Глава 6
Когда мои негативные впечатления притихли, уступив место любопытству, я осмотрелась. Надо было попытаться выяснить то, чего мне уже никогда — я бросила на него взгляд, полный сожаления, — увы, уже совсем никогда не сможет рассказать Рябцев!
Осторожно подойдя к книжному шкафу, я осмотрела его содержимое. Книги меня не интересовали — в данный момент Овидий вряд ли сможет оказаться мне полезен. На самом верху стоял проигрыватель — допотопный, я таких уже лет пятнадцать не видела. Груда пластинок, большинство из которых составляли записи джаза и классики. Приподнявшись на цыпочки, я заглянула на сам проигрыватель, который был включенным. Диск вертелся вместе с пластинкой, которую я не замедлила снять. Нажав на кнопочку, остановила мельтешение проигрывателя. Уже собиралась положить пластинку в конверт, но мой взгляд привлек альбом с фотографиями. Не знаю уж почему, но я сняла его с полки и засунула в пакет. Вполне возможно, что он сможет оказаться мне полезен.
Потом вспомнила о пластинке, которую держала в руках, и посмотрела на название.
Как со мной не случился обморок, не знаю. Не люблю я таких вот шуток… Чувствуешь себя глупым кроликом, над которым решили посмеяться. Пластинка называлась «Пустыня любви»!
Я чертыхнулась и положила пластинку к альбому. Что же заставило старика Рябцева слушать именно эту пластинку в роковой для своей жизни вечер?
Я не судмедэксперт, но могу относительно определить время смерти. Рябцев был убит предположительно ночью. Около трех часов, чтобы быть точнее.
Я вышла из дома и огляделась. Тишина была оглушительной. Такое ощущение, что здесь никто не живет — только визгливая собака да монашенки в скиту… Опять вспомнился наш с Риткой капуцин. Легкая дрожь пробежала по спине. Что-то не нравится он мне…
Я вернулась к машине, и там, уже в салоне, прикрыв глаза, закурила. Осталось вызвать сюда милицию, но мне отчего-то сейчас стало так пусто, и удивительное равнодушие, вызванное усталостью, начинало побеждать меня. Все равно здесь на семь верст — ни одного телефона… Интересно, проклинал ли в последние минуты свою антипатию к цивилизации Рябцев?
Я подавила вздох, потому что теперь мои сожаления ничего изменить не могли.
«Ну и что ты застыла? — насмешливо вопросил меня внутренний голос. — Очень хочешь, чтобы тебя тут заметили? Тебе что, нужны осложнения?»
Я знала, что он, скотина, прав. Осложнения не нужны никому, особенно мне. Тем более что вернуться мне сюда придется.
Машина тронулась с места. Мне почему-то казалось, что, уезжая, я предаю беднягу Рябцева. Оставляю его там бог весть на сколько времени, с его мертвой улыбкой и тщательно расчесанными волосами.
Но такова жизнь. Надеюсь, он простит меня за это…
* * *
Через двадцать минут я уже была в квартире Риткиных родителей. Первым делом позвонила Мельникову и изложила ситуацию.
Он долго молчал, потом спросил:
— То есть он убит точь-в-точь как Гараян?
— Да, — кивнула я. — И, сдается мне, по той же причине. Только вот причину бы эту найти…
Потом я поведала о своей встрече с Лореттой, чем совершенно добила несчастного. Образ Лоретты показался ему таким же загадочным и произвел точь-в-точь такое же впечатление, как и на меня. Он долго пытался представить себе эту красотку, и больше всего его восхитили колечки на пальчиках.
— Слушай, тебе сегодня что, везет на экстраординарные происшествия?
— Мельников, — устало сказала я, — иногда мне кажется, что я родилась в тот момент, когда на небе происходила битва архангелов. Или планеты выстроились таким образом, что сразу все экстраординарные ситуации свалились на мою бедную голову. Так что сегодняшний день — всего лишь слабое звено в этой цепи. Ладно, давай закончим обсуждение моей явно незадавшейся судьбы. Лучше скажи, мне в милицию самой звонить или ты сошлешься на анонима?
Он подумал и сказал:
— Тебя кто-нибудь видел?
— Кажется, никого, кроме собаки, в поле зрения не наблюдалось.
Он подумал немного и, видимо, решив, что собака лишнего говорить не станет, вынес вердикт:
— Тогда я позвоню сам. Зачем тебе лишние навороты?
— В моей жизни, Мельников, так много этих самых лишних наворотов, что иногда хочется стать Офелией…
— Почему — Офелией? — испугался Мельников, представив мое бездыханное тело плавающим в зарослях камыша. Кажется, я понравилась ему в этой неожиданной для себя роли, поскольку он мечтательно молчал довольно долго. Наверное, не мог оторваться от созданного его воображением прекрасного образа.
— Потому что — «уснуть и видеть сны…», — прояснила я. — Когда ты наконец займешься самообразованием? Такое ощущение, что дальше Кафки твой интеллект простираться не желает! А трогательная Офелия и чересчур замороченный комплексами Гамлет тебя не интересуют?
Он рассмеялся:
— Ладно, Офелия. Изучай альбом, звони Лоретте и напрягай уставшие извилины. Я к тебе подъеду позже, разберусь сначала с Рябцевым.
— Да с ним и без тебя уже разобрались, — мрачно пошутила я, вешая трубку.
О, мой господь! Стоя под теплыми струйками душа, я пыталась освободиться от моральной усталости, но уходила только физическая! А эта проклятая вековая труха все еще пропитывала мою душу, и жизнь казалась мне такой невыносимо тяжелой именно потому, что где-то сидел аккуратно причесанный Рябцев. Я понимала, что человечество не погибнет без его стожков, но отчего-то мне было так печально, что он больше никогда не нарисует ни одного, что я начала подозревать, что по моему лицу катятся не только струйки воды, но и слезы.
— Прекратите, Татьяна Александровна, — сердито пробормотала я. — Вы же не дура-малолетка, в чем дело? Ну, вот такая у вас работа, и ничем она не хуже, например, работы хирурга! При чем тут ваша выдуманная вина? Не можете же вы, любезная моя, предусматривать все возможные убийства? Этак вам надо тогда было бы не детективом работать, а Анжеликой Эффи какой-нибудь!
Прочитанная мораль возымела действие. Становиться Анжеликой Эффи у меня не было никакого желания. По моему пониманию, каждый должен заниматься своим делом, а мне нравилось мое, несмотря на сопутствующие обстоятельства. Поэтому я немного успокоилась и привела в порядок свои разбушевавшиеся чувства.
Выйдя из душа, я заварила кофе. Душа моя медленно начинала согреваться, наполняясь новой жизненной силой, и все казалось уже не так плохо, как поначалу.
Душ и кофе с сигаретой — что может быть эффективнее в борьбе с жизненными незадачами, если у человека напрочь отсутствует потребность в молитве?
* * *
Конечно, с молитвой у меня было так плохо из-за некоторой склонности к греху. Во всяком случае, когда я дотронулась ладонью до крышки старинного альбома, на обложке которого почему-то была картина «Меньшиков в Березове», мою ладонь будто обожгло, и я отдернула руку. А почему, собственно, ты считаешь себя вправе лезть в чужие тайны? Мой внутренний голос буквально негодовал по этому поводу.
— Если я не буду лезть в чужие тайны, — сказала я тихо, протягивая руку к альбому, — я не узнаю, в чем там дело.
«Ну? И ты, значит, считаешь, что в этом альбоме найдешь все тебе необходимое для разгадки?»
— Попытка не пытка, — парировала я. — Надо попытаться, ведь так?
Покрутив ручку настройки, отыскала ее без труда — среди всех станций, в основном передающих самую отвратительную попсу, «Таро» отличалась интеллигентностью. Порадовав меня блюзом, они быстренько оттараторили рекламу и пригласили на работу менеджера по работе с клиентами. Далее следовал телефон, по которому должен был звонить желающий. Я понятия не имела, чем должен заниматься менеджер с клиентами, но смела надеяться, что мне повезет. Что-то я в последнее время так и пытаюсь устроиться куда-нибудь на вторую работу!
Набрав номер, услышала очень неплохо знакомый голос:
— Алло?
— Я по поводу работы, — сказала я, судорожно вспоминая, где я этот голос уже могла слышать.
— Ты? — удивился мой абонент. — Таня, ты что, не узнала меня?
О господи! Сережа! Мой давний знакомый… Как же я забыла, что он работает как раз на «Таро», ди-джеем. Ах, простите, ведущим… Сережа патологически не выносил, когда его так называли.
Знакомы мы были неплохо — вместе часто бывали на одних и тех же тусовках, и отношения у нас были довольно неплохими. Я всегда говорила, что главное условие успешной работы сыщика — общительность и достаточное количество знакомых.
— Послушай, я же совсем забыла, что ты работаешь на «Таро»! Привет.
— Иванова, только не вешай мне лапшу на уши, что тебе ужасно хочется поработать менеджером, ладно? Излагай проблему сразу. Не стану мучить великого сыщика подробностями своей жизни.
— Сереж, мне нужна твоя помощь, — честно призналась я.
— Я догадливый мальчик, — рассмеялся он. — Надеюсь, у тебя там не начали мочить ди-джеев?
— Нет, успокойся. Убили старикана с уголовным прошлым и еще одного старикана — художника. Они, ко всему, были друзьями и любителями антиквариата.
— Ага. А при чем тут наша многогрешная станция?
— При музыке, Сережа. В тот момент у старикана играла пластинка с песней «Пустыня любви», а у второго — радио. Ваше, Сереженька. И очень меня занимает один вопрос…
Я назвала ему дату убийства Арташеса, время и попросила вспомнить, кто дежурил в ту ночь. Мне повезло — дежурил он. И даже вспомнил название песни, которую он поставил как раз в это время.
— Потому что, Танечка, у меня как раз был концерт по заявкам. Позвонил какой-то мужчина и попросил поставить эту песню для очень хорошего человека, которому она чрезвычайно дорога как напоминание о прежней любви. Честно говоря, я вообще не знаю, как она у нас оказалась — песенка-то старая!
— Название, — простонала я. — Полцарства за коня, Сереженька!
— Хватит одного твоего поцелуя, — нахально сказал он. — «Пустыня любви» твоя и была заказана.
— Спасибо, — прошептала я и повесила трубку. После этого я свалилась в кресло и почувствовала себя в этой самой пустыне с кучей оазисов, которые сейчас казались только миражами, и полной путаницей в голове.
Господи, что у них за игра? Может быть, ты что-то понимаешь?
Потому что я не могла пока ничего понять, кроме того, что все странные убийства связаны с этой самой «Пустыней» и старинным стилетом. И за всем этим туманно рисуется стройная фигурка странной женщины, сошедшей с полотна Боттичелли, каждый пальчик которой украшен маленьким золотым колечком…
* * *
Лоретта, кто ты?
Я готова была простонать, прокричать этот вопрос в трубку. Все так легко: набрать номер ее телефона и спросить — кто ты, черт бы тебя побрал? Кто?
Я открыла альбом и сразу зажмурилась.
Прямо на первой странице с фотографии улыбались мне одинаковыми улыбками Арташес и Рябцев, только совсем молодые.
Но вот улыбки у них были точь-в-точь такие же, как сейчас, в последние мгновения их жизни… Как будто увидели они то же самое, что и тогда, двадцать лет назад.
Я схватила сигарету. Пальцы мои дрожали. Альбом же готовил мне новый сюрприз.
Следующая страница была украшена опять Арташесом и Рябцевым, но на сей раз между ними сидела очень красивая женщина. Молодая, немного поникшая, но с такими глазами, что я не могла оторвать взгляда от этой глубины и яркости, которую не могла скрыть даже старая фотография.
И я была готова поклясться, что эта красавица очень похожа на Лоретту!
Я смотрела на нее и думала — почему мне говорили про мальчика? Или Лоретта поменяла пол? Нет, мне показалось, что она — сама женственность!
Перевернув страницу, я остолбенела. Рябцев, обнимающий за плечи эту женщину. Господи, как он на нее смотрел! Сколько страсти было в его взоре!
Следующая — двое детей. Мальчик и девочка. Похожие, как две капли воды.
И в девочке этой я уже без труда узнала Лоретту!
Что же заставляло Гараяна скрывать ее существование?
Почему Рябцев так бережно хранил все эти фотографии?
Я на время отложила альбом. Мне был необходим тайм-аут. Я оказалась лицом к лицу с чужой тайной, и мне было немного странно и страшно.
Альбом вдруг стал казаться мне «черным ящиком», содержащим информацию, почему погибли «самолеты», но вот пока я не могла расшифровать эту информацию. Жаль, что у меня не было старого проигрывателя. Может быть, «Пустыня любви» могла бы помочь мне расшифровать эти странные «иероглифы»?
Я опять потянулась к нему, но не успела. Зазвонил телефон, и я опять услышала голос Мельникова:
— Тань, я вот что вспомнил… Может быть, ты сочтешь это глупым чрезвычайно, но помнишь — был фильм такой «Море любви»?
— Смутно, — призналась я. — Кажется, маньячный триллер?
— Вот, — удовлетворенно выдохнул Мельников. — Там какой-то придурок мочил девушек под мелодию этой песни! Может, мы имеем дело с «киноманом»?
— Только наш киноман слушает «Пустыню» и мочит старичков, — хмыкнула я. — Я не стану отметать пока твою версию, но… Мне вот кажется, что это немного не так. Может быть, он и смотрел этот фильм, я не спорю, и в подсознании у него это отложилось — только тут, Мельников, все немного сложнее. А может быть, наоборот, — проще. Приедешь — поговорим…
Конечно, в его рассуждениях могла присутствовать доля правды. Я опять уставилась в альбом.
Рука моя потянулась к кисету с костями раньше, чем я подумала об этом. Выработавшийся рефлекс, улыбнулась я. Если не можете допереть до чего-то своей головой, воспользуйтесь подсказкой чисел, госпожа Иванова!
36+20+11.
«Вы излишне заботитесь о мелочах, забывая о главном».
Спасибо за критику, но как бы мне еще опознать, что есть главное?
* * *
Мой взгляд снова и снова притягивали фотографии. Я бережно перебирала их — как ни странно, чем дольше я всматривалась в эти лица, тем глубже начинала понимать их. И как будто кто-то позволял мне смотреть дальше, разрушая невидимую преграду, воздвигнутую мной самой.
Что за тайна объединяла трех этих людей? Буквально через несколько фотографий я опять увидела ее, Анну, — уже наедине с Рябцевым, сияющую такой улыбкой, что сомнения исчезали.
Опять Лоретта… Теперь уже девчонка-подросток, с толстой косой и чистыми глазами. Немного угловатая, с торчащими коленками. Опять мальчик, смотрящий на Лоретту с высоты своего возраста, немного снисходительно улыбаясь. А она, задрав голову, смотрела на него с таким восхищением, что я невольно улыбнулась.
Они напоминали счастливую семью, озаренную любовью. Но почему, почему в это их маленькое, уютное счастье совершенно не вписывался Арташес Гараян? Что произошло с Анной?
Я сжала виски ладонями, пытаясь сосредоточиться. Музыка… Почти с ненавистью взглянув на пластинку, я покачала головой — там была разгадка. Или какая-то часть шарады, которая могла помочь мне понять все…
Идея пришла внезапно. Я снова набрала номер Сережи.
— Алло?
— Сережа, это опять я… Не мог бы ты поставить сейчас эту песню?
— Да ради бога, Танюша… Сейчас. Кому посвятим?
Я задумалась. И выпалила:
— Лоретте с любовью и попыткой понимания.
— От тебя?
— Нет. Анонимно.
Что ж, Лоретта… Ты играешь в свою игру, так играй. Но я действительно хочу тебя понять — уж больно ты диковинная птичка!
* * *
Первые аккорды заставили меня перекоситься — я не люблю этот попсовый стиль. Банальные созвучия громоздились друг на друга в патологически выспренной безвкусице с попыткой изобразить нечто глубокомысленное. Голос у Анны был довольно приятным, если бы его не уродовала та стандартность, свойственная семидесятым годам нашей эстрады, которая почему-то всю жизнь напоминала мне комсомольски-нарочитую решимость на самоотверженный подвиг.
Я продолжала смотреть на фотографии, пытаясь найти разгадку в тексте.
Увы… Текст отличался такими уродливыми клише, что не хватало только «любови-моркови». Анна была одарена, не спорю, но ей не хватало индивидуальности. Тем более странно, если Лоретта ее дочь.
Когда я уже почувствовала глухое раздражение, поднимающееся внутри меня, и острое желание выключить приемник, я услышала пару строчек, заставивших мою руку замереть.
О-о!
А вот это уже интересно…
«Моя любовь ударит тебя в самое сердце, делая его пустым. И это будет месть моя за то, что я осталась в пустыне… Прощай, я больше не могу оставаться с тобой!»
С виду полный бред. Меня остановила «месть». И немного дальше: «Только рана в сердце, нанесенная стилетом…»
Я вскочила, уставившись на приемник. Черт побери, а ведь я нащупала это! Опять схватив альбом, я открыла его там, где на фотографии были трое — Арташес, Анна и Рябцев…
Узнать правду об их взаимоотношениях я могла только у Лоретты. Но она вряд ли захочет мне что-то рассказать!
Как быть?
Помощь пришла внезапно. В самом конце альбома была выпускная фотография Лоретты.
Я почти не всматривалась в лица, искала только Лоретту, на лице которой уже застыла маска некоторого пренебрежения к окружающим.
И рядом с ней обнаружила знакомую мне рожицу.
Жену потугинского программиста, Аню. Девушку, которую знала довольно хорошо.
* * *
«Пустыня любви» сменилась другой песней, и, честно говоря, абсолютная никчемность данного произведения заставляла меня отвергнуть склонность к кино пока еще неведомого убийцы. Разве что он совсем «тормоз», как любит говорить Мельников.
Песня связывалась с женой Гараяна, Анной. Именно она исполнила эту песню, чтобы ненадолго зажечься и погаснуть так же легко, как и появилась. Скорее всего, кто-то играл на определенных чувствах стариков — в песне говорится о мести, а значит…
Мельников говорил, что Анна умерла при загадочных обстоятельствах. В ванной. Может быть, самоубийство?
Я посмотрела в ее глаза, пытаясь найти там хоть капельку горя — нет, она выглядела счастливой!
Далее — стремление избавиться от Ритки как нежелательного свидетеля отчего-то лишало невидимого мстителя ореола притягательности. Вся эта банда явно была занята другим. Чем же? Поисками старинного стилета? Тогда какое ко всему этому отношение имеет наша таинственная барышня Лоретта? Она что, крестная мать мафии?
Поэтому, когда на моем пороге возник Мельников, я встретила его невольно вырвавшимся из глубины души стоном:
— Андрей, я совершенно ничего не понимаю! Просто абсолютная черная дыра — и никаких ответов!
— Спроси у своих «косточек», — ехидно присоветовал мне он. — Ты же уверяла, что они в состоянии натолкнуть тебя на нужную идею!
— В том и дело, что в данный момент они отделываются экивоками, — развела я руками. — Или я просто перестала их понимать!
— Начнем с того, что ты успокоишься и приведешь себя в порядок. Видеть тебя такой растерянной непривычно и дико.
Я села и уставилась на него с таким видом, что он улыбнулся.
— Иванова, когда ты вот так, со сложенными на коленях ручками, косишь под невинную школьницу, я начинаю подозревать, что дело действительно плохо. Где твоя привычная моему взору наглость и самоуверенность?
— Не знаю, — развела я руками.
— Что, все действительно так плохо? — озадаченно спросил он.
— Да нет, просто все в тумане. И события совершенно не связываются друг с другом, я не могу найти зацепки, позволяющей образовать логическую цепочку, а виной всему проклятущая Лоретта! Ну не вяжется она с бандой, как я ни стараюсь ее увязать!
— А ты перестань, — посоветовал мне Андрей. — В конце концов, у тебя есть ее телефон. Позвони.
— Нет уж, сначала я позвоню Аньке, а уж потом… Когда узнаю все Лореттины тайны, приступлю к ней.
— Знаешь, за что я тебя люблю, Танька? — спросил Андрей.
— Отнюдь, я даже не догадывалась, что ты питаешь ко мне нежные чувства, откуда мне знать такие подробности? — улыбнулась я.
— Вот теперь ты вернулась, — довольно усмехнулся он. — Появились ирония и наглая самоуверенность… С возвращением, ангелочек мой!
* * *
Владимир Николаевич Тихонов увидел его сразу и присвистнул.
Сначала он никак не мог вспомнить, где видел этого человека. Смутно всплывало в голове, что этот человек связан с ней, но как? Когда же его мозгу наконец удалось извлечь из глубин нужную информацию, сердце бешено заколотилось. Не может быть, чтобы это был он!
Такого подарка от судьбы он и не ожидал! Последнее время судьба предпочитала быть к нему немилостивой. Почти как Прекрасная Дама, предпочитающая смотреть на Тихонова, как на муравья, ползающего по руке и докучающего щекоткой. Ах, эта женщина! Иногда Тихонов ненавидел ее. Но — как и судьба, эта женщина обладала властью над ним, и с этим он не мог ничего поделать, да и глупо выглядят попытки сражаться с фатумом! Признаться, Тихонов уже отчаялся.
Но вот — этот человек, идет перед ним, и с каждым взглядом Тихонову казалось, что это именно он.
Тот самый мужчина, которого он видел уже однажды выходящим из квартиры Гараяна.
А если это он, тогда стилет именно у него. И он сможет вернуть его Лоретте, причем за вознаграждение!
Поэтому Владимир Николаевич не спускал с парня глаз, следуя за ним, как тень.
На какое-то время парень что-то почувствовал, поскольку замедлил шаг и недоуменно обернулся. Владимир Николаевич быстро юркнул в кусты и затаился там, пока высокая фигура не двинулась дальше.
Только сейчас он ощутил страх, более, впрочем, похожий на элементарное благоразумие.
Куда он несется? К смерти? У него нет оружия, и он совершенно не представляет себе, на что способен этот парень. Эти вот плотно сжатые губы и холодный взгляд — кого-то ему это очень напоминало…
Отогнав ненужные и неподобающие светлому случаю мысли, Владимир Николаевич бесшумно и решительно двинулся дальше, уже предвкушая добычу.
Фигура уходила все дальше и выше в гору, заставляя Владимира Николаевича двигаться все быстрее. Дыхание участилось — сказывалось пристрастие к плохим сигаретам, но он не обращал на это внимания. Он уже видел перед собой лицо Лоретты… Лоретта. Что-то заставило его остановиться перед самым входом в подвал, за дверью которого скрылась фигура парня.
Лоретта… Он вздрогнул. Вот этого он никак не ожидал!
Только сейчас до него дошла одна мысль, заставив его подумать о быстром возвращении.
Он обязательно должен немедленно увидеться с Лореттой или с этой хорошенькой сыщицей… С кем-то, кто может ему помочь. Радость сменилась страхом. Как он мог забыть про это!
Резко развернувшись, он остановился как вкопанный. Прямо перед ним возникла фигура в темном капюшоне, из-под которого не было видно лица. Он сделал шаг назад, пытаясь укрыться от холодного блеска глаз, просачивающегося через узкие прорези капюшона.
— Господи, нет… — прошептал он. — Кто вы?
Блеснуло стальное лезвие. Он закричал, пытаясь рукой защититься от смерти. Но безжалостное лезвие сверкнуло опять, заставив его упасть на колени, судорожно глотая ртом навеки исчезающий воздух.
— Почему… — прохрипел он, поднимая глаза в прощальном взгляде, и то, что он увидел, заставило его истошно закричать.
Теперь он дорого дал бы за то, чтобы убийца никогда не открывал ему своего лица!