Книга: Сказано – сделано
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

«Эконом» уже изрядно опустел к семи часам вечера. Вечернего отделения здесь, как я знала, не было. Так что приехала я поздновато. Спросив у вахтерши, где можно узнать расписание первого курса, поднялась на второй этаж. Около огромного листа ватмана на стене с расписанием занятий толпились совсем еще молоденькие студентики, наверное, вчерашние школьники, которые переписывали в свои модные органайзеры, какие науки им предстоит впитывать в себя завтра, а о каких временно можно забыть.
— Ребята, вы не первокурсники? — спросила я, надеясь на то, что они знакомы с Игорем Коркиным.
— Ну да, первокурсники, а что надо-то? — не совсем вежливо и, я бы даже сказала, по-хамски вопросом на вопрос ответил самый здоровенный из них.
— Ребята, вы не знаете случайно Игоря Коркина?
— Нет, — все так же хамовато отрезал тот же парень.
Я посмотрела на него так, что он отвел взгляд и сделал вид, словно ничего не заметил.
— Уехал он, — еще не сформировавшимся голосом сообщил длинный и худой паренек, стоявший спиной к расписанию.
— Ты знаешь его?
Тишина. Похоже на то, что Игорька часто разыскивают, если его знакомые так тщательно скрывают его местонахождение. Подростковый прием, хорошо мне известный. Представляю, что будет проговорившемуся худощавому пацану, когда я уйду. Его примут за стукача, и даже возможно, что домой он придет разукрашенным до неузнаваемости.
— Я от его девушки. Инны. Знаете такую? Она просила передать, что не сможет сегодня с ним встретиться.
Это сообщение немного разрядило обстановку. Но студенты все равно продолжали сопеть и делать вид, будто ничего не знают. Помалкивал даже длинный.
Ничего, спешить мне сегодня все равно некуда. Я развернулась и вышла из института, решив дождаться на улице этого разговорчивого мальчишку. Если он хорошо подумает, то наверняка расскажет, где можно встретиться с Игорем. Проще всего было бы узнать домашний адрес Коркина в деканате, но, проходя мимо, я видела, что там никого нет, а вахтерша вряд ли знает такие подробности из жизни студентов, которые сотнями толкутся здесь день за днем.
Длинный вышел первым. Он накинул капюшон и, согнувшись, как горбатый калека, быстро засеменил к остановке, находящейся поблизости.
— Эй, подожди, — строго окликнула я его.
Длинный остановился как вкопанный.
Я подошла ближе. Парень был на голову выше меня, но, несмотря на это, я чувствовала свое над ним превосходство. Видно, мальчишка не из храбрых.
— Если ты не скажешь, где Игорь, то поедешь вместе со мной. Там с тобой поговорят совсем по-другому.
Длинный еще больше сгорбился, вытер нос, как малый ребенок, и промычал:
— Работает он.
— Что?!
— Работает.
— А что же вы из этого тайну-то делаете? — Я даже повысила голос, не сдержавшись.
— Он это от родителей скрывает. Они не разрешают ему работать.
Ну вообще мир перевернулся! Надо же, не разрешают человеку работать!
— Почему?
— Да у них бабок девать некуда. А он хочет жить только на то, что сам зарабатывает.
— Адрес, где он работает. Быстро.
Я чувствовала, что начинаю потихоньку звереть. Захотелось немедленно домой — усесться на свое любимое кресло, закурить и вдохнуть аромат кофе. Надоело скитаться по постепенно промерзающему городу и слушать чушь, которую на меня выливают все те, с кем я встречаюсь.
— Рабочая, 123. Аптека «Ваше здоровье!».
— Свободен! — в шутку скомандовала я, села в машину и уехала.
А длинный, наверное, еще долго не мог прийти в себя после этого жесткого «наезда», да еще со стороны такой хрупкой красивой девушки, как я.
«Ваше здоровье!» сияла всеми цветами радуги, призывая граждан города накупить как можно больше лекарств, причем по большей части бесполезных, но очень дорогих. Мне стало любопытно, кем мог работать в этой аптеке первокурсник экономического института, который к тому же в деньгах не нуждался. Но несмотря на мое живое участие в судьбе этого загадочного юноши, переживающего романтический период своей жизни, я намеревалась узнать, наличествует ли у него полноценное алиби: где и с кем он находился в момент совершения преступления?
На ходу рисуя в своем воображении портрет Игоря, я вошла внутрь и направилась к источавшей вежливость девушке в розовой униформе.
— Могу я увидеть Игоря Коркина?
— Игорька? — округлив свои зеленые глаза, сильно увеличенные толстыми линзами очков, спросила она.
— Да, Игорька, — повторила я.
— Он сейчас занят, но я посмотрю…
Возвратилась эта зеленоглазая русалка уже в сопровождении того, кого я так долго разыскивала.
— Игорь, я из милиции. Мне нужно с тобой поговорить, — тихо сообщила я, когда мы отошли от прилавка.
Первокурсником этого молодца было трудно назвать. На вид ему нельзя было дать меньше двадцати пяти лет. Высокий, плечистый, вот только лицом, как говорится, не вышел. По крайней мере, я не нашла в нем ни одной привлекательной черты: маленькие мышиные глазки, нос с горбинкой, тонкие губы, слишком впалые щеки. Неудивительно, что убитая Инна не питала к нему любовной страсти и сходила с ума по богатырю Иннокентию.
— Игорь, мне нужно, чтобы ты ответил на несколько моих вопросов.
— Что случилось? Вас родители прислали? — нахмурив брови, спросил он.
Если Игорь врал, играя роль простофили, ничего не понимающего и не ведающего, то делал он это вполне сносно. Я почти поверила ему, даже пристально заглянув в его мышиные и какие-то ужасно тусклые, безжизненные глазки.
— Нет, Игорек, — тебя ведь так, кажется, все называют? Родители твои меня не присылали. Я от твоей подружки — Инны.
— Чего это я ей вдруг понадобился? — ухмыльнулся Коркин.
— Скажи, когда ты виделся с ней в последний раз?
— А что? В чем дело? Почему я должен в этом отчитываться? Инка совсем, что ли, с ума спятила? Присылает всяких…
— Я не всякая. Я же сказала, что я из милиции. Не веришь?
Я достала из сумки свое старое, давно просроченное удостоверение работника прокуратуры и поднесла его к самому носу Игорька.
— Ну и что вам нужно? — спросил парень, явно не рассмотрев в удостоверении ни слова, на что я и рассчитывала.
— Я спрашиваю, когда ты виделся с Инной в последний раз?
— Это было на прошлой неделе.
— Ты уверен? А что ты делал вчера?
— Утром или вечером? — съехидничал Игорь.
— С утра и до вечера.
— Утром был в институте, вечером…
Игорь замялся, явно собираясь соврать. Но мне очень хорошо знакомы мимика и движения людей, дающих ложные показания.
— Итак, вечером…
— Вечером я был здесь. Я всегда прихожу сюда после четырех.
— Кем работаешь?
— Подсобный рабочий. Выгружаю, развожу рекламу… ну и всякая другая дребедень.
— До этой дребедени мне дела нет. Меня интересует Инна. Ты ее действительно вчера не видел?
— Нет, не видел! — не сдержался Игорь и крикнул так громко, что розовая аптекарша грохнула пузырек с валерианой — ее запах сразу распространился по всему помещению.
— Но ты ведь стоял у ее подъезда?
Игорь стал пунцовым. Его щеки и уши мгновенно покраснели. Естественно, он «купился» на мои слова, то есть решил, что я все про него знаю. А я просто угадала, подумав о том, что раз Игорь, настоящий романтик, один на тысячу, страдал по Инне, то он мог часами простаивать под ее окнами. Мне вовсе не хотелось его мучить, но этот парень должен представить мне веские доказательства своей невиновности. Тем более что я ему уже почти верю.
— Ну, стоял. Я просто ждал ее, — промямлил наконец Игорь.
— Дождался?
— Нет.
— Ты ее вообще не видел?
— Видел. Она вышла из подъезда, и я ее позвал. Но она даже не посмотрела в мою сторону.
— Почему?
— Мы сильно поссорились.
Это уже плохо. Если Инна и Игорь поссорились накануне ее смерти, значит, у него был мотив, который мог подтолкнуть его к убийству. Преступления, совершенные на почве ревности, встречаются в практике уголовного розыска чуть ли не каждый день. Можно предположить следующее: молодой и горячий парень пустился во все тяжкие, когда осознал, что его чувство посмели не разделить, а еще хуже — растоптать и променять на любовь или деньги совершенно другого человека. Первое — больнее, второе — обиднее. Тем более что Игорь, похоже, от недостатка рублей и баксов не страдал. Дело скорее всего в оскорбленных чувствах. А это «преступление» весьма серьезно, и мстят за него гораздо коварнее. В данном случае речь действительно шла о жизни и смерти.
— Игорь, скажи-ка мне по секрету, способен ли ты убить Инну из-за того, например, что увидел ее в обществе другого мужчины?
— Убить?! — услышав это страшное слово, Игорь не на шутку всполошился, занервничал, принялся копошиться в огромных карманах своей рабочей формы. Потом, что-то сообразив про себя, он не выдержал и дрожащим голосом спросил: — Скажите, что с ней?
Не знаю почему, но в это мгновение я не смогла сказать этому влюбленному парню неправду. И я тихо произнесла:
— Инны больше нет. Она найдена мертвой. Извини…
Реакция Игоря оказалась вполне предсказуемой — он разрыдался, как ребенок. На помощь пришла все та же аптекарша с пузырьком успокоительного и стаканом воды. Приступ эпилепсии, случившийся у Игоря прямо у меня на глазах после того, как его напичкали каплями, окончательно убедил меня в искренности его переживаний.
Я отвезла Игоря домой, сдав несчастного влюбленного на руки родителям и посоветовав им не сводить с него глаз. И только после этого поехала домой. Такого трудного и, я бы даже сказала, тяжкого расследования в моей практике не было на протяжении уже нескольких месяцев.
Тяжело было не только потому, что я медленно продвигалась в поисках истинного убийцы. Дело в другом: почему-то и Сомов, и Игорь Коркин, и даже Вера, которые, по сути, являлись главными подозреваемыми, сумели разбередить мою душу. Вроде бы и сталкиваться с чужим горем и страданиями мне приходилось не впервой, и вышибить из меня слезу подвластно только чрезвычайно незаурядным личностям и только в очень исключительных случаях, однако на этот раз что-то было не так…
* * *
Дома, забравшись наконец в свое уютное кресло и сразу почувствовав себя нормальным человеком, который может позволить себе хороший кофе и хорошие сигареты, я принялась вести мысленный диалог с самой собой. Попеременно мне приходилось выступать то в роли обвинителя, то в роли адвоката. Занятие не из легких, но благодаря таким вот диалогам не одна уже тайна была мною разгадана.
В комнате царил полумрак. Сквозь закрытые шторы проникал свет от фонарей, он был ненавязчивым и очень приятным. Я специально не включала свет, наслаждаясь темнотой и тишиной ночного города. Вечер долго не заканчивался, но, когда шум стих, у меня наконец появилась возможность думать.
Итак, Игорь бился в истерике прямо у меня на глазах. Сомов вообще терял дар речи, когда пытался рассказать мне о случившемся. Пожалуй, эти двое вряд ли имеют отношение к убийству Инны. Конечно, они — хорошая «приманка» для милиции и следователя, который ведет это дело. И настоящий убийца не случайно произвел выстрел именно в квартире Сомова. Иннокентия подставили, хорошо зная о его отношениях с убитой.
Но алиби Игоря не подтвердилось. Я узнала: его не было вчера ни на работе, ни в институте. Заведующая аптекой сказала, что звонила ему, искала в институте, но на занятиях он в тот день не появлялся. Убийца мог знать и это. Я даже не удивлюсь, узнав, что Игоря вызвал или сам убийца, или его помощник, попытавшись обеспечить себе запасной вариант — на тот случай, если не хватит улик для ареста Сомова. Игорь уж точно не отвертится, тем более что он поссорился с Инной прямо накануне ужасного события.
А не слишком ли это просто? Обычно я всегда отбрасываю версию, которая мгновенно приходит на ум. Тот, кто скрупулезно разрабатывает и совершает преступление, надеется именно на то, что следователи хватаются, как правило, за первичную версию и тратят на нее большую часть своей энергии, между тем как истинная версия отдаляется от них все дальше и дальше.
Мне не давала покоя мысль о том, что Вера Сомова вернулась из командировки раньше своего шефа. Она не смогла попасть к себе домой, поскольку квартира опечатана. Или она вообще туда не ездила? В любом случае первое, что она сделала, — изменила свою внешность и скрылась в захолустье. Если бы я ее не выследила, след Веры мог вообще надолго затеряться.
Связывая все известные мне обстоятельства, я пришла к одному очень простому выводу — в цепочке не хватает важного звена. Именно поэтому мое расследование заходит в тупик. Все время оказывается, что подозреваемые — «агнцы божии», не имеющие к убийству Инны никакого отношения. Должен же, наконец, появиться тот, кто станет своего рода пунктом отправления для дальнейшего ведения этого дела! Большие надежды я возлагала на встречу с отцом убитой — Вячеславом Павловичем Гольстером.
* * *
Я проснулась от грохота: за окном продолжалась… несмолкаемая бомбежка. Быстро вскочив с кровати, я резко распахнула шторы и увидела, что вся улица усыпана белыми градинами невероятного размера. Крыши пятиэтажных домов, стоящих в округе, стали белоснежными. Ну что ж, картина победившей зимы вдохновляла меня намного больше, чем та, которую я лицезрела еще вчера.
Град уже затихал, а у меня в голове, подчиняясь монотонному ритму ударов градин по стеклу и подоконнику, крутилась одна и та же мысль — нужно встретиться с Гольстером. Если дочь воспитывалась им одним, если она за всю жизнь ни разу не видела свою мать, то это значит, что он — очень близкий ей человек, который знает все ее секреты. На данный момент он единственный мог раскрыть мне имена окружавших Инну людей.
Я была на девяносто девять процентов уверена в том, что милиция еще не встречалась с Гольстером. Они наверняка зациклились на Сомове и сейчас прикладывают все усилия, пытаясь добиться от него признания. Когда терпение следователя окажется исчерпанным, к расследованию будут привлечены другие люди. Но я надеюсь, что к этому времени уже удивлю моих дорогих коллег, блюстителей порядка, предъявив им доказательства невиновности Сомова, в которой все больше уверялась.
Итак, я достала из сумочки клочок бумажки, на котором предусмотрительно записала домашний телефон Гольстера. Я была уверена — секретарша Светочка вряд ли сообщила бы мне номер телефона своего шефа, даже несмотря на то, что я веду дело, связанное с убийством его дочери. Как правило, домашние телефоны начальства тщательно скрываются от посетителей офиса, которые ненароком могут оказаться конкурентами или просто недоброжелателями, требующими выкупа, например за украденную дочь, или трясущими прямо перед носом толстенькой папкой или видеокассетой с мощным компроматом. Именно поэтому во время отсутствия Светочки я немного порылась в ее огромном секретарском талмуде и довольно быстро обнаружила нужный мне телефонный номерок.
Я набрала шесть цифр и приготовилась к тому, что сейчас мой голос должен звучать как можно трагичнее и печальнее. Понятно ведь — на другом конце провода сейчас траур, и это единственное, чем я могу соответствовать ситуации. Но мне все равно необходимо действовать, а не лить горючие слезы вместе с пострадавшими.
В трубке запиликали короткие гудки. У меня явно имелись конкуренты, которые первыми дозвонились Гольстеру, чтобы выразить свои соболезнования. Я повторяла набор несколько раз, прежде чем наконец услышала долгожданное «алло». Оно было произнесено деловито, спокойно, без трагичного хрипа и той известной мне интонации, которая свойственна людям, переживающим смерть близкого человека.
После обычного приветствия я попросила позвать к телефону Вячеслава Павловича.
— Да-да, слушаю вас. Это я и есть, — так же спокойно ответил говоривший со мной человек.
Я подумала: может быть, ему еще ничего не известно о смерти дочери? Иначе чем объяснить его безмятежный говор?
Мое молчание несколько смутило Гольстера, он даже попытался помочь мне завязать разговор:
— Чем могу служить?
Я продолжала недоуменно молчать.
— По какому делу, собственно, вы звоните, девушка?
— Вячеслав Павлович, я приношу вам искренние соболезнования в связи со смертью дочери, — отчеканила я. У меня совсем не получилось говорить трагичным голосом. Мой тон скорее напоминал тот, каким разговаривают пронырливые менеджеры: сначала — комплимент, потом — деловое предложение.
— Да-да. Простите, я вас не знаю, ничего о вас не слышал, но… я тронут. Правда, спасибо вам большое. — В трубке повисла пауза. — Вы знали мою Инночку? — моментально поникнув, спросил Гольстер.
Не скрою, что в этот момент я прониклась к нему уважением. Надо же — так держаться в такой момент!
— Нет, я не знала вашу дочь. Но хочу помочь вам найти настоящего убийцу.
— Ах, вы из милиции? Но мне сказали, что дело ведет мужчина.
— Нет, я не из милиции. Я работаю на человека, которого вы очень хорошо знаете. Он — ваш сотрудник. Не могли ли вы встретиться со мной в любое удобное для вас время, чтобы выяснить… Ну, вы понимаете…
Гольстер перебил меня:
— Я и сам сделаю все, чтобы убийца моей дочери был наказан. Только я что-то не понимаю, о ком вы говорите. Повторите, на кого вы работаете?
— На Иннокентия Сомова…
Я даже не успела закончить фразу.
— Что?! Вы в своем уме?! — заорал Гольстер, осознав, кто я такая.
Я промолчала. Такого поворота событий я не предполагала. Папаша, вероятно, вообще потерял способность адекватно мыслить и контролировать свои действия. Он вопил в трубку так, что у меня заложило ухо:
— Этот человек убил мою дочь, а вы говорите, что на него работаете?! Бред! Я тебя тоже в тюрьму упеку! Только попробуй сунуть нос в это дело!
— Вы меня не поняли, — я тоже повысила голос, пытаясь объясниться, — я не адвокат. Я частный детектив. Мое дело — найти настоящего убийцу. Если им является Сомов, то я и пальцем не шевельну для того, чтобы его вытащить из тюрьмы. Но…
— Как вас зовут? — снова перебил меня Гольстер, резко изменив тон.
— Я уже представлялась. Мое имя — Татьяна Иванова.
— Ах, вот как… Я о вас слышал совсем другое. Говорят, вы честная, умная, бандитов ловите. А тут… — у него не хватало слов, чтобы выразить свое негодование.
Я кое-как успокоила взбешенного Гольстера, который, наверное, в тот момент был похож на разъяренного быка, и все-таки решилась попросить о личной встрече.
— Вячеслав Павлович, вы можете убедиться, что я действительно хочу вам помочь. Назначьте мне встречу, и мы с вами поговорим лично.
— Нет-нет, никаких встреч не будет… — немедленно откликнулся Гольстер и тут же замолчал.
Потом, видимо, все же решив, что нам действительно лучше поговорить лично с глазу на глаз, а не по телефону, он сказал:
— Хорошо, я согласен. Я докажу вам, что убийца — Сомов. И он за все поплатится. Я отомщу за свою дочь… Приезжайте немедленно. Полтавская, дом сорок, квартира двадцать пять. Запомнили?
Я даже не успела ответить, что запомнила. Короткие гудки возвестили, что наш разговор закончен.
Оделась я мигом, хлебнула на ходу холодный кофе, оставшийся с вечера, и направилась к Гольстеру.
Ехать на машине от моего дома до Полтавской меньше десяти минут. Но я не учла утренней пробки, поэтому добралась до Гольстера только через двадцать пять минут. Ему это не понравилось. Он нервничал и встретил меня явно недружелюбно:
— Я же сказал, мы должны встретиться немедленно. У меня столько хлопот с похоронами, милицией, а тут еще вы…
В это время я снимала в прихожей, у порога, свои высоченные сапоги, подчеркивающие длину моих ног. И Гольстер, даже находясь в таком отвратительном расположении духа, остался настоящим мужчиной — он не мог оторвать от них своего взгляда. Мне это польстило, тем более сам Вячеслав Павлович оказался очень даже привлекательным мужчиной — высоким, хорошо одетым и гладко выбритым. У него были красивые карие глаза, черные брови и длинные, пушистые, как у женщины, ресницы.
«Ничего себе папаша, — подумала я, глядя на него немного неприязненно, — даже побриться не забыл». Обычно такое чувство у меня возникает всякий раз, когда мне по долгу службы или уже в качестве частного детектива приходилось видеть какую-нибудь безутешную вдову, рыдающую у гроба безвременно ушедшего мужа, но не забывшую предварительно накрасить ресницы водостойкой тушью и надеть на похороны новенький черный костюмчик, подчеркивающий достоинства ее фигуры.
— Итак, — твердо заговорил Гольстер, когда мы прошли в элегантно обставленную гостиную, — я категорически против того, чтобы вы занимались этим… делом. Мне сейчас очень тяжело. А тут вы заявляете о том, что работаете на Сомова.
— Но поверьте, — возразила я, — Сомов заказал мне найти настоящего убийцу. Он пришел ко мне, разрешил вызвать милицию. Иннокентий ничего не скрыл — ни от меня, ни от оперативников. Он был сильно взволнован, почти не мог разговаривать. В тот момент Сомов вообще был похож не на убийцу, а скорее на человека, которого загнали в угол. Он попросил у меня помощи. Вот и все. А я, в свою очередь, прошу ее у вас.
— Что вам нужно? — немного смягчившись, спросил Гольстер.
— Расскажите, почему вы настаиваете на том, что убийца вашей дочери — Сомов? Им ведь мог быть кто угодно. У вас что, есть серьезные, хоть и косвенные доказательства его вины?
— Да, конечно, у меня есть доказательства. И их трудно назвать косвенными. Но для начала взгляните, пожалуйста, вот на эту фотографию.
Гольстер сорвался с места, быстро прошел в кабинет, оставив дверь открытой, и достал с книжной полки — ими были заняты все стены кабинета — большой красный фотоальбом. Усевшись рядом со мной, он трясущимися руками начал листать страницы и перебирать фотографии дочери. А когда дошел до нужной, долго на нее смотрел, потом протянул ее мне.
— Взгляните, как Инночка смотрит на этого… Извините, не могу о нем спокойно говорить.
Глянув на снимок, я сразу догадалась, что Инна и Сомов сфотографированы в офисе Гольстера на новогоднем празднике.
— В каком году это было?
— В прошлом. В декабре снимку исполнится год. Инночка была такой красивой! — После этих слов я ожидала увидеть на гладких, холеных щеках Гольстера слезы убитого горем отца, но ошиблась. Вячеслав Павлович держал себя в руках и не позволил эмоциям взять верх над разумом.
— Да, она очень красива, — подтвердила я. — У нее великолепные волосы. Наверное, она похожа на свою мать?
— Она похожа на мать, — недовольно согласился Гольстер и вскользь добавил: — Мы давно разведены, поэтому не хочу даже упоминать имени этой женщины.
На фотографии я видела счастливое лицо Инны, повернутое к Сомову. Они сидели за праздничным столом, их головы были склонены друг к другу. Было понятно, что Сомов рассказывает Инне что-то интересное. Девочка улыбалась так, как будто ее радовало одно только присутствие этого красивого большого человека.
— Виден только профиль Инны, — сказала я, немного помолчав. — Но даже в этом ракурсе заметно, как она радуется. Разве Иннокентий мог ее убить?
— В том-то и дело, что она радуется. Инночка очень влюбчива. Сомов покорил ее своим мужественным видом. А Игорь молод, умен, начитан. Она сходила с ума то по одному, то по другому. Вот Сомов и не выдержал такого испытания. Он убил мою дочь из-за ревности. Я говорю это вам в приватной беседе, но настанет день, когда заявлю об этом в суде!
Сказав это, Гольстер ужасно покраснел и стукнул кулаком по столу. Не знаю, что он хотел этим показать, но меня запугать и остановить на полпути ему не удалось. Я все равно продолжила выпытывать факты, необходимые мне для дальнейшего расследования.
— Скажите, Вячеслав Павлович, Инна сама вам признавалась в том, что любит Иннокентия? Или Игоря?
— Ей так мало лет! Вы же понимаете, что все девушки в ее возрасте серьезностью и особым постоянством не отличаются. Игорь бегал за ней, как собачонка, и она любила Игоря. Потом Иннокентий начал уделять ей повышенное внимание. Сначала Инне это льстило, а потом она влюбилась в него. Вот и все дела. У меня нет никаких сомнений в том, что убийца — Сомов.
— А вам не приходит в голову вот такая мысль: если это запланированное убийство из ревности, то зачем же тогда Сомов совершил его у себя дома? Он мог нанять кого-то… Извините еще раз, я понимаю, как вам тяжело об этом говорить, но мы должны все выяснить. Ради вашей дочери!
Но Гольстер как будто не слышал меня. Или слышал, но не понимал смысла моих слов.
— Да-да, конечно, — закивал он. — Я буду прикладывать все усилия, чтобы помогать следствию. Но с вами, Татьяна, я бы не хотел больше встречаться, несмотря на вашу красоту и обаяние. Извините, но я запрещаю вам работать над этим делом.
Я ничего на это не сказала, медленно развернулась и направилась к двери. Но остановилась и обернулась со словами:
— И все-таки, Вячеслав Павлович, как вы можете обвинять Сомова в убийстве? Ведь он ваш друг… Мне известно, что Иннокентий не просто сотрудник вашей фирмы, вы же еще и дружили.
— Нет, я никогда не питал к нему особых симпатий. Он — неплохой инженер, но ничего больше. Извините, Татьяна, всего доброго.
Направляясь к входной двери, я проходила мимо одной из комнат, дверь которой была приоткрыта. Но я, конечно же, и не подумала туда заглядывать. На прощание я решила еще раз принести Гольстеру свои соболезнования, рассчитывая на то, что он одумается и перестанет видеть во мне врага.
— Я никогда не утешусь, — как-то уж очень театрально заявил он напоследок, поднеся ладонь ко лбу, прислонился к стене и замер в таком положении, безотрывно смотря в пол. По нежеланию Гольстера продолжать разговор я поняла, что он ждет не дождется, когда же я наконец начну одеваться и уйду из его дома, оставив его в покое.
В это время из приоткрытой двери донеслись какие-то нечленораздельные звуки, похожие на то, как разговаривают глухонемые.
— Кто это? — не удержавшись от своей привычки совать нос в чужие дела, спросила я.
— Это моя мама. Она парализована. Вот такое у нас горе… А тут еще дочери я лишился… — Гольстер все-таки не выдержал и зарыдал.
Я подошла ближе и положила ладонь на его плечо, стараясь успокоить его. В это мгновение я случайно задела за дверь, ведущую в комнату парализованной матери. Раздался хлопок распахнувшейся двери, и я увидела заплаканное сморщенное лицо старой женщины, полулежащей на высоких подушках. Ее плечи тряслись, она беззвучно плакала, не закрывая глаз. Но, встретив мой взгляд, старушка немного успокоилась и с трудом чуть-чуть приподняла правую руку. Наверное, она могла шевелить только ею, потому что левая рука лежала поверх одеяла, как неживая.
— Она что-то хочет сказать? — спросила я у Гольстера.
— Пойдемте, Татьяна, вам нечего здесь делать. Зачем на нее смотреть? Она только еще больше расстроится. Мама тоже переживает из-за Инны.
Как только парализованная бабушка услышала имя убитой внучки, она взвыла, как от сильной зубной боли, и еще интенсивнее принялась качать своей правой рукой. При этом голова больной поворачивалась из стороны в сторону, как бы показывая, что она не желает мириться со смертью дорогого ей человека.
— Мама не верит в это, — пояснил Гольстер и взял меня под локоть, подталкивая к выходу.
Но я видела, что несчастная женщина пытается сказать совсем другое. Она с трудом протянула свою правую руку к сыну и даже попыталась показать что-то пальцами, но не выдержала такого напряжения, уронила руку на постель и еще сильнее заплакала.
Я попрощалась с Гольстером. Спустившись на первый этаж, я все еще слышала, как он закрывает многочисленные замки на своих не менее многочисленных дверях. Странно, зачем ему столько запоров? Квартира его особой роскошью не отличается. Среднестатистическая квартирка с не слишком дорогой мебелью, старомодными коврами и не совсем новыми обоями.
Усаживаясь в машину, я поздравила себя с тем, как ловко мне удалось прикрепить «жучок» в прихожей. Я незаметно просунула его между стеной и шкафом. Теперь в любой момент можно засесть где-нибудь поблизости и послушать то, что будет говориться у Гольстера. Обычно «жучки» я ставлю в домах преступников или подозреваемых, но в данном случае эта участь не миновала и пострадавшего. Так ему и надо, меньше будет гадостей говорить и указывать, что мне дозволено делать, а что строго-настрого запрещено.
Итак, теперь мой путь лежит в СИЗО. Сомов, наверное, и не надеется меня увидеть в ближайшее время, но я все-таки преподнесу ему такой удивительный сюрприз и явлюсь пред его светлые очи. Простому смертному сделать это практически невозможно, но я надеялась на помощь одного замечательного друга, который ни при каких обстоятельствах не сможет мне отказать.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5