, что произошло в вечер убийства Шадрухиной.
— Опять?
— Да, Аркадий… Юрьевич, — забывшись, быстро поправилась я, — опять.
— Лучше бы преступников искали… — словно для себя, в сторону, но так, чтобы и нам с Гариком было слышно, проворчал Аркадий. — В тот вечер у одного моего знакомого… — Датский посмотрел на меня и, усмехнувшись, заученно вставил: — Хрусталева Родиона Николаевича, был день рождения. Ну я к нему и пошел.
— Во сколько?
— В семь.
— Постой, но явился ты к нему только в девять. Что же, к Хрусталеву так долго добираться?
— Нет, — возразил Аркадий, — я сначала для храбрости выпил.
— Один?
— С друзьями.
— Как зовут друзей? Где пили?
— Качалов Илья и Виталик Смотров. Виталий Викторович, — снова поправился Датский, — отчества Ильи не знаю. А пили мы в парке, на рестораны у нас денег не хватает.
— Зачем это вы перед тем, как идти на праздник, набрались?
— Для храбрости. — Аркадий замялся, и было видно, как ему не хотелось говорить то, что он должен был сейчас сказать. — Хрусталев у меня девчонку увел. Я сначала не хотел к нему идти, а ребята переубедили меня. Ну, что я должен пойти и высказать ему все, что о нем думаю. А чтоб не струсил, выпить предложили. Сказали, так язык лучше развяжется.
Аркадий замолчал, видимо, в который раз прокручивая в голове события, произошедшие с ним в тот злополучный вечер. На его лице, как на экране телевизора, отражались муки совести, перемешанные с сомнением. Кажется, парень до сих пор не был уверен, совершал он преступление или нет.
— Что было дальше?
— Дальше я плохо помню. Отрывками. — С этого момента голос Датского стал неуверенным, он подолгу думал перед каждой фразой, словно сверяясь со своей памятью. — Я поехал на троллейбусе к Родиону.
— Один?
— Да, один. Ребята сказали, что у них автобус. Они собирались ехать домой на праздники. Или это только Игорь собирался? — с сомнением произнес Аркадий. — Но к Хрусталеву я поехал точно один, потому что, помню, мне очень тяжело было идти от троллейбусной остановки к дому Родиона. Я старался рулить прямо, но у меня не получалось, шатало. И никто меня не поддерживал, никто рядом не шел. Потом помню наглую морду Хрусталева за столом, а рядом с ним Веронику. Я, кажется, хотел им что-то обидное сказать. Или сказал. И все, дальше память как обрубили. Очнулся я от того, что кто-то теребил меня за плечо. Ну а дальше вы знаете.
Сказав положенное, он замолчал, будто намекая, что разговор окончен. Но я так не думала.
— Ты пишешь музыку?
Впервые за время допроса Датский вскинул на меня глаза и посмотрел с удивлением и вниманием. Боковым зрением я заметила, что Гарик заерзал на своем месте, по всей видимости, в первый раз услышав об увлечении подозреваемого.
— Я разговаривала с твоей мамой, и она мне рассказала, — пояснила я Аркадию. Мне хотелось быть как можно более честной с ним, чтобы и он ответил мне тем же.
Упоминание о матери что-то задело в душе у юноши. Он больше не опускал глаз.
— Да, — ответил Аркадий довольно твердо.
— Серьезно или так, для баловства?
— Вообще хотелось бы выпустить альбом, но это нереально.
— Почему? Можно ведь заработать на него деньги.
— Да, мы тоже так раньше думали, — улыбнулся Датский моей наивности. — Только таких денег, какие требуются на серьезную музыку, студенту не заработать.
— Вы пробовали?
— Пытались. Но, как говорит Виталик, чтобы что-то полезное продать, нужно что-то полезное украсть.
— Интересное мнение. А он не предлагал тебе этого?
— Кто? Виталик? — удивился Аркадий. — Что вы, никогда. Это просто у него шутка такая. Вообще ребята они мирные, только не любят давления.
— То есть?
— Ну, в институте, например, ни Виталик, ни Илья особо учиться не стараются, потому что заставляют там больно. Хотя с головой у них все в порядке.
— А Ромашова ты в тот вечер видел?
Я специально задала столь неожиданный вопрос, чтобы посмотреть на реакцию Аркадия. Он совершенно искренне удивился. Сыграть такое удивление, по-моему, трудно. Вообще после того, как я заговорила о музыке, поза у Датского несколько изменилась. Он больше не сидел на стуле, безнадежно сгорбившись, в глазах появилась заинтересованность, а безжизненные в первое время руки расцепили замок и старались помочь словам, жестикулируя, насколько это было возможно в наручниках.
— Какого Ромашова? — изумленно взмахнул руками Аркадий.
— У тебя есть знакомый Ромашов? — изменила я вопрос.
— Н-нет, — неуверенно сказал Датский, припоминая, — точно нет. Ни одного.
— А Уланова Марина Викторовна тебе не знакома?
— Нет.
Ну вот, опять мне не удалось узнать что-либо об этом загадочном «Ромашке», любовнике Улановой. Что-то мне подсказывало, с ним придется немало попотеть.
— Ладно. Нет, значит, нет. — Я не могла поверить, что Датский полностью все забыл. Его память нужно подтолкнуть какой-нибудь фразой. Только какой? — Аркадий Юрьевич…
— Можно просто Аркадий, — застенчиво улыбнулся Датский. — Это я так сказал. Злился сильно.
Я тоже улыбнулась ему в ответ, стараясь поддержать внезапно возникшее доверие с его стороны.
— Аркадий, знаешь, есть такие мелочи, по которым можно приблизительно определить то, где человек был. Глина на ботинках, например. Я понимаю, грязь с тебя могла и не сваливаться комьями, но все же. Может, ты что-то заметил наутро, когда проснулся?
— На мне была чужая куртка.
— Ты уверен? — не выдержав, заговорил Гарик.
Ну, если Папазян потерял над собой контроль и вклинился в чужой разговор, значит, и эту деталь он в своем расследовании упустил.
— Она очень похожа на мою, почти такая же. Только у моей клапанов на карманах нет и вешалка оторвалась, а у этой и то и другое было в наличии. И еще — на плече там небольшой брак, кожа тоньше.
— Больше ничего не заметил?
— Нет.
— Спасибо, Аркадий, ты нам очень помог. Теперь, надеюсь, и мы тебе поможем.
Датский, по всей видимости, чувствительный к доброму отношению, совсем растаял. Когда его уводил все тот же веснушчатый лейтенант, он больше не смотрел в пол. И мне даже показалось, что пошел Аркадий назад в камеру довольно бодрой походкой.
* * *
Возвращаясь обратно к дому Улановой, я глупо улыбалась сама себе, вспоминая, как задело Гарика то, что я накопала по делу об убийстве Шадрухиной больше, чем он со всем своим уголовным розыском. Он даже забыл о своей неизменной учтивости и, прощаясь, упустил момент наградить меня новым псевдонимом из мира флоры и фауны, вспомнив очередного «персика» или «газель».
Заводской район встретил меня соответственно своей недоброй славе — аварией. Как — то так повелось в нашем городе, что львиная доля криминальных и не очень криминальных происшествий приходится именно на этот район. Объяснить изобилие неприятных событий можно и тем, что здесь окраина, и тем, что именно в Заводском самое дешевое жилье во всем Тарасове. А можно и никак не объяснять: просто повелось так, и все.
Вот и на этот раз, проезжая очередной перекресток, я услышала, как прямо за моей «девяткой» дико заскрипели тормоза. Старенький «москвичонок», испуганно моргая разбитым поворотником, уперся носом в лоснящуюся дорогой краской «Ауди». Это событие вселило в мое сердце неопределенную тревогу. Я постаралась отогнать ее, но получилось у меня не очень, чувство дискомфорта на душе так и осталось.
За время всего остального пути больше ничто мое внимание не привлекло, и я благополучно добралась до улицы, на которой жила Уланова. Мне пришла в голову мысль, что не стоит повторяться и продолжать слежку, сидя в «девятке». Слишком уж заметно.
Я поставила машину на стоянку и дальше пошла пешком по направлению к «кусочной». Солнце, оказавшись напротив забегаловки, с увлечением играло в стеклах соседних магазинов и утопало в пыли окон этого обшарпанного заведения. Но мне выбирать не приходилось — это было единственное место, откуда хорошо просматривался подъезд Улановой и ее окна. Я толкнула обитую железом и покрашенную отвратительной малиновой краской дверь и вошла внутрь.
До последнего момента у меня еще теплилась надежда, что изнутри «кусочная» будет выглядеть хоть сколько-нибудь приличнее, но желания мои явно не совпадали с возможностями заведения. В довольно тесном помещении с тремя фуршетными столиками только дальняя стена за стойкой бара являла собой тщетные попытки приукрасить закусочную. Искусственный плющ с длинными неестественно яркими ветвями распластался на ней, подобно осьминогу, раскинувшему зеленые щупальца. На этом декор заведения заканчивался: либо у работников фантазии на большее не хватило, либо денег.
Отсутствие посетителей красноречиво говорило, что процветание здешнему бизнесу не грозит. Восседавшая за стойкой барменша не оживляла унылую картину. Она даже не пошевелилась, когда я вошла, лишь поводила вслед моим движениям сонными глазами. Бросив взгляд на столики, я выбрала самый подходящий для наблюдения — у окна. Скатерть на нем, конечно, отсутствовала. Более того, небрежно размазанная по поверхности стола жидкость отвратительно пахла дешевым спиртным.
Я подошла к стойке. Меню, как в столовой, стояло на ней, заботливо спрятанное под засиженным мухами стеклом.
— Вытрите, пожалуйста, столик у окна, пока я буду изучать меню, — сказала я барменше.
Начинающая полнеть девушка медленно повела взглядом по направлению к указанному мной столику и вяло сказала, что она его совсем недавно протирала.
— Так протрите еще раз. И, по возможности, качественно, — начала раздражаться я.
По-видимому, мое недовольство подействовало на девушку. Она плавно, словно при замедленной съемке, протянула руку под стойку, выудила оттуда некогда белую, а сейчас грязно-серого цвета тряпку и поплыла к столику. Меня удивило, как она за время всех этих действий не успела уснуть.
Меню было небогатым, и я быстро выбрала себе курицу гриль и кофе с пирожным. С нетерпением дождавшись девушку, я продиктовала ей заказ и, получив свою порцию, удалилась к окну.
Столик действительно был протерт, но только мокрой тряпкой, отчего мелкие капли по всей поверхности блестели в пробивавшихся сквозь стекло солнечных лучах, медленно испаряясь. Мне не хотелось вступать в пререкания с сонной работницей закусочной и ждать, пока она соизволит протереть стол насухо. Просто покопалась у себя в сумочке, достала носовой платок и это сделала сама. Платок сразу же напитался влагой и посерел. Я подошла к стоявшей у двери урне и выкинула его. Девушка за стойкой, внимательно наблюдавшая за моими действиями, удивленно приподняла бровь и усмехнулась.
Только теперь я смогла спокойно облокотиться о стол и приступить к наблюдению.
На этот раз следить за подъездом, в котором жила Уланова, оказалось гораздо труднее. День был в самом разгаре, и количество прохожих на улице значительно увеличилось. Самым сложным было «отсеивать» мужчин, определяя, согласуясь с собственными умозаключениями и интуицией, нужен мне этот человек или нет.
Лишь только я устроилась за столиком, к третьему подъезду подошел мужчина средних лет и поднялся по ступеням. Выскакивать на улицу и бежать за ним, чтобы увидеть, куда он поднимется, было бы глупо. А если это не он? Что ж, мне каждые пять минут бегать и проверять, куда идут прохожие? Тогда я рискую лишиться не только своей конспирации, но также и обеда.
Минут десять я оставалась в неведении, прошел в подъезд любовник Улановой или посторонний человек. Но вот в одном из окон второго этажа я увидела фигуру этого мужчины и убедилась — нет, это не тот, кто мне нужен.
Следующие полчаса прошли спокойно: в подъезд заходили только дети и люди пожилого возраста. Свою порцию курицы я уже съела, да и кофе, хоть я и старалась делать самые маленькие глотки, осталось на самом дне.
Я подошла к стойке и заказала еще кофе с пирожным. Девушка снова изумленно подняла одну бровь, отчего стала выглядеть немного кривоватой, и с неизменным спокойствием включила электрический чайник. Благодаря ее замедленным движениям это получилось очень торжественно.
Пришлось ждать. Я повернулась спиной к стойке и облокотилась о нее, чтобы ни на минуту не упускать из виду нужный мне подъезд. В это время входная дверь «кусочной» отворилась. За полчаса привыкнув к тишине и уединению — барменша не в счет, она больше напоминала интерьер, чем живого человека, — я очень удивилась, увидев в зале еще одного посетителя.
Это был эффектный внешне молодой человек возраста такого, что его уже нельзя было назвать юношей, но и до звания мужчины он немного не дорос. Не знаю, что больше в его внешности привлекло мое внимание: аккуратный ли маленький хвостик, делавший лицо вошедшего благородно аристократическим, длинный ли свободный плащ, навеявший моему воображению ощущение загадки, или еще что-то?
Молодой человек подошел, встал совсем рядом со мной и заказал банальную кружку пива. Как это не вязалось с его аристократической внешностью! Хотя, по правде сказать, не вязалось не только с пивом, но и со всей окружающей обстановкой. Словно человек заблудился и забрел сюда случайно.
Девушка за стойкой впервые за долгое время, что мне пришлось ее наблюдать, оживилась и довольно шустро подала ему холодную, с запотевшими капельками на стенках кружку. А вслед за тем поставила и дымящуюся чашечку кофе передо мной. Вот тут какой, оказывается, бывает сервис!
Я отправилась на свое место, справедливо заметив про себя, что сюда я пришла не для того, чтобы с кем-либо заигрывать. Молодой человек поблагодарил барменшу и встал за столик рядом с моим. При этом я постоянно чувствовала на себе его пристальный взгляд. Или мне хотелось его чувствовать, а на самом деле мужчина потягивал свое пиво, нисколько не обращая внимания на одинокую блондинку, возомнившую себя исключительно привлекательной.
Наблюдать стало невыносимо. В подъезд входили какие-то люди, порою мужчины, которые вполне могли сойти за любовника Улановой, а я никак не могла собрать мысли в одну кучку и разобраться, есть ли среди них тот, кто мне нужен, или они «к делу не относятся».
Дверь снова растворилась и впустила шумную компанию подвыпивших студентов.
— Катерина, «Балтику»! — выкрикнул самый задорный из них.
Схватив две бутылки, опять же шустро выставленные на стойку внезапно ожившей барменшей, он, успев подмигнуть и сказать что-то напоминающее комплимент Катерине, подпрыгивающей походкой подошел ко мне и спросил:
— Не возражаете?
— Возражаю, — честно ответила я.
И хотя все мое внимание, направленное на грязные стекла, красноречиво говорило о том, что знакомиться с кем-либо в данный момент я не расположена, парень поставил пиво на мой стол и отправился снова к стойке, бросив на ходу, чтобы я не скучала и пила пиво без стеснения. Как раз в это самое время рыжеголовый парень с веточкой мимозы в руке вошел в подъезд, за которым я следила.
«Почему бы и нет? — подумала я. — Кто знает, какой у Улановой вкус».
Оставаться в закусочной было бессмысленно — все равно теперь спокойно наблюдать не удастся, — и я вышла на улицу, так и не притронувшись ко второй чашке кофе.
— Девушка, чего вы испугались? Мы дружелюбные, — услышала я вслед.
Быстро перебежав дорогу, я вошла в дом. Звук шагов еще слышался где-то над головой. Как и утром, стараясь как можно тише ступать, я стала подниматься вверх. И снова прокол — парень поднялся выше пятого этажа. Я посмотрела на часы: без четверти два. Сейчас повалит самый поток возвращающихся после второй смены, а мне наблюдать уже неоткуда, не в «кусочную» же возвращаться.
Торопиться было незачем, и я медленно спустилась вниз. На пороге давешняя старушка старалась кирпичом подпереть дверь, перегородив своим громоздким телом проход. Я остановилась и стала ждать.
— Бабулек, не тормози движение, девушка хочет вырваться на простор. — Как из воздуха соткался тот самый юноша, что подсаживался ко мне в закусочной, выхватил из рук старушки кирпич и прижал им дверь, затем аккуратно взял ее под локоть, помогая сойти по ступенькам и приговаривая: — Бабушкам что положено? На лавочках сидеть, а не кирпичи ворочать. Проходите, бабульчик, садитесь на свое законное место.
Польщенная уделенным ей вниманием, пенсионерка бормотала слова благодарности и еле успевала перебирать ногами, влекомая вниз по ступенькам шустрым студентом. На той стороне дороги из двери «кусочной» высыпали его друзья и с интересом наблюдали за разворачивающимися событиями. К пыльному стеклу прилипли еще две физиономии.
Студент спустил старушку со ступенек, освободив тем самым проход, и сразу же забыл про нее.
— Зачем вы так быстро исчезли? — переключился он на меня. — У меня чуть депрессия не началась. И мигрень. На нервной почве.
Я прошла мимо, ничего не ответив. Но юноша не отставал.
— Как вы относитесь к знакомству с юным, но очень перспективным студентом с простым русским именем Роберт?
— Отрицательно.
— Девушка, — парень загородил мне дорогу, забежав вперед и встав на пути, — вы упускаете шанс.
Я почувствовала медленно нарастающее раздражение к этому наглому юнцу и готова была сорваться.
— Разве вы не видите, что с вами не хотят знакомиться? — послышался приятный низкий голос.
Я обернулась. Давешний молодой человек из кафе стоял прямо за моей спиной, недобро посматривая на студента. Тот, увидев силу более грозную, чем своя, спешно ретировался, пробормотав что-то недовольное в ответ.
— Спасибо, — поблагодарила я, немного смутившись под пристальным взглядом неопределенных, то ли серых, то ли голубых, глаз.
— Я видел, вам не дали допить ваш кофе. Предлагаю сделать это прямо сейчас у меня дома. Обещаю, что студентов там не будет.
Я окинула его недоверчивым взглядом: а он шустрый, этот загадочный аристократ. Не успели познакомиться, уже домой приглашает. Но проблема была в том, что мне очень захотелось пойти к нему домой. Однако я понимала, что приехала сюда совсем для другого дела.
— Предпочитаю дышать свежим весенним воздухом, — я постаралась как можно мягче отказать ему. Кто знает, может, это не последняя наша встреча?
— Тогда предлагаю компромисс, — нисколько не огорчился «аристократ». — Видите вон тот балкон? — он показал рукою на дом, в котором располагалась забегаловка. Судя по развешенному на некоторых балконах белью, выше «кусочной» располагались частные квартиры. — Можно пить кофе, сидя прямо на нем. Тогда мы будем вроде бы и у меня дома, и вы сможете всласть насладиться теплой погодой и свежим весенним воздухом.
Как же мне хотелось пойти за ним следом… Это было как наваждение. Его светлые глаза и темные волосы создавали какой-то магический контраст, и он меня словно гипнотизировал. И этот балкон так заманчиво «смотрел» в нужный мне дворик… А почему бы, собственно, и не поддаться своим чувствам? На худой конец, я могу прослушать запись с «жучка», оставленного в квартире Улановой. Не последний же раз Марина Викторовна увидится со своим любовником.
— Я люблю черный и без сахара, — вместо ответа сказала я ему.
— «Моккона» подойдет?
— Вполне.
* * *
Мне казалось, у этого человека нет недостатков. В каждом они бывают, а в нем нет.
Квартира удивила своей простотой и в то же время изысканностью. И еще идеальная чистота поразила меня. Я сразу же вспомнила гигиеническое состояние своего жилища, справедливо заметив, что по части порядка оно проигрывает этой квартире. У меня и тряпка-то для пыли со вчерашнего дня обитает на телевизоре. Совесть червяком завозилась в душе, с укором напомнив, что я все-таки женщина.
И вот тут голову посетила мысль, которая заставила меня почувствовать что-то вроде укола ревности. Порядок, должно быть, создавался женскими руками. Это было бы неудивительно: такой мужчина просто не может быть один. Неожиданно для меня досада закралась в сердце. Раньше моя совесть не видела большой разницы в том, женат мой партнер или нет. А сейчас… не тот был случай.
Я еще раз окинула взглядом комнату, с завистью подумав о той неизвестной, которой так повезло здесь жить. Обычно подобная идеальная чистота в квартире сковывает гостей, но здесь этого абсолютно не чувствовалось. Длинный ворс накидок на мягкой мебели, сделанных под звериную шкуру, и такой же ковер скрадывали ощущение неудобства, создавая уют.
— Можешь подождать в кресле, пока я приготовлю кофе, — предложил Роман. Так представился мой новый знакомый, пока мы поднимались к нему на пятый этаж. Я, помню, еще обрадовалась такому совпадению этажей: как раз вровень с квартирой Улановой, очень удобно будет наблюдать.
Устроившись в кресле, я почувствовала такой комфорт, что пожалела о своих словах, сказанных во дворе. На балконе вряд ли будет так уж удобно сидеть. Туда обычно сваливают санки, тазики, лыжи, лет пять не выбредавшие на природу, и кучу других никому не нужных вещей, которые жалко бывает выбросить. Какое удовольствие в таких условиях пить кофе?
Роман довольно быстро приготовил кофе и вошел в комнату с небольшим подносом.
— Таня, разрешите мне вас немного поэксплуатировать, — мягко сказал он. Эта квартира словно приглушала все звуки, отчего они становились мягче. — Если вам не трудно, откройте балконную дверь.
— Конечно, мне не трудно, — согласилась я.
Не хотелось выбираться из ласковых объятий шкуры животного, хоть и искусственного, распластавшегося на кресле, но обнаглеть до такой степени я не могла себе позволить. Пришлось встать и открыть дверь, ведущую на балкон. И мне снова пришлось удивиться. Если дело так и дальше пойдет, я избалуюсь и привыкну к приятным неожиданностям.
Я словно и не выходила из комнаты, настолько удобно оказалось на балконе. Отсутствие места, на котором можно было бы развернуться вдвоем, ощущалось только пару минут, пока мы не уселись за маленький столик, удобно складывающийся к стене. Роман поставил на него поднос и, усадив меня на плетеный стул, ненадолго вошел в комнату. Вернулся он с пледом в руках.
— В куртке сидеть было бы неудобно, а на улице все-таки прохладно, — сказал Роман, заботливо накидывая его на меня. — И я ничего лучшего не придумал, как принести вам этот пережиток прошлого.
Я закуталась в плед и взяла маленькую белоснежную чашечку с кофе.
— Иной раз приятно почувствовать себя старушкой.
— Вам еще долго придется лишь изредка чувствовать себя таковой.
Комплимент был тонким и без лести. И мне это понравилось.
Мы еще долго сидели на балконе, о чем-то беседуя. Я изредка, для успокоения совести, посматривала вниз и на окна Улановой, но вскоре поняла, что совершенно остыла к слежке, и решила сделать себе выходной.
День клонился к закату, когда я вспомнила о времени. Меня мучил вопрос: неужели все так и ограничится разговорами? Мы же не школьники. Или ему больше ничего не нужно? Конечно, я сегодня одета далеко не как фотомодель, мои походные джинсы мало эротичны… Но ведь за что-то он меня выбрал?
Пора было уходить. Я сказала об этом Роману и, к своему неудовольствию, не заметила на его лице никакого разочарования или досады.
— Надеюсь, я вас не сильно задержал, — только и был ответ.
Пока он провожал меня до двери, я все ждала, когда же прозвучит вопрос о следующей встрече. Я обулась.
— Вас подвезти? — вежливо спросил Роман.
— Спасибо, я на своей машине.
И снова ничего о новом свидании. Что ж, напрашиваться я не стану, но, если надо будет, адрес этот обязательно вспомню. И вернусь уже не в этих дурацких джинсах. Тогда посмотрим, надолго ли затянутся разговоры.
Надевая куртку, я пошарила в карманах. Там лежала только расческа. И это подойдет. Я подождала, пока Роман отвернется от меня в сторону, и положила расческу на трильяж так, чтобы ее не сразу было заметно. Чем не повод вернуться?
Мы распрощались, и я спустилась во двор. Темнеющее небо к вечеру затянулось облаками, кучно ползущими в сторону центра города. Закатное солнце отражалось на них розовым. Сумерки, еще только намечающиеся, словно туман, спустились вниз, а окна стали загораться первыми огоньками. Может быть, это из-за моего настроения так показалось, что лучшего пейзажа я в жизни не видела?
Сегодня же должен прийти Гарик!
О господи!
