Глава 8
Первое, что я решила сделать проснувшись, это кинуть гадальные кости. А то я окончательно запуталась во всех хитросплетениях взаимоотношений моих «героев» и уже не соображала, кто есть кто. В смысле, кто из них злодей, а кто страдалец. Светлана между тем лежала в больнице, и мне не за кем было следить. К тому же я не совсем понимала — выполнила я задание или нет. Более того, затруднилась бы ответить, что именно из известных мне фактов я хотела бы сообщить Зеленину, появись он в эту минуту в моей квартире, а что подлежало умолчанию. «Полный пинцет», как выражаются ведущие «Русского радио».
И я достала косточки, нежно погладила их, прежде чем кинуть на стол, а затем — в кои-то веки! — поступила по всем правилам: точно сформулировала вопрос, ответ на который хотела бы получить.
— Что ожидает меня в ближайшем будущем? — произнесла я голосом заклинателя змей и совершила ритуал бросания костей с особой торжественностью.
Сочетание выпало зловещее: 30 + 15 + 4. В переводе на общедоступный язык это означает: «Ждите скорого обмана. Верьте не тому, что вам говорят, а тому, что видите».
«Успокоили, нечего сказать, — подумала я. — Ко всем моим сложностям еще и обман».
Как следует обдумав эти слова, все же пришла к выводу, что информация в них содержится довольно важная. Обман безусловно будет, поскольку он имел место уже теперь. С утра я проснулась в твердом убеждении, что Зеленин обвел меня вокруг пальца. По-этому могла ожидать от него любой гадости в будущем.
Но еще более важной мне показалась вторая часть предсказания. «Верьте не тому, что вам говорят, а тому, что видите». Иначе говоря — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. То есть косточки, если я правильно их поняла, советовали не доверять ничьим словам, а полагаться прежде всего на мои «визуальные впечатления».
Увидела я за эти дни немало, но, к сожалению, мало что поняла. Может быть, мне недоставало какого-то ключа, чтобы правильно оценить увиденное?
И я рискнула задать косточкам второй вопрос, на этот раз он звучал как просьба:
— Не могли бы вы дать мне ключ к разгадке этого ребуса?
Косточки долго кружились на полированной поверхности журнального столика, прежде чем показать мне любопытное сочетание: 30 + 16 + 7. То есть: «Никто не делается злодеем без расчета и ожидаемой выгоды».
Я не стала злоупотреблять терпением моих помощников и задавать им третий вопрос. К тому же я не хотела показаться им непонятливой или тем паче жестоким эксплуататором, желающим переложить на их хрупкие грани свою работу.
Кстати, последнее высказывание можно было считать прямой рекомендацией. Кто-то из моих подопечных творит злодеяния, добиваясь конкретной цели. Иначе говоря: определи, кому это выгодно, и ты сможешь ответить на любой вопрос. Другое дело, что я не знала, кого из двоих косточки считают злодеем — Зеленина или Хрусталева. Но ни одно сочетание чисел не означает конкретного имени или фамилии. И задавать костям подобные вопросы не имеет никакого смысла.
В очередной раз мне не хватало информации, и в поисках таковой я готова была отправиться хоть к черту на рога. Это выражаясь фигурально. На самом деле выбор у меня был небогатый: или попытаться пообщаться со Светланой под личиной, например, сотрудника милиции, или поглубже проникнуть в жизнь бывшего гимнаста, а ныне наркомана и совратителя.
В любом случае дело принимало неожиданный оборот, поскольку вышеперечисленное вроде бы не имело отношения к тому поручению, что я получила от Вениамина. Хотя, если вдуматься…
Я решила еще раз прослушать пленку с записью нашего разговора: он поставил передо мной задачу… не поймать жену на факте прелюбодеяния, а выяснить, что с ней происходит. Однако странное задание для частного детектива. Чаще с подобными просьбами обращаются к психиатру. Но тем не менее теперь я имела даже формальный повод продолжать мои изыскания, хотя как «свободный художник» в таковом и не нуждалась.
Но для того, чтобы расследование принесло результаты, нужно иметь хоть какую-то, пусть даже рабочую версию. А у меня таковой все еще не было. Так и мыкаться наугад, что ли?
Во всякой игре, даже в детской в казаков-разбойников, необходимо определить, кто же в конце концов «разбойник». А у меня под подозрением были пока все, то есть никто конкретно. И это мне страшно мешало.
По старой привычке я принялась размышлять вслух. Это иногда очень помогает.
— Кого из двоих мужчин у меня есть более веское основание зачислить в «злодеи»? Весь ужас в том, что и того и другого. Но если кругом одни злодеи, то мне, как говорится, нечего ловить. Попробую набросать хоть какую-то версию, а там уже будет видно…
Итак, допустим, что самый большой негодяй в этой истории Вениамин Зеленин. Что мы имеем в этом случае? Я могу отправиться к нему домой и перерыть все его вещи в поисках неведомых улик. А в чем, собственно говоря, я его могу уличить? В том, что он нанял своего бывшего родственника с целью… Я всерьез задумалась. С какой же целью он его мог нанять?
Несколько минут я сосредоточенно глядела в окно.
— Да черт его знает, — пришлось честно признаться себе в своей полной неспособности в данный момент ответить на этот вопрос.
В поведении Зеленина, безусловно, было много странного. Прежде всего его отказ взять с собой в командировку жену и передача Хрусталеву некоторой суммы… Да и безвременно погибшая первая жена тоже заставляла задуматься. А если даже на секунду допустить, что он нанял Хрусталева, чтобы убить собственную жену, вопросов возникало еще больше. И самый главный из них — зачем это ему нужно.
Эта ситуация напомнила мне французский детектив, в котором одна влюбленная пара весь фильм пытается убить своих супругов, чтобы таким образом обрести возможность узаконить свои отношения и вступить в новый брак. В конце фильма на вопрос потрясенного полицейского, почему бы им вместо этого просто-напросто не развестись со своими опостылевшими супругами, они признались, что такой выход как-то не пришел им в голову. Не только во Франции, у нас тоже идиотов хватает.
Кстати, насчет идиотов. Нет, нет, нет. Начинать расследование с версии о психической неполноценности подозреваемого — последнее дело. Тогда на любое «почему» готов ответ: потому что он ненормальный. Такое объяснение чаще всего свидетельствует, что расследование зашло в тупик.
— Ну, хорошо. Допустим, Зеленин ни в чем не виноват. И вообще — замечательный человек, — отмахнулась я от неразрешимой пока загадки, поскольку не люблю признаваться в неспособности разъяснить какую-либо тайну. Это расслабляет. А сыщик должен ощущать в себе достаточно сил для раскрытия любого дела.
— В таком случае, — полным оптимизма голосом продолжила я, — главным и единственным кандидатом в «злодеи» является Александр Хрусталев. Нам известно, что он совратил, применив наркотические средства, молодую женщину, что чуть было не привело к ее гибели. У нас есть реальные факты и видеодокументы, подтверждающие его вину.
Тут я призналась себе, что со стороны наверняка выгляжу сейчас как красноречивый итальянский прокурор, этакий любимец публики, обвинительные речи которого рассчитаны на аплодисменты.
Но меня это не смутило. Я прикурила сигарету и продолжила свою «обвинительную речь»:
— Нам остается только выяснить, чего добивался этот человек, решившись на подобное правонарушение.
Мне не хватало только мантии и парика!
— Большого чувства к пострадавшей, которое частично могло бы объяснить, если не оправдать, поведение нашего… кхе, кхе… «героя» (поклон в сторону заметно приунывшего адвоката), он не испытывал, о чем красноречиво свидетельствуют видеодокументы. Прошу передать их уважаемому суду.
Вы скажете, что он страдал. (Многозначительная пауза.)
Безусловно. Обвиняемый пережил несколько тяжелых ударов судьбы. Безвременную кончину горячо любимой сестры и рождение больного ребенка. Увы, это так…
«Кстати, — на секунду прервав игру, подумала я, — а его-то жена куда делась? Ведь не сам же он родил мальчика? Как же я раньше об этом не подумала? А может быть, ребенок вообще не его?»
В добытых Папазяном сведениях про сие ни словом не упоминалось. Хотя существуют еще браки, зарегистрированные лишь на небесах, и они не входят в компетенцию милиции, во всяком случае до тех пор, пока кто-то из супругов не поссорится с законом. Чтобы окончательно не запутаться, я не стала зацикливаться на данном вопросе и, оставив его на «потом», вернулась к прерванной речи.
— Все эти несчастья ни в коей мере не оправдывают его злодеяний. Возненавидев из-за них весь человеческий род, он решил отомстить ему в лице одного из наиболее прекрасных и беззащитных его представителей. Я имею в виду пострадавшую, которая, к сожалению, прикована сейчас к больничной койке и не может предстать перед уважаемым судом…
Мне уже порядком надоела «игра в прокурора», и давно пора было ее прекратить. Но мне словно вожжа под хвост попала, извините за непарламентское выражение, и я еще несколько минут сотрясала воздух скорбными возгласами и риторическими вопросами. Но, между прочим, в результате этой идиотской забавы худо-бедно сформулировала причину хрусталевских поступков.
Месть роду человеческому. Чем не аргумент? Совсем в духе фильмов Дамиано Дамиани или Бертолуччи.
За неимением лучшего, я решила использовать его в качестве рабочей версии. Что позволяло приступить к вполне определенным следственным действиям, к которым мне так не терпелось уже перейти.
Я вообще более склонна к действию, нежели к размышлению, из меня вряд ли получился бы кабинетный ученый. Иной раз я ловлю себя на том, что с большим удовольствием отрежу семь раз, чем стану заниматься бесконечными замерами.
И чтобы никакая новая мысль снова не отвлекла меня от дела, наскоро перекусив, я выскочила из квартиры.
Назначив Хрусталева главным злодеем, сыщик Таня Иванова обрела наконец-то объект наблюдения. К нему-то и лежал ее путь.
* * *
Днем уже знакомый мне двор выглядел еще более неприглядно, чем ночью.
Развороченная, вперемежку с песком земля свидетельствовала о недавних ремонтных работах. Ящики с мусором кишели кошками и опустившимися голубями, а компания плутоватых мальчишек поглядывала на мою машину с таким видом, словно собиралась открутить колесо.
В наше время стоящая в углу двора машина вряд ли способна привлечь чье-то внимание, а недавно тонированные стекла надежно уберегали меня от любопытных взглядов. Наученная горьким голодным опытом, по дороге сюда я запаслась небольшим запасом провизии и прохладительных напитков, вполне достаточным, чтобы провести в засаде целый день, не испытывая особых неудобств. Заодно пополнила запас сигарет в бардачке, так что табачного зелья мне тоже хватит.
Удобная это штука — сотовый телефон. В какой-то момент мне показалось, что Хрусталева нет дома, и я решила сделать «контрольный звонок» в его квартиру. Узнать номер его телефона было делом двух минут. По иронии судьбы он отличался от моего всего двумя цифрами, что показалось мне забавным. Я набрала знакомое сочетание, и через пару секунд раздался хриплый сердитый голос:
— Слушаю…
Я злорадно ухмыльнулась, мол, можешь слушать до второго пришествия, разговаривать с тобой я не собираюсь.
Сообразив это, Хрусталев, мягко говоря, чертыхнулся и повесил трубку.
Значит, он не покидал квартиры со вчерашнего вечера и скорее всего ничего не знает о судьбе Светланы.
Что ж, надо воспользоваться ситуацией, потому что долго сидеть в машине, попивать лимонад и слушать музыку способны только малолетние плейбои, да и то в компании с прыщавыми девицами. Теперь задача выманить «красавчика» из квартиры, а заодно немного потрепать ему нервы.
— С вами говорят из третьей горбольницы, — как можно более «протокольным» голосом сообщила я, повторно набрав хрусталевский номер. — К нам поступила ваша знакомая — Зеленина Светлана Борисовна, семьдесят четвертого года рождения. Вы не могли бы подъехать на часик, сообщить нам кое-какие сведения?
Последовала пауза слишком долгая, чтобы ничего не означать.
— А… что с ней? — наконец разродился он ответом.
— Самоубийство, — вздохнула я.
— То есть… Вы хотите сказать…
Он никак не мог сформулировать вопроса, а я не торопилась прийти ему на помощь.
— Она жива? — Хрусталев наконец подобрал нужное слово.
— Положение очень тяжелое, — ответила я уже совершенно гробовым голосом, — поторопитесь.
— А откуда… — успел произнести он, прежде чем я повесила трубку.
Наверняка он хотел узнать, откуда в больнице известен номер его телефона. И именно об этом будет думать всю дорогу. Если бы у меня не было других планов, я с удовольствием посмотрела бы на то, с каким видом он произнесет:
— Моя фамилия Хрусталев, меня просили приехать к Зелениной…
Если в это время у Светланы будет находиться кто-нибудь из милиции — тем лучше.
Но у меня были другие планы. Они созрели в моей голове, пока я парилась под звуки «Pink Floyd» перед его подъездом. И с каждой минутой они казались мне все заманчивей.
Я еле дождалась, когда он наконец появился во дворе и быстрым шагом направился к остановке трамвая. Для надежности я «проводила» его до остановки, убедилась, что он вошел в вагон, и только после этого вернулась во двор.
«Дорога до больницы и обратно займет у него не меньше полутора часов, — подсчитывала я, пока доставала из багажника все необходимое. — И у Светланы он пробудет не меньше часа. Значит, в моем распоряжении как минимум два с половиной часа».
Этого времени вполне достаточно, чтобы провести самый тщательный обыск в трехкомнатной квартире. Хрусталев же ютился в однокомнатной «хрущобе», хотя кухня в ней оказалась довольно просторной.
Мне не составило большого труда открыть оба замка входной двери, хотя с одним из них пришлось повозиться. Что ж, не зря же в моем арсенале имелась одна из лучших в стране отмычек, родная сестра которой занимала почетное место в музее криминалистики в Москве. Это поистине выдающееся произведение технической мысли, опередившее свое время минимум на пятьдесят лет. Думаю, пройдет не меньше времени, пока инженеры придумают замок, который нельзя будет открыть с ее помощью.
Тем не менее, оказавшись в тесном хрусталевском коридоре, я вздохнула с облегчением и посмотрела на часы. В запасе оставалось два часа двадцать минут. Сначала показалось, что больше часа мне на обыск не понадобится, но уже через несколько минут поняла, что просчиталась.
Во-первых, меня поразило, что Хрусталев, имея в своем распоряжении целую квартиру, использовал кухню в качестве жилой комнаты. В этом не возникало никаких сомнений. Здесь у него стояло кресло-кровать, вместо кухонного стола — некое подобие письменного и даже платьевой шкаф. Оставалось удивляться, как при таком количестве мебели нашлось место еще и для плиты, правда небольшой, двухконфорочной.
Эта крохотная жилая комната, в определенном смысле не лишенная уюта, была просто-таки стерильной в смысле чистоты. Я не знаю ни одной женщины, у которой стремление к порядку настолько перешло бы в манию, а тут, пожалуй, был тот самый случай.
Вся посуда производила впечатление только что купленной, кастрюли и сковородки блестели, как на рекламной открытке, а плита сохранила первозданную белизну. Но всем этим, безусловно, пользовались.
Я специально заглянула в холодильник. Там стояли такие же стерильные по виду предметы, но наполненные супом, молоком и гречневой кашей. Там же находилась початая бутылка коньяку и коробка шоколадных конфет.
На стенах никаких плакатов и фотографий. Подобный аскетизм в доме артиста, хотя и бывшего, совершенно нетрадиционен. Зато на подоконнике, превращенном в трюмо, стоял целый набор парфюмерии и косметики. И это единственное, что напоминало здесь о прежней профессии хозяина квартиры.
Я повидала на своем веку не одно логово наркоманов и кое-что в этом понимаю. Поэтому хотелось с уверенностью воскликнуть на этой кухне: либо хозяин не наркоман, либо это не его квартира. Но сомневаться в принадлежности жилища Хрусталеву не приходилось, он был здесь прописан. Значит, справедливым является первое утверждение. Тем более что и внешне «красавчик» совершенно не производит впечатление человека, основательно подсевшего на иглу.
Что же в таком случае означали его «наркотусовки» со Светланой? И почему он жил на кухне, имея в своем распоряжении нормальную, пусть и однокомнатную квартиру?
«Надеюсь, на последний вопрос я получу ответ через несколько минут», — подумала я и вышла в коридор, чтобы через мгновенье переступить порог…
Открыв дверь комнаты, я вздрогнула от неожиданности. Первым было впечатление, что я вошла в холодильник. А с кровати на меня в упор смотрела обнаженная девица, едва прикрытая простынкой. Видимо, я слишком много времени провела в моргах, поэтому именно это веселое местечко в тот же миг пришло мне на память.
Только через несколько минут остолбенелого стояния на пороге я начала понимать, что она не живая. Только не в том смысле, что она была мертвая.
Она никогда и не была живой.
Это вообще был не человек.
Тот, кто побывал в музее восковых фигур, легко представит мое замешательство. Потому что восковую куклу при неярком освещении запросто можно спутать с живым человеком. А в комнате были приспущены шторы и царил полумрак.
Это была именно кукла, но изготовленная с таким мастерством, что вполне бы могла экспонироваться в знаменитом заведении мадам Тюссо. И не посрамить его.
Но я еще не сказала самого главного — тело у нее было женское, а голова…
Мне стало совсем не по себе, когда я это сообразила. Голова у нее была хрусталевская.
— Что за нелепая фантазия? — произнесла я громким голосом, словно пытаясь отогнать наваждение.
И в ту же секунду поняла, что это не странный монтаж. У куклы был живой прообраз. Имевший такое тело и именно такое лицо. Потому что это было не лицо Александра Хрусталева, а лицо Александры Хрусталевой. Судя по восковой копии, брат с сестрой действительно почти не отличались друг от друга.
Преодолев почти суеверный страх и приблизившись к кукле вплотную, я разглядела, что она выглядела значительно моложе теперешнего Хрусталева. И в ее лице не было ничего мужского.
Сестра «красавчика» действительно была красавицей, без всякого преувеличения. И то, что в ее братце воспринималось как излишняя смазливость и даже слащавость, в девушке было уместным и очаровательным.
Светлана тоже была красива, но явно уступала первой жене Вениамина.
Оправившись от первого потрясения, я вновь обрела способность ориентироваться в пространстве и огляделась по сторонам.
По стенам висели те самые плакаты и фотографии, отсутствие которых на кухне так удивило меня. И на каждом из них в том или ином виде присутствовала Александра Хрусталева, сестра-двойняшка и бывшая партнерша хозяина квартиры.
Через некоторое время я убедилась, что единственную в квартире комнату он превратил в музей своей сестры, уступив «покойнице» жилую комнату, а сам в качестве жилого помещения удовольствовался кухней. И уже в этом была если не патология, то какая-то ненормальность. А то, в каком виде был выставлен главный экспонат музея, заставляло усомниться, что сюда допускались посторонние.
Я далеко не ханжа, но мне бы не хотелось, чтобы после моей смерти кто-то увековечил меня в подобном «неглиже с отвагой». Макет красавицы Александры запечатлел ее в позе, способной вызвать скорее желание, нежели благоговение к покойной. И вполне мог бы занять достойное место на выставке эротического искусства или украсить собой витрину фешенебельного публичного дома.
Под стеклом в специальных шкафах «экспонировались» весьма интимные предметы туалета покойной, в том числе целая коллекция трусиков всех цветов и фасонов.
Привыкнув к полумраку, я обнаружила на стене приборный щит с небольшим рубильником, напоминающим фаллос, и, недолго думая, привела его в рабочее вертикальное состояние. Комната мгновенно преобразилась в нечто среднее между пещерой Али-Бабы и будуаром Манон Леско.
Тщательно выверенный цветной свет, выдержанный в теплых, чтобы не сказать горячих, тонах, создавал удушающе пряную, перенасыщенную эротикой атмосферу. Вместе со светом возникла музыка, которая, в отличие от грохота в квартире Светланы, была едва слышна и служила всего лишь фоном к основному содержанию фонограммы. А оно было чисто порнографическим, если это понятие можно использовать по отношению к аудиопродукции.
Источника звука я не видела, но благодаря стереоэффекту и высокому качеству записи и воспроизведения создавалось полное ощущение, что источник этот находится в кровати. А при богатом воображении можно было подумать, что звуки издает сама восковая кукла, благодаря освещению уже совершенно неотличимая от живого человека.
С каждой минутой аудиострасти накалялись, и трогательный лепет перешел в страстные вздохи, стоны, а вскоре и в откровенное комментирование тех действий, что производили действующие лица «эротической радиопьесы». А они не стеснялись в выражениях. Даже на меня это произвело довольно сильное впечатление. Несмотря на прохладу в комнате, мне стало жарко и сильно захотелось курить.
По понятным причинам я не могла себе этого позволить и предпочла отключить фонограмму вместе со светом, тем более что к тому времени она уже перешла в настоящую оргию, интенсивность звучания увеличилась в несколько раз и приблизилась к уровню, знакомому мне по первому визиту в зеленинскую квартиру.
Хотя по этому поводу я могла не беспокоиться. Наверняка ни один звук не проходил сквозь толстый слой звукоизоляции, покрывавшей стены, пол и потолок. Думаю, и окна были устроены таким образом, что не пропускали звуков. Они были задрапированы каким-то мягким материалом, едва пропускавшим свет с улицы.
Взглянув на часы, я с ужасом поняла, что прошло больше тридцати минут с тех пор, как я появилась в квартире. Правда, увидела я немало, чтобы окончательно потерять голову или пересмотреть все свои версии и известные факты. Пожалуй, можно уже попробовать создать новую версию с учетом новой, мягко говоря, странной информации.
Нормальной «неэротической» люстры в комнате не было, поэтому для дальнейшего осмотра пришлось бы довольствоваться полумраком, а при необходимости включать фонарь. Но достаточно было открыть первый из альбомов с фотографиями, чтобы необходимость в этом отпала. Все было понятно и без долгих размышлений.
Основным содержанием альбомов были фотографии совершенно определенного характера — обнаженная гимнастка демонстрировала поразительные возможности своего тела. А когда на одной из фотографий я узнала ее партнера, все сомнения окончательно исчезли.
Звездная пара, брат и сестра Александр и Александра Хрусталевы, ко всему прочему, были еще и любовниками.