Глава 4
Он как раз занес руку, чтобы позвонить, да так и замер, бесконечно пораженный моим озверелым видом, вытаращив глаза и открыв рот.
— Уф, — выдохнула я и, ничего ему не объясняя, протиснулась между его длинной фигурой и дверью. Осмотревшись, я поняла, что поблизости никого нет. Как будто все только что происшедшее мне померещилось.
— Что это с тобой, Иванова? — обрел Мельников дар речи. — Играешь в «Молчание ягнят»?
— Ни во что я не играю, — попробовала обидеться я. — Сам бы тут посидел, поджидая Риткиных убийц, я бы на тебя посмотрела.
— Что у вас происходит? Почему ты здесь, хотя буквально десять минут назад была у себя? Ты наконец-то освоила телепортацию?
— Ты за пять секунд задал мне столько глупых вопросов, что у меня от них трещит голова, — проворчала я и плюхнулась в кресло, не выпуская из рук револьвера, направленного почему-то на Мельникова. Он осторожно покосился в сторону смертоносного оружия, но, сообразив, что это всего лишь моя «зажигалка», успокоился и уселся напротив.
— Что вы с Риткой затеяли?
— Ничего, — устало махнула я рукой. — Кстати, нам надо срочно ехать ко мне. Там один из Арташесовых убийц нанимает меня на работу…
Мельников посмотрел на меня безнадежно усталым взором и пробормотал:
— Нет, в ваших наворотах даже черт голову сломает… Татьяна! Ты объяснишь мне, во что вы тут вляпались?
— А я знаю? — искренне развела я руками. — Если бы мне было дано узнать это, может, стало бы легче.
Я встала.
— У нас времени нет, — пояснила я свое лихорадочное поведение. — Пошли. Объясню все по дороге…
* * *
Ритка терпеливо слушала своего гостя и ждала… Когда же это чертово снотворное начнет действовать? Может, она что-то перепутала? Засыпала ему, например, слабительное… Да нет. Этот порошок она знала неплохо — сама сколько раз им пользовалась. Ну, конечно, дозы брала поменьше…
Он блаженно растянулся в кресле и попивал себе чаек, окидывая Ритку похотливым взглядом, от которого у нее начиналась нервная дрожь. В конце-то концов, когда приедет Танька? Сидеть у нее в квартире с насильником и убийцей — не самое приятное развлечение…
Справедливости ради стоит отметить, что этот кретин торчит здесь по ее милости, а насчет того, что он насильник, Ритке только сейчас пришла мысль в голову — Арташеса Левоновича никто не насиловал.
— А чай у вас что, с ромашкой? — поинтересовался он.
Ритка кивнула.
— А я-то гляжу, вроде с горчинкой… Ромашковый чай — это хорошо. Я как раз давеча простудился, барышня…
И он почему-то захихикал, как будто в простуде этой был какой-то, лишь ему понятный намек на некие смешные обстоятельства.
Ритка испуганно уставилась на него, пытаясь взять себя в руки настолько, чтобы не дать ему заподозрить себя в знании того, где он мог простудиться.
— Когда же ваша хозяйка придет?
Ритка неопределенно передернула плечом. Она и сама хотела бы знать, когда придет Татьяна. Ждать ее становилось все более невыносимо.
— Что-то мне не по себе, — признался гость, — простуда, наверное, сказывается… Глаза тяжелые. Я голову положу, вы не опротестуете?
«Опротестовывать» ничего Ритка не собиралась, напротив, сердце ее екнуло от радости ожидания, что он наконец-то провалится в сон.
Он устроился поудобнее и все еще пытался сопротивляться сну, тараща глаза.
«Спи», — мысленно приказала ему Ритка. Сил уже нет терпеть это безобразие! Надо же быть таким борцом со здоровым образом жизни, составной частью которого, несомненно, являлся сон!
Он что-то бормотал, пугая Ритку крайней нечленораздельностью, хихикал, а потом вдруг оглушительно зарычал.
Ритка вздрогнула и выпрямилась — дикий ужас стоял в ее глазах. Но очень скоро она вздохнула с облегчением — это ужасное рычание оказалось всего лишь храпом. Ее гость спал с безмятежной улыбкой. Ритка подошла, наклонилась над ним и, убедившись в хорошем качестве сна, достала полотенца, коими крепко-накрепко связала ему руки и ноги.
В этот момент во входной двери зашевелился ключ, и перед Риткой нарисовались Мельников и Татьяна.
— Слава богу! — выдохнула Ритка.
* * *
Ну и картинка предстала моим очам! На кресле, свернувшись калачиком, с безмятежной и счастливой улыбкой храпел во всю мощь своих легких совершенно незнакомый мне мужик, «скованный» моими любимыми полотенцами, а на пороге торчала Ритка, восхищенно глядя на нас с Мельниковым, как будто мы ангелы, спустившиеся с небес.
Если я и могла до этого хоть что-нибудь понять, то теперь приходилось делать неимоверные усилия, дабы сохранить на своем лице подобие былого интеллекта. Мельников вот не смог, поскольку челюсть у него отвалилась, глаза стали похожи на два блюдца. Он периодически переводил взгляд с меня на Ритку, не минуя при этом фигуры безмятежно спящего и связанного мужика.
— Что тут у вас все-таки происходит? — уже отчаянно вопросил он. — Это кто?
— Убийца, — великолепно прояснила туманную ситуацию Ритка и сказала еще, что ей было так страшно с ним, а мы все не появлялись.
Мужика будить было рискованно — когда я дотронулась до него, он вытаращился на меня с такой злобой, что пришлось сразу вспомнить про то, что он убийца. Поэтому решила дать ему выспаться, чтобы снова не подвергать наши жизни опасности.
— Ладно, — сказала я, оставляя плечо убийцы в покое, — пошли на кухню. Объясним Мельникову, что у нас происходит. Может, пока мы разбираемся, и наш клиент очнется от Риткиных снадобий…
* * *
Мы расположились на кухне, заварив себе кофе, и повели былинный рассказ. Так как впечатления нас с Риткой переполняли, то получалось у нас это немного сбивчиво, к тому же говорили мы почти хором, поэтому Мельников все никак не мог понять нас до конца. Особенной абракадаброй ему показались мои непрошеные гости и звонки.
— Так, девочки, — наконец взмолился он, — если вы хотите, чтобы я хоть что-то понял, излагайте по порядку. А то у меня в голове творится какой-то Кафка, и я ничего не могу понять.
— Почему Кафка? — хором поинтересовались мы.
— Потому что я его понимаю так же плохо, как вас. Вроде пишет мужик с толком, а до меня суть не доходит… — пожаловался Мельников на великого австрийского писателя.
— До меня тоже, — вздохнула Ритка. Оба как-то поскучнели, и я заподозрила, что сейчас они начнут говорить о своем Кафке, начисто позабыв про то, что на моем кресле покоится почти безжизненное тело неведомого преступника.
— Ну уж нет! — закричала я. — Кафку обсудите потом, интеллектуалы хреновы! А сейчас будьте добры сосредоточиться на убийцах Арташеса Левоновича, потому как они явно вознамерились стать и нашими убийцами тоже! А я погибать еще не хочу — не такая уж старенькая!
Они пришли в себя и воззрились на меня в легком недоумении. Что их так поразило, ума не приложу, надеюсь, не мое нездоровое желание дожить до седин.
— Ритка, начинай, — мрачно сказала я. Ритка покорно кивнула и в очередной раз поведала историю своего безнравственного подсматривания в чужие окна. Когда она дошла до того момента, как в ее истории появился мой прекрасный образ, вступила я. Мой рассказ, конечно, отличался большим толком, поскольку я излагала все с деталями. Мельников нас очень внимательно выслушал, изредка вздыхая и покачивая головой, и, когда мы закончили, сказал:
— Какого, собственно, черта, вы, девочки мои хорошие, сразу в милицию не позвонили? Что это за игра в партизан на вас нашла? Вы хоть представляете, что это за личности?
— Нет, — честно признались мы, переглянувшись.
— Арташес Гараян… Старикан был тот еще. За плечами — не один срок, если подсчитать, боюсь, на свободе он прожил куда меньше, чем в зоне. Первая судимость была у него еще лет в шестнадцать, насколько я знаю…
— Откуда? Ты же ему во внуки годишься? — спросила Ритка.
— От верблюда, — усмехнулся Мельников, решив, что Ритка обойдется без пространных объяснений. — Так что вляпались вы, видимо, по самые ушки. И ладно это сделала Ритка, но от тебя, Татьяна, я такого не ожидал! Чего тебя-то на подвиги внезапно потянуло?
Ответа я на его вопрос не нашла, поэтому обошлась легким пожатием плеч. Потянуло и потянуло… Откуда я знаю, что на меня нашло? Может, мозги от жары потекли?
— Давайте думать, как выбираться, — тяжело вздохнул Мельников, смотря на нас с Риткой, как на потенциальных смертников. Обе мы, не сговариваясь, тоже вздохнули. Из солидарности.
Как-то вдруг очень сильно полюбилась жизнь с ее скупыми радостями и прелестями. Просто до слез захотелось жить, хоть мы и понимали всю безвыходность ситуации.
Мельников начал нам рассказывать про темные дела такого с виду безобидного старикана, а мы слушали. И, признаться, чем дальше он углублялся в свое повествование, тем грустнее нам становилось, поскольку Арташес Левонович не только сам отличался невыносимо скверным характером, но и друзья его были на редкость гадкими личностями.
* * *
Начал он свою трудовую биографию, как я уже говорила, с вооруженного грабежа. Напали они на маленький заброшенный скит, при этом убили монаха, неразумно пытавшегося оказать им сопротивление. Конечно, их быстро поймали, но доказать ничего не сумели насчет Арташеса, вот и приговорили к «вышке» другого. Арташес Левонович отличался крайней жестокостью и жадностью непомерной. При этом он происходил из интеллигенции: мать его была пианисткой, а отец — оперным певцом.
Сам Арташес музыку обожал, что, впрочем, не помешало ему через пять месяцев после освобождения грабануть оперный театр. Кстати, наверное, именно благодаря воспитанию Арташес Левонович полюбил нападать именно на оплоты культуры и религии. В конце своего пути он и вовсе стал собирать антиквариат. Говорят, его коллекция была чрезвычайно богатой.
По предположениям Мельникова, убийство Гараяна было совершено кем-то из бывших «соратников», поскольку Арташеса в этих кругах ненавидели.
— Он ведь еще и постукивал, почему и освобождали довольно быстро, — задумчиво молвил Мельников. — Так что с виду дело простенькое, а копнешь… Взвоешь! Кстати, Риточка, окна-то у вас расположены не так и далеко и были открыты. Ты ничего не слышала?
— Как я могла чего-то услышать? — удивилась Ритка. — У него же там музыка была. Я еще удивилась, почему это он ночью так музыку громко включил. Песня была такая красивая…
Ну, Риточка! А мне про музыку ни слова не сказала!
— А ты не вспомнишь, что это было? — заинтересовался Мельников.
— Нет, — развела руками Ритка. — Ты же знаешь, как у меня плохо со слухом. Мне ж медведь на ухо наступил.
Да уж, переглянулись мы с Мельниковым. В этом вопросе нам точно не повезло.
— Ладно, это не проблема. Послушаем все записи Арташеса, может, повезет, и ты узнаешь, — решил Мельников.
— Это было радио, — сообщила Ритка. — Я помню. Потому что они сообщили время и название станции.
— А какое? — опять заинтересовался Мельников.
— Не помню, — помотала головой Ритка. — Но попытаюсь вспомнить.
— Только вспоминай быстрее, а то время работает не на нас, — сурово сказала я. Ритка испугалась и закивала. По-моему, она тут же предприняла попытку вспомнить, поскольку от нашего дальнейшего разговора отключилась и участия в нем не принимала, уставившись в стену с видом сомнамбулы.
Наш тихий разговор изредка нарушал здоровый храп из соседней комнаты, от которого я поначалу вздрагивала, но потом привыкла.
— Тань, версий много, — сообщил Мельников на мой вопрос, что он думает по этому поводу сам, — но мне кажется, что все, что лежит на поверхности, — гроша ломаного не стоит. Хотя, конечно, мы все проверяем… Боюсь, дело немножко поглубже.
— А ты не думал о мести со стороны монахов? — вспомнила я про разгуливающего под покровом ночи «капуцина».
— Да ты что? — вытаращился Мельников. — С тех пор уже лет пятьдесят прошло… Нет, это отпадает.
«У тебя, может быть, и отпадает. А у меня все нуждается в проверке», — подумала я. И отложила эту мысль в кармашек сознания. Второй вопрос меня тоже интересовал — были ли у Арташеса родственники?
— Была жена, но она умерла лет пять назад при загадочных обстоятельствах… Только не подскакивай — Арташеса в ту пору в городе не было. А женщину нашли в ванне утонувшей. Странно, конечно, но дело повисло — вроде убийц так и не нашли. У нее был сын, но не от Арташеса, а от первого брака.
— А что о женщине есть?
— Певица. Я же тебе сказал, что Арташес страдал слабостью к прекрасному… Звали ее Анна Прохорова. Прославилась одной песней, может, ты слышала? «Пустыня любви»…
Нет. Такой я не слыхала. Может, Риткина мать слышала? Но я продолжала слушать об этой Анне Прохоровой.
Сын ее очень любил Арташеса. Это показывали все, кто их знал. Сам Арташес, кажется, очень изменился. В Анну был влюблен так, что с ума сходил. Таскал ей на концерты букеты роз, парня обожал — буквально пылинки с обоих сдувал. И именно тогда завязал полностью, перейдя на сбор антиквариата, в котором разбирался настолько хорошо, что подрабатывал в музее консультантом, быстро определяя, что есть подлинники, а что — «фуфели».
Насчет родителей Мельников сказал, что умерли они уже давно, а братьев и сестер не было, но есть очень хороший друг.
— Ни за что не догадаешься кто… Художник Рябцев.
Я присвистнула. Ничего себе друзья… Рябцева я знала очень хорошо — интеллигентнейший дяденька, просто рафинированный. Что бы его могло связывать с бывшим уголовником?
— Ладно, поищем, — сказала я. — Вдвоем мы с тобой, Мельников, непременно что-нибудь найдем.
— Надо постараться, — вздохнул Мельников. — Уж больно мне не нравится эта история про теток с револьверами…
Я почему-то приняла это на свой счет и подумала, не стоит ли мне обидеться.
— Кстати, ты уверена, что это женщина? — спросил он, рассеивая мою несостоявшуюся обиду.
— Первый раз был мужчина, переодетый в женщину. Только он был без револьвера. А вот второй… Да, Мельников, я уверена — это была женщина. Причем очень полненькая и женственная.
— Черт, еще только этих новоявленных Мата Хари мне не хватало! — возмутился Мельников.
— Они же не тебя донимали, — намекнула я. — Они почему-то меня пристукнуть хотели.
— Слушай, Тань, а если…
Он задумался. Я ему не мешала, хотя минут через десять мне его мыслительные процессы порядком надоели, и я кашлянула.
— Что — если?
— Ничего. Просто подумалось, а что, если они за тобой именно и охотятся? Не за Риткой? Просто все эти покушения совсем не связаны с Гараяном? Ты никому случайно на хвост не наступила?
— Мельников! — простонала я. — Ты прекрасно знаешь, что я понаступала на хвосты многим! Но мне все-таки кажется, что охотятся за Риткой, как за ненужным свидетелем.
— Тогда вам нельзя появляться в ее квартире больше…
— Вспомнила! — раздался Риткин счастливый голос. Мы обернулись и уставились на нее.
Она сидела, безмятежно и радостно улыбаясь, и смотрела на нас с плохо скрываемым торжеством.
— Это была станция «Таро»! Местная!
* * *
Казалось, ее восторгу не было предела.
— Может, ты еще мелодию вспомнишь? — спросила я. — Раз уж станцию вспомнить удалось…
— Нет, — покачала головой Ритка. — Если на слух — вспомню, а так… Безнадежно.
От осознания этой безнадежности настроение у нее вновь упало. Мужик продолжал храпеть, и я уже начала беспокоиться, не переборщила ли Ритка со снотворным и не впал ли мой странный гость в летаргию.
Медленно подойдя к нему на цыпочках и стараясь не дышать, я всмотрелась в его лицо.
Рожа не самая приятная — какая-то востренькая, и сам он весь покрыт шрамами от фурункулеза… Но сейчас ему снилось нечто радостное, поскольку рот был блаженно растянут в улыбке, исполненной безграничного удовольствия.
— Наверное, продрыхнет до утра, — решила я.
— Я не хотела, — начала оправдываться шепотом Ритка. — Так вышло…
— Да ладно! — отмахнулась я. — Пусть дрыхнет. У нас время еще есть. Сюда-то никто не притащится с револьвером.
Кстати, мысль об оружии пришла ко мне вовремя. Я нагнулась над спящим телом и почти незаметно ощупала его на предмет вооружения. Ничего стоящего у него не было. Только небольшой блокнот, в котором единственный записанный телефон был моим. Да паспорт на имя Тихонова Владимира Николаевича, причем, судя по всему, паспорт был его. В молодости он был все-таки посимпатичнее, о чем свидетельствовало фото. Револьвера у убийцы не было, гранаты тоже, и я немного успокоилась. Даже знаем теперь, как его зовут.
Вернувшись на кухню, я заварила новый кофе, и мы опять вполголоса начали строить наши версии, в которых чем дальше двигались, тем больше появлялось безумия. Поэтому мы решили временно приостановиться и дать передышку нашим и без того перенапрягшимся мозгам, дабы не дойти до того, что Арташес Гараян был лидером ИРА и его шлепнули английские агенты.
Поэтому теперь мы вернулись к Кафке, то есть вернулись к нему Мельников с Риткой, а я от их экзистенциализма совсем заскучала и вновь попыталась проанализировать историю с Арташесом.
Пока они пространно рассуждали о Кафке, я катала по столу кости, рассуждая о более близком во временном пространстве Арташесе Гараяне. Личность, конечно, была противоречивая. И от этой его неординарности ситуация выглядела почти безнадежной. Но только теперь, поняв, сколь затруднительно пробираться через джунгли его бренной жизни к сути происшедшего, я заинтересовалась им всерьез.
Кости ответили мне пространно. Хотя, в общем-то, не сказали ничего конкретного и нового.
18+4+34.
«Ваши мысли заняты одним солидным человеком, от которого многое зависит».
Спасибо, я знала это и сама. Большой помощи мне сей ответ не принес. Да, впрочем, я же сама знаю, что кости очень редко дают конкретный ответ.
Подсчитав числа от нечего делать, я получила цифру «два» и с некоторой натяжкой определила, что Арташес Левонович был человеком сентиментальным, артистичным и одухотворенным. Что не мешало ему зарабатывать на жизнь кражами, однако…
В это время в соседней комнате прекратился храп, и сперва раздался удивленный возглас, а потом суровое ворчание. Ритка сразу втянула голову в плечи и постаралась раствориться в воздухе.
Я вскочила и рванулась в комнату.
Мой гость проснулся, и долг гостеприимства обязывал меня быть с ним рядом.
* * *
Он недоуменно разглядывал собственные путы и пытался выдернуть руки из моих прекрасных полотенец.
— Что все это значит? — истерически вопросил он, заметив меня на пороге. — Вы так со всеми обращаетесь? Почему я спал, почему меня связали? Я пришел к вам за помощью, а вы… И где ваша Иванова?
— Иванова — это я, — сообщила я. — Простите, что мой секретарь вас связала.
Я лихорадочно соображала, что бы ему сообщить такое, чтоб он поверил.
— Просто она немного перепутала вас с одним дебоширом и пьяницей, — наконец нашлась я. — И решила таким образом защититься. Этот дебошир постоянно ко мне пристает, и мы совершенно не знаем, как с ним управиться…
Я помогла ему развязаться. Теперь он сидел, сердито косясь в сторону кухни, откуда доносился голос Ритки.
— Вы все-таки поосторожнее, — жалобно сказал он. — Я думал, с ума сойду…
— Извините ее, пожалуйста, — еще раз попросила я. — У нее с нервами не в порядке.
— Да переживу, — махнул он рукой, — даже забавно как-то… Вроде шел к вам за помощью, а вы меня повязали… Забавно…
Он цокнул языком и хихикнул.
— Так я к вам вот по какому делу, Татьяна Александровна… Вроде помощь мне ваша нужна. А Потугин говорит, вам цены нет. Все, что угодно, отыщете — из-под земли достанете. Дар у вас особенный…
Я засмущалась.
— Ну уж из-под земли… Ваш Потугин преувеличивает.
— Зовут меня Владимиром, но вы можете звать просто Володей. Дело тонкое, связанное с одной вещицей. Друг мой недавно был убит, а вещица эта исчезла, вот я и подумал, может, поможете?
Я насторожилась. Если пять минут назад я была склонна думать, что Ритка все безобразно перепутала и этот парень совершенно никакого отношения к Гараяну не имеет — просто похож, то теперь признание в том, что у него убили друга и пропала некая вещица, вновь укрепили во мне подозрения, что он имеет прямое отношение к Арташесу Левоновичу.
— Давайте по порядку, — сказала я. — Обещать вам своего участия я не буду пока, но ситуацию мне изложите. Если можно, поподробнее.
— С чего же начать? — наморщил он лоб.
— С друга. Как его звали?
— Имя у него было смешное. Арташес. Арташес Левонович Гараян. Может, слыхали про такого?
* * *
Я постаралась сдержаться. Ничем не показывая, что знаю этого проклятого Гараяна, который ворвался в мою тихую жизнь, как Эль Нинья, я покачала головой:
— Нет. Кто это?
В его хитрых глазках мелькнуло недоверие.
— Как? Вы его не знаете? Да полно вам, голубушка! Нет в Тарасове такого человека, кто не знал бы Арташеса!
— Считайте, что вам крупно повезло, — сухо сказала я. — Я никогда не встречалась с вашим приятелем. Поэтому уж будьте любезны поведать мне о нем.
Он развел руками, как бы ужасаясь степени моей неосведомленности, и как будто засомневался в том, что Потугин отправил его к действительно классному специалисту.
— В общем, Арташес Левонович был виднейшим знатоком антиквариата. Судьба, правда, у него была немного странная… И кончил он плохо. Его убили, я вам говорил?
Я кивнула.
— Убили как раз из-за стилета, который, собственно, принадлежит одной прекрасной даме. Сама-то она не могла прийти, уж вы ее извините… Стесняется. А я, как ее верный рыцарь, за это дело не преминул взяться…
Упоминание о некой «прекрасной даме» заставило меня напрячься. Уж не та ли, что любит разгуливать с револьвером? Я бы осмелилась оспаривать ее «прекрасность», но на вкус и цвет товарищей нет, может, она и кажется таковой моему гостю?
— Так. Значит, вы хотите, чтобы я нашла вам того, кто убил вашего приятеля и украл этот стилет? Я правильно вас поняла?
— Не совсем, — покривился он. — Того, кто убил Арташеса— светлая ему память, — пусть уж милиция ищет. А вот стилетик этот…
— Как же так? — изобразила я искреннее недоумение. — Ведь кража этого стилета и убийство, насколько я могла уразуметь, взаимосвязаны.
— Неправильно, — протянул он, приятно улыбаясь. — Неправильно вы, Татьяна Александровна, все это поняли. Совершенно никакой взаимосвязи между двумя этими происшествиями я не вижу. Стилет пропал накануне.
— А почему вы в этом так уверены? — поинтересовалась я. — Вы что же, присутствовали при последнем вздохе покойника?
— Нет, Татьяна Александровна, увы! Не присутствовал… А откуда знаю — объяснить не могу. Тайна не моя…
— Тогда давайте я поговорю с обладателем этой вашей тайны, — предложила я. — А то у нас с вами игра получается в одни ворота. Я должна найти некую вещь, которую в глаза не видела. Никаких сведений у вас нет, только голословные утверждения, что кража не связана с убийством. Мне это кажется неправдоподобным, и я не могу отсоединить друг от друга два эти взаимосвязанных факта.
— С нашей хозяйкой вы встретитесь, — улыбнулся он. — Немного позже, Татьяна Александровна, позже немного…
С этими словами он встал. Мне почудилось или в его словах сквозила угроза? Не знаю, но мне эта его «прекрасная Инезилья» не нравилась заранее.
— Только дайте согласие, Татьяна Александровна, и наша Лоретта Павловна немедленно назначит вам встречу… Я же только посредник и ничего не могу говорить…
Признаюсь, толчком к моему согласию послужило любопытство. Поскольку женщина по имени Лоретта Павловна очень меня заинтриговала.
— Хорошо, считайте, что я почти согласна. Для полной уверенности перезвоните мне сегодня вечером. Мой секретарь скажет вам, что я решила…
При упоминании о Ритке он скривился, как будто я силой засунула ему в рот пригоршню кислой смородины.
— А без нее нельзя?
— Нет, — отрезала я.
— Ну, ладно. Перезвоню, — пообещал он и направился к выходу.
— Постойте! — остановила его я. — Вы не дали мне описание стилета.
— Ах да! — хлопнул он себя по лбу. — Сейчас.
Порывшись во внутреннем кармане, он извлек оттуда фотографию и протянул ее мне:
— Вот. Посмотрите. Я оставляю ее вам…
С этим красивым и благородным жестом он позволил себе откланяться, к моему большому облегчению. Поскольку все это время я боялась, что из кухни появятся либо Ритка, либо Андрей, либо оба вместе.
