Глава 8

Сгустились сумерки, и черный бурнус ночи плотно укутал город. По всему видно — ночь будет теплой и туманной. И совсем еще не скоро проснутся люди. А уж когда проснутся — станут радовать друг друга любовью и огорчать подлостью, а может, и наоборот, такое, как ни странно, тоже бывает.

А пока впереди безмятежный сон для большинства, восстановление потраченных сил. Но это не грозит нам: мы с Виктором только к центру города подъезжаем, сдав Димана по месту назначения. Везу я его к себе, хоть и протестует он против этого категорически.

— Я не бездомный, у меня квартира есть, — так ответил на мое предложение стать на время моим гостем, но я настаивала, втолковывала, что отношение его соратников к нему настолько отвратительно, что появление в их поле зрения опасно для жизни.

— Ты не производишь впечатления глупого, а ведешь себя, как несмышленыш. Мне жалко тебя!

— Мне тебя тоже, — не остался он в долгу. — Тебя могут уничтожить.

— Тоже мне новость. Твои коллеги уже больше суток занимаются этим вплотную. И не уничтожить, а убить, говори правильно.

Он поднес к глазам распухающие запястья, пошевелил пальцами и поморщился.

— Жестоко, — только и сказал он, и я не удержалась от вопроса:

— А сидеть с фотоаппаратом в руках и ждать, когда человек свалится с балкона, — не жестоко?

Он медленно кивнул и оправдал эту жестокость:

— Деньги.

— Да, пара сотен все-таки!

Не держу я на него зла. Общечеловеческое в наше время восприятие жестокости — только в отношении самого себя. А когда другие попадают в тяжелый переплет, то и ничего как будто. Нет, умом, конечно, все понятно, поохать можно и языком поцокать, и головой покачать. Посочувствовать. А помочь? Попытаться вытащить человека из передряги или хотя бы предупредить о ней? А если сам на неприятности нарвешься? Много всяких «если» возникает, и заканчивается все простым, как мятый червонец, вопросом: «А почему я?»

— Я мелочен, да? — спросил Виктор, прищурившись, как от яркого света.

— Нормален, — ответила я спокойно, не желая развивать эту тему, но у него подоспел тот редкий момент, когда на своем примере беду другого воспринимаешь острее обыкновенного.

— Вот что, Татьяна, — он подумал и продолжил так устало и безнадежно, что мне стало по-настоящему его жалко: — Одного ты уже посадила только что, вези и меня.

— Ты просишь об одолжении, — рассмеялась я. — Это не мое дело. — Он не понял, пришлось объяснить: — Дмитрия я сдала, чтоб не приходилось вздрагивать и оборачиваться на каждом шагу. Остальные тоже не промах, но его прытью не обладают. Что касается тебя… По-моему, ты упоминал о явке с повинной? С утра и иди. А хочешь, организую, чтоб за тобой приехали?

Он помолчал, кусая губы, и спросил как-то тягостно:

— Сколько дадут?..

— Я не прокурор, — буркнула в ответ, и получилось, что перебила его, вякнула раньше времени.

— Если я следователю все про наших расскажу сам? Все, что знаю?

— Расскажи сначала мне, — посоветовала я ему, — потренируйся. Начни с фотоархива. Где он и как до него добраться?

— Не знаю, — ответил он и, оценив мой взгляд, почти завопил: — Да правда же! У Тима он должен быть. Вернее, Тимофей им заведует, — потом, помолчав, поправился растерянно: — И не у него. И не он один.

Да, тяжело перенес Виктор сегодняшний день. Кажется мне, что шарики в его голове крутятся сейчас вразнобой.

— Понимаешь, — горячо принялся он за дело, — за негативы Тим с Нестором всегда готовы были глотки друг другу перегрызть. А в последнее время и Петр не прочь прибрать их к рукам. Сначала-то их уничтожали, как с клиентами дела заканчивали.

— Подожди. Для чего они вообще требовались? Неужели только для того, чтобы представить отморозкам очередную жертву?

— Не-ет! — возмущенно запротестовал Виктор. — Ты думаешь, что наши только били да калечили? Нет, что ты! Очень многим помогли в их затруднениях. За деньги, конечно.

— Это после того, как Илона увидит в темном зеркале… — я замялась, подбирая слово.

— Удачу, — помог он мне. — Да ты все знаешь, что я тебе объясняю! В общем, как сообразили они, что негативы, это как летопись, что ли…

— Архив, — подсказала я. — Ком-про-мат!

— Да. Именно. Тогда за них настоящая война началась. Кто ими распоряжается, тот держит в руках остальных. Рыло-то у всех в пуху.

— Понятно, — поморщилась я. — Ну и сволочная же банда из вас получилась!

— В конце концов дошло до того, что Нестор с Тимофеем стали следить друг за другом, за каждым шагом. И мне перепадало.

— Где негативы, Виктор? Давай о главном.

— Не знаю, — замотал он головой. — Можешь верить, как на духу говорю.

Выглядел он уставшим сверх всякой меры, и я над ним сжалилась, не стала выпытывать. Решила, что спрошу об этом у самих авгуров. Тем более что необходимость в приватной беседе назрела, и откладывать я ее не собиралась. Утром буду пробовать брать их за голое гузно ежовой рукавицей.

— Нет, Татьяна, — сказал Виктор, завидев, что правлю я не в ту сторону, — ночевать я к тебе не поеду. Не держи меня силой.

Так и не ответил он мне — почему, а я ничего не заподозрила. Тупая была, хоть и считала, что чувствовала себя более-менее сносно. Рассудила, что если хочет человек еще раз рискнуть собственной шкурой, так это его право. А о себе не подумала, к сожалению.

— Ну, ценю твою скромность, — так ответила я на его отказ, поворачивая на перекрестке в сторону его района.

Срок ему светит, это без вариантов. При таких обстоятельствах лишать человека возможности переночевать, может быть, в последний раз дома значит поступить безжалостно. Да и с какой стати я в нем такое участие принимаю? Хоть и не враг он мне, но из того же свинарника.

К его дому подъезжать не стала, остановила машину поодаль, за поворотом и смотрела вослед удаляющемуся Виктору до тех пор, пока он не растворился во тьме.

— Спасай тебя, понимаешь! — проговорила почти машинально и двинула в родную сторону.

К себе добралась в самое глухое время, когда засыпают, наверное, даже ночные хищники и все те, для кого подходит такое название. Так это было здорово, что вернулась живой и почти невредимой. Как это было славно, я прочувствовала, только входя в свой подъезд. Похоже, успею еще и поспать до недалекого рассвета.

Лифт не работал, и на шестой этаж я поднялась своим ходом, чертыхаясь и радуясь остаткам сил.

Помнится, уходя, дверь я запирала как следует, а не на одну защелку, и свет везде выключила.

Осторожность и способность к скрытным действиям на сегодня были исчерпаны всем происшедшим за день и вечер до самого дна, оставалось только возмущение. Возмущенная, и то не до глубины души, очередным нарушением неприкосновенности моей территории, я прошла из прихожей на кухню, где и горел свет, и в приятном удивлении остановилась на пороге: у окна, сидя, положив голову на руки, а руки — на стол, мирно спал Костя. Бинтов на нем уже не было, лоб только залеплен здоровенным куском пластыря, и волосы немного выстрижены над этим местом. Некрасиво!

Я нежно погладила его по изуродованной прическе, он открыл глаза, но не проснулся, потому что даже не взглянул на меня, а спросил вместо этого, с трудом ворочая непослушным языком:

— Чай наливать? — и опять сомкнул веки.

— Наливать, конечно. Можно и не только чай.

Я взъерошила его шевелюру, и он досадно поморщился оттого, что пристали к нему и будят.

— Кто же тебя так изуродовал?

— Танюха, — ответил он и проснулся только теперь, от моего имени. — Танюха! — обрадовался, поднялся и сел прямо, прогнул спину, разведя локти в стороны, и обнял, прижал лицо к моему животу. — Знаешь, откуда я взялся?

— И знать не хочу. Взялся, и спасибо за это.

— Мои орлы диван из душевой выперли, сел я на него и додумался до того, что все разрушение через тебя, красавица, и произошло. Ты же хотела арестанта ко мне привезти, но приехала без него, усталая, будто по горам за ним гонялась. А наутро рвануло. Ох, Таньк, — Костя покачал головой с укоризной, — зря ты ничего не рассказала. Простоял бы я ночь в позе «стекла в часах» и арестовал этого кренделя обязательно…

Пока он говорил, я поставила на огонь чайник, налив его не доверху, чтоб быстрей вскипел, достала банку с кофе, графинчик с коньяком и чашки с минаретами на донышках. В оставшееся время сделала пару моих фирменных бутербродов из батонных половинок с ветчиной, сыром и зеленью, утопавшей в майонезе. Тут и чайник поспел, засвистел паром.

— Я бы этого вражину его взрывчатку сожрать заставил! — свирепо заявил Константин, и по выражению его лица можно было понять, что он это сделал бы обязательно.

С той же свирепостью во взоре он глянул на бутерброд и отхватил от него, сколько во рту поместилось.

Я была настроена менее свирепо, но только не по отношению к своему бутерброду.

— Сэнсэй, разве у тебя самого врагов нет? — попробовала «перевести стрелку», прожевав, проглотив и запив первую часть «блюда» обжигающим кофе, но не тут-то было.

— Брось! — перечеркнул он мои слова твердо и без доказательств. — Эта гнида знала, что ты у меня осталась… Проследил он за тобой, а ты не заметила, и знал, что утром женщина всегда первая к воде идет. Вот я и приехал, не выдержал молчания твоего телефона, а тебя дома нет. Носит мою Татьянку неведомо где.

Я поблагодарила его за тревогу поцелуем, а вторым рассчитывала переключить на что-нибудь более в этот момент приятное для обоих, но он, перестрадав, видно, сильно, принялся за доказательства и предположения по теме.

Все правильно он разобрал и разложил по своим полочкам, но мне скучно было слушать давно для меня ясное как божий день, поэтому предложила ему послушать меня и рассказала все, что имело отношение к моему палачу, под кофе, коньячок и сигареты. Я даже выложила на стол водительские права Дмитрия, чтобы показать Константину, как тот выглядит.

— Но не может же это продолжаться вечно. Он убьет тебя рано или поздно, понимаешь? — втолковывал мне Костя, вертя в руках документы Димана. — Я бы поговорил с ним…

— Бесполезно! — Я даже рассмеялась его наивности. — Палач сейчас не похож на человека. Или зверь, или сумасшедший — вот в этих двух состояниях он и пребывает. И я боюсь, что желание расправиться со мной любыми средствами для него превратилось в навязчивую идею.

Костя стал совсем серьезным, почти величественным, даже надулся слегка. Таким величественным он бывает, когда впервые выходит к вновь набранной группе учеников-рукопашников.

— Ты называешь меня сэнсэем, — изрек он, глядя на меня чуть свысока. — Ты должна знать, что хороший учитель единоборств обязан владеть не только искусством боя.

— Все, сэнсэй, становись снова Костей, — замахала я руками. — В клетке сейчас этот зверюга и в зоопарке, предназначенном специально для таких, как он. Уж так получилось. Не придется тебе показывать на нем свое искусство. Разве что на ком еще из его банды, потому что возможность визита их ко мне сюда не исключаю.

— Я с тобой! — успокоил он меня, выпятив грудь. — Пусть приходят, волки позорные, встретим с распростертыми объятиями.

Ого! Костя от веселой уверенности в собственных силах даже зоновское выражение ввернул. Его веселость мне кстати, а то, признаться, утомила меня тема, пора менять ее на более приятную.

Я встала и, смеясь, шлепнула его по груди. Но он поймал мое запястье, точным и привычным движением бросил мою руку между нами и, подхватив меня под мышку, дернул на себя. Прием, разворачивающий тело противника на сто восемьдесят градусов. В результате через мгновение я оказалась в кольце его крепких рук, прижатая к нему спиной. Но вместо подсечки, броска через голову или какой другой жестокости я почувствовала на своей шее нежное прикосновение губ. Именно этого я ожидала и более подходящего окончания разговора не могла и желать. Слегка отстранившись, я попыталась повернуться к нему лицом, но встретила сопротивление и не стала настаивать, покорилась его рукам, скользящим по моему телу, приняла ласку. Откинула голову, положила затылок на его плечо и выгнула по-кошачьи спину, а когда его руки первым легким прикосновением дотронулись до моей груди, положила поверх них ладони и прижала так сильно, как только могла, и вздохнула, очищаясь внутренне от всех забот и волнений. И только тут вспомнила, что грязная я на редкость после всех потасовок, наркотиков и пожаров.

— Сэнсэй, милый! — попросила бархатным голосом, но он не обратил внимания на нежный протест и тут же настолько искусно и убедительно показал мне, что в этот момент любые помехи не имеют для него значения, что они едва не потеряли значение и для меня тоже.

— Костя! — Я уже почти стонала от растущего с каждым движением его рук желания, а когда его пальцы подобрались к самой отзывчивой области тела, растеряла остатки воли, и только сохранившаяся инерция и его драгоценная способность не быть излишне настойчивым даже в самые волнующие моменты помогли мне повернуться к нему и все-таки попросить: — В ванную, под душ, пожалуйста!

Грязный спортивный костюм он снимал с меня, как парчовое подвенечное платье со сказочной принцессы. Управившись, быстро разделся сам, поднял, принял меня в свои сильные руки и отнес в ванную.

Мыльная пена и легкое игривое озорство превратили мытье в великолепное преддверие новой ласки, и она началась, обоюдная и неистовая, а когда не в силах стало переносить эту сладкую муку, мы растворились друг в друге прямо под водяными потоками из пластмассовой леечки душа и радовали и благодарили друг друга, на сколько хватило сил.

Силы у Кости были неизмеримы, а мои кончились, и ноги едва держали, пока он вытирал мое тело, и, если бы не его помощь, до спальни добраться мне было бы трудно.

Ох, с каким наслаждением я вытянулась на своей, а сегодня — нашей кровати! Костя укрыл меня, и я заснула, даже не успев ответить на его благодарный поцелуй.

Перед пробуждением мне привиделось нечто вроде темного зеркала невероятных размеров, внутри которого, как в аквариуме, плавали большие рыбы с человеческими глазами и длинными шипами вместо плавников. Но проснулась я не от этого. Шорох, напоминавший шуршание одежды, раздавался где-то в прихожей. Ничего необычного в нем не было, но тем не менее именно он заставил меня проснуться. Послышался негромкий стук, как от каблуков по полу, и легкое чмоканье замка.

Окно за тюлевой занавеской было залито предутренней серостью, значит, спала я совсем немного. Первой мыслью было, что Константин не стал меня будить, пожалел и, оставив записку где-нибудь на видном месте, удалился спозаранок по своим делам. Досадно!

Вздохнув, я повернулась и наткнулась взглядом на Костю, посапывавшего на своей подушке.

Это уже не шутки!

Шорох повторился, и сонливость прошла, как водой смытая.

Подавив в себе мгновенно возникшее желание вскочить, разбудить Костю и броситься в прихожую — хватать незваного гостя за шиворот, я медленно приподняла одеяло и выскользнула из-под него на пол. Встала на ноги и прислушалась — шуршали уже в комнате, будто кто-то осторожно там крался. Кто? Ну кто же может вот так, тихо и запросто справиться с замками бронированной двери? Только тот, для кого эта дорога уже известна. И наверняка вооружен он сейчас не только ножом. Поэтому не надо нам с Костей шуметь, чтобы не догадался Диман, что мы проснулись, и теперь не застать ему нас врасплох.

Боже, при чем здесь Диман? Димана я вчера законсервировала для господина Красина.

Едва я это подумала, как с ужасом увидела — Костя выпростал руку и, тронув ею лоб, повернул ко мне лицо. Сейчас он заговорит со мной спросонья! Я замотала головой, прикрыв одной рукой рот, а другую вытянула в направлении двери, за которой сейчас все стихло. Гримасничала я при этом, наверное, отчаянно, потому что Костя, посмотрев на меня с изумлением, спросил мирным и хрипловатым со сна голосом:

— Танюх, приснилось что?..

В прикрытую дверь спальни с той стороны тяжко ударили, она распахнулась во всю ширь, и с ослепительной вспышкой раздался выстрел. На меня набросили одеяло, но я успела увидеть, как Костя, чудесным образом взлетев в воздух, ударил стрелявшего ногой в грудь, и тут грохнуло еще раз.

Стук вылетевшего из руки и ударившегося в стену пистолета оказался едва слышен, потому что сразу пальнуло еще, и зазвенело осколками разбитое пулей зеркало. Оружие, будто приняв в себя ярость своего владельца, выстрелило от удара само по себе, но в последний раз.

Пока Константин молчком, но с удивительной скоростью управлялся со свалившимся на пол и рычащим от переполнявших его чувств убийцей, я присела на край кровати, не в состоянии держаться на ослабевших ногах, и стиснула руки, чтобы хоть как-то унять их дрожь. А когда это более или менее удалось, застучали зубы. Сжала их — заходили ходуном плечи. Да что же это творится!

Пришлось вставать и почти по стенке пробираться мимо сэнсэя, придавившего коленом к полу нашего гостя. А когда вышла из ванной, то успокоилась еще недостаточно, чтобы заинтересоваться стрелком больше, чем местонахождением графинчика с коньяком, и направилась в кухню. И тут пронзительными переливами заверещал звонок в прихожей.

— Одуренно! — только и смогла я сказать по поводу всей этой так внезапно начавшейся суеты.

Надавив на кнопку выключателя и машинально глянув на часы, висевшие рядом с ним, я поняла, что уже почти утро и что все это буйство, наверное, разбудило и тех, кто с вечера не планировал подниматься в такую рань.

Позвонивший не перенес моей медлительности, вполне, на мой взгляд, простительной при таких обстоятельствах, и вместо того чтобы звякнуть еще раз, попросту взял и нажал с той стороны на дверь. Она, не прикрытая стрелком как следует, чтобы не оказаться помехой при отступлении, отворилась, и из-за нее показалась растрепанная голова Ольги Олеговны. Горящие возмущением, даже гневом глаза ее вдруг сменили свое выражение и остекленели на вытянувшемся от удивления лице.

— О-ой! — тихо напугалась она и скрылась за дверью.

Я ничего не поняла и потянулась уже было к дверной ручке, чтобы выглянуть самой, как дошло до меня, что стою-то я здесь без единой нитки на теле. Какой вылезла из-под одеяла, услышав шорох в прихожей, такой и пришлепала. Вот уж не думала, что мной, обнаженной, можно так напугаться!

Из глубин квартиры, от самой спальни, донеслись звуки возни и негромкий вскрик. Я накинула на себя банный халат, оказавшийся почему-то в прихожей на вешалке, и страшным шепотом крикнула в комнату:

— Тише!

За дверью гомонили. Я открыла ее и предстала перед возмущенными полуодетыми соседями, успевшими собраться на лестничной клетке.

— Татьяна! — начала Олеговна, но Гена, немолодой, вечно затрапезного вида мужичок, живущий прямо подо мной, бесцеремонно отпихнул ее в сторону и в веселом возмущении проорал, рубя воздух ребром ладони:

— Ну ты вообще, Татьян, даешь! Не дом, а Чечня, в натуре! Ты чего, хочешь, чтобы я зондеркоманду вызвал? Какое право имеешь…

— Погоди ты! — возмутилась Олеговна его бесцеремонностью. — Таня, что случилось? Опять воры? Сама-то цела?

— Ох, извините, дорогие мои! — зачастила я скороговоркой, чтоб не перебили. — Извините! Нет никаких воров и вообще никого посторонних, все в порядке.

— Ничего себе в порядке! — возмутился муж Олеговны, мощный старикан с пучками седых волос за ушами и круглым тугим животом, на котором ни один ремень не способен удержать штаны на полагающемся им месте. — Правду Генка сказал — пальба, как в Чечне. Ты знаешь хоть, сколько времени?

— По какой причине канонада? — выступил вперед пенсионер в звании бывшего майора, имени которого я никогда не знала, но здоровалась с ним регулярно.

— Несчастный случай. Взрыв трех шумовых патронов при проведении технического обслуживания газового оружия, — объяснила я ему как знатоку. — Приношу свои извинения и заверяю, что впредь такое не повторится.

— Вольно! — скомандовал он и, удовлетворенный рапортом, повернулся к остальным: — Ничего, товарищи, страшного. Никто не пострадал, это — главное, а за неудобства нам принесены извинения.

— Ну уж нет! — Мужу Олеговны хотелось ругаться, и она тоже поддержала его:

— Безобразие, Таня! Разве можно заниматься такими вещами в квартире, а уж тем более в такую рань!

— Зондеркоманду… — воскликнул Гена, но майор перебил его, возвысив голос до половины командного:

— Оставьте это словцо! И подумайте о том, что я терплю ваши еженедельные празднества без претензий и возражений, хотя мне от них достается более прочих.

Внезапно возникшая перепалка отвлекла от меня внимание соседей, и я потихоньку ретировалась, осторожно, но плотно прикрыв за собою дверь.

— Свет включи, — попросил Константин, едва я перешагнула порог комнаты.

— Тихо, Костя, только тихо! — потребовала я прежде всего. — Они там и так едва в милицию не позвонили.

— Почему бы и нет? — проворчал он и отвернулся к человеку, сидящему на стуле посреди комнаты. — Сидеть! — прошептал безо всякой, на мой взгляд, нужды.

Свет я зажгла, а его вопрос оставила без ответа. Мой очередной несостоявшийся убийца сидел смирно и смотрел на меня со звериной злобой, прищурившись и кусая бледные губы. От неожиданности я даже забыла, что надо придерживать полы халата, хорошо, что сразу опомнилась. Придется выйти и поискать что-нибудь менее стесняющее свободу движений, но не могла я удалиться, не перекинувшись для начала хотя бы парой слов со знакомым человеком. Он меня опередил:

— Везет тебе, шалашовка, ох как тебе везет!

Петр покачал головой, и я оценила спокойствие, с которым он держался, хоть и угадывалась в этом спокойствии немалая доля отчаяния.

— Подожди, сэнсэй, — остановила я Костю, двинувшегося было к нему. — Не при мне, ладно?

Константин, находясь в приподнято-боевом настроении, возможно, и не обратил бы внимания на мою просьбу, не удиви я его смехом.

Я рассмеялась неожиданно для себя, и это не было истерикой. Просто надоело мне все это! Начиная с первой встречи с Василием Дмитриевичем Краповым на той презентации пошла какая-то непрерывная полоса мордобоя и опасностей. Хорошо авгурам и их опричнине, они развлекаются этим, сменяя друг друга, и поэтому не теряют азарта. А мне одной уворачиваться приходится.

— Не при мне, Костя. Я дам тебе время для испытания этого бандита на прочность. Из рук его выпускать нельзя ни в коем случае. Ты возьмешься за это?

— Ты, шалашовка! — прогундел Петр, неосторожно игнорируя существование Константина. — Может, договоримся?

Не успела я ему ответить, что поговорим обязательно, а договариваться не будем… Костя стоял от него на расстоянии вытянутой руки, рукой и схватил его за горло. Подбородок у Петра задрался, голова приподнялась от такой хватки. Указательный и большой палец сэнсэя пришлись как раз под мочки его ушей, и он сдавил ими шею отморозка не сильно на взгляд со стороны, но лицо Петра побагровело, разъехались в стороны губы. Руками он попытался вцепиться в запястье мучившей его руки, но Костя ее уже убрал, вытер пальцы о воротник рубашки Петра и отвернулся от него с брезгливым выражением лица.

— Оставь свою крутизну, отморозок, — посоветовала я Петру, — не тот случай. Как ты узнал, что я здесь? Что я вообще жива? Отвечай быстро и покладисто.

— Да-а! — задрал он лицо в отчаянном кураже. — Узна-ал! От дружка твоего!

— Иди, Таня, приводи себя в порядок, сейчас он мне на все и за все ответит. Ты только скажи, о чем спрашивать.

Костя, обняв меня за плечи, подтолкнул к двери спальни, по пути ткнув, не обернувшись, приподнявшегося Петра локтем.

— Пистолет? — спросила я, и он кивком указал на дверь. — В качестве темы для обработки спроси его про остальных из его команды, а особенно про белобрысого Вовку. Где и как их найти. А мне, Костя, действительно до приезда милиции кое-что сделать надо.

Константин слегка кивнул, прикрыв глаза: сейчас, мол, все будет, иди. Даже мне жутковато стало при виде его окаменевшего лица и поджатых губ.

— Иди! — Он улыбнулся и опять стал прежним, моим Костей. — Иди, я его не покалечу.

Пистолет я увидела сразу, как зажгла свет. Он лежал среди зеркальных осколков у ножки кровати. Обычная наша ментовско-армейская «дура».

В комнате захрипел Петр, а Костя что-то тихо и медленно ему сказал и повторил еще раз.

Я достала из шкафа носовой платок и, оберегая отпечатки пальцев, завернула в него «макаров», положила его на подоконник, за шторы, с глаз долой. Быстро оделась и поспешила к телефону, выйдя из спальни через другую дверь, чтобы не мешать Константину в его деле.

Красина на месте еще не было. Рано. Оперативный дежурный отказался назвать мне его домашний телефон и согласился позвонить ему сам, передать, что Татьяна Иванова ждет его звонка по такому-то номеру. Записав на листочке адрес Самопрядова, я подсунула его под аппарат — для Кости, если мне вдруг придется уехать до звонка следователя.

Костя отдыхал, развалясь в кресле напротив открытой балконной двери, и дымил сигаретой. За его спиной на том же стуле сидел отморозок, но теперь уже скорчившись в три погибели и упрятав лицо в ладони. Надо полагать, допрос окончен. Быстро управились.

Не стала я предлагать Косте коньяк, а просто пошла и налила, опорожнила графинчик в два бокала, себе — на палец, не больше, а остальное — ему. Он не отказался, взял и пригубил с удовольствием. Спохватился и встал, чтобы уступить место, но я усадила его обратно.

— Будь хозяином, сэнсэй, тебе оставаться здесь с этим, дожидаться или моего возвращения, или приезда милиции.

У Петра опущенная голова ушла в плечи. Ничего, пусть погорюет, его мне не жалко. Я вспомнила, как Виктор уходил от меня к углу своего дома, и поняла — еще немного, и начну злиться. Выручил Костя — обнял за талию и, притянув, усадил к себе на колени.

— Тебе рассказать про белобрысого?

— Не надо, — поморщилась я. — Потом. Он для милиции интерес представляет, а мне пока не важен. Главное, что эта информация у нас есть. Ты уверен, что Петр сказал правду?

Он хмыкнул вместо ответа.

Мы допили коньяк, Костя вызвался сварить кофе и ушел на кухню, а я заняла его место и закурила тоже. Дождалась, когда выпитое теплой волной пошло по телу, и спросила негромко:

— Где архив?

Петр всхлипнул, пошевелился, и тем же звуком, что я слышала спросонья, зашуршала его болоньевая куртка. И что это он в таком старье ходит? Специально надел, чтобы незаметней быть?

— У Илоны за зеркалом. В сейфе, — ответил со слезами в голосе.

Как Косте удалось так быстро его обработать? Какие-нибудь дальнеазиатские примочки типа воздействия на болевые центры. Лучше не знать.

— Что Самопрядов? — задала я необязательный вопрос.

Петр в полном отчаянии согнулся еще больше, сцепил пальцы на затылке и сдавил виски запястьями.

— Он у себя, — пробубнил, как в подушку. — Это он про тебя сказал.

— Кому еще сказал, кроме тебя?

— Я один у него был.

— Чем ты его?..

— Из пистолета…

Понятно. Быстро и просто расправился с фотографом и, воодушевившись, нагрянул сюда, решив покончить сразу со всеми проблемами. И нарвался.

— Как узнал о Самопрядове?

— Диман не приехал. А у Илоны его ждали. Нестор послал проверить Витькину квартиру.

Ну и нюх у старика, я поражаюсь! Не хуже моего. Хотя чему удивляться? Думаю, что именно благодаря ему банда авгуров существует в Тарасове больше года. Помнится, предупреждала Илона не доверять Нестору ни под каким предлогом. Я и ей не доверяю.

— Не всегда, Петя, ствол решает все проблемы. Даже если бы удалось тебе это мероприятие, вашей компании все равно пришел конец. Не понял ты значение того, что Дмитрий сидит в камере. Ведь сказал тебе об этом Виктор? Сказал. О Димане твой первый вопрос к нему был. Второй — обо мне. А пистолет ты зря вытащил. Зря с Нестором не посоветовался. Теперь, кроме прочих ваших художеств, в одночасье повисли на тебе еще и убийство с покушением. Это уже недалеко от «вышки».

— Я ни в чем признаваться не буду! — воскликнул он с таким отчаянием, что Костя заглянул к нам из кухни, но, увидев, что никакая опасность мне не грозит, удалился.

— Твои друзья расколются.

Необязательный у нас пошел разговор, и все оттого, что не захотела я отказать себе в удовольствии поиздеваться над этой тварью.

Когда кофе был готов и уже разлит по чашкам с минаретами на донышках, зазвонил телефон. Есть у милиции способность беспокоить людей в самое неподходящее для этого время.

— Вы заставляете себя ждать, — укорила я Красина, и моя претензия неожиданно взбеленила его настолько, что он едва не опустился до грубости. А когда я, дабы прервать тягучий поток его слов, без объяснений назвала адрес Самопрядова, опешил настолько, что сморозил откровенную глупость:

— Почему же не приехали, если знаете, что я здесь?

— Вот этого не знала, — ответила откровенно.

— Но что произошло здесь, вы в курсе?

— Конечно. И звонила я вам для того, чтобы сообщить, что убийца Самопрядова в моих руках. А вы заставляете себя ждать. Нехорошо!

— Куда нам приехать? — спросил он, можно сказать, вкрадчиво. — Вы дома?

— Дома, да. Но через минуту меня здесь не будет. Дела, знаете ли. Преступника сдаст вам мой друг, сэнсэй Чекменев. Да, да, на которого я покушалась. Кстати, настоящий покуситель с вечера в ваших руках находится, так что я свое обещание выполнила.

На его требование отложить дела и дождаться их, потому что с нарядом приедет он сам, лично, я ответила отказом и попросила зарезервировать в их заведении места для еще по крайней мере пятерых лиц мужского и одного женского пола.

— К какому времени?

Мне представилось его растерянное лицо, и, едва удержавшись от смеха, я положила трубку, ничего ему не ответив.

Пока я разговаривала с милицией, Константин, чтобы не терять понапрасну времени, занялся уборкой спальни. Причем в качестве рабочей силы он использовал безропотно подчинявшегося ему Петра. Отморозок на коленях ползал по стеклянным осколкам и собирал их с великой осторожностью, стараясь производить как можно меньше шума. А когда уронил, получил от сэнсэя хороший подзатыльник.

— Трудотерапия! — похвалился Костя своей выдумкой. — А почему сама не хочешь ментов дождаться?

Я попыталась промолчать, но он взялся бубнить, что вот, мол, как всегда, секреты, как всегда, лететь мне надо на всех парах, а ему — искать и находить меня то полубезумной от злости, то полумертвой от усталости.

Петр вместе со мной слушал его брюзжание, не прерывая своего занятия, морщился только, а я улыбалась, привалившись плечом к дверному косяку. Что мне нужно еще раз повидать авгуров, не объяснишь в двух словах. А после того как Петя попадет Красину в лапы, менты приедут за ними очень быстро и вряд ли дадут нам потолковать так, как мне хочется.