Глава 7

— Знаешь, Мельников, ты прекрасно успокаиваешь… Ты умеешь реанимировать мою угасающую веру в себя, — сообщила я. Он усмехнулся. — И не смейся надо мной, пожалуйста, потому что иногда я нахожусь в апсайдауне. Полном. Вот как сейчас…

Он еще раз хмыкнул и оглядел меня с ног до головы:

— Иванова, кажется, ты привираешь. Твой очаровательный носик все так же вздернут вверх, а это говорит о чем?

— О том, что я неисправима, — вздохнула я.

Мы посмотрели друг на друга, и оба рассмеялись.

— И все-таки, возвращаясь к Гараяну, что произошло пять лет назад?

— Ничего особенного, — вздохнул Мельников. — Все справки, которые я пытался навести, очень скучны и немногословны. Самый длинный ответ, который мне удалось получить, был, по сути, вопросом: «А на фига тебе сдалась эта грязная история, Андрей?» Вкратце — ее нашли утонувшей в ванне. Глупая и страшная смерть. Может быть, остановилось сердце? Эта версия всем показалась идеально подходящей случаю. Хотя сам следователь, который вел это дело, предпочел настаивать на самоубийстве. Говорят, простой адюльтер. С кем? Это уже известно одному богу.

— С Рябцевым, — тихо сказала я. — Если не веришь, сам взгляни на фотографии.

— С Рябцевым? — удивился он. — Тогда это более чем странно… Арташес и Рябцев жить не могли друг без друга. И если бы гараяновская жена крутила роман с лучшим его другом, неужели ты думаешь, он смирился бы с этим?

— А в этой истории, Андрюшенька, вообще какая-то адская смесь типичностей и нетипичностей… Ну, хорошо, давай оставим нашу версию в покое и выслушаем твою.

— Моя? Моя версия напрямую связана с уголовным прошлым Гараяна. Стилет, который ты склонна причислять к романтическому орудию мести, на деле просто добыча, за которой охотятся бандиты. Предположим, что он был украден. И Арташес нахально завладел им.

— Тогда при чем тут Рябцев? Какой резон убирать его?

— Может быть, как свидетеля? — предположил Андрей.

— Может быть, — вздохнула я. — Но это очень притянутое за уши «может быть». Тогда его убили бы совсем не стилетом. Нет, они явно хотят показать что-то. Если бы не эта песня, я бы тоже думала, как ты. Но там явно звучит — «месть». А так как пока я не вижу, за кого надо мстить, кроме Анны, которая, предположим, покончила с собой из-за двух мужчин, среди которых металась, как меж двух огней.

— То есть мотив мести тебе понятнее?

— Да, — кивнула я. — Потому что, поставив себя на место убийцы, я могу сказать одно — наш убийца склонен к эффектам, он обладает артистической натурой, и ему почему-то чрезвычайно дорого орудие убийства — стилет. Теперь посмотрим на нашу удивительную прелестницу Лоретту. Лично я не верю, что наше с ней столкновение — чистая случайность. Она хотела меня увидеть и, более того, познакомиться со мной. Зачем? Почему было не сделать это просто? Если она в опасности, тогда это становится понятным. Так же, как если она — убийца. Хотя вот тут точно не сходится. Слишком ясные глаза, но мы с тобой знавали убийц и с ясными глазами… Останавливает меня только одно — опять тот же Рябцев. Лоретта, судя по фотографиям, не чаяла в нем души. Я бы даже предположила, что она была его дочерью. Тем более что сходство очевидно… И, наконец, третье — классический вопрос: «А был ли мальчик?»

— Как это?

— Мальчик, — терпеливо пояснила я. — Ведь был же паренек, старший брат Лоретты, о котором куда больше официальных сведений и который исчез. Испарился. Если бы не эти пресловутые снимки, я бы решила, что Лоретта — трансвестит. Почему Лоретта не проходила по делу Анны?

— Это я могу тебе объяснить — она лежала в больнице. Я уже задал этот вопрос Патрикову — следователю, на котором повисло то дело. Ей было шестнадцать лет, она была чрезвычайно импульсивной, и смерть матери поначалу от нее вообще скрывали. Боялись эксцессов с ее стороны. Говорят, Лоретта была неуправляема и тоже запросто могла покончить с собой…

— Так… Мельников, значит, ты знал что-то про Лоретту и молчал?

— Я узнал только час назад, — быстро оправдался Мельников. — Потом — этой Лоретте только двадцать один, что она может? Танька, из нее не может выйти убийца!

Ах, эти мужчины! Еще не видел Лоретты, но уже весь во власти ее чар… Почему это она не смогла бы быть убийцей?

— Почему она была в психушке? — спросила я.

— Не знаю. Что-то с бредовыми фантазиями. Мания преследования. Ее кто-то пытался изнасиловать, кажется.

— А парень? Куда делся ее брат? Как его звали?

Мельников развел руками.

Я вздохнула. Вся надежда была на Аню. Если они были подругами, как можно судить по фотографии, вполне возможно, что ей известно куда больше, чем всем остальным.

На всякий случай я попросила Мельникова о посещении гараяновской квартиры.

— Мы же там ничего не нашли, — передернул он плечом.

— Я просто попробую понять, чем он дышал, — сказала я.

— Хорошо, — кивнул он. — Пойдем.

— Прямо сейчас? — удивилась я.

— Тань, сколько лет я тебя знаю? — тихо спросил он. — Я знал, что ты туда захочешь попасть. А так как иногда ты упорно презираешь закон, уж лучше я тебе помогу на сей раз. А то тебя в очередной раз придется вызволять из КПЗ…

Я чмокнула его в щеку.

— Спасибо…

— За что? — удивился он. — Ты помогаешь мне, разве нет?

— Но ведь и ты — тоже.

— Я корыстен, — рассмеялся Мельников. — Без твоего чисто женского воображения я бы еще долго плутал около банды, пытаясь свалить все на бандитские разборки.

Оказавшись в квартире Гараяна, я, конечно, пожалела, что мы не взяли с собой Ритку. Она ведь так интересовалась стариканом, что навлекла на нас все эти неприятности! Вот и гуляла бы сейчас вместе с нами, пытаясь в этом хламе найти важные детальки!

Сначала нам пришлось подняться на четвертый этаж на лифте, дребезжащем так, что каждое его движение я воспринимала как последнее, а когда он, судорожно взвыв, остановился, я облегченно попыталась вознести господу молитвы о счастливом избавлении.

Само здание тоже возбуждало подозрение в том, что в этом районе Тарасова произошло такое количество катаклизмов и землетрясений, что совершенно непонятно, как это здание до сих пор не развалилось по частям. Штукатурка, во всяком случае, явно была на последнем издыхании.

Андрей звякнул связкой ключей, открыл дверь, и я отпрянула.

В нос ударил такой затхлый запах, что захотелось восполнить в легких утраченный воздух. Меня затошнило.

Андрей же невозмутимо повернул выключатель, и моему взору предстала небольшая квартира, уставленная таким количеством старой мебели, что непонятно было, как Гараян вообще тут жил и каким образом у него получалось передвигаться, не задевая этих черных, гробоподобных комодов, зеркал, шкафов. Особенно потрясла меня кровать с длинными и массивными ножками, на которую можно было бы забраться только с помощью грузового лифта.

По стенам неутомимый Гараян умудрился присобачить какие-то немыслимые канделябры, в которых горделиво топорщились свечи. Сто лет не мытые окна не пропускали солнечного света, впрочем, они были занавешены плотными шторами, так что для усопшего хозяина всего этого великолепия солнечный свет, похоже, не был предметом первой необходимости.

Чистым оказалось только кухонное окно, так же как и воспетый Риткой холодильник. Эти два жалких ростка цивилизации навели меня на мысль о том, что у Гараяна с Рябцевым было куда больше общих интересов, чем я могла бы предполагать.

Я вернулась в комнату, остановилась перед огромным портретом Анны. То, что это — работа Рябцева, понять можно было сразу, без особого труда.

Я внимательно осмотрела все ящики и уже почти признала, что Мельников был прав и вряд ли мне удастся найти здесь что-то интересное, кроме мужских «гавайских» трусов, которыми, оказывается, неумеренно увлекался покойник, да очередной порции заплесневелых вафель, сохраняемых им, видимо, для непрошеных гостей.

— Ну? Убедилась? — спросил Мельников.

Из упрямства я мотнула головой и продолжила поиски, прочесывая с увлечением следопыта всю квартиру, зайдя в ванную, в туалет, потом вернувшись на кухню и опять — в комнату.

Признавать бестолковость нашего похода я не спешила — это было бы слишком обидно.

Наконец я устала и закурила, плюхнувшись в антикварное кресло с высоченной спинкой. Оно оказалось на удивление удобным. Я даже позволила себе немного расслабиться. Мой взгляд рассеянно блуждал по стенам, уже не пытаясь что-то отыскать, как вдруг я подскочила.

Возглас удивления слетел с моих губ.

Там, на стене, была еще одна небольшая фотография, на которой была изображена маленькая Лоретта в испанском костюме, сжимающая нежными пальчиками тот самый смертоносный стилет!

Ее личико сияло торжеством, глаза были переполнены властью — как будто малышка чувствовала себя королевой среди подданных. Маленькая Карменсита — с белокурой головкой и невинными губами, скривившимися в презрительной улыбке…

Я не могла оторвать глаз от точеной фигурки, тоненьких пальчиков, уже тогда украшенных крохотными колечками, — так хороша была эта маленькая чертовка, и мне казалось, что она сейчас заговорит, таким живым было ее личико.

— Да, она хороша, — восхищенно проговорил Мельников, замерев за моей спиной.

Я осторожно сняла снимок со стены и перевернула. Мне повезло.

На обратной стороне было написано каллиграфическим детским почерком: «Милому дяде Арташесу от Лоры».

— Жаль, — пробормотала я не в силах скрыть своего разочарования. — Это ничего не проясняет.

— Почему? — удивился Мельников. — Значит, она была ему племянницей.

— Вполне возможно, что нет.

Сомнений не было — приоткрыть завесу могла только сама Лоретта — а она этого не сделает, да и не надо пока ее трогать. И Аня.

Мы уже собирались выходить, как раздался оглушительный телефонный звонок. Отчего-то мы застыли, испуганно переглянувшись.

— Ах да… Я же просил Началова искать меня здесь, — вспомнил Мельников, поднимая трубку.

Он переговорил по телефону. Я не слышала, о чем шел разговор, но потом Мельников сказал:

— Таня, тебе придется отложить свои дела. Только что нашли твоего клиента. Мужика в бейсболке. Он убит. Есть интересные сведения… Поедешь со мной?

Я кивнула. Честно говоря, я была немного ошарашена. Ну а этот тут при чем?

Ритка начала нервничать. Прошло уже бог знает сколько времени, а они не появлялись. Татьяна могла бы и позвонить!

В тревоге посмотрев на часы, она убедилась, что уже достаточно поздно, и прикусила губы. На ее звонки в квартиру родителей никто не отвечал, и Ритка начала чувствовать, как в душе нарастает паника.

— Ну и ладно. Прекрати психовать…

Ритка закусила нижнюю губу и бессмысленным взглядом уставилась в телевизор, где метался в поисках любви ужасный Призрак Оперы. Сам фильм Ритке совершенно не нравился, но там была прекрасная музыка, и она покорно терпела морду Инглунда.

— В конце концов, Танька могла бы и позвонить! — Смена настроения у Ритки произошла внезапно, практически незаметно.

Теперь она не боялась — она обижалась. В конце концов, сколько можно считать ее за дурочку! Умная Таня, умный Мельников, и только Ритка — ни пришей, ни пристегни — груз на их ногах! Вечно нуждающееся в опеке, жалкое и ничтожное существо!

Короче, в Риткину голову водопадом хлынули глупые мысли, и справиться с ними Ритка совершенно не могла, находя в своей нечеловеческой обиженности определенный кайф.

«Взрослые и умные» Татьяна и Мельников стали казаться ей злобными насмешниками, а она, Ритка, — просто неоцененной до поры до времени героиней.

К тому моменту, когда зазвонил телефон, Ритка уже находилась в фазе полной готовности к подвигу. Поэтому, подняв трубку и твердо рассчитывая услышать Татьянин голос, немного высокомерно произнесла:

— Алло…

— Татьяна Александровна?

Ритку кольнуло в сердце недоброе предчувствие, уж больно холодным и странным показался ей этот голос, но она поспешно отогнала все опасения и сообщила:

— Татьяны Александровны нет. Говорит ее секретарь. Ей что-нибудь передать?

— Передайте, что у меня есть нечто, способное заинтересовать ее. Это касается одной особы, которая, как я понимаю, интересует ее больше всего на свете. Но дело срочное! У меня только час времени.

«Не соглашайся, — заговорил голос разума. — Откуда ты знаешь, что тебя ждет? Лучше откажись…»

— Простите, — начала было Ритка, но голос прервал ее:

— Понимаете, это очень важно. Очень. От этого зависит человеческая жизнь.

— Чья? — спросила Ритка, пытаясь справиться со страхом.

— Татьяны, — ответствовал голос.

Ах, как заколотилось Риткино сердце! Танькина жизнь зависела от нее… Отказаться, зная, что Татьяна на все сто процентов рискнула бы ради нее, невозможна! Она ДОЛЖНА поехать, даже если…

Даже если придется погибнуть!

— Говорите адрес, — с замиранием сердца вымолвила Ритка, боясь передумать, — я приеду к вам через несколько минут…

Мы спустились по ступенькам в какой-то богом забытый подвал. Началов что-то говорил вполголоса Андрею, отчего создавалось ощущение болезненной сумеречности. При этом он освещал дорогу допотопным фонариком — на лестнице не оставалось ни одной лампочки.

— Короче, мы примчались сюда по вызову и нашли этого жмурика. Вид у него…

Он опасливо оглянулся на меня. Я еле заметно усмехнулась.

— Не волнуйся за меня, Началов, я привыкла.

— Что ты, Танечка, я и не думал.

По-видимому, даже Началова вид трупа прошиб настолько, что он отказался от своей манеры глупо шутить по любому поводу.

Наконец он щелкнул выключателем. Я невольно отшатнулась.

Кто-то сидел на заплеванном и забросанном окурками полу, его бейсболка сползла на ухо. Глаза были широко раскрыты в бессмысленном стремлении понять то, чего мы не видим. Ноги были широко раскинуты, и на белой его рубашке расплылось красно-коричневое пятно…

Узкое тонкое лезвие проделало дыру в теле Владимира Николаевича с безжалостностью для него совершенно неожиданной.

Острое и тонкое лезвие стилета…

Ритка быстро сбежала по лестнице. Что-то очень важное бормотала она про себя: «Я же не могу знать, где Татьяна. Откуда я могу это знать…»

Она так неслась, что нечаянно толкнула пожилую даму в кокетливой шляпке, отчего та застыла с возмущенным лицом, а Ритка пробормотала:

— О, простите… Я не хотела.

Дама продолжала стоять, глотая воздух, и Ритке стало страшно — вдруг сейчас она упадет в обморок, а вокруг, как назло, никого нет, только она, Ритка, у которой совсем нет времени?

Она подвела старушку к скамейке и бережно усадила ее, как будто ставила в музейную витрину фарфоровую вазочку.

— Ради бога, простите меня, — еще раз попросила Ритка, с тревогой вглядываясь в лицо дамы, поскольку та продолжала молчать, загадочно закатив глаза. — У вас все в порядке? — наклонилась Ритка еще ближе.

— А? — заорала вдруг дама так истошно, что Ритка попятилась. — Все ли у меня в порядке? А ну пошла отсюда, поганка! Смотреть надо, куда прешься!

Ритка в испуге попятилась и, окончательно расстроенная, поспешно ретировалась.

Только сейчас ей стало страшно.

— Господи, — пробормотала Ритка, изумленно глядя в начинающее темнеть небо, — я вообще-то хоть знаю, куда иду?

— Да уж, — сказала я, глядя в окно. Мои пальцы сжимали ручку кофейной чашки, мы сидели в кабинете у Андрюшки. Нас было четверо — четвертым был совершенно незнакомый мне парень с фотоаппаратом.

«Интересно, а он-то здесь зачем?» — подумала я. Парень был явно левый, он судорожно сжимал свой «Полароид» и дико волновался.

— Вот это — маленькое пояснение, — сообщил Началов. — Человек чисто случайно все отснял…

— Что? — заорали мы в один голос, развернувшись к парню. От нашего дикого вопля он окончательно испугался и попытался раствориться в пространстве, слившись со стеной.

— Да, может, ничего и не получилось… Я ведь только купил эту «мыльницу»… Но вот снимки. Конечно, смазано все, но попытаться разглядеть можно…

Я почти вырвала у него из рук снимки.

Честно говоря, ему надо было еще долго учиться…

— Что это такое? — поморщила я лоб. Три совершенно размазанные фигуры, у средней на голове какой-то средневековый клобук…

— Я же говорил, что снимаю плохо, — окончательно смутился парень. — Я купил его только сегодня утром и встал у окна фотографировать. Меня никто не видел, вы не бойтесь — я свет потушил. Думал, так будет вернее поймать кадр…

— А потом? Вы встали у окна, и что? Кстати, со светом вы придумали хорошо… А то вот одна такая застыла перед освещенным окном, и теперь приходится буквально заниматься «программой охраны особо важных свидетелей».

Кстати, об особо важном свидетеле… Я вспомнила, что в пылу своих забот совсем забыла позвонить Ритке.

Рука уже потянулась к телефону, но я подумала, что сделаю это попозже — в конце концов, куда ж она денется? В отличие от меня сидит дома, в тепле и безопасности…

— Рассказывайте дальше, — остановила я свой порыв.

— Тут появился вот этот парень.

Фотограф показал на первую фигуру. Что-то знакомое в этих смутных очертаниях померещилось мне. Где я могла его видеть?

— Он шел вдоль улицы медленно, и мне даже показалось, что ему плохо. Или он не трезв, понимаете? Потом появился этот мужик в бейсболке. Сначала я их никак не связывал, думал, просто идут случайно, но в один момент парень оглянулся, и вот этот кинулся в кусты. Тогда я сразу прикинул — ага, он следит за ним! Сначала я перепугался, что он хочет убить вот этого парня, но потом понял, что нет — сам чего-то боится до смерти. А теперь взгляните вот сюда…

Он достал следующий снимок.

Я долго всматривалась, пытаясь быть очень тактичной, но недоумение пересилило, и я призналась:

— Но я ничего не вижу…

— Я тоже сначала не видел. Но посмотрите вот сюда…

Он показал на угол снимка.

Теперь я увидела.

Мой капуцин…

Его почти не было видно — только край капюшона. Только рука, взмывшая вверх… Смутные очертания фигуры проступали так нереально, что он казался призраком.

— Вы можете описать, что было дальше? — спросила я, не в состоянии отвести от фотографии взгляд.

— Ничего. Он просто шел за парнем в бейсболке, спокойно и тихо. Капюшон был надвинут на лицо, и я бы все равно не мог его разглядеть.

— Капуцин, — пробормотала я вслух, поднимая на Андрюшку глаза.

— Какой еще капуцин? — спросил Началов, переводя удивленный взгляд с меня на Мельникова.

— Потом объясню, — пообещала я.

Почему-то в сердце кольнула тревога, и эта тревога связывалась с Риткой.

— Андрей, я позвоню?

— Конечно…

Я набрала номер. Длинные гудки…

Тревога начала превращаться в целый набат.

— Где она может быть? — пробормотала я.

Еще раз набрав номер, я поняла — Ритки там нет.

— Черт! — выругалась я, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Что-нибудь случилось? — спросил Андрей.

— Еще не знаю, — призналась я. — Но что-то мне очень неспокойно за нашу Маргариту… Поеду-ка я посмотрю, все ли у нее в порядке…

Ритка спустилась по улице. Ага, вот он, этот дом…

Поднявшись на третий этаж, она остановилась.

— Господи, что я делаю… Еще не поздно вернуться. Еще ведь можно вернуться!

Но она шагнула к этой двери, на которой сиял номер «пять», и нажала на кнопку звонка.

Дверь открылась, две сильные руки втащили Ритку в квартиру раньше, чем она успела хоть что-нибудь понять.