Глава 8

Удобно растянувшись на диване, я курила сигарету за сигаретой, пеплом не всегда попадая в пепельницу, стоящую прямо на полу. Недавно в каком-то из журналов я прочитала, что очень эффективный способ отдохнуть — сесть или лечь в удобную позу, полностью расслабить свои мышцы и отключить мозг от всех проблем буквально на пару минут. Вроде это одна из восточных методик. Пять минут провалялась я в таком положении, успела соскучиться от бездействия, а бодрости и сил так и не прибавилось. Я плюнула на все и решила отдыхать традиционно, без восточных изысков.

По стеклу окна медленно ползла муха. У меня было такое вялое состояние, что совершенно не хотелось вставать и убивать ее. Я отдыхала. Муха остановилась, подумала немного, развернулась и поползла в обратную сторону.

Алиби Шадрухина, безусловно, вне сомнения, но сбрасывать его со счетов тем не менее пока рано: мотив у него как был, так и остался. Шадрухин мог, между прочим, и заказать убийство супруги. А если не он, то кто?

Я стала медленно, шаг за шагом, прокручивать все события, произошедшие за последние двое суток. Я улыбнулась, вспомнив слова бабушки Петровны:

«Ихние это деньги были, на которые Светлана фирму открыла. Она у них заняла, а отдавать передумала, вот они и пришли. Сначала, как положено, попугали, а когда она отказалась долг-то вернуть, они сходили, у главаря своего спросили, что им дальше делать, а потом вернулись, чтобы убить».

А что? Может быть, не подвел Петровну ее дедуктивный метод? Действительно же убитая как-то странно, в одночасье, разбогатела и открыла фирму. Интересно было бы узнать, откуда она взяла деньги на частный бизнес. Лучше всего, конечно, получить эту информацию от мужа Шадрухиной, но мне теперь путь к нему заказан. Засветилась. Остается ехать на рабочее место пострадавшей и попробовать что-нибудь разнюхать там.

Ужасно не хотелось вставать, что-то делать, суетиться. Хотелось вот так лежать час, два, сутки, недели, месяцы… Рывком я поднялась с постели, сгоняя с себя усталое оцепенение. Решено: сначала к ларьку, за газетами, а затем в путь — надо познакомиться с ОАО «Квант».

— Девушка, мне все газеты, в которых даются объявления о работе, — ровно через десять минут говорила я в окошко женщине лет пятидесяти и приблизительно пятьдесят пятого — пятьдесят шестого размера.

Седовласая «девушка» нагнулась и выудила из-под прилавка целую стопку газет. Ничего себе, сколько макулатуры на интересующую меня тему. Я заплатила за весь ворох и отправилась к машине. Уже сидя в своей «девятке», я стала перелистывать серые, из плохой бумаги листы и в первой же газете обнаружила искомое. «Акционерному обществу „Квант“, — гласила реклама, — требуются: бухгалтер, экономист, рекламный агент, секретарь». И адрес прилагался.

Мои расчеты оказались верными: «Квант» — фирма молодая, а следовательно, не до конца укомплектованная, поэтому и найти ее адрес в рекламной газете не составило труда. Я завела машину и отправилась туда.

Фирма Шадрухиной располагалась в новой девятиэтажке престижного района города. Евроремонт выгодно выделял акционерное общество «Квант» среди офисов других частных предприятий, в великом множестве расположенных в здании. Топили здесь основательно, на совесть, так, что, поднявшись на второй этаж, я больше не смогла терпеть куртку на своих плечах и, сняв ее, понесла в руках. Все двери офиса, видимо, по той же самой причине были широко распахнуты и являли постороннему зрителю все, что творилось внутри. И у меня сразу возникло ощущение, что работники фирмы не очень старались выполнять свои обязанности.

— Здравствуйте, я по объявлению, — заглянула я в дверной проем.

Две женщины в возрасте и одна молодая, длинноногая с увлечением рассматривали коробку из-под колготок. Четвертая же, с массивной, портящей лицо родинкой над верхней губой, натягивала их на руку и не переставая говорила что-то во славу именно тех колготок, которые принесла на продажу. Женщины были настолько увлечены, что не заметили меня и не услышали моих слов.

— Извините, к кому я могу обратиться? — еще раз напомнила я о себе.

Молодая недовольно переключила внимание от предмета, ее интересующего, и прожгла меня убийственным взглядом.

— Что вы хотели, девушка? — нехотя спросила она.

— Я по объявлению. Секретари вам еще требуются?

Плавно, с выражением каменной неприступности на лице, девушка проследовала к столу, стоящему в дальнем углу, выдвинула из-под него стул и предложила мне сесть.

— Начальства пока нет, подождите немного.

На этом внимание к моей персоне сразу же растаяло в воздухе, как утренняя дымка при появлении солнца, и сотрудницы вновь увлеклись делами куда как более важными — изучением туалетной воды, с легкостью фокусника доставаемой из сумки особой с уродливой родинкой.

Я поглазела по сторонам, запечатлев в памяти возможности евроремонта, обратила взгляд на жилет, извлеченный из сумки вслед за парфюмерией, и порядком соскучилась.

Женщина с родинкой, закончив рекламу своего товара, еще немного потолклась в комнате и, ничего не продав, ушла. Но работа в офисе после этого не началась: без начальства, по-видимому, никто ею заниматься не собирался. Началось обсуждение только что просмотренных вещей, и я от нечего делать стала прислушиваться к нему.

— Ой, тоже мне «Леванте»! — со знанием дела вещала молодая. — Никакие это не «Леванте». Уж мне ли не знать их колготки, я ведь всегда, если хотите знать, только их покупаю, — тараторила она. — У «Леванте» переплетение совсем другое. Вот посмотрите…

Она выставила вперед свою ногу, демонстрируя переплетение. Все склонились, с интересом уставившись на область коленки.

— А жилеточка ничего была… — неуверенно вставила свое слово одна из пожилых.

— Хм, — фыркнула поклонница продукции «Леванте», — ну что вы понимаете? Такие сейчас совсем не в моде. Сейчас вообще жилетки отошли на второй план. К тому же абсолютно такая же была у Улановой. Вспомните.

Женщины были согласны с тем, что некая Уланова носила точно такой же фасон, даже пуговки совпадали.

— А жалко Марину Викторовну, — сделала лирическое отступление третья. — Хорошая женщина, под ее начальством нам неплохо бы жилось. Если бы Шадрухина такой стервой не оказалась…

— Странная у нас фирма: то две начальницы, то ни одной.

— Ой, ну ладно, Светлана Георгиевна получила по заслугам, — перебила молодая, явно недовольная, что тема так резко сменилась. — Не люди, так бог ее наказал за жадность.

Все согласились с этим резюме и продолжили обсуждение новинок моды. Мне совершенно неинтересно было слушать их бред, и я, устав ждать, спросила:

— Начальство-то ваше скоро придет?

Дамы обернулись с таким удивлением, словно впервые меня увидели, крайне раздраженные тем, что их прервали. Мне объяснили, что как такового генерального директора у них пока нет, а временно занимающий сию должность сотрудник поехал на склады, и когда будет, неизвестно.

Я совсем было собралась уходить, как молодая объявила:

— А вот и Платон Сергеевич.

В дверь боком протиснулся мужчина, необъятный, как вся наша страна. Платон Сергеевич, узнав, что к нему посетитель, окинул меня взглядом, остался, по-видимому, довольным осмотром и без лишних слов пригласил к себе в кабинет.

В кабинете мужчина предложил мне сесть, а сам отправился к шкафу, встроенному в дальнюю стену, — снимать плащ, очень невыгодно обтягивавший его полную фигуру.

— Вы по какому вопросу? — спросил он с некоторой одышкой, поскольку в этот момент, задрав руки, старался повесить плащ на довольно высокую вешалку.

Он стоял ко мне спиной, нисколько не ожидая подвоха с моей сторны. В такие минуты особенно ярко воспринимается неожиданная информация. И я позволила ему в этом убедиться, заявив:

— Я по поводу убийства Шадрухиной.

Платон Сергеевич промахнулся мимо вешалки, и плащ упал на пол. Когда он обернулся, на его полном, с маленькими серыми глазками лице винегретом были смешаны испуг и удивление.

— А вы, собственно, кто? — задал он вопрос, с которого, по сути дела, и должен был начать.

Я достала красную «корочку».

— Я из прокуратуры.

— Можно посмотреть? — взял себя и плащ в руки Платон Сергеевич.

Он повесил-таки плащ на место, затем протянул ко мне руку и, взяв мое удостоверение, долго его рассматривал, как будто хотел выучить наизусть то, что там написано. Вот сейчас, подумала я, Платон Сергеевич дойдет до нужной строчки и прочтет ее. Потом глаза его засияют радостью, и, с ехидцей потирая руки, он скажет: «А удостоверение-то просрочено».

— Только, знаете, в должности генерального директора я совсем недавно, многого еще не знаю, — на всякий случай предупредил меня Платон Сергеевич, протягивая обратно «корочки».

Я взяла их с некоторым недоумением: неужели не заметил?

— Ничего, посмотрим, что вы знаете, — со знанием дела сказала я. Тут мне страшно захотелось еще раз ошарашить его и напрямую спросить про Уланову. Я так и сделала: — Скажите, какие отношения были у Улановой с Шадрухиной?

— До или после? — спросил в ответ Платон Сергеевич, словно я должна была знать, что именно он имел в виду.

— После чего? — не поняла я.

— Ой, извините, — как-то растерянно всполошился мужчина и виновато взмахнул рукой, — вы же не знаете. Понимаете, об этом случае у нас так много говорено, что, мне кажется, весь город знает историю Светланы Георгиевны и Марины Викторовны. До того, как… — Платон Сергеевич замялся, подбирая слово, — как Уланова ушла от нас, или после?

— И до, и после.

— Ну что ж… — начал он рассказ. — Сначала они были подругами. По-моему, вместе учились в институте. И вместе решили открыть нашу фирму. А по отдельности у них ничего не получилось бы: у Улановой были деньги, у Шадрухиной — необходимая хватка. Знали бы вы, сколько энергии было в этой женщине, как она умела вести дела… — несколько мечтательно произнес Платон Сергеевич. — Это прирожденный руководитель. Марина Викторовна ей в рот смотрела, стараясь перенять опыт. Но все равно у нее не получалось так, как у Шадрухиной.

— Что же случилось потом?

— Потом? А потом Светлана Георгиевна, по-видимому, решила, что и одна вполне потянет фирму. Да так оно и было. Хотя нет, скорее всего, Шадрухина все заранее продумала, потому как еще при создании фирмы, пользуясь наивностью подруги, сумела оформить все бумаги на себя. Когда же Марина Викторовна стала ей не нужна, Светлана Георгиевна сделала так, что та сама ушла.

— Каким образом?

— Понизила в должности. Как генеральный директор, она вызвала к себе бывшую теперь уже подругу, сказала, что та некомпетентна, и предложила ей стать… ее личным секретарем. Все это, конечно, в исключительно вежливой форме, с извинениями и обещаниями перспективного роста. В общем, Светлана Георгиевна все верно рассчитала. Такое предложение Уланову крайне оскорбило, разыгрался скандал. А со скандалом, знаете ли, выгнать всегда проще. Совесть, понимаете ли, не мучает. Вот так все это и случилось.

— Хороша, — не удержалась я от оценки.

— А что вы хотели? Бизнес — дело серьезное: либо ты съешь, либо тебя, — философски заметил Платон Сергеевич.

— А адрес Улановой у вас не сохранился?

— Вряд ли, но я проверю.

Платон Сергеевич порылся у себя в столе, заглянул в шкаф и просмотрел находящиеся там папки, но так ничего и не нашел.

— Нет, — пожал он плечами. — Думаю, если что-то и было, Светлана Георгиевна все уничтожила.

— Тогда не можете ли вы мне хотя бы сказать, как выглядела Марина Викторовна и сколько ей лет.

— Эффектная, лет тридцать пять, волосы темные, роста… — Платон Сергеевич прищурил один глаз и внимательно посмотрел на меня, — наверное, как вы. — Он еще подумал и, улыбнувшись, добавил: — Особых примет вроде шрамов или бородавок нет.

Поблагодарив Платона Сергеевича за рассказ, я вышла из кабинета. Даже после прибытия начальства в офис начинать трудиться здесь особо и не подумали. Картина, увиденная мною несколько минут назад, изменилась лишь в том, что теперь все дамы сидели на своих местах и каждая оттуда вела беседу на совершенно постороннюю рабочей тему.

Я быстро прошла мимо них, кинув на ходу слова прощания, и спустилась к машине. Там по сотовому я позвонила в адресный стол и узнала, что в городе Тарасове проживает четыре Марины Викторовны Улановы: одна двадцать седьмого года рождения и три помоложе — с шестьдесят второго года, шестьдесят девятого и семидесятого. Кандидатуру первой Улановой я отбросила сразу — не думаю, что семидесятипятилетняя старушка может выглядеть на тридцать пять и открывать свои фирмы, а вот остальных трех не мешало бы проведать. Одна из них жила недалеко, в Мирном переулке, и я решила начать с нее.

— Вам кого? — спросила девочка в солнечно-желтом платье и с такими же огненно-рыжими волосами. У меня даже глаза заболели, как будто я смотрела на свет.

— Уланова Марина Викторовна здесь живет?

— Да, — ответила она мне и крикнула в глубину коридора: — Мам, это тебя.

Не сказав больше ни слова, девочка хлопнула дверью, оставив меня одну на лестничной площадке. От нечего делать я стала изучать надписи, в изобилии пестрящие вокруг входной двери Улановой. Судя по ним, девочку зовут Света и у нее довольно много друзей, склонных к сочинительству.

Дверь неожиданно открылась, и на пороге появилась женщина, по глазам которой явственно читалось: она отягощена годами, семьей, работой и еще бог знает чем. Располневшая ее фигура говорила о том, что если в молодости Уланова и отличалась некоторым изяществом, то на данный момент полностью его растеряла. Довершали картину низкий рост и светлые волосы. В общем, ни по одному показателю «моя Уланова» не сходилась с этой. Я стояла и смотрела на женщину, понимая, что мне здесь больше делать нечего. Она тоже смотрела на меня, ожидая разговора. Надо было как-то выкручиваться.

— Перепись населения, — пришла мне в голову спасительная мысль. — Не согласились бы вы сказать мне, сколько человек живет в вашей квартире, их имена, даты рождения и… — Я напрягла память, мучительно вспоминая, что же еще спрашивают в таких случаях, и вспомнила: больше ничего. Но оставлять фразу незаконченной было нельзя, и я добавила наугад: — И образование.

— Хорошо, — согласилась Уланова и удивленно посмотрела на мои руки. — А вы записывать не будете?

Я убедила женщину, что как раз собиралась достать блокнот, и приступила к ревизии сумочки. Ничего лучшего не удалось найти, кроме записной книжки с телефонами знакомых и огрызка карандаша. Уланова очень удивилась такому обстоятельству, но данные назвала добросовестно, а я так же добросовестно их вписала.

Поблагодарив женщину за помощь в деле учета населения страны, я распрощалась с ней и последовала по лестнице выше, якобы чтобы переписать остальных жителей подъезда. В пролете между этажами я выдернула испорченный листок из записной книжки и тут же бросила его в мусоропровод. Итак, первая Уланова оказалась не та. Круг сузился. Я вычеркнула из списка проверенный адрес и, дождавшись, когда внизу закроют дверь, спустилась к машине.

До второго адреса добраться тоже не составило труда, но здесь мне не повезло: эта Марина Викторовна Уланова уехала в деревню ухаживать за больной матерью. Оставался последний адрес, на самом краю Заводского района, почти за городом. И я отправилась туда.

На улицах начинало уже темнеть, и я включила подфарники. Зазвонил телефон.

— Крошка, нам просто жизненно необходимо встретиться с тобой, ведь теперь нас связывает не только взаимное влечение, но и общее дело, — пропел в ухо Гарик.

Что-то последнее время Папазян активным стал… Я довольно сухо, но не погрешив против истины, ответила:

— Не могу, работы много. Когда вернусь домой, не знаю.

— Ласточка, и ты не хочешь узнать, что нового милиция накопала по нашему общему делу?

Он знал, на чем меня можно подловить, и это меня слегка разозлило.

— Можно и по телефону все рассказать… — уцепилась я за единственную возможность.

— Нет, птенчик, по телефону всего не скажешь.

— Неужто так много?

— Море.

Я вздохнула и чуть не пропустила очередную выбоину на дороге.

— Ладно, — согласилась я, и в трубке прозвучало обрадованно «вах». — Но только завтра, сегодня действительно никак не могу. И за это обещай меня провести к Датскому в камеру. Мечтаю с ним поговорить.

— Договорились, — с меньшим энтузиазмом, чем «вах!», произнес Папазян. — Буду ждать встречи.

В трубке загудело. За разговором я не заметила, как добралась до Заводского района. Нашла нужный адрес и… вот я вновь у дверей. Что-то мне подсказывало, что к Улановой не следовало приходить с пустыми руками, и я не нашла ничего лучшего, чем сжать в руке «жучок», весьма кстати завалявшийся в моей сумке.

Дверь открыла довольно эффектная женщина, как и говорил Платон Сергеевич, и как раз лет тридцати пяти. Темные, крашеные волосы свободно спадали на плечи, чуть завиваясь на концах. Глаза смотрели открыто и с некоторой наивностью.

— Марина Викторовна? — спросила я у женщины.

— Да, что вы хотели?

— Я знакомая Светланы Георгиевны Шадрухиной, Татьяна Иванова. У меня есть к вам разговор.

Наивность сразу исчезла из глаз Улановой, и взгляд стал неприступным и отстраненным. Марина Викторовна посмотрела на меня вопросительно и удивленно и предложила войти.

Обстановка в квартире, ее планировка и размер внушали зависть. Я прошла в огромный зал и уселась в кресло дизайна и обивки последней моды. Ни чая, ни кофе хозяйка мне не предложила.

— Она согласна? — первой заговорила Уланова, сохраняя на лице каменное спокойствие, что совершенно ей не шло.

Я поняла, что сразу, не подозревая того, нащупала какую-то ниточку, и решила поддержать игру:

— Да.

— Хорошо. Когда и как она сможет передать деньги?

Вот оно что! Уланова решила вернуть то, что потратила на фирму. Естественно, она не сама пошла за деньгами к бывшей подруге, а кого-то наняла. И эти «кто-то» — молодые люди, о которых рассказывала Петровна. Но почему Марина Викторовна думает, что та каким-то образом ей еще может деньги переслать? Не знает о смерти Шадрухиной? Умелая игра? Не похоже. Значит, она не заказывала убийство?

— Боюсь, деньги вы не сможете получить, — с печалью в голосе сообщила я. — Светлана Георгиевна мертва.

— Как? — достаточно правдоподобно изумилась Марина Викторовна.

Все каменное спокойствие, с таким старанием изображаемое на лице, исчезло моментально, как по команде. В выражении появился едва уловимый испуг. Не сочувствие, а именно испуг. Это продолжалось доли секунды, после чего Уланова вновь взяла себя в руки и нацепила маску переживания. Только жилка на виске часто забилась.

— Как это произошло?

— Ее убили.

Женщина непроизвольно вздрогнула, словно ждала этого ответа, но настойчиво гнала его от себя.

— Кто? — упавшим голосом спросила она.

— Не знаю, ведется расследование. Я пришла к вам, потому что знаю — вы когда-то были подругами. Светлана мне рассказывала. И о том, как вы вместе дело свое открыли.

Уланова спрятала глаза, опустив их, и подошла к окну.

— Открыли, — односложно эхом откликнулась она.

Я видела, что женщина замкнулась и ничего больше не скажет. Пора было уходить.

— Если вам это интересно, ее похоронили на Ветлянском кладбище.

— Спасибо, я обязательно зайду, — все так же, не поворачиваясь от окна, сказала Марина Викторовна.

— Не смею больше мешать.

Уланова не стала уговаривать меня остаться, просто развернулась ко мне лицом и направилась открывать дверь.

Я в последний раз окинула комнату взглядом и увидела на диване совершенно лохматую игрушечную собаку. Ее обильной лохматости позавидовал бы любой зверь. В такой шерсти можно многое не заметить.

— Какой замечательный песик! — восторженно воскликнула я и вцепилась в собаку обеими руками. — С детства мечтала о лохматой игрушечной собаке. Я тогда думала, что такие игрушки всегда на ночь детям рассказывают сказки. А у вас такого не было? — обратилась я к стоящей в коридоре и с нетерпением схватившейся за дверную ручку Улановой.

— Нет, — был ответ.

— Жаль, — немного охладив свой пыл после сухой реплики хозяйки, сказала я и положила игрушку на место.

Прощание не отличалось ни теплотой, ни длительностью.

Сидеть в машине около дома Улановой и прослушивать «жучок» не было никакой надобности. Гений технической мысли, сосед по подъезду Вадимка, работающий в одном из тарасовских НИИ, подбросил мне одну из своих новых разработок. Взяв за основу обыкновенный «жучок» российского производства, во время прослушивания шипящий на тебя подобно гремучей змее, Вадим каким-то образом усовершенствовал приборчик. Теперь он «прослушивал» на довольно большое расстояние — в радиусе двух километров. А что мне понравилось больше всего, так это то, что его можно было подключить к обыкновенному магнитофону, и информация записывалась на кассету. Это очень удобно: нет необходимости сидеть безвылазно в машине вблизи дома, где установлен «жучок», или в соседней квартире и ждать, когда же он уловит что-то толковое. Времени экономится масса. Вот только «приемник» к нему прилагался только один, так что прослушивать информацию я пока что смогу только дома на магнитофоне. Но второй Вадим клятвенно обещал мне в скором времени сделать и сразу же занести.

Кстати сказать, Вадим тоже остался доволен в смысле оплаты его труда с моей стороны. Ясно же, что изобретение будет ждать патента годами, может, десятилетиями, а кушать его автору и сейчас хочется.

Освобожденная таким образом от лишних хлопот, я решила не терять времени даром, а поехать по следующему адресу. У меня оставался последний визит на сегодня: к Смотрову и Качалову, в общежитие. Надеюсь, друзья Датского уже вернулись в город. Я завела мотор и направила свою машину к общаге.

— Не приехали они еще, девушка. Не приехали, — говорила из окошка своей будки пожилая вахтерша. — Почему, почему? А мне почем знать.

В вестибюле общежития толклись студенты, вышедшие к посетителям, было шумно, и мне пришлось напрячь все свое внимание, чтобы услышать приглушенные стеклянной перегородкой ответы дежурной. Не удивительно, что я не заметила, как ко мне подошли сзади.

— А вы кем им приходитесь, девушка?

Я обернулась и чуть было не столкнулась с приятным мужчиной неопределенного возраста. Бывает такой тип людей, когда, достигнув определенной черты зрелости, человек практически не меняется и довольно-таки моложаво выглядит до тех пор, пока не появятся морщины или седина.

— Сестра, — на ходу придумала я.

— Чья, Смотрова или Качалова?

— Смотрова, — методом тыка выбрала я фамилию. Смотров, помнится, на фотографии был много симпатичнее своего рыжего друга, и мне более импонировало стать его родственницей. — Но с Качаловым я тоже знакома. Он друг семьи, — пояснила я на всякий случай.

— Тогда, если вас не затруднит, пройдемте со мной. У меня есть к вам разговор как к сестре. — Сказав это, мужчина подумал немного и добавил: — И как к подруге тоже. Звать меня можете Игорь Петрович, я комендант общежития.

Я поплелась за мужчиной, лавируя между студентами и строительным мусором: в общежитии полным ходом шел ремонт. Обшарпанные стены навевали уныние, а решетки на окнах первого этажа напомнили о веселенькой ночи в КПЗ, когда меня вербовали в проститутки. В общем, студенческая романтика выпирала изо всех щелей ветхого здания.

Мы подошли к двери с надписью «Красный уголок» и вошли внутрь. В таком кабинете, помня дикое свое детство, я ожидала увидеть знамена и барабаны мелким или крупным оптом. Но о героическом прошлом страны здесь напоминал лишь портрет Владимира Ильича, скромно примостившийся в углу рядом с ведром и шваброй. Помимо великого вождя пролетариата в кабинете стояли письменный стол, два стула около него и третий, с хромой ножкой, прислоненный к стене.

— Присаживайтесь, — указал мне на один из стульев Игорь Петрович.

Я с размаху села, но сразу же поняла, что поступила опрометчиво: стул подо мной пожаловался, скрипнув, и накренился от непосильной ноши. Учтя заслуженный возраст стула, я решила не шевелиться.

— Начну сразу с плохих новостей, — усаживаясь по ту сторону стола, завел беседу комендант. — Вы, надеюсь, догадываетесь, что пригласил я вас не просто так. Смотров и Качалов не платили за общежитие с января месяца, — он поднял палец вверх, акцентируя внимание на таком вопиющем разгильдяйстве. — Сами понимаете, мое терпение не вечное. Больше ждать я не могу. Так что передайте этим фруктам, — мужчина сделал рукой в воздухе петлю, — что, если они не заплатят за проживание в общежитии в течение этой недели, я их выселю. Мне это ничего не стоит. Желающие прийти на опустевшее место найдутся.

Всем своим видом Игорь Петрович показывал, что он непременно найдет желающих, чего бы ему это ни стоило.

— И еще, — продолжил он. — Как вы видите, у нас полным ходом идет ремонт. Все студенты вкладывают посильный труд в это дело, но только не ваши Качалов и Смотров. — Возмущение изменило и состарило говорившего лет на десять, и возраст теперь прослеживался четко — коменданту было хорошо к сорока. — К примеру, шестого числа их курс я кинул на покраску окон на пятом этаже. И что вы думаете? Они не явились. Я трижды за ними посылал, но в комнате никого не было.

Я насторожилась, услышав число, которое назвал комендант.

— Где же они были?

— Не знаю, — поняв мой вопрос как поддержку его благородного возмущения, с новым напором произнес Игорь Петрович.

— Но ночевать-то они хоть пришли?

— В том-то и дело, что нет, — победоносно завершил комендант и встал со своего места. — Я очень рад, что нашел в вашем лице понимание моего справедливого гнева. Надеюсь, дома вы примете необходимые меры, иначе мальчики горько об этом пожалеют.

— Безусловно, — согласилась я с ним.

— А сейчас, извините, мне пора. Дела.

Он развел руками, как бы показывая, как много у него дел. Я заверила, что непременно приму меры, и пулей вылетела из кабинета.

После разговора с комендантом остался неприятный осадок, словно я побывала на комсомольском собрании времен расцвета социализма. И все же визит мой оказался на редкость удачным. Я узнала, что приятелям Датского очень были нужны деньги и что шестого числа они не ночевали дома. То есть в общежитии. По-моему, что-то стало вытанцовываться.

Вернувшись домой, я решила отложить все дела, связанные с работой, до утра и заняться обычными житейскими заботами, которые любая нормальная женщина делает практически каждый день. Тем более что порядок в моей квартире давным-давно уже канул в Лету, отчаявшись ждать появления у хозяйки вдохновения на такую нелегкую работу, как уборка.

Я окинула комнату взглядом, прикидывая в уме, с чего бы начать, и мне в голову пришла забавная мысль. Если бы квартиры имели возможность выбирать себе хозяев, у меня никогда бы не было жилья. И не в том дело, что я была жуткой лентяйкой, просто быть домохозяйкой — явно не мое призвание.

Вспомнив тот вечер, когда ко мне пришла Датская, я поняла, с чего начну наведение порядка в доме, и подошла к шифоньеру. Как заправский фокусник, одним движением руки заставляющий выпрыгивать кроликов из шляпы с двойным дном, так и я легко привела в движение содержимое шифоньера. Стоило мне открыть дверцу, как сразу с полок посыпалось то, что я туда впопыхах запихала, ожидая прихода Папазяна. Немалая часть моего гардероба лежала теперь у моих ног, ожидая своей участи. Мне даже показалось, что она молилась об отсрочке приговора — ей не хотелось оказаться повешенной. Или это моя лень умело маскировалась под жалкие вопли одежды?

Я отбросила все свои доводы против уборки в сторону и рьяно, пока запал не остыл, принялась за дело. В шифоньере уже все лежало и висело чинно, как у воспитанницы Института благородных девиц, когда в голову пришла спасительная мысль: смертельная скука и раздражение, всегда сопровождающие мои действия при уборке, могут уменьшиться, а если повезет, то и совсем исчезнуть, если занять свой ум чем-нибудь интересным для меня на данный момент.

А что сейчас больше всего способно заинтересовать частного детектива Таню Иванову? Конечно же, разговоры, которые успел подслушать «жучок», как в дебрях, затерявшийся в густой шерсти игрушечной собаки Марины Улановой. Я включила прослушивание и взяла тряпку с твердым намерением ринуться в бой с пылью, густо оккупировавшей мебель и бытовую технику. Но я никак не думала, что «жучок» выдаст информацию, столь значимую.

Разговор был записан сразу же после моего ухода от Улановой. Женщина звонила по телефону. Голос ее звучал взволнованно, временами срывался на истерические нотки. Я так и застыла с тряпкой в руках посреди комнаты, стараясь не пропустить ни единого слова.

— Алло. Это ты, милый? — заговорил «жучок» голосом подруги Шадрухиной после включения магнитофона. — Ты обманул меня. Я все знаю. Как ты мог? Я же тебе верила. Почему я так кричу? — Уланова захлебнулась накатившими слезами и громко всхлипнула. — Я все узнала. Свету убили! Ты же говорил, что только попугаешь, только выбьешь деньги, и все. И что же? Ко мне приходят домой и говорят, что Света умерла. Как я еще могу это понимать? Кто приходил? Да подруга ее какая-то. Не знаю. Ну да, я думала, что со всеми ее подругами знакома. Значит, с этой Света меня не познакомила. Как зовут? Да разве ж я помню… в таком состоянии была. Я ни о чем не могла думать, когда меня так огорошили. И ты мне советуешь не нервничать! Ну ладно, я попробую. Какая-то известная у нее фамилия, она у всех на слуху. Да нет, ну какая Путина? Что-то вроде Сидорова, Петрова… Нет, Иванова! — обрадованно вскричала Уланова, сердце же мое далеко не радостно сжалось. — Точно, Татьяна Иванова. Как выглядит? Высокая эффектная блондинка. Ох, Ромашка, я боюсь, — немного кокетливо произнесла она. — Приходи скорее, иначе я умру со страха. Завтра? Пораньше, пожалуйста, сразу же после работы. Хорошо. Буду ждать. Я люблю тебя. Дорогой, будь осторожен. И ради бога, больше никаких убийств. Я тебе верю. До встречи.

Разговор закончился, а я все так же изображала из себя статую «Домохозяйка с тряпкой». Как же я себя ругала в этот момент! Зачем было говорить Улановой свою настоящую фамилию? Какой из чертей меня дернул на совершение такой глупости? И ведь не запомнила бы Уланова фамилию, если бы она не была такой распространенной. Одно радовало: по причине той самой распространенности этому Ромашке трудно будет найти меня в немаленьком городе Тарасове. А мне во что бы то ни стало необходимо найти его раньше. Кстати, как Уланова его называла, Ромашка? Наверное фамилия у него Ромашов.

Я машинально положила тряпку на телевизор и присела в кресло. Итак, в деле появился новый персонаж. Он знает мои имя и фамилию, а мне известно и того меньше — только предположительно его фамилия. И еще то, что, судя по последним фразам, они с Улановой любовники. Не густо. Но с другой стороны, я знаю, где смогу его завтра выловить. Как же лучше провернуть это дело?

Тут мой взгляд сам собою упал на полку с заветным замшевым мешочком. Я достала кости и, помня предыдущую свою ошибку, из-за которой пришлось двигать диван, осторожно их бросила. Я задала вопрос о новом лице в расследовании, и одно за другим открылись числа: тринадцать, двенадцать и двадцать пять. «Период, когда следует быть особенно осторожным в любовных делах», — значила эта комбинация. Я ничего не понимала. При чем тут мои любовные дела и знакомый Улановой? К тому же никаких таких дел у меня и в помине нет и в ближайшее время не предполагается…

За окном уже была глубокая ночь, маленькая стрелка часов медленно подкрадывалась к единице, а я все размышляла над полученной информацией. Чашка холодного кофе стояла позабытая на журнальном столике, сизый дым табака перьями повис в воздухе. Я заметила, что мысли мои стали путаться и обрываться на середине, не добредая до логического конца. Все. Пора спать.

Я затушила последний за этот день окурок и встала с кресла. В поле зрения попала тряпка, вооружившись которой я еще пару часов назад хотела броситься на уничтожение пыли. Она так и лежала на телевизоре, ожидая с моей стороны проявления к себе внимания. Нет, дорогая, не дождешься. «Все, что можно сделать сегодня, откладывай на завтра», — придумала я новую поговорку. А сейчас — заслуженный отдых.